1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Таинственной владеет силой:
Цезура говорит молчаньем —
Пэон не прекословит милой…
Но ласк нетерпеливо просит
Подруга — и в сознанье власти
Он медленно главу возносит,
Растягивая звенья страсти.
14 января 1916
Весной
В грохоте улицы, в яростном вопле вагонов,
В скрежете конских, отточенных остро подков,
Сердце закружено, словно челнок Арионов,
Сердце недвижно, как месяц среди облаков.
Возле стены попрошайка лепечет неясно,
Гулкие льдины по трубам срываются с крыш…
Как шаровидная молния, сердце опасно —
И осторожно, и зорко, и тихо, как мышь.
Про мышей
Вечер
Пять лет уж прошло, как живу я с мышами.
Великая дружба и братство меж нами.
Чуть вечер настанет, померкнет закат —
Проворные лапки легко зашуршат:
Приходят они, мои милые мыши,
И сердце смиряется, бьется всё тише.
Шуршащей возней наполняется дом, —
И вот, собираются все впятером:
Приветливый Сырник, мой друг неизменный,
Охотник до сыра, спокойный, степенный;
Бараночник маленький, юркий шалун,
Любитель баранок и бойкий плясун;
Ученейший Книжник, поклонник науки, —
Беседуя с ним, не почувствуешь скуки:
Всё знает он: как, отчего, почему…
Я сам очень многим обязан ему.
За ними — Ветчинник, немножко угрюмый,
Всегда погруженный в мышиные думы;
На свете не мало узнал он скорбей —
Сидел в мышеловке за благо мышей.
Приходит и Свечник, поэт сладкогласный,
Всегда вдохновенный, восторженно-ясный,
Любимый мой Свечник, товарищ и друг…
Как сладок с мышами вечерний досуг!
Ведем разговор мы о разных предметах,
О людях, о том, что прочел я в газетах,
О странах чудесных, о дальних морях,
О сказках и былях, о разных делах,
О том, что халвы есть кусок на окошке,
И даже — о кознях бессовестной кошки.
Стихи свои Свечник читает нам вслух…
Порою же мыши становятся в круг,
Привычною лапкой за лапку берутся,
Под музыку ночи по комнате вьются, —
И, точно колдуя, танцуют оне,
Легко и воздушно, как будто во сне…
И длится их танец, как тихое чудо,
И мыши всё пляшут и пляшут, покуда
Зарей не окрасятся неба края, —
А видят их пляску — лишь месяц да я.
6 февраля 1917
На пасхе
Отрывок из повести
Пасха не рано была в тот год. В сребро-розовой дымке
Веяла томно весна по лесам, по полям и болотам.
Только в ложбинах лежали пласты почернелого снега.
Там, где просохло, рыжела трава прошлогодняя… Брось-ка
Искру в иссохшую траву: и взору, и сердцу отрада!
Мигом огонь полыхнет, побежит, зазмеится, завьется;
Синий, прозрачный дымок от земли подымется к небу;
В синем, прозрачном дымке замелькает серебряный месяц
Узким, холодным серпом, а немного левее — Венера
Вспыхнет и взором зеленым заглянет в самое сердце…
Траву сухую сожги, весне помогая и смерти,
Только успей затоптать огонь, а не то подберется
К самым сараям, конюшням… Беда!.. Уж и так от работы
Люд православный совсем отстал за Святую седмицу.
Всю-то неделю гулял он, водил хороводы, да песни
Пел, да с большой колокольни долдонил целыми днями…
В толстой церковной стене крутая лестница вьется.
Сорок истертых ступеней из мрака выводят на воздух.
Сорок ступеней пройди — и звони над весенним раздольем,
Радуйся вольному ветру да глохни от медного рева!
Редкий мужик не сходил позвонить на пасхальной неделе,
Разве что самый больной, да столетний Димитрий, который
Шведа под Нарвою бил. А все другие ходили.
Даже Андреич, бурмистр, и тот, несмотря на дородность,
На колокольню взобрался и, на руки плюнув трикратно,
Крепко взялся за веревки — и бум, бум, бум, — в самый тяжелый
Колокол грянул. Но скоро устал и долой с колокольни,
Пот утирая, пошел. Казачок же господский Никитка,
Свечку подняв высоко, спускался за ним осторожно.
Даже мусью де-ла-Рош пришел с молодыми князьями:
С Павлом Андреичем да Николаем Андреичем. Сам-то
Взлезть он не мог, но князей отпустил. Расставивши ноги
В шелковых черных чулках и сняв треуголку, закинул
Голову кверху француз — и видел зеленое небо,
Синюю маковку церкви, Венеру, встающую слева, —
И непостижною грустью сжималось дряхлое сердце.
Но отзвонили князья; сойдя с колокольни, обедать
К барскому дому бегут сырыми дорожками парка;
Молча за ними бредет француз, опираясь на палку,
Пруд небольшой огибая — и видя: на острове круглом
Мраморный белый Амур свой мраморный лук напрягает,
В предвечернюю синь вонзив позлащенную стрелку…
1917
* * *
Мы какие-то четыре звездочки, и, как их ни сложи, все выходит хорошо.
Нат Алексеевна Огарева — Герцену
Четыре звездочки взошли на небосвод.
Мечтателей пленяет их мерцанье.
Но тайный Рок в спокойный звездный ход
Ужасное вложил знаменованье.
Четыре звездочки! Безмолвный приговор!
С какою неразрывностью суровой
Сплетаются в свой узел, в свой узор
Созвездье Герцена — с созвездьем Огарева!
Четыре звездочки! Как под рукой Творца
Небесных звезд незыблемо движенье —
Так их вело единое служенье
От юности до смертного конца.
Четыре звездочки! В слепую ночь страстей,
В соблазны ревности судьба их заводила, —
Но никогда, до наших страшных дней,
Ни жизнь, ни смерть — ничто не разделило.
1920
Сонет
Своих цепей так не расторгнешь, нет!
От ненависти, бешенства и муки
Не дергай их. Скрести спокойно руки,
Закрой глаза и складывай ответ.
Меч воина и динами науки
Под глыбой рабства погребает свет.
Но всё взрывает веры вещий бред,
И рушат всё кифары стройной звуки.
Знай: был не дик, не яростен, не груб,
Но сладостен звон ерихонских труб.
И каждый стих звучит, как предвещанье
Зари вечерней, предпоследней, той,
Когда земли верховное избранье
Поэт и жрец поделят меж собой.
8–17 июня 1921
Петербург
* * *
В каком светящемся тумане
Восходит солнце, погляди!
О, сколько светлых волхвований
Насильно ширится в груди!
Я знаю, сердце осторожно, —
Была трудна его стезя.
Но не пророчить невозможно
И не приманивать — нельзя.
21 июня 1921
Петербург
Т-ой
Моим ты другом быть не хочешь,
Ты хочешь быть моим врагом.
Я видел: нож ты злобный точишь,
Когда я сплю притворным сном.
Ну что же! Замахнись и взвизгни,
Свой нож на сердце опусти ж!
Но ты меня вернула к жизни —
За то и жизнию казнишь.
Ты водишь по несчетным мукам
Постылого мне бытия,
Чтоб под его скрипучим звуком
Медлительно ж исчахнул я.
23 октября 1921
Петербург
* * *
Не люблю стихов, которые
На мои стихи похожи.
Все молитвы, все укоры я
Сам на суд представлю Божий.
Сам и казнь приму.
Вы ельника
На пути мне не стелите,
Но присевшего бездельника
С черных дрог моих гоните!
13 декабря 1921
* * *
Черные тучи проносятся мимо
Сел, нив, рощ.
Вот потемнело и пыль закрутилась, —
Гром, блеск, дождь.
Соснам и совам — потеха ночная:
Визг, вой, свист.
Ты же, светляк, свой зеленый фонарик
Спрячь, друг, в лист.
1920, Москва
18 ноября 1922, Saarow
* * *
Трудолюбивою пчелой,
Звеня и рокоча, как лира,
Ты, мысль, повисла в зное мира
Над вечной розою — душой.
К ревнивой чашечке ее
С пытливой дрожью святотатца
Прильнула — вщупаться, всосаться
В таинственное бытие.
Срываешься вниз головой
В благоухающие бездны —
И вновь выходишь в мир подзвездный,
Запорошенная пыльцой.
И в свой причудливый киоск
Летишь назад, полухмельная,
Отягощаясь, накопляя
И людям — мед, и Богу — воск.
5 февраля 1923
Saarow
* * *
Сквозь облака фабричной гари
Грозя костлявым кулаком,
Дрожит и злится пролетарий
Пред изворотливым врагом.
Толпою стражи ненадежной
Великолепье окружа,
Упрямый, но неосторожный,
Дрожит и злится буржуа.
Должно быть, не борьбою партий
В парламентах решится спор:
На европейской ветхой карте
Все вновь перечертит раздор.
Но на растущую всечасно
Лавину небывалых бед
Невозмутимо и бесстрастно
Глядят: историк и поэт.
Людские войны и союзы,
Бывало, славили они;
Разочарованные музы
Припомнили им эти дни —
И ныне, гордые, составить
Два правила велели впредь:
Раз: победителей не славить.
Два: побежденных не жалеть.
4 октября 1922, Берлин
11 февраля 1923, Saarow
Себе
Не жди, не уповай, не верь:
Всё то же будет, что теперь.
Глаза усталые смежи,
В стихах, пожалуй, ворожи,
Но помни, что придет пора
И шею брей для топора.
23 апреля 1923
Saarow
* * *
Доволен я своей судьбой.
Все — явь, мне ничего не снится.
Лесок сосновый, молодой;
Бежит бесенок предо мной;
То хрустнет веточкой сухой,
То хлюпнет в лужице копытце.
Смолой попахивает лес,
Русак перебежал поляну.
Оглядывается мой бес.
«Не бойся, глупый, не отстану:
Вот так на дружеской ноге
Придем и к бабушке Яге.
Она наварит нам кашицы,
Подаст испить своей водицы,
Положит спать на сеновал.
И долго, долго жить мы будем,
И скоро, скоро позабудем,
Когда и кто к кому пристал
И кто кого сюда зазвал».
10 июня 1923
Saarow
Романс
В голубом Эфира поле
Ходит Веспер золотой.
Старый Дож плывет в гондоле
С Догарессой молодой.
Догаресса молодая
На супруга не глядит,
Белой грудью не вздыхая,
Ничего не говорит.
Тяжко долгое молчанье,
Но, осмелясь наконец,
Про высокое преданье
Запевает им гребец.
И под Тассову октаву
Старец сызнова живет,
И супругу он по праву
Томно за руку берет.
Но супруга молодая
В море дальнее глядит.
Не ропща и не вздыхая,
Ничего не говорит.
Охлаждаясь поневоле,
Дож поникнул головой.
Ночь тиха. В небесном поле
Ходит Веспер золотой.
С Лидо теплый ветер дует,
И замолкшему певцу
Повелитель указует
Возвращаться ко дворцу.
20 марта 1924
Венеция
* * *
Пока душа в порыве юном,
Ее безгрешно обнажи,
Бесстрашно вверь болтливым струнам
Ее святые мятежи.
Будь нетерпим и ненавистен,
Провозглашая и трубя
Завоеванья новых истин, —
Они ведь новы для тебя.
Потом, когда в своем наитье
Разочаруешься слегка,
Воспой простое чаепитье,
Пыльцу на крыльях мотылька.
Твори уверенно и стройно,
Слова послушливые гни
И мир, обдуманный спокойно,
Благослови иль прокляни.
А под конец узнай, как чудно
Все вдруг по-новому понять,
Как упоительно и трудно,
Привыкши к слову, — замолчать.
22 августа 1924
Hollywood
Песня турка
Прислали мне кинжал, шнурок
И белый, белый порошок.
Как умереть? Не знаю.
Я жить хочу — и умираю.
Не надеваю я шнурка,
Не принимаю порошка,
Кинжала не вонзаю, —
От горести я умираю.
8 сентября 1924
Hollywood
Соррентинские заметки
1. Водопад
Там, над отвесною громадой,
Начав разбег на вышине,
Шуми, поток, играй и прядай.
Скача уступами ко мне.
Повисни в радугах искристых,
Ударься мощною струей
И снова в недрах каменистых
Кипенье тайное сокрой.
Лети с неудержимой силой,
Чтобы корыстная рука
Струи полезной не схватила
В долбленый кузов черпака.
16 февраля 1925
Сорренто
2. Пан
Смотря на эти скалы, гроты,
Вскипанье волн, созвездий бег,
Забыть убогие заботы
Извечно жаждет человек.
Но диким ужасом вселенной
Хохочет козлоногий бог,
И, потрясенная, мгновенно
Душа замрет. Не будь же строг,
Когда под кровлю ресторана,
Подавлена, угнетена,
От ею вызванного Пана
Бегом спасается она.
18 октября 1924
Сорренто
3. Афродита
Сирокко, ветер невеселый,
Всё вымел начисто во мне.
Теперь мне шел бы череп голый
Да горб высокий на спине.
Он сразу многое бы придал
Нам с Афродитою, двоим,
Когда, обнявшись, я и идол,
Под апельсинами стоим.
Март 1925
Сорренто
* * *
Von alien säubr'ich diesen Ort —
Sie müssen miteinander fort.
Goethe
Я сердцеед, шутник, игрок,
Везде слыву рубахой-парнем,
Но от меня великий прок
Амбарам, лавкам и пекарням.
Со мной встречаясь, рад не рад,
Снимает шляпу магистрат.
Тир-лир-лир-лир-лир-люр-люр-лю —
Я крыс на дудочку ловлю.
За буйный нрав меня не раз
Из королевства изгоняли,
Но приходил, однако, час —
Назад с поклоном приглашали:
Один искусный крысолов
Ученых стоит ста голов.
Тир-лир-лир-лир-лир-люр-люр-лю —
Он служит службу королю.
Я зверю бедному сулю
В стране волшебной новоселье,
И слушать песенку мою —
Невыразимое веселье.
Я крыс по городу веду
И сам танцую на ходу.
Тир-лир-лир-лир-лир-люр-люр-лю —
Я крыс по-своему люблю.
Веду крысиный хоровод
В страну мечтаний, прямо, прямо, —
Туда, где за городом ждет
|
The script ran 0.003 seconds.
Поделиться:
