1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 
     
— Вы нуждаетесь во мне, герцог, — спокойно сказал Бэкингем. — Кто-то должен делать за вас всю грязную работу. Вы не можете полагаться на одних Тайреллов. Они продадут вас за пару шиллингов.
     
— А какова твоя цена, герцог? Тысяча фунтов?
     
— Или вы будете доверять мне, Глостер, или я уезжаю. И добивайтесь короны самостоятельно, — обиделся Бэкингем.
     
Ричард отвернулся к стене и замолчал. Молчал долго, целую минуту. Когда он снова обратил свой взор к Бэкингему, его лицо озаряла добрая, хотя и кривоватая улыбка.
     
— Я испытывал тебя, мой друг. Я же знаю, насколько тебе бывает трудно, но ты выбрал справедливую сторону в этой борьбе и пойдешь со мной до конца. До победы. До нашей победы!
     
Бэкингем склонил голову.
     
Он ничего не ответил.
     
Глостер ждал, скажет ли он еще что-нибудь, но не дождался. И тогда сказал сам, может быть, для того, чтобы оставить за собой последнее слово:
     
— Поезжай-ка пока к себе, в Уэльс, который я даю тебе в управление. Собери там налоги. Нам с тобой понадобятся деньги.
     
— А парламент? Кто будет обрабатывать этих тупых баронов?
     
— Пока я напущу на них моих законников во главе с доктором Шеем. А ты вернешься и наведешь глянец.
     
— Вы решили не спешить со своей коронацией?
     
— Какая может быть речь о коронации? Я об этом и не думаю. И тебе думать не советую.
     
— Я поехал собирать силы, — сказал Бэкингем.
     
— Ты меня правильно понял, — кивнул Ричард. — У нас немало врагов. Но если я стану королем, их станет еще больше, и палачам придется потрудиться.
     
— Не спеши убивать принцев, — сказал Бэкингем от самой двери.
     
Ричард не ответил.
     
Но его губы беззвучно шевельнулись:
     
— За эти слова ты мне тоже ответишь… своей жизнью…
     
Дождавшись, пока шаги герцога Бэкингема стихли в коридоре, Ричард отправился в оружейную.
     
Там хранились бочонки с порохом, стояли прислоненные к козлам алебарды и копья, на полках лежали мечи, а в ящиках россыпью — картечь.
     
Ричард прошел через этот мрачный зал к секретной двери в подвал.
     
По узкой каменной лестнице с высокими ступеньками он спустился в пыточную комнату.
     
В низком зале стоял неистребимый запах крови. Казалось, здесь еще звучат крики узников, умирающих от невыносимых страданий.
     
В последние дни здесь никого не пытали, но все было готово: орудия пыток ждали своих жертв.
     
Ричард подумал, что неплохо было бы помучить попавшего в плен сэра Генри Уайта — этого упрямого идиота, который никак не может смириться с тем, что Генри Ричмонд никогда не вернется в Англию. Генри слишком беден, и у него нет влиятельных друзей.
     
Не считать же друзьями глупенькую Лиззи и ее смиренную мать, на которую придется еще немного нажать — и тогда она станет шелковой.
     
Ричард вынул кремень и трут и высек огонь. Масляный факел, прикрепленный к стене, загорелся зловеще и ярко.
     
Ричард был опечален.
     
И в этом он не мог признаться никому.
     
Хотя был человек на свете, который мог читать его мысли и от которого Ричард не мог ничего скрыть.
     
И этот человек появился посреди пыточной, словно ниоткуда.
     
Перед Глостером стояла высокая женщина в монашеском одеянии.
     
Она откинула капюшон, тряхнула головой, и чудесные черные волосы водопадом рассыпались по плечам и спине, ниспадая до пояса.
     
— Здравствуй, фея Моргана, — сказал Ричард. — Конец пути близок.
     
— Но впереди еще трудные дни, — произнесла фея глубоким, грудным голосом.
     
— Они быстро пройдут.
     
— А потом может начаться самое трудное…
     
— Не пугай меня, фея Моргана. Ты принесла документ?
     
— Он давно у меня.
     
— Ты уже догадалась, что он может мне понадобиться?
     
— А как иначе ты сумеешь захватить не принадлежащий тебе трон? Кто тебе поверит? Кто поверит в то, что ты заботился о детях и вдове?
     
— А теперь?
     
— Теперь найдутся и такие, кто поверит. Их будет немного. Больше окажется тех, кто пойдет с тобой из-за власти или денег.
     
— Мне суждена победа?
     
— Я не знаю будущего, — ответила фея.
     
Ричард не поверил ей.
     
И она, угадав его мысли, ответила:
     
— Ты можешь верить или не верить, от этого суть дела не меняется.
     
— Я делаю все ради любви, — сказал Ричард.
     
— Что ты говоришь?!
     
— А ты думала, мною движет тщеславие? Страсть к власти? Да ничего подобного! Я полюбил, страстно и нежно…
     
— Кого же?
     
— Изгони усмешку из своего голоса. Мне, мужчине средних лет, тоже доступно чувство глубокой и бескорыстной любви…
     
— Говори, говори, мне интересно послушать еще одну лживую сказку.
     
— Когда моя племянница Лиззи подросла и стала девушкой, я понял, что все свои нерастраченные чувства, всю свою душевную боль я брошу к ее маленьким ножкам…
     
— А она полюбила недостойного Генри Ричмонда, — закончила за герцога фея Моргана.
     
— А ей показалось, что она полюбила этого мальчишку!
     
— Она не любит и никогда не полюбит тебя.
     
— Она сама себя не знает. А я знаю, какая стоит передо мной цель, и всегда ее добиваюсь. Но я не мог добиваться ее руки, пока был жив мой брат. Он бы меня не понял.
     
— Не сомневаюсь, — засмеялась фея Моргана. — Ты бы не достиг своей цели, а на пути к ней мог и голову потерять.
     
— Ты права. Ты права, черт побери! И что мне оставалось?
     
— Тебе оставалось убить своего брата, потому что он был отцом твоей любимой девочки, — сказала фея. — К сожалению, он был еще и королем. Все вместе.
     
— Ты мне помогла, — прошептал Ричард. — Ты — воплощенное коварство и злоба!
     
— Я помогала не тебе — сама по себе злоба не доставляет радости. Мне нужен посох Мерлина. И я жду, когда ты отдашь его мне.
     
— Как только ты его получишь, ты перестанешь мне помогать…
     
— Перестану.
     
— Тогда потерпи, пока я стану королем.
     
— При условии, что ждать недолго.
     
— Не больше трех недель.
     
— И тогда ты добудешь себе юную красотку?
     
— Я в печали, — сказал Ричард.
     
— Объяснись.
     
— Мне нужна была власть, мне нужна корона, чтобы завладеть Лиззи. Мои советники и ты, ведьма, убедили меня, что нужно объявить принцев бастардами. Тогда они не смогут взойти на трон и королем стану я. Так и было сделано. Принцы опорочены.
     
— Радуйся.
     
— Но опорочены все дети королевы Елизаветы.
     
В наступившей тишине раздался смех феи Морганы.
     
— Как славно ты себя обманул, мой мальчик! Как славно! Теперь не только Эдуард и Ричард, но и их сестра Лиззи — простолюдины. И как же тебе, королю Англии, можно будет жениться на опороченной девчонке?
     
— Вот именно, — вздохнул Ричард. — Я не могу жениться…
     
— И что же ты придумал, мой мальчик?
     
— Не смей так меня называть!
     
— Я называю тебя так, как мне хочется. И не забывай, что я — фея Моргана, а ты обычный смертный мужчина. И очень даже смертный.
     
Ричард промолчал.
     
— Полагаю, что ты не будешь сейчас открывать мне свои секреты, хотя о них так нетрудно догадаться!
     
— Молчи.
     
— Коронуйся скорее, Ричард Нельвиное Сердце. И я уйду.
     
— Сначала ты мне поможешь. Где документ о венчании брата?
     
Фея достала свиток и положила на стол, за которым обычно сидел писец и записывал признания пытаемых узников.
     
— Я уж решила, что за своими романтическими страданиями ты забыл о документах.
     
— Я ни о чем не забываю.
     
— А то откажись от власти, от короны, увези свою Лиззи в далекий замок…
     
— Прощай, фея Моргана, — оборвал ее Ричард. — У меня еще так много дел.
     
Фея рассмеялась низким, чуть хрипловатым смехом.
     
И исчезла в воздухе. Она умела появляться и исчезать, словно ее никогда и не было. Так бывает с феями.
     
Ричард подошел поближе к факелу и принялся читать документ.
     
Дочитал, поднес свернутую в трубку бумагу к огню и подождал, пока пламя охватит свою жертву.
     
Когда документ догорел, он затоптал упавшую на каменный пол золу и быстро вышел из комнаты.
    
    
     
      
Глава девятнадцатая. Встреча на террасе
     
     
Паж Грини вернулся к вечеру на следующий день и доложил королеве Елизавете о своих подвигах.
     
Она снова послала его в Тауэр.
     
После второго похода Елизавета собрала у себя в комнате всех своих союзниц и велела Грини рассказать, что же он разузнал о констебле и как это можно использовать в интересах принцев.
     
Грини был очень доволен собой.
     
И не скрывал этого.
     
— Я неплохо потрудился, — сообщил он дамам. — Я не только поговорил с его слугами и стражниками, но даже смог расшевелить его повара и служанку его жены. Все вместе они и нарисовали мне истинную картину.
     
Грини поглядел на королеву. Елизавета улыбнулась и кивнула ему:
     
— Говори, не спеши, нам всем очень интересно.
     
— Господин сэр Джон Брендбьюри служит в констеблях давно, но, хоть и экономит на питании узников, большого состояния не нажил, да и как его наживешь? И узников богатых в последнее время совсем не было. А возраст у него поджимает, уже в отставку скоро. И дети растут.
     
— Сколько у него детей?
     
— Три сына, — ответил Грини. — Робину тринадцать, Питеру девять, а Сэмюэлю три годика. Есть еще две дочки, постарше, на выданье. А констебль никак не скопит им приданого. К тому же он присмотрел себе домик. Присмотреть-то присмотрел, да он оказался ему не по зубам. Для домика ему не хватает четыреста фунтов — а это большие деньги, столько на полудюжине узников не наберешь и за десять лет.
     
— Теперь расскажи нам, что он может, а чего нет, — попросила королева.
     
— А это не в его пользу.
     
— Поясни.
     
Грини почесал затылок, шмыгнул носом и сказал:
     
— Простыл я там. Все время на ветру, и вороны щиплются.
     
— Не тяни, Грини.
     
— Я стараюсь с мыслями совладать. Я так думаю, ваше величество, что вывести из замка констебль никого не сможет. Он ведь сам должен спрашивать разрешения из Тауэра выехать, если он в карете или с поклажей. Герцог боится, как бы его не обокрали. А если сэр Джон повезет принцев, его в воротах же и поймают.
     
— А если через стену? — спросила Алиса.
     
— Вокруг замка все время стража ходит. Сразу заметят. Нет, констеблю принцев не вытащить.
     
— А кому вытащить? — спросила Лиззи.
     
— Не знаю.
     
Грини и еще кое-что рассказал о констебле и его семье, оставил королеве бумажку со всеми именами, а также карту — как и что расположено в Тауэре. Но эта бумажка не имела особой ценности, если не найти помощника в крепости.
     
Королева отпустила пажа, и они принялись размышлять, что делать дальше.
     
И долго ничего не удавалось придумать.
     
А потом Алисе пришла в голову мысль, которая сначала всем показалась глупой и почти сумасшедшей. Но потом королева сказала:
     
— Мы ничего не теряем. А приобрести можем многое. Почему бы не попробовать?
     
— Я к нему сама пойду! — заявила Лиззи.
     
— И не мечтай, — оборвала дочку Елизавета. — Здесь нужен сдержанный и разумный человек. Ты вспылишь и все погубишь.
     
— Но ты же не пошлешь Алису! Она еще совсем ребенок.
     
— Ребенок, но разумнее тебя. А впрочем, ты права, констебль с Алисой и разговаривать не будет. Мы сделаем так: к констеблю отправится Джейн и скажет, что она — моя фрейлина и выступает от моего имени. Я могу даже дать ей мой перстень с гербом.
     
— А может быть, именно это и опасно? — спросила Джейн. — Если дело сорвется и об этом узнает принц Ричард…
     
— Хуже не будет! — отрезала королева. — Хуже некуда. Я думаю, что у нас больше шансов, если ты выступишь от имени безутешной матери. Порой у правды больше шансов победить, чем у самой изысканной лжи.
     
Договорились, что Алиса пойдет с Джейн как ее компаньонка и помощница.
     
Потом они потратили еще часа два, выбирая для Джейн платье из гардероба королевы, причем такое, чтобы оно не обращало на себя внимания.
     
А вот место встречи с констеблем выбрали тщательно. Благо Грини поведал о всех привычках и слабостях сэра Брендбьюри. И одной из этих слабостей была еженедельная прогулка по городу до пивной, которая называлась «Белый кабан» и располагалась на самом берегу Темзы в полумиле от Тауэра вверх по реке. Эта пивная была хороша тем, что в солнечную погоду хозяин ставил длинные столы на широкой террасе над водой, и посетители могли любоваться закатом, отраженным в реке, лодками и кораблями, что бороздили ее спокойные воды.
     
К террасе подходил небольшой старый сад, яблони уже отцветали, и трава, как снегом, была покрыта ковром белых лепестков.
     
Там и уселись две дамы, возможно, мать с дочерью, солидные среднего класса горожанки, самостоятельные, как и положено лондонским жительницам, самостоятельность которых порой удивляла даже приезжих из Европы.
     
В это время дня посетителей в пабе было немного, и мальчишка сразу принес матери с дочкой по кружке светлого эля — большую и маленькую, а к легкому пиву сушеных рыбок.
     
День выдался теплым, в полдень даже жарким, но к вечеру похолодало.
     
Они недолго сидели в одиночестве, пока на улочке, что вела к Тауэру, не появился молодой человек в одежде слуги, который, проходя мимо, выказал неуверенность, то ли ему зайти в паб, то ли идти дальше по своим делам. В конце концов юноша решился — прошел сквозь темный прохладный пустой зал и вышел на террасу.
     
Он занял место за пустым столом неподалеку от того столика, где расположились две дамы. И, усевшись, незаметно кивнул им, словно показывая: все в порядке.
     
А еще через минуту на террасу вышел высокий сутулый джентльмен в шляпе с зеленым пером, черном камзоле, зеленых чулках, с тонкой золотой цепью на груди. Вид у него был донельзя скучный и даже тоскливый.
     
Джентльмен огляделся и уселся подальше от других посетителей, у самой воды.
     
И задумался.
     
Он не изменил позы, даже когда мальчишка поставил перед ним оловянную кружку с элем.
     
Если не считать Грини да двух горячо спорящих моряков на другом конце террасы, в пабе было совершенно пусто. Поэтому никто не обратил внимания на то, как полная, с добрым круглым лицом дама в синем бархатном платье и серой суконной накидке поднялась со своего места, не выпуская из руки кружки, подошла к джентльмену и спросила:
     
— Простите, сэр, вы позволите сесть за ваш стол?
     
Джентльмен был удивлен до крайности, если не сказать — испуган.
     
— Что случилось? — спросил он. Его глаза метались по лицу и фигуре дамы, словно их владелец никак не мог сообразить, кто она такая и почему осмелилась побеспокоить такого солидного господина.
     
Джентльмен сразу понял, что имеет дело не с нищенкой и не с женщиной недостойного поведения, не с обманщицей и не с бродячей торговкой. Так что же понадобилось от него такой богато одетой даме?
     
Так как джентльмен молчал и ничего не отвечал, дама продолжала:
     
— Разрешите представить вам, сэр Брендбьюри, мою дочь Алису, баронессу Гришем.
     
— Ал… — Констебль чуть было не поперхнулся пивом. Он никак не мог собраться с мыслями.
     
Тогда Джейн уселась напротив него и указала Алисе место рядом.
     
— Я приехала в Лондон, чтобы сделать вам выгодное предложение, — сказала фрейлина. — Вы позволите мне занять несколько минут вашего драгоценного времени?
     
Теперь все зависело от поведения констебля. Если он испугается и побежит прочь или начнет звать стражу, то Грини должен помочь Джейн с Алисой скрыться или прикрыть их от опасности. Но от фрейлины исходило такое спокойствие, ее добрым глазам так хотелось доверять… С ней можно было поделиться самыми жгучими тайнами.
     
Может быть, Брендбьюри и выслушает ее. Только бы благополучно прошли первые минуты!
     
— Вы говорите, — скрипучим голосом произнес констебль, — что вы приезжая?
     
— Я здесь по поручению несчастной женщины, матери, разлученной со своими детьми, — сказала Джейн. — Она желает припасть к вашим ногам.
     
— Не знаю я никакой несчастной женщины, — съежился констебль.
     
— Попробуйте поверить мне, сэр, — проникновенно сказала Джейн, глядя на констебля так, словно хотела его заколдовать. — И в доказательство моей искренности мне был дан этот перстень. Дан, чтобы показать его вам.
     
Джейн протянула Брендбьюри перстень королевы с резным изображением пальмовой ветви и рыцарского шлема — родового герба семейства Вудвилл, к которому принадлежала Елизавета. Над шлемом с ветвью был вырезан кабан с острыми клыками — герб правящей династии Йорков.
     
Алиса с интересом смотрела, как констебль берет перстень и внимательно его разглядывает. Ведь в то время визитных карточек не было, даже компьютеров не водилось — ну как людям друг друга узнавать? По паспорту? А если и паспорта не было?
     
Алиса подумала, что для мелкого дворянчика Брендбьюри гербы высокопоставленных особ, как дерево для дворняжки. Она уж и бегает вокруг, и обнюхивает, и ищет, кто из настоящих догов и сеттеров пометил это бревно.
     
— Это перстень королевы Елизаветы, — сообщил свой вердикт констебль. — Если только вы его не украли.
     
«Вот тут бы ему и показать визитную карточку», — подумала Алиса. Но Джейн ничуть не смутилась, а уверенно, хоть и негромко, произнесла:
     
— Вы могли видеть меня в свите ее величества.
     
— Ну, разумеется, разумеется, я польщен, — забормотал Брендбьюри.
     
— У ее величества беда, — сказала леди Джейн. — Ее дражайшая мать очень плоха и находится при смерти в Стратфордшире, в родовом поместье. Бабушка просила перед смертью привезти ей внуков. Попрощаться.
     
— Законное желание, — согласился констебль.
     
— Но есть одна трудность…
     
— Какая же именно?
     
— Ее внуки находятся в заточении в вашем замке.
     
— Ах да, да, припоминаю…
     
— Вы знали об этом?
     
— Я их вижу каждый день. Но нельзя сказать, что они находятся в заточении. О нет! Они ожидают коронации. Герцог Глостер только и ждет подходящего дня, чтобы выполнить обещание, данное им старшему брату.
     
— Но надо отвезти их к бабушке!
     
— Как можно? — опешил констебль. — Это же опасно! Они — достояние королевства!
     
И тут Алиса подумала: «Ведь уже половина Лондона знает, что по велению Ричарда брак Елизаветы признан незаконным. И не сегодня завтра об этом узнает и глупый констебль. Лучше было бы сказать ему об этом самим».
     
— Простите, сэр, — произнесла Алиса голосом послушной девочки, — но разве вам неизвестно, что обнаружилось, будто принцы — вовсе не принцы, а простые люди и не могут стать королями Англии?
     
— Ах, не может быть! — Сэр Брендбьюри был потрясен. — Это невозможно!
     
Но глазки у него были такие хитрые, что Алисе сразу стало ясно: врет уважаемый тюремщик.
     
Джейн быстро сообразила, что к чему, и продолжила:
     
— И очень скоро эти мальчики не будут представлять никакой ценности. Их просто выгонят из Тауэра, и дело с концом.
     
— Может быть, может быть, — согласился констебль.
     
— Но бабушка уже не увидит своих внуков, и это большое человеческое горе.
     
— О, как я сочувствую!.. — Тут констебль замолчал, подумал немного и спросил: — А может быть, и королева теперь уже не королева?
     
— Все может быть, — сказала Джейн.
     
Брендбьюри постучал донышком кружки о стол, и мальчишка принес всем полные кружки.
     
— А не хотите чего-нибудь покрепче? — спросила Джейн. — У нас есть деньги.
     
— А я не пью, — резко отказался Брендбьюри.
     
И тогда Джейн крикнула мальчишке, чтобы тот принес господину чарку настоящего лондонского джина.
     
Глазки констебля загорелись, и он признался:
     
— В моем положении я не могу себе этого позволить. Спасибо, добрая леди.
     
— Надо будет вывезти мальчиков из Тауэра, — твердо сказала Джейн.
     
Констебль допил джин, запил его элем и лишь потом сообразил, чего от него требует эта женщина.
     
— Как же это возможно?! — воскликнул он. — Мне отрубят голову.
     
Чтобы было понятнее, он даже провел ребром ладони по шее, и сам огорчился, чуть не заплакал.
     
— А ведь у вас трудное положение, — заметила Алиса.
     
— Ой и трудное, девочка, — пригорюнился констебль. — Тебе даже не понять.
     
— Всю жизнь вы честно трудитесь, а не можете купить себе дом, достойный детей и жены…
     
— И никакой надежды, — подхватил сэр Брендбьюри. — Даже если я заморю голодом всех заключенных, то не разбогатею. Кстати, вы знаете, какой указ пришел от принца Ричарда? Заключенного Генри Уайта, который что-то вез Генри Ричмонду, не кормить до полного прекращения в нем жизни, а все остальные его желания выполнять по мере возможности. Разве это не издевательство?
     
— Боюсь, что принца Ричарда сильно накажут, — нахмурилась Джейн. — Я вам это обещаю.
     
— Вы серьезно?
     
— Совершенно серьезно.
     
— Но мне это ничего не даст.
     
— А ведь королева могла бы решить все ваши проблемы, — осторожно произнесла Джейн.
     
— Как же?
     
— Сколько вам не хватает для покупки желанного дома?
     
— Ах, и не говорите! Четыреста фунтов!
     
— Это целое состояние.
     
— Это только мечта!
     
— От имени королевы предлагаю вам пятьсот фунтов стерлингов, — сказала Джейн, рассеянно глядя на воду Темзы.
     
— Ах! — воскликнул констебль. — Не смейтесь над бедным стариком!
     
— Никогда бы не посмела.
     
Констебль допил эль и с прискорбием заглянул в пустую чарку, где был джин.
     
Джейн тут же заказала ему еще джина.
     
— И что же я должен для вас сделать? — спросил Брендбьюри. — При условии, что освободить принцев я не смогу.
     
— И не надо, — успокоила его Джейн. — Нам нужно, чтобы вы всего лишь подменили их на то время, пока Эдуард и Ричард побудут у умирающей бабушки в Стратфордшире.
     
— Кем же я их подменю? Коровами?
     
И констебль захохотал, пораженный собственным остроумием.
     
— Нет, — сказала Джейн. — Вашими сыновьями Робином и Питером. Они как раз того же возраста, что и принцы.
     
— Вы с ума сошли! — взревел констебль. — Я сейчас же вызову стражу!
     
— Это только на несколько дней. Ваши мальчики — разумные дети, они вас не подведут…
     
— Страааажа! — заорал Брендбьюри.
     
— Шестьсот фунтов стерлингов, и вы сможете к дому подкупить еще и мельницу, а может быть, новую конюшню.
     
— Стража! — повторил констебль, только уже гораздо тише.
     
— Если вы не сделаете этого сегодня или завтра, — продолжала Джейн, — то герцог может выпустить принцев, и тогда вы не получите ни пенни. А мы знаем, что собирать пятьсот фунтов вам придется… двести лет. Не так ли?
     
— Это вас не касается! Я не стану рисковать жизнью моих детей!
     
— А им ничего не будет угрожать. Вы же сами будете сторожить их от посторонних.
     
— Уходите, вы возмущаете во мне честного королевского служащего.
     
Джейн поднялась первой. Она показала на Грини, который сидел неподвижно и в их сторону не глядел.
     
— Вот этот юноша будет каждый день ждать у ворот Тауэра, в сторонке, на самом берегу Темзы. Каждое утро, с семи до десяти утра. И когда вы примете решение, киньте камешком в сторону этого юноши. Вам ясно?
     
— Ничего я не буду кидать! — пробурчал констебль.
     
— Мы ждем. Три дня. Не больше.
     
— Шестьсот фунтов?
     
— Шестьсот. Но принцев из Тауэра вы выведете сами.
     
— Как же?
     
— Под видом своих сыновей. Возьмете их покататься на лодке по Темзе. Кто будет за вами следить?
     
— А дальше что?
     
— А дальше вы отдаете нам принцев, а мы вам — деньги на дом в Девоншире.
     
— Исключено! — рявкнул Брендбьюри. — И не надейтесь! Мне дорога собственная голова!
     
И констебль направился к выходу. Когда его и след простыл, Алиса сказала:
     
— Бежим отсюда! А то он стражу позовет.
     
— Вот этого он никогда не сделает. Он же ничего не решил и не знает, на что согласиться.
     
— Как он мне не понравился! — вздохнула Алиса. Она поднялась из-за стола первой.
     
— Констебль многим не нравится, особенно тем, кто сидит по ту сторону решетки, — сказала рассудительная Джейн, и они пошли в Вестминстер.
     
Вечер был теплый, приятный, гулять — одно удовольствие.
     
До аббатства они добрались к закату.
     
Джейн была расстроена, ей казалось, что из разговора ничего не вышло. Алиса надеялась, что констебль подумает-подумает и согласится, а королеву больше всего заинтересовал рассказ о Генри Уайте.
     
— Констебль сказал, что сэр Генри что-то вез Генри Ричмонду, — сказала леди Джейн.
     
— Что же он вез? — задумчиво спросила королева.
     
— А вы его знаете? — удивилась Алиса.
     
— Он старый приятель Генри Ричмонда. Но я его ни о чем не просила и никуда не посылала, — ответила королева. — А ну, признавайся, Лиззи, ты ни о чем не просила Генри Уайта?
     
— Да я его тысячу лет не видела! — возмутилась Лиззи.
     
— А может, письмо для Генри? Тебе же ничего не стоит сорвать с места солидного человека и послать его с рискованной миссией.
     
— Мама, клянусь тебе, я тут совершенно ни при чем!
     
— Значит, констебль не сказал, за что Генри Уайта посадили в Тауэр?
     
— Не сказал.
     
— И что у него отобрали, тоже не сказал?
     
— Клянусь, миледи, ничего не сказал.
     
Алиса из этого разговора ничего не поняла, кроме того, что какой-то Генри Уайт, которого герцог Глостер решил уморить голодом, известен и королеве, и Лиззи. Королева подозревает, что именно Лиззи послала Уайта к Генри Ричмонду, а принцесса думает, не мама ли его послала.
     
— Если будете снова встречаться с констеблем, — попросила королева, — обязательно узнайте у него, не отобрали ли у Уайта чего-то при аресте — письма или посылки.
     
— А могло быть? — спросила Алиса. Но ответа не получила.
     
Только потом, когда разговор шел уже совсем о другом, королева напомнила:
     
— Кстати, Алиса, ты порой забываешь, что здесь и у стен могут быть уши. А когда ушам хочется что-то услышать, лучше всего подсказать им такие слова и мысли, которые придутся им по вкусу.
     
И Алиса опять ничего не поняла.
     
День тянулся за днем, и никаких известий из Тауэра не приходило. Не донес ли констебль о разговоре в пабе самому герцогу Глостеру? Может, Ричард тоже готовит капкан для королевы?
     
Тем временем богословы, законники и священники, нанятые или запуганные Ричардом, выступали с проклятиями в адрес королевы, околдовавшей покойного короля Эдуарда. Может быть, она вовсе не женщина, а ведьма, чертовка, которую лучше сжечь вместе с ее бесовскими детишками?
     
Но особенно рьяных обличителей останавливали советники герцога Глостера. Они советовали не слишком усердствовать. Сам Ричард вовсе не хотел крайностей. Он своего добился — принцы в башне, королева в аббатстве, Генри Ричмонд за морем. Но и рисковать он тоже не желал, и, узнав, что несколько баронов в Плимуте собрали отряд и надеются поднять восстание против Глостера, Ричард сам во главе сильного отряда помчался туда, жестоко подавил бунт и казнил недовольных. Никто не смел противиться Ричарду!
     
Если еще месяц назад он выступал протектором от имени малолетнего короля Эдуарда, то теперь Глостер попросту забыл это имя.
     
Он был защитником единства Англии, покровителем страны и народа.
     
Подавив восстание, Ричард сообщил архиепископу Кентерберийскому, чтобы тот начал подготовку к коронации. И королем будет не кто иной, как сам герцог Глостер.
     
Но никакого самовольства!
     
Решить это должны народные избранники.
     
Решать должен парламент.
     
Заседание парламента назначили на 25 июня.
     
И пока в Лондон съезжались бароны и вельможи, сам Ричард покинул Тауэр и с небольшой свитой переехал в дом своей матери, которая тихо доживала свои дни в небольшом дворце. Мать была крайне удручена состоянием дел в королевстве, но у нее оставался только один сын — Ричард. И пусть уж лучше королем станет он, чем начнется смута.
     
Как-то, выходя за провизией на рынок, Джейн увидела мрачного вида детину, который мялся у ворот аббатства в небольшой толпе любопытных. Сюда постоянно приходили люди, как паломники к святыне. При виде фрейлины детина покинул толпу и побрел следом за ней по улице. Когда рядом никого не оказалось, он окликнул ее:
     
— Ты, что ли, будешь Джейн, фрейлина королевы?
     
— Я самая. А тебе что надо, добрый человек?
     
— А перстень королевский у тебя есть показать?
     
— Зачем тебе?
     
— А ты точно Джейн?
     
— Точно, точно!
     
— Тогда сегодня в шесть пополудни один человек придет в пивную «Белый кабан». Не повторяй и не оглядывайся.
     
Джейн сразу догадалась, о каком человеке говорит мрачный детина. У нее даже сердце подпрыгнуло от радости. Ведь если бы констебль хотел ее предать, не нужно было бы так таинственно подсылать к ней человека.
     
Но когда она рассказала о встрече королеве, Елизавета возразила:
     
— Все равно это может быть ловушкой. Особенно если разговор пойдет о деньгах. Так что будьте осторожны.
     
— А мне кажется, что сегодня Ричард и его друзья о нас не думают, — сказала Алиса. — Им не до нас.
     
— Ричарду всегда и везде до нас. Он никогда ничего не забывает. Поэтому и станет королем.
     
— Если и станет, — машинально ответила Алиса, — то ненадолго.
     
— Что ты имеешь в виду? Что ты хочешь сказать?
     
— Ничего! — спохватилась Алиса. — Я просто подумала…
     
Она замолчала.
     
— Пойдете, как прежде, — приказала королева. — Джейн и Алиса будут сидеть в пабе, а Грини станет их охранять. Хоть из него охрана не слишком надежная, зато никто не заподозрит.
     
— Я — надежная охрана! — обиделся Грини.
     
— Хорошо, хорошо. Надежная так надежная. А к тебе, Алиса, у меня будет особая просьба. Вот тебе мешочек с чищеными грецкими орехами. Если сэр Генри Уайт еще жив и не умер от голода, умоляю, уговори констебля взять этот мешочек. Пусть Уайт восстановит свои силы. Я так надеюсь, что милостивый принц Ричард выпустит невинного человека из заточения и не даст ему умереть.
     
Алиса взяла с собой мешочек с грецкими орехами.
     
И тут вбежала принцесса, которая, как всегда, задержалась у себя.
     
Она пошла проводить Алису до ворот и там тихонечко передала ей маленький мешочек.
     
— Постарайся уговорить констебля взять этот мешочек для несчастного Генри Уайта, — прошептала Лиззи. — Здесь чищеные грецкие орехи. Я сама их колола, все пальцы молотком разбила! Пусть констебль передаст мешочек Генри, чтобы тот не умер от голода. А потом уж мы его откормим.
     
Алиса не стала говорить принцессе, что королева передала ей такой же мешочек. Лиззи наверняка расстроилась бы, что хорошая мысль пришла в голову не только ей.
     
Они попрощались, и посланцы королевы во главе с фрейлиной Джейн двинулись в недальний поход.
    
    
     
      
Глава двадцатая. Сделка с констеблем
     
     
Констебль опоздал почти на полчаса.
     
Джейн уже собиралась уходить, но Алиса ее удерживала — мало ли что могло произойти. Человек на работе, его дела задержали.
     
Тут появился и сам констебль. На шаг позади него семенила девочка Алисиного возраста, такая же худая и сутулая, как сэр Брендбьюри.
     
Констебль был раздражен, сутулился больше обычного, а шляпу надвинул на нос так, что сам перед собой дороги не видел и споткнулся о порог. Он страшно выругался, ни с кем не поздоровался, даже не извинился за опоздание.
     
— Проклятая кошка! — зарычал он, усаживаясь за стол. Девочка осталась стоять.
     
Мальчишка принес кружку эля, констебль опрокинул ее в глотку и потребовал:
     
— Неси сразу четыре и две чарки джина!
     
Потом обернулся к Джейн и добавил:
     
— За ваш счет, девица!
     
Фрейлина коротко кивнула. Она умела владеть собой.
     
После четвертой кружки и второй чарки констебль пришел в себя. Он несколько раз повторил «проклятая кошка», но не стал объяснять, что же имеет в виду.
     
Наконец Джейн сказала:
     
— Мы пришли по вашему приглашению. Значит ли это, что вы что-то решили?
     
— Решил, да, решил. Но вас это не обрадует, — проворчал Брендбьюри.
     
— А что случилось? — спросила Джейн.
     
— Времена изменились. К худшему, друзья мои, к худшему.
     
— Объяснитесь.
     
— Вы предлагаете мне рискнуть здоровьем, а может, даже жизнью моих любимых сыновей за жалкие деньги! Да лучше я получу эти же деньги, сообщив его высочеству о наглом предложении выскочки, так называемой королевы Елизаветы… А ну-ка принеси мне кружку джина!
     
— Кружку эля, сэр? — уточнил пробегавший мимо мальчишка, к которому и относились последние слова констебля.
     
— Слей десять чарок джина в кружку и принеси мне. А счет предъявишь вот этой госпоже.
     
Наступило молчание. Констебль ждал свой джин, а послы королевы ждали, что же он скажет дальше. Они понимали, что им рано вмешиваться в ход мыслей этого негодяя.
     
Мальчик принес джин. Девочка пискнула:
     
— Папочка, пей поменьше!
     
Констебль только отмахнулся и потянулся за полной кружкой. Наконец джин влился в глотку сэра Брендбьюри.
     
— Я могу продать вас герцогу, — повторил он.
     
— Ваша воля, — спокойно ответила Джейн. — Только я сильно сомневаюсь, что вы получите от него хотя бы пять гиней. И вам еще повезет, если удастся сохранить голову на плечах.
     
— Это еще почему?
     
— А вы подумайте как следует: три дня назад на этом самом месте мы предложили вам подменить пленников. И вы почему-то три дня молчали и не побежали сразу же доносить на нас своему герцогу. Мне кажется, что все эти дни вы рассуждали, кому лучше служить и от кого выгоднее получить взятку. А потом догадались, что от нас. Потому что от герцога вы ничего не получите. А если сегодня парламент предложит ему стать королем, то цена принцев вообще упадет до пенса.
     
— Ничего подобного! — заявил констебль. Но голос его звучал не очень уверенно.
     
— Папа, я пить хочу, — захныкала девочка.
     
— Принеси ей воды, — приказал мальчишке констебль. — Только не очень холодной, а то у нее горло заболит и ее мать мне голову оторвет.
     
— Это ваша дочка? — спросила Джейн.
     
— Бекки. Очень умная девочка, вся в меня.
     
— Это видно, — согласилась фрейлина. — Значит, мы зря с вами встречались.
     
— Я сообщу герцогу!
     
— И как вы объясните, что не сделали этого раньше?
     
Алисе показалось, что разговор пошел по кругу, как коза, привязанная к колышку длинной веревкой.
     
— А я письмо подброшу.
     
— Тогда тем более вам конец.
     
— Но за дом с меня требуют все больше и больше…
     
— Скажите, кто хозяин, и мы с ним поговорим.
     
— А если накинуть еще сто фунтов?
     
Алиса знала — королева согласилась заплатить жулику больше, чем договаривались. Джейн была предоставлена полная свобода. Но фрейлина не хотела уступать.
     
— Ни пенсом больше, — сказала она и поднялась из-за стола.
     
— А может, подумаете?
     
— Нет, — отрезала Джейн. — Я дала вам шанс остаться честным человеком.
     
— Вот именно! — И констебль медленно зашагал к выходу с террасы.
     
— Все пропало! — прошептала Алиса.
     
Но оказывается, расчет Джейн оказался верным.
     
— Пятьдесят фунтов сверху! — сказал Брендбьюри от двери.
     
Фрейлина отрицательно покачала головой.
     
Констебль сделал еще один шаг. Девочка семенила рядом, ухватившись за рукав отца тонкими бледными пальчиками.
     
— Тридцать!
     
— Возвращайтесь, — милостиво согласилась Джейн. — И учтите, что тридцать фунтов стерлингов — большие деньги, за них можно купить прекрасного коня или участок земли под огород.
     
Констебль уселся, положил руки на стол и сплел пальцы.
     
— Перейдем к делу, — сказал он, будто все предугадал заранее. И еще неизвестно было, кто кого перехитрил в этом споре.
     
— Когда требуется все сделать? — спросил он.
     
— Сегодня вечером, пока все будут на заседании парламента.
     
— Разумно, — согласился Брендбьюри. — Весьма разумно. Тем более что лучше все сделать в сумерках или в темноте, но не очень поздно. Я предупредил стражу, что везу детей к бабушке в Бромли. Они там поживут на свежем воздухе.
     
— Чудесно, — сказала Джейн. — Просто чудесно. Вы все предусмотрели.
     
— Даже больше, чем вы, — ответил констебль. — Я привел с собой мою доченьку, мою Бекки.
     
— Я не понимаю зачем? — удивилась фрейлина. — Я смотрю на нее и удивляюсь, зачем вы привели с собой ребенка?
     
— Тогда я отвечу вопросом на вопрос, — сказал констебль. — Принцы в башне знают кого-нибудь из вас?
     
— Разумеется!
     
— И вашу дочь Алису?
     
— И мою дочь.
     
— Я так и думал. Для этого и привел свою Бекки. Вы все еще не догадались? Тогда, полагаю, королева ошиблась, доверив вам такое важное дело.
     
— Я догадалась! — сказала Алиса. — Вы правы, констебль.
     
— В чем он прав? — недоуменно спросила леди Джейн.
     
— Ну представь себе, входит в твою камеру тюремщик и говорит: «Я решил вас тайком освободить и вывести из крепости. Собирайтесь, пойдем». Что ты будешь делать? Кинешься ему в объятия?
     
— Еще чего не хватало! — возмутилась Джейн. — Как я могу доверять тюремщику и палачу?!
     
— Значит, тебе нужны доказательства, что здесь нет подвоха?
     
— И тут выходишь ты! — засмеялась Джейн. — А что, он ловко придумал!
     
— И заодно попрошу вас впредь не называть меня тюремщиком, — заметил довольный констебль. — И тем более палачом. Я государственный служащий, констебль, то есть комендант Тауэра, занимающий высокое положение.
     
— Так точно, сэр! — согласилась фрейлина.
     
— Предлагаю вам на несколько минут спуститься в этот небольшой сад, — сказал констебль. — Только осторожнее — там растут колючки и крапива.
     
Все спустились в садик. Только Грини остался на террасе и смотрел вокруг, чтобы невзначай никто не застал заговорщиков врасплох.
     
А когда они зашли в кусты, сэр Брендбьюри заставил девочек обменяться шляпками, шалями и накидками и спрятать волосы под шелковыми сеточками. Ведь Алиса была блондинкой, а Бекки — темной шатенкой.
     
— А теперь, — проскрипел констебль, — попрошу задаток.
     
— Здесь сто золотых гиней. — Фрейлина протянула констеблю увесистый кошелек.
     
— Маловато, — буркнул констебль, но золото спрятал. Он схватил Алису за руку и большими шагами пошел по улице. Алиса еле за ним успевала. А Бекки, которая от страха еле сдерживала слезы, осталась с Джейн. Грини пошел за констеблем, держась шагах в ста позади. Он охранял Алису — мало ли что могло случиться.
     
Начался дождик. Вечерний дождик. Тучи неслись так быстро, что в них то и дело образовывались дырки, в которые прорывались лучи заходящего солнца. Но просветы тут же затягивало сизыми облаками, и становилось сумрачно и зябко.
     
У ворот пришлось задержаться — навстречу выливался целый поток служилых людей Тауэра. Они не оставались на ночь в крепости и спешили вернуться домой.
     
Стражники у ворот узнали сэра Брендбьюри и окриками разогнали толпу.
     
Констебль даже спасибо им не сказал. Он втащил Алису в замок. Кто-то из стражников с насмешкой крикнул вслед:
     
— Как погуляла, Бекки?
     
Констебль потащил Алису по дорожке к домам служащих Тауэра. Черными тенями мелькали рядом вороны. Вдруг констебль крепко выругался, как совершенно недопустимо ругаться при детях, и, схватив с земли камень, запустил им в кого-то. «Наверное, увидел крысу», — подумала Алиса. Она не могла оставить без внимания грязные слова Брендбьюри и строго сказала:
     
— Надеюсь, что в будущем вы не будете позволять себе столь неприличные выражения, которые позволили сегодня, сэр!
     
И это было сказано так строго, что даже нахальный констебль, начисто забывший, что имеет дело с дочкой фрейлины, а не с собственной Бекки, опешил. Но извиняться не стал — не умел он просить прощения. Лишь злобно зашипел, как рассерженная кобра.
     
Они вошли в двухэтажный дом констебля. Он оставил Алису в маленькой прихожей рядом с кухней, где пахло вареной капустой и кислым молоком.
     
— Жди меня здесь, я скоро приду, — буркнул констебль. Из внутренних комнат доносились голоса, выкрики и споры.
     
Время тянулось бесконечно долго. К тому же Алиса так и не знала, верить ли этому жулику или он в самый последний момент выдаст ее страже. Но она надеялась на его жадность. Впрочем, и на трусость тоже. Он же должен понимать, что как только выдаст Джейн и Алису, то и сам, вернее всего, лишится головы.
     
Потом за дверью наступила тишина. Было слышно, как позвякивают монеты. Чета Брендбьюри считала деньги.
     
Дверь приоткрылась, и в щели появилась детская головка. Это был трехлетний сынишка констебля. Он долго вглядывался в темноту за дверью, потом закрыл дверь и сказал родителям:
     
— Там темно и пусто.
     
— Как пусто?! — Видно, констебль ужасно испугался. Он сразу кинулся к двери, распахнул ее и увидел сидящую на табуретке Алису.
     
— Ты чего детей пугаешь! — прикрикнул он на нее и сразу исчез — испугался, что без него жена неправильно посчитает добычу.
     
Наконец дверь распахнулась, и констебль появился в проеме со своими сыновьями. Мальчики немного робели и часто дышали.
     
— Они нам ничего плохого не сделают? — спросил Робин.
     
— Без меня в Тауэре ничего сделать нельзя. Не только голову отрубить, но и цветок сорвать. Ваш отец — не последний человек в английском королевстве.
     
Дети замолчали.
     
— Пошли! — сказал констебль Алисе.
     
Жена констебля стояла в дверях и всхлипывала. Но в руке крепко сжимала кошелек с деньгами. Алиса ее толком не разглядела.
     
Повар с кастрюлей и его помощник с мисками уже ждали снаружи.
     
Они пересекли газон, прошли по дорожке к внешней стене. Садовая башня возвышалась перед ними, но дверь в нее, где стояла охрана, находилась с внешней стороны крепости.
     
— Что-то ты поздно нынче, смотритель, — сказал один из стражников.
     
— Нет, не поздно, — ответил констебль. — Сегодня погода плохая, вот и кажется темно, а шесть часов еще не пробило.
     
— И то верно, — согласился второй стражник. — Сегодня день длиннее кажется.
     
Он стал отпирать дверь. Цепь со звоном упала на землю. Робин вздрогнул и прижался к отцу.
     
— И чего ты детишек тащишь в тюрьму, — заметил один из стражников. — Только пугаешь их на ночь глядя.
     
— Пускай приучаются, — отмахнулся констебль. — Будут отцу помогать.
     
— Правильно, — кивнул второй стражник. — С малолетства надо жестокостям учить.
     
Дверь открылась.
     
Констебль подзатыльниками загнал детей внутрь. На каменной лестнице было темно, но наверху в комнате принцев горели свечи, и сквозь бойницы проникал свет. При появлении гостей Эдди и Дик встали.
     
— Что-то вы сегодня поздно, сэр, — сказал Эдди. — Мы проголодались.
     
Даже в тюрьме юный монарх умел говорить с другими, как лев с блохой.
     
— Зато я привел к вам гостей, — сказал констебль, и его голос дрогнул.
     
Тем временем повар с помощником поставили обед на стол, и констебль знаком велел им удалиться.
     
Они вышли.
     
Принцы почувствовали что-то необычное.
     
— Каких гостей? — удивился Эдди. — Опять своих детей? Но ты же знаешь, какие они надоедливые. Мы не хотим с ними играть. Мы не играем с детьми тюремщиков.
     
— Ладно, ладно. — Констебль не хотел ссориться. — Вы на девочку поглядите.
     
— Это твоя дочь? — спросил Дик.
     
Алиса сняла шляпу, сорвала с волос плетеную сетку и тряхнула волосами.
     
И тогда принцы в один голос воскликнули:
     
— Ой, это же Алиса!
     
— Вот именно, — сказал констебль. — Надеюсь, вы ее признали?
     
— Разумеется, признали, — сказал Эдди.
     
— Тебя что, тоже арестовали? — испугался Дик.
     
— Нет, мальчики, — сказала Алиса. — Я пришла вас освободить.
     
— Ты? Нас? — не поверили принцы.
     
— С помощью нашего друга, констебля Тауэра сэра Джона Брендбьюри, которого вы, без сомнения, уже встречали в этих стенах.
     
— К сожалению, — сказал Эдди.
     
— В будущем вы станете относиться к этому джентльмену гораздо теплее, — сказала Алиса. — И если он не возражает, я сама расскажу вам, что произошло.
     
Констебль возражать не стал.
    
    
     
      
Глава двадцать первая. Необыкновенная кошка
     
     
Они покинули башню ровно через полчаса.
     
Впереди шагал сэр Брендбьюри, королевский констебль Тауэра, рядом с ним, держась за его рукав, семенила Бекки в надвинутой на нос шляпе и темной накидке, скрывавшей платье. Девочка сутулилась, как и ее отец.
     
Следом за ними, держась за руки, шли сыновья Брендбьюри, Робин и Питер, один повыше, другой поменьше. Они тоже были чем-то похожи на отца — наверное, в первую очередь одеждой, словно им сшили камзолы из остатков материи, которая пошла на костюм самого сэра констебля.
     
Уже почти стемнело, дворы Тауэра опустели, и лишь стражники, что медленно шагали по газонам, положив на плечо алебарды, да редкие вороны, доклевывавшие свой ужин, нарушали тишину и покой крепости.
     
Вдруг взгляд констебля упал на мелкое создание — кошку, которая тащила в зубах голубя, и им овладела необъяснимая ярость.
     
Он отбросил руку дочери и кинулся к кошке, размахивая тростью.
     
Кошка побежала прочь, но не очень быстро. Во-первых, трудно бежать с толстым голубем в зубах, а во-вторых, кошка вовсе не боялась сутулого сэра Брендбьюри.
     
Волей-неволей дети констебля побежали за отцом через газон по направлению к Зеленой башне, сквозь бойницы которой пробивался слабый свет, будто там, на втором этаже, кто-то жег свечу.
     
Кошка добежала до башни и нырнула в небольшую дыру у ее подножия, видно, предназначенную для стока воды.
     
— Нет! — закричал констебль. — Ты от меня не уйдешь!
     
Он отыскал на поясе связку ключей и открыл замок на двери. Видно, в этой башне содержался не такой уж важный заключенный, раз снаружи не держали стражника и замок открывался так просто.
     
Замок с грохотом упал на каменные ступеньки, и констебль кинулся вверх по лестнице.
     
— Я ей голову оторву! — кричал он. — Она от меня живой не уйдет!
     
Дети побежали следом, но сэр Брендбьюри сверху крикнул им:
     
— Оставаться на местах! Я вернусь. Только убью ее и вернусь!
     
Алиса не послушалась констебля и взбежала по лестнице за ним, но в комнату входить не стала, а остановилась на ступеньках и осторожно заглянула внутрь.
     
Это была довольно просторная комната, потому что она занимала весь второй этаж башни. Она показалась Алисе совершенно пустой. Посреди комнаты стоял низкий стол, на котором горела свеча, а у дальней стены притулилась небольшая лежанка. На табурете перед столом сидел веселый толстощекий молодой человек с пышными усами и светлыми кудрями. Перед ним стояла миска, в миске лежала какая-то зажаренная птица. Молодой человек отлично слышал и крики констебля, и его топот по лестнице, но этот шум его никак не встревожил. Он продолжал обгладывать птичью ножку с таким наслаждением, что Алисе захотелось есть. Одет молодой человек был очень скромно — темные рейтузы, некогда белая рубашка с отложным воротником, рукава которой были закатаны до локтей.
     
— Что случилось? — спросил узник.
     
— Вы знаете, что случилось! — продолжал буйствовать констебль. — Где она? Выдать мне ее немедленно!
     
— И помереть с голоду? Нет, я не согласен!
     
— Из-за вас меня самого повесят!
     
— Туда тебе и дорога, скряга!
     
Констебль в гневе застучал тростью по полу. И тут из-под стола выскочила кошка, промчалась между ног сэра Брендбьюри и исчезла в дверях.
     
— Учтите, сэр Уайт! — заявил тогда констебль. — Я сейчас спущу на нее всех собак Тауэра и всего Лондона. Мы ее найдем и публично отрубим ей голову, потому что она — ведьма!
     
— Сколько? — не обращая внимания на крики констебля, спросил веселый узник.
     
— Сто гиней!
     
— Ты сошел с ума, скупердяй! — воскликнул узник. — Две гинеи, и чтобы к завтраку я имел суп из этой птички.
     
Оказалось, что на полу у его ног лежит голубь — тот самый, которого только что тащила в зубах кошка.
     
— Пять гиней!
     
Снизу донесся шепот:
     
— Алиса, это же дядя Генри Уайт!
     
Алиса уселась на ступеньку и посмотрела вниз. У подножия лестницы стояли принцы, одетые как дети констебля.
     
— Вы уверены, что это он и есть?
     
— Я его голос знаю, — прошептал Эдди.
     
— Совсем не похоже, чтобы он умирал от голода, — заметила Алиса.
     
— Это он!
     
— Тогда у меня к нему есть несколько поручений. — И с этими словами Алиса вошла в комнату.
     
В комнате почти ничего не изменилось, если не считать того, что Генри Уайт отсчитывал серебряные монеты из своего кошелька, привязанного к поясу, а констебль уже держал за хвост несчастную птичку.
     
— Объясните, что это значит? — как можно строже спросила Алиса. — Чего мы ждем? Почему, когда каждая минута на счету, мы должны собирать голубей по башням Тауэра, платить за это гинеями и гоняться за кошками?
     
— А это еще что за создание? — удивился Генри Уайт. — Неужели это и есть твоя очаровательная дочка Бекки, констебль?
     
— Считайте что так, — ответила Алиса. — Хотя это совсем не так, потому что я — дочь фрейлины ее величества Елизаветы.
     
— И ты общаешься с этим негодяем?! — не поверил своим глазам сэр Генри.
     
— Только по приказу королевы и в интересах царствующего дома. Вы меня понимаете?
     
— Разговорчики! — рассердился сэр Брендбьюри. — Нам пора идти.
     
— Так, значит, это не вас морят голодом? — спросила Алиса.
     
— Меня, конечно же меня! — рассмеялся Уайт. — По приказу самого герцога Глостера!
     
— А почему вы такой веселый и здоровый?
     
— Потому что он хитрец и жулик! — проворчал констебль. — Потому что обдурил самого герцога Глостера.
     
— И вас? — удивилась Алиса.
     
— Меня ему не обдурить, — сказал констебль. — Мне он приличные деньги платит. Потому и живой.
     
— Значит, вы тоже ослушались герцога?
     
— Я?! Да ни в коем случае! Я точно выполняю указ: сэра Уайта не кормить, пока он не умрет своей смертью.
     
— Значит, я зря старалась, — вздохнула Алиса. — Мне нужно было поговорить с сэром Уайтом и принять его последний вздох.
     
— Ой, долго придется ждать! — произнес констебль.