1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 
Месяц лишь дома провел я с детьми и с законной женою,    

Радуясь сердцем на них, на богатства мои. А чрез месяц    

Вдруг потянуло меня в Египет поехать, хороших    

В путь заготовив судов и товарищей взяв богоравных.    

Девять судов снарядил я. Народ собирался недолго.    

Шесть после этого дней они у меня непрерывно    

Пир пировали. И жертвенный скот доставлял в изобильи    

Я и для жертвы богам и на пищу товарищам милым.    

В день же седьмой, взойдя на суда, от пространного Крита    

Мы при попутном поплыли стремительном северном ветре.    

Как по теченью, легко мы неслись. Никаких повреждений    

Не потерпели суда. Безопасны, спокойны, сидели    

Мы на скамьях. Рулевые и ветер суда направляли.    

Дней через пять мы достигли прекрасных течений Египта.    

Там, на Египте‑реке, с кораблями двухвостыми стал я.    

Прочим спутникам верным моим приказал я на берег    

Вытащить все корабли и самим возле них оставаться,    

А соглядатаев выслал вперед, на дозорные вышки.    

Те же в надменности духа, отваге своей отдаваясь.    

Ринулись с вышек вперед, прекрасные нивы египтян    

Опустошили, с собой увели их супруг и младенцев,    

Их же самих перебили. До города крики достигли.    

Крики эти услышав, египтяне вдруг появились    

С ранней зарею. Заполнилось поле сверканием меди,    

Пешими, конными. Зевс‑молнелюбец трусливое бегство    

В сердце товарищам бросил. Никто не посмел оставаться.    

Ставши лицом ко врагу. Отовсюду беда нам грозила.    

Многих из нас умертвили они заостренною медью,    

Многих живьем увели, чтоб трудились на них подневольно.    

Мне же в сердце вложил сам Зевс такое решенье.    

О, почему не настиг меня смерти погибельный жребий    

Там же, в Египте! Готовилось мне уже новое горе!    

Прочно сработанный шлем немедленно снял с головы я,    

Снял и щит свой с плеча, копье медноострое бросил,    

Кинулся быстро навстречу царевым коням и колени    

Начал царю целовать. Меня пожалел, защитил он    

И, проливавшего слезы, увез к себе в дом в колеснице.    

Многие смерти меня порывались предать, набегая    

С острыми копьями. Злы на меня они были безмерно.    

Но защитил меня царь, трепеща перед гневом Кронида –    

Гостеприимца, который жестоко карает нечестье.    

Семь непрерывно я пробыл там лет, и немало сокровищ    

Между египтян собрал. Давали они мне охотно.    

После того же как год и восьмой, приближаясь, пришел к нам,    

Прибыл в Египет тогда финикиец коварный и лживый,    

Плут, от которого очень немало людей пострадало.    

Умною речью меня убедил он, чтоб с ним в Финикию    

Все мы отправились, где у него и дома и богатства.    

Жил я там у него в продолжение целого года.    

Месяц один за другим протекал, и дни убегали,    

Год свой круг совершил, и снова весна воротилась.    

В Ливию взял он меня на своем корабле мореходном,    

Выдумав, будто затем, чтоб помочь ему груз переправить,    

Вправду ж затем, чтоб меня там продать за огромную плату.    

Хоть и предчувствовал я, но все ж поневоле поехал.    

Быстро корабль наш бежал под Бореем прекрасным и сильным.    

Мимо Крита он плыл. Но Зевс им задумал погибель:    

После того как оставили Крит позади мы и больше    

Не было видно земли никакой, а лишь небо да море,    

Черную тучу внезапно простер молневержец Кронион    

Над кораблем нашим полым. И море под ней потемнело.    

Бешено Зевс загремел и молнию бросил в корабль наш.    

Молнией Зевса сраженный, в волнах наш корабль закрутился.    

В воздухе серой запахло. Попадали спутники в море.    

Словно вороны, вокруг корабля они стаей носились    

В бурных волнах. Божество возвращенья домой их лишило.    

Мне же Зевс – от ужаса сам я совсем растерялся –    

От корабля черноносого мачту огромную в руки    

Быстро подсунул, чтоб мог я несчастья еще раз избегнуть.    

К ней я прильнул, и меня подхватили губящие ветры.    

Девять носился я дней, на десятый же, черною ночью,    

В землю феспротов меня пригнали огромные волны.    

Был радушно я принят царем их, героем Федоном, –    

Даром. Набрел на меня его сын, когда на песке я,    

Окоченевший, лежал, смиренный усталостью смертной.    

Под руку взял он меня и довел до отцовского дома.    

В доме он тотчас вручил мне и плащ и хитон, чтоб одеться.    

Об Одиссее я там услыхал. Федон сообщил мне,    

Что Одиссей у него здесь гостил по дороге в отчизну.    

Мне и богатства, какие собрал Одиссей, показал он:    

Золото, медь и железо, для выделки трудное. Это    

Десять могло бы кормить поколений у мужа иного, –    

Столько в дому у него лежало сокровищ владыки.    

Про Одиссея ж сказал, что сам он в Додону поехал,    

Чтоб из священного дуба услышать вещание Зевса:    

Как вернуться ему на тучные земли Итаки, –    

Явно ли, тайно ли, раз он так долго на родине не был?    

Мне самому поклялся он, свершив возлияние в доме,    

Что и корабль уже спущен и люди совсем уж готовы,    

Чтоб отвезти Одиссея в желанную землю родную.    

Раньше, однако, меня он отправил. Случайно в то время    

Ехал феспротский корабль в Дулихий, богатый пшеницей.    

Им поручил он меня доставить к владыке Акасту    

Бережно. Злая, однакоже, мысль в отношеньи меня им    

Сердце прельстила… До грани мои не дошли еще беды!    

Только что наш мореходный корабль от земли удалился,    

Тотчас замыслили мне они рабские дни приготовить.    

Всю одежду с меня – и плащ и хитон мой – сорвали,    

Бросив на плечи другой мне хитон и дрянные лохмотья    

Рваные – видишь и сам ты теперь их своими глазами.    

Вечером прибыл корабль к издалека заметной Итаке.    

Тут связали они в корабле прочнопалубном крепко    

Прочно сплетенной веревкой меня. Торопливо спустились    

На берег сами и ужинать стали близ самого моря.    

Сами боги, однако, веревки на мне развязали    

Очень легко. К голове лохмотья свои привязавши,    

По рулевому веслу с корабля я спустился и в воду    

Грудь погрузил. И, руками обеими гладь рассекая,    

Поплыл. Скоро я был уж далеко от них и из моря    

Вышел, где в роще цветущей кустарник густой простирался.    

Там я, приникши, лежал. Они невдали пробегали,    

Громко крича. Наконец показалося им бесполезным    

Дальше искать. Воротились обратно они на корабль свой.    

Сами бессмертные боги меня от погони укрыли    

Очень легко. И меня привели они прямо к жилищу    

Мужа разумного. Видно, не время еще умирать мне!"    

Так, ему отвечая, Евмей свинопас, ты промолвил:    

"Сильно меня взволновал ты, меж странников самый  несчастный,    

Все рассказавши, и как ты страдал и как ты скитался!    

Про Одиссея же, думаю я, рассказал ты неправду,    

Разубедить меня в этом не сможешь. И что за охота    

Так тебе на ветер врать? Прекрасно и сам ведь я знаю:    

Мой не вернется хозяин. Жестоко его ненавидят    

Боги: его укротили они не в бою средь троянцев,    

Не на руках у друзей он скончался, с войны воротившись.    

Был бы насыпан тогда всеахейцами холм над умершим,    

Сыну б великую славу на все времена он оставил.    

Ныне ж сделался он бесславной добычею Гарпий.    

Уединенно я возле свиней тут живу. Не хожу я    

В город, – разве когда Пенелопа разумная в дом свой    

Мне явиться велит, чтоб пришедшие вести послушать.    

Гостя обсевши, его засыпают вопросами жадно    

Те, кто от сердца скорбит об отсутствии долгом владыки,    

Также и те, кто богатства его поедает бесплатно.    

Мне ж эти спросы‑расспросы немилы с тех пор, как однажды    

Лживым рассказом своим обманул меня муж‑этолиец.    

Он человека убил, по различнейшим землям скитался,    

В дом мой пришел, и его я радушно, как странника, принял.    

С Идоменеем на Крите он будто б видал Одиссея.    

Там свои корабли он чинил, поврежденные бурей.    

Он уверял, что иль к лету, иль к осени к нам он вернется,    

Много сокровищ везя, и товарищи все его с ним же.    

Раз уж, несчастный старик, и тебя божество мне послало,    

Ложью мне не мечтай угодить, не морочь головы мне.    

Я тебя не за это почту, не за это привечу,    

Но о тебе сожалея и Зевса страшась гостелюбца".    

Так свинопасу в ответ сказал Одиссей многоумный:    

"Вот до чего ведь в груди у тебя недоверчиво сердце!    

Не убедить мне тебя. Даже клятвой тебя я не сдвинул!    

Ну, так давай заключим договор, и пускай нам обоим    

Вечные боги, владыки Олимпа, свидетели будут:    

Если в жилище свое сюда господин твой вернется,    

В плащ ты оденешь меня и в хитон и доставишь возможность    

Мне на Дулихий попасть, куда собрался я поехать.    

Если же он, вопреки утвержденьям моим, не вернется,    

Слуг собери и вели им с высокой скалы меня сбросить,    

Чтоб ни один попрошайка вперед не посмел надувать вас".    

Так Одиссею в ответ свинопас божественный молвил:    

"Странник, хорошую б славу меж всеми людьми получил я    

За добродетель свою – и теперь и в грядущее время, –    

Если бы, в дом свой приняв и гостинцев тебе подаривши,    

Вслед бы за этим тебя умертвил я и духа лишил бы!    

С чистым бы сердцем тогда я молился Крониону‑Зевсу!..    

Ужинать время. Скорей бы товарищи с поля вернулись!    

Вкусный ужин тогда мы в хижине здесь приготовим".    

Так Одиссей и Евмей меж собою вели разговоры.    

Скоро пришли со своими стадами мужи‑свинопасы.    

Стали свиней для ночевки они загонять. С несказанным    

Визгом и хрюканьем свиньи, тесняся, вбегали в закуты.    

Кликнув товарищей, так свинопас им божественный молвил:    

"Дайте‑ка борова нам пожирнее! Его я зарежу,    

Чтоб угостить чужеземца. А с ним угостимся и сами!..    

Из‑за свиней белозубых немало трудов тут несем мы.    

Все же наши труды, не платя, поедают другие!"    

Кончивши, начал колоть он дрова некрушимою медью.    

Был приведен пятилетний от сала лоснящийся боров.    

Близ очага пастухи поместили его. Свинопас же    

Не позабыл о бессмертных: имел он хорошие мысли.    

Волосы срезал со лба белозубого борова, бросил    

Их, как начатки, в огонь и всем помолился бессмертным,    

Чтобы вернулся в отчизну к себе Одиссей многоумный.    

Борова после того он дубовым поленом ударил.    

Прочь отлетела душа. Прикололи его, опалили,    

Быстро рассекли на части. Тогда свинопас, по кусочку    

Мяса сырого от каждого члена на жир положивши,    

Все это бросил в огонь, посыпав ячменной мукою.    

Прочее все на куски разделили, наткнули на прутья,    

Сжарили их осторожно и, с прутьев потом поснимавши,    

Кучею бросили их на столы. Свинопас же поднялся    

Мясо делить: он обычаев был знатоком превосходным.    

На семь частей разделив, разложил он готовое мясо.    

Часть одну отложил, помолившись, для нимф и Гермеса,    

Сына Майи, а прочие шесть поделил меж сидевших.    

А Одиссею длиннейшей хребетною частью кабаньей    

Честь особо воздал и порадовал сердце владыке.    

Громко к нему обратясь, сказал Одиссей многоумный:    

"О, если б стал ты, Евмей, родителю нашему Зевсу    

Столько же милым, как мне, что такой мне почет воздаешь  ты!"    

Ты, Евмей свинопас, ему отвечая, промолвил:    

"Ешь‑ка, странный мой гость, и тем, что стоит пред тобою,    

Дух услаждай свой. Одно нам дает, а другого лишает    

Бог по воле своей и желанию: все ведь он может".    

В жертву вечно живущим богам принес он начатки    

И, совершив возлиянье из чаши вином искрометным,    

Чашу вручил Одиссею и сел перед собственной долей.    

Хлеб разделил между ними Месавлий, которого куплей    

Сам свинопас приобрел в небытность хозяина дома,    

У госпожи не спросясь, не спросясь и у старца Лаэрта.    

Он за собственный счет его приобрел у тафосцев.    

Руки немедленно к пище готовой они протянули.    

После того как желанье питья и еды утолили,    

Хлеб Месавлий убрал. Насытившись мясом и хлебом,    

Все пастухи поднялись и стали ко сну собираться.    

Ночь плохая пришла, без луны. Дождил непрерывно    

Зевс. И западный ветер ярился, всегда дожденосный.    

И сказал Одиссей, испытать свинопаса желая,    

Не принесет ли ему он плаща – иль с себя его снявши,    

Или с кого из других: ведь о госте он пекся усердно.    

"Слушай, Евмей, и послушайте все вы, товарищи! Делом    

Я перед вами одним похвалиться желаю. Разум    

Мне замутило вино. Заставляет оно и разумных    

Петь, блаженно смеяться, пускаться в веселую пляску    

И говорить про такое, про что помолчать надлежало б.    

Раз я, однако, уж начал болтать, то все расскажу вам.    

О, если б молод я был и был бы силен, как в то время,    

Как мы под Троей засаду устроили целым отрядом!    

Были вождями отряда того Одиссей с Менелаем,    

Третьим начальником был там и я, по их приглашенью.    

После того как к высоким стенам городским подошли мы,    

В частом кустарнике мы залегли, от стены недалеко,    

Средь камышей на болоте, припавши к земле под щитами.    

Ночь плохая пришла. Морозистый северный ветер    

Дул на землю. Из туч посыпался клочьями шерсти    

Снег, и щиты хрусталем от мороза подернулись тонким.    

Все остальные, имея с собой и плащи и хитоны,    

Спали себе преспокойно, щитами покрыв себе плечи.    

Я же, туда отправляясь, товарищам плащ свой оставил.    

Глупость я сделал, не думал, что мерзнуть мне ночью придется,    

А захватил только щит на дорогу да пояс блестящий.    

Ночи была уж последняя треть, и созвездья склонились.    

Тут я сказал Одиссею, лежавшему рядом со мною,    

Локтем его подтолкнув, – и меня он мгновенно услышал;    

– Богорожденный герой Лаэртид, Одиссей многохитрый!    

Мне в живых уж не быть близ тебя! Одолел меня холод.    

Нет плаща у меня. Злой бог меня надоумил    

Только в хитоне пойти. А сейчас наступила вдруг стужа.    

Так говорил я. И вот что в уме своем тут он придумал, –    

Был всегда он таков, – и в разумных советах и в битвах.    

Близко ко мне наклонясь, прошептал он мне в самое ухо:    

– Тише! Молчи, чтоб какой‑нибудь нас не подслушал  ахеец! –    

Голову после того рукою подпер и промолвил:    

– Слушайте! Нынче, друзья, божественный сон мне явился.    

Слишком далеко зашли мы от наших судов. Не пойдет ли    

Кто к Агамемнону, сыну Атрея, владыке народов,    

Чтобы побольше товарищей к нам он отправил на помощь? –    

Сын Андремонов Фоант, слова Одиссея услышав,    

С места поспешно вскочил, пурпурный плащ с себя скинул    

И побежал к кораблям. А я в его плащ завернулся    

И с наслажденьем проспал до восхода зари златотронной.    

О, если б молод я был и был бы силен, как бывало!    

Кто‑нибудь дал бы наверно теперь мне на стойбище этом    

Плащ – из почтенья к делам удальца, из радушия к гостю.    

Нынче же всякий меня презирает за эти лохмотья!"    

Ты, Евмей свинопас, в ответ Одиссею промолвил:    

"Был прекрасен, старик, рассказ твой, услышанный нами.    

Кстати все были слова. Ни единого лишнего слова.    

Ты ни в одежде нужды не увидишь, ни в чем‑либо прочем,    

Что несчастливцам обычно дают, о защите молящим, –    

Нынче. Но завтра опять на тебе затрясутся лохмотья.    

Нет у нас много плащей, не имеется лишних хитонов,    

Чтобы одеть тебя здесь: по одной мы имеем одежде.    

После того как обратно воротится сын Одиссеев,    

Сам он и плащ тебе даст и хитон, чтобы мог ты одеться,    

И отошлет, куда тебя дух понуждает и сердце".    

Так сказал он и встал, кровать к очагу пододвинул,    

Мягких шкур на нее набросал и овечьих и козьих.    

Лег Одиссей на постель. Покрыл свинопас его сверху    

Теплым широким плащом, который имел наготове,    

Чтоб надевать, если вдруг жестокая стужа настанет.    

Так уложил свинопас Одиссея. Вокруг улеглися    

Прочие все пастухи молодые. Не по сердцу было    

Лишь свинопасу меж них ночевать, от свиней в отдаленьи.    

Стал он сбираться наружу идти. Одиссею приятно    

Было, что так без него об его он хозяйстве печется.    

Острый меч он сперва на крепкие плечи набросил,    

В плащ оделся густой и косматый в защиту от ветра,    

Шкуру козла, большого и сытого, сверху накинул    

И, захвативши копье, чтоб от псов и мужей защищаться,    

В место пошел ночевать, где его белозубые свиньи    

Спали под сводом скалы, защищенным от ветра Борея.    

     

 ПЕСНЬ ПЯТНАДЦАТАЯ    

     

     

В Лакедемон прибыла, хоровыми площадками славный,    

Дева Афина, чтоб сыну царя Одиссея напомнить    

О возвращеньи домой и понудить скорее покинуть    

Лакедемон. Телемах и Несторов сын благородный    

Оба ночь проводили в сенях Менелаева дома.    

Мягким объятого сном застала она Несторида.    

Но Телемахом живительный сон не владел совершенно.    

Скорбь о милом отце всю ночь ему спать не давала.    

Близко став перед ним, сказала богиня Афина:    

"Нехорошо, Телемах, от дома вдали находиться!    

Дома имущество бросил ты все и людей, бесконечно    

Наглых. Съедят, берегись, они все у тебя достоянье,    

И бесполезным окажется путь, совершенный тобою.    

Ты попроси Менелая тебя отпустить поскорее,    

Чтобы ты дома еще безупречной застал Пенелопу.    

Уж и отец и родимые братья ее убеждают    

За Евримаха идти. Подарками он превосходит    

Всех остальных женихов и выкуп готов увеличить.    

Как бы не стала из дома добро выносить Пенелопа.    

Знаешь и сам хорошо, какое у женщины сердце:    

Думает больше, чтоб дом у нового мужа устроить.    

Что же до прежних детей и умершего первого мужа,    

Больше не помнит о них и знать ничего не желает.    

Так воротись же домой и надзор поручи за делами    

Той рабыне, какую сочтешь наилучшей, покуда    

Вечные боги тебе не укажут супруги прекрасной.    

Слово другое тебе я скажу, и прими его к сердцу:    

Средь женихов наиболе отважные в тайной засаде    

Ждут в проливе тебя меж Итакой и Замом скалистым,    

Злую погибель готовя тебе на возвратной дороге.    

Но ничего не случится такого. Земля в себя раньше    

Многих возьмет женихов, что богатства твои поедают.    

Все ж с кораблем от обоих держись островов в отдаленьи,    

Мимо их ночью пройди. Пошлет тебе ветер попутный    

То божество, что стоит при тебе и тебя охраняет.    

После того как доедешь до первого мыса Итаки,    

В город отправь и товарищей всех и корабль равнобокий.    

Сам же прежде всего к свинопасу отправься, который    

Ваших свиней стережет. Он привержен тебе неизменно.    

Там ты ночь проведешь. А ему прикажи без задержки    

В город пойти к Пенелопе разумной и весть сообщить ей,    

Что невредимым обратно из Пилоса ты воротился".    

Так сказав, на высокий Олимп удалилась Афина.    

Быстро тогда Несторида из сладкого сна пробудил он,    

Пяткой толкнувши его, и с речью к нему обратился:    

"Эй, проснись, Несторид! Запряги‑ка коней быстроногих,    

Их под ярмо подведя, чтоб могли мы пуститься в дорогу".    

Но Несторид Писистрат, ему возражая, ответил:    

"Как бы с тобой, Телемах, ни спешили мы, все ж невозможно    

Ехать чрез темную ночь. Заря ведь совсем уже близко.    

Лучше тебе подождать, чтоб дары положил в колесницу    

Славный копьем Менелай, герой Атреид благородный,    

И отпустил нас домой, напутствовав ласковой речью.    

В памяти будет на все времена оставаться у гостя    

Гостеприимный хозяин, его принимавший радушно".    

Только успел он сказать и пришла златотронная Эос.    

Близко к гостям подошел Менелай могучеголосый,    

Вставший с постели, в которой с Еленою спал пышнокосой.    

Только его увидал возлюбленный сын Одиссеев,    

Тело себе он облек блистающим ярко хитоном,    

Плащ на могучие плечи накинул, просторный и длинный,    

Вышел вон из сеней навстречу ему и промолвил:    

"Богом взращенный Атрид Менелай, повелитель народов!    

Уж отпусти ты меня в отчизну мою дорогую,    

Уж порывается дух мой домой поскорее вернуться!"    

Звучноголосый тогда Менелай Телемаху ответил:    

"Милый сын Одиссея‑владыки, подобного богу:    

Я тебя здесь, Телемах, задерживать долго не буду,    

Раз ты уехать желаешь. И сам негодую на тех я    

Гостеприимных людей, которые любят чрезмерно    

И ненавидят чрезмерно. Во всем предпочтительна мера.    

Нехорошо и к отъезду гостей понуждать против воли,    

Нехорошо и удерживать тех, кто желает уехать.    

Гость к тебе в дом – принимай; если хочет уйти – не  препятствуй…    

Но погоди, я подарки тебе положу в колесницу.    

Ты осмотри их, а женщинам я повелю приготовить    

Вам обед из запасов, какие имеются в доме.    

Слава и блеск для меня и польза для вас, если оба    

Сытые двинетесь вы в просторы земли беспредельной.    

Если же хочешь объездить Элладу, проехать чрез Аргос,    

Спутником сам тебе буду; лишь дай мне запрячь колесницу.    

Многих людей, города покажу я. Никто не отпустит    

Нас с пустыми руками, а даст кое‑что нам с собою –    

Или котел, иль прекрасный какой‑нибудь медный треножник,    

Или из золота чашу, иль пару выносливых мулов".    

Так Менелаю в ответ Телемах рассудительный молвил:    

"Богом взращенный Атрид Менелай, повелитель народов!    

Мне бы хотелось вернуться к себе. Уезжая из дома,    

Все достоянье мое оставил я там без надзора.    

Как бы, стараясь отца разыскать, и сам не погиб я    

Или б в дому у меня не погибли большие богатства!"    

Это едва услыхал Менелай могучеголосый,    

Тотчас супруге своей и рабыням велел приготовить    

Им обильный обед из запасов, имевшихся в доме.    

Тут к Менелаю Атриду приблизился вставший с постели    

Етеоней, Боефоем рожденный: он жил недалеко.    

Царь ему поручил огонь разложить и поджарить    

Мясо на вертеле. Тот, услыхавши, охотно исполнил.    

Сам же царь Менелай в покой благовонный спустился,    

Но не один. С ним вместе Елена пошла с Мегапенфом.    

После того как пришел, где богатства его находились,    

Взял двуручную чашу Атрид Менелай, Мегапенфу ж,    

Сыну, взять приказал кратер превосходной работы,    

Из серебра. К сундуку подошла в это время Елена.    

Много там пеплосов было узорных ее рукоделья.    

Выбрав один, понесла его свет между женщин Елена, –    

Самый большой и узорным шитьем наиболе прекрасный,    

Светом подобный звезде; на дне он лежал под другими.    

Выйдя, они к Телемаху пошли через комнаты дома,    

И Одиссееву сыну сказал Менелай русокудрый:    

"Пусть возвращенье домой, Телемах, как ты сердцем желаешь,    

Так и устроит тебе супруг громомечущий Геры!    

Дам я подарок, который давно уж лежит в моем доме,    

Самый прекрасный меж всеми подарками, самый почетный.    

Дам я в подарок тебе кратер превосходной работы;    

Из серебра он отлит, а края у него золотые.    

Сделан Гефестом. Его подарил мне Федим благородный,    

Царь сидонцев, когда его дом при моем возвращеньи    

Всех нас радушно покрыл. Кратер тот тебе подарю я".    

Так промолвил Атрид и вручил ему кубок двуручный.    

Дюжий меж тем Мегапенф принес на себе и поставил    

Пред Телемахом на землю кратер, большой и блестящий,    

Из серебра. Подошла и прекрасная ликом Елена,    

Пеплос неся на руках, и, назвав Телемаха, сказала:    

"Этот подарок тебе от меня, возлюбленный сын мой!    

Вспомни Еленины руки, когда это платье наденет    

В свадебный час многожданный невеста твоя. А покамест    

Матери дай его спрятать. А ты у меня возвращайся,    

Радуясь, в дом твой прекрасный и в милую землю родную".    

Так сказавши, вручила ему. Он с радостью принял.    

Взял Писистрат благородный подарки и все в колесничный    

Кузов сложил, с удивлением их перед тем оглядевши.    

В дом свой обоих гостей повел Менелай русокудрый.    

Все, войдя во дворец, расселись по креслам и стульям.    

Тотчас прекрасный кувшин золотой с рукомойной водою    

В тазе серебряном был перед ними поставлен служанкой    

Для умывания. После расставила стол она гладкий.    

Хлеб положила пред ними почтенная ключница, много    

Кушаний разных прибавив, охотно их дав из запасов.    

Мясо же Боефоид на части разрезал и роздал.    

Был виночерпием сын Менелая, покрытого славой.    

Руки немедленно к пище готовой они протянули.    

После того как желанье питья и еды утолили,    

Оба они – Телемах и Несторов сын благородный –    

Быстрых коней запрягли и, на пеструю став колесницу,    

Прямо от дома к воротам поехали портиком звонким.    

Следом за ними пошел Атрид Менелай русокудрый,    

Чашу держа золотую с искристым вином медосладким    

В правой руке, чтоб пустились в дорогу, свершив возлиянье.    

Пред колесницею стал и, приветствуя путников, молвил:    

"Радуйтесь, юноши! Также и Нестору, пастырю войска,    

Мой передайте привет! Со мною был добр, как отец, он    

В те времена, как ахейцев сыны воевали под Троей".    

Так Менелаю в ответ Телемах рассудительный молвил:    

"Да, конечно, питомец Зевеса, – как только приедем,    

Все я ему сообщу, что сказал ты. О, если бы также    

Я, возвратившись в Итаку и дома застав Одиссея,    

Мог и ему рассказать, с какою меня ты любовью    

Принял, какие и сколько подарков с собою везу я!"    

Так говорил он. И вдруг орел над ними пронесся    

Справа. В когтях он держал огромного белого гуся.    

Был на дворе он им пойман. Мужчины и женщины следом    

С криком бежали. Орел, подлетев к колеснице, направо    

Перед конями метнулся. Они, как увидели это,    

В радость пришли, и в груди разгорелось у каждого сердце.    

Несторов сын Писистрат к Менелаю тогда обратился:    

"Зевсов питомец, владыка мужей, Менелай, объясни нам,    

Божие знаменье это к тебе ли относится, к нам ли?"    

Молча стоял Менелай, любимец Ареса, и думал,    

Как разъяснить без ошибки все то, что пред ними случилось.    

Но, упреждая его, сказала царица Елена:    

"Слушайте! Я истолкую, какое об этом имеют    

Мнение боги и как, полагаю я, все совершится.    

Так же, как этот орел похитил домашнего гуся,    

С гор прилетевши, где сам родился и птенцов своих вывел,    

Так Одиссей, истомленный страданьями, много скитавшись,    

В дом свой вернется и месть совершит. А быть может, уж там он,    

Дома, и всем женихам насаждает ужасную гибель".    

Ей на это в ответ Телемах рассудительный молвил:    

"Если б решил это так супруг громомечущий Геры,    

Я бы и там у себя молился тебе, как богине!"    

Так сказавши, стегнул лошадей он. Стремительно кони    

С топотом громким помчались вперед через город к равнине.    

Целый день напролет, сотрясая ярмо, они мчались.    

Солнце тем временем село, и тенью покрылись дороги.    

Прибыли в Феры они и заехали в дом к Диоклею.    

Был он сын Ортилоха, рожденного богом Алфеем.    

Там они ночь провели, и он преподнес им гостинцы.    

Рано рожденная вышла из тьмы розоперстая Эос.    

Гости коней запрягли и, на пеструю став колесницу,    

Прямо от дома к воротам поехали портиком звонким.    

Там хлестнул лошадей Писистрат, и они полетели.    

В Пилос скоро приехали путники, в город высокий.    

К сыну Нестора с речью тогда Телемах обратился:    

"Не согласишься ли ты, Несторид, обещать мне исполнить    

Просьбу мою? Ведь давно мы по дружбе отцовской старинной    

Гости друг другу. С тобою ровесники мы и годами.    

А с путешествием этим еще мы становимся ближе.    

Вон мой корабль! Ссади меня там. Не вези меня дальше.    

Как бы старик, я боюсь, меня угостить пожелавши,    

Не задержал у себя. А ехать мне нужно скорее".    

Так он сказал. Несторид обдумывать стал в своем духе,    

Как бы получше ему исполнить свое обещанье.    

Вот что, тщательно все обсудив, наилучшим признал он:    

Поворотил лошадей к кораблю быстроходному, к морю,    

Там на корму корабля подарки прекрасные вынес –