1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 
— Получше? — протянула она. — Какое же?
    
— Поехать на войну в Шри-Ланку.
    
Она сжала губы, приготовившись дать резкий ответ, но я поднял руки, сдаваясь, и добавил:
    
— Я шучу, Карла. Не лезь в бутылку. Мне действительно сделали такое предложение, но я не знаю… Ну, ты понимаешь.
    
Она расслабилась и улыбнулась.
    
— Да. Я просто отвыкла от твоих шуточек.
    
— А почему ты решила пригласить меня сейчас?
    
— А почему бы нет?
    
— Это не ответ, Карла.
    
— О’кей, — вздохнула она, взглянув на меня, и опустила взгляд на песчаные узоры, которые плел морской бриз. — Наверное… Наверное, я хотела попробовать, не получится ли у нас что-нибудь вроде того, что было в Гоа.
    
— А как же… Джит? — спросил я, не поддаваясь на провокацию. — И как он относится к тому, что ты отправляешься на поиски Халеда?
    
— Мы живем каждый сам по себе, делаем, что хотим, и ездим, куда хотим.
    
— Довольно… беспечное заявление, — заметил я, с трудом подыскав слово, которое не звучало бы оскорбительно. — Дидье сказал, что Джит сделал тебе предложение.
    
— Ну да, — ответила она спокойно.
    
— И…?
    
— И что?
    
— И ты собираешься принять его предложение? Ты выйдешь за него?
    
— Думаю, выйду.
    
— Почему?
    
— А почему бы и нет?
    
— Ты повторяешься.
    
— Прости, — вздохнула она с усталой улыбкой. — Я действительно привыкла в последнее время совсем к другому обществу. Ты спрашиваешь, почему я выхожу за Джита? Он хороший парень, молодой, здоровый и богатый. Черт, я думаю, что потрачу его деньги с бóльшим толком, чем он.
    
— Иначе говоря, ты готова умереть от любви к нему.
    
Она засмеялась, но потом, внезапно посерьезнев, повернулась ко мне. Глаза ее в бледном лунном свете были как листья кувшинок после дождя; ее длинные волосы чернели как камни в лесной реке, и при прикосновении к ним казалось, что ты пропускаешь сквозь пальцы саму ночь; губы, мягкие, как лепестки камелии, были согреты секретным шепотом, а свет зажигал на них сверкающие звезды. Она была прекрасна. Я любил ее. Я все еще любил ее — сильно, упрямо, но в сердце у меня был холод. Та беспомощная, мечтательная любовь, которая воспаряла к небесам и проваливалась в бездну, прошла. И в этот миг… холодного обожания — наверное, так это следовало назвать — я почувствовал, что власть, которую она надо мной имела, тоже ушла в прошлое. Или даже больше, эта ее власть, ее сила перешла в меня, стала моей силой. Все козыри были у меня на руках. И мне захотелось узнать наконец всю правду. Я не был согласен безропотно принять, просто как данность, все, что было между нами. Я хотел знать все.
    
— Почему ты не сказала мне, Карла?
    
Она мучительно вздохнула и, вытянув ноги, зарылась ступнями в песок. Наблюдая за тем, как он маленькими каскадами обтекает ее ноги, она монотонно проговорила, как будто сочиняла письмо ко мне — или, может быть, вспоминала когда-то написанное, но так и не отправленное.
    
— Я знала, что ты спросишь меня об этом, и, наверное, поэтому так долго не хотела встречаться с тобой. Я спрашивала людей о тебе и не пряталась, но до сегодняшнего дня не предпринимала никаких шагов, чтобы встретиться, потому что… знала, что ты задашь этот вопрос.
    
— Если тебе это как-то поможет ответить, — прервал я ее, — то могу сказать, что я знаю: это ты сожгла Дворец мадам Жу.
    
— Это Гани тебе сказал?
    
— Гани? Нет. Я сам догадался.
    
— Гани устроил это для меня. Это был последний раз, когда я говорила с ним.
    
— Я в последний раз говорил с ним за час до его смерти.
    
— Он ничего не сказал тебе о ней? — спросила она, очевидно, надеясь, что хоть что-то ей не надо рассказывать самой.
    
— О мадам Жу? Нет, ни слова.
    
— Мне он много чего рассказал… О том, что я не знала. Наверное, это его рассказы довели меня до точки. Он сказал, что она послала Раджана следить за тобой и навела на тебя копов после того, как он сообщил ей, что мы занимались с тобой любовью. Я всегда ненавидела ее, но это было той каплей, которая переполнила чашу терпения… Она не могла допустить, чтобы у нас с тобой все получилось, чтобы мне было хорошо. Гани был обязан мне кое-чем, я напомнила ему об этом, и он организовал беспорядки. Пожар был что надо. Я сама участвовала в поджоге.
    
Она замолчала, сжав зубы и глядя на свои ноги в песке. В глазах ее отражались дальние огоньки. Я представил себе, как должны были выглядеть эти глаза, когда в них горело пламя того пожара.
    
— О том, что случилось в Штатах, я тоже знаю, — сказал я, выдержав паузу.
    
Она быстро подняла голову и внимательно посмотрела на меня.
    
— Лиза, — сказала она. Я не ответил. Она тут же поняла, как это умеют женщины, все, чего никак не могла знать, и улыбнулась. — Это хорошо: Лиза и ты. Ты с Лизой. Это… замечательно.
    
На моем лице не выразилось ничего, и ее улыбка растаяла; она опять опустила взгляд на песок.
    
— Тебе приходилось убивать человека, Лин?
    
— Когда именно? — спросил я, гадая, что она имеет в виду: Афганистан или наше недавнее сражение с Чухой.
    
— Когда-нибудь?
    
— Нет.
    
— Я рада, — громко выдохнула она. — Хорошо бы…
    
Она опять замолчала. Издали до нас доносился шум праздника, радостный смех, перекрывавший рев духового оркестра. Рядом с нами музыка океана лилась потоком на податливый берег, а пальмы у нас над головой трепетали на освежающем ветру.
    
— Когда я пришла туда… в его дом, в его комнату, он стоял и улыбался мне. Он был… рад видеть меня. И на какую-то секунду я отказалась от задуманного, мне показалось, что все прошло. Но тут я увидела в его улыбке… нечто грязное. Он сказал: «Я знал, что тебе захочется прийти еще раз…» — что-то вроде этого. И он… стал проверять, закрыты ли двери и окна, чтобы нас не накрыли…
    
— Не надо, Карла…
    
— Когда он увидел пистолет, стало совсем плохо, потому что он начал… не молить о пощаде, нет, а просить прощения. И мне было ясно: он прекрасно понимал… что он сделал со мной, какое зло мне причинил. Это было нестерпимо. А потом он умер. Крови было не так уж много — я думала, будет гораздо больше. Может быть, добавилось потом. А больше я ничего не помню до тех пор, пока не очнулась в самолете рядом с Кадером.
    
Она успокоилась. Я подобрал свернутую спиралью раковину, заостренную на конце. Я сжимал ее в кулаке, пока наконечник не проткнул мне кожу, и тогда отбросил на песчаную рябь у воды. Подняв голову, я увидел, что она смотрит на меня, сосредоточенно нахмурившись.
    
— Что ты хочешь знать? — спросила она напрямую.
    
— Почему ты никогда не говорила мне о Кадербхае?
    
— Тебе нужна голая правда?
    
— Разумеется.
    
— Я не могла тебе доверять, — сказала она, не глядя на меня. — Нет, не так. Я не знала, могу ли я тебе доверять. Но теперь я, пожалуй, знаю, — я могла довериться тебе с самого начала.
    
— О’кей, — произнес я, не разжимая губ.
    
— Я пыталась сказать тебе. Я пыталась удержать тебя в Гоа — ты знаешь это.
    
— Все было бы иначе… — бросил я, но затем вздохнул точно так же, как она, и сказал спокойнее: — Все могло бы быть иначе, если бы ты сказала, что работаешь на него, что ты завербовала меня для него.
    
— Я тогда убежала… уехала в Гоа, потому что мне… стало тошно. Дело в том, что эта затея с Сапной… была моей. Ты знал это?
    
— Нет! О Господи, Карла…
    
Глаза ее сузились, когда она увидела жесткое и разочарованное выражение моего лица.
    
— Не убийства, разумеется, — добавила Карла. Ее, по-видимому, шокировало то, что я счел ее способной замышлять кровавые злодеяния. — Это Гани повернул все таким образом. Для того, чтобы переправлять контрабанду в Бомбей и из Бомбея, им нужна была помощь людей, которые не хотели ее предоставлять. Моя идея заключалась в том, чтобы придумать общего врага, Сапну, и заставить всех сообща бороться с ним. Сапна должен был лишь расклеивать листовки, писать граффити, взрывать поддельные бомбы и создать тем самым впечатление, что действует опасный популистский лидер. Но Гани считал, что этого недостаточно, что надо запугать публику, и для этого начал совершать все эти убийства…
    
— И тогда ты уехала в Гоа.
    
— Да. Знаешь, где я впервые услышала об убийствах, о том, как Гани исказил мою идею? В вашей Небесной деревне, куда ты водил меня на ланч. Твои друзья говорили об этом. Я была потрясена. Я пыталась остановить это, но все было бесполезно. И тут Кадер вдруг сказал мне, что ты в тюрьме и тебе придется оставаться там, пока он не добьется от мадам Жу того, что ему надо. И тогда же он велел мне… поработать с одним молодым пакистанским генералом. Мы уже встречались с ним по делам, и я ему нравилась. И я… работала с ним, пока это надо было Кадеру, в то время как ты был в тюрьме. А затем я просто… бросила все это. С меня было довольно.
    
— Но потом ты вернулась к нему.
    
— Я пыталась уговорить тебя остаться в Гоа со мной.
    
— Почему?
    
— Что значит «почему»? — Она нахмурилась; вопрос, казалось, раздражал ее.
    
— Почему ты пыталась уговорить меня остаться?
    
— Разве это не очевидно?
    
— Нет. Извини, но не очевидно. Ты любила меня, Карла? Я не имею в виду, так, как я тебя, но хоть сколько-нибудь? Ты любила меня хоть немного?
    
— Ты мне нравился.
    
— Ну да, ну да…
    
— Но это правда! Ты мне нравился больше, чем кто-либо другой. Для меня это совсем немало, Лин.
    
Я молчал, сжав зубы и отвернувшись. Выждав несколько секунд, она продолжила:
    
— Я не могла сказать тебе о Кадере, Лин. Не могла. Это было бы все равно, что предать его.
    
— Ну да, а предать меня — это запросто…
    
— Черт побери, Лин, это не было предательством, все было по-другому. Если бы ты остался со мной в Гоа, мы вместе вышли бы из игры, но даже тогда я не могла бы сказать тебе. Да и какое это имеет теперь значение? Ты не захотел остаться со мной, и я думала, что никогда больше тебя не увижу. А потом Кадер прислал мне известие, что ты убиваешь себя героином в притоне у Гупты и что я нужна ему, чтобы вытащить тебя оттуда. Поэтому я вернулась и опять стала работать на него.
    
— И все-таки я не понимаю, Карла.
    
— Чего ты не понимаешь?
    
— Сколько времени ты работала на него и на Гани до того, как началась эта заварушка с Сапной?
    
— Около четырех лет.
    
— Значит, ты должна была видеть немало из того, что творилось, — или, по крайней мере, слышать об этом. Ты неизвестно ради чего работала на бомбейскую мафию, или, точнее, на эту гребаную группировку, точно так же, как и я. Ты ведь знала, что они убивают людей, знала еще до того, как Гани свихнулся на этой своей расчлененке. Почему же… после всего этого на тебя так подействовали убийства, которые совершал Сапна? Вот чего я не понимаю.
    
Она пристально изучала меня. Я знал, что она достаточно умна, чтобы видеть, что побуждает меня бомбардировать ее этими вопросами. И хотя я старался замаскировать свою недоверчивость, усеянную колючками ригористического осуждения, я понимал, что она почувствовала это в моем тоне. Когда я закончил свою вопросительно-обвинительную речь, она хотела ответить мне сразу же, но затем сделала паузу, словно решила изменить свой ответ.
    
— Ты полагаешь, — произнесла она наконец, хмурясь с некоторым удивлением, — что я тогда уехала в Гоа, потому что… ну, раскаивалась, что ли, в том, что я делала и в чем участвовала?
    
— А ты не раскаивалась?
    
— Нет. Я раскаивалась, и раскаиваюсь до сих пор, но совсем не в этом. Я уехала потому, что не испытывала никаких чувств в связи с убийствами, которые совершал Сапна. Меня поначалу… ошеломило то, что Гани повернул это таким образом. Я была против этого. Я считала, что это глупо и только принесет нам лишние неприятности. Я пыталась уговорить Кадера отказаться от этой затеи. Но я ничего не чувствовала, даже когда они убили Маджида. А я ведь знаешь, я любила старика. Он был в некотором смысле лучше их всех. Но я ничего не чувствовала, когда он умер, точно так же, как я ничего не чувствовала, когда Кадер сказал, что ему приходится держать тебя в тюрьме, где тебя избивают. Ты мне нравился, больше всех, кого я знала, но я не страдала из-за этого, не испытывала никаких сожалений. Я как бы понимала, что это необходимо и просто обстоятельства сложились так неудачно, что это случилось с тобой. Но я ничего не чувствовала, и именно это заставило меня бросить все.
    
— А как же в Гоа? Ты же не можешь сказать, что и там ничего не чувствовала?
    
— Да, конечно. Я верила, что ты найдешь меня, и когда ты нашел, это было… чудесно. Я начала думать: «Вот что это такое… вот о чем все они говорят»… Но ты не захотел остаться там, тебе обязательно надо было вернуться — вернуться к нему. И я понимала, что он хочет, чтобы ты вернулся, ты ему, может быть, даже нужен. Я не могла сказать тебе всей правды о нем, потому что была в долгу перед ним и не знала, можно ли тебе доверять. И мне пришлось тебя отпустить. А когда ты уехал, я не чувствовала ничего. Абсолютно ничего. Я не раскаивалась в том, что я делала. Я раскаивалась, и раскаиваюсь по-прежнему, только в том, что не сожалею об этом, и именно поэтому я хочу поехать к Халеду и Идрису. Я абсолютно холодна внутри, Лин. Нет, мне нравятся многие люди и многие вещи, но я не люблю их, я даже себя не люблю. Я равнодушна ко всему и ко всем. А самое странное, Лин, что я и не хочу, чтобы было по-другому.
    
Итак, теперь я знал все — всю правду и все подробности, которые я так хотел узнать с тех пор, как на мертвой снежной вершине Кадер сказал мне о Карле. По-видимому, я хотел отомстить ей, заставив ее рассказать о том, что она делала и почему, и ожидал, что ее рассказ принесет мне освобождение и успокоение, что я почувствую прилив сил. Но ничего такого я не чувствовал. Я ощущал пустоту — ту пустоту, которая полна печали, но не отчаяния, которая заставляет нас жалеть, но не разбивает сердце, которая, может быть, ущербна, но от этого только яснее и чище. И вдруг я понял, что это за пустота и как она называется. Мы постоянно пользуемся этим словом, не сознавая, что оно содержит в себе целую вселенную покоя. Это слово — свобода.
    
Я протянул руку и коснулся ее щеки.
    
— Не знаю, много ли стоит мое прощение, — сказал я, — но я прощаю тебя, Карла, я прощаю тебя, и люблю тебя, и всегда буду любить.
    
Наши губы встретились и слились, как сталкиваются и сливаются волны в водовороте бушующего моря. Я чувствовал, что я свободен, что я выпал, наконец, из любви, которая раскрылась внутри меня, как чашечка лотоса. Мы вместе падали вдоль ее длинных черных волос в полости рыбачьей лодки, затонувшей в теплом песке.
    
Когда наши губы расстались, в ее зеленых, как море, глазах вспыхнули звезды, проникшие в них с нашим поцелуем. Целая эпоха страстной тоски по любви переливалась из этих глаз в мои. Целая эпоха страсти переливалась из моих серых глаз в ее. Все жгучее желание плоти, изголодавшееся по надежде, текло потоком из глаз в глаза: наша первая встреча, остроумные беседы в «Леопольде», приют Стоячих монахов, Небесная деревня, холера, шествие крыс, секреты, которые она обессиленно поведала мне на грани сна, песнь в лодке под Воротами Индии, гроза, сделавшая нас любовниками, радость и уединение в Гоа, и наша любовь, отражавшаяся тенями в стекле, в последнюю ночь перед войной.
    
Все слова и умные мысли остались позади, когда я проводил ее до стоянки такси. Я еще раз поцеловал ее. Долгим прощальным поцелуем. Она улыбнулась мне. Улыбка была дружеская, прекрасная, почти лучшая ее улыбка. Я смотрел, как красные огни мутнеют, растворяются и исчезают в глубине ночи.
    
Оставшись один на непривычно пустой улице, я направился за мотоциклом к трущобам Прабакера — я называл их трущобами Прабакера, и такими они будут для меня оставаться всегда. Моя тень скакала туда и сюда у каждого фонаря, сначала волоча нога за ногу позади, затем внезапно выпрыгивая передо мной. Песни океана остались в стороне. Дорога пошла по касательной от береговой дуги, углубившись в широкие обсаженные деревьями улицы нового полуострова, который был отвоеван у моря разрастающимся городом, громоздившим камень на камень и кирпич на кирпич.
    
На улицу выплеснулись звуки праздника. Праздничная программа закончилась, люди возвращались домой. Бесшабашные мальчишки на большой скорости лавировали на велосипедах среди пешеходов, но задевали разве что кончик рукава. Невообразимо прекрасные девушки в ярких сари скользили меж взглядами молодых парней, надушивших свои рубашки и свою кожу сандаловым мылом. Детишки спали на плечах родителей, их безвольные руки и ноги болтались, как невысохшее белье на веревке. Кто-то затянул любовную песнь, и десяток голосов подхватывал припев к каждому куплету. Все мужчины и все женщины, направлявшиеся в свои хижины в трущобах или комфортабельные квартиры, улыбались, слушая наивные романтические слова.
    
Три парня, певших недалеко от меня, увидели, что я улыбаюсь, и вопросительно подняли кверху ладони. Я тоже поднял руки и затянул вместе со всеми припев, удивив и обрадовав их. Они обняли за плечи странного незнакомца, и мы вместе потащили наши соединенные песней души к непобедимым руинам трущоб. «Каждый из живущих на земле людей, — сказала когда-то Карла, — был индийцем по крайней мере в одной из своих прошлых жизней». И я смеялся при мысли о ней.
    
Я не знал, как буду жить дальше, после того, как отдам долг афганскому медведю Назиру. Я как-то говорил ему о том, что чувствую себя виноватым в гибели Кадера, и он ответил: «Хорошая винтовка, хорошая лошадь, хорошая битва, добрые друзья — что может быть лучше для великого Хана в момент смерти?» И в какой-то степени это было применимо и ко мне. То, что я собирался рискнуть жизнью ради доброго дела в компании добрых друзей, было правильно, пусть и не вполне объяснимо, и было мне по душе.
    
Мне еще многому предстояло научиться из того, что Кадер хотел преподать мне. Я знал, что в Бомбее живет его учитель физики, о котором он говорил мне в Афганистане. А другой учитель, Идрис, жил в Варанаси. Если я вернусь из поездки в Шри-Ланку, меня будет ждать целый мир еще не открытых духовных радостей.
    
А пока я занимал достаточно прочное положение в мафии Санджая. Работа была, деньги были, была даже некоторая власть. Длинная рука австралийского закона еще не нащупала меня. У меня были друзья по работе, друзья в «Леопольде» и в трущобах. И, возможно, был даже шанс найти любовь.
    
Дойдя до своего мотоцикла, я не стал брать его и продолжил путь пешком. Какой-то инстинкт потянул меня в трущобы, а может быть, виновато было полнолуние. Узкие улочки, перекрученные артерии борьбы и надежд, были близки и привычны мне, внушали спокойную уверенность, и я поражался тому, что воспринимал их поначалу со страхом. Я брел без всякого плана и цели от улыбки к улыбке, в смешанных запахах кухонь и банного мыла, стойл для животных и керосиновых ламп, сандалового дерева и благовоний, устремлявшихся ввысь в тысяче маленьких домашних храмов.
    
На одном из углов я столкнулся со встречным. Мы подняли головы, чтобы извиниться, и тут же узнали друг друга. Это был Махеш, молодой воришка, который так помог мне в полицейском участке Колабы и в Артур Роуд и которого я с помощью Викрама вытащил из тюрьмы.
    
— Линбаба! — воскликнул он, схватив меня за руку. — Как я рад тебя видеть! Что привело тебя сюда?
    
— Да просто зашел посмотреть, как тут что, — ответил я, смеясь вместе с ним. — А ты что здесь делаешь? Выглядишь ты классно. Как у тебя дела?
    
— Без проблем, баба! Билкул фит, хайн! — Я в лучшей форме!
    
— Может, выпьем чая?
    
— Спасибо, баба, не могу. Я опаздываю на собрание.
    
— Ачха-а? — отозвался я. — В самом деле?
    
Наклонившись ко мне, он прошептал:
    
— Это секрет, но тебе я могу его доверить, Линбаба. Мы встречаемся с парнями из команды Сапны, короля воров.
    
— Что?
    
— Да, — прошептал он. — Эти парни лично знают Сапну. Они разговаривают с ним почти каждый день.
    
— Но это невозможно! — сказал я.
    
— Почему, Линбаба? Они его друзья. И мы вместе собираем армию, армию бедняков. Мы покажем этим мусульманам, кто настоящий хозяин в Махараштре! Этот Сапна убил главаря мафии Абдула Гани в его собственном доме и разбросал по всей квартире куски его тела. Это был хороший урок для мусульман. Теперь они будут бояться нас. Но мне надо идти. Мы увидим с тобой друг друга скоро, да? Счастливо, Линбаба!
    
Он нырнул в один из проулков. Я продолжил свой путь, но настроение у меня резко изменилось. Я почувствовал себя одновременно растерянным, сердитым и одиноким. И тут мой город, мой Бомбей, протянул мне, как всегда, свою руку, придавая сил и уверенности. Я увидел толпу почитателей Голубых сестер, собравшуюся около их новой большой хижины. Люди в задних рядах стояли, а те, кто был ближе, сидели или преклонили колена в освещенном полукруге у порога. А в дверях, окруженные ореолом лившегося из хижины света и голубым дымом благовоний, стояли сами сестры. Они были безмятежны и излучали такое сострадание и такое возвышенное спокойствие, что в моем сердце, как и в сердцах всех глядевших на них мужчин и женщин, проснулась любовь к ним.
    
В этот момент кто-то потянул меня за рукав, и, обернувшись, я увидел призрак, состоявший из гигантской улыбки с прикрепленным к ней маленьким человечком. Я заключил призрак в объятия, а затем, наклонившись, коснулся его ноги, как в Индии принято приветствовать отца и мать. Это был Кишан, отец Прабакера. Он объяснил, что они с Рукхмабаи приехали в город, чтобы отдохнуть и повидать Парвати.
    
— Ай-яй-яй, Шантарам! — упрекнул он меня, когда я обратился к нему на хинди. — Ты разве забыл свой прекрасный маратхи?
    
— Прости, отец! — рассмеялся я, тут же перейдя на маратхи. — Я так рад тебя видеть, что сам не знаю, что говорю. А где Рукхмабаи?
    
— Пошли! — сказал он и, взяв меня за руку, как маленького мальчика, повел закоулками.
    
Мы подошли к группе хижин, окружавших чайную Кумара. Среди них была и моя. Перед хижинами стояли Джонни Сигар, Джитендра, Казим Али Хусейн и жена Джозефа Мария.
    
— А мы как раз вспоминали тебя! — воскликнул Джонни, когда я поздоровался со всеми. — Мы говорили о том, что твоя хижина опять освободилась, а также о пожаре, который был в тот день, когда ты переехал сюда. Это был большой пожар, да?
    
— Да, — согласился я, вспомнив Раджу и других, погибших в огне.
    
— Шантарам! — прозвучал сварливый голос у меня за спиной. — Ты стал такой важной персоной, что даже не хочешь поздороваться со своей необразованной деревенской мамой?
    
Я поспешно обернулся и хотел коснуться ноги Рукхмабаи, но она не позволила мне сделать это и протянула обе руки. Она постарела, и ее ласковая улыбка была печальной. Горе посеребрило черную гриву ее волос. Когда-то я видел, как они упали, словно умирающая тень, но теперь они снова отрастали, становились длинными. Сколотые на затылке, они вздымались густой волной, как символ живой надежды.
    
Рядом с ней стояла женщина в белом платье вдовы и с ней маленький мальчик. Парвати с сыном. Он вцепился ручонками в ее сари, чтобы не упасть. Поздоровавшись с Парвати, я посмотрел на мальчика, и челюсть у меня чуть не отвалилась. Я обратил изумленный взгляд к окружающим, и они закивали мне с таким же изумлением. Малыш был точной копией Прабакера, человека, которого мы любили больше всех на свете. Он улыбнулся мне, и это была все та же огромная, объемлющая весь мир улыбка на маленьком абсолютно круглом лице.
    
— Бэби диджийе? — спросил я. — Можно взять его на руки?
    
Парвати кивнула, я протянул малышу руки, и он охотно пошел ко мне.
    
— Как его зовут? — спросил я, подняв мальчика в воздух и любуясь его улыбкой.
    
— Прабу, — ответила Парвати. — Мы назвали его Прабакером.
    
— Прабу, — велела внуку Рукхмабаи, — поцелуй дядю Шантарама.
    
Мальчик быстро поцеловал меня в щеку и затем импульсивно обхватил за шею и стиснул ее своими крошечными ручками. Я тоже обнял его и прижал к сердцу.
    
— А знаешь, Шанту, — сказал Кишан, похлопав себя по животику и заполнив улыбкой весь мир, — твой дом свободен. Мы все здесь. Ты можешь сегодня переночевать с нами.
    
Джонни Сигар ухмыльнулся мне. Полная луна отражалась в его глазах, а сильные белые зубы мерцали, как жемчуг.
    
— Но только учти, — сказал он, — если ты останешься, то сегодня вечером соберется народ отпраздновать это событие, а утром ты увидишь перед своей хижиной дли-и-инную очередь пациентов.
    
Я отдал малыша Парвати и провел рукой по лицу и волосам. Глядя на окружающих, слушая поднимающуюся со всех сторон дышащую, смеющуюся, не сдающуюся музыку трущоб, я вспомнил одно из любимых изречений Кадербхая, которое он повторял мне не раз: «Каждый удар человеческого сердца — это целая вселенная возможностей». И мне показалось, что теперь я до конца усвоил смысл, заложенный в этой фразе. Он хотел внушить мне, что воля каждого человека способна преобразить его судьбу. Я всегда считал судьбу чем-то данным раз и навсегда, закрепленным за человеком с рождения, таким же неизменным, как звездный круговорот. Но неожиданно я понял, что жизнь на самом деле гораздо причудливее и прекраснее. Истина в том, что в каких бы обстоятельствах ты ни оказался, каким бы счастливым или несчастным ты ни был, ты можешь полностью изменить свою жизнь одной мыслью или одним поступком, если они исполнены любви.
    
— Боюсь, что я отвык спать на земле, — ответил я, улыбаясь Рукхмабаи.
    
— Я дам тебе свою кровать, — предложил Кишан.
    
— Нет, ни в коем случае! — запротестовал я.
    
— Да, обязательно! — настаивал Кишан и, взяв свою койку, стоявшую у стены их хижины, перенес ее к моей. Я хотел помешать ему, но Джонни, Джитендра и все прочие стали бороться со мной, заставляя подчиниться, и наш смех улетел в растворяющую время вечность моря.
    
Из этого и состоит наша жизнь. Мы делаем один шаг, затем другой. Поднимаем глаза навстречу улыбке или оскалу окружающего мира. Думаем. Действуем. Чувствуем. Добавляем свои скромные усилия к приливам и отливам добра и зла, затопляющим планету и вновь отступающим. Несем сквозь мрак свой крест в надежду следующей ночи. Бросаем наши храбрые сердца в обещание нового дня. С любовью — страстным поиском истины вне самих себя — и с надеждой — чистым невыразимым желанием быть спасенными. Ибо пока судьба ждет нас, наша жизнь продолжается. Боже, спаси нас. Боже, прости нас. Жизнь продолжается.
   
  
  
   
    
Благодарность
   
   
У меня ушло тринадцать долгих неспокойных лет на то, чтобы написать «Шантарам». Два первых черновика объемом шестьсот страниц, плод шестилетнего труда, были уничтожены тюремщиками. Мои руки, не избавившиеся от последствий обморожения, так плохо переносили зимние холода в карцере, что многие страницы, которые уцелели и остались со мной, перепачканы моей кровью. Когда меня выпустили, на моем пути возникли такие труднопреодолимые препятствия, что я почти отчаялся дописать книгу. Но я все-таки закончил этот роман, написанный кровью, слезами и ликованием, — только потому, что мне помогали очень многие люди. Принося им свою искреннюю благодарность, я сознаю, что при перечислении их имен я мог ненамеренно чье-то упустить. Я прошу этих моих друзей и коллег простить меня.
   
Я хочу поблагодарить моего менеджера Тэмми Майклза, для которого истинная красота искусства заключается в его пафосе; моего редактора Марго Розенблум; моего агента Джо Ригела; первого редактора в Соединенных Штатах Тима Бента, а также Джорджа Уитта из издательства «Сент-Мартин пресс», чья эрудиция, любезность и любовь к миру слов питают вдохновение авторов.
   
Я благодарю Джессику и Ника за то, что они существуют, за их снисходительность и любовь; Ника, Мэри, Париса и Блеза за их удивительный дар верить в меня; моего лучшего друга Шулу, которая первой читала написанные мною слова и выражала свое восхищение; мою мать и моего отчима, чья преданность и постоянная моральная, духовная и финансовая поддержка, которых я не заслужил и за которые никогда не смогу им отплатить, позволили мне выполнить эту работу.
   
Хочу также поблагодарить всех коллег и друзей, оказывавших мне помощь и поддержку в течение последних пятнадцати лет. Это Алан и Мария Альмейда, Триш Андерсон, Майк и Дженни Арнольд, Дон Арнольд, Клорис и Крис Бат, Кристина Бойл, Керри Боксол, Бакли Буллок, Ник и Хелен Берроуз, Роджер Бушел, Грант Кэри, Уильям Кэри, Сара Кэррол, Трейси Кэррол, Альфредо Серда, Пол Чемберлен, Нарайан Чандрашекар, Джулия Ченнелс, Глен и Бинди Чойс, Сью Коули, Селия Конор, Том Купер, Грэм Коркоран, Лори Косгроув, Питер Крейвен, Даниелла Крипа, Малколм Крук, Ли Кунксин, Элисон Дэвидсон, Марк Дейвис, Денни Дерс, Джеймс Дорабджи, Пол Дорнбуш, Камерон Дрейк, Сюзанна Эспи, Питер Ферн, Линдсей Форбс, Лайза Фридмен, Кейт Гэллоуэй, Кон Гантинас, Ричард Гелеманович, Клаудия Гленвинкель, Линнет Гуд, Николас Гудвин, Шеридан Грин, Дэвид Гринмен, Ингрид Гробель, Лутц Гроссман, Анна Хэмпсон, Жюстин Хэмпсон, Мередит Харш, Джейсон и Виктория Харткап, Венди Хэтфилд, Роби Хэзлвуд, Марк Холден, Крис, Ли и Ян Хантер, Пьетро Полковник Йодис, Ицуми, Башка Джейкобс, Сью Джеймисон, Сэнди Джаррет, Дженни и Стюарт, Кейт Джонс, Жюли Жордану, Катсуйа и Мишель, Юсуф Мохаммед Хан, Дэниел Кис, Джуди Кеннили, Вэл Кёгх, Раниана Котари, Глен Кинг, Энди Киркленд, доктор Сью Найт, Клей Лафферти, доктор Джон Латтанцио, Марк Лоуренс, Кевин Лейтон, Мириам Лео, Пол Линакр, Грэхем Лодж, Ян Ловелл, Гюнтер Люк, доктор Мохаммед-аль-Махди, Амад Малкоун, Эли Малкоун, Биг Мик Манцарис, Пэт Мартин, Ник и Кристина Матё, Максимилиан, Элейн Мэй, Джон Мак-Ослан, Джим Мак-Манус, Джоан Мак-Куин, Мартин и Клаудия Мёрер, Марджори Майкл, Марк Митчелл, Венди Джой Морисси, Мириам, Дженни Нэгл, Ким Альберт Нг, Блез Орсмен, Донна Пальма, Кили Периш, Линдон Паркер, Викрам Патель, Йан Пол, Салли Пакстон, Джойс Петри, Сьюзен Рокич, Макс Розенблум, Эндрю Рул, Айша Роу, Фабиан Саламон, Кристина Шелльдорфер, Майкл Старкман, Свен Шмидт, Дейвид и Мишель Шипворт, Кэти Симота, Джо Скипвит, Дейв Стивенс, Барри и Стивен Стокли, Ананд Субраманиам, Сью и Фил, Грегори и Мэри Щепаник, Рози Тоуви, Лизетт Твистлтон, Джиллиан Эптон, Розали Ваккари, Чандракант Вишванат, Войд, Вернер и Линда Вебер, Черил Вайнстайн, Шелли и Барбара Вайсберг, Крис Уилсон, Камерон Вудхед, Джон Вулер и Ли Сяошин.
  
  
   
    
Отзывы на роман
   
   
Это первоклассный роман, произведение высочайшего искусства и исключительной красоты.
   
Пэт Конрой.
   
После прочтения первого романа Грегори Дэвида Робертса «Шантарам» собственная жизнь покажется вам пресной… Г.Д. Робертса сравнивали с лучшими писателями от Мелвилла до Хемингуэя.
   
«Уолл-стрит джорнел».
   
Захватывающее чтение… Предельно искренняя книга, которая вызывает ощущение, что сам участвуешь в изображаемых событиях. Это настоящая сенсация.
   
«Паблишерс уикли».
   
Мастерски написанный готовый киносценарий в форме романа, где под вымышленными именами выведены реальные лица… Он раскрывает нам Индию, которую мало кто знает.
   
«Киркус ревью».
   
Вдохновенное повествование.
   
«Пипл».
   
В высшей степени увлекательный, яркий роман. Перед тобой, как на экране, проходит жизнь во всей своей неприкрашенной красоте, оставляя незабываемое впечатление.
   
«Ю-Эс-Эй тудей».
   
«Шантарам» — выдающийся роман… Фабула настолько увлекательна, что сама по себе представляет большую ценность.
   
«Нью-Йорк таймс».
   
Превосходно… Широкая панорама жизни, свободное дыхание.
   
«Тайм-аут».
   
В своем романе Робертс описывает то, что сам видел и пережил, но книга выходит за рамки автобиографического жанра. Да не отпугнет вас ее объем: «Шантарам» — одно из самых захватывающих повествований о человеческом искуплении в мировой литературе.
   
«Джайент мэгэзин».
   
Удивительно то, что после всего пережитого Робертс смог вообще что-нибудь написать. Он сумел выбраться из бездны и уцелеть… Его спасением была любовь к людям… Настоящая литература способна изменить жизнь человека. Сила «Шантарама» в утверждении радости прощения. Надо уметь сопереживать и прощать. Прощение — это путеводная звезда в темноте.
   
«Дейтон дейли ньюс».
   
«Шантарам» насыщен колоритным юмором. Чувствуешь пряный аромат хаоса бомбейской жизни во всем его великолепии.
   
«Миннеаполис стар трибюн».
   
«Шантарам» — поистине эпическое произведение. Это необъятный, не умещающийся ни в какие рамки, непричесанный, неотразимый, неожиданный роман.
   
«Сиэтл таймс».
   
Если бы меня спросили, о чем эта книга, я ответил бы, что обо всем, обо всем на свете. Грегори Дэвид Робертс сделал для Индии то же, что Лоренс Даррел для Александрии, Мелвилл для южных морей и Торо для озера Уолден. Он ввел ее в круг вечных тем мировой литературы.
   
Пэт Конрой.
   
Я никогда не читал столь интересной книги, как «Шантарам», и вряд ли прочту в ближайшем будущем что-нибудь превосходящее ее по широте охвата действительности. Это увлекательная, неотразимая, многогранная история, рассказанная прекрасно поставленным голосом. Подобно шаману-ловцу привидений, Грегори Дэвиду Робертсу удалось уловить самый дух произведений Анри Шарьера, Рохинтона Мистри, Тома Вулфа и Марио Варгаса Льосы, сплавить это все воедино силой своего волшебства и создать уникальный памятник литературы. Рука бога Ганеша выпустила на волю слона, чудовище бегает, выйдя из-под контроля, и тебя невольно охватывает страх за храбреца, вознамерившегося написать роман об Индии. Грегори Дэвид Робертс — гигант, которому эта задача оказалась по плечу, он блистательный гуру и гений без всякого преувеличения.
   
Мозес Исегава, автор книг «Абиссинские хроники» (Abyssinian Chronicles) и «Змеиная яма» (Snakepit).
   
Человек, которого «Шантарам» не тронет до глубины души, либо не имеет сердца, либо мертв, либо то и другое одновременно. Я уже много лет не читал ничего с таким наслаждением. «Шантарам» — это «Тысяча и одна ночь» нашего века. Это бесценный подарок для всех, кто любит читать.
   
Джонатан Кэррол, автор книги «Белые яблоки» (White Apples).
   
«Шантарам» великолепен. И самое главное, он преподает нам урок, показывая, что те, кого мы бросаем в тюрьму, — тоже люди. Среди них могут встретиться исключительные личности. И даже гениальные.
   
Эйелет Уолдмен, автор книги «Через парк» (Crossing the Park).
   
Робертс побывал в таких краях и заглянул в такие уголки человеческой души, какие большинство из нас может увидеть разве что в воображении. Вернувшись оттуда, он поведал нам историю, которая проникает в душу и утверждает вечные истины. Робертсу довелось пережить печаль и надежду, лишения и драму жизненной борьбы, жестокость и любовь, и он прекрасно описал все это в своем эпическом произведении, которое от начала до конца проникнуто глубоким смыслом, раскрытым уже в первом абзаце.
   
Барри Айслер, автор книг «Дождь» (Rain Fall) и «Проливной дождь» (Hard Rain).
   
«Шантарам» абсолютно уникален, дерзок и неистов. Он застигает врасплох человека с самым необузданным воображением.
   
«Элле».
   
«Шантарам» покорил меня с первой же строки. Это потрясающая, трогательная, страшная, великолепная книга, необъятная, как океан.
   
«Детройт фри пресс».
   
Это всеобъемлющий, глубокий роман, населенный персонажами, которые полны жизни. Но самое сильное и отрадное впечатление оставляет описание Бомбея, искренняя любовь Робертса к Индии и населяющим ее людям… Робертс приглашает нас в бомбейские трущобы, опиумные притоны, публичные дома и ночные клубы, говоря: «Заходите, мы с вами».
   
«Вашингтон пост».
  
  
   
    
Корректорский лист
   
   ИМЕНА
   
Абдали — см. Ахмед Шах
   
Абдель Кадер Хан
   
Абдул Гани
   
Абдул Рахман Хан
   
Абдулла Тахери
   
Аджай
   
Адлер
   
Айюб
   
Айюб Хан
   
Ала-уд-Дин (= Аладдин)
   
Александр Великий (Македонский)
   
Алеф
   
Али
   
Амина
   
Амир
   
Ананд
   
Ананд Рао
   
Анвар
   
Андхкара
   
Анжели, Пьер
   
Анил
   
Анна Саарнен
   
Артуро
   
Асиф
   
Асматулла Ачхакзай Муслим
   
Ахмед
   
Ахмед Задех
   
Ахмед Шах Абдали
   
Ахмед Шах Масуд
   
Ашок Чандрашекар — см. Чуха
   
Байрам
   
Бакол, Лорен
   
Барнс, Джуна
   
Баччан, Амитаб (Большой «Б»)
   
Берроуз
   
Биччу (Скорпион)
   
Близнец — см. Джордж
   
Бобс, дядюшка — см. Робертс Ф. С.
   
Большой Рахул
   
Бом-Иисус
   
Булфинч
   
Бхагван (= Вишну)
   
Бхарат
   
Бхиндранвейл, Джамайл Сингх
   
Бхутто, Беназир
   
Бхутто, Зульфикар Али
   
Валид
   
Васант Лал
   
Ваххаби
   
Великие Моголы (династия)
   
Вергилий
   
Верлен
   
Виджай
   
Виджай Премнатх
   
Викрам Патель
   
Виллу
   
Винод
   
Вишну (бог)
   
Вук, Герман
   
Вулф, Вирджиния
   
Ганди, Индира
   
Ганди, Махатма
   
Ганди, Раджив
   
Ганеш (Ганеша) (бог)
   
Гани — см. Абдул Гани
   
Ганнибал
   
Ганпатти (статуя Ганеша)
   
Гилберт Паркер
   
Гита
   
Гитлер, Адольф
   
Гоголь
   
Голиаф
   
Голубые сестры
   
Гупта(-джи)
   
Данте
   
Датт, Санджай
   
Дауд
   
Дашрант
   
Джалалад
   
Джейсон
   
Джит — см. Ранджит
   
Джитендра (= Джиту)
   
Джитудада
   
Джозеф
   
Джонни Сигар
   
Джордж Близнец
   
Джордж Скорпион
   
Джульетта
   
Джума
   
Дидье Леви
   
Дилип
   
Дипакбхай
   
Дурга (богиня)
   
Дуррани (династия)
   
Дюкассе, Изидор
   
Дядюшка Скелет — см. Клифф де Суза
   
Дядюшка Толстяк — см. Чандра Мехта
   
Жанна д’Арк
   
Жу, мадам
   
Заманат
   
Захер Расул
   
Идрис
   
Икбал
   
Имитаз Дхаркер
   
Индра (Стихоплет)
   
Иоанн
   
Иствуд, Клинт
   
Иша Саарнен
   
Кавита Сингх
   
Кадер(бхай) — см. Абдель Кадер Хан
   
Казим Али Хусейн
   
Калашников, Михаил
   
Калпана Айер
   
Кано (медведь)
   
Капур, Анил
   
Капур, Радж
   
Кардар, Абдул Рашид
   
Карим
   
Карла Саарнен
   
Квигг, капитан
   
Кими Каткар
   
Кейдж, Николас
   
Кеки Дорабджи
   
Кишан Манго Харре
   
Кишмиш — см. Саид
   
Кишор
   
Клер
   
Клифф де Суза
   
Колумб
   
Красная Королева
   
Кристина
   
Кришна (бог)
   
Крыса — см. Чуха
   
Ксавьер, Франциск
   
Кумар
   
Кэррол, Льюис
   
Лакшми (богиня)
   
Ленин
   
Леоне, Сержио
   
Летиция (= Летти)
   
Лиза Картер
   
Лин Форд (= Линбаба, Линдсей, Шантарам, Тигриный укус)
   
Линкольн, Эйб (Авраам)
   
Лойола, Игнатий
   
Лотреамон
   
Маджид Рустем
   
Маздур Гул
   
Маккензи, Иэн Дональд
   
Малыш Тони
   
Мандельброт, Бенуа
   
Манн, Томас
   
Ману
   
Мао (Цзе Дун)
   
Марио Пацелли
   
Мария
   
Маркс
   
Масуд, Ахмед Шах
   
Матфей
   
Мать Тереза
   
Маурицио Белькане
   
Махалакшми — см. Лакшми
   
Махеш Мальготра
   
Махмуд Мелбаф
   
Мехмет
   
Мехта — см. Чандра Мехта
   
Микеланджело
   
Мобуту, Сесе Секо
   
Модена, Себастьян
   
Моррис, Уильям
   
Мохаманд Хазарбуз
   
Мукул
   
Мулла Мустафа
   
Мухаммед (Пророк)
   
Мэтт
   
Наджибула
   
Наджима
   
Назир
   
Нандита Патак
   
Нарайан
   
Нареш
   
Нед Келли
   
Неру, Джавахарлал
   
Обиква — см. Хасан Обиква
   
Омар
   
Палочка-выручалочка — см. Фарид
   
Пандей
   
Панджшерский Лев — см. Масуд
   
Панду
   
Парвати
   
Пастер, Луи
   
Пахлави, Мохаммед Реза
   
Пенелопа Пацелли (= Пенни)
   
Прабакер Кишан Харре (= Прабу)
   
Пракаш
   
Пророк Мухаммед
   
Пунам
   
Рагхурам
   
Радж
   
Раджан
   
Раджниш, Бхагван Шри
   
Раджу
   
Раджубхай
   
Радха
   
Ракешбаба
   
Рама (бог)
   
Рамеш (= Раму)
   
Рампракаш Чудри
   
Ранджит(бхай)
   
Ранджит Чудри (Джит)
   
Рафик
   
Рахим
   
Рахул — см. Большой Рахул
   
Рашид
   
Рембо
   
Ринальдо
   
Рита
   
Робертс, Фредерик Слай
   
Роде, Джон
   
Ромео
   
Рукхмабаи Харре
   
Садик Хан
   
Саид (Кишмиш)
   
Салман Мустан
   
Санджай Дешпанде
   
Санджай Кумар (Санджу)
   
Сандип Джиоти
   
Санта Клаус
   
Сантош
   
Сапáта, Эмилиано
   
Сапна
   
Сарабаи
   
Сатиш
   
Сефевиды (династия)
   
Сиддики
   
Сиддхартха
   
Сита
   
Скорпион — 1) см. Джордж 2) см. Биччу
   
Собхан Махмуд
   
де Суза — см. Клифф де Суза
   
Стендаль
   
Стив Харт
   
Сулейман Шахбади
   
Сунил
   
Сунита
   
Суреш
   
Суреш Патил
   
Тадж Радж
   
Тарик
   
Тахери — см. Абдулла Тахери
   
Тигриный укус (прозвище Лина)
   
Толстяк Сатиш
   
Тосиро Мифунэ
   
Улла Волькенберг
   
Файсал
   
Фарид (Палочка-выручалочка)
   
Фаришта
   
Фарук
   
Фатима
   
Федерико
   
Франклин, Арета
   
Франкль, Виктор
   
Фрейд
   
Хабиб Абдур Рахман
   
Хаджи Акбар
   
Хаджи Ала Мухаммад
   
Халед Ансари
   
Хамид
   
Ханиф
   
Харшан (братья)
   
Хасан Обиква
   
Хекматьяр, Гульбуддин
   
Хомейни
   
Хусейн
   
Чандра Мехта
   
Чандрика
   
Чанки Пандей
   
Че Гевара
   
Черчилль, Уинстон
   
Чота Гулаб (= Маленькая Роза)
   
Чуха (Крыса, Ашок Чандрашекар)
   
Шайла
   
Шаки Ратнам
   
Шанту
   
Шариф, Омар
   
Шафик Гусса (= Шафик Сердитый)
   
Шеки Ратнам
   
Шекспир
   
Шива (бог)
   
Шиллер
   
Шилпа
   
Шмайссер, Хуго
   
Эндрю Феррейра
   
Янг, Шон
  
  
   
    
География, достопримечательности, религии, народы
   
   
Абу-Даби (эмират)
   
Август Кранти-марг (улица)
   
Австралия
   
Аджанта (гор.)
   
Аккад
   
Альпы
   
Амритсар (гор.)
   
Англия
   
Ангола