1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 
    
— Может быть, завтра? Мне потребуется время, чтобы подготовиться, — сказал Ябу любезно, в душе он был взбешен внезапностью появления Торанаги и зол на своих шпионов, не сумевших предупредить его. Он едва успел примчаться на берег с почетным караулом. — Вы, наверное, устали…
    
— Нет, благодарю вас, — сказал Торанага намеренно резко, — мне не нужны защитники или сложные построения, крики или показные смерти. Вы забыли, старина, я играл в пьесах «Но» и достаточно много их поставил, чтобы уметь использовать свое воображение. Я не ронин-крестьянин. Пожалуйста, прикажите сразу же выступать.
    
Они стояли на берегу около пристани. Торанага был окружен отборными телохранителями, остальные высаживались с причалившей галеры. Еще тысяча самураев с тяжелым вооружением находились на двух галерах, которые ждали на рейде. День был теплый, небо безоблачно, на море была небольшая волна, на горизонте дрожало легкое марево.
    
— Игураши, посмотри-ка! — Ябу спрятал свой гнев. С тех пор, как было отправлено первое донесение о прибытии Дзозена одиннадцать дней назад, поступило только несколько незначительных сообщений из Эдо от его собственных шпионов и ничего, кроме редких возмутительно бессодержательных ответов Торанаги на его более важные сигналы: «Ваше сообщение получено и внимательно изучается», «Удивлен сообщениями о моем сыне. Пожалуйста, дождитесь дальнейших инструкций». Затем, четыре дня назад: «Виновные в смерти Дзозена будут наказаны. Они должны оставаться на своих постах, но держите их под арестом, пока я не проконсультируюсь с господином Ишидо». И вчера, как бомба: «Сегодня получил официальное приглашение нового Совета регентов из Осаки на церемонию открытия выставки цветов. Когда вы собираетесь выехать? Сообщите немедленно».
    
— Ведь это не означает, что Торанага действительно поедет? — спросил озадаченный Ябу.
    
— Он вынужден сделать это, — ответил Игураши, — во всяком случае он испытывает вас.
    
— Да, вероятно, — сказал Оми.
    
— Почему нет новостей из Эдо? Что случилось с нашими шпионами?
    
— Похоже, что Торанага накрыл Кванто одеялом, — сказал ему Оми, — может быть, он знает, кто ваши шпионы!
    
— Сегодня десятый день, господин, — напомнил Ябу Игураши. — Все готово для вашего отъезда. Вы собираетесь ехать или нет?
    
Сегодня здесь на берегу Ябу благодарил охранявших его ками, которые убедили его принять совет Оми оставаться до последнего возможного момента, еще три дня.
    
— Относительно вашего последнего письма, Торанага-сама, того что пришло вчера, — сказал он. — Вы, конечно, не поедете в Осаку?
    
— А вы?
    
— Я признаю вас как своего вождя. Конечно, я ждал вашего решения.
    
— Мне решить легко, Ябу-сама. Но вам трудно. Если вы поедете, регенты наверняка обвинят вас в убийстве Дзозена и его людей. Ишидо действительно очень сердит, и справедливо. Не так ли?
    
— Я не виноват в этом, господин Торанага. Убийство Дзозена — как ни заслуживал он этого — было совершено вопреки моим приказам.
    
— Это сделал Нага-сан, да? Иначе, конечно, вы должны были бы сделать это сами. Я поговорю с Нага-саном позднее, но пойдемте, мы можем продолжить разговор в пути. Не нужно тратить время, — Торанага взял быстрый темп, телохранители держались вплотную к нему. — Да, у вас действительно дилемма, старина. Если вы поедете, вы потеряете голову, потеряете Идзу и, конечно, весь ваш род Касиги отправится на казнь. Если вы останетесь, Совет издаст такое же постановление, — он оглянулся на Ябу, — может быть, вам следует сделать то, что вы предлагали, когда я последний раз был в Анджиро, сделать мне. Я буду счастлив быть вашим помощником. Может быть, ваша голова улучшит Ишидо настроение, когда я увижу его.
    
— Моя голова ничего не значит для Ишидо.
    
— Я так не думаю.
    
Их прервал Бунтаро:
    
— Простите меня, господин. Где вы хотели разместить моих людей?
    
— На плато. Устройте там свой постоянный лагерь. Двести человек охраны будут стоять со мной у крепости. Когда отдадите все распоряжения, присоединяйтесь к нам. Я хочу, чтобы вы посмотрели на учения. — Бунтаро торопливо ушел.
    
— Постоянный лагерь? Вы остаетесь здесь? — спросил Ябу.
    
— Нет, только мои люди. Если атака так хороша, как я слышал, мы сформируем девять штурмовых батальонов по пятьсот самураев в каждом.
    
— Что?
    
— Да. Я привез с собой еще тысячу отборных самураев для вас. Вы обеспечите еще одну тысячу.
    
— Но нет достаточного количества ружей и подготовка…
    
— Ну, извините, вы не правы. Я привез тысячу мушкетов и вдоволь пороха и пуль. Остальное прибудет в течение недели вместе с еще одной тысячей человек.
    
— У нас будет девять штурмовых батальонов?
    
— Да, они составят один полк. Командиром будет Бунтаро.
    
— Может быть, было бы лучше, если бы командовал полком я. Он будет…
    
— О, не забывайте, что Совет состоится через несколько дней. Как вы сможете командовать полком, если собираетесь в Осаку? Вы готовы ехать?
    
Ябу остановился:
    
— Мы союзники. Мы договорились, что вы старший, и помочились в знак договоренности. Я соблюдал и соблюдаю ее. Сейчас я спрашиваю, какой у вас план? Мы воюем или нет?
    
— Никто не объявлял мне войны. Пока.
    
Ябу страстно желал выхватить свой меч работы Ёситомо и выпустить кровь из Торанаги прямо здесь на песке, покончив с ним раз и навсегда, чего бы это ни стоило. Он чувствовал дыхание телохранителей вокруг себя, но не заботился сейчас об этом: — Разве Совет не предвещает вашей смерти тоже? Вы сами сказали об этом. Как только они встретятся, вы должны будете повиноваться. Так?
    
— Конечно, — Торанага сделал знак телохранителям, чтобы они отошли, легонько оперся о свой меч, широко и твердо расставив свои массивные ноги.
    
— Тогда каково же ваше решение? Что вы предлагаете?
    
— Сначала посмотреть атаку.
    
— Потом?
    
— Потом поехать поохотиться.
    
— Вы собираетесь в Осаку?
    
— Конечно.
    
— Когда?
    
— Когда мне захочется.
    
— Вы имеете в виду, не тогда, когда захочется Ишидо.
    
— Я имею в виду, когда это захочется мне.
    
— Мы будем изолированы, — сказал Ябу, — мы не можем воевать со всей Японией, даже имея штурмовой полк, и мы, видимо, не сможем подготовить его за десять дней.
    
— Да.
    
— Тогда какой у вас план?
    
— Что на самом деле произошло у Дзозена с Нагой?
    
Ябу рассказал все как было, опустив только тот факт, что Нага был спровоцирован Оми.
    
— А мой чужеземец? Как себя вел Анджин-сан?
    
— Хорошо. Очень хорошо, — Ябу рассказал ему о попытке самоубийства в первый вечер и как он склонил Блэксорна на свою сторону, к их общей выгоде.
    
— Это было умно, — медленно сказал Торанага. — Я никогда не думал, что он попытается совершить сеппуку. Интересно.
    
— Повезло, что я приказал Оми быть наготове.
    
— Да.
    
Ябу нетерпеливо ждал дальнейшего, но Торанага молчал.
    
— Эту новость о том, что господин Ито станет регентом, я вам сообщил, — сказал наконец Ябу. — Вы знали об этом до моего письма?
    
Торанага ответил не сразу:
    
— До меня доходили слухи. Господин Ито — лучший выбор для Ишидо. Бедный глупец всегда радуется, когда его возносят, а потом снова оказывается носом в чужом анусе. У них собирается хорошая компания.
    
— Его голос погубит вас тем не менее.
    
— Если Совет состоится.
    
— А, так у вас есть план?
    
— У меня всегда есть план — или планы — разве вы не знаете? Но вот вы, каков у вас план, союзник? Если вы хотите ехать, то поезжайте. Если вы хотите остаться, оставайтесь. Выбирайте! — он пошел дальше.
    * * *
    
Марико протянула Торанаге свиток, тесно исписанный иероглифами.
    
— Это все? — спросил он.
    
— Да, господин, — ответила она, недовольная теснотой каюты и вообще тем, что она опять находится на борту, даже если корабль и стоит в гавани. — Здесь повторяется многое из того, что есть в военном руководстве, но я записывала каждый вечер все, что происходило. Это почти как дневник всего, что случилось или было сказано с того времени, как вы уехали.
    
— Хорошо. Кто-нибудь еще читал его?
    
— Нет, насколько я знаю, — она стала обмахиваться веером. — Наложница Анджин-сана и слуги видели, как я писала, но я все время держала это под замком.
    
— И каковы ваши выводы?
    
Марико заколебалась. Она взглянула на дверь каюты и закрытый иллюминатор.
    
Торанага сказал:
    
— На борту только мои люди.
    
— Да, господин. Я только вспомнила, что Анджин-сан говорил, что на борту корабля нет секретов. Так что простите, — она задумалась на минуту, потом продолжала более уверенно. — Мушкетный полк выиграет одно сражение. Чужеземцы могут победить нас, если они высадятся, силой пушек и ружей. У нас должен быть военно-морской флот, как у них. Все знания, которыми обладает Анджин-сан, имеют для вас огромное значение, так что это должно держаться в секрете, это только для ваших ушей. В чужих руках это знание будет смертельно для нас.
    
— Кто еще в курсе того, что он рассказывает?
    
— Ябу-сан знает много, но Оми-сан знает больше — он более догадливый. Игураши-сан, Нага-сан и солдаты, конечно, понимают стратегию, не отдельные мелкие детали, и никто не постиг всего, что знает Анджин-сан о политике и вообще о мире. Ну, я больше всех остальных. Я записывала все, что он говорил, спрашивала, комментировала. Как могла. Конечно, он только рассказывал нам об определенных вещах, но его познания огромны и память почти совершенна. При его терпении он может дать вам точную картину мира, описать его обычаи, опасности… если он говорит правду.
    
— А он говорит правду?
    
— Я считаю, что да.
    
— Каково ваше мнение о Ябу?
    
— Ябу-сан — очень вспыльчивый человек без каких-либо угрызений совести. Он не ценит ничего, кроме своих собственных интересов. Долг, верность, традиция ничего для него не значат. Его ум вспыхивает до больших озарений, даже гениальности. Он одинаково опасен и как враг, и как союзник.
    
— Это все исправляемые качества. А что против него?
    
— Плохой администратор. Его крестьяне устроят бунт, если только получат оружие.
    
— Почему?
    
— Грабительские, незаконные налоги. Он берет семьдесят пять из ста частей риса, рыбы, всего остального. Он начал брать налог с головы, с земли, с лодки, с каждой продажи, с каждого барреля саке — в Идзу со всего берутся налоги.
    
— Может быть, я возьму его или его управляющего к себе в Кванто. Ну, то что он делает здесь, это его дело, у его крестьян никогда не будет оружия, так что нам нечего беспокоиться об этом. Я мог бы все еще использовать Идзу как базу, если будет необходимость.
    
— Но, господин, шестьдесят частей — официальный предел.
    
— Это был официальный предел. Тайко сделал его законным, но он мертв. Что еще о Ябу?
    
— Он умерен в еде, его здоровье, видимо, прекрасное, но Суво, массажист, говорит, что у него проблема с почками. У него есть любопытные привычки.
    
— Какие?
    
Она рассказала ему о Ночи Стонов.
    
— Кто сказал вам об этом?
    
— Суво. А также жена и мать Оми-сана.
    
— Отец Ябу тоже варил своих врагов. Трата времени. Но я могу понять, что ему иногда это нужно бывает делать. А его племянник, Оми?
    
— Очень проницательный. Очень умный. Очень способный. Абсолютно предан своему дяде.
    
— Семья Оми?
    
— Его мать соответственно очень плохо относится к Мидори, его жене. Жена — самурай, мягкая, сильная и очень хорошенькая. Все преданные вассалы Ябу-сана. В настоящее время у Оми-сана нет наложницы, хотя Кику, самая известная куртизанка в Идзу, почти стала его наложницей. Если бы он мог выкупить ее контракт, я думаю, он бы ввел ее в свой дом.
    
— Он поможет мне против Ябу, если мне это потребуется?
    
Она подумала об этом. Потом покачала головой.
    
— Нет, господин, я так не думаю. Я думаю, что он вассал своего дяди.
    
— Нага?
    
— Как самурай — лучше быть не может. Он сразу понял опасность Дзозен-сана и его людей для вас и блокировал все до тех пор, пока не проконсультировался с вами. Притом, что он ненавидит мушкетный батальон, он тренирует свое войско так, что они добьются совершенства.
    
— Я думаю, он был очень глуп — стал марионеткой Ябу.
    
Она поправила складку на кимоно, промолчав.
    
Торанага обмахнулся веером.
    
— Теперь что скажете об Анджин-сане?
    
Она ожидала этого вопроса, и вот он задан, все умные фразы, которые она подготовила, вылетели у нее из головы.
    
— Ну?
    
— Вы должны судить по этому свитку, господин. В некоторых вещах он непостижим. Конечно, его воспитание и происхождение ничего общего не имеют с нашими. Он очень сложный и вне нас — вне моего понимания. Он бывает очень открытым. Но с тех пор, как он попытался сделать сеппуку, он изменился. Он стал более скрытен. — Она рассказала о том, что сказал и сделал в этот вечер Оми. И об обещании Ябу.
    
— Ах, его остановил Оми — не Ябу-сан?
    
— Да, Оми.
    
— И Ябу следовал совету Оми?
    
— Да, господин.
    
— Так Оми его советник. Интересно. Но Анджин-сан, конечно, не ожидает, что Ябу сдержит свое обещание?
    
— Да, абсолютно.
    
Торанага засмеялся:
    
— Как по-детски!
    
— Христианская «совесть» очень глубока в его душе, так что, извините, он не может избежать своей кармы, одна часть которой в том, что им в целом управляет ненависть к смерти тех, кого он называет «невинными». Несколько ночей он плохо спал и целыми днями едва разговаривал со всеми.
    
— Эта «совесть» есть у всех чужеземцев?
    
— Нет, хотя она должна была бы быть у всех чужеземцев-христиан.
    
— Он лишится когда-нибудь этой «совести»?
    
— Я так не думаю. Но до тех пор он будет беззащитен, как ребенок.
    
— А его наложница?
    
Она рассказала ему всю историю с Фудзико.
    
— Хорошо, — он был рад, что его выбор Фудзико и весь план оказались так удачны. — Очень хорошо. Она превосходно себя вела в этой истории с пистолетами. А каково его поведение, какие у него привычки?
    
— В основном нормальное, за исключением его удивительного смущения в вопросах секса и упорного нежелания обсуждать самые обычные функции человеческого организма, — она также описала его необычную потребность в уединении и его отвратительные привычки в питании. — В остальном он внимательный, рассудительный, живой и способный ученик, очень интересуется нашими обычаями и нами. Я объяснила ему кое-что о нашей жизни, и нашей истории, о Тайко и проблемах, встающих сейчас перед нашим государством.
    
— Вы рассказали ему о наследнике?
    
— Да, господин. Что-нибудь неправильно?
    
— Нет, я говорил вам, чтобы вы учили его. Как его японский?
    
— Сравнительно неплохо. Временами он говорит на нашем языке совсем хорошо. Он талантливый ученик, господин.
    
— А в вопросах секса?
    
— У него одна из наших служанок, — сразу сказала она.
    
— Он сам ее выбрал?
    
— Ее послала ему наложница.
    
— И?
    
— Я так поняла, что в целом все было нормально.
    
— Ах! Так у нее не было никаких трудностей?
    
— Нет, господин.
    
— Но он пропорционально сложен?
    
— Девушка сказала: «О, да», она сказала «даже чрезмерно».
    
— Превосходно. По крайней мере в этом его карма хороша. Это проблема массы людей — Ябу, Кийямы. Маленькие члены. Несчастье родиться с маленьким членом, — он взглянул на свиток, потом с треском закрыл свой веер. — А как вы, Марико-сан?
    
— Хорошо, благодарю вас, господин. Я очень рада, что вы так хорошо выглядите. Могу я поздравить вас с рождением внука?
    
— Да, благодарю вас. Я доволен. Мальчик хорошо сложен и кажется здоровым.
    
— А госпожа Дзендзико?
    
Торанага хмыкнул:
    
— Она сильна, как всегда, — он поджал губы, задумавшись на минуту. — Может быть, вы могли бы рекомендовать для ребенка приемную мать?[8] Боюсь, будет нелегко найти нужного человека. Госпожа Дзендзико — не самая легкая в общении, правда?
    
— Я уверена, вы найдете подходящего человека, господин. Я, конечно, подумаю об этом, — ответила Марико, зная, что советовать в таком деле глупо, так как ни одна женщина не могла бы удовлетворить сразу и Торанагу, и его сноху.
    
— Спасибо. А вы сами, Марико-сан?
    
— С удовольствием, господин. Благодарю вас.
    
— А ваша христианская совесть?
    
— Здесь нет никаких проблем, господин. Я сделаю все, что вы пожелаете. С большим удовольствием.
    
— Здесь нет никого из священников?
    
— Нет, господин.
    
— А вам не нужен священник?
    
— Было бы хорошо исповедаться и получить благословение. Действительно, мне бы этого хотелось — исповедаться в сделанном и получить благословение.
    
Торанага внимательно посмотрел на нее. Ее глаза были бесхитростны.
    
— Вы хорошо поработали, Марико-сан. Пожалуйста, продолжайте так же.
    
— Да, господин, спасибо. Еще одно — Анджин-сану нужна книга по грамматике и словарь.
    
— Я послал к Тсукку-сану за ними, — он заметил, что она нахмурилась. — Вы не уверены, что он их пришлет?
    
— Он выполнит вашу просьбу, конечно. Может быть, не так быстро, как вам бы хотелось.
    
— Я скоро узнаю об этом, — добавил Торанага с угрозой. — Ему осталось только тринадцать дней.
    
Марико сильно удивилась: «Что?» — спросила она, не понимая.
    
— Тринадцать? Ах, да, — грубо сказал Торанага, пытаясь выправить свою ошибку, — когда мы были на борту португальского судна, он просил разрешения посетить Эдо. Я согласился, поставив условием, чтобы это было в течение сорока дней. Осталось тринадцать. Разве сорок дней — это не то время, которое этот бонза, этот пророк, этот Моисей провел на горе, собирая заповеди «Бога», которые были выбиты на камне?
    
— Да, господин.
    
— Вы верите, что это было?
    
— Да. Но я не понимаю, как и почему.
    
— Пустая потеря времени — это обсуждение «дел Бога». Не так ли?
    
— Если вы стремитесь к фактам, да, господин.
    
— Пока вы ждете этот словарь, вы не пытались сделать свой?
    
— Да, Торанага-сама. Боюсь, он не так хорош. К сожалению, видимо, для этого было слишком мало времени, столько проблем. Здесь — везде, — добавила она подчеркнуто.
    
Он согласно кивнул, зная, что ей очень хотелось бы спросить о многих вещах: о новом Совете и назначении господина Ито, что будет с Нагой и скоро ли начнется война.
    
— Мы счастливы, что ваш муж опять с нами. Правда?
    
Ее веер замер:
    
— Я не надеялась, что он останется живым. Я каждый день молилась и зажигала курильницу в память о нем.
    
Бунтаро рассказал ей этим утром, как еще один отряд самураев Торанага прикрывал его отступление от берега и ему удалось без проблем пробраться пригородами Осаки. Потом, собрав по дороге пятьдесят человек и запасных лошадей, под видом бандитов, спешным порядком через холмы и по нехоженым тропинкам они устремились в Эдо. Дважды преследователи настигали его, но сил для окружения у них не хватало, и он пробивался. Один раз он попал в засаду и потерял всех своих людей, кроме четверых, и снова спасся, уйдя глубже в леса, передвигаясь ночью, днем отсыпаясь. Ягоды и вода из ручьев, немного риса, захваченного в уединенных крестьянских домах, потом снова скачка, с преследователями по пятам. У него ушло двадцать дней для того, чтобы добраться до Эдо. С ним пробилось всего двое.
    
— Это было почти чудо, — сказала она. — Я думала, что мной овладел ками, когда увидела его рядом с вами на берегу.
    
— Он умен. Очень силен и очень умен.
    
— Могу я узнать, что известно о господине Хиро-Мацу, господин? Обо всех, оставшихся в Осаке? Госпоже Киритсубо и госпоже Сазуко?
    
Торанага уклончиво сообщил ей, что Хиро-Мацу прибыл в Эдо за день до его выезда оттуда, хотя его дамы решили остаться в Осаке. Причиной такой задержки было здоровье госпожи Сазуко. Необходимости в таких сложностях не было. Оба — и Марико, и он — знали, что это была только форма для сохранения хорошей мины при плохой игре, так как генерал Ишидо никогда бы не позволил уехать двум таким ценным заложницам после того, как из его рук вырвался Торанага.
    
— Сигата га най, — сказал он. — Карма, нех? — Ничего нельзя было сделать. Карма, не так ли?
    
— Да.
    
Он поднял ее свиток. — Сейчас я должен прочитать это. Благодарю вас, Марико-сан. Вы справились с этим превосходно. Пожалуйста, приведите утром в крепость Анджин-сана.
    
— Но господин, я должна приготовить дом для моего мужа. Ему нужны дом и слуги.
    
— Это будет трата времени, денег и вообще все это лишь на очень короткое время. Он будет со своими солдатами или в доме Анджин-сана — где он пожелает, — он заметил вспышку возмущения. — Нан дза?
    
— Мое место с моим господином. Служить ему.
    
— Ваше место там, где нужно мне. Не так ли?
    
— Да, пожалуйста, извините меня. Конечно.
    
Она ушла.
    
Он внимательно изучил ее свиток и руководство по военному делу. Потом перечитал отдельные отрывки в свитке Марико. Затем надежно убрал их, поставил часовых у каюты и вышел наверх на палубу.
    
— Но, господин, теперь, когда мой хозяин здесь, я буду должна…
    
— Ваш муж уже согласился, что пока я здесь, все останется как раньше и вы будете работать переводчицей. Ваша первая обязанность — несколько следующих дней быть при Анджин-сане.
    
Было утро. День обещал быть теплым и облачным. Он отменил ранее намеченную встречу с Анджин-саном и поехал на плато с сотней самураев охраны. Там он взял своих соколов и трех ястребов и уехал на охоту за двадцать ри. К полудню он уже добыл трех фазанов, двух больших вальдшнепов, зайца и пару перепелов. Он послал вальдшнепа и зайца Анджин-сану, остальное в крепость. Некоторые из его самураев не были буддистами, и он терпимо относился к их вкусам. Сам он съел чуть-чуть холодного риса с рыбным пюре и немного маринованных водорослей с пучком имбиря. Потом свернулся калачиком на земле и уснул.
    * * *
    
Был уже конец дня, когда Блэксорн, весело насвистывая, устроился в кухне. Вокруг него стояли главный повар, помощник повара, резчик овощей, резчик рыбы и их помощники, все улыбались, но в глубине души были обижены, потому что здесь в кухне был их хозяин со своей хозяйкой, а также потому, что им сказали, что он собирается оказать им честь, показав, как надо разделывать и приготовлять пищу по его способу. И, наконец, из-за зайца.
    
Он уже повесил фазана снаружи дома под скатом крыши, дав строгие инструкции, чтобы никто его не трогал.
    
— Вы понимаете, Фудзико-сан? Не трогать кроме мне? — спросил он с напускной серьезностью.
    
— О, да, Авджин-сан. Они все поняли. Только, к сожалению, простите меня, но вам следовало сказать: «Никто не должен трогать, кроме меня».
    
— Теперь, — сказал он, ни к кому в частности не обращаясь. — Высокое искусство кулинарии. Урок первый.
    
— Досо гомен насаи? — спросила Фудзико.
    
— Миру! — Смотри!
    
Чувствуя себя снова молодым — одной из его первых обязанностей по дому было чистить дичь, которую они с братом с большим риском добывали браконьерством в поместьях вокруг Чэтэма, — он выбрал длинный изогнутый нож. Суси, шеф-повар, побледнел. Это был его любимый нож, со специально отточенным лезвием, позволяющим придавать такое совершенство ломтикам сырой рыбы. Вся прислуга знала это, и все они затаили дыхание, улыбаясь больше для того, чтобы спрятать свое смущение.
    
Блэксорн разрезал желудок зайца и аккуратно вывалил все Потроха. Одна из молоденьких служанок скривилась в потугах на рвоту и выбежала. Фудзико решила лишить ее месячной зарплаты, желая в то же время быть такой же крестьянской девушкой и иметь возможность так же спокойно убежать из кухни.
    
Они смотрели остановившимися глазами, как он отрезал передние и задние лапы, потом засунул передние лапы обратно под кожу, в разрез, облегчив себе снятие шкуры с ног. То же самое он проделал с задними ногами и, отделив кругом шкуру, чтобы можно было просунуть голые задние ноги в разрез, ловким рывком натянул ее на заячью голову. Он положил почти ободранного зайца на разделочный стол и отрубил голову с внимательными трогательными глазами. Потом вывернул шкуру на наружную сторону и отложил ее в сторону. По кухне пронесся вздох. Он не слышал его, так как весь сосредоточился на своем занятии. Еще одна служанка выбежала вон.
    
— Теперь мне нужен котелок, — сказал Блэксорн с довольной улыбкой.
    
Никто ему не ответил. Они просто смотрели все с теми же застывшими улыбками. Ему попался на глаза большой железный котел. Блэксорн поднял его окровавленными руками, наполнил водой из деревянной бочки, потом повесил над жаровней, устроенной в яме среди земляного пола, окруженной камнями. Положил туда куски мяса.
    
— Теперь немного овощей и специй, — сказал он.
    
— Дозо? — хрипло спросила Фудзико.
    
Он не знал японских слов, поэтому просто оглянулся вокруг. Там в корзинах была морковь, несколько корнеплодов, напоминающих турнепс. Блэксорн их все почистил, порезал и вместе с солью и темным соусом добавил в суп.
    
— Еще бы сюда несколько луковиц, чеснок и портвейн.
    
— Дозо? — опять беспомощно спросила Фудзико.
    
— Котаба сиримасен. — Я не знаю слов.
    
Она не поправила его, только подняла ложку и предложила ему. Он покачал головой: «Саке». Помощник повара вышел из оцепенения и дал ему маленький деревянный бочонок.
    
— Домо, — Блэксорн налил полную чашку, потом добавил другую, чтобы не ошибиться. Ему хотелось самому выпить из бочонка, но он знал, что это считается дурным тоном, особенно если пить холодным и без всех церемоний, тем более здесь, в кухне.
    
— Боже мой, как мне хочется пива, — сказал он.
    
— Дозо годзиемасита, Анджин-сан?
    
— Котаба сиримасе, но этот огонь слишком уж разошелся. Исибан, ней? — он указал на свистящий котелок.
    
— Хай, — сказала она, не поняв.
    
— Окури тсукаи аригато Торанага-сама, — сказал Блэксорн. — Пошлите кого-нибудь поблагодарить господина Торанагу. — Никто не поправил его плохой японский.
    
— Хай, — оказавшись на улице, Фудзико поспешила в отдельный маленький домик, который уединенно стоял около центрального выхода в сад. Ей было очень плохо.
    
— Вы здоровы, хозяйка? — спросила ее служанка, Нигатсу. Это была среднего возраста пухлая женщина, она присматривала за Фудзико всю ее жизнь.
    
— Убирайся. Но сначала принеси мне немного зеленого чая. Нет, тебе же придется идти через кухню… ох, ох, ох!
    
— У меня здесь есть чай, хозяйка. Мы подумали, что вам потребуется чай, и вскипятили его на другой жаровне. Вот!
    
— Ох, ты у меня такая умная! — Фудзико с любовью ущипнула Нигатсу за круглую щеку, другая служанка в это время обмахивала ее веером. Она вытерла рот бумажным полотенцем и с благодарностью устроилась на веранде на подушках: «Ох, уже лучше!» Ей действительно стало лучше на открытом воздухе, в тени. Легкое послеполуденное солнце отбрасывало резкие тени, мелькали бабочки, море было далеко внизу, спокойное и блестящее на солнце.
    
— Что происходит, хозяйка? Мы даже не осмелились подглядывать.
    
— Ничего особенного. Хозяин — хозяин… так, ничего особенного. У него непонятные нам обычаи, но это наша карма.
    
Она взглянула в сторону и увидела, как ее главный повар чинно идет через сад, и ее сердце упало. Он переменно поклонился, строгий, худой, маленький человек с большими ногами и очень неровными зубами. Прежде чем он смог произнести хотя бы слово, Фудзико сказала, вымученно улыбаясь: — Закажите в деревне новые ножи. Новый горшок для риса. Новую разделочную доску, новые бочки для воды — всю кухонную утварь. То, что брал хозяин, держите для его личных целей. Вы отведите ему отдельное место, постройте отдельную кухню, если хотите, где он может готовить по своему вкусу, пока вы не научитесь.
    
— Благодарю вас, Фудзико-сан, — сказал повар. — Извините меня, что я вас прерываю, но я знаю в соседней деревне прекрасного повара. Он не буддист и даже был с нашей армией в Корее, так что он знает, как готовить для хозяина, намного лучше, чем я.
    
— Когда мне потребуется другой повар, я вам скажу. До тех пор вы будете здесь главным поваром. Вы приняты на это место на шесть месяцев, — сказала ему Фудзико.
    
— Да, госпожа, — сказал повар с показным достоинством, хотя внутри у него все бушевало, так как Фудзико-нох-Анджин была не из тех, с кем можно было своевольничать. — Пожалуйста, извините меня, но я был нанят поваром. Я горд тем, что я повар. Но я никогда не нанимался быть мясником. Эта — мясники. Конечно, у нас здесь не может быть эта, но этот другой повар не буддист как я, мой отец, его отец и отец его отца, госпожа, и они никогда, никогда… Извините, но этот новый повар будет…
    
— Вы будете готовить здесь, как вы всегда готовили. Я нахожу, что вы это делаете превосходно, как подобает мастеру-повару в Эдо. Я даже послала один ваш рецепт госпоже Киритсубо в Осаку.
    
— О? Благодарю вас. Вы оказали мне слишком большую честь. А какой рецепт, госпожа?
    
— Мелкие свежие угри и медузы с резаными устрицами с капелькой сои, которых вы так прекрасно приготовляете. Превосходно! Лучшее из всего, что я когда-либо пробовала.
    
— О, большое спасибо за похвалу, хозяйка, — рассыпался он в благодарностях.
    
— Но ваши супы оставляют желать много лучшего.
    
— О, извините!
    
— Я поговорю об этом с вами позднее. Спасибо, повар, — сказала она, стараясь от него отделаться.
    
Но маленький повар держался храбро:
    
— Пожалуйста, извините меня, хозяйка, но, ох-хо, при всем моем уважении, если хозяин… когда хозяин…
    
— Когда хозяин прикажет вам приготовить или разделать или что-то еще, вы постараетесь как можно быстрее все сделать. Тотчас же. Как и подобает всякому верному слуге. Так как вам может потребоваться много времени, чтобы стать в этом профессионалом, вам лучше договориться временно с другим поваром, что он будет посещать вас в тех редких случаях, когда хозяин захочет поесть своей пищи.
    
Его честь профессионала не пострадала, повар с улыбкой поклонился:
    
— Благодарю вас. Пожалуйста, извините меня за мою назойливую просьбу.
    
— Конечно, вы платите за второго повара из собственного жалованья.
    
Когда они остались одни, Нигатсу хихикнула, закрывшись рукой:
    
— Ох, хозяйка-чан, можно мне сделать вам комплимент. Главный повар чуть не пустил ветры, когда вы сказали, что он должен еще и платить!
    
— Спасибо, Нанни-сан, — Фудзико почувствовала запах почти готового зайца. «Что, если он попросит меня поесть с ним? — спросила она себя и чуть не пала духом. — Даже если он не попросит, я все равно должна буду прислуживать ему. Как мне избежать этого чувства тошноты? Ты не будешь чувствовать тошноту, — приказала она себе. — Это твоя карма. Ты должна полностью сосредоточиться на своей ужасной предыдущей жизни. Да. Но помни, теперь все прекрасно. Еще осталось только пять месяцев и шесть дней. Не думай об этом, думай только о своем хозяине, он смелый, сильный мужчина, хотя у него и отвратительные привычки в еде…»
    
У ворот процокали копытами лошади. Бунтаро слез с коня и махнул рукой, отпуская своих людей. Потом, взяв с собой только одного своего личного телохранителя, крупными шагами прошел через сад. Он был весь пыльный и потный. В руках нес свой огромный лук, за спиной у него висел колчан. Фудзико и ее служанка приветливо поклонились, хотя и ненавидели его. Ее дядя был известен своими дикими необузданными приступами ярости, во время которых он мог обругать кого-нибудь без всякого повода, почти с любым затеять ссору. В большинстве случаев страдали только его слуги или его женщины. — Пожалуйста, проходите, дядя. Как мило, что вы сразу навестили нас, — сказала Фудзико.
    
— Здравствуй, Фудзико-сан. Слушай, что это за смрад?
    
— Мой хозяин готовит себе дичь, которую прислал ему господин Торанага, — он показывает моим несчастным слугам, как ее готовить.
    
— Если он хочет готовить, я полагаю, что он может, хотя… — Бунтаро брезгливо сморщил нос. — Да, хозяин может делать все, что захочет в своем доме, если он не мешает соседям.
    
По закону, неприятный запах мог вызвать жалобы, и это могло очень плохо кончиться при несговорчивых соседях. Низшие рангом опасались обеспокоить соседей более высокого ранга. Иначе могли полететь головы. Вот почему по всей стране каждое сословие старалось селиться обособленно, если это было возможно, крестьяне рядом с крестьянами, купцы на своих собственных улицах, а эта изолированно жили в стороне от остальных. Их непосредственным соседом был Оми. «Он выше рангом», — подумала она.
    
— Я от всей души надеюсь, что мы никому не причинили беспокойства, — с усилием сказала она Бунтаро, гадая, какого дьявола он еще придумал. — Вы хотите видеть хозяина? — Она собралась встать, но он остановил ее.
    
— Нет, пожалуйста, не мешай ему, я подожду, — сказал он церемонно, и ее сердце упало. Бунтаро не соблюдал никаких правил хорошего тона, и его вежливость была подозрительна.
    
— Извините, что приехал так вот, запросто, не дожидаясь приглашения, — говорил он, — но господин Торанага сказал мне, что мне, может быть, разрешат пользоваться вашей баней и останавливаться в вашем доме. Время от времени. Вы не спросите потом у Анджин-сана, не разрешит ли он?
    
— Непременно, — сказала Фудзико выдерживая обычный этикет, недовольная самой идеей пребывания Бунтаро в ее доме. — Я уверена, что он почтет за честь, дядя. Можно мне предложить пока вам зеленого чая или саке?
    
— Саке, пожалуйста.
    
Нигатсу поспешно положила на веранде подушку и убежала за саке, как ни хотелось ей остаться.
    
Бунтаро протянул лук и колчан телохранителю, сбросил свои пыльные сандалии и протопал на веранду, вытащив из-за пояса свой боевой меч, сел, скрестив ноги, и положил меч на колени.
    
— Где моя жена? С Анджин-саном?
    
— Нет, Бунтаро-сан, извините, ей было приказано явиться в крепость, где…
    
— Приказано? Кем приказано? Касиги Ябу?
    
— Нет, господином Торанагой, когда он вернулся с охоты после обеда.
    
— Господином Торанагой? — Бунтаро сдержался и сердито посмотрел через бухту на крепость. Рядом со знаменем Ябу развевался флаг Торанаги.
    
— Может быть, послать кого-нибудь за ней?
    
Он покачал головой:
    
— Для нее еще будет время, — он вздохнул, глядя на свою племянницу, дочь младшей сестры. — Мне повезло, что у меня такая образованная жена, не так ли?
    
— Да, господин. Ее устами говорит Анджин-сан, чьи знания нам так необходимы.
    
Бунтаро смотрел на крепость, когда ветер опять принес запах из кухни:
    
— Напоминает Нагасаки или Корею. Они там все время готовят мясо, варят или жарят. Вонь — вы никогда не нюхали ничего подобного. Корейцы животные, как людоеды. Запах чеснока пропитывает вашу одежду и волосы.
    
— Это должно быть ужасно.
    
— Война хорошо начиналась. Мы легко могли победить, дойти до Китая и принести цивилизацию в обе страны, — Бунтаро раскраснелся, голос его стал прерывистым. — Но не сумели. Мы проиграли и вернулись с позором, потому что нас предали. Предали грязные изменники, сидящие на высоких должностях.
    
— Да, как это ни печально, но вы правы, Бунтаро-сама, — сказала она успокаивающе, спокойно произнося эту ложь, зная, что ни один народ на земле не смог бы завоевать, а тем более цивилизовать Китай, который был цивилизованным государством уже с древнейших времен.
    
Жила на лбу Бунтаро запульсировала, он стал говорить почти для себя одного:
    
— Они расплатятся. Все эти изменники. Надо только подождать около реки достаточно долго, пока тела ваших врагов не поплывут мимо, не так ли? Я буду ждать, и я скоро плюну на их головы, очень скоро. Я пообещал это себе, — он посмотрел на Фудзико. — Я ненавижу предателей и изменников. И всяких лжецов!
    
— Да, я с вами согласна. Вы так правильно говорите, Бунтаро-сама, — сказала она, похолодев, зная, что его ярости не бывает предела. Когда Бунтаро было шестнадцать, он убил свою собственную мать, одну из младших наложниц Хиро-Мацу, за ее предполагаемую неверность, пока его отец, Хиро-Мацу, был на войне, воюя против диктатора, господина Городы. Потом, годом позже, он убил своего старшего сына от первой жены за предполагаемые оскорбления и отослал жену к ее семье, где она умерла от своей собственной руки, не вынеся позора. Он делал ужасные вещи со своими наложницами и Марико. Он бурно поссорился с отцом Фудзико и обвинил его в трусости в Корее, дискредитировав перед Тайко, который приказал ему обрить голову и стать монахом, после чего тот вскоре умер от пьянства, снедаемый стыдом.
    
Фудзико пришлось напрячь всю свою волю, чтобы казаться спокойной.
    
— Мы были так рады, услышав, что вы спаслись от врага, — сказала она.
    
Принесли саке. Бунтаро начал усиленно пить. Спустя некоторое время Фудзико встала:
    
— Пожалуйста, простите меня, я на минуточку. — Она пошла на кухню предупредить Блэксорна, что Бунтаро просит разрешения расположиться в их доме, и сказать ему и слугам, что нужно делать.
    
— Почему здесь? — раздраженно спросил Блэксорн. — Почему он остановится здесь? Это необходимо?
    
Фудзико попыталась объяснить ему, что Бунтаро нельзя было отказать. Блэксорн мрачно отвернулся к своей стряпне, а она со стесненным сердцем вернулась к Бунтаро.
    
— Мой хозяин говорит, что он польщен тем, что может принять вас в этом доме. Его дом — ваш дом.
    
— Каково быть наложницей чужеземца?
    
— Я воображала себе что-то ужасное. Но что касается Анджин-сана, то он хатамото и, следовательно, самурай. Я первый раз стала наложницей, я предпочитаю быть женой. Анджин-сан такой же, как все люди, хотя, действительно, некоторые его привычки очень странные.
    
— Кто бы мог подумать, что представительница нашего дома будет наложницей чужеземца — даже и хатамото.
    
— У меня не было выбора. Я только повиновалась господину Торанаге и деду, вождю нашего клана. Доля женщины — повиновение.
    
— Да, — Бунтаро допил чашку саке, и она снова наполнила ее, — послушание важно для женщин. И Марико-сан послушная, не так ли?
    
— Да, господин. — Она взглянула в его безобразное, как у обезьяны, лицо. — Она не принесла вам ничего, кроме чести, господин. Без госпожи, вашей жены, господин Торанага ничего не смог бы узнать от Анджин-сана.
    
Он криво усмехнулся:
    
— Я слышал, вы сунули пистолеты прямо в лицо Оми-сану.
    
— Я только выполняла свой долг, господин.
    
— Где же вы научились пользоваться пистолетом?
    
— Я никогда до этого не имела дела с оружием. Я не знала даже, заряжены ли пистолеты. Но я потянула за курки.
    
Бунтаро засмеялся:
    
— Оми-сан тоже так думал.
    
Она снова наполнила его чашку.
    
— Я не понимала, почему Оми-сан не попытался отнять их у меня. Его господин приказал ему взять их, но он этого не сделал.
    
— Я бы взял.
    
— Да, дядя. Я знаю. Но, извините меня, я бы все-таки спустила курки.
    
— Ты бы промахнулась!
    
— Да, возможно. С тех пор я научилась стрелять.
    
— Он научил вас?
    
— Нет. Один из офицеров господина Наги.
    
— Почему?
    
— Мой отец никогда не позволял своим дочерям учиться владеть мечом или пикой. Он думал, и я считаю, что это правильно, что нам следует тратить время на изучение более деликатных вещей. Но иногда женщине требуется защищать своего хозяина и свой дом. Пистолеты очень хорошее оружие для женщины. Они не требуют силы и больших тренировок. Так что теперь я, может быть, буду немного более полезной для моего хозяина, так как наверняка смогу снести голову любому, чтобы защитить его и честь своего дома.
    
Бунтаро осушил свою чашку:
    
— Я испытал гордость, когда услышал, что вы таким образом выступили против Оми. Вы были правы. Господину Хиро-Мацу понравится ваш поступок.
    
— Благодарю вас, дядя. Но я только выполняла свой долг, — она церемонно поклонилась. — Мой господин спрашивает, не окажете ли вы ему честь, поговорив с ним сейчас, если вам будет угодно.
    
Он поддержал ритуал:
    
— Пожалуйста, поблагодарите его, но сначала нельзя ли мне принять ванну? Если его это устроит, я повидаюсь с ним, когда вернется моя жена.
   
   
    
     
Глава тридцать пятая
    
    
Блэксорн ждал в саду. Он надел коричневое форменное кимоно, подаренное Торанагой, засунул за пояс мечи, заряженный пистолет спрятал под поясом. Из торопливых объяснений Фудзико и слуг он понял, что должен принять Бунтаро со всеми церемониями, потому что этот самурай был важным генералом и хатамото, и вообще первым гостем в доме. Поэтому он принял ванну, быстро переоделся и явился на заранее подготовленное место.
    
Бунтаро он видел вчера мельком, когда тот только приехал. Он был занят с Торанагой, Ябу и Марико целый день, Блэксорн оказался один и организовывал срочную демонстрацию атаки с Оми и Нагой. Атака получилась вполне успешной.
    
Марико вернулась домой очень поздно. Она коротко рассказала ему о спасении Бунтаро, когда за ним несколько дней охотились люди Ишидо, как он ускользнул от них и после этого прорвался сквозь враждебные провинции в Кванто.
    
— Это было очень трудно, но ему это удалось, Анджин-сан. Мой муж очень сильный и смелый человек.
    
— А что будет теперь? Вы уедете?
    
— Господин Торанага приказывает, чтобы все оставалось, как было. Ничего не должно измениться.
    
— Вы изменились, Марико. Из вас ушла искра.
    
— Это ваше воображение, Анджин-сан. Я просто почувствовала облегчение от того, что узнала, что он жив, когда уже была уверена, что он погиб.
    
— Да. Но теперь все по-другому, не так ли?
    
— Конечно. Я благодарю Бога, что мой супруг не попал в плен, что он жив, чтобы служить господину Торанаге. Извините меня, Анджин-сан. Я сегодня устала. Я прошу прощения, я очень-очень устала.
    
— Я ничем не могу помочь?
    
— Что вы можете сделать, Анджин-сан? Кроме того, что быть счастливым за меня и за него. На самом деле ничего не изменилось. Ничего не кончилось, потому что и не начиналось. Все идет как было. Мой муж жив.
    
«Ты не хочешь, чтобы он был мертв? — спросил себя Блэксорн в саду. — Нет. — Тогда зачем этот спрятанный пистолет? Ты чувствуешь свою вину? — Нет. Ничего не начиналось. — Разве? — Нет. — Ты думаешь, что ты взял ее. Это не то же самое, что взять ее на самом деле?»
    
Он увидел Марико, выходящую из дома в сад. Она казалась ожившей фарфоровой статуэткой, идя на полшага сзади Бунтаро, который выглядел еще более огромным рядом с женой. Ее сопровождали Фудзико и служанки.
    
Он поклонился:
    
— Ёкосо еде кудасарета, Бунтаро-сан. — Добро пожаловать в мой дом, Бунтаро-сан.
    
Все стали кланяться. Бунтаро и Марико сели на подушки напротив него. Фудзико уселась за его спиной. Нигатсу и служанка, Кой, начали разносить чай и саке. Бунтаро взял саке, Блэксорн тоже.
    
— Домо, Анджин-сан. Икага дес ка?
    
— Ие. Икага дес ка?
    
— Ие. Кова дзосуну сабереру ени натта на. — Хорошо. Вы уже делаете успехи в японском.
    
Блэксорн вскоре стал терять нить разговора, так как Бунтаро глотал слова, говорил быстро и неразборчиво.
    
— Извините, Марико-сан, я не понял.
    
— Мой муж говорит, что он хочет поблагодарить вас за попытку спасти его. С тем веслом. Вы помните? Когда мы бежали из Осаки.
    
— Ах, со дес! Домо. Пожалуйста, скажите ему, что я думаю, что мы все-таки должны были пристать к берегу. Времени было достаточно. Служанка утонула зря.
    
— Он говорит, это была карма.
    
— Это была напрасная смерть, — ответил Блэксорн и пожалел о своей грубости. Он заметил, что она не перевела этих слов.
    
— Мой муж говорит, что наступательная стратегия хороша, действительно превосходна, на самом деле.
    
— Домо. Скажите ему, что я рад, что он спасся невредимым. И что он командует полком. И конечно, что мне приятно принимать его здесь.
    
— Домо, Анджин-сан. Бунтаро-сан говорит, да, план наступления хорош. Но что касается его, он всегда будет носить свой лук и мечи. Он пошлет стрелу на большее расстояние, с большей точностью и быстрее, чем пулю из мушкета.
    
— Завтра я буду стрелять вместе с ним, если он пожелает, и мы посмотрим.
    
Блэксорн заметил, что глаза Бунтаро метались от Марико к нему и обратно.
    
— Спасибо, Марико-сан. Скажите ему, что мне хотелось бы увидеть, как он стреляет.
    
— Вы проиграете, Анджин-сан. Могу предупредить вас, чтобы вы даже не пытались, — сказала она. — Он спрашивает, умеете вы обращаться с луком?
    
— Да, но не как настоящий лучник. Луки у нас уже довольно давно устарели. Кроме арбалетов. А что касается морского боя, здесь мы применяем только пушки, мушкеты или абордажные сабли. Иногда мы используем зажигательные стрелы, но только для вражеских парусников и на близком расстоянии.
    
— Он спрашивает, как вы ими пользуетесь и как вы их делаете, эти зажигательные стрелы? Они отличаются от тех наших, которые использовали против нас на галере в Осаке?
    
Блэксорн стал объяснять, начались обычные утомительные прерывания и переспрашивания. К этому времени он уже привык, что они так невероятно дотошны в вопросах о войне, но считал утомительным объясняться через переводчика. Даже при том, что Марико была прекрасным переводчиком, она редко точно переводила то, что он сказал. Длинный ответ всегда сокращался, некоторое из того, что говорилось, конечно, слегка изменялось, и возникало непонимание. И тогда приходилось пускаться в ненужные повторения.
    
Но без Марико, он чувствовал, он никогда бы не стал для них столь ценным. «Только знания удерживают меня здесь, а не в яме, — напомнил он себе, — но это не проблема, потому что еще надо многое им сказать и выиграть сражение, настоящее сражение, и победить. До тех пор ты в безопасности. И ты собираешься вернуть корабль. И возвратиться домой. Целым и невредимым».
    
Он взглянул на мечи Бунтаро и его телохранителя, потрогал свои, почувствовал масляную теплоту пистолета и понял, что он никогда не будет в безопасности в этой стране. Ни он, ни кто-нибудь другой, даже Торанага.
    
— Анджин-сан, Бунтаро-сан спрашивает, если он пришлет вам завтра своих людей, вы сможете им показать, как делаются эти стрелы?
    
— Где мы можем достать смолу?
    
— Я не знаю, — Марико устроила перекрестный допрос, чтобы выяснить, где она обычно встречается, на что похожа, как пахнет и чем ее можно заменить. Потом она долго разговаривала с Бунтаро. Фудзико сидела все время молча, ее глаза глядели и уши слушали, не пропуская ничего. Служанки, легко управляемые малейшим движением ее веера, постоянно меняли пустые бутылочки саке на полные.
    
— Мой муж говорит, что обсудит это с господином Торанагой. Может быть, где-нибудь в Кванто и есть смола. До этого мы о ней никогда не слышали. Если нет смолы, то у нас есть густое масло — китовое, — которое может заменить смолу. Он спрашивает, вы пользуетесь боевыми ракетами, как китайцы?
    
— Да. Но они считаются очень ценным оружием, его применяют в случае осады. Турки пользовались ими, когда воевали против рыцарей Сент-Джона на Мальте. Ракеты используют обычно для того, чтобы вызвать пожар и панику.
    
— Он просит рассказать подробней об этой битве.
    
— Это было сорок лет тому назад, в самом большом… — Блэксорн остановился, его мозг заработал. Это была самая большая осада, которую пережили в Европе. Шестьдесят тысяч турок-мусульман, сливки Оттоманской империи, выступили против шести сотен христианских рыцарей, поддерживаемых несколькими тысячами мальтийских союзных войск, в заливе у их большого укрепленного замка Святого Эльма на небольшом островке Средиземноморья. Рыцари успешно противостояли шестимесячной осаде и, что вообще невероятно, вынудили врага с позором отойти. Эта победа спасла все Средиземноморское побережье и, таким образом, и христианство от опустошения ордами неверных.
    
Блэксорн внезапно понял, что эта битва дает ему один из ключей к Осакскому замку: как окружить его, как атаковать, как прорваться через ворота и как захватить замок.
    
— Вы продолжаете, сеньор?
    
— Это было сорок лет назад, на самом большом внутреннем море у нас в Европе, Марико-сан, Средиземном море. Это была просто осада, как и много других осад, о ней не стоит и говорить, — соврал он. Это знание было бесценно, конечно, его не стоило выдавать так легко, совсем не сейчас. Марико много раз объясняла, что Осакский замок неумолимо стоит между Торанагой и победой. Блэксорн был уверен, что решение проблемы с Осакой может дать ему обратный пропуск в Европу, со всеми богатствами, которые только могут потребоваться в этой жизни.
    
Он заметил, что Марико чем-то обеспокоена.
    
— В чем дело, сеньора?
    
— Ничего, сеньор, — она начала переводить то, что он сказал. Но он понял, что она догадалась, что он что-то скрывает. Его отвлек запах тушеного мяса.
    
— Фудзико-сан?
    
— Хай, Анджин-сан?
    
— Сокузи ва мадака? Куаку ва… сазо куфуку де оро, нех? — Когда ужин? Гости проголодались.
    
— Ах, гомен насаи, хи га курете кара ни итасимасу. Блэксорн увидел, как она показала на солнце, и понял, что она сказала: «После заката». Он кивнул и хмыкнул, что японцы сочли за вежливое: «Спасибо, я понял». Марико снова повернулась к Блэксорну:
    
— Моему мужу хотелось бы, чтобы вы рассказали ему о битвах, в которых участвовали.
    
— Они все в том руководстве по военному делу, Марико-сан.
    
— Он говорит, что прочитал его с большим интересом, но там содержатся только краткие данные. В ближайшие дни он хочет узнать обо всех ваших сражениях. А об одном сейчас, если вы не возражаете.
    
— Они все в военном руководстве. Может быть, завтра, Марико-сан, — ему нужно было время, чтобы обдумать ослепившую его мысль об Осакском замке и этой битве, ему надоело разговаривать, он устал от перекрестного допроса, но больше всего он хотел есть.
    
— Пожалуйста, Анджин-сан, может быть, вы расскажете снова, еще раз, для моего мужа?
    
Он услышал в ее голосе осторожный намек, мольбу и сжалился над ней:
    
— Конечно. Какая из них, по-вашему, ему понравится?
    
— Та битва в Нидерландах. Около Зеландии — вы это так произносите?
    
— Да, — сказал он.
    
И он начал рассказывать о битве, которая была похожа на все другие битвы, в которых люди гибли из-за ошибок и глупости командиров.
    
— Мой муж говорит, что здесь не так, Анджин-сан. Здесь командиры очень хорошие, или они очень быстро гибнут.
    
— Конечно, моя критика распространяется только на европейских командиров.
    
— Бунтаро-сама говорит, он расскажет вам как-нибудь на днях о наших войнах и наших командирах, особенно о господине Тайко. Честный обмен на вашу информацию, — сказала она уклончиво.
    
— Домо, — Блэксорн сделал легкий поклон, чувствуя, что глаза Бунтаро впиваются в него: «Что на самом деле хочет от меня этот сукин сын?»
    * * *
    
Обед оказался сущим наказанием. Для всех. Еще на выходе из сада, когда они переходили на веранду для еды, появились дурные предзнаменования.
    
— Извините меня, Анджин-сан, но что это? — показала Марико. — Мой муж спрашивает, что это такое, вот там?
    
— Где? Ах, это! Это фазан, — сказал Блэксорн. — Господин Торанага прислал его мне вместе с зайцем, которого мы приготовили по-английски и съели — по крайней мере я, хотя там было достаточно для всех.
    
— Спасибо, но… мы, мой муж и я, мы не едим мяса. Но почему фазан висит там? При такой жаре, не надо ли его убрать и приготовить?
    
— Вот так и надо готовить фазана. Вы вешаете его, чтобы мясо дошло.
    
— Что? Таким образом? Извините меня, Анджин-сан, — сказала она, вспыхнув, — извините, но это быстро сгниет. Тем более он еще в перьях и не… очищен.
    
— Мясо фазана сухое, Марико-сан, так что его приходится подвешивать на несколько дней, может быть пару недель, в зависимости от погоды. Потом вы ощипываете его, чистите и готовите.
    
— Вы оставляете его на воздухе? Гнить? Прямо так…
    
— Нан дза? — нетерпеливо спросил Бунтаро. Она виновато заговорила с ним, он вздохнул, потом встал, посмотрел на фазана и ткнул в него пальцем. Несколько мух взлетело с жужжаньем, потом они снова уселись на фазана. Фудзико нерешительно объяснила что-то Бунтаро, и он вспыхнул.
    
— Ваша наложница говорит, что вы приказали никому не трогать его, кроме вас? — спросила Марико.
    
— Да. Разве вы не подвешиваете у себя дичь? Не все же у вас буддисты?
    
— Нет, Анджин-сан, я не думаю, чтобы кто-то подвешивал.
    
— Некоторые люди считают, что фазана нужно подвешивать за хвостовые перья до тех пор, пока он не упадет, но это бабушкины сказки, — сказал Блэксорн. — Правильнее подвешивать за шею, тогда все соки остаются, где им и положено быть. Некоторые дают ему висеть, пока шея не оторвется, но я лично не люблю такое мясо. Мы привыкли… — Он замолчал, так как она вдруг позеленела.
    
— Нан дес ка, Марико-сан? — быстро спросила Фудзико.
    
Марико объяснила. Они все нервно засмеялись, Марико встала, слабым движением смахнула пот со лба: — Извините, Анджин-сан, вы не разрешите мне на минуту…
    
«Ваша пища такая странная, — хотел сказать он ей. — Ну, вот хотя бы вчера, этот сырой моллюск — белое, слизистое, почти безвкусное, пережеванное мясо без ничего, только с соевым соусом? Или эти рубленые щупальцы осьминога, тоже сырые, с холодным рисом и водорослями? А эта ваша почти живая медуза с желто-коричневым „торфу“ в бульоне — с заквашенными бобовыми стручками, которые выглядят как собачья блевотина? О, да, подано на хрупком красивом блюде, но все же выглядит как собачья блевотина! Да, ей-богу, этого достаточно, чтобы человека замутило!»
    
В конце концов они перешли на веранду, и после обычных бесконечных поклонов, незначительных разговоров, зеленого чая и саке начали подавать еду. Маленькие подносики с пустым рыбным супом, рисом и сырой рыбой, как всегда. И потом его тушеное мясо.
    
Блэксорн поднял крышку горшка. Поднялось облако пара, золотистые шарики жира заплясали по блестящей поверхности. Густая вызывающая слюну подливка покрывала куски нежного мяса и жира. Он с гордостью предложил его гостям, но все покачали головами и попросили его есть одного.
    
— Домо, — сказал он.
    
Считалось правилом хорошего тона пить суп прямо из маленьких лакированных чашечек, а все твердое есть палочками. На подносе лежал черпак. С трудом сдерживая голод, он налил себе в чашку и начал есть. Потом он увидел выражение их глаз.
    
Они следили за ним с зачарованным видом, безуспешно пытаясь скрыть чувство тошноты, охватившее почти каждого. Его аппетит сразу начал исчезать. Он пытался не замечать их, но не мог, его желудок возражал. Скрывая свое раздражение, он отставил свою чашку, закрыл крышку и грубо сказал, что ему не нравится.
    
— Фудзихо спрашивает, может быть, его тогда выбросить, — с надеждой сказала Марико.
    
— Да.
    
Фудзико и Бунтаро расслабились.
    
— Вам не хочется еще рису? — спросила Фудзико.
    
— Нет, спасибо.
    
Марико обмахивалась веером, ободряюще улыбаясь, она снова налила чашку саке, но Блэксорн не смягчился и на будущее решил готовить тайком в горах, есть в одиночку и только охотиться в открытую.
    
«Бог с ними, — подумал он. — Если Торанага может охотиться, я тоже могу. Когда я увижусь с ним? Сколько мне еще ждать?»
    
— Черт с ними и с Торанагой, — сказал он по-английски вслух и почувствовал себя лучше.
    
— Что, Анджин-сан? — спросила тут же Марико по-португальски.
    
— Ничего, — ответил он, — я только интересуюсь, когда я повидаю господина Торанагу.
    
— Он мне не сказал. Очень скоро, я полагаю. Бунтаро громко прихлебывал саке и суп, как это и было принято у японцев. Это начало раздражать Блэксорна. Марико оживленно разговаривала со своим мужем, который бурчал, едва обращая на нее внимание. Она ничего не ела, и это, а также то, что обе они, Марико и Фудзико, чуть ли не пресмыкались перед Бунтаро, а он сам тоже должен был считаться с незваным гостем, очень раздражало Блэксорна.
    
— Скажите Бунтаро-саме, что в моей стране хозяин произносит тост в честь почетного гостя, — он поднял свою чашку со зловещей улыбкой. — Долгих лет жизни и счастья! — и выпил.
    
Бунтаро выслушал объяснения Марико. Он кивнул, соглашаясь, поднял в свою очередь чашку, улыбнулся сквозь зубы и осушил ее.
    
— Ваше здоровье! — опять произнес тост Блэксорн. И так несколько раз.
    
— Ваше здоровье!
    
На этот раз Бунтаро не выпил. Он поставил полную чашку и посмотрел на Блэксорна своими маленькими глазками. Потом позвал кого-то со двора. Седзи тут же раскрылись. Его телохранитель, всегда бывший настороже, поклонился и протянул его огромный лук и колчан. Бунтаро взял его и что-то быстро и горячо сказал Блэксорну.
    
— Мой муж говорит, что вы хотели видеть, как он стреляет, Анджин-сан. Он думает, что завтра будет слишком поздно. Сейчас подходящее время. Вот там ворота вашего дома. Он спрашивает, какой столб вы выбираете?
    
— Я не понимаю, — сказал Блэксорн. Главные ворота находились на расстоянии в сорок шагов, через сад, но сейчас они были совсем не видны через закрытые седзи правой стены.
    
— Левый или правый столб? Пожалуйста, выберите, — она была как-то странно настойчива.
    
Почувствовав что-то нехорошее, он посмотрел на Бунтаро. Тот сидел сам по себе, забыв о них, квадратный безобразный тролль, смотрящий в пространство.
    
— Левый, — сказал он, заинтригованный.
    
— Хилари! — сказала она.
    
Бунтаро тут же выхватил стрелу из колчана, все так же сидя, поднял лук на уровень глаз и выпустил стрелу с дикой, почти сказочной плавностью. Стрела метнулась к лицу Марико, тронула прядь волос, пролетела мимо и исчезла, пройдя через бумагу седзи в стене. Вторая стрела была пущена почти до того, как исчезла первая, потом еще одна, каждая из них проходила в дюйме от лица Марико. Она оставалась спокойной и недвижимой, сидя, как всегда, на коленях.
    
Пролетела четвертая, последняя стрела. Молчание было наполнено отголосками звона тетивы. Бунтаро выдохнул и медленно откинулся назад, лук он положил на колено. Марико и Фудзико вздохнули и с улыбками стали кланяться и хвалить Бунтаро, он кивнул им и слегка поклонился. Все посмотрели на Блэксорна. Он знал, что был свидетелем почти что чуда. Все стрелы прошли через одну и ту же щель в седзи.
    
Бунтаро вернул лук телохранителю и поднял свою маленькую чашку. Он мгновение смотрел на нее, потом поднял, повел ею в сторону Блэксорна, выпил и что-то хрипло сказал, снова став таким же грубым.
    
— Мой муж просит, пожалуйста, пойдите и посмотрите.
    
Блэксорн несколько мгновений думал, пытаясь успокоиться:
    
— В этом нет необходимости. Конечно, он поразил цель.
    
— Он говорит, что ему бы хотелось, чтобы вы в этом убедились.
    
— Я уверен.
    
— Пожалуйста, Анджин-сан. Вы окажете ему честь.
    
— Мне не надо оказывать ему честь.
    
— Да. Но могу ли я смиренно присоединиться к нему со своей просьбой?
    
Снова мольба в ее глазах.
    
— Как мне сказать: «Это было чудесное зрелище?»
    
Она сказала. Он повторил ее слова и поклонился. Бунтаро небрежно поклонился в ответ.
    
— Попросите его, пожалуйста, пойти со мной посмотреть стрелы.
    
— Он говорит, что ему хотелось бы, чтобы вы одни посмотрели. Он не хочет идти, Анджин-сан.
    
— Почему?
    
— Если он стрелял точно, вам следует самому посмотреть на это. Если нет, вам тоже следует увидеть это одному. Тогда ни он, ни вы не испытаете смущения.
    
— А если он промахнулся?
    
— Он не промахнулся. Но по нашему обычаю, точность в таких исключительных обстоятельствах неважна по сравнению с грацией, которую показывает лучник, благородством движения, его силой при стрельбе сидя и отрешением от выигрыша или проигрыша.
    
Стрелы были в пределах одного дюйма одна от другой, все в середине левого столба. Блэксорн оглянулся на дом и мог видеть, на расстоянии сорока шагов с лишним, маленькое аккуратное отверстие в бумажной стене, которое было искрой света в темноте.
    
«Почти невозможно быть таким точным», — подумал он. От того места, где сидел Бунтаро, он не мог видеть сада или ворот, а снаружи была еще и темная ночь. Блэксорн обернулся к столбу и поднял фонарь повыше. Одной рукой он попытался вытащить стрелу. Стальной наконечник слишком глубоко вонзился в дерево. Он мог вырвать древко, но не стал этого делать.
    
Блэксорн колебался. Наблюдавший за ним телохранитель подошел, чтобы помочь, но он покачал головой: «Ие, домо» и вернулся в дом.
    
— Марико-сан, пожалуйста, скажите моей наложнице, что мне бы хотелось, чтобы стрелы остались в этом столбе навсегда. Все стрелы. Чтобы напоминать мне о великом стрелке из лука. Я никогда не видел такой стрельбы. — Он поклонился Бунтаро.
    
— Благодарю вас, Анджин-сан, — она перевела, и Бунтаро поклонился и поблагодарил за комплимент.
    
— Саке! — приказал Блэксорн.
    
Они пили еще. Много больше, чем прежде. Бунтаро пил теперь как-то беззаботно, саке сильно действовало на него. Блэксорн украдкой следил за ним, потом отвлекся, думая о том, как человек может так прицелиться и пустить стрелы с такой невероятной точностью. «Это невозможно, — думал он, — и все-таки я видел, как он сделал это. Интересно, что делают сейчас Винк и Баккус? — Торанага сказал ему, что команда сейчас в Эдо, там же и „Эразмус“. — Боже мой, как бы мне хотелось повидать их и подняться обратно на борт».
    
Он глянул на Марико, которая что-то говорила своему мужу. Бунтаро слушал, потом, к удивлению Блэксорна, он увидел, что лицо самурая исказилось ненавистью. Не успел он отвести свой взгляд, как Бунтаро взглянул на него.
    
— Нан дес ка? — слова Бунтаро прозвучали почти как обвинение.
    
— Нани-мо, Бунтаро-сан. — Ничего. — Надеясь загладить свою оплошность, Блэксорн предложил всем саке. Женщины снова взяли чашки, но пили очень умеренно, Бунтаро сразу же покончил со своей чашкой, выражение его лица было ужасным. Потом он обратился с длинной речью к Марико.
    
Выйдя из себя, Блэксорн спросил:
    
— Что с ним? Что он говорит?
    
— О, извините, Анджин-сан. Мой муж спрашивает о вас, вашей жене и наложницах. И о ваших детях. И о том, что случилось после того, как мы выехали из Осаки. Он, — она остановилась, подумала и добавила другим тоном: — Он очень интересуется вами и вашими взглядами.
    
— Меня тоже интересуют он и его взгляды, Марико-сан. Как вы с ним встретились, вы и он? Когда поженились? Вы… — Бунтаро перебил его нетерпеливым потоком слов на японском.
    
Марико сразу перевела, что он сказал. Бунтаро подошел и плеснул саке в две чайные чашки, налив их доверху, потом сделал знак женщинам, чтобы они взяли другие чашки.
    
— Мой муж говорит, что иногда чашечки для саке бывают слишком маленькими, — Марико налила доверху и остальные чайные чашки. Она стала пить мелкими глотками из одной, Фудзико из другой. Послышалась еще одна, более воинственная речь, улыбки застыли на лицах Марико и Фудзико.
    
— Ие, дозо гомен насаи, Бунтаро-сама, — начала Марико.
    
— Има! — приказал Бунтаро.
    
Фудзико взволнованно начала что-то говорить, но Бунтаро одним взглядом заставил ее замолчать.
    
— Гомен насаи, — прошептала Фудзико, извиняясь, — дозо, гомен насаи.
    
— Что он говорит, Марико-сан?
    
Она, казалось, не слышала Блэксорна: «Дозо гомен насаи, Бунтаро-сама, ватаси…»
    
Лицо ее мужа покраснело: «Има!»
    
— Извините, Анджин-сан, но мой муж приказывает мне сказать — ответить на ваши вопросы — рассказать вам о себе. Я сказала ему, что не думаю, что семейные дела следует обсуждать так поздно ночью, но он приказывает. Пожалуйста, потерпите, я сейчас начну, — она сделала большой глоток саке. Потом другой. Пряди волос, свободно свисавшие у нее на глаза, колыхались от слабого движения воздуха, создаваемого веером Фудзико. Она осушила чашку и отставила ее. — Моя девичья фамилия Акечи. Я дочь генерала Акечи Дзинсаи, политического убийцы. Мой отец предательски убил своего сюзерена, диктатора Городу.
    
— Боже мой! Почему он это сделал?
    
— Какая бы ни была причина, Анджин-сан, это не имеет значения. Мой отец совершил самое большое преступление в нашей стране. Моя кровь испорчена, как и кровь моего сына.
    
— Тогда почему… — он остановился.
    
— Да, Анджин-сан?
    
— Я только хотел сказать, что я понимаю, что значит… убить сюзерена. Я удивлен, что вы остались в живых.
    
— Мой муж оказал мне честь…
    
Бунтаро опять злобно прервал ее, она извинилась и объяснила ему, о чем спросил Блэксорн. Бунтаро презрительно махнул ей рукой, чтобы она продолжала.
    
— Мой муж оказал мне честь, отослав меня, — продолжала она тем же спокойным тоном, — я просила разрешения совершить сеппуку, но он лишил меня такой возможности. Это было… Я должна объяснить, что разрешить совершить сеппуку — это право его или господина Торанаги. Я тем не менее почтительно просила его каждый раз в годовщину этого предательства. Но он в своей мудрости всегда отказывал мне. — Ее улыбка была чудесна, — мой муж оказывает мне честь каждый день, каждый миг, Анджин-сан. Если бы я была на его месте, я бы не смогла даже разговаривать с такой… опозоренной личностью.
    
— Вот почему вы последняя в вашем роду? — спросил он, вспомнив, что она сказала о катастрофе по пути из Осакского замка.
    
Марико перевела вопрос для Бунтаро и вернулась опять к рассказу.
    
— Хай, Анджин-сан. Мой отец и его семья были схвачены в горах Накамурой, генералом, который потом стал Тайко. Это Накамура привел армии возмездия, они перебили все войска моего отца, двадцать тысяч человек, всех. Мой отец и его семья попали в засаду, но у него было время помочь им всем, моим четырем братьям и трем сестрам, моей матери и двум наложницам. Потом он совершил сеппуку. В этом он был самурай, и все они были самураями, — сказала она, — они, не колеблясь, стали перед ним на колени, один за другим, и он убил их всех. Все умерли достойно. И он умер благородно. Два брата и один дядя моего отца участвовали вместе с ним в заговоре против их сюзерена. Они тоже попали в ловушку и также умерли достойной смертью. Ни один из Акечи не остался в живых, чтобы встретиться лицом к лицу с ненавистью и насмешками врага, кроме меня, но, простите меня, Анджин-сан, я не права — настоящие враги были мой отец, его братья и дядя. Из врагов только я осталась в живых, живой свидетель подлой измены. Я, Акечи Марико, осталась в живых потому, что была замужем и поэтому принадлежала к семье моего мужа. Мы жили тогда в Киото. Я была в Киото, когда погиб мой отец. Мятеж длился только тринадцать дней, Анджин-сан. Но пока живы люди на этих островах, имя Акечи будет опозоренным.
    
— Сколько времени вы уже были замужем, когда это случилось?
    
— Два месяца и три дня, Анджин-сан.
    
— И вам тогда было пятнадцать?
    
— Мой муж оказал мне честь, не разведясь со мной и не выгнав меня, как ему следовало бы сделать. Он отослал меня в деревню на севере. Было холодно, Анджин-сан, это в провинции Сенай, такой там холод.
    
— Сколько времени вы там прожили?
    
— Восемь лет. Господину Городе было сорок девять лет, когда он совершил сеппуку, чтобы не попасть в плен. Это было почти шестнадцать лет назад, Анджин-сан, и большинство его потомков…
    
Бунтаро снова прервал ее, его голос хлестал как плеткой.
    
— Пожалуйста, извините меня, Анджин-сан, — сказала Марико, — мой муж совершенно точно указывает, что мне достаточно было сказать, что я дочь предателя, что длинные объяснения не нужны. Конечно, некоторые объяснения необходимы, — добавила она осторожно. — Пожалуйста, не обращайте внимания на плохие манеры моего мужа, и я прошу вас, не забывайте об ушах, которые все слышат, и о восьмирядном заслоне. Простите меня, Анджин-сан, я отвлеклась. Вы не можете уйти, пока он не ушел, или не пить. Не ухудшайте ситуации. — Она поклонилась Фудзико. — Дозо гомен насаи.
    
— До итасимасите.
    
Марико поклонилась Бунтаро и вышла. Запах ее духов какое-то время еще ощущался в воздухе.
    
— Саке! — сказал Бунтаро и дьявольски улыбнулся. Фудзико наполнила чайную чашку.
    
— Ваше здоровье, — сказал Блэксорн в смятении.
    
Больше часа он произносил тосты в честь Бунтаро, пока не почувствовал, что и у него кружится голова. Но тут Бунтаро потерял сознание и лег на кучу разбитых им вдребезги чайных чашек. Седзи мгновенно распахнулись, вошли телохранитель и Марико. Они подняли Бунтаро с помощью неизвестно откуда возникших слуг и вынесли его в комнату напротив. Комнату Марико. Вместе со служанкой Кой она начала раздевать его. Телохранитель сдвинул седзи и сел снаружи, взявшись за рукоятку обнаженного меча.
    
Фудзико ждала, глядя на Блэксорна. Вошли служанки и начали ликвидировать устроенный Бунтаро беспорядок. Блэксорн с трудом поднял руки и развязал свою косичку. Потом он выпрямился и вышел на веранду, сопровождаемый своей наложницей.
    
Ночной воздух был напоен запахами моря и освежил его. Он присел на ступеньку и задумался.
    
Фудзико села на колени сзади него и наклонилась вперед:
    
— Гомен насаи, Анджин-сан, — прошептала она, кивая в сторону дома, — вакаримас ка? Вы меня поняли?
    
— Вакаримас, сигата га най, — тут он, заметив ее плохо скрываемый страх, потрепал ее за волосы.
    
— Аригато, аригато, Анджин-сама.
    
— Анатава суймин има, Фудзико-сан, — сказал он, с трудом находя нужные слова. — Ложись теперь спать.