1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 
— Секунду. Возможно, ваше правительство поймет, что большая часть их планов пошла прахом вместе с арестом вашего агента, Мореану. Обратите их внимание на то, что нам теперь известно гораздо больше, нежели до его ареста. Возможно, это немного их остудит.
    
— А что, Мореану — мой агент? Право же, советник, если я объявлен персоной нон грата, я покину вашу планету. Но утрата мной дипломатической неприкосновенности никоим образом не влечет за собой утраты моей личной неприкосновенности, неприкосновенности честного человека, не причастного ни к какому шпионажу.
    
— Разве это не ваша работа?
    
— А что, аврориане автоматически приравнивают дипломатическую деятельность к шпионажу? Мое правительство будет счастливо об этом узнать. Мы примем соответствующие предосторожности.
    
— Значит, вы пытаетесь выгородить Мореану? Вы отрицаете, что он работал на Землю?
    
— Я пытаюсь выгородить исключительно себя самого. Что же до Мореану, я не настолько глуп, чтобы что-то говорить.
    
— При чем здесь глупость?
    
— А разве любая моя попытка обелить его не будет расценена вами как очередная улика против него? Я не обвиняю и не защищаю его. Разногласия вашего правительства с Мореану, точно так же, как разногласия моего правительства с Кейлином — которого вы, кстати говоря, как-то подозрительно рьяно кинулись защищать, — дело сугубо внутреннее. Засим я удаляюсь.
    
Связь прервалась, и почти мгновенно стена вновь растаяла. Задумчивый взгляд Хиджкмена был устремлен на Мейнарда.
    
— Ну и что вы о нем думаете? — мрачно поинтересовался Мейнард.
    
— Позор, что такая насмешка над человеческим родом оскверняет землю Авроры, вот что я думаю.
    
— Я согласен с вами, и все же… все же…
    
— Что?
    
— И все же я почти склоняюсь к мысли, что он владеет положением, а мы все пляшем под его дудку. Вы знаете про Мореану?
    
— Разумеется.
    
— В общем, он будет осужден и сослан на астероид. Его партию распустят. На первый взгляд, кто угодно скажет, что все это означает для Земли сокрушительное поражение.
    
— Вы сомневаетесь, что это так?
    
— Точно не знаю. Председатель Комитета Хонд настаивает на обнародовании его теории о том, что Тихоокеанский проект — это название, которое земляне дали своему плану по использованию предателей из числа уроженцев Внеземелья. Но мне так не кажется. По-моему, факты с этим не вяжутся. К примеру, откуда мы получили улики против Мореану?
    
— Мне определенно ничего об этом не известно.
    
    
— Во-первых, от наших агентов. Но откуда их получили наши агенты? Улики были слишком убедительными. Мореану мог бы принять более надежные меры предосторожности… — Мейнард нерешительно умолк и, поколебавшись, закончил: — Короче говоря, мне кажется, что это посол Земли каким-то образом подсунул нам под нос большую часть этих улик. Думаю, сначала он сыграл на сочувствии Мореану землянам и завязал с ним дружбу, а потом сдал его.
    
— Зачем?
    
— Не знаю. Возможно, чтобы гарантированно добиться войны — и тут-то нас и будет поджидать этот их Тихоокеанский проект.
    
— Мне в это не верится.
    
— Я понимаю. У меня нет доказательств. Одни только подозрения. И в Комитете мне тоже не поверят. Мне казалось, что в ходе последнего разговора с послом может что-нибудь выясниться, но оказалось, что один его вид вызывает у меня неприязнь, и я потратил большую часть времени на то, чтобы постараться его не видеть.
    
— Я вижу, вас начинают одолевать эмоции, друг мой. Это отвратительная слабость. Я слышал, вас назначили делегатом Межпланетного Собрания на Геспере. Примите мои поздравления.
    
— Благодарю вас, — рассеянно проговорил Мейнард.
    
    
Луис Морено, бывший посол Земли на Авроре, был рад вернуться на родину. Наконец-то он очутился подальше от искусственных ландшафтов, которые, казалось, не жили собственной жизнью, а существовали лишь благодаря сильной воле своих владельцев. Подальше от неправдоподобно совершенных мужчин и женщин и их вездесущих навязчивых роботов.
    
Он вернулся к бурлению жизни и шарканью ног, к толкотне и ощущению чужого дыхания на лице.
    
Впрочем, нельзя сказать, что он только и делал, что наслаждался этими ощущениями. Первые несколько дней он посвятил оживленным совещаниям с главами земного правительства.
    
Лишь по прошествии почти недели он смог по-настоящему перевести дух.
    
Он находился в редчайшей из всех ипостасей Земной Роскоши — в саду на крыше. Рядом с ним сидел Густав Штейн, мало кому известный психолог, который тем не менее являлся одним из инициаторов плана, известного в широких кругах как Тихоокеанский проект.
    
— Все предварительные испытания пока что проходят благополучно, не так ли? — с почти злорадным удовлетворением сказал Морено.
    
— Пока что. Только пока что. У нас впереди еще долгий путь.
    
— Все будет хорошо. Для любого, кто, подобно мне, прожил на Авроре почти год, не может быть никаких сомнений в том, что мы на верном пути.
    
— Гм. И все же я буду руководствоваться только лабораторными отчетами.
    
— И правильно. — Хилое тельце бывшего посла едва не перекосило от злорадства, — В один прекрасный день все изменится. Вы, Штейн, не имели дела с этими людьми, с этими вне- землянами. Возможно, вам доводилось случайно натыкаться на туристов в отелях, построенных специально для этой публики, или посреди улиц, в непроницаемых машинах, оборудованных чистейшими автономными атмосферами с кондиционированием, чтобы их утонченные ноздри, чего доброго, не вдохнули нашего отравленного воздуха, глазеющих на виды через портативный перископ и шарахающихся от землян, чтобы, не дай бог, не прикоснулись.
    
Но вам не приходилось иметь с ними дело на их родной планете, во всей их уверенности в собственном тошнотворном, омерзительном величии. Отправляйтесь туда, Штейн, и попробуйте какое-то время побыть отверженным. Отправляйтесь туда и испробуйте на собственной шкуре, получится ли у вас состязаться с их лощеными лужайками, по кому будут топтаться бережней.
    
И всё-таки, когда я нажал на нужные рычаги, Ион Мореану угодил под арест — Ион Мореану, единственный из них, кто способен понять ход мыслей другого человека. Всё, кризис миновал. Мы вышли на ровную дорогу, — подытожил бывший посол.
    
О, как же он злорадствовал!
    
— Что же до Кейлина, — сказал он внезапно, скорее себе самому, нежели Штейну, — теперь его можно отпустить. Все, что он станет болтать в будущем, ни на что уже не повлияет. Кстати, у меня идея. Через месяц на Геспере состоится межпланетная конференция. Можно послать его освещать это мероприятие. Это будет знаком нашего дружеского отношения — и позволит на все лето убрать его с дороги. Думаю, это можно будет устроить.
    
И все было устроено.
    
Из всех миров Внеземелья Геспер был самым маленьким, самым недавно заселенным и самым отдаленным от Земли. Отсюда и имя[5]. В материальном смысле он был далеко не лучшим местом для великого дипломатического собрания, поскольку удобств на нем практически не было. К примеру, имеющуюся на нем планетарно-канальную сеть никак нельзя было расширить, чтобы обеспечить ею всех делегатов, секретариат и администрацию, необходимую на ассамблее представителей пятидесяти планет. Поэтому встречаться предстояло лично — в зданиях, специально реквизированных для этой цели.
    
И все же символизм, крывшийся в выборе места сбора, не ускользнул практически ни от кого. Из всех миров Внеземелья Геспер дальше всех отстоял от Земли. Но пространственная удаленность — на сотню парсеков, если не больше, — была далеко не самым главным фактором. Важнее всего было то, что Геспер колонизировали уже не земляне, а обитатели другого мира Внеземелья — Фавна.
    
Таким образом, Геспер представлял собой уже второе поколение колонизированных планет, и у него не было «матери- Земли». Ему Земля приходилась лишь полузабытой бабкой, затерянной где-то среди звезд.
    
Как обычно на всех подобных мероприятиях, в залах заседаний ничего по-настоящему важного практически не происходит. Они предназначены лишь для официальных объявлений того, что прежде предназначалось лишь для ушей посвященных. Настоящие сделки и махинации проворачиваются в кулуарах и за банкетными столами, и не одно неразрешимое противоречие было сглажено за супом и благополучно забыто уже к десерту.
    
Впрочем, на этот раз не обошлось без специфических затруднений. Далеко не на всех планетах планетарно-канальная сеть играла столь заметную роль и была столь повсеместно распространена, как на Авроре, однако хорошо развита была везде. Поэтому когда все эти высокие осанистые люди обнаружили, что приходится лично приближаться друг к другу — без уютного уединения в привычном коконе невидимых стен, без греющего душу ощущения кнопки отключения связи под пальцами, — они почувствовали себя лишенными полагающегося им по праву комфорта и возроптали.
    
Они в тревожном смущении сидели нос к носу друг с другом и пытались не смотреть, как собеседник ест; старались не шарахаться от нечаянных прикосновений. Даже роботов хватало не на всех.
    
Эрнест Кейлин, единственный аккредитованный представитель видеожурналистики с Земли, лишь смутно улавливал кое-какие проблемы из тех, что здесь описаны. Более глубокого понимания ему было взять неоткуда. Как и любому другому человеку, выросшему в обществе, где человеческие особи существовали исключительно во множественном числе и где обезлюдевшие дома наводили страх.
    
Вот как вышло, что определенные трения, возникшие на официальном обеде, который правительство Геспера давало на третьей неделе конференции, остались им совершенно незамеченными. Впрочем, другие трения от его взгляда не ускользнули.
    
После обеда собрание само собой распалось на мелкие группки. Кейлин присоединился к той, которая включала в себя Франклина Мейнарда с Авроры. Как делегат крупнейшего из миров Внеземелья, последний, разумеется, был наиболее интересной с точки зрения представителя прессы фигурой.
    
Мейнард вел непринужденную беседу, перемежая ее глотками знаменитого коричневого гесперианского коктейля. Если от близости такого количества людей ему и было не по себе, он мастерски это скрывал.
    
— Земля, — говорил он, — в сущности, беспомощна против нас, если мы не станем ввязываться в непредсказуемые военные авантюры. Но если мы намерены избегать подобных авантюр, нам необходимо экономическое единство. Пусть на Земле поймут, до какой степени их экономика зависит от нас в тех вещах, которыми можем обеспечить ее только мы, тогда не будет больше никаких разговоров о жизненном пространстве. А если мы объединимся, земляне никогда не осмелятся напасть на нас. Они променяют свои бесплодные желания на атомные двигатели — или не променяют, как им будет угодно.
    
Тут он прервался и бросил надменный взгляд на Кейлина, который уязвленно заметил:
    
— Но ваши промышленные товары, советник, — я имею в виду те, которые вы поставляете на Землю, — они достаются нам не задаром. Взамен вы получаете нашу сельскохозяйственную продукцию.
    
Мейнард вкрадчиво улыбнулся.
    
— Да, по-моему, об этом какое-то время назад упоминал делегат с Тефиды. Некоторые из нас пребывают в заблуждении, что лишь привезенные с Земли семена вырастают должным…
    
Его перебил чей-то спокойный голос:
    
— Вообще-то я не с Тефиды, но то, о чем вы говорите, не заблуждение. Я выращиваю рожь на Рее, и мне никогда еще не удавалось полностью воспроизвести земной сорт. Вкус совершенно не тот. — Он обратился ко всем собравшимся. — Должен признаться, пять лет назад я импортировал полдюжины землян по визам сельскохозяйственных рабочих, чтобы приглядывали за роботами. Знаете, они просто творят чудеса. Им довольно плюнуть на землю, чтобы колосья в этом месте вымахали пятнадцати футов высотой. В общем, это немного помогло. И использование земных семян тоже. Но даже если у тебя получится вырастить земной злак, на следующий год семена не всходят.
    
— Вы обращались в свое Министерство сельского хозяйства с просьбой проверить ваши почвы? — осведомился Мейнард.
    
— Да, и вердикт был, что они лучшие во всем секторе, — высокомерно ответил реянин, — И рожь у меня первосортная. Я даже отправлял центнер зерна на Землю на экспертизу питательной ценности, и она вернулась с наивысшей оценкой. — Он задумчиво поскреб подбородок. — Все дело во вкусе. Он какой- то не такой…
    
Мейнард попытался отвязаться от него.
    
— Вкус сейчас не самое главное. Они приползут к нам на наших условиях, эти ничтожные земляшки, как только столкнутся с дефицитом всего, чего только можно. Мы лишимся лишь этого загадочного вкуса, зато им придется отказаться от атомных двигателей, сельскохозяйственного оборудования и наземных машин. Вообще говоря, попробовать обходиться без этих земных вкусов, о которых вы так печетесь, даже неплохая идея. Давайте лучше будем ценить вкус наших собственных, доморощенных продуктов — которые, я уверен, могли бы составить конкуренцию земным, если бы мы дали им такой шанс.
    
— Вот как? — улыбнулся реянин. — Вы, я вижу, курите выращенный на Земле табак.
    
— Я в состоянии отказаться от этой привычки, если понадобится.
    
— Вероятнее всего, вместе с курением. Табак с планет Внеземелья, по моему скромному мнению, не годен ни на что другое, кроме как травить москитов.
    
Он рассмеялся, чуточку слишком громогласно, и отошел в сторону. Мейнард, слегка задетый за живое, проводил его неприязненным взглядом.
    
Эта небольшая пикировка по поводу ржи и табака доставила Кейлину немалое удовольствие. Он рассматривал подобные происшествия как крошечное отражение определенных галактополитических реалий. Тефида и Рея были крупнейшими планетами на юге Галактики, а Аврора — на севере. На всех трех царил одинаково махровый расизм и изоляционизм. Их отношение к Земле было сходным и совершенно единодушным. Кто бы мог подумать, что у них могут быть поводы для разногласий?
    
Но Аврора была самой старшей из планет Внеземелья, наиболее развитой и наиболее боеспособной и потому претендовала на некоторое моральное главенство над остальными мирами. Одного этого было достаточно, чтобы вызывать неприятие, и Рея с Тефидой стали знаменем тех, кто не признавал верховенства Авроры.
    
Такое положение дел вызывало у Кейлина мрачную радость. Если бы только Земля смогла правильно оказать давление, сначала в одном направлении, затем в другом, в конце концов можно было бы вызвать раскол или даже распад…
    
Он осторожно, почти украдкой, взглянул на Мейнарда и задался вопросом, каким образом этот маленький эпизод скажется на завтрашних прениях. Аврорианин и так уже был куда более молчалив, чем того требовали правила вежливости.
    
Тут какой-то не то младший секретарь, не то мелкий чиновник осторожно пробрался сквозь толпу гостей и поманил Мейнарда к себе.
    
Кейлин проводил аврорианина взглядом. Тот внимательно выслушал пришельца, потом произнес изумленное «что?!», отлично читаемое по губам, хотя и слишком далекое, чтобы расслышать, и протянул руку за бумагой, которую пришелец протянул ему.
    
В результате следующее заседание собрания прошло совершенно не так, как ожидал Кейлин.
    
Подробности он узнал из вечерних видеопередач. Похоже, земное правительство направило ноту правительствам всех планет, представленных на конференции. В ней без обиняков заявлялось, что любое соглашение, которое они заключат между собой в области экономического или военного сотрудничества, будет расценено как недружественный акт против Земли и встречено надлежащими ответными мерами. В ноте резко осуждались Аврора, Тефида и Рея. Их обвиняли в причастности к империалистическому заговору против Земли, и так далее, и так далее, и так далее.
    
— Идиоты! — Кейлин заскрежетал зубами и с досады едва не начал биться головой о стену, — Идиоты! Идиоты! Идиоты! — Его голос затих вдали, раз за разом повторяя одно и то же слово.
    
    
Следующее заседание было отмечено практически полной и ранней явкой группы рассерженных депутатов, которые рвались стереть в порошок все разногласия, еще остававшиеся в отношениях между планетами. Когда оно было окончено, все вопросы, касающиеся торговли между Землей и мирами Внеземелья, были переданы в руки комиссии с неограниченными полномочиями.
    
Даже Аврора не могла ожидать столь полной и легкой победы, и Кейлин, возвращаясь обратно на Землю, скрипел зубами от невозможности, как обычно, поделиться своим возмущением со зрителями.
    
И все же на Земле были люди, у которых все происходящее вызывало улыбку.
    
Кейлин вернулся домой, но вскоре его голос стал практически неразличим, потонув в более громких призывах к действию.
    
Его популярность падала тем ниже, чем больше ужесточались торговые ограничения. Внеземелье мало-помалу закручивало гайки. Сначала они ввели систему строгого контроля за выдачей лицензий на экспортную торговлю. Затем запретили экспортировать на Землю все материалы, пригодные для «применения в военной экономике». И в довершение всего начали весьма широко трактовать, что можно счесть пригодным для такого применения.
    
Импортные предметы роскоши — да и импортные предметы первой необходимости, если уж на то пошло, — исчезли из продажи или подскочили в цене настолько, что стали недоступны почти всем, за исключением небольшой горстки избранных.
    
Люди выходили на демонстрации, драли глотки, размахивали флагами и метали камни в окна посольств…
    
Кейлин сорвал себе голос и не мог отделаться от ощущения, что сходит с ума.
    
До тех пор, пока Луис Морено совершенно добровольно не предложил появиться в программе Кейлина и откровенно ответить на любые вопросы в качестве бывшего посла Земли на Авроре и действующего министра без портфеля.
    
Для Кейлина это был превосходный шанс вернуть себе былую популярность. Он знал Морено — тот был далеко не дурак. Заполучив Морено к себе на передачу, можно было рассчитывать на огромную аудиторию, как в лучшие его времена. Сам факт того, что Морено изъявил желание воспользоваться его — а не чьей-нибудь — программой в качестве трибуны для выступления, вполне мог означать поворот на более гибкий и разумный курс во внешней политике. Возможно, Мейнард оказался прав и дефицит всего подействовал в точности так, как было предсказано.
    
Список вопросов, разумеется, был представлен Морено заранее, но бывший посол заявил, что ответит на все до единого, а также на любые дополнительные вопросы, которые могут возникнуть в процессе интервью.
    
С виду все было совершенно идеально. Пожалуй, даже слишком идеально, но в сложившихся обстоятельствах только полный псих стал бы беспокоиться о таких мелочах.
    
Предстоящую передачу, разумеется, усердно рекламировали, и, когда ведущий с гостем уселись друг напротив друга за маленьким столиком, красная стрелка, которая показывала число видеоаппаратов, настроенных на их канал, зашкаливала за отметку в двести миллионов. А на каждый видеоаппарат по статистике приходилось в среднем 2,7 зрителя. Дали заставку, за ней последовало официальное представление.
    
Кейлин медленно потирал щеку, дожидаясь сигнала.
    
Потом заговорил:
    
— Господин министр, вопрос, который в настоящее время волнует всех землян, касается возможности войны. Давайте с него и начнем. Как вы считаете, война будет?
    
— Если это будет зависеть только от Земли, я отвечу: нет, и еще раз нет. За свою историю Земля повидала немало войн и не раз убеждалась, что войной нельзя ничего достичь.
    
— Вы сказали «если это будет зависеть только от Земли». Вы имеете в виду, что войну вызовут факторы, которые находятся не в нашей власти?
    
— Я не говорю «вызовут», но могу сказать «способны вызвать». Я, разумеется, не имею возможности говорить за Внеземелье. Я не стану делать вид, будто знаю их мотивы и намерения в этот критический миг галактической истории. Они могут выбрать войну. Надеюсь, что этого не произойдет. Однако, если они решат воевать, мы будем обороняться. В любом случае, мы никогда не развяжем военные действия, мы не нанесем удар первыми.
    
— Правильно ли я понял, что, по вашему мнению, между Землей и Внеземельем не существует фундаментальных противоречий, которые нельзя было бы разрешить путем переговоров?
    
— Совершенно верно. Если бы Внеземелье было искренне заинтересовано в том, чтобы найти решение, от всех наших разногласий не осталось бы и следа.
    
— Относится ли это и к вопросу иммиграции?
    
— Безусловно. Наша роль тут совершенно ясна, и нам не в чем себя упрекнуть. Текущее положение дел таково, что двести миллионов человек в настоящее время занимают девяносто пять процентов всех пригодных для обитания территорий во вселенной. Шесть миллиардов — а это девяносто семь процентов всего человечества — ютятся на оставшихся пяти процентах. Подобная ситуация совершенно определенно несправедлива и, хуже того, нестабильна. И все же даже перед лицом такой несправедливости Земля неизменно изъявляла готовность заниматься разрешением этой проблемы постепенно. Мы до сих пор этого хотим. Нам нужно прийти к согласию относительно разумных квот и разумных ограничений. Однако планеты Внеземелья отказались обсуждать этот вопрос. На протяжении пяти десятилетий они отвергали все попытки Земли начать переговоры.
    
— Если такое отношение со стороны Внеземелья будет продолжаться, по вашему мнению, начнется война?
    
— Я не могу представить, чтобы подобное отношение продолжалось. Наше правительство не теряет надежды, что планеты Внеземелья в конце концов пересмотрят свою позицию по этому вопросу, что их совесть и чувство справедливости не умерли, а лишь дремлют.
    
— Господин министр, давайте перейдем к другой теме. Как вы считаете, Комиссия Объединенных Планет, учрежденная не так давно мирами Внеземелья для контроля над торговлей с Землей, представляет угрозу для мира?
    
— Если считать, что ее действия свидетельствуют о желании планет Внеземелья добиться изоляции Земли и ослабить ее экономику, то да, представляет.
    
— О каких именно действиях вы говорите, сэр?
    
— О ее действиях, направленных на ограничение межзвездной торговли с Землей до такой степени, что общий ее объем в стоимостном выражении в настоящее время составляет менее десяти процентов от показателя трехмесячной давности.
    
— Но действительно ли эти ограничения представляют собой экономическую угрозу для Земли? К примеру, разве объемы торговли с Внеземельем не составляют практически ничтожную часть от общего объема земной торговли? Разве товары, импортируемые с планет Внеземелья, не попадают в руки в лучшем случае незначительного меньшинства всего населения?
    
— Эти вопросы иллюстрируют глубокое заблуждение, которое весьма распространено среди наших изоляционистов. Действительно, в стоимостном выражении объем межзвездной торговли составляет лишь пять процентов от общего объема нашей торговли, однако же девяносто пять процентов всех наших атомных двигателей мы импортируем. Восемьдесят процентов нашего тория, шестьдесят пять процентов нашего цезия, шестьдесят процентов нашего молибдена и олова мы также импортируем.
    
Более того, если какой-то крупный производитель получает груз атомных металлообрабатывающих станков с Реи, это не значит, что выгоду от этого получает исключительно он один. Выгоду при этом получает каждый житель Земли, который пользуется стальными инструментами или любыми предметами, изготовленными при помощи стальных инструментов.
    
— Но ведь текущие ограничения на межзвездную торговлю с Землей почти полностью прекратили наш экспорт зерна и скота. Какой там вред, неужели это не благо для наших собственных голодающих?
    
— Это еще одно серьезное заблуждение. Продовольственное снабжение на Земле действительно оставляет желать лучшего. Наше правительство не может этого не признавать. Но экспорт продовольственных товаров не наносит сколько-нибудь серьезного ущерба этому снабжению. На экспорт идет менее чем одна пятая процента всех продовольственных запасов Земли, в обмен на что мы получаем, к примеру, удобрения и сельскохозяйственное оборудование, которое сторицей вознаграждает нас за эту незначительную потерю, повышая эффективность сельскохозяйственного производства. Таким образом, снижая закупки нашего продовольствия, Внеземелье, по сути, урезает наши и без того скудные продовольственные запасы.
    
— Значит, господин министр, вы готовы признать, что по меньшей мере часть вины за сложившуюся ситуацию лежит на самой Земле? Иными словами, мы подошли к следующему моему вопросу: не допустило ли наше правительство грубейший дипломатический просчет, распространив свою приснопамятную ноту, в которой осуждало намерения планет Внеземелья еще до того, как они высказали эти намерения на Межпланетной Конференции?
    
— Думаю, их намерения уже тогда были предельно ясны.
    
— Прошу прощения, сэр, но я присутствовал на конференции. К тому моменту, когда была выдвинута нота, отношения между делегатами планет практически зашли в тупик. Представители Реи и Тефиды резко возражали против введения экономических санкций против Земли, и существовал значительный шанс, что Аврора со своим блоком потерпит поражение. Нота правительства Земли в один миг перечеркнула эту возможность.
    
— Так какой вопрос вы хотели мне задать, мистер Кейлин?
    
— Принимая во внимание все изложенное мной, считаете ли вы выдвинутую правительством Земли ноту преступной ошибкой дипломатии, которую теперь можно исправить лишь политикой разумного улаживания разногласий, или нет?
    
— А вы не стесняетесь в выражениях. Впрочем, я не могу прямо ответить на ваш вопрос, поскольку не согласен с вашей главной предпосылкой. Мне с трудом верится, что делегаты могли вести себя так, как вы утверждаете. Во-первых, общеизвестно, как на планетах Внеземелья гордятся тем, что частота душевных расстройств, психозов и даже сравнительно незначительных личностных отклонений в их обществе практически равна нулю. Один из их наиболее весомых аргументов против Земли — что психиатров у нас и так больше, чем сантехников, а нам все равно не хватает. Делегаты представляют собой цвет их столь психически уравновешенного общества. И вы хотите, чтобы я поверил, будто эти полубоги в пылу полемики отступились от своих убеждений и коренным образом изменили экономическую политику пятидесяти миров разом? Я не могу представить, что они способны на столь ребяческое и несерьезное поведение и потому вынужден утверждать, что все предпринятые ими действия были вызваны не какой бы то ни было нотой правительства Земли, а какими-то более глубинными соображениями.
    
— Но я собственными глазами видел, какое воздействие она на них оказала, сэр. Не забывайте, их отчитали, и притом, как они это расценили, в недопустимых выражениях, неполноценные люди. Нет никаких сомнений, сэр, что в целом обитатели Внеземелья являются исключительно психически уравновешенными людьми, несмотря на весь ваш сарказм, но их отношение к Земле представляет собой слабое место в этой уравновешенности.
    
— Вы задаете мне вопросы или защищаете расистские взгляды и политику Внеземелья?
    
— Хорошо. Если вы считаете, что нота правительства Земли не нанесла никакого вреда, какую пользу она могла принести? Зачем вообще было ее выдвигать?
    
— Думаю, мы имели полное право представить на суд галактического общественного мнения наш взгляд на ситуацию. Полагаю, эта тема себя уже исчерпала. Перейдем к вашему следующему вопросу. Это уже последний, верно?
    
— Последний. Не так давно было объявлено, что земное правительство будет принимать строгие меры против тех, кто занимается контрабандной торговлей. Как это согласуется с мнением правительства о том, что ухудшение торговых отношений пагубно сказывается на благоденствии Земли?
    
— Наша главная забота — сохранение мира, а не сиюминутное благоденствие. Планеты Внеземелья ввели определенные торговые ограничения. Мы их не одобряем и считаем глубоко несправедливыми. Тем не менее мы подчинимся им, чтобы ни одна планета не могла заявить, что мы ухватились за первый же подвернувшийся предлог развязать военные действия. Кстати, я имею удовольствие сообщить, что за прошлый месяц пять кораблей, путешествующих под флагом Земли без законного на то основания, были пойманы за контрабандной переправкой техники из Внеземелья на Землю. Их товар был конфискован, а члены экипажей взяты под стражу. Это — доказательство наших добрых намерений.
    
— Эти корабли были из Внеземелья?
    
— Да. Но путешествовали под флагом Земли.
    
— А арестованные — граждане планет Внеземелья?
    
— Думаю, да. Однако они нарушили не только наши законы, но и законы Внеземелья и тем самым дважды лишились своих межпланетных прав. Мне кажется, на этом интервью лучше завершить.
    
— Но это же…
    
Ровно в этот миг передача оборвалась. Конец последнего предложения Кейлина не услышал никто, кроме Морено. Звучали они так:
    
— …означает войну!
    
Однако Луис Морено больше не был в эфире. Он натянул перчатки, улыбнулся и многозначительно пожал плечами, выражая полнейшее равнодушие.
    
Этого уже никто не видел.
    
    
Заседание Собрания Авроры все еще тянулось. Франклин Мейнард до предела вымотался и на миг отключился. Он посмотрел на сына, которого впервые видел во флотской форме.
    
— По крайней мере, ты знаешь, что должно произойти, верно?
    
В ответе юноши не прозвучало ни усталости, ни страха — ничего, кроме полной убежденности.
    
— Наконец-то, папа!
    
— Значит, тебя ничто не смущает? Ты не считаешь, что мы попались на их удочку?
    
— Какая разница? Земле конец.
    
Мейнард покачал головой.
    
— Но ты отдаешь себе отчет, что нас подталкивают к несправедливости? Граждане Внеземелья, которых они держат под арестом, нарушили закон. Земля в своем праве.
    
Юноша нахмурился.
    
— Надеюсь, ты не собираешься делать подобные заявления на Собрании, папа? По-моему, Земля не имела никакого права так поступать. Ну ладно, допустим, они действительно занимались контрабандой. Это все потому, что кое-кто из внеземлян готов платить за земное продовольствие по ценам черного рынка. Если бы у землян было хотя бы немного здравого смысла, они могли бы закрыть на это глаза, и всем было бы хорошо. Если они на каждом углу трезвонят, как им необходимо торговать с нами, почему бы не принять к этому какие-то меры? И вообще, по-моему, нам не пристало оставлять честных аврориан или любых других внеземлян в лапах этих обезьян. Если их не отдают добром, мы отобьём их силой. Иначе никто из нас больше не сможет чувствовать себя в безопасности.
    
— Я вижу, ты нахватался где-то распространенных нынче взглядов.
    
— Это мои собственные взгляды. И если они распространенные, то это потому, что они имеют смысл. Земля хочет войны? Что ж, она ее получит.
    
— Да, но почему они хотят войны, а? Зачем им нас подталкивать? Вся наша экономическая политика последних месяцев была направлена лишь на то, чтобы заставить их изменить свою позицию, не прибегая к военным действиям.
    
Он разговаривал сам с собой, но сын ответил ему неопровержимым аргументом:
    
— Мне все равно, почему они хотели войны. Теперь они ее получили, и мы их разобьем.
    
Мейнард вновь подключился к Собранию, но в тот миг, когда комнату снова огласил гул прений, его кольнула мысль, что в этом году земной люцерны не будет. Ему стало жалко молока. Даже мясо теперь почему-то казалось не таким вкусным…
    
Вотум был принят ранним утром. Аврора объявила войну. К рассвету в нее вступило большинство стран аврорианского блока.
    
    
Впоследствии эта война вошла в учебники истории под именем Трехнедельной. За первую неделю аврорианские войска заняли несколько астероидов, лежащих за границей орбиты Плутона, а к началу третьей недели основная масса флота Земли была практически полностью разгромлена в бою с аврорианским флотом, в численном выражении уступавшим земному более чем вчетверо. Было это внутри орбиты Сатурна.
    
После этого объявления войны от еще сохранявших нейтралитет планет Внеземелья посыпались, как горох из мешка.
    
Через двадцать одни сутки без двух часов от начала войны Земля капитулировала.
    
Условия мирного договора обсуждали между собой планеты Внеземелья. Земле предоставили только подписать его. Договор был необычный, возможно, даже единственный в своем роде, и перед лицом беспрецедентного унижения все многомиллионное население Земли в полном составе словно проглотило язык от гнева и стыда, слишком сильного, чтобы можно было выразить его словами.
    
Пожалуй, наиболее любопытный комментарий к условиям упомянутого мирного договора прозвучал по аврорианскому видео два дня спустя после его опубликования. Выдержку из него можно привести здесь:
    
«…Ни на Земле, ни внутри ее нет ничего такого, что было бы необходимым или желанным во Внеземелье. Все стоящее, что когда-либо было на Земле, покинуло ее в лице наших пращуров.
    
Они зовут нас детьми матери-Земли, но это не так, поскольку мы потомки той Земли, которой больше не существует, Земли, которую мы забрали с собой. Сегодняшняя Земля доводится нам в лучшем случае дальней родственницей. И не более того.
    
Нужны ли нам их ресурсы? Да им самим всего не хватает. Можем ли мы воспользоваться их промышленностью или наукой? Они находятся при последнем издыхании из-за оторванности от наших. Можем ли мы пустить в ход их людские ресурсы? От одного нашего робота толку больше, чем от целого их десятка. Нужна ли нам хотя бы сомнительная слава господства над ними? В этом нет никакой славы. Беспомощные и бестолковые, они будут нам лишь обузой. Они будут только попусту растрачивать наши собственные продовольственные, трудовые и административные ресурсы.
    
Как видим, они не в состоянии дать нам ничего, кроме места, которое они занимают в наших умах. Они не в состоянии снять с нас никакое бремя, кроме самих себя. Они не могут принести нам никакой пользы, кроме как своим отсутствием.
    
Именно по этой причине условия мирного договора были установлены в таком виде. Мы не желаем им зла, так что пусть им остается их родная Солнечная система. Пусть живут в ней с миром. Пусть строят свою судьбу, как считают нужным, а мы не потревожим их даже намеком на свое присутствие. Но за это мы хотим от них мира. За это мы хотим строить свое будущее, как мы считаем нужным. Поэтому мы не желаем их присутствия. И с этой целью флот Внеземелья будет патрулировать границы Солнечной системы, а на отдаленных астероидах будут размещены наши военные базы, чтобы мы могли быть уверены, что они не вторгнутся на нашу территорию.
    
Между нами не будет ни торговли, ни дипломатических отношений, ни сообщения, ни связи. Они отгорожены, заперты, герметично запечатаны. У нас здесь новая вселенная, в которой человек сотворен заново, высший человек…
    
Нас спрашивают: а что же будет с Землей? Отвечаем: это проблема Земли. Рост населения можно сдерживать. Ресурсы можно использовать эффективно. Экономическую систему можно перестроить. Мы знаем это, потому что нам это удалось. Если у них ничего не получится, пусть они повторят судьбу динозавров и освободят место другим.
    
Пусть лучше они освободят место другим, чем вечно требовать его для себя!»
    
    
Эрнест Кейлин потерянно сказал с видеоэкрана:
    
— Теперь мы предоставлены самим себе. Для нас нет ни Вселенной, ни прошлого — только Земля и будущее.
    
Вечером с ним снова связался Луис Морено, и еще до рассвета Кейлин выехал в столицу.
    
    
В чопорной официальной обстановке президентского дворца присутствие Морено казалось неуместным. Он снова был простужен и то и дело шмыгал носом.
    
Кейлин поглядывал на него с пугающей его самого враждебностью, пальцы у него сводило от желания сомкнуть их на горле бывшего посла. Наверное, зря он приехал… Впрочем, что толку об этом думать; распоряжения были недвусмысленными. Если бы он не приехал сам, его привезли бы силой.
    
Новоиспеченный президент устремил на него проницательный взгляд.
    
— Вам придется пересмотреть свое отношение ко мне, Кейлин. Я знаю, что вы считаете меня одним из могильщиков Земли — кажется, именно так вы выразились вчера вечером? — но вы должны спокойно меня выслушать. Сомневаюсь, чтобы сейчас, когда вы еле сдерживаете ваш гнев, вы были в состоянии услышать меня.
    
— Я услышу все, что вы намерены мне сказать, господин президент.
    
— Что ж, внешняя любезность — уже кое-что. Это вселяет надежду. Или вы считаете, что за этим помещением ведется видеонаблюдение?
    
Кейлин только вскинул брови.
    
— Его нет, — сказал Морено, — Мы с вами совершенно одни. При нашем разговоре не должен никто присутствовать, иначе как прикажете сообщить вам, что вам предстоит быть избранным на пост президента в соответствии с конституцией, которую в данный момент разрабатывают? Что-то не так?
    
Он усмехнулся при виде потрясенного выражения на побледневшем лице Кейлина.
    
— А, не верите. Что ж, теперь вы уже не можете отказаться. Не пройдет и часа, как вы все поймете.
    
— Я буду президентом? — выдавил Кейлин чужим, севшим голосом. Потом добавил, уже тверже: — Вы сошли с ума.
    
— Нет. Не я. Скорее они там. В своем Внеземелье.
    
В глазах, в лице, в голосе Морено вдруг появилась какая-то недобрая решимость, которая заставляла мгновенно позабыть, что перед тобой маленький обезьяноподобный человечек с вечной простудой. Ты уже не замечал морщинистого покатого лба. Ты не помнил ни о лысеющей голове, ни о мешковатой одежде. Оставался лишь ясный проницательный взгляд и металл в голосе. Их не заметить было невозможно.
    
Морено приблизился и заговорил, все жарче и жарче, и Кейлин слепо пошарил за спиной в поисках кресла.
    
— Да, — сказал Морено, — Они. Небожители. Полубоги. Неприступные сверхлюди. Сильная и прекрасная раса господ. Они сошли с ума. Но лишь мы на Земле догадываемся об этом.
    
Вы ведь слышали о Тихоокеанском проекте. Знаю, что слышали. Вы как-то раз упомянули о нем в разговоре с Сельони и назвали его фикцией. Но он не фикция. И в нем нет практически никакого секрета. На самом деле единственный связанный с ним секрет заключался в том, что в нем не было практически никакого секрета.
    
Вы далеко не дурак, Кейлин. Вы просто никогда не задумывались над всем этим хорошенько. И все же вы напали на след. Вы почуяли его. Как это вы сказали, когда брали у меня интервью? Что-то насчет того, что отношение внеземлян к землянам — единственный изъян в их былой психической уравновешенности. Так, да? Ну или как-то в этом духе? Ну ладно, хорошо! Уже тогда вам была известна первая треть Тихоокеанского проекта, и в ней не было никакого секрета, не так ли?
    
Задайтесь вопросом, Кейлин: что испытывает типичный аврорианин по отношению к типичному землянину? Чувство превосходства? Пожалуй, это первое, что приходит в голову. Но скажите мне, Кейлин, если бы он действительно чувствовал себя высшим существом, по-настоящему высшим, неужели ему было бы так необходимо постоянно привлекать к этому вопросу такое внимание? Что это за превосходство, если его нужно постоянно подкреплять определениями вроде «обезьяны», «недочеловеки», «полуживотные», «земляшки» и тому подобными? Тут нет ничего общего со спокойной внутренней уверенностью в собственном превосходстве. Вы часто разбрасываетесь эпитетами в адрес земляных червей? Нет, здесь что-то не то.
    
Или давайте подойдем к этому вопросу с другой стороны. Почему туристы из Внеземелья останавливаются в специальных отелях, перемещаются в замкнутых машинах и подчиняются строгим, пусть и неписаным, правилам, запрещающим все внешние контакты? Чего они так боятся? Загрязнения? Тогда странно, что они не боятся есть нашу еду, пить наше вино и курить наш табак.
    
Видите ли, Кейлин, во Внеземелье нет психиатров. Наши сверхлюди, по их собственным уверениям, слишком хорошо адаптировались. Но здесь, на Земле, как говорится, психиатров больше, чем сантехников, и никто из них не испытывает недостатка в пациентах. Так что это мы, а не они, знаем правду о комплексе превосходства, которым страдают внеземляне, и знаем, что это всего лишь отчаянная реакция на невыносимое чувство вины.
    
Вы не считаете, что такое возможно? Вы качаете головой, как будто с чем-то не согласны. Вам не кажется, что горстка людей, которая заграбастала себе всю Галактику, в то время как миллиарды их соплеменников задыхаются от недостатка места, непременно должна испытывать подсознательное чувство вины? И раз уж они не захотели делить добычу, единственный способ, которым они могут оправдать свое поведение в собственных глазах, это попытаться убедить себя, что земляне все- таки неполноценны, что они не заслуживают Галактики, что там, на планетах Внеземелья, была создана раса новых людей, а мы здесь — всего лишь презренные остатки былой расы, которая должна вымереть, подобно динозаврам, благодаря действию неумолимых законов природы?
    
О, если бы им удалось убедить себя в этом, они больше не чувствовали бы за собой вины, а чувствовали бы одно лишь превосходство. Вот только ничего у них не выходит. Приходится постоянно распалять себя, постоянно напоминать себе об этом, постоянно укреплять это чувство. И все равно получается не совсем убедительно.
    
Но лучше всего было бы, если бы им удалось сделать вид, будто Земли с ее населением не существует вовсе. Поэтому, когда оказываешься на Земле, необходимо избегать землян, иначе вам может стать не по себе оттого, что они не производят впечатления достаточно неполноценных людей. Вместо этого они иногда производят впечатление обездоленных, и ничего больше. Или, того хуже, они могут даже показаться умными — что, кстати, и произошло со мной на Авроре.
    
Время от времени среди внеземлян появлялся кто-нибудь вроде Мореану, способный признать чувство вины и не бояться говорить об этом вслух. Он утверждал, что Внеземелье в долгу перед землянами, и потому был для нас опасен. Если бы все остальные прислушались к нему и предложили Земле означенную поддержку, это могло бы заставить их избавиться от чувства вины, и тогда в долгосрочной перспективе Земля осталась бы без помощи. Поэтому мы окольными путями устранили Мореану и расчистили дорогу тем, кто был непреклонен и отказывался признать свою вину и чью реакцию можно было точно предсказать и использовать ее в наших целях.
    
К примеру, выставить им надменную ноту, на которую они автоматически ответят бесполезным эмбарго и тем самым лишь подадут нам идеальный повод для войны. После этого нужно быстренько проиграть войну, и раздраженные сверхлюди надежно отгородятся от вас. Никаких сношений, никаких контактов. Вас больше не существует, некому действовать им на нервы. Правда, просто? И все получилось как нельзя лучше.
    
Кейлин наконец-то обрел дар речи, поскольку Морено умолк и дал ему собраться с мыслями.
    
— Вы хотите сказать, что все это было подстроено? Вы намеренно спровоцировали войну с целью изолировать Землю от всей остальной Галактики? Вы отправили наш флот на верную гибель, потому что вам нужно было поражение? Да вы просто чудовище, вы… вы… вы…
    
Морено нахмурился.
    
— Успокойтесь, пожалуйста. Я не так прост, как вам кажется, и я отнюдь не чудовище. По вашему мнению, войну можно так просто взять и развязать? Нет, ее необходимо заботливо подготавливать, направлять в нужное русло и подталкивать к нужному финалу. Да если бы нас вынудили сделать первый шаг, если бы мы стали агрессорами, если бы ответственность в силу каких-либо причин легла на нас, внеземляне оккупировали бы Землю и поработили бы ее. Понимаете, они больше не чувствовали бы себя виноватыми, если бы мы совершили какое-нибудь преступление против них. Равно как если бы наше сопротивление затянуло войну или нанесло бы им существенный ущерб, они тоже вполне могли бы переложить вину на нас.
    
Но ничего этого не произошло. Мы просто арестовали аврорианских контрабандистов, причем действовали строго в рамках своих прав. Им волей-неволей пришлось объявить нам войну, поскольку лишь таким образом они могли сохранить чувство своего превосходства, которое, в свою очередь, защищало их от мук сознания своей вины. А мы быстро сдались. Во всей войне едва ли погиб хотя бы один аврорианин. Чувство вины укоренилось в них еще глубже и в результате привело в точности к такому мирному договору, как и предсказывали наши психиатры.
    
Что же касается того, что мы послали людей на гибель, на любой войне это обычное дело — и необходимость. Необходимо было вести сражение, и, естественно, не обошлось без потерь.
    
— Но почему? — исступленно перебил его Кейлин, — Почему? Почему? Почему вы находите какой-то смысл в этой тарабарщине? Что мы приобрели? Какую пользу нам может принести сложившаяся ситуация?
    
— Приобрели? Вы спрашиваете, что мы приобрели? Да всю Вселенную! Что до сих пор нам мешало? Вы знаете, что было нужно Земле последние несколько столетий. Вы сами не так давно весьма убедительно изложили это Сельони. Нам нужно общество, основанное на позитронных роботах, и техника, основанная на атомной энергии. Нам нужно химическое производство пищи и ограничение рождаемости. Ну и что всему этому мешало, а? Всего лишь вековые традиции, согласно которым роботов считали злом, потому что когда-то давно они лишали людей работы, а контроль над рождаемостью объявляли просто-напросто убийством нерожденных детей, и так далее. Но хуже всего то, что всегда существовала лазейка — эмиграция, доступная или желанная.
    
Но теперь нам некуда эмигрировать. Мы застряли здесь. Хуже того, мы потерпели унизительное поражение от горстки людей со звезд и получили навязанный нам унизительный мирный договор. Какой землянин не будет гореть желанием отомстить, пусть и подсознательно? Инстинкт самосохранения нередко отступает перед неукротимым желанием поквитаться.
    
В этом и заключается вторая треть Тихоокеанского проекта — в признании желания отомстить. Проще некуда.
    
Откуда мы знаем, что пойдет так, как я описал? Да оттуда, что этому не счесть примеров в истории. Нанеси поражение государству, но не уничтожай его полностью, и через одно-два-три поколения оно станет сильнее прежнего. Почему? Потому что месть заставляет идти на такие жертвы, на которые никогда не пошел бы ради простого завоевания.
    
Задумайтесь! В первый раз римляне одержали победу над Карфагеном сравнительно легко, тогда как во второй едва сами не потерпели поражения. Всякий раз, когда Наполеон наносил поражение очередной коалиции европейских государств, он закладывал фундамент для новой, разбить которую с каждым разом становилось все сложнее и сложнее, пока на восьмой раз не сокрушили его самого. Шесть лет ушло на то, чтобы нанести поражение германскому королю Вильгельму, и еще шесть неизмеримо более страшных лет — чтобы остановить его последователя, Гитлера.
    
Вот видите! До сих пор Земле нужно было изменить свой образ жизни лишь ради большего удобства и счастья. Подобные мелочи всегда могут подождать. Но теперь она должна измениться ради мести, а месть ждать не будет. А я хочу этих перемен ради них самих.
    
Вот только… я не из тех людей, кто способен повести за собой других. Мое имя запятнано тенью прошлогодней неудачи и будет оставаться запятнанным до тех пор, когда в далеком будущем, много лет спустя после того, как я обращусь в прах, Земля не узнает правду. Но вы… вы и вам подобные всегда прокладывали дорогу к новым горизонтам. Вы поведете по ней других. На это может уйти сотня лет. Возможно, лишь внуки тех, кто пока еще даже не родился на свет, увидят конец пути. Но вы, по крайней мере, увидите его начало.
    
— Э-э… что вы сказали?
    
Кейлин примерил на себя эту мечту. Казалось, он видит ее в туманной дали — новую, возрожденную Землю. Но для этого требовалась слишком кардинальная перемена в умах. Невозможно было произвести ее так сразу. Он покачал головой.
    
— Даже если все, что вы сказали, правда, почему вы считаете, что планеты Внеземелья допустят подобные перемены? Я уверен, что они будут наблюдать за нами, обнаружат зреющую опасность и пресекут ее в зародыше. Вы станете утверждать обратное?
    
Морено запрокинул голову и беззвучно расхохотался.
    
— Но у нас осталась еще третья, и последняя, треть Тихоокеанского проекта, заключительная, неочевидная и парадоксальная треть…
    
Внеземляне именуют людей Земли жалкими отбросами великой расы, но мы — люди Земли. Понимаете, что это значит? Мы живем на планете, на которой на протяжении миллиарда лет жизнь — жизнь, венцом которой стало Человечество, — приспосабливалась к изменяющимся условиям. Не существует ни единой микроскопической части Человека, ни единого крошечного движения его мысли, в основе которого не лежала бы какая-либо незаметная грань физического строения Земли, или биологического строения других земных форм жизни, или социологического строения окружающего его общества.
    
Человеку в настоящем его виде ни одна другая планета не заменит Землю.
    
Внеземляне самым своим теперешним существованием всецело обязаны тому, что на их планеты были перенесены частички Земли. Туда переправили почву, растения, животных, людей. Они живут в окружении искусственно созданных земных ландшафтов, которые содержат в себе, к примеру, все те же самые микроскопические следы кобальта, цинка и меди, какие можно найти на Земле. Они окружают себя земными бактериями и водорослями, которые обладают способностью вырабатывать эти микроэлементы в точности в таком виде и в точности в таком количестве, как нужно.
    
И они поддерживают такую ситуацию постоянным импортом — импортом роскоши, как они это называют, — с Земли.
    
Но у себя на планетах, несмотря даже на привозную земную почву, уложенную поверх коренной породы, они не в состоянии помешать дождям идти, а рекам — течь, поэтому происходит неизбежное, пусть и медленное, смешение с туземной почвой, неизбежное столкновение земных почвенных бактерий с туземными, да и воздействие чужой атмосферы и солнечной радиации совершенно иного типа тоже играет свою роль. Земные бактерии исчезают или видоизменяются. Это, в свою очередь, приводит к изменениям в растительном мире. Потом — в животном.
    
Эти изменения не так уж значительны, нет. Растения не способны стать ядовитыми или потерять свою питательную ценность ни за день, ни за год, ни за десять. Но жители Внеземелья уже ощущают исчезновение или изменение микроэлементов, отвечающих за то неуловимое ощущение, которое мы называем «тем самым вкусом». Все уже зашло слишком далеко.
    
И пойдет еще дальше. Знаете ли вы, что на Авроре, к примеру, в основе протоплазмы половины известных науке видов туземных бактерий лежат фторуглеродные, а не углеводородные соединения? Можете себе представить, насколько чужеродна для человека такая среда обитания?
    
В общем, на протяжении двух десятилетий земные бактериологи и физиологи изучали различные формы жизни планет Внеземелья — это была единственная по-настоящему засекреченная часть Тихоокеанского проекта — и сделали вывод, что у перевезенных с Земли живых организмов уже начинают проявляться определенные изменения на субклеточном уровне. Даже у людей.
    
Вот ведь какой парадокс. Внеземляне с их непробиваемым расизмом и негибкой генетической политикой последовательно избавляются от всех детей, которые выказывают признаки адаптации к новым условиям жизни, являющиеся сколько-нибудь заметным отклонением от нормы. Они поддерживают — должны поддерживать, у них такой образ мышления — искусственный критерий «здорового» человечества, основанный на биохимии Земли, а не их собственных планет.
    
Но теперь, когда Земля отрезана от них, теперь, когда к ним не просочится ни щепотки земной почвы, ни единого живого организма с Земли, изменения начнут наслаиваться одно на другое. Пойдут болезни, повысится смертность, станет появляться на свет больше детей с врожденными уродствами…
    
— И тогда? — спросил Кейлин, внезапно захваченный этой речью.
    
— Тогда? Ну, они же обожают естественные науки, а глупости вроде биологии за ненадобностью оставили нам. И они не в состоянии отказаться от чувства собственного превосходства и своих жестких стандартов человеческого совершенства. Они не заметят перемен, пока бороться с ними не станет слишком поздно. Не все мутации видны невооруженным взглядом, и все чаще будут звучать протесты против косных общественных устоев Внеземелья. Им обеспечено столетие природных и общественных потрясений, во время которых им будет не до нас.
    
А для нас наступит столетие обновления и возрождения, и в конце его мы будем иметь дело с внешней Галактикой, умирающей или изменившейся. В первом случае мы создадим вторую Земную империю, только устроенную мудрее и разумнее предыдущей, империю, которая будет зиждиться на сильной и обновленной Земле.
    
Во втором случае нам придется иметь дело с десятком, двумя или даже всеми пятьюдесятью планетами Внеземелья, на каждой из которых будет свое, немного отличное от других человечество. Пятьдесят гуманоидных рас, больше не объединенных в коалицию против нас, каждая из которых будет все лучше и лучше адаптироваться к жизни на своей планете и обладать склонностью атавистически любить Землю, считать ее великой матерью-прародительницей.
    
Расизм отомрет, потому что реальностью человечества станет многообразие, а не единообразие. Каждый тип человека будет обитать в своем собственном мире, который никогда не сможет заменить любой другой мир и на котором никогда не сможет жить любой другой вид. И можно будет заселять другие, новые миры, на которых станут появляться все новые и новые типы людей, пока не окажется, что в этом гигантском плавильном котле мать-Земля в конце концов дала рождение не просто Земной, но Галактической империи.
    
— Вы так уверенно все это предсказываете, — восхитился Кейлин.
    
— Ну, по-настоящему уверенным нельзя быть ни в чем, в этом сходятся все лучшие умы Земли. На этом пути могут возникнуть непредвиденные препятствия, но преодолевать их предстоит уже нашим внукам. Мы же благополучно справились с первой частью нашей задачи и теперь приступим ко второй. Вливайтесь в наши ряды, Кейлин.
    
Кейлин мало-помалу склонялся к мысли, что, пожалуй, этот Морено вовсе не такое уж и чудовище…
    
    
Перевод И. Тетериной.
    
   
   
    
     
ТУПИК[6]
    
    
     
Один лишь раз в истории Галактики была открыта разумная раса негуманоидов.
     
Лигурн Виер. Исторические эссе
    
    
     
      
Глава 1
     
     
От кого: Бюро Внешних Провинций
     
Кому: Людану Антиоху, старшему государственному администратору, А-8
     
Тема: Назначение на административную должность, именуемую «гражданский инспектор Цефея-18», согласно нижеследующим основаниям
     
Основания:
     
а) Постановление Совета № 2515 года 971-го Галактической Империи «Назначение должностных лиц Административной службы. Порядок и пересмотр назначений»;
     
б) Императорский указ Я-2374 от 243/975 Г. И.
     
     
1. Согласно основанию (а) вы назначаетесь на должность, поименованную в графе «Тема». Полномочия гражданского инспектора Цефея-18 распространяются на негуманоидных подданных Императора, проживающих на планете в условиях автономии согласно основанию (б).
     
2. В обязанности должностного лица, поименованного в графе «Тема», входит общий контроль за внутренними делами негуманоидов, координация деятельности учрежденных правительством исследовательских и контрольных комиссий, а также представление полугодовых отчетов обо всех аспектах жизни негуманоидов.
     
К. Морили, директор БюВнеПров 12/977 Г. И.
     
     
Людан Антиох внимательно выслушал собеседника и вежливо помотал своей круглой головой:
     
— Друг мой, я и рад бы помочь, но вы оседлали не ту лошадку. Ваш вопрос нужно решать в самом Бюро.
     
Томор Заммо откинулся на спинку кресла, яростно потер крючковатый нос, проглотил то, что намеревался сказать, и спокойно ответил:
     
— Логично, но непрактично. Я не могу сейчас лететь на Трантор. Вы — представитель Бюро на Цефее-18. Неужели вы совершенно бессильны?
     
— Видите ли, я хоть и гражданский инспектор, но обязан проводить здесь политику Бюро.
     
— Прекрасно! — вышел из себя Заммо, — Тогда скажите мне наконец, в чем заключается политика Бюро! Я возглавляю научно-исследовательскую комиссию, учрежденную непосредственно самим Императором и обладающую неограниченными правами. И тем не менее гражданские власти на каждом шагу ставят мне палки в колеса, твердя, как попугаи, в свое оправдание о пресловутой «политике Бюро». Что это за политика и с чем ее едят? Кто-нибудь может объяснить мне по-человечески?
     
Антиох устремил на ученого безмятежно-невинный взор:
     
— Насколько я могу судить — прошу учесть, что это не официальное заявление, а потому не пытайтесь поймать меня на слове, — политика, проводимая Бюро, заключается в том, чтобы обращаться с негуманоидами как можно более человечно.
     
— В таком случае какое право они имеют…
     
— Ш-ш-ш! Не надо повышать голос. Видите ли, его императорское величество — гуманист и последователь философского учения Аврелия. Между прочим, ни для кого не секрет, что Император самолично установил здешние порядки. И уверяю вас, политика Бюро самым тщательнейшим образом следует монаршим установлениям. Сами понимаете, что плыть против такого течения я не в силах.
     
— Что ж, милый мой, — тяжелые веки физиолога еле заметно дрогнули, — со своими настроениями долго вы на этой должности не продержитесь. Нет, я не собираюсь вышибать вас из кресла, ничуть не бывало. Оно само из-под вас ускользнет, потому что такими методами вы ничего не достигнете!
     
— Вот как? Отчего же? — Маленький, кругленький и розовенький, Антиох обычно с большим трудом изображал на своем толстощеком лице что-либо помимо веселой и дружелюбной приветливости — но сейчас оно было серьезно.
     
— Вы здесь недавно. А я давно! — хмуро ответил Заммо. — Вы не против, если я закурю? — Он небрежно подпалил кончик дешевой крепкой сигары и сказал, как отрезал: — Гуманности здесь не место, администратор. Вы обращаетесь с негуманоидами как с людьми, а это до добра не доведет. И вообще, я не люблю слова «негуманоиды». Они животные.
     
— Они разумны, — мягко возразил Антиох.
     
— Ну, значит, разумные животные. Полагаю, эти два понятия не являются взаимоисключающими. Как бы там ни было, а двум разумным расам в одном пространстве не ужиться.
     
— Вы предлагаете их истребить?
     
— Нет, Галактика меня побери! — Ученый взмахнул сигарой. — Я предлагаю относиться к ним как к объектам изучения, и не более. Мы многое могли бы узнать у этих животных, если бы нам позволили. И не только узнать, но и — подчеркиваю! — незамедлительно использовать полученные знания во благо человечества. Вот в чем заключается подлинная гуманность! Мы можем облагодетельствовать весь род людской, если уж вас так волнует этот бесхребетный культ Аврелия!
     
— Какие конкретно познания вы имеете в виду?
     
— Да какие угодно — хотя бы химию, например. Полагаю, вы уже наслышаны об их успехах в области химии?
     
— Да, — признал Антиох, — Я просмотрел большинство отчетов о негуманоидах, опубликованных за последние десять лет. Надеюсь, отчеты будут поступать и впредь.
     
— Хм… Что ж, тогда мне остается лишь добавить, что химиотерапией они владеют в совершенстве. Я собственными глазами видел, как благодаря их пилюлям срастаются сломанные кости — вернее, то, что заменяет им кости. Пятнадцать минут и перелома как не бывало! Конечно, их лекарства для людей чистый яд, по крайней мере большинство. Но если нам удастся раскрыть механизм действия пилюль на негуманоидов, то есть на животных…
     
— Да, да. Я понимаю, насколько это важно.
     
— Неужели? Приятно слышать. А кроме того, нас интересует странный способ общения этих животных.
     
— Вы имеете в виду телепатию?
     
— Телепатия! Телепатия! Телепатия! — процедил физиолог сквозь зубы, — С таким же успехом можете назвать это колдовством. О телепатии никто не знает ровным счетом ничего, кроме самого слова «телепатия». Какой у нее механизм действия? Какая физиология, физика? Я и рад бы узнать, да не могу. Политика Бюро не дозволяет — если, конечно, я вас послушаюсь!
     
Антиох поджал губки:
     
— Но… Простите, доктор, я вас не понимаю. Кто вам мешает? Гражданская администрация не препятствует научному исследованию негуманоидов. Я, разумеется, не могу отвечать за действия своего предшественника, но со своей стороны…
     
— Я не говорю о прямом вмешательстве. Но, клянусь Галактикой, администратор, нам препятствует самый дух вашей системы. Вы заставляете нас обращаться с животными как с людьми. Вы позволили им выбрать себе вождя, вы не вмешиваетесь в их внутренние дела, вы нянчитесь с ними, наделяете их так называемыми правами, как их понимает аврелианская философия! Я не могу договориться с их вождем.
     
— Почему?
     
— Потому что он отказывается развязать мне руки. Он не позволяет проводить опыты над животными без их собственного добровольного согласия. Нам удалось заполучить двух-трех добровольцев — это же курам на смех! Какие тут могут быть исследования!
     
Антиох беспомощно пожал плечами.
     
— К тому же, — продолжал Заммо, — мы не сможем узнать ничего стоящего о строении мозга, о физиологии и химическом составе этих животных, если нам не позволят их препарировать, не дадут проводить опыты с питанием и медицинскими препаратами. Сами знаете, администратор, научные исследования — штука жестокая. В них нет места гуманности.
     
Людан Антиох с сомнением потер пальцем подбородок.
     
— Неужели нельзя обойтись без жестокости? Негуманоиды — безвредные создания. И конечно же, препарировать… По-моему, неплохо бы вам хоть немного изменить свое к ним отношение. Сдается мне, вы их терпеть не можете. Я хочу сказать, вряд ли стоит смотреть на них свысока…
     
— Свысока! Я вам не нытик-социопсихолог, на которых нынче пошла такая мода! Если для решения проблемы требуется препарировать животное, ни в жизнь не поверю, что ее можно решить методом «правильного индивидуального подхода». Пусть хоть весь мир перевернется — не поверю!
     
— Ну и напрасно. Между прочим, все администраторы выше класса А-4 в обязательном порядке проходят социопсихологическую подготовку.
     
Заммо вытащил изо рта изжеванную сигару, выдержал долгую презрительную паузу и сунул сигару обратно.
     
— Тогда почему бы вам не испробовать свое искусство на вашем собственном Бюро? У меня есть кое-какие связи в Имперском суде, и с их помощью…
     
— Поймите, я не имею права указывать Бюро, что ему делать, по крайней мере впрямую. Генеральная стратегия не входит в мою компетенцию, ее вырабатывает Бюро. Но… знаете, мы могли бы попробовать, так сказать, обходной маневр. — Администратор еле заметно улыбнулся, — Тактический маневр.
     
— То есть?
     
Антиох многозначительно поднял указательный палец, а другой ладонью легонько похлопал по кипе связанных серых папок, громоздившихся рядами на полу возле его кресла.
     
— Я просмотрел большую часть отчетов. Скучновато, конечно, но там попадаются и интересные факты. Например: когда, как вы думаете, родился последний негуманоидный младенец на Цефее-18?
     
Заммо ответил, не задумываясь:
     
— Не знаю. И знать не хочу.
     
— А вот Бюро захочет. На Цефее-18 не было ни одного новорожденного за последние два года — то есть с тех пор, как не- гуманоидов переселили на эту планету. Вы можете объяснить почему?
     
Физиолог пожал плечами.
     
— Слишком много потенциальных факторов. Необходимо исследование.
     
— Хорошо. Допустим, вы напишете отчет…
     
— Отчет? Я их штук двадцать уже настрочил!
     
— Напишите еще один. Обратите внимание Бюро на нерешенные проблемы. Подчеркните, что необходимо изменить методику исследований. Сделайте особый упор на проблему рождаемости. Бюро не осмелится ее проигнорировать. Если негуманоиды вымрут, кому-то придется держать ответ перед Императором. Видите ли…
     
Заммо вперил в инспектора подозрительный мрачный взгляд.
     
— Вы полагаете, они клюнут?
     
— Я работаю на Бюро вот уже двадцать семь лет. И знаю их всех как облупленных.
     
— Я подумаю об этом.
     
Заммо встал и вышел из кабинета, хлопнув дверью.
     
Позже физиолог сказал своему коллеге:
     
— Он бюрократ до кончиков ногтей. Закопался по уши в бумажках и не смеет высунуть оттуда даже кончик носа. Сам он ничего не решит, но если мы его подтолкнем, может, что и получится.
     
     
От кого: Административный Центр Управления Цефея-18
     
Кому: БюВнеПров
     
Тема: Проект внешних провинций № 2563, часть 2: «Координация научных исследований негуманоидов на Цефее-18»
     
Основания:
     
а) Письмо БюВнеПров Цеф-Н-КМ/дг 100132 ог 302/975 Г. И.
     
б) Письмо АдЦУ-Цеф-18 AA-JIA/мн от 140/977 Г. И.
     
Приложение:
     
1. Отчет Научной группы-10, отделение физики и биохимии: «Физиологические характеристики негуманоидов Цефея-18, часть II», датированный 172/977 Г. И.
     
     
1. «Приложение 1» пересылается в БюВнеПров для ознакомления с информацией. Считаем своим долгом подчеркнуть, что в разделе 12 (параграфы 1—16) «Приложения 1» предлагается изменить настоящую политику БюВнеПров по отношению к негуманоидам с целью облегчения проведения физических и химических исследований, ведущихся в настоящее время в рамках основания (а).
     
2. Считаем необходимым обратить внимание Бюро на то, что в основании (б) уже обсуждалась возможность изменения методов исследований и что АдЦУ-Цеф-18 по-прежнему считает такое изменение преждевременным. Тем не менее АдЦУ-Цеф-18 предлагает включить в проект БюВнеПров вопрос о рождаемости негуманоидов ввиду несомненной важности данной проблемы, изложенной в разделе 5 «Приложения 1», и возложить ответственность за решение упомянутого вопроса на АдЦУ-Цеф-18.
     
Л. Антиох, инсп. АдЦУ-Цеф-18 174/977 Г. И.
     
     
От кого: БюВнеПров
     
Кому: АдЦУ-Цеф-18
     
Тема: Проект внешних провинций № 2563: «Координация научных исследований негуманоидов на Цефее-18»
     
Основание:
     
а) Письмо АдЦУ-Цеф-18 АА-ЛА/мн от 174/977 Г. И.
     
1. В ответ на предложение, выдвинутое в параграфе 2 основания (а), сообщаем: вопрос о рождаемости негуманоидов не может подлежать компетенции АдЦУ-Цеф-18. В связи с предположением НаучГруппы-10 о том, что бесплодие негуманоидов может быть обусловлено недостатком определенных химических веществ в составе пищевых продуктов, ответственность за все исследования в данной области возложить на НаучГруппу-10 как на наиболее компетентный орган.
     
2. Методы исследований, проводимых НаучГруппами, должны неукоснительно соответствовать текущим директивам, изложенным в проекте, поименованном в графе «Тема». Никаких изменений в политике не предусматривается.
     
К. Морили, директор БюВнеПров 186/977 Г. И.
    
    
     
      
Глава 2
     
     
Из-за своей гуттаперчевой гибкости и худобы репортер казался еще выше, чем был на самом деле. Звали его Густив Баннерд, и он обладал не только репутацией, но и дарованием — две эти вещи, вопреки представлениям расхожей морали, не так уж тесно взаимосвязаны.
     
Людан Антиох смерил репортера недоверчивым взглядом:
     
— Нет смысла отрицать, вы совершенно правы. Но отчет Научной группы был строго конфиденциальным. Не понимаю, как…
     
— Утечка информации, — бесстрастно отозвался Баннерд. — Сведения всегда просачиваются.
     
Антиох, откровенно озадаченный, нахмурил румяное личико:
     
— Значит, мне придется заткнуть дыру, через которую они просачиваются. Я не могу пропустить вашу статью. Все упоминания о претензиях Научной группы должны быть вырезаны. Вы и сами это понимаете, разве не так?
     
— Нет. — Баннерд был по-прежнему невозмутим, — Это важная информация. И у меня есть свои права, подтвержденные Императорским указом. Я полагаю, Император должен быть в курсе того, что здесь творится.
     
— Но здесь ничего не творится! — отчаянно воскликнул Антиох, — Ваши домыслы не имеют под собой оснований. Бюро не собирается менять свою политику, я же показывал вам письма!
     
— Вы считаете, что сумеете противостоять давлению Заммо? — насмешливо поинтересовался репортер.
     
— Думаю, да. Если буду уверен, что он не прав.
     
— Если! — все так же спокойно проговорил Баннерд. И вдруг взорвался: — Антиох, эти негуманоиды — настоящее чудо, в Империи нет больше ничего подобного! Правительство не в состоянии по достоинству оценить, каким сокровищем оно владеет! Чиновники уничтожают это сокровище! С негуманоидами обращаются как с животными…
     
— Право же… — неуверенно начал Антиох.
     
— Только не говорите мне про Цефей-18! Это типичный зоосад! Хорошо оборудованный зоосад, где ваши живодеры-ученые дразнят несчастных цефеидов, просовывая палки между прутьями. Да, вы бросаете им кусочки мяса, но вы заперли их в клетки. Я знаю, что говорю! Я пишу о них статьи вот уже два года. Я, можно сказать, почти живу среди них…
     
— Но Заммо говорит…
     
— Заммо! — В устах репортера это прозвучало как ругательство.
     
— Заммо говорит, — не сдавался Антиох, — что мы, наоборот, слишком нянчимся с ними — они, мол, животные, а мы обращаемся с ними как с людьми.
     
Впалые щеки репортера застыли, словно маска.
     
— Сам он животное, ваш Заммо. Поклонник науки! Поменьше бы таких поклонников! Вы читали труды Аврелия? — неожиданно поинтересовался Баннерд.
     
— М-м… Да. Насколько я знаю, Император…
     
— Император к нам благоволит. Не то что его предшественник, который преследовал нас и травил.
     
— Не понимаю, к чему вы клоните.
     
— Негуманоиды многому могут нас научить. Понимаете? Не тому, чем озабочен Заммо и его команда, — не химии и не телепатии. Научить образу жизни, образу мышления. У них нет преступности, нет отбросов общества. Кто-нибудь пытался изучить их философию? Или поставить эту проблему перед социальной инженерией?
     
Антиох задумался, складки на пухлом лице его разгладились.
     
— Интересная мысль. Вот настоящая задача для психологов…
     
— Вздор! Психологи в большинстве своем шарлатаны. Они умеют ставить проблемы, но их решения никуда не годятся. Тут нужны братья во Аврелии, философские мужи…
     
— Но послушайте, мы же не можем превратить Цефей-18 в объект… в объект метафизического изучения!
     
— Почему нет? Еще как можем.
     
— Но каким образом?
     
— Прекратите все свои жалкие потуги превратить цефеидов в подопытных кроликов. Позвольте им создать свою социальную структуру без вмешательства человека. Предоставьте им неограниченную независимость, и пусть философские учения свободно взаимодействуют друг с другом…
     
— Такое невозможно сделать за один день, — нервно возразил Антиох.
     
— Но начать-то можно!
     
— Что ж, я не вправе запретить вам попробовать, — медленно проговорил администратор. Глаза его подернулись дымкой задумчивости, голос зазвучал доверительно: — Однако вы сами испортите себе всю игру, если опубликуете отчет Научной группы-10 и обвините ученых в отсутствии гуманности. Ученые — народ влиятельный.
     
— Мы, философы, тоже.
     
— Да, но существует более легкий путь. Не стоит метать в них громы и молнии. Просто намекните, что Научная группа не справляется с решением возложенных на нее задач. Намекните без эмоций, пусть читатели сами делают выводы. К примеру, напишите о проблеме рождаемости — это же безумно важная проблема! Нынешнее поколение негуманоидов может оказаться последним, несмотря на все усилия ученых. Подчеркните, что к этому вопросу нужен иной, философский подход. Можете выбрать любую проблему, какую — решайте сами. — Антиох встал, обворожительно улыбаясь: — Только, заклинаю вас Галактикой, не поднимайте шума! К чему вам лишние кривотолки?
     
— Возможно, вы и правы, — сухо, не отвечая на улыбку, отозвался Баннерд.
     
Позже репортер написал коротенькое письмецо своему другу:
     
«Он, вне всякого сомнения, неумен. В голове полная каша, а в жизни нет никакой путеводной идеи. Абсолютно некомпетентен как специалист. Но умеет лавировать, приспосабливаться, склонен к компромиссам и скорее пойдет на уступки, чем будет стоять непрошибаемой скалой. Это качество может быть полезным для нас. Твой брат во Аврелии».
     
     
От кого: АдЦУ-Цеф-18
     
Кому: БюВнеПров
     
Тема: Статьи о рождаемости негуманоидов на Цефее-18
     
Основания:
     
а) Письмо АдЦУ-Цеф-18 АА-ЛА/мн от 174/977 Г. И.
     
б) Императорский указ Я-2374 от 243/975 Г. И.
     
Приложения:
     
1- Г. Статья Баннерда, место написания Цефей-18, дата 201/ 977 Г. И.
     
2- Г. Статья Баннерда, место написания Цефей-18, дата 203/ 977 Г. И.
     
     
1. Бесплодие негуманоидов на Цефее-18, о котором сообщалось в основании (а), стало предметом обсуждения в галактической прессе. Статьи по данному вопросу прилагаются для ознакомления («Приложения 1 и 2»). Хотя упомянутые статьи основываются на данных, считающихся секретными и не подлежащими разглашению, репортер в ответ на вопрос об источнике информации сослался на право свободы печати, подтвержденное основанием (б).
     
2. В связи с невозможностью избежать публичной огласки и неизбежностью непонимания со стороны общественности просим БюВнеПров дать указания о дальнейшей политике в области проблемы бесплодия негуманоидов.
     
Л. Антиох, инсп. АдЦУ-Цеф-18 209/977 Г. И.
     
     
От кого: БюВнеПров
     
Кому: АдЦУ-Цеф-18
     
Тема: Исследование рождаемости негуманоидов на Цефее-18
     
Основания:
     
а) Письмо АдЦУ-Цеф-18 АА-ЛА/мн от 209/977 Г. И.
     
б) Письмо АдЦУ-Цеф-18 АА-ЛА/мн от 174/977 Г. И.
     
     
1. Вменить в обязанность АдЦУ-Цеф-18 исследовать причины и изыскать меры для предотвращения нежелательного падения рождаемости, упомянутого в основаниях (а) и (б). В связи с этим утвердить проект «Исследование рождаемости негуманоидов на Цефее-18», которому ввиду особой важности проблемы присвоить приоритетный разряд «АА».
     
2. Присвоить проекту номер 2910; ассигнования выделять с расчетного счета № 18/78.
     
К. Морили, директор БюВнеПров 223/977 Г. И.
    
    
     
      
Глава 3
     
     
Если пребывание в стенах экспериментального центра Научной группы-10 и улучшило настроение Томора Заммо, то дружелюбия оно ему не прибавило ни на грош. Антиох, брошенный хозяином, одиноко стоял перед застекленной стеной, за которой простиралась главная полевая лаборатория.
     
Лаборатория представляла собой обширную площадку с теми же природными условиями, что были теперь на всем Цефее-18, — крайне неприятными для исследователей, но естественными для исследуемых. Сухой, насыщенный кислородом воздух и раскаленный песок плавились в ослепительно белом солнечном сиянии. Посреди этого пекла по одному или парочками сидели, съежившись, кирпичного цвета негуманоиды — жилистые, со сморщенной, свисающей складками кожей.
     
Из лаборатории вынырнул Заммо, жадно напился воды и посмотрел на гостя.
     
— Хотите туда зайти? — спросил он. Под носом у физиолога блестели капельки пота.
     
— Нет, благодарю вас, — Антиох решительно помотал головой, — Какая там сейчас температура?
     
— Сто двадцать в тени, если бы там была тень. А они жалуются, что им холодно. Сейчас начнется водопой — полюбуйтесь, если есть желание.
     
Струя воды выстрелила вверх из фонтана, расположенного в центре площадки. Приземистые фигурки, поднявшись на ноги, запрыгали наперегонки и сгрудились у фонтана, отпихивая друг друга. Прямо из середины лица у них выскочили длинные и гибкие кожаные трубочки, которые устремлялись в струю, а затем появлялись оттуда, усеянные каплями воды.
     
Так продолжалось довольно долго. Тела негуманоидов разбухли, обвисшие кожаные складки разгладились. Существа осторожно отступали от фонтана, засовывая питьевые трубочки в розовую сморщенную плоть над широким безгубым ртом, пока не втянули их внутрь окончательно.
     
— Животные! — презрительно сказал Заммо.
     
— И часто они пьют? — спросил Антиох.
     
— Да сколько захотят! Мы их поим каждый день, но они могут обходиться без воды целую неделю, если припрет. Они запасают воду под кожей. А по вечерам едят — они же еще и вегетарианцы.
     
Круглое личико Антиоха расплылось в улыбке:
     
— Приятно, что ни говори, увидеть все своими глазами. Надоело без конца читать отчеты.
     
— Да? — рассеянно бросил Заммо. И спросил: — А у вас какие новости? Что пишут голубенькие мальчики с Трантора?
     
Антиох уклончиво пожал плечами:
     
— Жаль, что вы сами не можете слетать в Бюро. Поскольку Император благоволит к аврелианам, гуманность нынче превыше всего. Да вы и сами знаете. — Администратор помолчал немного, нерешительно жуя губу, — Но проблему рождаемости передали-таки в ведение АдЦУ, и не просто так, а с приоритетом «двойное А».
     
Заммо пробурчал что-то себе под нос.
     
— Надеюсь, вы понимаете, — продолжал Антиох, — что проект рождаемости отныне приобретает преимущество перед всеми прочими исследованиями, проводимыми на Цефее-18. Это очень важный проект.
     
Антиох повернулся к стеклянной стене и вдруг без всякого перехода спросил:
     
— Вам не кажется, что они несчастны?
     
— Несчастны! — Слово прогремело подобно взрыву.
     
— Ну, я хочу сказать, они чувствуют себя не в своей тарелке, — торопливо поправился Антиох. — Вы понимаете? Трудно ведь абсолютно точно воссоздать условия среды, так мало зная о ее обитателях.
     
— Скажите, вы хоть раз видели ту планету, откуда мы их забрали?
     
— Я читал отчеты…
     
— Отчеты! — Безграничное презрение. — А я ее видел! Наша полевая лаборатория может казаться вам пустыней, но для них это просто райские кущи. Еды и питья хоть отбавляй — чего еще надо? Мы подарили им целую планету с растительностью и водными потоками взамен голых гранитных и кремниевых скал, где они с трудом выращивали в пещерах грибы, а воду выпаривали из гипсовых глыб. Да они там вымерли бы в ближайшее десятилетие, если б мы их не спасли! Несчастны? Га-а-ах! Если они несчастны, значит, они просто неблагодарные твари, хуже всяких животных!
     
— Может, вы и правы. Но знаете, у меня есть одна идея…
     
— Какая еще идея? — Заммо достал сигару.
     
— Надеюсь, она окажется небесполезной для вас. Почему бы вам не попробовать более активно вовлечь негуманоидов в свои исследования? Дайте им возможность проявить себя. В конце концов, у них высокоразвитая наука, в ваших отчетах постоянно об этом говорится. Поставьте перед ними какую-нибудь задачу, пусть решают…
     
— Какую именно?
     
— Ну… — Антиох растерянно развел руками. — Да неважно какую, лишь бы на пользу дела. Например, космические корабли. Отведите негуманоидов в рулевую рубку и понаблюдайте за реакцией.
     
— Зачем? — резко спросил Заммо.
     
— Да затем, что их реакция на инструменты и приборы, предназначенные для человека, может о многом вам рассказать. И в то же время так вы гораздо быстрее завоюете их расположение. У вас появится куда больше добровольцев, если они заинтересуются тем, что делают.
     
— Ваша психологическая подготовка дает себя знать. Хм-м… Звучит довольно заманчиво… Надо будет обмозговать. Но даже если я соглашусь, кто меня пустит с этими животными в рубку звездолета? В моем личном распоряжении нет ни единого корабля, а при одной только мысли о том, сколько сил придется положить, чтобы пробить все бюрократические препоны, мне просто дурно становится.
     
Антиох задумался, слегка наморщив лобик.
     
— Ну, это не обязательно должны быть звездолеты… Но если идея вам по душе, вы можете предложить ее Бюро от своего имени. Напишите отчет — авторитетно, так, как вы умеете, — а я со своей стороны постараюсь привязать его к проекту рождаемости. Под проект с двойной литерой «А» можно получить все, что угодно, и без особых проблем.
     
— Что ж, посмотрим, — Заммо, несмотря на явную заинтересованность, не смягчился ни на йоту, — А сейчас мне пора. У меня эксперимент по основному обмену веществ в самом разгаре. Я подумаю над вашим предложением. В нем что-то есть.
     
     
От кого: АдЦУ-Цеф-18
     
Кому: БюВнеПров
     
Тема: Проект внешних провинций № 2910, часть 1: «Исследование рождаемости негуманоидов на Цефее-18»
     
Основание:
     
а) Письмо БюВнеПров Цеф-Н-КМ/кар 115097 от 223/977 Г. И.
     
Приложение:
     
1. Отчет НаучГруппы-10, отделение физики и биохимии, датированный 220/977 Г. И., часть 15
     
     
1. «Приложение 1» пересылается в БюВнеПров для ознакомления с информацией.
     
2. Особое внимание просим обратить на раздел 5 (параграф 3) «Приложения 1», содержащий заявку на предоставление в распоряжение НаучГруппы-10 космического корабля с целью проведения исследований, одобренных БюВнеПров. АдЦУ-Цеф-18 считает, что упомянутые исследования могут внести большой вклад в работу, проводимую ныне в рамках проекта, поименованного в графе «Тема» и утвержденного основанием (а). Принимая во внимание приоритетность вышеозначенного проекта, просим рассмотреть заявку НаучГруппы незамедлительно.
     
Л. Антиох, инсп. АдЦУ-Цеф-18 240/977 Г. И.
     
     
От кого: БюВнеПров
     
Кому: АдЦУ-Цеф-18
     
Тема: Проект внешних провинций № 2910: «Исследование рождаемости негуманоидов на Цефее-18»
     
Основание:
     
а) Письмо АдЦУ-Цеф-1 8 АА-ЛА/мн от 240/977 Г. И.
     
     
1. В ответ на запрос, содержащийся в «Приложении 1» основания (а), передать в распоряжение АдЦУ-Цеф-18 учебный корабль АН-Р-2055 с целью проведения исследований над не- гуманоидами на Цефее-18 в рамках проекта, поименованного в графе «Тема», а также прочих проектов, утвержденных Бюро.
     
2. Настоятельно рекомендуем всеми возможными способами ускорить работу над вышеупомянутым проектом.
     
К. Морили, директор БюВнеПров 251/977 Г. И.
    
    
     
      
Глава 4
     
     
Маленькое красно-коричневое существо явно чувствовало себя неуютно, хотя и всячески старалось это скрыть. Оно зябко куталось в теплую хламиду — а между тем в кабинете стояла такая жара, что от людей в летних рубашках пар валил клубами.
     
— Немного сыро для меня, но при столь низкой температуре сырость легче переносится, — тщательно выбирая слова, пронзительным голосом пропищало существо.
     
— Крайне признателен вам за любезный визит, — улыбнулся Антиох. — Я сам собирался к вам в гости, но ваша атмосфера для меня — непосильное испытание… — Улыбка сделалась извиняющейся.
     
— Ну что вы, не стоит благодарности. Вы, чужепланетные человеки, сделали для нас больше, чем мы когда-либо сумели сделать для себя сами. Небольшие неудобства, которые мне нетрудно претерпеть, — лишь малая толика, коей мы способны возместить наш неоплатный долг.
     
Речь цефеида была уклончивой, словно он подбирался к своим мыслям в обход, со стороны, или почитал прямой разговор верхом неприличия.
     
Густив Баннерд, сидевший в углу комнаты, забросив одну длинную ногу на другую, проворно застрочил в блокноте и спросил:
     
— Вы не против, если я запишу вашу беседу?
     
Цефеид мельком взглянул на журналиста.
     
— Я не против.
     
Антиох же продолжал оправдываться:
     
— Это не просто светский визит, сэр. Ради светской беседы я не стал бы подвергать вас таким неудобствам. Но нам необходимо обсудить жизненно важные вопросы, а вы ведь вождь своего народа.
     
— Мне приятно, что намерения ваши благи, — кивнул цефеид. — Продолжайте, пожалуйста.
     
Администратор только что не извивался всем телом — так усердно старался покорректнее облечь свои мысли в слова.
     
— Это вопрос деликатный, — сказал он, — и я никогда не осмелился бы вынести его на обсуждение, не имей он такого… э-э… животрепещущего значения. Я всего лишь чиновник — так сказать, рупор правительства…
     
— Мой народ считает чужепланетное правительство благожелательным правительством.
     
— Да, конечно, оно благожелательно. Именно поэтому мое правительство весьма обеспокоено фактом отсутствия рождаемости у вашего народа.
     
Антиох прервался, встревоженно ожидая реакции, но реакции не последовало. Лицо цефеида было неподвижно, лишь слегка подрагивали морщинки в том месте, где была спрятана питьевая трубка.
     
— Мы не решались поставить перед вами этот вопрос, — продолжал Антиох, — ибо он касается чрезвычайно интимных вещей. Невмешательство в личную жизнь — основной принцип моего правительства, и мы изо всех сил старались самостоятельно найти разгадку, не тревожа вас и ваш народ. Но, вынужден признать, мы…
     
— Потерпели неудачу? — закончил цефеид, видя нерешительность Антиоха.
     
— Вот именно. Во всяком случае, мы не нашли никаких фатальных ошибок в системе воссоздания природных условий вашей родной планеты, правда, условия эти пришлось смягчить, дабы сделать их более пригодными для жизни. Наши ученые считают, будто всему виной недостаток каких-то химических веществ. Поэтому я прошу вас о добровольной помощи. Ваш народ далеко обогнал нас в области биохимии. Конечно, если вы не в состоянии или не желаете нам помочь…
     
— Нет-нет, я могу помочь! — Было похоже, что цефеид обрадовался. Его гладкий безволосый череп со свисающими складками кожи наморщился, выражая непонятные людям эмоции, — Никто из нас и помыслить не мог, что вы, чужепланетные человеки, будете озабочены этим вопросом. Ваша озабоченность лишний раз подтверждает ваши благие намерения. Мир, созданный вами, мы находим прекрасным. Это настоящий рай по сравнению с нашей родной планетой. О таких природных условиях нам приходилось лишь слышать в легендах о Золотом веке…
     
— Тогда…
     
— Есть одно обстоятельство. Боюсь, вы не сумеете понять. Наивно ожидать, чтобы две разумные расы могли мыслить одинаковыми категориями.
     
— Я попытаюсь понять.
     
Голос цефеида смягчился, в нем отчетливо зазвучали напевные, нежные полутона:
     
— На своей родной планете мы вымирали. Но мы боролись. Многие достижения нашей науки, развивавшейся в течение всей истории, более длительной, чем ваша, были утеряны безвозвратно. Многие, но не все — возможно, оттого, что в основе нашей науки лежала биология, а не физика, как у вас. Ваш народ открыл новые формы энергии и устремился к звездам. Наш народ сделал открытия в области психологии и психиатрии и построил общество, свободное от болезней и преступности.
     
Нет смысла спорить о том, какое из двух направлений развития более похвально, но нет также и никаких сомнений насчет того, какое из них оказалось более удачным. Все, что могла сделать биология в нашем умирающем мире, лишенном источников энергии и жизненно важных ресурсов, — это облегчить процесс умирания.
     
И все-таки мы боролись. В последние столетия мы усиленно работали над разгадкой секрета атомной энергии, и вот недавно перед нами забрезжила надежда, что мы сможем оторваться от поверхности планеты, державшей нас в плену, и улететь к звездам. Вернее, к ближайшей звезде, всего за двадцать световых лет, и то не зная, существует ли у нее планетная система, и предполагая, что, скорее всего, не существует.
     
Но любой жизни присущ инстинкт, не позволяющий ей сдаваться, даже если дальнейшая борьба представляется бессмысленной. К тому времени нас осталось пять тысяч. Всего пять тысяч! И мы построили свой первый космический корабль — экспериментальный и наверняка обреченный на неудачу. Но мы уже разбирались в принципах движения и навигации, мы разработали маршрут…
     
Повисла тяжелая пауза. Маленькие черные глазки цефеида затуманились от воспоминаний.
     
Из угла внезапно раздался голос репортера:
     
— И тут явились мы?
     
— И тут явились вы, — согласился цефеид, — И все сразу переменилось. Энергии нам давали сколько хочешь, только попроси. Новый мир, уютный и удобный, прямо-таки идеальный мир, нам подарили даже без всякой просьбы. Свои социальные проблемы мы давно решили сами, а более трудную проблему окружающей среды за нас неожиданно решили вы, и не менее успешно.
     
— Ну и?.. — подбодрил цефеида Антиох.
     
— Ну и… что-то в этом было неправильное. Наши предки столетиями бились над проблемой полетов к звездам, а звезды, как выяснилось, давно уже были вашей собственностью. Мы боролись за жизнь, а вы просто взяли и преподнесли ее нам в подарок. Нам не за что больше бороться. И стремиться тоже больше не к чему. Вселенная принадлежит вашей расе.
     
— Но эта планета — ваша, — ласково возразил Антиох.
     
— Из милости. Как дар. Она не наша по праву.
     
— По-моему, вы заслужили ее.
     
Цефеид устремил на собеседника пристальный взгляд:
     
— У вас добрые намерения, но, боюсь, вы не понимаете. Нам некуда идти из подаренного вами мира. Мы зашли в тупик. Жизнь — это борьба, а ее у нас отняли. Жизнь потеряла для нас интерес. Мы сознательно не производим потомства. Таким образом, мы решили сами убраться с вашей дороги.
     
     
Антиох машинально снял с подоконника флюорошар и крутанул его. Объемистая, трехфутового диаметра разноцветная сфера завертелась, отражая потоки света, и невероятно легко и грациозно поплыла по воздуху.
     
— Значит, вы не видите другого выхода? Только бесплодие?
     
— Мы могли бы попытаться бежать, — прошептал цефеид, — но куда? В Галактике нет для нас места. Она принадлежит вам.
     
— Да, если вы хотите быть независимыми, то ближе Магеллановых Облаков места вам не найти. Магеллановы Облака…
     
— Но вы не пустите туда нас одних. Хотя у вас благие намерения, я знаю.
     
— Да, мы печемся о вашем благе, а потому не можем вас отпустить.
     
— У вас превратное представление о том, что для нас благо.
     
— Возможно. И все-таки… может, вы попытаетесь смириться? В вашем распоряжении целая планета.