1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 
Эти чувства рождаются в нас, когда мы наблюдаем 
      
зарю, 
      
Ту, идущую легкой походкой по горным вершинам 
      
Или штурмом берущую город, 
      
У которого улицы тянутся прямо с востока на запад 
      
Какой ни была бы. 
      
Женщина, плачущая неслышно 
      
Среди шума толпы бегущей... 
      
Уличный торговец, 
      
Зазывающий зычно прохожих 
      
На своем наречье неповторимом... 
      
Одинокий архангел, скульптура собора 
      
Или сирены, убегающие от Пана,
      
Все это стягивается в единую точку, 
      
Пытаясь в душе моей себя обрести 
      
И слиться. 
      
Обожаю все сущее, 
      
Мое сердце подобно гостинице, 
      
Двери которой всегда открыты. 
      
Жадно вглядываюсь во все живое 
      
И стараюсь понять, ощутив получше. 
      
Все люблю и все наделяю душою, 
      
Человечностью наделяю 
      
Человека, и камень, 
      
И животное, и машину 
      
И от этого сам становлюсь богаче. 
      
Принадлежу буквально всему, 
      
Чтобы все более становиться самим собою. 
      
Я хотел бы вселенную эту таскать на руках, 
      
Точно старая няня - младенца. 
      
Все люблю, все предметы и вещи, 
      
те больше, те меньше! 
      
Те, которые вижу сейчас,- я их больше люблю, 
      
Чем которые видел когда-то или завтра увижу. 
      
Ничего нет прекраснее для меня, 
      
Чем движенье и ощущенье. 
      
Жизнь - огромная ярмарка, и на каждом шагу 
      
Балаганы и акробаты. 
      
Впрочем, мысль эта может меня умилить, 
      
Но утешить не может. 
      
Дай мне лилии, лилии, 
      
Дай мне розы в придачу. 
      
Одари меня розами, 
      
Дай мне лилий в придачу. 
      
Хризантемы, подсолнухи, 
      
Георгины с фиалками 
      
Всех превыше цветов... 
      
Так бросай же охапками, 
      
Всю мне душу наполни, 
      
Одари меня розами, 
      
Дай мне лилий в придачу... 
      
Мое сердце все плачет 
      
В этих парках тенистых, 
      
И никто в целом мире 
      
Не утешит, как надо, 
      
Кроме этой же тени, 
      
Наполняющей душу 
      
В час, покуда я плачу. 
      
Одари меня розами, 
      
Дай мне лилий в придачу... 
      
Моя боль так стара, 
      
Как флакон, где когда-то был спирт, 
      
но давно испарился. 
      
В моей боли и смысла не боле, чем в клетке 
      
для птицы 
      
В том краю, где не водятся птицы. 
      
Моя боль так тиха и грустна, как песок побережья, 
      
До которого море давно не доходит. 
      
Я стою на развалинах древних 
      
И смотрю сквозь разбитые окна наружу, 
      
Чтобы там, в настоящем, найти утешенье. 
      
Одари меня розами, 
      
Дай мне лилий в придачу... 
      
Впрочем, сколько бы роз да лилий ты мне 
      
ни дарил бы, 
      
Все равно будет мало - чего-то всегда не хватает. 
      
Все о чем-нибудь буду грустить, 
      
Все чего-то желать буду снова. 
      
Так что ты обо мне не тревожься чрезмерно, 
      
Даже если я буду о чем-то тебя умолять 
      
Не старайся придать моей просьбе 
      
большого значенья, 
      
Мой чахоточный бедный детеныш, 
      
Дай мне розы твои, твои лилии, 
      
Одари меня розами, 
      
Дай мне лилий в придачу... 
     
    
   
   
    
     
"Мы встретились, он столкнулся со мной на одной из улиц Байши..." Перевод Б. Слуцкого  
    
    
     
      
Мы встретились, он столкнулся со мной на одной 
      
из улиц Байши, 
      
Нищий оборванец, чья профессия читалась на лице, 
      
Он проникся симпатией ко мне, я - к нему; 
      
И в порыве взаимной любви, переливавшейся 
      
через край, я отдал ему все, что имел 
      
(Разумеется, кроме того, что лежало в кармане 
      
для крупных купюр; 
      
Я не дурак и не пылкий русский романист, 
      
А романтизм хорош, но только без спешки...), 
      
Я симпатизирую этому люду, 
      
Особенно когда он не стоит симпатии. 
      
Впрочем, я сам бродяга и нищий, 
      
К тому же по своей воле. 
      
Быть бродягой и нищим не значит бродить 
      
и нищенствовать, 
      
А значит обходить социальную лестницу, 
      
Не принимать моральные нормы, 
      
И реальные и сентиментальные моральные нормы, 
      
Не быть Верховным Судьей, сановником, 
      
проституткой, 
      
Не быть всамделишным бедняком, эксплуатируемым 
      
рабочим, 
      
Не быть неизлечимым больным, 
      
Не быть ни правдоискателем, ни кавалерийским 
      
офицером, 
      
Не быть, наконец, никем из социальных героев. 
      
Изливающих себя в беллетристике, потому что у них 
      
есть поводы рыдать, 
      
И восстающих против общественного строя, 
      
потому что у них есть для этого причины. 
      
Нет! Что угодно, лишь бы не было причин! 
      
Что угодно, лишь бы не причислять себя 
      
к человечеству! 
      
Что угодно, лишь бы не уступать человечности! 
      
Ощущение становится никчемным, если у него 
      
есть внешние поводы. 
      
Да, быть нищим и бродягой, таким, как я, 
      
Что отнюдь не значит быть обычным нищим 
      
и бродягой. 
      
Уйти в себя - вот что значит быть бродягой, 
      
Вымаливать у дней, чтобы они проходили мимо, 
      
оставляя нас в покое,- вот что значит быть нищим. 
      
Все прочее - как у какого-нибудь Достоевского 
      
или у какого-нибудь Горького, 
      
Все прочее - значит стать голодным оборванцем. 
      
Даже если это случается, то с таким множеством лиц, 
      
Что вряд ли стоит жалеть всех, с кем это случается. 
      
Я бродяга и нищий в самом деле, то есть 
      
в переносном смысле, 
      
И я купаюсь в волнах огромной жалости к самому себе. 
      
Бедный Алваро де Кампос! 
      
Столь далекий от жизни! Столь погрязший 
      
в собственных ощущениях! 
      
Бедняга, втиснутый в кресло меланхолии! 
      
Он, бедняга, со слезами на глазах (подлинными) 
      
Отдал сегодня так либерально, так по-московски, 
      
так великодушно, так порывисто 
      
Все, что было в кармане, где было совсем немного, 
      
Бедняку, который не был бедняком, но у которого 
      
были печальные глаза профессионала. 
      
Бедный Алваро де Кампос, который никому не нужен! 
      
Как он, бедняга, жалеет самого себя! 
      
Тем не менее он в самом деле бедняга! 
      
Куда более, чем многие бродяжничающие бродяги 
      
И нищенствующие нищие, потому что человеческая 
      
душа - это бездна. 
      
Я-то знаю! Самый настоящий бедняга! 
      
Хорошо бы провести митинг в своей собственной 
      
душе! 
      
Нет, я не такой дурак! 
      
Не могу защищаться с помощью социальных 
      
убеждений. 
      
Я слишком умен, чтобы вообще защищаться. 
      
Не пытайтесь обратить меня силой: я слишком умен. 
      
Говорю же вам: я слишком умен. 
      
Слушать не хочу об эстетике, замешанной 
      
на душевности: я слишком умен. 
      
Черт подери! Слишком умен. 
     
    
   
   
    
     
"На пристани уже слышно - он приближается..." Перевод Ю. Левитанского  
    
    
     
      
На пристани уже слышно - он приближается. 
      
Все гуще толпа встречающих. Пароход, 
      
идущий из Африки, уже виден достаточно четко. 
      
Я пришел сюда не затем, чтобы встретить кого-то. 
      
Только лишь посмотреть, как встречают другие. 
      
Быть кому-то надеждой. 
      
Я устал постоянно быть тем-то и тем-то. 
      
Вот прибывают и те, что опоздали к началу. 
      
И внезапно терпенье мое иссякает 
      
существовать, надеяться, быть. 
      
Внезапно я ухожу, и все это видят, 
      
мимо дежурного, мельком взглянувшего на меня. 
      
К городу возвращаюсь - точно к свободе. 
      
И все-таки чувствовать стоит - хотя б для того, 
      
чтоб перестать однажды. 
     
    
   
   
    
     
Там, я не знаю где... Перевод Ю. Левитанского  
    
    
     
      
Колокол на вокзале, перед дорогой... 
      
Не торопите меня этим гулким звоном! 
      
Я хотел бы побыть еще здесь, на вокзале души моей, 
      
в тишине и покое, покуда ко мне не приблизился 
      
этот поезд железный, который меня увезет, 
      
чтоб уже не вернуться, 
      
и пока не почувствую я, что и впрямь уезжаю, 
      
и пока на подножку вагона не стану ногой, 
      
не отвыкшей дрожать всякий раз, когда я уезжаю. 
      
Мне хотелось бы в этот час, на перроне еще 
      
не ушедшего дня, 
      
покурить, еще будучи связанным с жизнью вчерашней. 
      
Эта жизнь бесполезная, которую лучше б и вовсе 
      
покинуть,
      
говорите, тюрьме подобна? 
      
Ах, какое значенье это имеет! Ведь если я узник 
      
этой тюрьмы огромной - то о размерах 
      
собственной камеры стоит ли думать? 
      
Поезд уже отошел от соседней станции. 
      
Меня начинает поташнивать от сигареты... 
      
Прощайте, прощайте, прощайте, все, 
      
не пришедшие 
      
со мною проститься, 
      
о семейство мое, существующее лишь условно... 
      
Прощай, мой сегодняшний день, о перрон неушедшего 
      
дня, 
      
прощай, моя жизнь, прощай! 
      
Остаться, словно пакет, оставленный кем-то, 
      
по ту сторону полотна, под охраной толпящихся 
      
пассажиров. 
      
Быть обнаруженным сторожем, когда поезд отойдет 
      
от перрона: 
      
"Что за рассеянный тип здесь оставил это?" 
      
Остаться, думая об отъезде. 
      
Остаться, понимая, что правильно сделал. 
      
Остаться, чтоб умереть не сразу... 
      
Я отправляюсь в грядущее, как на трудный экзамен. 
      
А вдруг этот поезд никогда не придет и господь меня 
      
пожалеет? 
      
Я на вокзале - ах, это пока не более чем метафора. 
      
Я человек весьма представительный с виду. 
      
Можно со стороны подумать, что я долго жил 
      
за границей. 
      
У меня манеры вполне воспитанного человека. 
      
Я сам поднимаю свой чемодан - брать носильщика 
      
не считаю приличным. 
      
И рука, поднимающая чемодан, она тоже дрожит 
      
при этом. 
      
Уехать! 
      
Никогда не вернусь обратно, 
      
никогда не вернусь, потому что не возвращаются те, 
      
кто уехал. 
      
Место, куда возвращаются - всегда другое. 
      
Вокзалы, куда возвращаются - всегда другие. 
      
Не те уже люди, и мир, и само понимание мира. 
      
Уехать, о, бог мой, уехать!.. Страшусь отъезда! 
     
    
   
   
    
     
Марциальная ода. Перевод Б. Слуцкого  
    
    
     
      
Безводная река - в ней только бесчисленные 
      
люди и вещи, 
      
Но она до ужаса безводна! 
      
В ушах у меня барабаны грохочут, 
      
Понять не могу, реку ли я вижу, барабаны ли слышу, 
      
Как будто и слышать и видеть нельзя их вместе! 
      
Эла-о-о! Эла-о-о! 
      
Ручная машинка бедной вдовы, штыком 
      
умерщвленной... 
      
Когда-то по вечерам она на ней шила... 
      
Стол, за которым старые люди играли в карты, 
      
Все это смешалось, смешалось с телами и кровью, 
      
Все стало одной рекою, одной волною, одним 
      
ползучим кошмаром. 
      
Эла-о-о! Эла-о-о! 
      
Я откопал расплющенный на мостовой жестяной 
      
паровозик 
      
И плакал, как плачут все матери мира в страхе 
      
пред жизнью, 
      
Своею ногой пантеиста споткнулся о швейную 
      
машинку вдовы, умерщвленной штыком, 
      
И бедная, мирная эта машинка копьем мне сердце 
      
пронзила. 
      
Да, я во всем виноват, я, солдат, 
      
Что всех убивал, насиловал, жег и рушил, 
      
Нечистая совесть моя, мой позор отбрасывают 
      
безобразные тени, 
      
Подобные Агасферу, бродили они со мною по свету, 
      
А вслед за моими шагами другие шаги громыхали, 
      
размашистые, как бесконечность. 
      
Внезапно заставил меня закрыть глаза 
      
физический страх от возможной встречи с Богом. 
      
Абсурден Христос, искупающий все преступления 
      
и все насилия, 
      
Мой крест - во мне, недвижный, жгущий, крушащий, 
      
Все вобрала душа моя, безбрежная, как вселенная. 
      
Я вырвал игрушку из рук ребенка и ударил ребенка. 
      
Глаза у него - как глаза моего сына, который 
      
у меня, быть может, еще родится и которого 
      
также убьют, 
      
Испуганно и благочестиво молили меня за всех, 
      
того не ведая сами. 
      
Из комнатушки старухи я выволок портрет ее сына 
      
и разорвал на клочки. 
      
Испуганная и бессильная, она зарыдала... 
      
Я внезапно понял, что она - моя мать, и всей кожей 
      
ощутил страх божий. 
      
У бедной вдовы разбил я машинку. 
      
Она захлебнулась рыданьем, забыв о швейной 
      
машинке. 
      
А что, если в мире ином у меня будет дочь, и она 
      
овдовеет, и с нею будут так обращаться? 
      
Я, будучи капитаном, велел расстрелять крестьян 
      
дрожащих, 
      
Позволил насиловать дочерей, чьи отцы привязаны 
      
были к деревьям. 
      
Теперь я понял, что все это произошло в моем сердце, 
      
Что все это жжет и душит и я не могу шевельнуться, 
      
не ощутив этой боли. 
      
Боже, сжалься надо мной, никого не жалевшим! 
     
    
   
   
    
     
Требуха в томатном соусе. Перевод Е. Голубевой  
    
    
     
      
Однажды, в недорогом ресторанчике, вне времени 
      
и пространства 
      
Мне подали любовь - под видом холодной требухи 
      
в томатном соусе. 
      
Я вежливо сказал посланцу кухни, 
      
Что предпочитал бы есть ее горячей, 
      
Что это блюдо - требуху в томатном соусе 
      
холодным не едят. 
      
Мне стали возражать. 
      
Я всегда оказываюсь неправ, даже в ресторане. 
      
К холодной требухе я не притронулся, 
      
другого ничего мне не хотелось, 
      
Я заплатил по счету и пошел бродить по улицам. 
      
Какая бессмыслица, правда? 
      
Но так случилось со мной. 
      
(В детстве каждого человека был какой-нибудь сад, 
      
Собственный, городской, соседский, 
      
Настоящим хозяином сада были тогда наши игры; 
      
А теперь нам грустно.) 
      
Я прекрасно все это знаю, и все-таки 
      
Я попросил любви - а дали 
      
Холодной требухи в томатном соусе. 
      
Такую требуху никто не ест холодной. 
      
Мне подали ее холодной. 
      
Я оставил ее нетронутой. Была она холодной. 
      
Ее не едят холодной. А мне принесли холодной. 
     
    
   
   
    
     
Барроу-ин-Фернесс. Перевод Е. Витковского  
    
    1 
    
     
      
Я жалок, я ничтожен и смешон, 
      
Безмерно чужд и целям и заветам 
      
Как все: один их начисто лишен, 
      
Другой, быть может, ищет их - да где там! 
      
Пускай влекусь к добру - по всем приметам 
      
Дурной дороги выбор предрешен. 
      
Плетусь, как призрак,- наг, опустошен 
      
И ослеплен потусторонним светом. 
      
Все то, во что я верю,- чистый вздор. 
      
Приемлю скромно жизнь мою простую 
      
Пишу стихи, вступаю в разговор. 
      
Оправдываться? Боже сохрани! 
      
Менять натуру? Все одно впустую. 
      
- Довольно, сердце: хватит болтовни! 
     
    
    
-------
    
Барроу-ин-Фернесс - город в Англии на побережье Ирландского моря 
    2 
    
     
      
Теурги, духи, символы наук... 
      
Слова, слова - пустые оболочки. 
      
А я сижу на пристани, на бочке, 
      
И вижу только то, что есть вокруг. 
      
Все понимать - нелегкая задача. 
      
А пусть и так. Что, впрочем, за нужда? 
      
Грязна и холодна в реке вода. 
      
Вот так живу я, очень мало знача. 
      
О мир подлунный, узел суеты! 
      
Какое же терпение благое 
      
В руках того, кем расплетаем ты? 
      
И предстает пред нами все как есть. 
      
Во что играть? В любовь, во что другое? 
      
Что до меня - я с бочки должен слезть. 
     
    
    3 
    
     
      
Струись и к морю увлекай, река, 
      
В душе моей скопившуюся скуку! 
      
Какое "увлекай"!.. На боль, на муку 
      
Тебе, река, плевать наверняка. 
      
Вслед за ослом трушу вдоль большака. 
      
Никак не хочет жизнь постичь науку: 
      
Названья не давать пустому звуку 
      
И на мираж не вешать ярлыка! 
      
Гостеприимный Фернесс! На три дня 
      
Наедине с тобой, как в тесной клетке, 
      
Свели дела проклятые меня. 
      
Уеду,- гость презрительный и редкий 
      
(Струись и ты, привычек не сменя),
      
Стряхнув на воду пепел сигаретки. 
     
    
    4 
    
     
      
Расчет перепроверив десять раз, 
      
Я сдал его. Теперь все ясно, просто. 
      
Моя душа - подобие помоста, 
      
Где выставлена муха напоказ. 
      
Я завершил детальнейший анализ, 
      
Определяя, где и чья вина. 
      
Практическим советам - грош цена, 
      
Теории, увы, не оправдались. 
      
Зачем доклад, совет иль образец 
      
Тому, чей мозг сломался, как зубец 
      
У эмигранта в старенькой расческе? 
      
И надписать пора, сомненья нет, 
      
Тяжелый запечатанный пакет, 
      
В котором - я и все мои наброски. 
     
    
    5 
    
     
      
О Португалия, как много дней 
      
Я вне тебя! А сердце к дому тянет: 
      
Пока в разлуке мы, оно не станет 
      
Ни тише, ни спокойней, ни сильней. 
      
Все истеричней разум, все больней, 
      
О, как его родимый берег манит! 
      
А хитрый Фернесс лишь порою глянет 
      
В глаза мне - и спешит среди камней. 
      
Не слишком ли спешит? Пожалуй, да. 
      
А, черта ли в самокопанье злобном? 
      
Довольно метафизики, стыда, 
      
Межвременья и лжи - со всем подобным 
      
Покончим, удаляясь на покой. 
      
Ах, если б стать причалом иль рекой! 
     
    
   
  
  
   
    
КОЭЛЬО ПАШЕКО 
   
   
    
     
За пределом других океанов. Перевод Е. Витковского
    
    
     
      
Памяти Алберто Каэйро 
      
В лихорадке в пылу за пределом других океанов 
      
Становились явления жизни яснее и чище 
      
И привиделся город существ 
      
Не совсем нереальных но мертвенно-бледных святых 
      
наготой чистотой 
      
И виденью дразнящему входом служил я в то время 
      
как чувства хотел испытать 
      
Ибо в каждой душе есть понятие зримого мира 
      
Ибо жить оставаясь в живых 
      
Это значит что чувствовать скажется в способе жизни 
      
Но однако же лица спокойней росы оставались 
      
Нагота означала безмолвие форм не имеющих плоти 
      
И реальность понять не могла как же стала такою она 
      
Только жизнь только жизнью была жизнью 
      
как таковой 
      
Многократно безмолвно стараюсь постигнуть умом 
      
Как машина которая смазана и потому не шумит 
      
Мне приятен покой тишина и возможность 
      
не двигаться 
      
Ибо так достигается то равновесье которое нужно 
      
чтоб мыслить 
      
Постигаю что в эти моменты рассудок в работе 
      
Но не слышу его он старается тихо трудиться 
      
Как машина в которой трансмиссии движутся плавно 
      
зубцы не скрипят 
      
И услышать нельзя ничего лишь скольженье 
      
добротных деталей ни шороха в общем 
      
Иногда размышляю другие быть может все чувствуют 
      
так же как я 
      
Но у них голова начинает болеть начинает кружиться 
      
Эта память явилась ко мне как могла бы явиться 
      
любая другая 
      
Например я припомнить бы мог что никто не внимает 
      
скольженью деталей 
      
И не знает о них ничего да и знать-то не хочет 
      
В этом зале старинном в котором оружье висит 
      
на поблекших щитах 
      
Как скелеты как зримые знаки минувших эпох 
      
Я скольжу человеческим взором и жадно пытаюсь 
      
в доспехах увидеть 
      
Сокровенную тайну души послужившую поводом 
      
к жизни моей 
      
И когда обращаю печальные взоры на щит для оружья 
      
стараясь не видеть его 
      
Прозреваю железный скелет постигаю его но понять 
      
не могу 
      
Отчего он вступает в меня во владенье вступает 
      
как некая дальнаяя вспышка 
      
Слышу звук бытие постигаю двух шлемов совсем 
      
одинаковых внемлющих мне 
      
Копья четкою тенью своей утверждают меня 
      
в пониманье нечеткости слов 
      
И невнятных двустиший все время скользящих в уме 
      
Я внимаю биенью сердец тех героев которые мне 
      
воздадут по заслугам в грядущем 
      
И в неверности чувств натыкаюсь опять на себя 
      
и на прежние спазмы