1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 
Она пошла в дом за пледом.
   
Скрутила себе сигаретку.
   
Почистила ногти спичкой.
   
Проверила свой «пирог».
   
Сорвала три кустика салата и немного резанца.
   
Помыла зелень.
   
Выпила белого вина.
   
Приняла душ.
   
Надела свитер и вернулась в сад.
   
Она положила руку ей на плечо.
   
— Эй… Полетта, дуся моя, вы простудитесь… Она тихонько потрясла ее.
   
— Полетта?..
   
Ни один рисунок не давался ей с таким трудом.
   
Она сделала всего один набросок.
   
Возможно, лучший из всех…
   14
   
В час ночи Франк перебудил всю деревню.
   
Камилла была в кухне.
   
— Снова напиваешься в одиночестве?
   
Он повесил куртку на спинку стула, достал стакан из шкафчика над ее головой.
   
— Не шевелись.
   
Он уселся напротив нее.
   
— Бабуля уже спит?
   
— Она в саду…
   
— В са…
   
Он застонал, когда Камилла подняла к нему лицо.
   
— О нет, черт, только не это… Нет… Не может быть…
   15
   
— А что насчет музыки? У вас есть пожелания?
   
Франк обернулся к Камилле.
   
Она плакала.
   
— Ты подберешь для нас что-нибудь симпатичное?
   
Она покачала головой.
   
— А урна? Вы… Вы взглянули на расценки?
   16
   
У Камиллы не было сил возвращаться в город за диском с «подобающей случаю» музыкой. Да она и не была уверена, что сумеет правильно выбрать… Нет, она не могла.
   
   
Она вытащила кассету из автомагнитолы и протянула ее крематорскому распорядителю.
   
— Менять ничего не нужно?
   
— Нет.
   
Этот певец был ее любимчиком… Не верите? Да ведь он даже спел одну песню персонально для нее, так что…
   
   
Камилла записала концерт для Полетты, чтобы отблагодарить за уродливый свитер, который та связала для нее зимой: еще вчера они благоговейно внимали голосу певца, возвращаясь из садов Вилландри.
   
Камилла вела машину и видела в зеркале улыбку Полетты…
   
Когда выступал этот молодой верзила, ей тоже было двадцать.
   
Она ходила на его выступление в 52-м, тогда рядом с кинотеатром был мюзикл-холл.
   
— Ах, до чего же он был хорош… — вздыхала она… — До чего хорош…
   
   
Итак, надгробное слово и «Реквием» поручили монсеньору Монтану.
   
    
     
Когда ты утром собираешься в путь,
     
Друзей с собою позвать не забудь.
     
В пыли дорожной оставляет свой след
     
Ве-ло-си-пед!
    
    
     
Фернан, Фирмен, Франсис, Себастьян,
     
И каждый не знает, он трезв или пьян.
     
Ведь влюблены были несколько лет
     
Мы в красотку По-лет!
    
    
     
Когда она каталась со мной,
     
Крылья вырастали у нас за спиной.
     
И напевал нам веселый куплет
     
Ве-ло-си-пед!
    
   
   
А Филу даже не было в Париже… Отправился в свадебное путешествие… Франк стоял очень прямо, заложив руки за спину. Камилла плакала.
   
    
     
Простая песенка юных дней
     
Ушла надолго из жизни моей.
     
Теперь я снова пою «ла-ла»,
     
Ну и дела!
    
    
     
Город и улицы прошлых лет,
     
Мальчишки, маркизы, велосипед,
     
Снова они мне уснуть не дают.
     
Я их лю-блю!
    
   
   
Она улыбалась… уличные мальчишки, маркизы… Да это же про нас…
   
   
Мадам Кармино, всхлипывая, перебирала четки.
   
Сколько их было в этой псевдочасовне из искусственного мрамора?
   
Человек двенадцать?
   
За исключением англичан, одни старики…
   
Если быть совсем точным — старушки.
   
Печально качающие головами старые дамы.
   
Камилла уронила голову на плечо Франку, который все терзал и терзал свои пальцы.
   
    
     
Три маленькие нотки — веселый мотив —
     
Сбежали от меня, звук с собой прихватив.
     
Но я их в сердце сохраню своем,
     
Исчезнет грусть, и мы споем!
    
   
   
Усатый господин сделал знак Франку.
   
Тот кивнул.
   
Дверца печи открылась, гроб поехал по полозьям, дверца закрылась и… Чпок…
   
Полетта дернулась в последний раз под музыку своего любимого шансонье.
   
   
…И ушла… шлеп… шлеп… под солнцем… И… ветром.
   
Люди обнимались. Старушки говорили Франку, как сильно они любили его бабушку. И он им улыбался. Улыбался, стиснув зубы, чтобы не зарыдать.
   
   
Все разошлись. Один из сотрудников передал Франку бумаги, другой вручил маленькую черную коробку.
   
Очень красивую. Даже роскошную.
   
Она блестела под светом люстры из искусственного хрусталя.
   
Рассыпалась снопом искр.
   
Ивонна пригласила их выпить по рюмочке.
   
— Спасибо, нет.
   
— Уверен?
   
— На все сто, — кивнул он, цепляясь за руку Камиллы.
   
И они остались на улице.
   
Совсем одни.
   
Вдвоем.
   
К ним подошла какая-то женщина лет пятидесяти.
   
И попросила их поехать к ней домой.
   
Они поехали за ней на машине.
   
Они бы за кем угодно сейчас поехали.
   17
   
Она приготовила чай и вытащила из духовки пирог.
   
А потом представилась. Она была дочерью Жанны Лувель.
   
Франк понятия не имел, кто это такая.
   
— Ничего удивительного. Когда я поселилась здесь, вы давно уехали…
   
   
Она дала им спокойно выпить чаю.
   
Камилла покурила в саду. Руки у нее дрожали.
   
Когда она вернулась, хозяйка принесла большую коробку.
   
— Так-так, подождите. Сейчас я ее найду… Ага! Вот! Смотрите…
   
   
Это была совсем маленькая фотография на кремовом паспарту с чьим-то кокетливым росчерком в правом нижнем углу.
   
   
Две молодые женщины. Правая смеялась, глядя в объектив, левая — та, что в черной шляпе, — стояла, опустив глаза.
   
Обе были лысыми.
   
— Узнаете ее?
   
— Кого?
   
— Ну как же… Это ваша бабушка.
   
— Вот эта?
   
— Да. А рядом тетя Люсьенна… Старшая сестра моей матери…
   
Франк протянул снимок Камилле.
   
— Моя тетя была учительницей. Говорили, что красивее нее не было девушки в округе… А еще ее считали ужасной задавакой, эту малышку… Она была образованной и отклонила не одно предложение руки и сердца, несчастная скобка. 3 июля 1945 года Роланда Ф., портниха, заявила… Моя мать выучила текст этого протокола наизусть… Я видела, как она веселилась, смеялась, шутила, а однажды даже выпивала вместе с ними (с немецкими офицерами) на школьном дворе, полуголая, в одном купальнике.
   
Наступила тишина.
   
— Они ее обрили? — спросила наконец Камилла.
   
— Да. Мама рассказывала, что ее сестра много дней пребывала в прострации, а потом, однажды утром, к ним пришла ее лучшая подруга Полетта Моген. Она сбрила волосы бритвой своего отца и стояла в дверях, весело смеясь. Полетта взяла Люсьенну за руку и силой отвела ее в город, к фотографу. «Давай, пошли… — говорила она… — Останется снимок на память… Идем, говорю! Не доставляй им этого удовольствия… Ну же… Подними голову, моя Лулу… Ты стоишь дороже их всех, вместе взятых…» Моя тетка не осмелилась выйти из дома без шляпки и отказалась снять ее у фотографа, но ваша бабушка… Только взгляните… Этот озорной вид… Сколько ей тогда было лет? Двадцать?
   
— Она родилась в ноябре 1921-го.
   
— Двадцать три года… Храбрая молодая женщина, не так ли? Возьмите… Я вам ее дарю…
   
— Спасибо, — произнес Франк с перекошенным ртом.
   
Когда они оказались на улице, он повернулся к Камилле и бросил залихватским тоном:
   
— Крутая была старушка моя бабуля, верно?
   
И заплакал.
   
Наконец-то.
   
— Маленькая моя старушечка… — рыдал он. — Бабулечка моя… Единственная, кто был у меня в целом свете…
   
   
Неожиданно Камилла остановилась как вкопанная, а потом кинулась назад в дом: они забыли черную коробку.
   
   
Он спал на диване и на следующий день встал очень рано.
   
   
Из окна своей комнаты Камилла видела, как он развеял прах над маками и душистым горошком…
   
   
Она не посмела выйти сразу, а когда все-таки решилась отнести ему обжигающе-горячий кофе, услышала рев удаляющегося мотоцикла.
   
   
Чашка разбилась, а Камилла уронила голову на кухонный стол.
   18
   
Много часов спустя она встала, высморкалась, приняла холодный душ и вернулась к своим краскам.
   
Она начала перекрашивать этот чертов дом и доведет работу до конца.
   
Она настроила приемник на FM-диапазон и провела несколько следующих дней на стремянке.
   
   
Через каждые два часа она отправляла эсэмэску Франку:
   
09.13 Индокитай, верх буфета.
   
11.37 Айша, Айша, послушай меня, оконные рамы.
   
13.44 Сушон, перекур, сад.
   
16.12 Нутаро, потолок.
   
19.00 Новости, ветчина, масло.
   
10.15 Beach boys, ванная.
   
11.55 Бенабар, это я, это Натали, там же.
   
15.03 Сарду, помыв кистей.
   
21.23 Даго, баиньки.
   
Он ответил всего один раз:
   
01.16 Тишина.
   
Что он хотел сказать: конец работы, мир, покой или «заткнись!»?
   
Пребывая в сомнениях, она отключила мобильник.
   19
   
Камилла закрыла ставни, сходила попрощаться… с цветами и приласкала кота, закрыв глаза.
   
   
Конец июля.
   
Париж задыхается от духоты.
   
В квартире царила абсолютная тишина. Как будто он их уже выгнал.
   
Но-но, окоротила она его, мне еще нужно кое-что закончить…
   
   
Она купила красивейшую тетрадь, наклеила на первую страницу идиотскую хартию, которую они сочинили однажды вечером в «La Coupole», потом собрала свои рисунки, планы и наброски, чтобы помнить обо всем, что готово было исчезнуть в мгновение ока.
   
   
Только после этого она займется соседней комнатой.
   
Потом…
   
Когда истечет срок жизни шпилек и тюбика «Полидента»…
   
   
Разбирая рисунки, она отложила в сторону портреты подруги.
   
Раньше ее не слишком вдохновляла мысль о выставке, но теперь она передумала. Теперь появилась навязчивая идея — продлить ее жизнь. Думать о ней, говорить о ней, показать всему миру ее лицо, спину, шею, руки… Она сожалела, что не записывала рассказы Полетты — например, о детстве… Или о ее великой любви.
   
«Это останется между нами, ведь так?
   
— Да, да…
   
— Так вот, его звали Жан-Батист… Красивое имя, согласна? Будь у меня сын, я назвала бы его Жан-Батист…»
   
У нее в ушах все еще звучал ее голос, но… Но сколько еще она будет его слышать?
   
   
Она привыкла заниматься делом под музыку и отправилась в комнату Франка за плеером.
   
   
Она его там не нашла.
   
Естественно.
   
Там ничего не было.
   
Кроме стоявших у стены коробок.
   
Она прислонилась лбом к створке двери, и паркет превратился в зыбучие пески…
   
О нет… Только не он… Неужели и он…
   
Она кусала от отчаяния кулаки.
   
О нет… Все возвращается… Она снова всех теряет…
   
О нет, черт бы все это побрал…
   
О нет…
   
Она помчалась в ресторан.
   
— Франк здесь? — задыхаясь, спросила она.
   
— Франк? Вроде нет… — задумчиво ответил ей какой-то флегматичный верзила.
   
Она зажимала пальцами нос, чтобы не разрыдаться.
   
— Он… Он здесь больше не работает?
   
— Не-а…
   
Она оставила в покое свой несчастный нос и…
   
— Не работает — с сегодняшнего вечера… Ага… Вот и он!
   
Он шел из раздевалки, неся в руках охапку своих вещей.
   
— Глядите-ка… — присвистнул он, — наша прекрасная садовница…
   
По ее лицу потекли слезы.
   
— Что случилось?
   
— Я думала, ты уехал…
   
— Завтра.
   
— Что завтра?
   
— Отбываю завтра.
   
— Куда?
   
— В Англию.
   
— За… зачем?
   
— Сначала отдохну, потом начну работать… Шеф нашел мне шикарное место…
   
— Будешь кормить королеву? — она попыталась улыбнуться.
   
— Лучше… Буду шеф-поваром в Вестминстере…
   
— …
   
— Супер-дрюпер.
   
— А-а-а…
   
— Как себя чувствуешь?
   
— …
   
— Пошли выпьем по стаканчику… Не расставаться же вот так…
   20
   
— Внутри или на террасе?
   
— Внутри…
   
Он был раздосадован:
   
— Откармливал я тебя, откармливал, а ты раз — и потеряла набранные килограммы…
   
— Почему ты уезжаешь?
   
— Ну я же сказал… Это суперпредложение, и потом… Ты скажешь, что я могу продать дом Полетты, но в том-то и дело, что не могу…
   
— Понимаю…
   
— Да нет, дело не в этом… Конечно, там столько воспоминаний… Понимаешь… На самом деле не моя эта хибарка.
   
— Дом принадлежит твоей матери?
   
— Нет. Тебе.
   
— …
   
— Последняя воля Полетты… — пояснил он, доставая из бумажника письмо. — Держи… Можешь прочесть…
   
    
Маленький мой Франк.
    
Не обращай внимания на почерк, я почти ослепла.
    
Но я прекрасно вижу, что эта девочка, Камилла, очень полюбила мой сад, потому-то и хочу оставить его ей — конечно, если ты не возражаешь…
    
Позаботься о себе и о ней.
    
Крепко тебя обнимаю, твоя бабуля.
   
   
— Когда ты его получил?
   
— За несколько дней до… до ее… ухода… В тот день, когда Филу сообщил о продаже квартиры… Она… Она поняла, что… Что мы в полной заднице, чего уж там…
   
Уфф… Так и задохнуться недолго…
   
Положение спас официант:
   
— Мсье?
   
— «Перье» с лимоном, пожалуйста…
   
— А для мадемуазель?
   
— Коньяк… Двойной…
   
— Она пишет о саде — не о доме…
   
— Ну… Не станем же мы торговаться из-за таких мелочей…
   
   
— Ты все-таки уедешь?
   
— Уеду. Я уже взял билет…
   
— Когда?
   
— Завтра вечером…
   
— Ты что-то сказала?
   
— Я думала, тебе надоело ишачить на других…
   
— Конечно, надоело, но что еще я могу?
   
Камилла порылась в сумке и достала блокнот.
   
— Нет, нет, хватит… — он закрыл лицо ладонями. — Меня здесь уже нет…
   
Она переворачивала страницы.
   
— Смотри… — она повернула блокнот к нему.
   
— Что еще за список?
   
— Это места, которые нашли мы с Полеттой, когда гуляли…
   
— Места для чего?
   
— Пустующие помещения, где ты мог бы открыть свое дело… Мы все обдумали… Спорили каждый раз до хрипоты, прежде чем внести адрес в список! Лучшие подчеркнуты… Особенно вот этот… Маленькая площадь за Пантеоном… Очень старое и очень классное кафе, я уверена, тебе понравится…
   
Она допила коньяк.
   
— Ты бредишь… Знаешь, сколько стоит открыть ресторан?
   
— Нет.
   
— Ну я же говорю — совсем у тебя чердак отъехал! Ладно… Я должен закончить сборы… Вечером ужинаю у Филу и Сюзи, ты придешь?
   
Она схватила его за руку и не дала подняться.
   
— У меня есть деньги…
   
— У тебя? Да ты же всегда жила как побирушка!
   
— Да, потому что не хотела к ним прикасаться… Не люблю эти бабки, но тебе хочу их дать…
   
— …
   
— Помнишь, я рассказывала, что мой отец был страховщиком и погиб… от несчастного случая на работе?
   
— Да.
   
— Ну вот, он все очень хорошо организовал… Он знал, что покинет меня, вот и решил защитить…
   
— Не врубаюсь.
   
— Страховка… На мое имя…
   
— А почему ты… Почему ни разу даже пары туфель приличных себе не купила?
   
— Потому что… Не хочу я этих денег. От них воняет мертвечиной. Мне был нужен мой папа — живой. А не это.
   
— Сколько?
   
— Достаточно, чтобы банкиры широко тебе улыбались, предлагая роскошные условия предоставления кредита…
   
Она снова взялась за блокнот.
   
— Подожди, по-моему, я его где-то нарисовала…
   
Он вырвал у нее блокнот.
   
— Прекрати, Камилла… Хватит уже. Перестань прятаться за этим чертовым блокнотом. Кончай… Хоть раз, умоляю тебя…
   
Она разглядывала барную стойку.
   
— Эй, я к тебе обращаюсь!
   
Она перевела взгляд на его майку.
   
— На меня. Посмотри на меня. Она подняла глаза.
   
— Почему ты просто не скажешь: «Не хочу, чтобы ты уезжал»? Я ведь такой же, как ты. Плевать я хотел на деньги, если придется тратить их в одиночку… Я… Я не знаю, черт… «Не хочу, чтобы ты уезжал» — не так уж трудно это выговорить, по-моему?
   
— Ятебеэтоужесказала.
   
— Что?
   
— Я тебе это уже сказала…
   
— Когда?
   
— Вечером, 31 декабря…
   
— Ну-у, это не считается… Это из-за Филу…
   
Она молчала.
   
— Камилла…
   
Он произнес — почти по слогам:
   
— Я… не… хочу… чтобы… ты… уезжал…
   
— Я…
   
— Хорошо, продолжай… Не…
   
— Я боюсь.
   
— Чего боишься?
   
— Тебя, себя, всего.
   
Он вздохнул.
   
И снова вздохнул.
   
— Смотри сюда. Повторяй за мной.
   
И он начал изображать выступление бодибилдера на конкурсе «Мисс Вселенная».
   
— Сожми кулаки, округли спину, согни руки, скрести их и заведи под подбородок… Вот так…
   
— Зачем? — изумилась она.
   
— А затем… Затем, чтобы треснула наконец эта проклятая кожа — она тебе мала… Ты же в ней задыхаешься… Немедленно вылезай… Вперед… Хочу услышать, как треснет шов на спине…
   
   
Она улыбалась.
   
— Черт, нет, не так… Завязывай с этой дурацкой улыбочкой… Мне совсем другое от тебя нужно! Пусть улыбаются метеодамочки… Так, я пошел, иначе совсем заведусь… Пока, до вечера…
   21
   
Камилла устроила себе норку среди миллиона пестрых подушечек Сюзи, не прикоснулась к еде и выпила достаточно, чтобы смеяться в нужных местах.
   
Даже без диапроектора им был устроен сеанс «Знакомства с миром»…
   
— Арагон или Кастилия, — говорил Филибер…
   
— … — это сосцы судьбы! — повторяла она в качестве комментария к каждой фотографии.
   
Она была веселенькая.
   
Грустная, но веселенькая.
   
Франк рано их покинул — ему предстояла «отходная» с коллегами, прощание с родиной…
   
   
Когда Камилле удалось наконец подняться, Филибер проводил ее на улицу.
   
— Все будет в порядке?
   
— Да.
   
— Вызвать тебе такси?
   
— Спасибо, не стоит. Я хочу пройтись.
   
— Ладно… Тогда приятной прогулки…
   
— Камилла…
   
— Да?
   
Она обернулась.
   
— Завтра… 17.15, Северный вокзал…
   
— Ты придешь?
   
Он покачал головой.
   
— Увы, нет… Я работаю…
   
— Камилла…
   
Она снова обернулась.
   
— Ты… Сходи туда вместо меня… Пожалуйста…
   22
   
— Пришла помахать платком?
   
— Да.
   
— Мило с твоей стороны…
   
— Сколько нас?
   
— Кого?
   
— Девушек, явившихся помахать платочками и перепачкать тебя с головы до ног помадой?
   
— Смотри сама…
   
— Неужто я одна?
   
— Что поделаешь… — Он скорчил ей рожу. — Тяжелые времена… Хорошо еще, что англичанки такие пылкие… Во всяком случае, так мне сказали!
   
— Собираешься обучать их французскому поцелую?
   
— В том числе… Проводишь меня?
   
— Да.
   
Он взглянул на часы.
   
— Ну вот. У тебя всего пять минут, чтобы попытаться выговорить фразу из шести слов, сумеешь? Ладно, если шесть слишком много, я удовлетворюсь тремя… — пошутил он. — Но правильными, заветными, договорились? Черт! Я забыл прокомпостировать билет… Итак?
   
Тишина.
   
— Тем хуже… Останусь одиноким волком…
   
Он повесил свою огромную сумку на плечо и повернулся к ней спиной.
   
Кинулся на поиски контролера.
   
Она видела, как он убрал билет в бумажник и помахал ей рукой…
   
И «Евростар» побежал от нее прочь.
   
И она заплакала, глупая гусыня.
   
А он маячил вдали крошечной серой точкой…
   
У нее зазвонил мобильник.
   
— Это я.
   
— Знаю, номер высветился…
   
— Уверен, ты там сейчас изображаешь романтическую героиню, разнюнилась, захлебываешься слезами и соплями… Уверен, стоишь одна в конце платформы, как в кино, и оплакиваешь любовь, исчезнувшую с облачком белого дыма…
   
Она улыбнулась сквозь слезы.
   
— Вовсе… Вовсе нет, — наконец выговорила она, — я… Я как раз выхожу с вокзала…
   
   
— Врушка, — произнес голос у нее за спиной.
   
Она упала в его объятия и прижалась к нему крепко-крепко-крепко-крепко.
   
До хруста в костях.
   
Она плакала.
   
Говорила не умолкая, сморкалась в его рубашку, снова лила слезы, выплакивая двадцать семь лет одиночества, тоски, подлых ударов по башке, она рыдала о недоданных ласках, горевала о безумии матери, о рассеянности отца, пустых хлопотах и своей вековой усталости, признавалась, как часто ей бывало холодно и голодно, и как много ошибок она сделала, и как предавала и ее предавали, и как у нее вечно кружилась голова, словно она стояла на краю пропасти. Она поведала ему о своих сомнениях насчет собственного тела, и о привкусе эфира во рту, и о постоянном страхе оказаться не на высоте. И о Полетте. О доброте и нежности Полетты, за пять с половиной секунд обратившейся в серый тлен…
   
   
Он прикрыл ее полами своей куртки и уперся подбородком ей в макушку.
   
— Ну ладно… Ладно… — тихонько шептал он, сам не зная, что хочет этим сказать: «Ладно, поплачь еще, выплачь все слезы» или «Ладно, все в порядке, довольно лить слезы».
   
   
Пусть сама решает.
   
Ее волосы щекотали ему лицо, он чувствовал себя очень молодым и счастливым.
   
Очень счастливым.
   
Он улыбался. Впервые в жизни он оказался в нужном месте в нужное время.
   
   
Он потерся подбородком о ее темечко.
   
— Успокойся, малышка… Не бери в голову, у нас все получится… Может, не лучше, чем у других, но и не хуже… Все получится, обещаю тебе… Получится… Мы ничего не потеряли — ведь у нас ничего нет… Ну же… Пошли.
  
  
   
    
Эпилог
   
   
— Черт, поверить не могу… Не могу поверить… — бурчал Франк, пытаясь скрыть, как он счастлив. — Этот придурок пишет только о Филу! Обслуживание то, обслуживание сё… Конечно! Ему ведь это ничего не стоит! У него-то хорошие манеры в крови! И прием, и обстановка, и рисунки Фок, и ля-ля-ля, и жу-жу-жу… А моя кухня? Что, на мою кухню всем плевать?
   
Сюзи вырвала у него газету.
   
    
— С первого взгляда влюбляешься в новое бистро, где молодой шеф-повар Франк Лестафье тешит наши вкусовые рецепторы изумительными блюдами домашней кухни — ароматными, легкими, радующими душу и тело… Короче говоря, здесь вам каждый день подадут воскресный обед, который не придется есть в компании старых тетушек, и не нужно будет полночи мыть посуду накануне новой рабочей недели…
   
   
   
— Ну и? Что это, по-твоему? Биржевые новости или жареный цыпленок? Не-не-не, закрыто! — закричал он посетителям, решившим зайти «на огонек». А-а, ладно, давайте, чего уж там… Прошу… Еды на всех хватит… Венсан, позови своего чертова пса, или я суну его в морозилку!
   
— Рошешуар, к ноге! — скомандовал Филибер.
   
— Барбес… А никакой не Рошешуар…
   
— Предпочитаю имя Рошешуар… Не правда ли, Рошешуар? Иди к своему дядюшке Филу, он даст тебе вкусную косточку…
   
Сюзи расхохоталась.
   
Она теперь все время смеялась, Сюзи.
   
— А, вот и вы наконец! Слава богу, в кои веки раз сняли-таки темные очки! Она слегка жеманилась.
   
Если молодую Фок он пока не укротил, то старая ела у него с руки. В его присутствии мать Камиллы всегда «держалась в рамочках» и взирала на него томно-влажными глазами любительницы прозака…
   
— Мама, представляю тебе мою подругу Аньес… Ее муж Петер. Их малыша зовут Валентин…
   
Она предпочитала говорить «подруга», а не «моя сестра».
   
Не стоит устраивать психодраму. Тем более что всем по фигу, кто как кого называет… Кроме того, Аньес действительно стала ее подругой, так что…
   
   
— Ага! Ну наконец-то! Мамаду и К°! — закричал Франк. — Принесла, что я просил?
   
— Принесла, принесла, и ты, давай поаккуратней, это тебе не птичий помет… Что нет, то нет…
   
— Спасибо, блеск, ты моя суперМамаду, пошли, поможешь…
   
— Уже иду… Сисси, поосторожней с собакой!
   
— Не бери в голову, он очень добрый…
   
— А ты не учи меня воспитывать ребенка… Ну? Где она, твоя кашеварня? Господи, какая маленькая!
   
— Естественно! Ты же заняла все свободное место!
   
— Эй, да это же та старая дама, которую я у вас видела, так? — спросила она, кивнув на фотографию в рамке под стеклом.
   
— Поосторожней, дорогая! Это мой талисман…
   
Матильда Кесслер соблазняла Венсана и его приятеля, пока Пьер пытался втихаря стибрить меню. Камилла увлеклась изучением «Gazetin du Comestible», гастрономического издания 1767 года, что и подвигло ее изобразить совершенно невероятные блюда… Выглядело просто изумительно. А кстати… Где оригиналы?
   
Франк был возбужден до предела — он с утра не вылезал из кухни… Раз уж все пришли…
   
— Давайте, все за стол, остынет! Горячее! Горячее подано!
   
Он поставил в центр стола огромную гусятницу и убежал за разливной ложкой.
   
Филу наполнял стаканы. Безупречный, как всегда.
   
Без него успех не был бы столь стремительным. Он обладал чудесным даром: люди, с которыми он общался, мгновенно расслаблялись, он умел каждому сказать комплимент, находил темы для разговора, шутил, в нем было то, что во всем мире называют «french coquet-terie» — «французским обаянием»… Он целовался при встрече со всеми завсегдатаями из квартала… Даже со своими четвероюродными братьями…
   
   
Принимая гостей, он быстро соображал и четко излагал, мгновенно находя нужные слова.
   
Как черным по белому написал давешний журналист, он был «душой» этой маленькой шикарной кафешки…
   
   
— Давайте, давайте… — шумел Франк, — я жду ваши тарелки…
   
В этот момент Камилла, уже час игравшая с маленьким Валентином в прятки, бросила этак небрежно:
   
— Ох, Франк… Как бы я хотела такого же…
   
Он обслужил Матильду, вздохнул… черт, все приходится делать самому… бросил половник в котелок, развязал фартук, повесил его на стул, взял малыша, отдал его матери, поднял свою любимую, закинул ее на плечо — на манер мешка с картошкой или коровьей туши, крякнул… надо же, как поправилась… открыл дверь, пересек площадь, вошел в отельчик напротив, за руку поздоровался со своим приятелем-портье Вышаяном — он его подкармливал, — кивком поблагодарил за ключи и начал подниматься по лестнице, улыбаясь самому себе и всему остальному миру.