1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 
– Нет,  не знаю.    

– Так  вот, я отправился в Анжу.    

– Иначе  говоря, ты спас себя.    

– Да,  потому что, спасая себя, я спасал вас.    

– Но  разве ты не мог подыскать себе убежища где-нибудь в окрестностях Парижа, вместо  того чтобы спасаться бегством в столь дальние края? Мне кажется, находись ты на  Монмартре, мне от тебя было бы больше проку.    

– Вот  тут-то мы с вами и расходимся, монсеньор; я предпочел приехать в Анжу.    

– Согласитесь,  что ваша прихоть – это весьма посредственный довод.    

– Отнюдь,  ибо моя прихоть была продиктована желанием завербовать вам сторонников.    

– А-а!  Это уже другое дело. Ну поглядим, чего вы добились.    

– Я  смогу рассказать вам это завтра, монсеньор, а сейчас наступило время, когда я  должен вас покинуть.    

– Покинуть,  зачем?    

– Чтобы  повидаться и побеседовать с очень нужным человеком.    

– О!  Если так, тогда не возражаю. Идите, Бюсси, но будьте осторожны.    

– Осторожен,  почему? Разве мы здесь не самые сильные?    

– Все  равно, не рискуй ничем. Ты уже много успел?    

– Я  здесь всего два дня, как же вы хотите…    

– Но  ты скрываешься хотя бы?    

– Еще  бы! Клянусь смертью Христовой! Поглядите на костюм, в котором я с вами разговариваю,  разве обычно я ношу камзолы цвета корицы? И в эти чудовищные штаны я влез тоже  ради вас.    

– А  где ты живешь?    

– О!  Вот тут-то вы и оцените мою преданность. Я живу… я живу возле крепостной стены,  в жалкой лачуге с дверью на реку. Но вы, мой принц, как вы-то выбрались из  Лувра? Почему я встретил вас на дороге с загнанным конем под вами и в компании  господина д’Обинье?    

– Потому  что у меня есть друзья, – сказал принц.    

– Друзья  у вас? – воскликнул Бюсси. – Полноте!    

– Да,  друзья, которых ты не знаешь.    

– В  добрый час! И кто же эти друзья?    

– Король  Наваррский и господин д’Обинье, ты его видел.    

– Король  Наваррский… А! Верно. Вы ведь вместе участвовали в заговоре.    

– Я  никогда не участвовал в заговорах, господин де Бюсси.    

– Не  участвовали! Порасспросите-ка Ла Моля и Коконнаса!    

– Ла  Моль, – сказал принц с мрачным видом, – совершил не то преступление,  за которое, по мнению всех, его казнили.    

– Хорошо!  Оставим Ла Моля и вернемся к вам, тем более что нам с вами, монсеньор, нелегко  будет прийти к согласию по этому пункту. Как, черт возьми, выбрались вы из  Лувра?    

– Через  окно.    

– А!  Действительно. А через какое?    

– Через  окно моей спальни.    

– Значит,  вы знали о веревочной лестнице?    

– Какой  веревочной лестнице?    

– Той,  которая в шкафу.    

– А!  Выходит, и ты о ней знал? – сказал принц, побледнев.    

– Проклятие! –  ответил Бюсси. – Вашему высочеству известно, что порой мне выпадало счастье  входить в эту комнату.    

– Во  времена моей сестры Марго, не правда ли? И ты входил через окно?    

– Черт  побери! Вы же вышли через него! Меня удивляет только одно: как вы разыскали  лестницу.    

– Я  ее и не искал.    

– А  кто же тогда?    

– Никто.  Мне указали, где она.    

– Кто  указал?    

– Король  Наваррский.    

– Ах,  так король Наваррский знает о лестнице! Вот уж никогда бы не поверил. Но, как  бы то ни было, вы здесь, монсеньор, живой и невредимый. Мы с вами запалим  Анжер, а с ним вместе запылает и Ангумуа и Беарн: это будет премилый пожарчик.    

– Но  ты говорил о свидании? – сказал герцог.    

– А!  Дьявол! Правда, я и позабыл за интересным разговором. Прощайте, монсеньор.    

– Ты  берешь своего коня?    

– Проклятие!  Если он нужен монсеньору, ваше высочество может оставить его себе, у меня есть  еще один.    

– В  таком случае я принимаю его, потом сочтемся.    

– Хорошо,  монсеньор, и дай бог, чтобы не я остался в долгу перед вами.    

– Почему?    

– Потому,  что я не люблю того, кому вы обычно поручаете подбивать ваши счета.    

– Бюсси!    

– Вы  правы, монсеньор, мы договорились, что не будем больше к этому возвращаться.    

Принц,  который чувствовал, как нужен ему Бюсси, протянул молодому человеку руку.    

Бюсси  дал ему свою, но при этом покачал головой. Они расстались.    

 Глава XVII    

Дипломатия господина де  Сен-Люка    

     

Бюсси  вернулся домой пешком, среди непроглядной ночи, но вместо Сен-Люка, которого  рассчитывал там увидеть, нашел только письмо, сообщавшее, что его друг приедет  на следующий день.    

И в  самом деле, около шести часов утра Сен-Люк, в сопровождении доезжачего, выехал  из Меридора и поскакал к Анжеру.    

Он  оказался у крепостной стены как раз к открытию ворот и, не обратив внимания на  необычное волнение, которым были охвачены просыпающиеся горожане, добрался до  хижины Бюсси.    

Друзья  сердечно обнялись.    

– Снизойдите  до моей бедной лачуги, дорогой Сен-Люк. В Анжере я расположился по-походному.    

– Да, –  заметил Сен-Люк, – по обыкновению победителей: прямо на поле боя, как  говорится.    

– Что  вы этим хотите сказать, дорогой друг?    

– Что  у моей жены нет от меня тайн, так же как у меня – от нее, мой дорогой Бюсси, и  что она мне все рассказала. У нас с ней полная общность не только на имущество.  Примите мои поздравления, мой учитель во всем, и раз вы за мной послали,  позвольте дать вам один совет.    

– Дайте.    

– Поскорее  избавьтесь от этого гнусного Монсоро. Никто при дворе не знает, в каких вы отношениях  с его женой. Сейчас самый подходящий момент. Не надо упускать его. Когда позже  вы женитесь на вдове, ни одна душа не заподозрит, что вы сделали ее вдовой,  чтобы на ней жениться.    

– Есть  только одно препятствие к осуществлению этого прекрасного замысла, который пришел  мне в голову прежде всего, так же как и вам.    

– Вот  видите, а какое?    

– Дело  в том, что я поклялся Диане щадить жизнь ее мужа, до тех пор, разумеется, пока  он не нападет на меня сам.    

– Вы  сделали ошибку.    

– Я!    

– Вы  сделали очень крупную ошибку.    

– Почему  же?    

– Потому  что не следует давать подобные клятвы. Какого дьявола! Если вы не поторопитесь,  если не опередите его, уж поверьте мне, Монсоро – да он хитер, как  лисица, – раскроет вашу тайну, а если он ее раскроет, этот человек, в  котором благородства ни на грош, он убьет вас.    

– Случится,  как будет угодно богу, – сказал, улыбаясь, Бюсси, – но кроме того,  что я нарушу клятву, которую дал Диане, если убью ее мужа…    

– Ее  мужа!.. Вы прекрасно знаете, что он ей не муж.    

– Да,  но от этого он не перестает называться мужем. Повторяю, кроме того, что я  нарушу мою клятву, меня еще забросают камнями, друг мой, и тот, кого сегодня  все считают чудовищем, на своем смертном ложе покажется им ангелом, которого я  уложил в гроб.    

– Поэтому  я и не советовал бы вам убивать его своей рукой.    

– Наемные  убийцы! Ах, Сен-Люк, скверный же совет вы мне даете.    

– Полноте!  Кто вам говорит об убийцах?    

– Тогда  о чем же идет речь?    

– Ни  о чем, милый друг. Об одной мысли, которая у меня мелькнула, но еще не созрела  достаточно, для того чтобы поделиться ею с вами. Я не больше вашего люблю этого  Монсоро, хотя не имею тех же оснований ненавидеть его; поговорим-ка о жене,  вместо того чтобы говорить о муже.    

Бюсси  улыбнулся.    

– Вы  верный друг, Сен-Люк, – сказал он, – можете рассчитывать и на мою  дружбу. Вам уже известно, дружба моя состоит из трех вещей: моего кошелька,  моей шпаги и моей жизни.    

– Благодарю, –  сказал Сен-Люк, – я принимаю ее, но при условии, что расплачусь с вами тем  же.    

– А  теперь, что хотели вы сказать мне о Диане?    

– Я  хотел спросить вас, не собираетесь ли вы заглянуть с визитом в Меридор?    

– Дорогой  друг, благодарю вас за настойчивость, но вы знаете о моих сомнениях на этот  счет.    

– Я  знаю все. В Меридоре вы рискуете встретиться с Монсоро, хотя он пока в  восьмидесяти лье от нас; вы рискуете пожать ему руку, а это нелегко – пожимать  руку человеку, которого хотелось бы задушить; и, наконец, вы рискуете увидеть,  как он обнимает Диану, а это еще тяжелей: глядеть, как обнимают женщину,  которую ты любишь.    

– А! –  воскликнул в ярости Бюсси. – Как хорошо вы понимаете, почему я не  показываюсь в Меридоре! А теперь, дорогой друг…    

– Вы  меня выпроваживаете, – сказал Сен-Люк, неверно понявший намерение Бюсси.    

– Отнюдь  нет, напротив, – возразил тот, – я прошу вас остаться, потому что  настал мой черед задавать вопросы.    

– Сделайте  милость.    

– Разве  вы не слышали этой ночью колокольный звон и выстрелы?    

– Слышали  и спрашивали себя, что случилось.    

– Разве  этим утром вы не заметили, проезжая по городу, некоторых перемен?    

– Что-то  вроде необычного волнения, вы это имеете в виду?    

– Да.    

– Я  как раз собирался вас спросить, чем оно вызвано.    

– Оно  вызвано тем, дорогой друг, что вчера сюда прибыл его высочество герцог  Анжуйский.    

Сен-Люк  так и подскочил на стуле, словно ему объявили о появлении дьявола.    

– Герцог  в Анжере? Говорили, что он под арестом в Лувре.    

– Именно  потому, что он был под арестом в Лувре, он и находится сейчас в Анжере. Он  ухитрился бежать через окно и приехал сюда искать убежища.    

– Ну  а дальше? – спросил Сен-Люк.    

– А  дальше, дорогой друг, – ответил Бюсси, – вот для вас прекрасная  возможность отомстить его величеству за все, чем он вам досадил. У принца уже  есть своя партия, у него будут войска, и мы затеем тут небольшую, но славную  гражданскую войну.    

– О! –  воскликнул Сен-Люк.    

– Я  рассчитываю, что вы поработаете шпагой вместе со мной.    

– Против  короля? – спросил Сен-Люк с внезапным холодком в голосе.    

– Я  не говорю, что именно против короля, – сказал Бюсси, – я говорю:  против тех, кто обнажит шпагу против нас.    

– Дорогой  Бюсси, – сказал Сен-Люк, – я приехал в Анжу подышать свежим воздухом,  но не для того, чтобы сражаться против его величества.    

– Однако  позвольте мне все же представить вас монсеньору.    

– Ни  к чему, дорогой Бюсси. Мне не нравится Анжер, и я собирался в ближайшее время отсюда  уехать. Это мрачный, скучный город, камни здесь мягкие, как сыр, а сыр твердый,  словно камень.    

– Дорогой  Сен-Люк, вы мне окажете большую услугу, согласившись выполнить мою просьбу.  Герцог поинтересовался, зачем я здесь; не имея возможности сказать ему правду,  так как он сам был влюблен в Диану и ничего не добился, я его убедил, что  приехал с целью привлечь на его сторону всех дворян. Я даже прибавил, что этим  утром у меня свидание с одним из них.    

– Ну  и что же? Вы скажете, что виделись с этим дворянином и он просит шесть месяцев  на размышление.    

– Позвольте  вам заметить, дорогой Сен-Люк, – ваша логика хромает не меньше моей.    

– Послушайте,  в этом мире я дорожу только своей женой, а вы – только вашей возлюбленной,  условимся же об одном: что бы ни случилось – я защищаю Диану, что бы ни  случилось – вы защищаете госпожу де Сен-Люк. Соглашение по делам любви – это  мне подходит, но никаких политических соглашений. Только так мы с вами можем  договориться.    

– Я  вижу, мне придется уступить вам, Сен-Люк, – сказал Бюсси, – потому  что сейчас преимущество на вашей стороне; я нуждаюсь в вас, а вы, вы можете  обойтись и без меня.    

– Ничего  подобного, напротив, это я прошу вашего покровительства.    

– Как  вас понять?    

– Представьте  себе, что анжуйцы, а мятежники будут называться анжуйцами, явятся в Меридор,  чтобы осадить его и разграбить.    

– А!  Черт возьми! Вы правы, – сказал Бюсси, – вы не хотите, чтобы  обитатели замка пострадали от последствий взятия его штурмом.    

Друзья  расхохотались, и так как над городом прогремел пушечный выстрел и слуга Бюсси  пришел с известием, что принц уже трижды справлялся о его господине, они вновь  поклялись в своем внеполитическом союзе и расстались, весьма довольные друг  другом.    

Бюсси  помчался в герцогский замок, куда уже стекались дворяне со всех концов  провинции. Весть о появлении герцога Анжуйского распространилась, словно эхо от  пушечного выстрела, и все города и деревни на три-четыре лье вокруг Анжера были  взбудоражены этой новостью.    

Молодой  человек поспешил организовать официальный прием, обед, торжественные речи. Он  полагал, что, пока принц будет принимать посетителей, обедать и в особенности  выступать с речами, сам он улучит хотя бы минутку, чтобы повидаться с Дианой.  После того как он на несколько часов обеспечил герцога всякими занятиями, Бюсси  возвратился к себе, вскочил на коня и галопом поскакал по дороге, ведущей к  Меридору.    

Предоставленный  самому себе, герцог произнес великолепные речи и произвел большое впечатление  своим рассказом о Лиге. Он осторожно обходил все относящееся к его связи с  Гизами и изображал себя несчастным принцем, который за доверие, оказанное ему  парижанами, подвергся гонениям со стороны короля.    

Во время  ответных речей и целования руки герцог Анжуйский делал смотр своим дворянам,  тщательно запоминая тех, кто уже явился, и, с еще большим тщанием, тех, кто  пока отсутствовал.    

Когда  Бюсси возвратился, было четыре часа пополудни. Он соскочил с коня и предстал перед  герцогом весь в поту и пыли.    

– А!  Мой славный Бюсси, – сказал герцог, – ты, кажется, не теряешь времени  даром.    

– Как  видите, монсеньор.    

– Тебе  жарко?    

– Я  очень гнал.    

– Смотри  не заболей, ты, должно быть, еще не совсем поправился.    

– Ничего  со мной не случится.    

– Где  ты был?    

– Тут  по соседству. Ваше высочество довольны? Было много народу?    

– Да,  Бюсси, я, в общем, удовлетворен, но кое-кто не явился.    

– Кто  же?    

– Твой  протеже.    

– Мой  протеже?    

– Да,  барон де Меридор.    

– А! –  сказал Бюсси, изменившись в лице.    

– Но  тем не менее не следует пренебрегать им, хотя он и пренебрегает мной. Барон  пользуется в Анжу влиянием.    

– Вы  думаете?    

– Я  уверен. Он представитель Лиги в Анжере. Его выбрал господин де Гиз, а господа  де Гизы, как правило, хорошо выбирают себе людей. Надо, чтобы он приехал,  Бюсси.    

– Но  если он все же не приедет, монсеньор?    

– Если  он не приедет ко мне, я сделаю первый шаг и сам отправлюсь к нему.    

– В  Меридор?    

– А  почему бы и нет?    

Бюсси не  смог удержать испепеляющей молнии ревности, сверкнувшей в его глазах.    

– В  самом деле, почему бы и нет? Вы принц, вам все дозволено.    

– Ах,  вот что! Так ты думаешь, что он до сих пор на меня сердится?    

– Не  знаю. Откуда мне знать?    

– Ты  с ним не виделся?    

– Нет.    

– Однако,  когда ты вел переговоры со знатью провинции, ты мог бы иметь дело и с ним.    

– Не  преминул бы, если бы до этого он не имел дела со мной.    

– То  есть?    

– То  есть, – сказал Бюсси, – мне не так уж повезло с выполнением обещаний,  которые я надавал ему, и потому мне незачем спешить свидеться с ним.    

– Разве  он не получил того, что желал?    

– Что  вы имеете в виду?    

– Он  хотел, чтобы его дочь вышла замуж за графа, – граф женился на ней.    

– Не  будем больше говорить об этом, монсеньор.    

И  повернулся к принцу спиной.    

В эту  минуту вошли новые дворяне; герцог направился к ним, Бюсси остался в  одиночестве.    

Слова  принца заставили его глубоко задуматься.    

Каковы  могли быть действительные намерения Франсуа по отношению к барону де Меридор?    

Были ли  они такими, как изложил их принц? В самом ли деде старый барон был нужен ему  только как уважаемый и могущественный сеньор, способный оказать поддержку его  делу, или же хитроумные планы принца являлись всего лишь средством приблизиться  к Диане?    

Бюсси  рассмотрел положение принца со всех сторон: Франсуа находится в ссоре с братом,  покинул Лувр, стоит во главе мятежа в провинции.    

Бюсси  положил на весы насущные интересы принца и его любовную прихоть.    

Последняя  весила значительно меньше первых.    

Молодой  человек готов был простить герцогу все его остальные грехи, только бы он отказался  от этой прихоти.    

Всю ночь  Бюсси пировал с его королевским высочеством и анжуйскими дворянами и сначала  ухаживал за анжуйскими дамами, а потом, когда позвали скрипачей, принялся  обучать этих дам новейшим танцам.    

Само  собой разумеется, он привел в восторг дам и в отчаяние их супругов, а когда  кое-кто из последних стал поглядывать на Бюсси не так, как ему хотелось бы, наш  герой покрутил раз десять свой ус и спросил у двух-трех ревнивцев, не окажут ли  они ему честь прогуляться с ним при лунном свете на лужайке.    

Но  репутация Бюсси была хороша известна анжуйцам еще до его появления в Анжере, и  поэтому на его любезные приглашения никто не откликнулся.    

 Глава XVIII    

Дипломатия господина де  Бюсси    

     

Выйдя из  герцогского дворца, Бюсси увидел у порога открытую, честную и улыбающуюся  физиономию человека, которого он полагал в восьмидесяти лье от себя.    

– А! –  воскликнул Бюсси с чувством живейшей радости. – Это ты, Реми!    

– Боже  мой, конечно я, монсеньор.    

– А  я собирался написать, чтобы ты сюда приехал.    

– Правда?    

– Честное  слово.    

– Тогда  чудесно: я боялся, что вы меня будете бранить.    

– За  что же?    

– Да  за то, что я явился без разрешения. Но посудите сами: до меня дошли слухи, что  монсеньор герцог Анжуйский бежал из Лувра и отправился в свою провинцию; я  вспомнил, что вы находитесь поблизости от Анжера, подумал, что предстоит  гражданская война, шпаги будут в работе и на телесной оболочке одного моего  ближнего появится немало дыр. И, поелику я люблю этого своего ближнего, как  самого себя и даже больше, чем самого себя, я и приехал сюда.    

– Ты  прекрасно поступил, Реми. По чести, мне тебя не хватало.    

– Как  поживает Гертруда, монсеньор?    

Бюсси  улыбнулся.    

– Обещаю  тебе справиться об этом у Дианы, как только увижу ее, – ответил он.    

– А  я, в благодарность за это, тотчас, как увижу Гертруду, уж будьте спокойны, в  свою очередь, расспрошу у нее о госпоже де Монсоро.    

– Ты  славный товарищ; а как ты разыскал меня?    

– Велика  трудность, черт возьми! Я расспросил, как пройти к герцогскому дворцу, и ждал  вас у дверей, но сначала отвел свою лошадь в конюшни принца, где, прости меня  боже, признал вашего коня.    

– Да,  принц загнал своего, и я одолжил ему Роланда, а так как у него нет другого  коня, он оставил себе этого.    

– Узнаю  вас, это вы – принц, а принц – ваш слуга.    

– Не  спеши возносить меня так высоко, Реми, ты еще увидишь, где обитает мое  высочество.    

И с  этими словами он ввел Одуэна в свой домишко у крепостной стены.    

– Клянусь  честью, – сказал Бюсси, – дворец – перед тобой. Устраивайся, где  хочешь и как сможешь.    

– Это  будет нетрудно сделать, как вы знаете, мне много места не нужно, могу и стоя  спать, коли понадобится: я достаточно устал для этого.    

Друзья,  ибо Бюсси обращался с Одуэном скорее как с другом, чем как со слугой,  разошлись, и Бюсси, испытывая двойное удовлетворение оттого, что он снова  находится возле Дианы и Реми, в одно мгновение погрузился в сон.    

Правда,  герцог, дабы спать спокойно, попросил прекратить стрельбу из пушки и мушкетов,  что до колоколов, то они замолкли сами собой, так как звонари натерли себе  волдыри на ладонях.    

Бюсси  поднялся чуть свет и поспешил в замок, распорядившись передать Реми, чтобы и он  туда пришел.    

Граф  хотел быть у постели его высочества в тот момент, когда принц откроет глаза, и,  если удастся, прочесть его мысли по выражению лица, обычно весьма  красноречивому у пробуждающегося человека.    

Герцог  проснулся, но было похоже, что он, как его брат Генрих, надевал на ночь маску.    

Напрасно  Бюсси встал так рано!    

У  молодого человека был подготовлен целый список дел, одно важнее другого.    

Сначала  прогулка за стенами города с целью изучения городских укреплений.    

Затем  смотр горожанам и их вооружению.    

Посещение  арсенала и заказ различных боевых припасов.    

Тщательное  изучение выплачиваемых провинцией податей, дабы осчастливить добрых и верных  вассалов принца небольшим дополнительным налогом, предназначенным для  внутреннего украшения его сундуков.    

И,  наконец, корреспонденция.    

Но Бюсси  знал наперед, что ему не следует слишком полагаться на этот последний пункт;  герцог Анжуйский старался писать поменьше, с недавних пор он придерживался  поговорки: «Написанное пером не вырубишь топором».    

Итак,  вооруженный до зубов против дурных мыслей, которые могли прийти в голову герцогу,  Бюсси увидел, что тот открыл глаза, но, как мы уже сказали, не смог ничего  прочесть в этих глазах.    

– А-а! –  сказал герцог. – Ты уже здесь!    

– Разумеется,  монсеньор: я не спал всю ночь, меня преследовали мысли о делах вашего высочества.  Чем мы займемся нынче утром? Постойте, а не отправиться ли нам на охоту?    

«Превосходно! –  сказал себе Бюсси. – Вот еще одно занятие, о котором я позабыл».    

– Как! –  возмутился герцог. – Ты заявляешь, что думал о моих делах всю ночь, и  после бессонницы и неустанных размышлений являешься ко мне с предложением  отправиться на охоту; ну знаешь ли!    

– Вы  правы, – согласился Бюсси. – К тому же у нас и своры нет.    

– И  главного ловчего, – подхватил принц.    

– Сказать  по чести, охота без него для меня будет только приятнее.    

– Нет,  я с тобой не согласен, мне его недостает.    

Герцог  произнес это со странным выражением лица, что не ускользнуло от Бюсси.    

– Этот  достойный человек, – сказал он, – этот ваш друг, как будто бы тоже не  приложил руки к вашему спасению?    

Герцог  улыбнулся.    

«Так, –  сказал себе Бюсси, – я знаю эту улыбку; улыбка скверная, берегись, граф  Монсоро».    

– Значит,  ты на него сердит? – спросил принц.    

– На  Монсоро?    

– Да.    

– А  за что мне на него сердиться?    

– За  то, что он мой друг.    

– Напротив,  поэтому я его очень жалею.    

– Что  ты хочешь сказать?    

– Что  чем выше вы ему дозволите взобраться, тем с большей высоты он упадет, когда  будет падать.    

– Ты,  однако, в хорошем настроении, как я вижу.    

– Я?    

– Да,  такое ты мне говоришь, только когда ты в хорошем настроении. Как бы то ни  было, – продолжал герцог, – я стою на своем: Монсоро может нам очень  пригодиться в этих краях.    

– Почему?    

– Потому,  что он имеет здесь владения.    

– Он?    

– Он  или его жена.    

Бюсси  закусил губу: герцог сводил разговор к тому предмету, от которого Бюсси вчера с  таким трудом его отвлек.    

– Вы  так думаете?    

– Разумеется.  Меридор в трех лье от Анжера, разве тебе не известно? Ведь это ты привез ко мне  старого барона.    

Бюсси  понял, как важно ему не выдать себя.    

– Проклятие! –  воскликнул он. – Я привез его к вам, потому что он вцепился в меня, и,  чтобы не оставить у него в пальцах добрую половину моего плаща, как это  случилось со святым Мартином, я был вынужден привезти его к вам… К тому же моя  протекция не очень-то ему помогла.    

– Послушай, –  сказал герцог, – у меня есть идея.    

– Черт! –  воскликнул Бюсси, всегда опасавшийся идей принца.    

– Да…  Монсоро выиграл у тебя первую партию, но я хочу обеспечить тебе выигрыш во второй.    

– Что  вы под этим подразумеваете, мой принц?    

– Все  очень просто. Ведь ты меня знаешь, Бюсси?    

– Имею  это несчастье, мой принц.    

– Считаешь  ли ты меня человеком, способным получить оскорбление и не отомстить за него?    

– Это  смотря как.    

Герцог  скривил рот в еще более злой усмешке, чем в первый раз, покусывая губы и кивая  головой.    

– Объяснитесь,  монсеньор, – сказал Бюсси.    

– Ну  так вот, главный ловчий украл у меня девицу, которую я любил настолько, что  готов был на ней жениться; я, в свою очередь, хочу украсть у него жену, чтобы  сделать ее моей возлюбленной.    

Бюсси  попытался тоже улыбнуться, но, несмотря на свое горячее желание преуспеть в  этом, смог изобразить на лице только гримасу.    

– Украсть  жену господина де Монсоро! – пробормотал он.    

– Но  ведь это легче легкого, как мне кажется, – сказал герцог. – Его жена  возвратилась в свое имение; ты мне говорил, что мужа она ненавидит; значит, я  без излишней самоуверенности могу рассчитывать, что она предпочтет меня  Монсоро, в особенности если я ей пообещаю… то, что я ей пообещаю.    

– А  что вы ей пообещаете, монсеньор?    

– Освободить  ее от мужа.    

«Ба! –  чуть не воскликнул Бюсси. – Почему же вы этого сразу не сделали?»    

Но у  него хватило присутствия духа удержаться.    

– И  вы совершите этот прекрасный поступок? – спросил он.    

– Ты  увидишь. А пока я все-таки нанесу визит в Меридор.    

– Вы  осмелитесь?    

– А  почему бы нет?    

– Вы  предстанете перед старым бароном, которого вы покинули, после того как  пообещали мне…    

– У  меня есть для него прекрасное оправдание.    

– Где,  черт побери, сыщете вы такое оправдание?    

– Сыщу,  не сомневайтесь. Я скажу ему: «Я не расторг этого брака, потому что Монсоро, который  знал, что вы один из самых почитаемых деятелей Лиги, а я – ее глава, пригрозил  выдать нас обоих королю».    

– Ага!..  Вы это придумали – про Монсоро, ваше высочество?    

– Не  совсем, должен признаться, – ответил герцог.    

– Тогда  я понимаю вас, – сказал Бюсси.    

– Понимаешь? –  спросил герцог, введенный в заблуждение ответом молодого человека.    

– Да.    

– Я  внушу ему, что, отдав замуж его дочь, я спас ему жизнь, над которой нависла  угроза.    

– Это  великолепно, – сказал Бюсси.    

– Не  правда ли? Я и сам так думаю. Погляди-ка в окно, Бюсси.    

– Зачем?    

– Погляди,  погляди.    

– Я  гляжу.    

– Какая  стоит погода?    

– Вынужден  сообщить вашему высочеству, что погода хорошая.    

– Тогда  вызови конный эскорт, и поедем-ка узнаем, как поживает милейший барон де Меридор.    

– Сейчас,  монсеньор.    

И Бюсси,  который в течение четверти часа играл бесконечно смешную роль попавшего в затруднение  Маскариля,[132]  сделал вид, что уходит, подошел к двери, но тут же вернулся обратно.    

– Простите,  монсеньор, – сказал он, – но сколько всадников угодно вам взять с  собою?    

– Ну  четверых, пятерых, сколько хочешь.    

– В  таком случае, раз уж вы предоставляете решать это мне, – сказал  Бюсси, – я взял бы сотню.    

– Да  что ты, сотню! – сказал удивленный принц. – Зачем?    

– Для  того чтобы иметь в своем распоряжении хотя бы двадцать пять таких, на которых можно  положиться в случае нападения.    

Герцог  вздрогнул.    

– В  случае нападения? – переспросил он.    

– Да.  Я слышал, – продолжал Бюсси, – что местность тут очень лесистая, и не  будет ничего удивительного, если мы попадем в какую-нибудь засаду.    

– А-а! –  сказал принц. – Ты так думаешь?    

– Монсеньор  знает, что настоящая храбрость не исключает осторожности.    

Герцог  призадумался.    

– Я  распоряжусь, пусть пришлют полторы сотни, – сказал Бюсси.    

И он во  второй раз направился к дверям.    

– Минутку, –  сказал принц.    

– Что  вам угодно, монсеньор?    

– Как  ты думаешь, Бюсси, в Анжере я в безопасности?    

– Как  вам сказать… город не располагает сильными укреплениями, однако при хорошей  обороне…    

– Да,  при хорошей, но она может оказаться и плохой. Какой бы ты ни был храбрец, ты  всегда будешь находиться только в одном месте.    

– Вероятно.    

– Если  я здесь не в безопасности, а я не в безопасности, раз в этом сомневается Бюсси…    

– Я  не говорил, что сомневаюсь, монсеньор.    

– Хорошо,  хорошо. Если я не в безопасности, надо как можно скорей сделать так, чтобы я  оказался в безопасности.    

– Золотые  слова, монсеньор.    

– Так  вот, я хочу осмотреть крепость и подготовить ее к обороне.    

– Вы  правы, монсеньор, хорошие укрепления… знаете ли…    

Бюсси  запинался, он не ведал страха и с трудом подыскивал слова, призывавшие к осторожности.    

– И  еще одна мысль.    

– Какое  урожайное утро, монсеньор!    

– Я  хочу вызвать сюда барона и его дочь.    

– Решительно,  монсеньор, сегодня вы в ударе: такие блистательные мысли! Вставайте же, и едем  осматривать крепость!    

Принц  позвал слуг. Бюсси воспользовался этим моментом, чтобы удалиться.    

В одной  из комнат он увидел Одуэна. Тот ему и был нужен.    

Бюсси  провел лекаря в кабинет герцога, написал короткую записку, вышел в оранжерею,  нарвал букет роз, обмотал записку вокруг их стеблей, отправился в конюшню,  оседлал Роланда, вручил букет Одуэну и предложил ему сесть в седло.    

Потом он  вывел всадника за пределы города, как Аман вывел Мардохая,[133] и направил коня на  некое подобие тропинки.    

– Вот, –  сказал он Одуэну, – предоставь Роланду идти самому. В конце этой тропинки  ты увидишь лес, в лесу – парк, вокруг парка – стену. В том месте, где Роланд  остановится, ты перебросишь через нее этот букет.    

«Тот,  кого вы ждете, не придет, – сообщала записка, – потому что явился  тот, кого не ждали, и еще более опасный, чем когда бы то ни было, ибо он  по-прежнему влюблен. Примите устами и сердцем все, что нельзя прочесть в этом  письме глазами».    

Бюсси  отпустил поводья Роланда, и тот поскакал галопом в сторону Меридора.    

Молодой  человек возвратился в герцогский дворец, где застал принца уже одетым.    

Что до  Реми, то все дело заняло у него не более получаса. Он мчался, как облако,  гонимое ветром, и, следуя приказу своего господина, миновал луга, поля, леса,  ручьи, холмы и остановился у полуразрушенной стены, гребень которой густо порос  плющом, казалось, соединившим стену с ветвями дубов.    

Прибыв  на место, Реми поднялся на стременах, снова надежнее, чем было, привязал  записку к букету и с громким «эй!» перебросил букет через стену.    

Тихий  возглас, раздавшийся по ту сторону стены, убедил его, что послание прибыло по  назначению.    

Больше  Одуэну здесь делать было нечего, так как ответ привозить ему не поручали.    

Поэтому  он повернул голову коня в ту сторону, откуда они приехали. Роланд, собиравшийся  уже приступить к завтраку из желудей, выразил глубокое недовольство таким  нарушением привычного распорядка. Тогда Реми всерьез прибегнул к воздействию  шпорами и хлыстом.    

Роланд  осознал свое заблуждение и поскакал обратно.    

Сорок  минут спустя он уже пробирался по своей новой конюшне, как только что пробирался  в зарослях кустарника, и сам разыскал свое место возле решетки, заваленной  сеном, и кормушки, переполненной овсом.    

Бюсси  вместе с принцем осматривал крепость.    

Реми  подошел к нему, когда он разглядывал подземелье, связанное с потайным ходом.    

– Ну, –  спросил Бюсси своего посланца, – что ты видел, что слышал, что сделал?    

– Стену,  возглас, семь лье, – ответил Реми с лаконизмом одного из тех сыновей  Спарты, которые позволяли лисице выесть им внутренности во имя вящей славы  законов Ликурга.[134]    

 Глава XIX    

Выводок Анжуйцев    

     

Бюсси  удалось так основательно занять своего господина приготовлениями к войне, что в  течение двух дней герцог не мог выбрать времени ни для того, чтобы самому  отправиться в Меридор, ни для того, чтобы вызвать в Анжер барона.    

Тем не  менее Франсуа то и дело заговаривал о посещении Меридора.    

Но Бюсси  тотчас же прикидывался человеком, чрезвычайно занятым самыми неотложными  делами: устраивал проверку мушкетов у всей стражи, приказывал снаряжать коней,  выкатывать пушки, лафеты, словно ему предстояло завоевать пятую часть света.    

Видя  это, Реми принимался щипать корпию, приводить в порядок инструменты,  изготовлять бальзамы, словно ему предстояло врачевать добрую половину рода  человеческого.    

Тогда,  пред лицом столь грандиозных приготовлений, герцог отступал.    

Само  собой разумеется, время от времени Бюсси, под предлогом осмотра внешних фортификаций,  вскакивал на Роланда и через сорок минут оказывался возле некоей стены, через  которую он перебирался все с меньшим трудом, потому что каждый раз, поднимаясь  на нее, обрушивал несколько камней и гребень, обваливающийся под его тяжестью,  понемногу превращался в пролом.    

Что же  до Роланда, то не было необходимости указывать ему, куда они едут: Бюсси оставалось  только отпустить поводья и закрыть глаза.    

«Два дня  уже выиграно, – говорил себе Бюсси. – Если еще через два дня мне не  улыбнется счастье, я окажусь в трудном положении».    

Бюсси не  ошибался, рассчитывая на свою счастливую звезду.    

На  третий день вечером, когда в городские ворота въезжал огромный обоз со  съестными припасами, добытыми с помощью поборов, которыми герцог обложил своих  радушных и верных анжуйцев, а сам принц, изображая из себя доброго сеньора,  отведывал черный солдатский хлеб и с аппетитом ел копченые селедки и сушеную  треску, возле других ворот города раздался громкий шум.    

Герцог  Анжуйский осведомился о причине этого шума, но никто не смог ему ответить.    

По  доносившимся звукам можно было понять, что там разгоняют рукоятками протазанов  и мушкетными прикладами толпу горожан, привлеченную каким-то новым и любопытным  зрелищем.    

А все  началось с того, что к заставе у Парижских ворот подъехал всадник на белом,  покрытом пеной коне.    

Надо  сказать, что Бюсси, верный своей системе запугивания, заставил принца назначить  его главнокомандующим войск провинции Анжу и главным начальником всех ее  крепостей и установил повсюду самый жесточайший порядок, особенно в Анжере.  Никто не мог ни выйти из города, ни войти в него без пароля, без письма с  вызовом или без условного знака какого-нибудь военного сбора.    

Цель у  всех этих строгостей была одна: помешать герцогу отправить кого-нибудь к Диане  так, чтобы об этом не стало известно Бюсси, и помешать Диане въехать в Анжер  так, чтобы Бюсси об этом не предупредили.    

Кое-кому  это может показаться чрезмерным, но пятьдесят лет спустя Бекингэм станет совершать  и не такие безумства ради Анны Австрийской.    

Всадник  на белом коне, как мы уже сказали, примчался бешеным галопом прямо к заставе.    

Но у  заставы был пароль. Часовой тоже его получил. Он преградил всаднику дорогу  своим протазаном. Тот, по-видимому, намеревался оставить без внимания этот  воинственный жест, тогда часовой закричал:    

– К  оружию!    

Выбежали  все стражники, и вновь прибывшему пришлось вступить с ними в объяснения.    

– Я  Антрагэ, – заявил он, – и хочу говорить с герцогом Анжуйским.    

– Не  знаем мы никакого Антрагэ, – ответил начальник караула, – но что  касается разговора с герцогом Анжуйским, то ваше желание будет исполнено, так  как мы вас сейчас арестуем и отведем к его высочеству.    

– Арестуете  меня! – ответил всадник. – Не такому жалкому сброду, как вы,  арестовывать Шарля де Бальзака д’Антрагэ, барона де Кюнео и графа де Гравиля.    

– И,  однако, я его арестую, – ответил, поправляя свой нагрудник, анжуец, позади  которого стояло двадцать человек, а перед ним – всего один.    

– Ну  погодите, милейшие! – сказал Антрагэ. – Вам, как видно, еще не  доводилось сталкиваться с парижанами. Отлично. Я покажу вам образчик того, что  они умеют делать.    

– Арестовать  его! Отвести к монсеньору! – завопили обозленные стражники.    

– Полегче,  мои анжуйские ягнятки, – сказал Антрагэ, – я доставлю себе  удовольствие явиться к нему без вашей помощи.    

– Что  он говорит, что он говорит? – спрашивали друг у друга анжуйцы.    

– Он  говорит, что конь его сделал всего лишь десять лье, – ответил  Антрагэ, – а это значит, что он проскачет по вашим брюхам, если вы не  посторонитесь. Прочь с дороги, или, клянусь святым чревом!..    

И так  как анжерские буржуа, по всей видимости, не поняли парижского проклятия,  Антрагэ выхватил шпагу и великолепным мулине обрубил древки наиболее близких к  нему алебард, острия которых были направлены на него.    

Меньше  чем за десять минут около двух десятков алебард было превращено в ручки для метел.    

Разъяренные  стражники осыпали непрошеного гостя градом палочных ударов, которые он отбивал  с волшебной ловкостью, спереди, сзади, справа и слева, хохоча при этом от  чистого сердца.    

– О!  Что за прекрасная встреча, – приговаривал он, крутясь на своем  коне. – О! Что за милейший народ эти анжуйцы! Разрази меня бог! Ну и  весело же тут! Как мудро поступил принц, покинув Париж, и как хорошо сделал я,  что поехал вслед за ним!    

И  Антрагэ не только отражал самым блестящим образом удары, но время от времени,  когда на него слишком уж наседали, рассекал своим испанским клинком чью-нибудь  кожаную куртку, чью-нибудь каску или же, приглядевшись, оглушал ударом плашмя  какого-нибудь неосторожного вояку, бросившегося в схватку, позабыв, что голову  его защищает всего лишь шерстяной анжуйский колпак.    

Сбившиеся  в кучу горожане взапуски наносили удары, калечили при этом друг друга, но снова  возобновляли свои атаки. Казалось, они вырастают прямо из земли, как солдаты  Кадмуса.    

Антрагэ  почувствовал, что начинает сдавать.    

– Что  ж, – сказал он, видя, что ряды нападающих становятся все более  плотными, – отлично, вы храбры, как львы, это несомненно, и я тому  свидетель. Но вы видите, что от ваших алебард остались только палки, а мушкетов  своих вы заряжать не умеете. У меня было намерение въехать в этот город, но я  не знал, что его охраняет армия Цезаря. Я отказываюсь от мысли победить вас.  Прощайте, доброго вам вечера, я удаляюсь; только скажите принцу, что я  специально приезжал из Парижа повидать его.    

Тем  временем капитану ополчения удалось поджечь фитиль своего мушкета, но в тот момент,  когда он приложил приклад к плечу, Антрагэ с такой силой огрел его несколько  раз по пальцам, что анжуец выпустил свое оружие и запрыгал с ноги на ногу.    

– Смерть  ему! Смерть! – завопили избитые и взбешенные ополченцы. – Не  выпускайте его! Не дайте ему ускользнуть!    

– А! –  сказал Антрагэ. – Только что вы не хотели впускать меня, а теперь не  желаете выпускать. Берегитесь! Я переменю тактику. Я бил плашмя, а буду колоть,  я обрубал алебарды, а буду обрубать руки. Ну как, мои анжуйские ягнятки,  выпустите вы меня?    

– Нет!  Смерть! Смерть ему! Он устал! Убьем его!    

– Прекрасно!  Значит, возьмемся за дело всерьез?    

– Да!  Да!    

– Ладно,  берегите пальцы, я рублю руки!    

Только  произнес он эти слова и собрался приступить к исполнению своей угрозы, как на дороге  появился второй всадник, скачущий так же неистово. На бешеном галопе ворвался  он в ворота и, как молния, влетел прямо в гущу схватки, которая сулила  превратиться в настоящую битву.    

– Антрагэ! –  крикнул вновь появившийся. – Антрагэ! Что, черт возьми, ты делаешь в компании  этих буржуа?    

– Ливаро! –  вскричал Антрагэ, обернувшись. – Разрази господь! Ты как нельзя кстати! Монжуа  и Сен-Дени, на помощь!    

– Я  был уверен, что нагоню тебя. Четыре часа тому назад я напал на твой след и с  той минуты скачу за тобой. Но куда это ты влез? Тебя же убивают, прости меня  господи!    

– Да,  это наши друзья анжуйцы, они не хотят ни впустить меня, ни выпустить.    

– Господа, –  сказал Ливаро, снимая шляпу, – не угодно ли вам отойти вправо или влево,  чтобы мы могли проехать?    

– Нас  оскорбляют! – завопили горожане. – Смерть! Смерть им!    

– Ах,  вот они здесь какие, в Анжере, – заметил Ливаро, нахлобучивая одной рукой  шляпу на голову, а другой выхватывая шпагу.    

– Сам  видишь, – сказал Антрагэ. – Одно плохо: их много.    

– Ба!  Втроем мы с ними отлично справимся.    

– Да,  втроем. Если бы мы были втроем! Но нас только двое.    

– Сейчас  здесь будет Рибейрак.    

– И  он тоже?    

– Ты  слышишь? Уже скачет.    

– Я  его вижу. Эй! Рибейрак! Эй! Сюда, сюда!    

И  действительно, в ту же минуту Рибейрак, спешивший, судя по всему, не меньше  своих друзей, так же, как и они, на полном скаку влетел в город Анжер.    

– Гляди-ка!  Тут дерутся, – сказал Рибейрак. – Вот так удача! Здравствуй, Антрагэ,  здравствуй, Ливаро.    

– В  атаку! – ответил Антрагэ.    

Ополченцы  вытаращили глаза, весьма пораженные этим новым подкреплением, прибывшим к двум  друзьям, которые готовились теперь превратиться из осажденных в осаждающих.    

– Да  их тут целый полк, – сказал капитан ополчения своим людям. – Господа,  наш боевой порядок, по-моему, неудачен, я предлагаю сделать полуоборот налево.    

Буржуа с  той ловкостью, которая характерна для них при выполнении военных маневров,  сделали полуоборот направо.    

Предложение  капитана само по себе пробудило в них чувство естественной осторожности, но,  кроме того, и воинственный вид трех всадников, выстроившихся перед ними,  заставил дрогнуть самых бесстрашных.    

– Это  их авангард, – закричали горожане, искавшие лишь предлога, чтобы  обратиться в бегство. – Тревога! Тревога!    

– На  помощь! – кричали другие. – На помощь!    

– Неприятель!  Неприятель! – орало большинство.    

– Мы  люди семейные. Мы несем обязательства перед нашими женами и детьми. Спасайся  кто может! – заревел капитан.    

В  результате этих разнообразных воплей, которые, однако, как можно заметить,  имели одну цель, в улицах образовалась страшная давка, и палочные удары  посыпались градом на любопытных, плотное кольцо которых не давало возможности  робким убежать.    

Как раз  тогда звуки этой сумятицы долетели до площади перед крепостью, где, как мы уже  сказали, принц отведывал дары своих приверженцев – черный хлеб, копченую  селедку и сушеную треску.    

Бюсси и  принц поинтересовались, в чем дело. Им ответили, что весь этот шум подняли три  человека, вернее, три дьявола во плоти, явившиеся из Парижа.    

– Три  человека? – сказал принц. – Пойди узнай, что это за люди, Бюсси.    

– Три  человека? – повторил Бюсси. – Поедемте вместе, монсеньор.    

И они  отправились: Бюсси ехал впереди, а принц предусмотрительно следовал за ним в сопровождении  двух десятков всадников.    

Они  прибыли на место в тот момент, когда ополченцы начали, с большим ущербом для  спин и черепов зевак, выполнять тот маневр, о котором мы говорили.    

Бюсси  встал на стременах и своими зоркими, как у орла, глазами разглядел в толпе  дерущихся Ливаро, узнав его по долговязой фигуре.    

– Чтоб  мне провалиться! – крикнул он принцу громовым голосом. – Сюда,  монсеньор! Нас осаждают наши парижские друзья.    

– Ну  нет, – ответил Ливаро голосом, заглушившим шум битвы, – напротив, это  анжуйские друзья рубят нас в куски.    

– Долой  оружие! – закричал герцог. – Долой оружие, болваны! Это друзья!    

– Друзья! –  воскликнули горожане, избитые, ободранные, выбившиеся из сил. – Друзья! Так  надо было дать им пароль. Мы тут добрый час обращаемся с ними как с нехристями,  а они с нами – как с турками.    

После  чего отступательный маневр был благополучно доведен до конца.    

Ливаро,  Антрагэ и Рибейрак как победители вступили на освобожденное горожанами пространство  и поспешили приложиться к руке его высочества, а затем каждый из них бросился в  объятия Бюсси.    

– Выходит  по всему, – философски сказал капитан, – что это выводок анжуйцев, а  мы приняли их за стаю ястребов.    

– Монсеньор, –  шепнул Бюсси на ухо принцу, – пожалуйста, сосчитайте ваших ополченцев.    

– Зачем?    

– Сосчитайте,  сосчитайте; приблизительно, гуртом. Я не прошу считать по одному.    

– Их  около полутораста, не меньше.    

– Да,  не меньше.    

– Ну  и что?    

– А  то, что не слишком бравые у вас солдаты, если их побили три человека.    

– Верно, –  сказал герцог. – Что же дальше?    

– Дальше!  Попробуйте-ка выехать из города с такими молодцами!    

– Все  так, – согласился герцог. – Но я выеду из города с теми тремя,  которые их побили, – добавил он.    

– Ах  ты, черт! – пробормотал тихонько Бюсси. – Об этом я и не подумал! Да  здравствуют трусы, они умеют мыслить логически!    

 Глава XX    

Роланд    

     

Прибытие  подкрепления дало возможность герцогу Анжуйскому заняться бесконечными рекогносцировками  окрестностей города.    

Он  разъезжал в сопровождении своих, так кстати подоспевших друзей, и анжерские  буржуа чрезвычайно гордились этим военным отрядом, хотя сравнение хорошо  экипированных, прекрасно вооруженных дворян с городскими ополченцами в их  потрепанном снаряжении и ржавых доспехах было далеко не в пользу ополчения.    

Сначала  были обследованы крепостные укрепления, затем прилегающие к ним сады, затем  равнина, прилегающая к садам, и, наконец, разбросанные по этой равнине замки,  причем герцог весьма презрительно поглядывал на леса, когда они проезжали мимо  них или по ним, на те самые леса, которые внушали ему прежде такой страх или,  вернее, к которым Бюсси внушил ему такой страх.    

В Анжер  стекались со своими деньгами дворяне со всей провинции. При дворе герцога Анжуйского  они находили ту свободу, до которой далеко было двору Генриха III. Поэтому они,  как и следовало ожидать, предавались веселой жизни в городе, весьма  расположенном, подобно всякой столице, к тому, чтобы опустошать кошельки своих  гостей.    

Не  прошло и трех дней, как Антрагэ, Рибейрак и Ливаро завязали знакомства с самыми  пылкими поклонниками парижских мод и обычаев среди анжуйских дворян.    

Само  собой разумеется, что эти достойные господа были женаты, и супруги их были  молоды и хороши собой.    

Герцог  Анжуйский совершал свои блестящие верховые прогулки по городу вовсе не для  личного удовольствия, как могли бы подумать те, кто знал его эгоизм. Отнюдь  нет.    

Эти  прогулки превратились в развлечение для парижских дворян, прибывших к нему, для  анжуйской знати и в особенности для анжуйских дам.    

Прежде всего  эти прогулки должны были радовать бога, ведь дело Лиги было божьим делом.    

Затем  они, несомненно, должны были приводить в негодование короля.    

И,  наконец, они доставляли счастье дамам.    

Таким  образом, была представлена великая троица той эпохи: бог, король и дамы.    

Ликование  достигло своих пределов в тот день, когда в город прибыли по высочайшему повелению  двадцать две верховые лошади, тридцать – упряжных и сорок мулов, которые,  вместе с экипажами, повозками и фургонами, составляли выезды и обоз герцога Анжуйского.    

Все  перечисленное появилось, как по волшебству, из Тура за скромную сумму в  пятьдесят тысяч экю, выделенную герцогом Анжуйским для этой цели.    

Заметим,  что лошади были оседланы, но за седла шорникам еще не заплатили; заметим, что  сундуки были снабжены великолепными, запирающимися на ключ замками, но в самих  сундуках ничего не было.    

Заметим,  что это последнее обстоятельство свидетельствовало в пользу принца, ибо он мог  бы наполнить их с помощью поборов.    

Но не в  натуре принца было брать открыто: он предпочитал выманивать хитростью.    

Как бы  там ни было, вступление в город этой процессии произвело на анжерцев глубокое  впечатление.    

Лошадей  развели по конюшням, повозки и экипажи поставили в каретные сараи.    

Переноской  сундуков занялись самые приближенные слуги принца.    

Нужны  были очень надежные руки, чтобы решиться доверить им суммы, которых в этих  сундуках не было.    

Наконец  двери дворца закрылись перед носом возбужденной толпы, оставшейся благодаря  этим предусмотрительным мерам в убеждении, что принц только что ввез в город  два миллиона, в то время как принц, напротив, готовился к тому, чтобы вывезти  из города почти такую же сумму, для которой и были предназначены пустые  сундуки.    

С этого  дня за герцогом Анжуйским прочно закрепилась репутация богатого человека, и вся  провинция, после разыгранного перед ней спектакля, осталась в убеждении, что  принц достаточно богат, чтобы в случае надобности пойти войной против целой  Европы.    

Эта вера  должна была помочь буржуа терпеливо снести новые подати, которые герцог, поддержанный  советами своих друзей, намеревался собрать с анжуйцев.    

Впрочем,  анжуйцы, можно сказать, сами шли навстречу желаниям герцога.    

Денег,  которые одалживают или отдают богачам, никогда не жалеют.    

Король  Наваррский, слывший бедняком, не добился бы и четвертой части успеха, выпавшего  на долю герцога Анжуйского, который сумел прослыть богачом.    

Однако  возвратимся к герцогу.    

Достойный  принц жил, как библейский патриарх, наслаждаясь плодами земли своей, а всем  известно, что земля Анжу весьма плодородна.    

На дорогах  было полно всадников, стремившихся в Анжер, чтобы заверить принца в своей  преданности или предложить свои услуги.    

А он  продолжал тем временем вести рекогносцировки, которые неизменно завершались открытием  какого-нибудь сокровища.    

Бюсси  удалось так наметить маршруты выездов принца, что все они обходили стороной замок,  где жила Диана.    

Это  сокровище Бюсси сохранял для себя одного, грабя на свой манер сей маленький  уголок провинции, который, после пристойной обороны, в конце концов, сдался на  милость победителя.    

В то  время, как герцог Анжуйский занимался рекогносцировками, а Бюсси – грабежом,  граф де Монсоро, верхом на своей охотничьей лошади, прискакал к воротам Анжера.    

Было  около четырех часов пополудни; чтобы прибыть в четыре часа, граф Монсоро сделал  в этот день восемнадцать лье.    

Поэтому  шпоры его были красными от крови, а полумертвый конь – белым от пены.    

Давно  уже прошло то время, когда приезжавшим в город чинились препятствия у ворот: теперь  анжерцы стали такими гордыми и самоуверенными, что без всяких пререканий  впустили бы в город батальон швейцарцев, даже если бы во главе этих швейцарцев  стоял храбрый Крийон собственной персоной.    

Граф  Монсоро не был Крийоном, а потому въехал и вовсе свободно, сказав:    

– Во  дворец его высочества герцога Анжуйского.    

Он не  стал слушать ответа стражников, что-то кричавших ему вслед.    

Казалось,  что конь его держится на ногах только в силу чуда равновесия, создаваемого скоростью,  с которой он мчится; бедное животное двигалось уже совершенно бессознательно, и  можно было биться об заклад, что стоит ему остановиться, и оно тут же рухнет  наземь. Конь остановился у дворца. Граф Монсоро был прекрасным наездником, конь  – чистокровным скакуном: ни конь, ни всадник не упали.    

– К  господину герцогу! – крикнул главный ловчий.    

– Монсеньор  отправился на рекогносцировку, – ответил часовой.    

– Куда? –  спросил граф Монсоро.    

– Туда, –  произнес тот, вытянув руку в направлении одной из сторон света.    

– А,  черт! – воскликнул Монсоро. – Однако у меня срочное сообщение для  герцога, что же делать?    

– Прежде  всего поштавить фашего коня в конюшню, – ответил часовой, который был рейтаром  из Эльзаса, – потому што, ешли фы его не пришлоните к штене, он у фас  упадет.    

– Совет  хорош, хотя и дан на скверном французском языке, – сказал Монсоро. –  Где тут конюшни, милейший?    

– Фот  там!    

В это  мгновение к графу подошел человек и представился ему.    

Это был  мажордом.    

Граф  Монсоро в свой черед перечислил все свои имена, фамилии и титулы.    

Мажордом  отвесил ему почтительный поклон; имя графа было с давних пор известно в провинции.    

– Сударь, –  сказал мажордом, – соблаговолите войти и отдохнуть немного. Монсеньор  уехал всего десять минут тому назад. Его высочество вернется не раньше восьми  часов вечера.    

– Восьми  часов вечера! – повторил Монсоро, кусая свой ус. – Слишком много времени  будет потеряно. Я привез важное известие, и чем раньше оно дойдет до его  высочества, тем лучше. Не можете ли вы дать мне коня и сопровождающего?    

– Коня!  Хоть десяток, сударь, – сказал мажордом. – Что же касается  проводника, с этим хуже, потому что монсеньор не сказал, куда он едет, и вы  сможете узнать об этом, расспрашивая по пути, как всякий другой; к тому же – я  не хотел бы ослаблять гарнизон замка. Его высочество строжайше запретил делать  это.    

– Вот  как? – воскликнул главный ловчий. – Так, значит, здесь не безопасно?