1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 
Истинное счастие оживает,      

Бываешь довольным, смеешься, поешь.      

Длите ваши мирные бдения      

И пойте на исходе вечера      

Вашим друзьям, вашим бутылкам:      

«До приятного свидания».       

       

Друзья, жизнь мимолетна,      

И всё уплывает вместе с временем.      

Любовь тоже летун,      

Птица нашей весны.      

Слишком рано она исчезает, смеясь   украдкой,      

И навсегда – прощай Надежда,      

Когда она упорхнет, не скажешь более:      

«До приятного свидания».       

       

Время бежит, печальное и   жестокое, —      

И рано или поздно отправляешься на   тот свет.      

Иногда – это бывает не так уж   редко —      

Случай спасает нас от могилы,      

Удаляются полчища страданий,      

И черный ужасный скелет      

Уходит стучаться в другие двери:      

«До приятного свидания».       

       

Но что? я чувствую, что утомился,      

Утомляя моих дорогих слушателей.      

Хорошо, я спускаюсь с Парнаса,      

Он создан не для певцов.      

Меня вдохновляют куплеты.      

У меня власть над припевом.      

Довольно – прощай, перо!      

«До приятного свидания».       

       

 Эпиграмма      

       

       

«Скажи, что нового». – Ни слова.      

«Не знаешь ли, где, как и кто?»      

– О братец, отвяжись – я знаю   только то,      

Что ты дурак… но это уж не ново.      

       

       * * *      

       

"Больны вы, дядюшка? Нет мочи,      

Как беспокоюсь я! три ночи,      

Поверьте, глаз я не   смыкал". —      

"Да, слышал, слышал: в банк   играл.      

       

       

Надпись к беседке      

       

       

С благоговейною душой      

Приближься, путник молодой,      

Любви к пустынному приюту.      

Здесь ею счастлив был я раз —      

В восторге пламенном погас.      

И время самое для нас      

Остановилось на минуту.      

       

       * * *      

       

Вот Виля – он любовью дышет,      

Он песни пишет зло,      

Как Геркулес, сатиры пишет,      

Влюблен, как Буало.      

       

       

На гр. А. К. Разумовского      

       

       

Ах! боже мой, какую      

Я слышал весть смешную:      

Разумник получил ведь ленту голубую.      

– Бог с ним! я недруг никому:      

Дай бог и царствие небесное ему.      

       

       

На Баболовский дворец      

       

       

Прекрасная! пускай восторгом   насладится      

В объятиях твоих российский полубог.      

Что с участью твоей сравнится?      

Весь мир у ног его – здесь у твоих он   ног.      

       

       * * *      

       

Пожарский, Минин, Гермоген,       

или Спасенная Россия.       

Слог дурен, темен, напыщен —      

И тяжки словеса пустые.      

       

 Эпиграмма на смерть стихотворца      

       

       

Покойник Клит в раю не будет:      

Творил он тяжкие грехи. —      

Пусть бог дела его забудет,      

Как свет забыл его стихи!      

       

       

Портрет      

       

       

Вот карапузик наш, монах,      

Поэт, писец и воин.      

Всегда, за всё, во всех местах,      

Крапивы он достоин:      

С Мартыном поп он записной,      

С Фроловым математик;      

Вступает Энгельгардт-герой —      

И вмиг он дипломатик.      

       

       

На Пучкову      

       

       

Пучкова, право, не смешна:      

Пером содействует она      

Благотворительным газет недельных   видам,      

Хоть в смех читателям, да в пользу   инвалидам.      

       

       

Твой и мой      

       

       

Бог весть, за что философы, пииты      

На твой  и мой    давным-давно сердиты.      

Не спорю я с ученой их толпой,      

Но и бранить причины не имею      

То. что дарит мне радость и покой.      

Что, ежели б ты не была моею?       

Что, ежели б я не был, Ниса, твой?         

       

       * * *      

       

Тошней идиллии и холодней чем ода,      

От злости мизантроп, от глупости   поэт —      

Как страшно над тобой забавилась   природа,      

Когда готовила на свет.      

Боишься ты людей, как черного недуга,      

О жалкой образец уродливой мечты!      

Утешься, злой глупец! иметь не будешь   ты      

Ввек ни любовницы ни друга.      

       

       

 Стихотворения 1817 г      

       

Стихотворения написанные во время учебы в лицее      

       К Каверину      

       

       

Забудь, любезный мой Каверин,      

Минутной резвости нескромные стихи.      

Люблю я первый, будь уверен,      

Твои гусарские грехи.      

Прослыть апостолом Зенонова ученья,      

Быть может, хорошо – но ни тебе, ни   мне.      

Я знаю, что страстей волненья      

И шалости, и заблужденья      

Пристали наших дней блистательной   весне.      

Пускай умно, хотя неосторожно,      

Дурачиться мы станем иногда —      

Пока без лишнего стыда      

Дурачиться нам будет можно.      

Всему пора, всему свой миг,      

Всё чередой идет определенной:      

Смешон и ветреный старик,      

Смешон и юноша степенный.      

Насытясь жизнию у юных дней в гостях,      

Простимся навсегда с Веселием   шумливым,      

С Венерой пылкою, и с Вакхом   прихотливым,      

Вздохнем об них, как о друзьях,      

И Старость удивим поклоном   молчаливым.      

Теперь в беспечности живи,      

Люби друзей, храни об них   воспоминанье,      

Молись и Кому и Любви,      

Минуту юности лови      

И черни презирай ревнивое роптанье.      

Она не ведает, что можно дружно жить      

С стихами, с картами, с Платоном и с   бокалом,      

Что резвых шалостей под легким   покрывалом      

И ум возвышенный и сердце можно   скрыть.      

       

       Элегия      

       

       

Опять я ваш, о юные друзья!      

Туманные сокрылись дни разлуки:      

И брату вновь простерлись ваши руки,      

Ваш резвый круг увидел снова я.      

Всё те же вы, но сердце уж не то же:      

Уже не вы ему всего дороже,      

Уж я не тот… невидимой стезей —      

Ушла пора веселости беспечной,      

Ушла навек, и жизни скоротечной      

Луч утренний бледнеет надо   мной. —      

Веселие рассталося с душой.      

Отверженный судьбиною ревнивой,      

Улыбку, смех, и резвость, и   покой —      

Я всё забыл: печали молчаливой      

Покров лежит над юною главой…      

Напрасно вы беседою шутливой      

И нежностью души красноречивой      

Мой тяжкой сон хотите перервать,      

Всё кончилось, – и резвости   счастливой      

В душе моей изгладилась печать.      

Чтоб удалить угрюмые страданья,      

Напрасно вы несете лиру мне;      

Минувших дней погаснули мечтанья,      

И умер глас в бесчувственной струне.      

Перед собой одну печаль я вижу!      

Мне страшен мир, мне скучен дневный   свет;      

Пойду в леса, в которых жизни нет,      

Где мертвый мрак – я радость   ненавижу;      

Во мне застыл ее минутный след.      

Опали вы, листы вчерашней розы!      

Не доцвели до месячных лучей.      

Умчались вы, дни радости моей!      

Умчались вы – невольно льются слезы,      

И вяну я на темном утре дней.      

       

О Дружество! предай меня забвенью;      

В безмолвии покорствую судьбам,      

Оставь меня сердечному мученью,      

Оставь меня пустыням и слезам.      

       

       К молодой вдове      

       

       

Лида, друг мой неизменный,      

Почему сквозь легкой сон      

Часто, негой утомленный,      

Слышу я твой тихой стон?      

Почему, в любви счастливой      

Видя страшную мечту,      

Взор недвижный, боязливый      

Устремляешь в темноту?      

Почему, когда вкушаю      

Быстрый обморок любви,      

Иногда я замечаю      

Слезы тайные твои?      

Ты рассеянно внимаешь      

Речи пламенной моей,      

Хладно руку пожимаешь,      

Хладен взор твоих очей…      

О бесценная подруга!      

Вечно ль слезы проливать,      

Вечно ль мертвого супруга      

Из могилы вызывать?      

Верь мне: узников могилы      

Там объемлет вечный сон;      

Им не мил уж голос милый,      

Не прискорбен скорби стон;      

Не для них – весенни розы,      

Сладость утра, шум пиров,      

Откровенной дружбы слезы      

И любовниц робкий зов…      

Рано друг твой незабвенный      

Вздохом смерти воздохнул      

И блаженством упоенный      

На груди твоей уснул.      

Спит увенчанный счастливец;      

Верь любви – невинны мы.      

Нет, разгневанный ревнивец      

Не придет из вечной тьмы;      

Тихой ночью гром не грянет,      

И завистливая тень      

Близ любовников не станет,      

Вызывая спящий день.      

       

       Безверие      

       

       

О вы, которые с язвительным упреком,      

Считая мрачное безверие пороком,      

Бежите в ужасе того, кто с первых лет      

Безумно погасил отрадный сердцу свет;      

Смирите гордости жестокой   исступленье:      

Имеет он права на ваше снисхожденье,      

На слезы жалости; внемлите брата   стон,      

Несчастный не злодей, собою страждет   он.      

Кто в мире усладит души его мученья?      

Увы! он первого лишился утешенья!      

Взгляните на него – не там, где   каждый день      

Тщеславие на всех наводит ложну тень,      

Но в тишине семьи, под кровлею родною,      

В беседе с дружеством иль темною   мечтою.      

Найдите там его, где илистый ручей      

Проходит медленно среди нагих полей;      

Где сосен вековых таинственные сени,      

Шумя, на влажный мох склонили вечны   тени.      

Взгляните – бродит он с увядшею   душой,      

Своей ужасною томимый пустотой,      

То грусти слезы льет, то слезы   сожаленья.      

Напрасно ищет он унынью развлеченья;      

Напрасно в пышности свободной   простоты      

Природы перед ним открыты красоты;      

Напрасно вкруг себя печальный взор он   водит:      

Ум ищет божества, а сердце не   находит.      

       

Настигнет ли его глухих Судеб удар,      

Отъемлется ли вдруг минутный счастья   дар,      

В любви ли, в дружестве обнимет он   измену      

И их почувствует обманчивую цену:      

Лишенный всех опор отпадший веры сын      

Уж видит с ужасом, что в свете он   один,      

И мощная рука к нему с дарами мира      

Не простирается из-за пределов мира…      

       

Несчастия, Страстей и Немощей сыны,      

Мы все на страшный гроб родясь   осуждены.      

Всечасно бренных уз готово   разрушенье;      

Наш век – неверный день, всечасное   волненье.      

Когда, холодной тьмой объемля грозно   нас,      

Завесу вечности колеблет смертный   час,      

Ужасно чувствовать слезы последней   Муку —      

И с миром начинать безвестную   разлуку!      

Тогда, беседуя с отвязанной душой,      

О Вера, ты стоишь у двери гробовой,      

Ты ночь могильную ей тихо освещаешь,      

И ободренную с Надеждой отпускаешь…      

Но, други! пережить ужаснее друзей!      

Лишь Вера в тишине отрадою своей      

Живит унывший дух и сердца ожиданье.      

«Настанет! – говорит, –   назначено свиданье!»      

       

А он (слепой мудрец!), при гробе   стонет он,      

С усладой бытия несчастный разлучен,      

Надежды сладкого не внемлет он   привета,      

Подходит к гробу он, взывает… нет   ответа!      

       

Видали ль вы его в безмолвных тех   местах,      

Где кровных и друзей священный тлеет   прах?      

Видали ль вы его над хладною могилой,      

Где нежной Делии таится пепел милый?      

К почившим позванный вечерней   тишиной,      

К кресту приникнул он бесчувственной   главой      

Стенанья изредка глухие раздаются,      

Он плачет – но не те потоки слез   лиются,      

Которы сладостны для страждущих очей      

И сердцу дороги свободою своей;      

Но слез отчаянья, но слез   ожесточенья.      

В молчаньи ужаса, в безумстве   исступленья      

Дрожит, и между тем под сенью темных   ив,      

У гроба матери колена преклонив,      

Там дева юная в печали безмятежной      

Возводит к небу взор болезненный и   нежный,      

Одна, туманною луной озарена,      

Как ангел горести является она;      

Вздыхает медленно, могилу обнимает —      

Всё тихо вкруг его, а, кажется,   внимает.      

Несчастный на нее в безмолвии глядит,      

Качает головой, трепещет и бежит,      

Спешит он далее, но вслед унынье   бродит.      

       

Во храм ли вышнего с толпой он молча   входит,      

Там умножает лишь тоску души своей.      

При пышном торжестве старинных   алтарей,      

При гласе пастыря, при сладком хоров   пенье,      

Тревожится его безверия мученье.      

Он бога тайного нигде, нигде не зрит,      

С померкшею душой святыне предстоит,      

Холодный ко всему и чуждый к умиленью      

С досадой тихому внимает он моленью.      

"Счастливцы! – мыслит   он, – почто не можно мне      

Страстей бунтующих в смиренной   тишине,      

Забыв о разуме и немощном и строгом,      

С одной лишь верою повергнуться пред   богом!"      

       

Напрасный сердца крик! нет, нет! не   суждено      

Ему блаженство знать! Безверие одно,      

По жизненной стезе во мраке вождь   унылый,      

Влечет несчастного до хладных врат   могилы.      

И что зовет его в пустыне   гробовой —      

Кто ведает? но там лишь видит он   покой.      

       

       К Дельвигу      

       

       

Блажен, кто с юных лет увидел пред   собою      

Извивы темные двухолмной высоты,      

Кто жизни в тайный путь с невинною   душою      

Пустился пленником мечты!      

Наперснику богов безвестны бури злые,      

Над ним их промысел, безмолвною порой      

Его баюкают Камены молодые      

И с перстом на устах хранят певца   покой.      

Стыдливой Грации внимает он советы      

И, чувствуя в груди огонь еще младой,      

Восторженный поет на лире золотой.      

О Дельвиг! счастливы поэты!      

       

Мой друг, и я певец! и мой смиренный   путь      

В цветах украсила богиня песнопенья,      

И мне в младую боги грудь      

Влияли пламень вдохновенья.      

В младенчестве моем я чувствовать   умел,      

Всё жизнью вкруг меня дышало,      

Всё резвый ум обворожало.      

И первую черту я быстро пролетел.      

С какою тихою красою      

Минуты детства протекли;      

Хвала, о боги! вам, вы мощною рукою      

От ярых гроз мирских невинность   отвели.      

Но всё прошло – и скрылись в темну   даль      

Свобода, радость, восхищенье;      

Другим и юность наслажденье:      

Она мне мрачная печаль!      

Так рано зависти увидеть зрак   кровавый      

И низкой клеветы во мгле сокрытый яд.      

Нет, нет! ни счастием, ни славой      

Не буду ослеплен. Пускай они манят      

На край погибели любимцев обольщенных.      

Исчез священный жар!      

Забвенью сладких песней дар      

И голос струн одушевленных!      

Во прах и лиру и венец!      

Пускай не будут знать, что некогда   певец,      

Враждою, завистью на жертву   обреченный,      

Погиб на утре лет.      

Как ранний на поляне цвет,      

Косой безвременно сраженный.      

И тихо проживу в безвестной тишине;      

Потомство грозное не вспомнит обо   мне,      

И гроб несчастного, в пустыне   мрачной, дикой,      

Забвенья порастет ползущей повиликой!      

       

       Стансы. (Из Вольтера)      

       

       

Ты мне велишь пылать душою:      

Отдай же мне протекши дни,      

С моей вечернею зарею      

Мое ты утро съедини!      

       

Мой век невидимо проходит,      

Из круга Смехов и Харит      

Уж Время скрыться мне велит      

И за руку меня выводит —      

       

Не даст оно пощады нам.      

Кто применяться не умеет      

Своим изменчивым годам,      

Тот их несчастья лишь имеет.      

       

Счастливцам резвым, молодым      

Оставим страсти заблужденья;      

Живем мы в мире два мгновенья —      

Одно рассудку отдадим.      

       

Вы, услаждавшие печали      

Минутной младости моей,      

Любовь, мечтанья первых дней —      

Ужель навек вы убежали?      

       

Нам должно дважды умирать:      

Проститься с сладостным мечтаньем —      

Вот Смерть ужасная страданьем!      

Что значит после не дышать?      

       

На пасмурном моем закате,      

Среди пустынной темноты,      

Так сожалел я об утрате      

Обманов милыя мечты.      

       

Тогда на голос мой унылый      

Мне Дружба руку подала,      

Она Любви подобна милой      

В одной лишь нежности была.      

       

Я ей принес увядши розы      

Отрадных юношества дней,      

И вслед пошел, но лил я слезы      

Что мог итти вослед лишь ей!      

       

       Послание В. Л. Пушкину      

       

       

Скажи, парнасский мой отец,      

Неужто верных муз любовник      

Не может нежный быть певец      

И вместе гвардии полковник?      

Ужели тот, кто иногда      

Жжет ладан Аполлону даром,      

За честь не смеет без стыда      

Жечь порох на войне с гусаром      

И, если можно, города?      

Беллона, Муза и Венера,      

Вот, кажется, святая вера      

Дней наших всякого певца.      

Я шлюсь на русского Буфлера      

И на Дениса храбреца,      

Но не на Глинку офицера,      

Довольно плоского певца;      

Не нужно мне его примера…      

Ты скажешь: "Перестань, болтун!      

Будь человек, а не драгун;