1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 
— Да, но ведь и ваш враг может надавать по шее вашему другу, — заметил я, поворачивая за угол. Дорожка впереди уходила в тенистый коридор, образованный рядами шпалер с арками, обросших густой зеленой листвой.
   
— Предположим, у меня есть целых три друга, — уточнил маэр. — И вот уже в моем распоряжении — сила целых трех молодых людей! Мой враг, как он ни могуч, никогда не станет так силен. Полюбуйтесь на селас! Мне говорили, он весьма капризен и выращивать его непросто.
   
Мы вступили под сень шпалер, где, в тени зеленых сводов, разворачивались сотни темно-алых бутонов. В воздухе витал тонкий нежный аромат. Я погладил алые лепестки. Они были несказанно мягкие и шелковистые. Я подумал о Денне.
   
Маэр вернулся к нашему спору.
   
— Как бы то ни было, вы упускаете из виду главное. Физическая сила здесь — не самый удачный пример. Некоторые разновидности силы могут быть только заемными.
   
Он небрежно указал в дальний конец сада.
   
— Вон, видите графа Фарленда? Если вы спросите у него о его титуле, он скажет, что этот титул ему принадлежит. Для него титул — неотъемлемая часть его самого, подобно плоти и крови. Собственно, он и есть у него в крови. И почти каждый аристократ скажет вам то же самое. Они уверены, что их происхождение само по себе наделяет их правом на власть.
   
Маэр взглянул на меня, и глаза его насмешливо сверкнули.
   
— Но ведь они ошибаются. Это не врожденная их сила. Она заемная. Я мог бы отобрать его земли, и тогда он останется нищим бродягой.
   
Алверон поманил меня к себе, я подошел ближе.
   
— Вот в чем великий секрет! Даже мой титул, мои богатства, моя власть над людьми и землями, вся эта сила — заемная. Она принадлежит мне не более, чем сила вашей руки!
   
Он похлопал меня по руке и улыбнулся.
   
— Но я понимаю, в чем разница, и потому могу контролировать эту силу.
   
Он выпрямился и заговорил в полный голос:
   
— Добрый день, граф! Приятно прогуляться на солнышке, не правда ли?
   
— Разумеется, ваша светлость! А как хорош нынче селас, дух занимается!
   
Граф был плотный мужчина с брылями и пышными усами.
   
— Я в восхищении, поздравляю вас!
   
После того как мы разминулись с графом, Алверон продолжал:
   
— Вы обратили внимание, что он поздравил меня и похвалил мой селас? Хотя сам я никогда в жизни не держал в руках ни лопаты, ни граблей.
   
Он искоса взглянул на меня не без некоторого самодовольства.
   
— Вам по-прежнему кажется, будто врожденная сила важнее?
   
— Ваши доводы весьма убедительны, ваша светлость, — сказал я. — Однако…
   
— А вы упрямы, как я погляжу. Ну хорошо, еще один, последний пример. Согласны ли вы, что я никогда, ни за что не смогу родить ребенка?
   
— Полагаю, что это мы можем утверждать с уверенностью, ваша светлость.
   
— Однако если какая-нибудь женщина согласится выйти за меня замуж, у меня может родиться сын. Благодаря заемной силе человек может быть стремителен как конь, могуч как вол. Способны ли вы добиться всего этого с помощью своей врожденной силы?
   
Тут уж я спорить не мог.
   
— Я склоняюсь перед вашими аргументами, ваша светлость.
   
— А я склоняюсь перед вашей мудростью, позволившей вам признать мою правоту.
   
Он хихикнул, и в это же время до нас донесся слабый звон часового колокола.
   
— Вот зараза, — сказал маэр, и лицо у него вытянулось. — Мне придется пойти принять это свое гнусное снадобье, а не то с Кавдикусом целый оборот сладу не будет.
   
Я взглянул на него недоумевающе, и он пояснил:
   
— Он уже каким-то образом обнаружил, что я выплеснул вчерашнюю порцию в ночной горшок.
   
— Вашей светлости следует больше заботиться о своем здоровье.
   
Алверон насупился.
   
— Вы забываетесь! — бросил он.
   
Я смутился и покраснел, но прежде, чем я успел извиниться, он махнул рукой.
   
— Да нет, вы правы, конечно. Я знаю, это мой долг. Но вы говорите точно таким же тоном, как он. Довольно с меня одного Кавдикуса!
   
Он умолк и кивнул приближающейся паре. Мужчина был высок и хорош собой, на несколько лет старше меня. Дама — лет под тридцать, темноглазая, с изящным и злым ротиком.
   
— Добрый вечер, леди Хешуа. Надеюсь, вашему батюшке лучше?
   
— О да! — ответила дама. — Лекарь обещает, что он встанет на ноги еще до конца оборота.
   
Она перехватила мой взгляд, и ее алые губки многозначительно ухмыльнулись.
   
Потом мы разошлись. Я обнаружил, что несколько вспотел.
   
Если маэр что-то и заметил, он не обратил на это внимания.
   
— Ужасная женщина! Меняет кавалеров каждый оборот. Ее отец был ранен на дуэли со сквайром Хайтоном из-за «неподобающего» замечания. Вообще-то замечание было справедливым, но когда в дело идут шпаги, это уже не имеет значения.
   
— А что сквайр?
   
— А сквайр скончался на следующий день. Жаль, право. Хороший был человек, да язык за зубами держать не умел.
   
Он вздохнул и поднял глаза на часовую башню.
   
— Ладно, как я уже говорил, одного врача с меня довольно. Кавдикус хлопочет надо мной, точно наседка. А я терпеть не могу пить лекарства, когда я уже пошел на поправку.
   
Похоже, сегодня маэру и впрямь было лучше. По правде говоря, он не нуждался в том, чтобы опираться на мою руку. Я чувствовал, что он делает это лишь в качестве предлога, чтобы иметь возможность беседовать со мной вполголоса.
   
— Однако, мне кажется, улучшение вашего здоровья как раз доказывает, что его рекомендации вам помогают, — заметил я.
   
— Ну да, ну да. Его зелья прогоняют мою болезнь на целый оборот. А иногда даже на несколько месяцев…
   
Он с горечью вздохнул.
   
— Но она все равно возвращается. Неужто мне до конца своих дней придется пить лекарства?
   
— Быть может, со временем нужда в них минует, ваша светлость.
   
— Да я и сам на это надеялся. В своих недавних путешествиях Кавдикус собрал какие-то травки, которые произвели просто чудодейственный эффект. После последнего лечения я чувствовал себя здоровым почти целый год. Уже думал было, что наконец-то избавился от болезни…
   
Маэр, насупив брови, бросил взгляд на свою трость.
   
— И вот пожалуйста, опять!
   
— Если бы я мог вам чем-то помочь, ваша светлость, я был бы рад оказать вам услугу!
   
Алверон повернул голову и посмотрел мне в глаза. Через некоторое время он кивнул.
   
— Надо же, я вам верю, — сказал он. — Удивительное дело!
   * * *
   
За этой встречей последовало еще несколько подобных бесед. Я видел, что маэр меня прощупывает. Со всем искусством, приобретенным за сорок лет придворных интриг, он тонко направлял разговор, выясняя мое мнение по разным поводам и решая, достоин ли я его доверия.
   
Я, конечно, был не столь опытен, как маэр, но вести беседы я тоже умел. Я был всегда осмотрителен в ответах, неизменно любезен. Через несколько дней мы мало-помалу начали проникаться уважением друг к другу. Это не была дружба, как с графом Трепе. Маэр никогда не предлагал мне забыть о его титуле или садиться в его присутствии, и тем не менее мы сделались довольно близки. Трепе был мне другом, маэр же был как малознакомый дедушка: добрый, но старый, строгий и сдержанный.
   
У меня сложилось впечатление, что маэр очень одинок и поневоле вынужден держаться в стороне от своих подданных и придворных. Я начинал подозревать, что он писал к Трепе, чтобы отыскать себе товарища. Кого-то достаточно умного, но при этом не имеющего отношения к придворным интригам, с кем можно было бы время от времени побеседовать по душам.
   
Поначалу я отмел эту мысль как невероятную, но дни шли за днями, а маэр по-прежнему ни словом не упоминал о том, для чего я ему понадобился.
   
Будь у меня моя лютня, я мог бы приятно проводить время, но лютня по-прежнему лежала в Северене-Нижнем, и у меня оставалось всего семь дней до того срока, когда она перейдет во владение ломбардщика. Так что музыки у меня не было — только пустые гулкие комнаты и опостылевшее безделье.
   
По мере того как вокруг меня распространялись слухи, ко мне начали являться с визитом разные придворные. Некоторые делали вид, будто рады со мной познакомиться. Другие притворялись, что хотят посплетничать. Я подозревал даже, что несколько раз меня пытались соблазнить, но я тогда так плохо разбирался в женщинах, что был неуязвим для подобных заигрываний. Один господин пытался даже занять у меня денег. Я с трудом удержался, чтобы не расхохотаться ему в лицо.
   
Все они говорили разное и вели себя по-разному, более или менее тонко, однако всем им нужно было одно: вытянуть сведения обо мне. Однако, поскольку маэр распорядился, чтобы я ничего о себе не сообщал, все эти разговоры были короткими и бестолковыми.
   
Все, кроме одного, надо сказать. Но исключение лишь доказывает правило.
  
  
   
    
ГЛАВА 57
    
ГОРСТЬ ЖЕЛЕЗА
   
   
С Бредоном я познакомился на четвертый день своего пребывания в Северене. Было довольно рано, но я уже бродил по своим комнатам, сходя с ума от скуки. Завтрак миновал, до обеда оставалось еще несколько часов.
   
За сегодняшний день я успел побеседовать с тремя придворными, явившимися выведать, кто я такой. Я ловко избавился от них, пользуясь любым случаем завести разговор в тупик. «Откуда же вы приехали, мой мальчик?» Ой, ну, знаете, как это бывает, я столько путешествую… «А ваши родители?» А что родители? Ну да, у меня были родители. Даже двое. «А как вы попали в Северен?» Ну, как-как. Приехал. В основном в почтовой карете. Хотя частично и пешком. Прогулки так полезны для легких… «А что вы делаете здесь?» Как что? Наслаждаюсь приятными беседами. Встречаюсь с интересными людьми. «Вот как? И с кем же?» Ой, да с кем только я не встречаюсь! Вот хотя бы и с вами, лорд Превек. Вы весьма занятная личность, не правда ли?
   
И так далее и тому подобное. Рано или поздно даже самый назойливый разносчик сплетен уставал и уходил восвояси.
   
Хуже всего было то, что эти недолгие беседы были моим единственным развлечением за день, если, конечно, меня не позовет маэр. Пока что мы встречались за легким обедом, трижды — на прогулках в саду и один раз — поздней ночью, когда все разумные люди давно спят. Дважды посыльный Алверона будил меня от крепкого сна еще до того, как небо принималось голубеть перед рассветом.
   
Я прекрасно вижу, когда меня испытывают. Алверон желал удостовериться, что я в самом деле готов быть в его распоряжении в любое время дня и ночи. Он следил и ждал, не рассержусь ли я на такое небрежное обращение.
   
И я старательно подыгрывал ему. Я был обаятелен и безукоризненно вежлив. Я приходил по первому зову и убирался, как только он давал понять, что я больше не нужен. Я не задавал неуместных вопросов, ничего не требовал, а остальное время суток проводил, скрежеща зубами, расхаживая по своим чересчур просторным апартаментам и пытаясь не думать о том, сколько дней у меня осталось, прежде чем истечет оборот, отведенный мне на то, чтобы выкупить лютню.
   
Неудивительно, что на четвертый день, как только ко мне постучали, я опрометью бросился к двери. Я надеялся, что меня снова вызывают к маэру, но, в сущности, сейчас я был рад любому поводу отвлечься.
   
Я отворил дверь. На пороге стоял немолодой мужчина, аристократ до мозга костей. Это было видно и по костюму, но куда важнее был тот факт, что он носил свое богатство с привычным безразличием человека, который родился богатым и знатным. Новоиспеченные дворяне, самозванцы и богатые торговцы просто не способны себя так держать.
   
Вот, к примеру, дворецкий Алверона одевался богаче, чем половина здешних аристократов, но, невзирая на всю уверенность, с которой держался Стейпс, выглядел он все равно как пекарь, нарядившийся в свой лучший костюм.
   
Сам я, благодаря портным Алверона, был одет не хуже прочих. И цвета мне шли: черный, вишневый, цвет весенней листвы, с серебряным галуном по обшлагам и воротнику. Однако, в отличие от Стейпса, я носил богатую одежду с небрежностью аристократа. Да, конечно, парча колючая. Да, конечно, все эти пуговицы, пряжки и множество слоев ткани делают любой костюм жестким и неуклюжим, как кожаный доспех наемника. Но я носил все это так непринужденно, как если бы это была моя вторая кожа. Понимаете, это ведь был костюм, и я играл свою роль, как может ее играть только актер.
   
Итак, как я уже говорил, я отворил дверь и увидел на пороге пожилого аристократа.
   
— Вы и есть Квоут, не так ли? — спросил он.
   
Я кивнул, несколько застигнутый врасплох. В северном Винтасе принято было договариваться о встрече через слуг. Посыльный обычно приносил записку и кольцо с выгравированным на нем именем владельца. Прося о встрече с человеком более знатным, следовало отправить золотое кольцо, договариваясь с кем-то более или менее равным — серебряное, а с человеком более низкого ранга — железное.
   
У меня, разумеется, ранга не было вовсе. Ни титула, ни земель, ни семьи, ни благородной крови. Я был низшим из низших, но здесь этого никто не знал. Все предполагали, что таинственный рыжеволосый юноша, проводящий так много времени с Алвероном, непременно должен быть знатен, и о моем происхождении и положении ходило много слухов и разговоров.
   
А главное, я до сих пор не был официально представлен ко двору. И, как таковой, я не имел официального ранга. Это означает, что мне присылали только железные кольца. А от встречи, предложенной с железным кольцом, обычно не отказываются, из опасения оскорбить вышестоящую особу.
   
Так что я был изрядно удивлен, обнаружив за дверью этого аристократа. Он был явно знатен, однако явился без предупреждения и приглашения.
   
— Можете звать меня Бредоном, — продолжал он, глядя мне в глаза. — В тэк играете?
   
Я покачал головой, не зная, как себя вести.
   
Он разочарованно вздохнул.
   
— Ну, ничего, я вас научу.
   
Он протянул мне черный бархатный мешочек, я принял его обеими руками. Мешочек на ощупь казался набитым мелкими гладкими камушками.
   
Бредон обернулся, махнул рукой, и ко мне в комнату ввалились двое молодых людей, несущих небольшой столик. Я отступил с дороги, и Бредон ворвался ко мне следом за ними.
   
— Поближе к окну поставьте! — распорядился он, указывая тростью. — И принесите пару стульев — да нет, с жесткой спинкой!
   
В мгновение ока все было устроено, как он хотел. Слуги удалились, и Бредон с виноватой улыбкой обернулся ко мне.
   
— Надеюсь, вы простите старику столь театральное вторжение?
   
— Разумеется! — любезно ответил я. — Не угодно ли вам присесть?
   
И указал на новый столик у окна.
   
— Экие церемонии! — усмехнулся он, приставив свою трость к подоконнику. Солнце сверкнуло на полированном серебряном набалдашнике в виде оскаленной волчьей головы.
   
Бредон был немолод. Не стар, нет, но для меня он был почти дедушкой. Цвета его костюма и цветами-то назвать было нельзя: пепельно-серый да угольно-черный. Его волосы и борода, ослепительно-белые, были подстрижены на одинаковую длину, образуя вокруг лица нечто вроде рамки. Когда Бредон сел и уставился на меня живыми карими глазами, я подумал, что он похож на сову.
   
Я сел напротив, рассеянно гадая, как именно он собирается вытягивать из меня информацию. Очевидно, он принес с собой какую-то игру. Возможно, он надеется выиграть сведения обо мне. Ну что ж, хоть что-то новенькое.
   
Он улыбнулся мне — открытой, искренней улыбкой, и я невольно улыбнулся в ответ, прежде чем сообразил, что делаю.
   
— Должно быть, вы уже собрали изрядную коллекцию колец, — заметил он.
   
Я кивнул.
   
Он с любопытством подался вперед.
   
— Вы не будете особенно против, если я на них взгляну?
   
— Да нет, пожалуйста.
   
Я ушел в соседнюю комнату, вернулся с пригоршней колец и высыпал их на стол.
   
Он окинул их взглядом и кивнул про себя.
   
— Да у вас побывали все наши лучшие сплетники! И Вестон, и Превек, и Теменлови — ни один не удержался!
   
Он прочел имя на еще одном кольце и вскинул брови.
   
— Превек побывал у вас дважды?! И ни один из них не сумел вытянуть из вас ни капли сведений! Ничего, что сошло хотя бы за намек.
   
Брендон взглянул на меня.
   
— Это говорит о том, что вы крепко держите язык за зубами и хорошо умеете это делать. Не волнуйтесь, я явился сюда не в тщетной надежде выведать ваши секреты.
   
Не то чтобы я ему поверил, однако же слышать это было приятно.
   
— Должен признаться, что слышу это с облегчением.
   
— Кстати, небольшое замечание, — мимоходом сказал он. — Кольца принято держать в гостиной, поближе к входной двери. Это демонстрация вашего статуса.
   
Я этого не знал, но не желал признаваться в этом. Если я покажу, что незнаком с обычаями здешнего двора, это даст ему понять, что я либо чужестранец, либо не дворянин.
   
— Ну какой там статус в горсти железа! — небрежно ответил я. Про кольца граф Трепе мне объяснил до отъезда из Имре, но только самое основное. Граф не был родом из Винтаса и всех тонкостей, очевидно, и сам не знал.
   
— Отчасти это так, — легко согласился Бредон. — Однако не совсем так. Золотые кольца говорят о том, что те, кто ниже вас, стремятся заслужить ваше расположение. Серебряные указывают на то, что вы поддерживаете нормальные отношения с равными.
   
Он разложил кольца рядком на столе.
   
— Но железные — железные означают, что вы пользуетесь вниманием вышестоящих особ. Они говорят о том, что вас ценят.
   
Я медленно кивнул.
   
— Да, конечно, — сказал я. — Маэр рассылает только железные кольца.
   
— Именно! — кивнул Бредон. — Получить кольцо от маэра — знак большого расположения!
   
Он подвинул кольца в мою сторону по гладкой мраморной столешнице.
   
— Однако такого кольца здесь нет, и это само по себе достаточно многозначительно.
   
— Похоже, вы и сами не чужды придворным интригам, — заметил я.
   
Бредон прикрыл глаза и устало кивнул.
   
— Я всем этим изрядно увлекался, пока был молод. Даже обладал некой властью, как оно бывает. Но в данный момент я не преследую никаких тайных целей. А без них подобные маневры теряют всю соль и остроту.
   
Он снова посмотрел на меня, прямо в глаза.
   
— Нынче мои вкусы сделались проще. Я путешествую. Наслаждаюсь тонкими винами и беседами с интересными людьми. Я даже принялся учиться танцам!
   
Он снова радушно улыбнулся и постучал костяшками пальцев по доске.
   
— Однако более всего мне нравится играть в тэк. Но, увы, я знаю не так много людей, у которых достаточно и времени, и ума, чтобы играть в эту игру как следует.
   
Он посмотрел на меня и вопросительно приподнял бровь.
   
Я колебался.
   
— Можно предположить, что человек, искусный в тонком ремесле беседы, будет пользоваться праздной болтовней, чтобы вытянуть нужные сведения из опрометчивой жертвы…
   
Бредон улыбнулся.
   
— По именам на этих кольцах я вижу, что вы до сих пор знакомы лишь с самыми пустыми и алчными из нас. Неудивительно, что вы столь ревниво бережете свои тайны, в чем бы они ни состояли.
   
Он подался вперед.
   
— Но подумайте вот о чем! Те, кто являлся к вам, подобны сорокам. Они суетятся и хлопают крыльями у вас над головой, норовя утащить к себе в гнездо что-нибудь блестящее.
   
Он пренебрежительно закатил глаза.
   
— Какая им с того польза? Так, какая-то пустячная известность. Возможность блеснуть среди себе подобных, таких же пустых и болтливых, как они.
   
Бредон пригладил свою белую бороду.
   
— Я не сорока. Мне не нужны блестящие побрякушки, мне все равно, что думают разносчики сплетен. Я играю в более тонкие игры, рассчитанные на долгий срок.
   
Он принялся развязывать шнурок, что стягивал горловину черного бархатного мешочка.
   
— Вы человек неглупый. Я это знаю, потому что маэр не тратит времени на глупцов. Я знаю, что вы либо завоевали расположение маэра, либо имеете возможность это сделать. И вот мой план…
   
Он снова улыбнулся своей радушной улыбкой.
   
— Желаете ли вы его выслушать?
   
Я вновь невольно улыбнулся в ответ, как и в прошлый раз.
   
— Я буду вам весьма признателен.
   
— Так вот, мой план состоит в том, чтобы завоевать ваше расположение уже сейчас. Я буду вам полезен и интересен. Я буду занимать вас разговорами и помогать убивать время.
   
Он высыпал на мраморную столешницу набор круглых фишек.
   
— И тогда, когда ваша звезда начнет свое восхождение на небосвод маэра, я, возможно, внезапно приобрету весьма полезное знакомство.
   
Он принялся сортировать фишки по цветам.
   
— Ну а если ваша звезда вдруг закатится, я, по крайней мере, сыграю несколько партий в тэк.
   
— Я полагаю также, что вашей репутации не повредит, если вы проведете несколько часов наедине со мной, — заметил я. — Учитывая, что со всеми предыдущими посетителями я беседовал никак не более четверти часа.
   
— И это тоже верно, — сказал он, принимаясь расставлять фишки. Его любопытные карие глаза снова улыбнулись мне. — Да, полагаю, играть с вами будет небезынтересно!
   * * *
   
Следующие несколько часов я провел, обучаясь игре в тэк. Игра мне понравилась — она понравилась бы мне, даже если бы я не сходил с ума от безделья. Тэк — одна из игр наилучшей разновидности: простые правила, сложная стратегия. Бредон обыграл меня во всех пяти партиях, что мы сыграли, но могу с гордостью сказать, что он ни разу не обыграл меня одним и тем же способом.
   
После пятой партии он откинулся на спинку стула и удовлетворенно вздохнул.
   
— У вас уже начинает получаться! Вот тут, в углу, вы сделали весьма удачный ход. Он провел пальцем вдоль края доски.
   
— Недостаточно удачный.
   
— И тем не менее удачный. То, что вы пытались сделать, называется «падение ручейника». Это так, просто чтобы вы знали.
   
— А как называется тот ход, которым вы его избежали?
   
— Я его называю «защитой Бредона», — ответил он с гордой усмешкой. — Но так я называю любой случай, когда я выпутываюсь из затруднительного положения благодаря своей несравненной ловкости.
   
Я расхохотался и принялся вновь разбирать фишки.
   
— Еще одну?
   
Бредон вздохнул.
   
— Увы, меня ждет встреча, которую нельзя отменить. Не то чтобы мне нужно было бежать прямо сейчас, но времени на новую партию у меня точно нет. По крайней мере, на хорошую, вдумчивую партию.
   
Собирая фишки обратно в бархатный мешочек, он окинул меня взглядом.
   
— Не стану оскорблять вас вопросом, знакомы ли вы с нашими местными обычаями, — сказал Бредон. — Однако мне думается, что я мог бы дать вам несколько общих советов, вдруг да пригодятся.
   
Он улыбнулся мне.
   
— Разумеется, будет лучше, если вы их выслушаете. Однако, если вы откажетесь, я пойму, что вы и без меня во всем этом прекрасно разбираетесь…
   
— Ну конечно! — сказал я бесстрастно.
   
Бредон открыл ящик стола и вынул оттуда горсть железных колечек, которые мы убрали внутрь, расчищая стол для игры.
   
— Так вот, о многом говорит то, как хранятся кольца. Например, если они просто ссыпаны в вазочку, это означает, что вы равнодушны к общественной жизни двора.
   
Он разложил кольца так, что выгравированные на них имена были обращены в мою сторону.
   
— Если кольца тщательно разложены, это показывает, что вы гордитесь своими связями.
   
Он поднял глаза и улыбнулся.
   
— Так или иначе, гостя, который у вас впервые, обычно под тем или иным предлогом оставляют в гостиной одного. Это дает ему возможность порыться в вашей коллекции и удовлетворить свое любопытство.
   
Бредон пожал плечами и подвинул кольца в мою сторону.
   
— Вы, разумеется, неизменно предлагаете гостям вернуть их кольца.
   
Он старательно произнес это так, чтобы это не звучало как вопрос.
   
— Ну конечно! — честно ответил я. Это-то Трепе знал.
   
— Потому что этого требует вежливость.
   
Он поднял взгляд на меня, карие глаза по-совиному моргнули из-под ореола белых волос и бороды.
   
— Вы не носили их на людях?
   
Я показал ему свои пустые руки.
   
— Если вы носите кольцо, это может означать, что вы в долгу у этого человека или пытаетесь добиться его расположения.
   
Он снова взглянул на меня.
   
— Если маэр откажется забрать у вас свое кольцо, это будет знаком того, что он хочет сделать ваши отношения несколько более формальными.
   
— А если я не стану носить это кольцо, это будет рассматриваться как знак пренебрежения, — сказал я.
   
Бредон улыбнулся.
   
— Быть может. Одно дело — выложить кольцо у себя в гостиной, другое дело — носить его на руке. Кольцо вышестоящей особы на вашем пальце может рассматриваться как самонадеянность. Кроме того, если у вас на руке во время визита к маэру будет кольцо другого аристократа, он может это неправильно истолковать. Как если бы вы были дичью в его лесу, на которую охотится кто-то чужой.
   
Он откинулся на спинку стула.
   
— Но я обо всем этом говорю исключительно для поддержания разговора, — сказал он. — Подозреваю, что все это вам давным-давно известно, а вы слушаете старика исключительно из вежливости.
   
— Быть может, у меня просто до сих пор голова идет кругом от ряда сокрушительных поражений в тэк, — сказал я.
   
Он отмахнулся от моего замечания, и я обратил внимание, что сам он никаких колец не носит.
   
— Вы быстро ухватили самую суть, будто барон в борделе, как говорится. Надеюсь, через месяц-другой вы сделаетесь достойным противником.
   
— Поживем — увидим, — ответил я. — Я собираюсь обыграть вас при следующей встрече.
   
— Приятно слышать! — усмехнулся Бредон. Он сунул руку в карман и вытащил бархатный мешочек поменьше. — Я вам принес небольшой подарок.
   
— Боюсь, я не смогу его принять, — поспешил отказаться я. — Вы уже и так целый день меня развлекали…
   
— Прошу вас! — сказал он, подвинув ко мне мешочек. — Я вынужден буду настаивать. Они ваши, я вручаю вам их без умысла, без обязательств, без задних мыслей. Это дар от чистого сердца.
   
Я развязал мешочек, и на ладонь мне выкатились три кольца. Золотое, серебряное и железное. На каждом из них было вырезано мое имя: «Квоут».
   
— До меня дошли слухи, что вы лишились своего багажа, — сказал Бредон. — И я подумал, что они вам могут пригодиться.
   
Он улыбнулся.
   
— Особенно если вы хотите еще раз сыграть в тэк.
   
Я покатал кольца на ладони, мимоходом прикинув, действительно ли золотое кольцо золотое или так, золоченое.
   
— А какое кольцо следует отправить моему новому знакомому, если я захочу с ним встретиться?
   
— Ну… — медленно ответил Бредон. — Это сложный вопрос. Я так внезапно и неприлично вломился к вам, что даже не представился должным образом и не сообщил вам свой титул и ранг…
   
Он многозначительно посмотрел мне в глаза.
   
— А осведомиться об этом самому было бы чудовищно грубо, — медленно закончил я, еще не понимая, к чему он клонит.
   
Он кивнул.
   
— Так что пока вам придется предположить, что у меня нет ни титула, ни ранга. Мы оказываемся в любопытном положении: вы не представлены ко двору, а я не представлен вам. Исходя из этого, если вам в будущем вдруг захочется пообедать вместе со мной или любезно проиграть мне еще одну партию в тэк, будет уместно прислать мне серебряное кольцо.
   
Я повертел в пальцах серебряное кольцо. Если я отправлю его Бредону, тотчас разойдутся слухи, что я претендую на ранг, примерно равный его собственному, а я понятия не имел, какого он ранга…
   
— А что же скажут при дворе?
   
Его глаза весело сверкнули.
   
— А в самом деле, что скажут при дворе, а?
   * * *
   
И снова дни потянулись за днями. Маэр вызывал меня для светской болтовни. Аристократы-сороки снова посылали мне свои карточки и кольца, и мне приходилось вежливо уклоняться от их расспросов.
   
Один только Бредон не давал мне сойти с ума от скуки в моем заточении. На следующий день я послал ему свое новенькое серебряное кольцо с карточкой, на которой было написано: «Если вам угодно. У меня в комнатах». И пяти минут не прошло, как он явился со столиком для тэка и мешочком с фишками. Он вернул мне мое кольцо, и я принял его со всей возможной любезностью. Я был бы не против, чтобы он оставил его у себя. Однако оно у меня было одно, и он это знал.
   
На середине пятой партии нас прервали: меня вызывал маэр. Его железное кольцо чернело темным пятном на полированном серебряном подносике посыльного. Я извинился перед Бредоном и торопливо направился в сад.
   
В тот же вечер Бредон прислал мне свое серебряное кольцо с карточкой, в которой значилось: «После ужина. У вас в комнатах». Я написал на карточке «С удовольствием!» и отправил ее обратно.
   
Когда он пришел, я предложил ему вернуть кольцо. Он вежливо отклонил мое предложение, и кольцо очутилось в вазочке у моих дверей вместе с остальными. Оно лежало так, чтобы его видели все, сверкая серебром на фоне горсти железа.
  
  
   
    
ГЛАВА 58
    
СВАТОВСТВО
   
   
Маэр не вызывал меня целых два дня.
   
Я маялся у себя в комнатах, сходя с ума от скуки и раздражения. Хуже всего было то, что я не знал, отчего маэр меня не зовет. Может, он занят? Может, я его оскорбил? Я подумывал отправить ему карточку вместе с золотым кольцом, которое дал мне Бредон. Но если Алверон испытывает мое терпение, это будет грубой ошибкой…
   
Однако мое терпение и впрямь было на исходе. Я явился сюда, чтобы отыскать себе покровителя или хотя бы получить помощь в поисках амир. А пока что за все время, что я провел на службе у маэра, я не получил ничего, кроме отсиженной задницы. Если бы не Бредон, я бы вообще взбесился, честное слово!
   
А что хуже всего, моя лютня и прекрасный футляр, подарок Денны, через два дня должны были перейти в собственность чужого дяди. Я-то надеялся, что к этому времени успею достаточно зарекомендовать себя в глазах маэра, чтобы иметь возможность попросить у него денег и выкупить ее из заклада. Я хотел, чтобы это он был у меня в долгу, а не одалживаться самому. Ведь стоит одолжиться у знатного господина, оглянуться не успеешь, как увязнешь в долгах по уши.
   
Но, судя по тому, что Алверон меня к себе больше не звал, добиться его расположения мне не удалось. Я ломал голову, пытаясь сообразить, что я такого сказал во время нашей последней встречи, что его так задело.
   
Я достал из ящика карточку и пытался придумать, как бы так поизящнее попросить у маэра денег, и тут в дверь постучали. Я подумал, что это раньше времени прибыл мой обед, и крикнул мальчику, чтобы оставил его на столе.
   
Ответом мне была многозначительная пауза. Тишина заставила меня очнуться от задумчивости. Я бросился к двери и с изумлением увидел на пороге дворецкого маэра, Стейпса. Прежде Алверон всегда присылал за мной посыльного.
   
— Маэр желает вас видеть, — сказал он. Я обратил внимание, что дворецкий выглядит каким-то помятым. Глаза у него были усталые, как будто он не выспался.
   
— В саду?
   
— У себя в комнатах, — сказал Стейпс. — Я вас провожу.
   
Если верить придворным сплетникам, Алверон редко принимал гостей у себя в комнатах. Шагая следом за Стейпсом, я невольно испытывал облегчение. Все что угодно лучше, чем ожидание.
   * * *
   
Алверон сидел на перинах, с подоткнутыми за спину подушками. Он выглядел более бледным и худым, чем тогда, когда я видел его в последний раз. Глаза у него были по-прежнему ясные и пронзительные, но сегодня в них появилось что-то новое, какое-то сильное чувство.
   
Он указал на ближайший стул.
   
— Квоут… Входите. Садитесь.
   
Голос его тоже ослабел, но все еще сохранял властную весомость. Я сел возле кровати, чувствуя, что сейчас не время благодарить за эту особую привилегию.
   
— Квоут, вы знаете, сколько мне лет? — спросил он без долгих предисловий.
   
— Нет, ваша светлость.
   
— Ну а сколько бы вы мне дали? На сколько я выгляжу?
   
В его глазах снова мелькнуло сильное чувство — это был гнев. Медленно тлеющий гнев, подобный раскаленным угольям под тонким слоем пепла.
   
Я лихорадочно соображал, что тут лучше ответить. Я опасался его оскорбить, но льстить маэру нужно было чрезвычайно ловко и искусно, иначе лесть его только злила.
   
Что ж, придется прибегнуть к крайнему средству: ответить честно.
   
— Пятьдесят один год, ваша светлость. Может быть, пятьдесят два.
   
Он медленно кивнул. Его гнев затих, как гром в отдалении.
   
— Не стоило спрашивать об этом молодого человека ваших лет. Мне сорок. В следующем обороте у меня как раз будет день рождения. Но вы, конечно, правы: я выгляжу на все пятьдесят и ни днем моложе.
   
Его руки машинально разглаживали одеяло.
   
— Это ужасно: состариться прежде времени!
   
Он застыл и скривился от боли. Секунду спустя приступ миновал, и он перевел дух. Его лицо блестело от пота.
   
— Не знаю, долго ли еще я смогу с вами беседовать. Я сегодня, кажется, не очень хорошо себя чувствую.
   
Я встал.
   
— Привести Кавдикуса, ваша светлость?
   
— Нет! — рявкнул он. — Сядьте!
   
Я сел.
   
— Эта треклятая болезнь скрутила меня в последний месяц. Я постарел на несколько лет и чувствую себя на столько, на сколько выгляжу. Я всю жизнь заботился о своих землях, но в одном отношении я своим долгом пренебрег. У меня нет семьи, нет наследника.
   
— Вы намерены жениться, ваша светлость?
   
Он осел на подушки.
   
— Так слухи об этом уже разошлись?
   
— Нет, ваша светлость. Я догадался об этом по тому, о чем вы обмолвились во время одного из наших разговоров.
   
Он устремил на меня пронзительный взгляд.
   
— Это правда? Вы догадались сами, а не узнали из слухов?
   
— Это правда, ваша светлость. Хотя слухи, конечно, ходят, полный двор слухов, если можно так выразиться.
   
— «Полный двор слухов» — это хорошо сказано!
   
На его лице появилась слабая тень улыбки.
   
— Но большая часть этих слухов касается таинственного гостя с запада, — я отвесил небольшой поклон, не вставая со стула. — О браке ничего не говорят. Все считают вас первым холостяком в мире.
   
— Ага! — воскликнул он, и на лице у него отразилось облегчение. — Прежде так оно и было. Отец пытался меня женить, когда я был помоложе. Но в те времена я упорно не желал жениться. Вот еще один недостаток власти. Если ты слишком могуществен, люди не смеют указывать тебе на твои ошибки. Власть может быть ужасной вещью!
   
— Могу себе представить, ваша светлость.
   
— Она лишает тебя выбора, — сказал он. — Она дает множество возможностей, но одновременно с этим лишает тебя других возможностей. Положение у меня сложное, мягко говоря.
   
Мне в своей жизни слишком часто доводилось голодать, чтобы я мог испытывать искреннее сострадание к аристократу. Но маэр выглядел таким бледным и слабым в своей постели, что я ощутил проблеск сочувствия.
   
— О чем идет речь, ваша светлость?
   
Алверон завозился, стараясь сесть поровнее.
   
— Если я собираюсь жениться, мне надо найти подходящую партию. Женщину из семьи не менее высокопоставленной, чем моя собственная. И мало того: это не должен быть формальный союз. Девушка должна быть достаточно молода, чтобы…
   
Он откашлялся сухим, шуршащим кашлем.
   
— Чтобы произвести на свет наследника. А если получится, то и нескольких.
   
Он поднял взгляд на меня.
   
— Теперь вы начинаете понимать, в чем состоит проблема?
   
Я медленно кивнул.
   
— Только в общих чертах, ваша светлость. И много ли таких незамужних дочерей?
   
— По пальцам пересчитать, — сказал Алверон, и в голосе его снова послышался намек на прежний гнев. — Однако нельзя, чтобы это была женщина из одной из тех семей, что подчиняются королю. Козыри и связующие обеты. Моя семья со времен основания Винтаса боролась за то, чтобы сохранить свои неограниченные полномочия. И я не стану спорить с этим ублюдком Родериком из-за жены. Я не уступлю ему ни грана своей власти!
   
— Сколько же женщин в семьях, что неподвластны королю, ваша светлость?
   
— Одна.
   
Это слово упало тяжко, как свинцовая гиря.
   
— И это еще не самое худшее. Эта женщина идеальна во всех отношениях. Ее семья респектабельна. Она образованна. Молода. Красива, — похоже, последнее слово далось ему нелегко. — Вокруг нее вьется стая влюбленных кавалеров, сильных и крепких молодых людей с медовыми устами. У них есть все причины жаждать ее руки: ради ее имени, ради ее земель, ради ее ума.
   
Он надолго умолк.
   
— И что она ответит на предложение больного старика, который ходит с палочкой, когда вообще может ходить?
   
Губы его скривились, как будто эти слова были горьки на вкус.
   
— Но, однако, ваше положение… — начал я.
   
Он поднял руку и посмотрел мне в глаза.
   
— Вот вы бы женились на женщине, которую вы купили?
   
Я потупился.
   
— Нет, ваша светлость.
   
— Вот и я не стану. Мысль использовать свое положение, чтобы убедить эту девушку выйти за меня замуж, попросту… отвратительна.
   
Мы помолчали. Я смотрел, как за окном две белки гоняются друг за другом по высокому стволу ясеня.
   
— Ваша светлость, если мне предстоит помочь вам ухаживать за этой дамой…
   
Я ощутил жар маэрова гнева прежде, чем обернулся и увидел, что он разгневан.
   
— Прошу прощения, ваша светлость. Я забылся.
   
— Это еще одна догадка?
   
— Да, ваша светлость.
   
Он, казалось, какое-то время боролся с собой. Потом вздохнул, и царившее в комнате напряжение исчезло.
   
— Да нет, это мне следует просить прощения у вас. Эта неотступная боль истерла мое терпение до дыр, а я не имею привычки обсуждать свои личные дела с посторонними, и уж тем более я не привык, чтобы они заранее отгадывали мои намерения. Что ж, расскажите, о чем вы еще догадываетесь. Можете позволить себе дерзость, если это необходимо.
   
Я вздохнул немного свободнее.
   
— Я догадываюсь, что вы хотите жениться на этой женщине. В первую очередь затем, чтобы исполнить свой долг, но еще и потому, что вы ее любите.
   
Повисла новая пауза — не столь тяжелая, как предыдущая, но все же довольно напряженная.
   
— Любовь, — медленно произнес маэр, — это слово, которое глупцы употребляют чересчур часто. Да, она достойна любви, это несомненно. И я действительно испытываю к ней привязанность.
   
Ему, похоже, было неловко.
   
— Это все, что я готов сказать.
   
Он поднял голову и посмотрел на меня.
   
— Я могу рассчитывать на вашу осмотрительность?
   
— Разумеется, ваша светлость! Но отчего вы столь скрытны в таком деле?
   
— Потому что я предпочитаю действовать тогда, когда сам сочту нужным. А слухи зачастую вынуждают нас действовать прежде, чем мы к этому готовы, или портят все дело до того, как ситуация созреет.
   
— Понимаю. И как же имя этой дамы?
   
— Мелуан Лэклесс, — бережно произнес он. — Так вот, я уже убедился, что вы обаятельны и умеете себя вести. Более того, граф Трепе заверил меня, что вы — великий создатель и исполнитель песен. Это именно то, что мне требуется. Готовы ли вы служить мне в этом деле?
   
Я колебался.
   
— На какие именно услуги рассчитывает ваша светлость?
   
Он взглянул на меня скептически.
   
— Мне казалось, это должно быть довольно очевидно для такого догадливого человека, как вы.
   
— Ваша светлость, я понимаю, что вы надеетесь завоевать сердце этой дамы. Но я еще не знаю как. Вы хотите, чтобы я сочинил несколько писем? Сложил о ней песню? Или, может быть, мне придется взобраться на озаренный луной балкон и оставить цветы у нее на подоконнике? Потанцевать с ней на балу, в маске, назвавшись вашим именем?
   
Я невесело улыбнулся.
   
— По правде говоря, ваша светлость, танцор из меня неважный…
   
Алверон от души расхохотался, но я видел, что ему даже смеяться больно.
   
— Да нет, я, собственно, думал о первых двух пунктах, — признался он, вновь откидываясь на подушки. Его глаза потухли.
   
Я кивнул.
   
— Тогда мне нужно побольше узнать о ней, ваша светлость. Пытаться ухаживать за женщиной, не зная ничего, более чем глупо.
   
Алверон устало кивнул.
   
— Основное вам расскажет Кавдикус. Он весьма сведущ в истории знатных семей. А ведь семья — это основание, на котором стоит человек. Если вам предстоит ухаживать за ней, вам следует знать о ее происхождении.
   
Он жестом подозвал меня и протянул мне железное кольцо. Рука у него задрожала от этого небольшого усилия.
   
— Покажите это Кавдикусу, и он поймет, что вы присланы мною.
   
Я проворно взял кольцо.
   
— А он знает, что вы собираетесь жениться?
   
— Нет! — глаза Алверона тревожно вспыхнули. — И не говорите об этом никому! Выдумайте какой-нибудь повод для своих расспросов. Да, принесите мне лекарство!
   
Он откинулся на подушки и закрыл глаза. Уходя, я слышал, как он слабо бормочет:
   
— Иногда люди делятся ею, не ведая того, иногда они делятся ею помимо своей воли. И все равно… все это сила…
   
— Да, ваша светлость, — сказал я, но он уже забылся беспокойным сном, еще до того, как я вышел из комнаты.
  
  
   
    
ГЛАВА 59
    
ЦЕЛЬ
   
   
Выйдя из комнат маэра, я подумал было отправить к Кавдикусу посыльного со своей карточкой и кольцом. Но тут же отказался от этой мысли. Маэр дал мне поручение. Несомненно, это оправдывает небольшое нарушение этикета.
   
Благодаря придворным болтунам я знал, что арканист Алверона живет при дворе маэра уже более десятка лет. Но кроме того факта, что обитает он в одной из южных башен дворца, я о нем больше ничего не знал и не представлял, чего от него ждать.
   
Я постучался в массивную деревянную дверь.
   
— Погодите-ка! — донесся приглушенный голос. Послышался скрип отодвигаемого засова, дверь распахнулась, и я увидел перед собой тощего человека с длинным ястребиным носом и курчавыми черными волосами. На нем было длинное темное одеяние, отдаленно напоминающее мантию магистра. — Да?
   
— Простите, сударь, я хотел спросить, могу ли я отнять у вас немного вашего драгоценного времени? — сказал я. Смущение мое лишь отчасти было притворным.
   
Он смерил меня взглядом, оценил мой элегантный костюм.
   
— Я не варю приворотных зелий. За этим добром отправляйтесь в Северен-Нижний.
   
Тяжелая дверь начала затворяться.
   
— Хотя, если хотите знать мое мнение, лучше пригласите ее на танец и подарите букет роз.
   
— Нет, сударь, я по другому делу! — поспешно сказал я. — У меня к вам даже два дела. Одно по поручению маэра и второе мое личное.
   
Я поднял руку и показал ему железное кольцо с именем Алверона, выложенным золотом.
   
Дверь тут же приоткрылась.
   
— Ну так заходите! — сказал Кавдикус.
   
Комната выглядела как Университет в миниатюре, втиснутый в одно помещение. Кругом, озаренные привычным красным светом симпатических ламп, высились шкафы с книгами, стояли столы, заставленные стеклянной посудой самых причудливых форм, а в глубине, полускрытое изгибом стены башни, виднелось нечто вроде небольшого горна или плавильной печи.
   
— Великий боже! — вскричал я, прикрыв рот ладонью. — Это что, дракон?!
   
Я указал на огромное чучело крокодила, подвешенное к одной из потолочных балок.
   
Поймите меня правильно: некоторые арканисты охраняют свою территорию ревнивее акул. Особенно те, кому удалось заполучить такую завидную должность при дворе. Я понятия не имел, что скажет Кавдикус по поводу юного будущего арканиста, явившегося в его владения, и счел, что безопаснее будет разыграть из себя славного, но глуповатого аристократика, совершенно безобидного.
   
Кавдикус затворил за мной дверь и хихикнул.
   
— Нет-нет. Это аллигатор. Он вполне безопасен, уверяю вас.
   
— Как он меня напугал! — сказал я. — На что вам эта штуковина?
   
— Честно? — Кавдикус задрал голову. — Я и сам не знаю. Она принадлежала арканисту, который жил тут до меня. Мне стало жаль ее выкидывать. Впечатляющий экземпляр, вы не находите?
   
Я нервно посмотрел наверх.
   
— Весьма.
   
— Так что же это за дело, о котором вы упомянули?
   
Он указал мне на просторное мягкое кресло и сам сел напротив, в другое такое же.
   
— Боюсь, я смогу уделить вам всего несколько минут, потом меня ждут другие дела. Но до тех пор я в вашем распоряжении, господин…
   
И он многозначительно умолк.
   
Я видел, что он прекрасно понимает, кто я такой: тот самый таинственный молодой человек, с которым в последнее время так часто встречался маэр. И я подозревал, что он не меньше прочих жаждет выяснить, зачем я явился в Северен.
   
— Квоут, — сказал я. — На самом деле я отчасти по поводу лекарства для маэра.
   
Я увидел, как он чуть заметно нахмурил брови, и поспешно уточнил, а то мало ли что он подумал:
   
— Я нынче уже виделся с маэром.
   
Я выдержал короткую паузу, как если бы чрезвычайно этим гордился.
   
— И он просил меня принести ему лекарство после того, как я поговорю с вами.
   
Его лоб разгладился.
   
— Ну да, разумеется! — кивнул Кавдикус. — Мне тогда не придется лишний раз к нему ходить. Но о чем же вы хотели со мной поговорить?
   
— Видите ли, — я возбужденно подался вперед, — я исследую историю знатных семейств Винтаса. Понимаете, я подумываю написать книгу…
   
— Генеалогии? — я заметил, что он сразу же заскучал.
   
— Да нет! Генеалогий кругом пруд пруди. Я хотел бы опубликовать собрание историй и анекдотов, имеющих отношение к знатным семействам.
   
Я изрядно гордился этой выдумкой. Она объясняла не только мой интерес к семье Мелуан, но и то, отчего я так много времени провожу с маэром.
   
— История сама по себе — штука довольно сухая, а вот истории любят все!
   
Кавдикус задумчиво кивнул.
   
— Недурная идея. Книга и впрямь может выйти интересная.
   
— Я напишу краткую историческую справку о каждой из семей, в качестве введения к нижеследующим анекдотам. Маэр упоминал, что вы большой авторитет в том, что касается истории старых семейств, и он сказал, что был бы рад, если бы я заглянул к вам.
   
Комплимент произвел желаемый эффект: Кавдикус слегка напыжился.
   
— Ну, не могу сказать, что я прямо уж настолько авторитет, — сказал он с напускной скромностью, — но я отчасти историк…
   
Он поднял бровь, глядя на меня.
   
— Но вам следует понимать, что наилучшим источником сведений о знатных семействах могут быть только сами эти семейства…
   
— Так-то оно так, — сказал я, искоса взглянув на него. — Но эти семейства не очень-то стремятся делиться самыми интересными анекдотами…
   
Кавдикус ухмыльнулся.
   
— Ну еще бы!
   
Его улыбка исчезла так же стремительно, как появилась.
   
— Однако насчет семьи маэра я никаких особенно занимательных историй не знаю, — с серьезным видом сообщил он.
   
— О нет, нет-нет! — я замахал на него руками. — Маэр — это случай особый. Мне бы и в голову не пришло… — я замялся и заметно сглотнул. — Я, собственно, надеялся, что вы сможете просветить меня касательно семьи Лэклессов. Мне о них так мало известно…
   
— В самом деле? — изумился Кавдикус. — Они, конечно, лишились былого влияния, но и по сей день являются подлинным кладезем историй и анекдотов!
   
Кавдикус задумался, он рассеянно побарабанил пальцами по губам.
   
— Давайте сделаем так: я вам сейчас кратко изложу историю их семьи, а завтра вы зайдете ко мне и мы побеседуем об этом поподробнее. А то маэру уже вот-вот пора принимать лекарство, и запаздывать с этим нельзя.
   
Он встал и принялся закатывать рукава.
   
— Вот, например, история, которую я могу припомнить навскидку, если вы, конечно, не против, что я буду болтать и одновременно готовить лекарство для маэра.
   
— Ой, я еще никогда не видел, как варят зелья! — с энтузиазмом воскликнул я. — Если вас это не будет отвлекать…
   
— Нет, нисколько! Я мог бы приготовить его с закрытыми глазами.
   
Он подошел к рабочему столу и зажег пару свечей с голубым пламенем. Я старательно изобразил изумление, хотя и знал, что это чистая показуха.
   
Кавдикус отсыпал немного сушеной травы на чашку маленьких ручных весов и взвесил ее.
   
— Вы не против, если я стану потчевать вас слухами, или им не место в вашем исследовании?
   
— Вовсе не против, если они занятны!
   
Он помолчал, старательно отмеряя небольшую порцию прозрачной жидкости из бутылки со стеклянной пробкой.
   
— Насколько я понимаю, семейство Лэклесс владеет фамильным сокровищем. Ну, не то чтобы сокровищем — просто старинной вещью, которая восходит к самому началу их рода.
   
— Ну, тут нет ничего особенно странного. У всех древних семейств уйма фамильных сокровищ.
   
— Цыц! — сердито буркнул он. — Тут все не так просто.
   
Он вылил жидкость в свинцовую плошку, на которой снаружи были грубо нацарапаны руны. Жидкость вспенилась и зашипела, распространяя слабый едкий запах.
   
Кавдикус опорожнил плошку в сковородку, пристроенную над свечами. Затем высыпал в нее траву, щепотку еще какого-то вещества и мерку белого порошка. Плеснул какой-то жидкости — судя по всему, обычной воды, — перемешал, слил получившееся через фильтр в прозрачный стеклянный пузырек и заткнул пузырек пробкой.
   
Потом продемонстрировал пузырек мне: прозрачную янтарную жидкость с легким зеленоватым отливом.
   
— Ну вот, готово! Напомните ему, что выпить нужно все до дна.
   
Я взял теплый пузырек.
   
— Так что же это за сокровище?
   
Кавдикус ополоснул руки в фарфоровой миске и отряхнул их.
   
— Я слышал, что в самой старой части владений Лэклессов, в самой старинной части их наследственного поместья есть где-то потайная дверь. Дверь без ручки и без петель.
   
Он взглянул на меня, проверяя, внимательно ли я его слушаю.
   
— И дверь эта не открывается. Она заперта, но замка на ней нет. И что там, за этой дверью, — не знает никто.
   
Он кивнул на пузырек у меня в руке.
   
— Ну все, отнесите это маэру. Пусть лучше выпьет его, пока теплое.
   
Он проводил меня к двери.
   
— Приходите завтра, — он чуть заметно ухмыльнулся. — Я знаю историю о Менебрасах, от которой ваши рыжие волосы поседеют!
   
— Ой, вы знаете, я всегда занимаюсь только одной семьей зараз, — сказал я, не желая, чтобы меня завалили бесконечными придворными сплетнями. — Максимум — двумя. В данный момент меня интересуют только Алвероны и Лэклессы. За третью я взяться никак не смогу.
   
Я вяло улыбнулся.
   
— А не то я совсем запутаюсь!
   
— Жаль, жаль, — сказал Кавдикус. — Видите ли, я много путешествую. Многие знатные семьи рады приютить у себя маэрова арканиста.
   
Он лукаво взглянул на меня.
   
— Благодаря этому мне известны некоторые весьма занятные факты!
   
Он отворил дверь.
   
— Вы подумайте над этим. И заходите завтра. О Лэклессах мне в любом случае есть что порассказать.
   
Я очутился у дверей комнат маэра прежде, чем пузырек успел остыть. Стейпс отворил мне на стук и проводил меня в спальню маэра.
   
Маэр Алверон спал в той же позе, как я его оставил. Когда Стейпс затворил за мной дверь, маэр приоткрыл один глаз и слабо поманил меня пальцем.
   
— Вы, однако, заставили себя ждать!
   
— Ваша светлость, я…
   
Он еще раз поманил меня к себе, несколько энергичнее.
   
— Давайте сюда лекарство, — хрипло произнес он. — И ступайте. Я устал.
   
— Боюсь, это довольно важно, ваша светлость!
   
Он открыл оба глаза, в них снова вспыхнул подспудный гнев.
   
— Ну, что такое? — бросил он.
   
Я подошел к его постели и наклонился поближе. Прежде чем он успел возмутиться подобной дерзостью, я шепнул:
   
— Ваша светлость, Кавдикус вас травит!
  
  
   
    
ГЛАВА 60
    
ОРУДИЕ МУДРОСТИ
   
   
Когда маэр это услышал, глаза у него расширились от изумления, но он тут же взял себя в руки. Невзирая на немощь, разум Алверона был по-прежнему остер и ясен.
   
— Вы правильно поступили, что не стали говорить такого вслух, — сказал он. — Вы вступаете на опасную почву! Но говорите, я вас слушаю.
   
— Ваша светлость, я так понимаю, Трепе не упомянул в своем письме, что я не только музыкант, но еще и студент Университета.
   
Я не заметил в глазах маэра проблеска понимания.
   
— Университета? Какого? — переспросил он.
   
— Того самого Университета, ваша светлость, — ответил я. — Я — член арканума.
   
Алверон нахмурился.
   
— Вы чересчур молоды, чтобы это могло быть правдой! И отчего, собственно, Трепе об этом не упомянул?
   
— Вам же не был нужен арканист, ваша светлость. А тут, на востоке, люди питают определенное предубеждение к подобным занятиям.
   
Это был вежливый намек на то, что я думал на самом деле, что винтийцы суеверны до идиотизма.
   
Маэр медленно прикрыл глаза, лицо его сделалось жестким.
   
— Хорошо, — сказал он. — Сделайте же что-нибудь магическое, если вы тот, за кого себя выдаете.
   
— Я еще не арканист, я еще только учусь, ваша светлость. Но, если вам хочется увидеть пример использования магии…
   
Я окинул взглядом три лампы, висящие на стенах, смочил пальцы слюной, сосредоточился и затушил фитилек свечи, стоящей на столике у кровати.
   
В комнате сделалось темно, я услышал, как ахнул от неожиданности маэр. Я достал свое серебряное кольцо, и через некоторое время оно засветилось серебристо-голубым светом. Мои руки похолодели — у меня ведь не было других источников тепла, кроме моего собственного тела.
   
— Хорошо, меня это устраивает, — сказал маэр. Если он и был напуган, по голосу это не чувствовалось.
   
Я пересек комнату и отворил ставни на окнах. В комнату хлынул солнечный свет. До нас долетел аромат цветов селаса, донеслись птичьи трели.
   
— Я лично всегда находил, что свежий воздух целителен для любых невзгод, что терзают тело, хотя многие со мной не согласны, — улыбнулся я.
   
Он не улыбнулся в ответ.
   
— Да-да. Вы очень умны. Ступайте сюда, сядьте.
   
Я вернулся к кровати и сел на стул рядом с ней.
   
— А теперь объяснитесь.
   
— Я сказал Кавдикусу, что составляю собрание историй о знатных семействах, — начал я. — Это удобный предлог: это заодно объясняет, отчего я столько времени провожу в вашем обществе.
   
Лицо маэра осталось угрюмым. Я заметил, как боль затмила его взгляд, подобно облаку, набежавшему на солнце.
   
— Лишнее доказательство того, что вы искусный лжец, вряд ли поможет вам завоевать мое доверие.
   
Внутри у меня все похолодело. Я рассчитывал, что маэр охотнее выслушает мое разоблачение…
   
— И тем не менее, ваша светлость: ему я солгал, а вам говорю правду. Поскольку он счел меня всего лишь праздным молодым аристократом, он позволил мне присутствовать при том, как он готовил ваше лекарство.
   
Я протянул ему пузырек с янтарной жидкостью. Солнце радугой заиграло на стеклянных гранях.
   
Алверон остался неподвижен. Его взгляд, обычно ясный, туманился от боли и смятения.
   
— Я требую доказательств, а вы потчуете меня сказками! Кавдикус верно служил мне целых десять лет. И тем не менее я поразмыслю над тем, что вы сказали.
   
Судя по его тону, размышлять он собирался недолго и немилостиво. Он протянул руку за пузырьком.
   
Я ощутил, как во мне вспыхнул огонек гнева. Это помогло растопить ледяной страх, скрутивший меня изнутри.
   
— Ваша светлость желает доказательств?
   
— Я желаю выпить лекарство! — рявкнул он. — И уснуть, наконец. Будьте любезны…
   
— Ваша светлость, я могу…
   
— Да как вы смеете меня перебивать?! — гневно вскричал Алверон и попытался сесть в кровати. — Вы заходите чересчур далеко! Убирайтесь немедленно, и тогда я, возможно, еще подумаю о том, чтобы воспользоваться вашими услугами!
   
Его трясло от ярости, рука по-прежнему тянулась за пузырьком.
   
Повисла пауза. Я протянул ему пузырек, но, прежде чем он успел его схватить, я сказал:
   
— Вас недавно рвало. Чем-то молочно-белым.
   
Напряжение в спальне нарастало, но услышав то, что я сказал, маэр застыл.
   
— Вам кажется, что язык у вас опух и сделался тяжелым. Вы чувствуете сухость во рту и какой-то странный, резкий вкус. Вас тянет на сладкое, на сахар. Вы просыпаетесь по ночам и обнаруживаете, что не можете двигаться, не можете произнести ни звука. У вас бывают приступы слабости, вас мучают колики и приливы паники.
   
По мере того, как я говорил, рука маэра мало-помалу отодвигалась все дальше от пузырька. Лицо его уже не было яростным и гневным. Взгляд сделался растерянным, почти напуганным, но зато вновь стал ясным, как если бы страх пробудил некую внутреннюю осторожность.
   
— Это сказал вам Кавдикус, — предположил маэр, но голос его звучал неуверенно.
   
— Неужто Кавдикус стал бы обсуждать подробности вашей болезни с посторонним? — осведомился я. — Я опасаюсь за вашу жизнь, ваша светлость. И если мне придется нарушить приличия ради того, чтобы вас спасти, я это сделаю. Дайте мне две минуты на то, чтобы высказаться, и вы получите доказательства!
   
Алверон медленно кивнул.
   
— Я не стану утверждать, будто знаю, что именно входит в него, — я указал на пузырек. — Но основное, что вас отравляет, — это свинец. Это объясняет и слабость, и боль в мышцах и внутренностях. И рвоту, и паралич.
   
— Паралича у меня нет.
   
— Хм… — я окинул его критическим взглядом. — Это хорошо. Но тут ведь не только свинец. Я так понимаю, что там еще изрядная доза офалума, который сам по себе не яд.
   
— А что же это тогда?