1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 
Парады, караул, ученья —      

Всё это оды не внушит,      

А только душу иссушит,      

И к Марину для награжденья,      

Быть может, прямо за Коцит      

Пошлют читать его творенья.      

Послушай дяди, милый мой:      

Ступай себе к слепой Фемиде      

Иль к дипломатике косой!      

Кропай, мой друг, посланья к Лиде,      

Оставь военные грехи      

И в сладостях успокоенья      

Пиши сенатские решенья      

И пятистопные стихи;      

И не с гусарского корнета, —      

Возьми пример с того поэта,      

С того, которого рука      

Нарисовала Ермака      

В снегах незнаемого света,      

И плен могучего Мегмета,      

И мужа модного рога,      

Который, милостию бога,      

Министр и сладостный певец,      

Был строгой чести образец,      

Как образец он будет слога".      

Всё так, почтенный дядя мой,      

Почтен, кто глупости людской      

Решит запутанные споры;      

Умен, кто хитрости рукой      

Переплетает меж собой      

Дипломатические вздоры      

И правит нашею судьбой.      

Смешон, конечно, мирный воин,      

И эпиграммы самой злой      

В известных «Святках» он достоин.      

Но что прелестней и живей      

Войны, сражений и пожаров,      

Кровавых и пустых полей,      

Бивака, рыцарских ударов?      

И что завидней бранных дней      

Не слишком мудрых усачей,      

Но сердцем истинных гусароь      

Они живут в своих шатрах,      

Вдали забав и нег и граций,      

Как жил бессмертный трус Гораций      

В тибурских сумрачных лесах;      

Не знают света принужденья,      

Не ведают, что скука, страх;      

Дают обеды и сраженья,      

Поют и рубятся в боях.      

Счастлив, кто мил и страшен миру;      

О ком за песни, за дела      

Гремит правдивая хвала;      

Кто славил Марса и Темиру      

И бранную повесил лиру      

Меж верной сабли и седла.      

Но вы, враги трудов и славы,      

Питомцы Феба и забавы,      

Вы, мирной праздности друзья      

Шепну вам на-ухо: вы правы,      

И с вами соглашаюсь я!      

Бог создал для себя природу,      

Свой рай и счастие глупцам,      

Злословие, мужчин и моду,      

Конечно, для забавы дам,      

Заботы знатному народу,      

Дурачество для всех, – а нам      

Уединенье и свободу!      

       

       Письмо к Лиде      

       

       

Лишь благосклонный мрак раскинет      

Над нами тихой свой покров,      

И время к полночи придвинет      

Стрелу медлительных часов,      

Когда не спит в тиши природы      

Одна счастливая любовь:      

Тогда моей темницы вновь      

Покину я немые своды…      

Летучих остальных минут      

Мне слишком тягостна потеря —      

Но скоро Аргусы заснут,      

Замкам предательным поверя,      

И я в обители твоей…      

По скорой поступи моей,      

По сладострастному молчанью,      

По смелым, трепетным рукам,      

По воспаленному дыханью      

И жарким, ласковым устам      

Узнай любовника – настали      

Восторги, радости мои!..      

О Лида, если б умирали      

С блаженства, неги и любви!      

       

       Князю А. М. Горчакову      

       

       

Встречаюсь я с осьмнадцатой весной.      

В последний раз, быть может, я с   тобой,      

Задумчиво внимая шум дубравный,      

Над озером иду рука с рукой.      

Где вы, лета беспечности недавней?      

С надеждами во цвете юных лет,      

Мой милый друг, мы входим в новый   свет;      

Но там удел назначен нам не равный,      

И розно наш оставим в жизни след.      

Тебе рукой Фортуны своенравной      

Указан путь и счастливый, и   славный, —      

Моя стезя печальна и темна;      

И нежная краса тебе дана.      

И нравиться блестящий дар природы,      

И быстрый ум, и верный, милый нрав;      

Ты сотворен для сладостной свободы,      

Для радости, для славы, для забав.      

Они пришли, твои златые годы,      

Огня любви прелестная пора.      

Спеши любить и, счастливый вчера,      

Сегодня вновь будь счастлив   осторожно;      

Амур велит: и завтра, если можно,      

Вновь миртами красавицу венчай…      

О, скольких слез, предвижу, ты   виновник!      

Измены друг и ветреный любовник,      

Будь верен всем – пленяйся и пленяй.      

       

А мой удел… но пасмурным туманом      

Зачем же мне грядущее скрывать?      

Увы! нельзя мне вечным жить обманом      

И счастья тень, забывшись, обнимать.      

Вся жизнь моя – печальный мрак   ненастья      

Две-три весны, младенцем, может быть,      

Я счастлив был, не понимая счастья;      

Они прошли, но можно ль их забыть?      

Они прошли, и скорбными глазами      

Смотря на путь, оставленный   навек, —      

На краткий путь, усыпанный цветами,      

Которым я так весело протек,      

Я слезы лью, я трачу век напрасно,      

Мучительным желанием горя.      

       

Твоя заря – заря весны прекрасной;      

Моя ж, мой друг, – осенняя заря.      

Я знал любовь, но не знавал надежды,      

Страдал один, в безмолвии любил.      

Безумный, сон покинул томны вежды,      

Но мрачные я грезы не забыл.      

Душа полна невольной, грустной думой:      

Мне кажется: на жизненном пиру      

Один с тоской явлюсь я, гость   угрюмый,      

Явлюсь на час – и одинок умру.      

И не придет друг сердца незабвенный      

В последний миг мой томный взор   сомкнуть,      

И не придет на холм уединенный      

В последний раз с любовию вздохнуть!      

Ужель моя пройдет пустынно младость?      

Иль мне чужда счастливая любовь?      

Ужель умру, не ведая, что радость?      

Зачем же жизнь дана мне от богов?      

Чего мне ждать? В рядах забытый воин,      

Среди толпы затерянный певец,      

Каких наград я в будущем достоин      

И счастия какой возьму венец?      

       

Но что?.. Стыжусь!.. Нет, ропот –   униженье.      

Нет, праведно богов определенье!      

Ужель лишь мне не ведать ясных дней?      

Нет! и в слезах сокрыто наслажденье,      

И в жизни сей мне будет утешенье:      

Мой скромный дар и счастие друзей.      

       

       В альбом      

       

       

Пройдет любовь, умрут желанья;      

Разлучит нас холодный свет;      

Кто вспомнит тайные свиданья,      

Мечты, восторги прежних лет?..      

Позволь в листах воспоминанья      

Оставить им минутный след.      

       

       В альбом Илличевскому      

       

       

Мой друг! неславный я поэт,      

Хоть христианин православный.      

Душа бессмертна, слова нет,      

Моим стихам удел неравный —      

И песни Музы своенравной,      

Забавы резвых, юных лет,      

Погибнут смертию забавной,      

И нас не тронет здешний свет!      

       

Ах! ведает мой добрый гений,      

Что предпочел бы я скорей      

Бессмертию души моей      

Бессмертие своих творений.      

       

Не властны мы в судьбе своей,      

По крайней мере, нет сомненья,      

Сей плод небрежный вдохновенья,      

Без подписи, в твоих руках      

На скромных дружества листках      

Уйдет от общего забвенья…      

Но пусть напрасен будет труд,      

Твоею дружбой оживленный —      

Мои стихи пускай умрут —      

Глас сердца, чувства неизменны      

Наверно их переживут!      

       

       Товарищам      

       

       

Промчались годы заточенья      

Недолго, мирные друзья,      

Нам видеть кров уединенья      

И Царскосельские поля.      

Разлука ждет нас у порогу,      

Зовет нас дальний света шум,      

И каждый смотрит на дорогу      

С волненьем гордых, юных дум.      

Иной, под кивер спрятав ум,      

Уже в воинственном наряде      

Гусарской саблею махнул —      

В крещенской утренней прохладе      

Красиво мерзнет на параде,      

А греться едет в караул;      

Другой, рожденный быть вельможей,      

Не честь, а почести любя,      

У плута знатного в прихожей      

Покорным плутом зрит себя;      

Лишь я, судьбе во всем послушный,      

Счастливой лени верный сын,      

Душой беспечный, равнодушный,      

Я тихо задремал один…      

Равны мне писари, уланы,      

Равны Законы, кивера,      

Не рвусь я грудью в капитаны      

И не ползу в ассесора:      

Друзья! немного снисхожденья —      

Оставьте красный мне колпак,      

Пока его за прегрешенья      

Не променял я на шишак,      

Пока ленивому возможно,      

Не опасаясь грозных бед,      

Еще рукой неосторожной      

В июле распахнуть жилет.      

       

       Надпись на стене больницы      

       

       

Вот здесь лежит больной студент;      

Его судьба неумолима.      

Несите прочь медикамент:      

Болезнь любви неизлечима!      

       

       В альбом Пущину      

       

       

Взглянув когда-нибудь на тайный сей   листок,      

Исписанный когда-то мною,      

На-время улети в лицейский уголок      

Всесильной, сладостной мечтою.      

Ты вспомни быстрые минуты первых   дней,      

Неволю мирную, шесть лет соединенья,      

Печали, радости, мечты души твоей,      

Размолвки дружества и сладость   примиренья…      

       

Что было и не будет вновь…      

И с тихими тоски слезами      

Ты вспомни первую любовь.      

Мой друг, она прошла… но с первыми   друзьями      

Не резвою мечтой союз твой заключен;      

Пред грозным временем, пред грозными   судьбами,      

О милый, вечен он!      

       

       Кюхельбекеру      

       

       

В последний раз, в тиши уединенья,      

Моим стихам внимает наш Пенат!      

Лицейской жизни милый брат,      

Делю с тобой последние мгновенья!      

Итак, они прошли – лета   соединенья; —      

Итак, разорван он – наш братский   верный круг!      

Прости!.. хранимый тайным небом,      

Не разлучайся, милый друг,      

С фортуной, дружеством и   Фебом, —      

Узнай любовь – неведомую мне —      

Любовь надежд, восторгов, упоенья:      

       

И дни твои полетом сновиденья      

Да пролетят в счастливой тишине!      

Прости… где б ни был я: в огне ли   смертной битвы,      

При мирных ли брегах родимого ручья,      

Святому братству верен я!      

И пусть… (услышит ли Судьба мои   молитвы?)      

Пусть будут счастливы все, все твои   друзья!      

       

       К портрету Каверина      

       

       

В нем пунша и войны кипит всегдашний   жар,      

На Марсовых полях он грозный был   воитель,      

Друзьям он верный друг, красавицам   мучитель,      

И всюду он гусар.      

       

       К письму      

       

       

В нем радости мои; когда померкну я,      

Пускай оно груди бесчувственной   коснется:      

Быть может, милые друзья,      

Быть может сердце вновь забьется.      

       

       Сновидение      

       

       

Недавно, обольщен прелестным   сновиденьем,      

В венце сияющем, царем я зрел себя;      

Мечталось, я любил тебя —      

И сердце билось наслажденьем.      

Я страсть у ног твоих в восторгах   изъяснял.      

Мечты! ах! отчего вы счастья не   продлили?      

Но боги не всего теперь меня лишили:      

Я только – царство потерял.      

       

       Она      

       

       

«Печален ты: признайся, что с тобой».      

– Люблю, мой друг! – «Но   кто ж тебя пленила?»      

– Она. – «Да кто ж? Глицера   ль, Хлоя, Лила?»      

– О, нет! – «Кому ж ты   жертвуешь душой?»      

– Ах! ей!  –   "Ты скромен, друг сердечный!      

Но почему ж ты столько огорчен?      

И кто виной? Супруг, отец,   конечно…"      

– Не то, мой друг! – «Но   что ж?» – Я ей  не он.       

       

       

 Стихотворения написанные после учебы в лицее      

       

       * * *      

       

Есть в России город Луга      

Петербургского округа;      

Хуже не было б сего      

Городишки на примете,      

Если б не было на свете      

Новоржева моего.      

       

       * * *      

       

Простите, верные дубравы!      

Прости, беспечный мир полей,      

И легкокрылые забавы      

Столь быстро улетевших дней!      

Прости, Тригорское, где радость      

Меня встречала столько раз!      

На то ль узнал я вашу сладость,      

Чтоб навсегда покинуть вас?      

От вас беру воспоминанье.      

А сердце оставляю вам.      

Быть может (сладкое мечтанье!),      

Я к вашим возвращусь полям,      

Приду под липовые своды,      

На скат тригорского холма,      

Поклонник дружеской свободы,      

Веселья, граций и ума.      

       

       * * *      

       

Орлов с Истоминой в постеле      

В убогой наготе лежал.      

Не отличился в жарком деле      

Непостоянный генерал.      

Не думав милого обидеть,      

Взяла Лаиса микроскоп      

И говорит: "Позволь увидеть,      

Чем ты меня, мой милый, ".      

       

       К Огаревой, которой митрополит прислал плодов из своего саду      

       

       

Митрополит, хвастун бесстыдный,      

Тебе прислав своих плодов,      

Хотел уверить нас, как видно,      

Что сам он бог своих садов.      

       

Возможно всё тебе – Харита      

Улыбкой Дряхлость победит,      

С ума сведет митрополита      

И пыл желаний в нем родит.      

       

И он, твой встретив взор волшебный,      

Забудет о своем кресте      

И нежно станет петь молебны      

Твоей небесной красоте.      

       

       Эпиграмма.       

       

       

"Послушайте: я сказку вам начну      

Про Игоря и про его жену,      

Про Новгород и Царство Золотое,      

А может быть про Грозного царя…"      

– И, бабушка, затеяла пустое!      

Докончи нам «Илью-богатыря».      

       

       Тургеневу      

       

       

Тургенев, верный покровитель      

Попов, евреев и скопцов,      

Но слишком счастливый гонитель      

И езуитов, и глупцов,      

И лености моей бесплодной,      

Всегда беспечной и свободной,      

Подруги благотворных снов!      

К чему смеяться надо мною,      

Когда я слабою рукою      

На лире с трепетом брожу      

И лишь изнеженные звуки      

Любви, сей милой сердцу муки,      

В струнах незвонких нахожу?      

Душой предавшись наслажденью,      

Я сладко, сладко задремал.      

Один лишь ты с глубокой ленью      

К трудам охоту сочетал;      

Один лишь ты, любовник страстный      

И Соломирской, и креста,[9]      

То ночью прыгаешь с прекрасной,      

То проповедуешь Христа. —      

На свадьбах и в Библейской зале,      

Среди веселий и забот,      

Роняешь Лунину на бале,      

Подъемлешь трепетных сирот;      

Ленивец милый на Парнассе,      

Забыв любви своей печаль,      

С улыбкой дремлешь в Арзамасе      

И спишь у графа де-Лаваль;      

Нося мучительное бремя      

Пустых иль тяжких должностей,      

Один лишь ты находишь время      

Смеяться лености моей.      

       

Не вызывай меня ты боле      

К навек оставленным трудам.      

Ни к поэтической неволе,      

Ни к обработанным стихам.      

Что нужды, если и с ошибкой      

И слабо иногда пою?      

Пускай Нинета лишь улыбкой      

Любовь беспечную мою      

Воспламенит и успокоит!      

А труд и холоден и пуст:      

Поэма никогда не стоит      

Улыбки сладострастных уст.      

       

       К ***      

       

       

Не спрашивай, за чем унылой думой      

Среди забав я часто омрачен,      

За чем на всё подъемлю взор угрюмый,      

За чем не мил мне сладкой жизни сон;      

       

Не спрашивай, за чем душой остылой      

Я разлюбил веселую любовь      

И никого не называю милой    —      

Кто раз любил, уж не полюбит вновь;      

       

Кто счастье знал, уж не узнает   счастья.      

На краткой миг блаженство нам дано:      

От юности, от нег и сладострастья      

Останется уныние одно…      

       

       * * *      

       

Краев чужих неопытный любитель      

И своего всегдашний обвинитель,      

Я говорил: в отечестве моем      

Где верный ум, где гений мы найдем?      

Где гражданин с душою благородной,      

Возвышенной и пламенно свободной?      

Где женщина – не с хладной красотой,      

Но с пламенной, пленительной, живой?      

Где разговор найду непринужденный,      

Блистательный, веселый, просвещенный?      

С кем можно быть не хладным, не   пустым?      

Отечество почти я ненавидел —      

Но я вчера Галлицыну увидел      

И примирен с отечеством моим.      

       

       К ней      

       

       

В печальной праздности я лиру забывал,      

Воображение в мечтах не разгоралось,      

С дарами юности мой гений отлетал,      

И сердце медленно хладело,   закрывалось