1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Боясь наскочить на утес придорожный,
Там, за морем где-то, — рождаются боги,
А мы — на скале, позабытой, безбожной.
19–20 декабря 1905
Москва
Грифу
Привет тебе из тихой дали,
Где ветер гнет верхи дерёв,
Где голубые тени пали
На золотую гладь снегов.
Привет тебе, мой брат далекий,
Борящийся средь тяжких стен!
Я с Тишиной голубоокой
Замкнулся в добровольный плен.
Как хорошо, где солнце светит
И острый луч слепит глаза!..
Вам пушек рев на зов ответит,
А мне — лесные голоса.
Будь счастлив там, где все не правы,
Где кровью вскормлены мечты
И жертва дьявольской забавы —
Герои, дети и шуты…
23 декабря 1905
Лидино
Спящей
Спи. Покой твой, сон невесты
Соблазняет черный клир.
Но магические жесты
Охранят твой ясный мир.
Спи, усни. Еще устанешь,
Упадешь в пыли дорог,
В тайну пропастей заглянешь,
Выпьешь чашу. Жребий строг.
Спи, пока не соберутся
Страхи, дьяволы и тьмы…
Над тобой еще сомкнутся
Вихри воющей зимы…
Спи. Я бодрствую, бессонный..
Близок час, но не настал.
Тихо всё и усыпленно
В переходах темных зал.
Но когда изнеможенье
Окует мне веки сном —
Пробуждайся! Пей мученье
В чаше с дьявольским вином.
27–28 декабря 1905
Лидино
Забытый
В кольце безумствующих гадин
Стою — потерянный и голый.
Навеки сердца клад украден.
Я слышу хохот их веселый.
Закрыл лицо в жестокой муке —
И нет молитв, и нет заклятий.
На обессиленные руки
Кладут позорные печати.
Глумясь над знаком избавленья,
Мне в рот суют вина и хлеба, —
И вижу отблеск наважденья
В огнях разорванного неба.
28 декабря 1905
Лидино
* * *
Мы мерзостью постыдно-рьяной
Так сладостно оскорблены,
И сердце ищет мути пьяной
Для беспощадной глубины.
Но горе нам! Когда из бездны
На нас потоком хлынет кровь,
Когда предстанет Лик Железный —
Кто примет смертную любовь?
Кто, смелый, первый прямо взглянет
Желанной Гостье в острый взор,
Кто, содрогнувшись, не отпрянет,
Меняя муку на позор?
Никто. И мы опять закружим
По затемняющим кругам,
Отдавши тело зноям, стужам,
Губам, объятьям и костям…
19 февраля 1906
Москва
Диалог
Дьявол, Вечный Изменник,
Меня возводил на башни.
Говорил: «Мой Высокий Пленник,
Позабудем наш спор вчерашний.
Я не прав был. Прошу прощенья.
Мила мне твоя дорога.
Во мне говорило мщенье —
Странная злость на Бога.
Мне дорог твой гнев вчерашний
И верность святому обету…
Обнявшись, бросимся с башни
Навстречу вечернему свету».
Умолк Небесный Изгнанник,
А я в ответ улыбаюсь.
«Я отныне твой вечный данник,
Во всем Тебе покоряюсь.
Сегодня я — вольный Изменник,
Мне незачем падать с башни.
Я — твой добровольный пленник.
Отвергнут мой Бог — вчерашний».
15 мая 1906
Лидино
* * *
Мой робкий брат, пришедший темной ночью,
По вялым травам, через чащу веток, —
Прижмись ко мне, приникни ближе, ближе!..
Удар не ждет, безжалостен и меток.
Мы сонные погибнем тайной ночью.
Убийца наш слезами захлебнется.
Приблизятся далекие зарницы.
Легко, легко, а кровь из сердца льется.
16 октября 1906
Москва
Зимой
День морозно-золотистый
Сети тонкие расставил,
А в дали, пурпурно-мглистой,
Кто-то медь ковал и плавил.
Кто-то золотом сусальным
Облепил кресты и крыши.
Тихий ветер дымам дальним
Приказал завиться выше…
К сизым кольцам взоры вскинем!
Мир печалью светлой болен…
Стынет в небе, ярко-синем,
Строй прозрачных колоколен.
4–7 декабря 1906
Москва
Афине
Тебе, богине светлоокой,
Мой стих нетвердый отдаю.
Тебе, богине светлоокой,
Вверяю утлую ладью.
Тебя, рожденную без крови,
Молю о ясной тишине!
Напеву робких славословий
Внемли, склонив чело ко мне.
И я, в благочестивом страхе.
Боясь, надеясь и любя,
Рожденный в сумраке и прахе,
Подъемлю очи на тебя.
…………………………………………
Ночью
Марине
На щеках — румянец воспаленный.
На челе твоем — холодный пот.
Совершает медленный обход
Смерть — твой повелитель непреклонный.
Но придет — и бледными губами
Не успеешь мне шепнуть: прости!..
Всё равно. Нам больше не идти
Утренними, влажными лугами.
Всё равно. Теперь ты мне чужая,
Ждет тебя разрытая земля…
«Он один», — деревья шевеля,
Стонет ветер… Стонет, убегая.
В снегах
О белых пчел беззвучные рои,
С небес низвергнутые в день солнцеворота,
Покрыли вы фатой поля мои,
На лес набросили прозрачные тенёта.
Вы пронеслись — и мы в санях, вдвоем,
Огнем горят венцы, и блещет лед залива,
Сверкает сталь подков под солнечным дождем
И рыжего коня разметанная грива.
Когда ж настанет час счастливых мук,
Когда любовь к сердцам приникнет жгучим страхом,
Усталый конь почует волю вдруг
И к стойлам ринется неудержимым махом.
И в небе кровью выступит закат,
Нас в замке на крыльце гофмаршал встретит старый,
И загремят ряды железных лат
И белых рыцарей призывные фанфары.
Парки
О, неподвижны вы, недремлющие сестры.
Лишь, развиваясь, нить туманится, как дым…
А мы вознесены на кряж томлений острый
И вот, — скользя в крови, любви обряд вершим…
На миг мы преданы размеренному стуку,
И ритм сердец в движенья верно влит, —
Но на последний вздох Тоска наложит руку,
И холод Вечности тела оледенит.
22 февраля 1907
Москва
Горе
Горе мое, златоносным потоком разлейся,
Червонные волны вспень…
Парусом черным на мачте дрожащей развейся,
Распластай на палубе тень!
Я, неподвижный, тебе неизменно покорный,
Приплыву к ее берегам,
Ей ничего не скажу, только парус мой черный
Положу к холодным ногам…
Горе мое, златоносным потоком разлейся,
Червонные волны вспень!
4–5 марта 1907
Москва
* * *
Люблю говорить слова,
Не совсем подходящие.
Оплети меня, синева,
Нитями, тонко звенящими!
Из всех цепей и неволь
Вырывают строки неверные,
Где каждое слово — пароль
Проникнуть в тайны вечерние.
Мучительны ваши слова,
Словно к кресту пригвожденные.
Мне вечером шепчет трава
Речи ласково-сонные.
Очищают от всех неволь
Рифмы однообразные.
Утихает ветхая боль
Под напевы грустно-бесстрастные.
Вольно поет синева
Песни, неясно звенящие.
Рождают тайну слова —
Не совсем подходящие.
30 апреля — 22 мая 1907
Лидино
Одинокая
Съежился, скорчился мир мой
В жизни простой и безбурной.
Я отгорожена ширмой,
Не золотой, не лазурной.
Сеть паутинно-немая
К самому сердцу прильнула.
Жизни иголка слепая
Тонко и больно кольнула.
День бесконечно струится,
Вечер — закатом окрашен.
Вечеру дай поклониться!
Лик его ласково-страшен.
Запахом листьев и почек
Сердце пьянеет — не ноет.
Вечером белый платочек
Голову плотно покроет.
Медленно съежился мир мой.
Вечер язвительно-розов.
Что ж? Я за ширмой! За ширмой!..
Где-то свистки паровозов.
25 июня 1907
Лидино
На прогулке
Злые слова навернулись, как слезы.
Лицо мне хлестнула упругая ветка.
Ты улыбнулась обидно и едко,
Оскорбила спокойно, и тонко, и метко.
Злые слова навернулись, как слезы.
Я молча раздвинул густые кусты,
Молча прошла несклоненная ты.
Уронила мои полевые цветы…
Злые слова навернулись, как слезы.
8–9 июля 1907
Лидино
* * *
Гремите в литавры и трубы, веселые люди!
Напрягайтесь, медные струны!
Словно кровавые луны
Над лесом оливково-черным
Вспарили —
Так всплыли
В избытке позорном
Из пурпура ярые груди.
Напрягайтесь, медные струны,
Гремите в арфах!
Сосцы широко размалеваны,
Она в узорчатых шарфах.
Пляшет.
Гремите, медные струны,
Веселей, музыканты!
Взметались одежды, развязаны банты,
Красные полосы ткани струятся и рдеют…
Пляшет.
Медью окованный
Пояс на бедрах тяжелыми лапами машет.
Быстрее, быстрее, — и пляшет, и пляшет…
Вскинуты руки, бледнеют, немеют.
Стиснула зубы — и липкая кровь
Сочится на бледных губах,
Медленно каплет на груди…
Обильней, обильней…
Черными крыльями страх
Задувает светильни.
Напрягайтесь, медные струны!
Пойте, гремите, — пляшет любовь!
Бейте в кимвалы, в литавры, веселые люди!
* * *
О, горько жить, не ведая волнений,
На берегах медлительной реки!
Пустыня злая! Сон без сновидений!
Безвыходность печали и тоски!
И лишь порой мелькают мимо тени,
Согбенные проходят старики,
И девушки, смиренные, как лани,
И юноши с обломками мечей,
И матери, слабея от рыданий,
Вотще зовут покинутых детей —
И — падают, без сил, без восклицаний,
Среди густых прибрежных камышей.
Дома
От скуки скромно вывожу крючочки
По гладкой, белой, по пустой бумаге:
Круги, штрихи, потом черчу зигзаги,
Потом идут рифмованные строчки…
Пишу стихи. Они слегка унылы.
Едва кольнув, слова покорно меркнут,
И, может быть, уже навек отвергнут
Жестокий взгляд, когда-то сердцу милый?
А если снова, под густой вуалью,
Она придет и в двери постучится,
Как сладко будет спящим притвориться
И мирных дней не уязвить печалью!
Она у двери постоит немного,
Нетерпеливо прозвенит браслетом,
Потом уйдет. И что сказать об этом?
Продлятся дни, безбольно и нестрого!
Стихи, давно забытые, — исправлю,
Все дни часами равными размерю,
И никакой надежде не поверю,
И никакого бога не прославлю.
16–17 января 1908
Москва
Мышь
Маленькая, тихонькая мышь.
Серенький, веселенький зверок!
Глазками давно уже следишь,
В сердце не готов ли уголок.
Здравствуй, терпеливая моя,
Здравствуй, неизменная любовь!
Зубок изостренные края
Радостному сердцу приготовь.
В сердце поселяйся наконец,
Тихонький, послушливый зверок!
Сердцу истомленному венец —
Бархатный, горяченький комок.
8–10 февраля 1908
Москва
Весенний рассказ
Не знаю, ночь ли их свела,
Любовь ли резвая приспела,
Она простую песню спела —
И страсть увенчана была.
Благословенны — в ночи темной
Внезапный взгляд, намек, мольба,
Любви притворная борьба
И сучьев шорох вероломный!
Благословенны — стыд, и страсть,
И вскрик, ничем не заглушенный,
И неизбежной, непреклонной
Истомы роковая власть!..
Всё так же было ночью этой.
Свершились ласки — и опять
Со лба спадающую прядь
Он отстранил рукой воздетой.
Еще спокойней и верней
Она оборки оправляла, —
И двигал ветер опахало
Зеленолистное над ней.
А там, вверху, свой лист широкий
Крутил посеребренный клен
Да — злобой поздней уязвлен —
Склонялся месяц кривобокий.
25–27–29 февраля 1908
Москва
Прощание
Итак, прощай. Холодный лег туман.
Горит луна. Ты, как всегда, прекрасна.
В осенний вечер кто не Дон-Жуан? —
Шучу с тобой небрежно и опасно.
|
The script ran 0.003 seconds.
Поделиться:
