1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 
       

Итак, прощай. Ты хмуришься напрасно:      

Волен шутить, в чьем сердце столько   ран.      

И в бурю весел храбрый капитан.      

И только трупы шутят неопасно.      

       

Страстей и чувств нестрогий господин,      

Я всё забыл. Прости: всё шуткой   стало,      

Мне только мил в кольце твоем рубин…      

       

Горит туман отливами опала,      

Стоит луна, как желтый георгин.      

Прощай, прощай!.. Ты что-то мне сказала?      

       

4–7 августа 1908      

Гиреево      

 Песня      

       

       

«Опрозраченный месяц повис на ветвях,      

    Опустив потухающий   взор.      

    Проступает заря в   небесах,      

    Запевает свирель   среди гор.      

Опечаленный рыцарь летит на коне,      

    Огибает высокий   утес      

    И рыдает о   грустной весне      

    Над букетом   серебряных роз.      

    Под стремительный   топот копыт      

    Он роняет из рук   повода,      

    И летит, и летит,   и летит,      

    И кому-то кричит:   навсегда!      

    И туманится замок   вдали,      

    И чуть слышно   доспехи звенят…      

    О, прощальный,   взывающий взгляд!      

    О, предутренний   холод земли!»      

       

    Ты прослушала   песню мою,      

    Но печалью себя не   тревожь:      

    Не о рыцаре песню   пою,      

    Рыцарь — только   священная ложь,      

Лишь молитва моя о любви, о судьбе,      

    Чтобы в сердце   сошла благодать,      

Оттого что нет слов рассказать о   тебе,      

    Оттого что нет сил   промолчать.      

       

1910      

       

Розы      

       

       

Ах, царевна, как прекрасны      

Эти милые, ночные      

    Чудеса!      

Поднеси фонарь — и тотчас      

Колыхнется тень на башне,      

Промелькнет твой бант крылатый      

    И исчезнет.      

Ах, царевна, как мгновенна      

    Тень твоя!      

Не запомнишь, не уловишь      

    Быстрых черт:      

Может быть, ты улыбнулась,      

Может быть, ты засмеялась,      

Может быть, поцеловала      

Руку детскую свою?      

Сколько тайн, простых и нежных,      

Совершается, царевна,      

    Вкруг тебя?      

И зачем, когда мелькала      

    Эта тень, —      

Ты прижала прямо к сердцу      

Восемь темных, черных роз?      

И куда исчезли розы,      

И зачем опять, как прежде,      

Потянулись вереницей      

Эти милые, простые,      

Благовонные, как розы, —      

    Чудеса?      

       

      

 Театр      

       

       Месть      

       

    Мне нравится   высокий кавалер      

И черный плащ его. Надвинута на брови      

    Большая шляпа. В   синей полутьме      

Не разглядеть лица. Оно, конечно,   строго,      

    Щетинятся колючие   усы      

Над тонкими, надменными губами.      

    Приблизимся: он не   заметит нас,      

Он не торопится дотронуться до шпаги…      

    Теперь коли. Он   падает. Еще!      

Сейчас появится толпа, солдаты,   стража,      

    Проснется герцог,   забормочет шут,      

От факелов падет на небо желтый   отсвет…      

    Скорей роняй   перчатку. Так. Теперь      

Пора вступать оркестру. Трубы   начинают,      

    Мы   убегаем………………………………      

Опять из публики не было видно, как   ты уронил перчатку!      

       

      

       

Романс      

       

       

День серый, ласковый, мне сердца не   томи:      

    Хлестни дождем,   ударь по стеклам градом,      

    По ветру дождь   развей и распыли,      

    Низринься с крыш   алмазным водопадом.      

       

Нет не томи меня: заветный сумрак   свой      

    Побереги для юных   и влюбленных,      

    Не мучь души   холодной и пустой,      

    Не возмущай   мечтаний усыпленных!      

       

Уже в глаза мои беззвездный глянул   мир,      

    Уж я не тот, каким   я был когда-то,      

    Но ты пришел — и   сердце, словно встарь,      

    Волнением   обманчивым объято.      

       

Кошачьей поступью крадется к сердцу   страсть,      

    И я боюсь улыбкой   нежной встретить      

    Ее земную,   сладостную власть, —      

    Боюсь тебя   счастливым днем отметить!      

       

      

 В немецком городке      

       

Е. А. Маршевой      

       

       

       1. Весна      

Весело чижик поет      

В маленькой ивовой клетке.      

Снова весна настает,      

Бойко судачат соседки:      

       

«Нет, не уйдешь от судьбы:      

Всё дорожает картофель!..»      

Вон — трубочист из трубы      

Кажет курносый свой профиль…      

       

К шляпе приделав султан,      

В память былого, от скуки,      

Учит старик Иоганн      

Деток военной науке.      

       

Плещется флаг голубой,      

Кто-то свистит на кларнете…      

Боже мой, Боже ты мой, —      

Сколько веселья на свете!      

       

Январь 1914      

       

       2. Серенада      

Счастливая примета:      

Направо лунный глаз.      

О милая Нанета!      

Приди послушать нас!      

       

Сиренью томно вея,      

Туманит нас весна.      

О, выгляни скорее      

Из узкого окна!      

       

Пускай полоска света      

На камни упадет      

И милая Нанета      

По лесенке сойдет.      

       

Пусть каждому приколет      

Желтофиоль на грудь      

И каждому позволит      

Вздохнуть о чем-нибудь.      

       

Январь 1914      

       * * *      

       

«Вот в этом палаццо жила Дездемона…»      

Все это неправда, но стыдно смеяться.      

Смотри, как стоят за колонной колонна      

Вот в этом палаццо.      

       

Вдали затихает вечерняя Пьяцца,      

Беззвучно вращается свод небосклона,      

Расшитый звездами, как шапка паяца.      

       

Минувшее — мальчик, упавший с   балкона…      

Того, что настанет, не нужно   касаться…      

Быть может, и правда — жила Дездемона      

Вот в этом палаццо?..      

       

5 мая 1914      

       * * *      

       

На мостках полусгнившей купальни      

Мы стояли. Плясал поплавок.      

В предрассветной прохладе ты крепче      

На груди запахнула платок.      

       

Говорить — это значило б только      

Распугать непоймавшихся рыб.      

Неподвижен был удочек наших      

Камышовый, японский изгиб.      

       

Но когда на поддернутой леске      

Серебрясь трепетала плотва, —      

И тогда, и тогда не годились      

Никакие былые слова.      

       

В заозерной березовой роще      

Равномерно стучал дровосек…      

Но ведь это же было прощанье?      

Это мы расходились — навек?      

       

16 мая 1914      

Томилино      

       * * *      

       

Подпольной жизни созерцатель      

И Божьей милостью поэт, —      

Еще помедлю в этом мире      

На много долгих зим и лет.      

       

Неуловимо, неприметно,      

Таясь и уходя во тьму,      

Все страхи, страсти и соблазны      

На плечи слабые приму.      

       

Стиху простому, рифме скудной      

Я вверю тайный трепет тот,      

Что подымает шерстку мыши      

И сердце маленькое жжет.      

       

27 мая 1914      

 Сон      

       

       

Всё было сине. Роща вечерела.      

Клубилось небо. Черная земля      

Болотами дышала. Стая уток      

Неслась вдали. Две женщины седые      

Мне преградили путь. В руках   костлявых      

Они держали по лопате. Обе      

По имени меня назвали тихо      

И стали рыть. Я сделал шаг вперед      

И обессилел, точно много верст      

Уже прошел по кочкам и трясинам.      

Так я стоял, а женщины всё рыли,      

Всё рыли яму. Хлюпала вода,      

Холодная, стеклянная, как   небо, —      

А женщины копали и шептались.      

Тут понял я, что дело плохо. Смелость      

Притворную в лице изображая      

И приподняв учтиво шляпу:   «Сестры, —      

Сказал я им. — Что роете?   Могилу?» —      

Старухи покачали головами.      

«Нет, просто яму». — А потом мы   долго      

О чем-то спорили. Душистый ветер      

Тянул из рощи. Темная тревога      

Меня томила. Страх неодолимый      

Туманил сердце, — а старухи   рыли,      

Всё рыли яму. Так тянулось долго.      

Изнеможенье мощно, как удав,      

Меня сжимало. Вечер надвигался.      

И вдруг одна старуха положила      

Свою лопату и рукой махнула      

Куда-то вдаль, за рощу, — и   оттуда,      

Из-за стволов, раздался вой и визг,      

И дикие ответили ей вопли,      

Как будто толпы демонов кричали.      

Качнулись ветви, сердце вдруг упало,      

А демоны злорадствовали, выли —      

И смолкнули, затихнув постепенно…      

И голосом отчаянья и веры      

Я закричал: «Сюда, ко мне, на помощь,      

Вы, силы светлые! Я здесь!» И вот,      

Оттуда ж, из-за рощи, мне в ответ,      

Как глупому актеру, что играет      

Перед пустым театром, —   раздались      

Бессильные, глухие голоса      

И жидкие аплодисменты… Боже!..      

…………………………………………………      

       

11 сентября 1914      

Москва      

 Из мышиных стихов      

       

       

У людей война. Но к нам в подполье      

Не дойдет ее кровавый шум.      

В нашем круге — вечно богомолье,      

В нашем мире — тихое раздолье      

Благодатных и смиренных дум.      

       

Я с последней мышью полевою      

Вечно брат. Чужда для нас   война, —      

Но Господь да будет над тобою,      

Снежная, суровая страна!      

       

За Россию в день великой битвы      

К небу возношу неслышный стих:      

Может быть, мышиные молитвы      

Господу любезнее других…      

       

Франция! Среди твоей природы      

Свищет меч, лозу твою губя.      

Колыбель возлюбленной свободы!      

Тот не мышь, кто не любил тебя!      

       

День и ночь под звон машинной стали,      

Бельгия, как мышь, трудилась   ты, —      

И тебя, подруга, растерзали      

Швабские усатые коты…      

       

Ax, у вас война! Взметает порох      

Яростный и смертоносный газ,      

А в подпольных, потаенных норах      

Горький трепет, богомольный шорох      

И свеча, зажженная за вас.      

       

17 сентября 1914      

Москва      

       * * *      

       

Аглае      

       

На этих прочтенных страницах      

    Рассказано было      

О феях, принцессах и птицах      

    Так нежно, так   мило…      

       

Но мы ведь не феи, Аглая?      

    К чему же нам   сказки      

Дочитывать нужно зевая      

    До самой развязки?      

       

К чему нам огромные томы?      

    Ведь в книгах   поэтов      

Ни нашей любви не найдем мы,      

    Ни наших   портретов?..      

       

19 сентября 1914      

 Бювар      

       

       

В бюваре из розовой кожи      

Вот локон, вот письма Леилы.      

«Придешь ли?» — «Бессовестный!» —   «Милый!» —      

«Меня разлюбил ты? За что же?»      

       

Счастливые письма направо,      

Налево — укоры, упрёки…      

Я прежде любил эти строки,      

Но совесть — котёнок лукавый.      

       

Чешу за ушком у неё я,      

Она благодарно мурлычет,      

Теней залетейских не кличет      

И учит не верить в былое.      

       

5 февраля 1915      

       

Моисей      

       

       

Спасая свой народ от смерти   неминучей,      

    В скалу жезлом   ударил Моисей —      

    И жаждущий   склонился иудей      

          К струе студеной и певучей.      

       

    Велик пророк!   Властительной руки      

    Он не простер над   далью синеватой,      

    Да не потек   послушный соглядатай      

    Исследовать   горячие пески.      

Он не молил небес о туче грозовой,      

    И родников он не   искал в пустыне,      

Но силой дерзости, сей властью роковой,      

    Иссек струю из   каменной твердыни…      

Не так же ль и поэт мечтой   самодержавной      

    Преобразует мир   перед толпой —      

    Но в должный миг   ревнивым Еговой      

    Карается за подвиг   богоравный?      

    Волшебный вождь,   бессильный и венчанный, —      

    Ведя людей, он   знает наперед,      

    Что сам он никогда   не добредет      

    До рубежа страны   обетованной.      

       

1909 — 30 мая 1915      

 S. Ilario      

       

       

И всё смотрю на дальние селенья,      

На домики, бегущие к реке…      

Не выразить на бедном языке      

Души моей тяжелого волненья.      

Как хорошо! Как чисты и прекрасны      

Вон тех людей свободные труды,      

Как зелены их мирные сады,      

Как сладок их удел однообразный.      

Вот селянин, коричневый от зною,      

Свистя бичом, везет в повозке мать…      

Да как же я могу не пожелать      

Его осла, впряженного с зарею,      

Его земли, его оливы стройной,      

Его жены, и дома, и детей,      

И наконец, на склоне долгих дней,      

Кончины честной и спокойной?      

       

Ей, Господи! За что же мне Ты дал      

Мой ум раба, лукавый и мятежный,      

И мой язык, извилистый и нежный,      

И в сердце яд, и в помысле кинжал?      

Кто скажет мне, зачем на утре дней      

Изведал я кипенье винной пены,      

Минутных жен минутные измены      

И льстивое предательство друзей?      

Зачем, как труп, в огнях игорных зал      

Над золотом я чахнул боязливо      

И в смене карт забвенья ласке лживой      

Скудеющую душу доверял?      

Зачем…      

    Но вот пахнул   морской туманный запах,      

И два священника в широкополых шляпах      

Проходят мимо. Звон. Вечерня   началась.      

И в гору медленно они бредут,   крестясь.      

       

Июнь 1911 — декабрь 1915      

       * * *      

       

На новом, радостном пути,      

Поляк, не унижай еврея!      

Ты был, как он, ты стал сильнее —      

Свое минувшее в нем чти.      

       

      

       

На седьмом этаже      

       

       Подражание Брюсову      

       

Падучие звезды бесследно      

Сгорали, как звезды ракет,      

А я, исцелованный, бледный.      

Сидел у тебя на балконе.      

В небесном предутреннем склоне      

Мерцал полупризрачный свет.      

       

Внизу запоздалым напевом      

Гудел громыхающий трам…      

Юпитер склонялся налево, —      

И были мучительно грубы      

Твои исхищренные губы      

Моим безучастным губам.      

       

Потом я ушел. По асфальту      

Шаги, как упрек, раздались,      

А в сердце бесследно сгорали      

Томления страсти бессонной,      

И ты мне кричала с балкона:      

«Мне хочется броситься вниз!»      

       

      

       * * *      

       

Сойдя в Харонову ладью,      

Ты улыбнулась — и забыла,      

Всё, что живому сердцу льстило,      

Что волновало жизнь твою.      

       

Ты, темный переплыв поток,      

Ступила на берег бессонный,      

А я, земной, отягощенный,      

Твоих путей не превозмог.      

       

Пребудем так, еще храня      

Слова истлевшего обета.      

Я для тебя — отставший где-то,      

Ты — горький призрак для меня.      

       

      

       * * *      

       

У строгого хозяина в дому — служанкою   трудолюбивой —      

узнала многое, но мало что пойму, и   не дано мне быть      

многоречивой.      

Ночь коротка, и день как   колесо, — размерена и тяжела      

походка, и под ногой весь день поет   песок, но остаюсь      

покладистой и кроткой.      

Доволен мой взыскательный хозяин и   только изредка,      

смутясь, отводит взгляд от глаз моих,   напоенных      

печалью, — почти полусобачьих   глаз.      

       

      

 Пэон и Цезура      

       

       Трилистник смыслов      

       

Покорствующий всем желаньям