1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 
Это были  последние слезы детства. Теперь – засуха.    

И чего  мы плакали? Что хоронили? Мотька был напыщенный дурак, жалкий третьестепенный  писец в конторе, одетый, как попугай, в жакет с чужого плеча; в крохотном  цилиндре на макушке, в сиреневых брюках, обвешанный медными брелоками, –  он теперь кажется мне смехотворным и ничтожным, как червяк без сердца и  мозга, – почему же мы так убивались, потеряв Мотьку?..    

А ведь –  вспомнишь – как мы были одинаковы, как три желудя на дубовой ветке, когда  сидели на одной скамейке у Марьи Антоновны.    

Увы!  Желуди одинаковые, но когда вырастут из них молодые дубки – из одного дубка  сделают кафедру для ученого, другой идет на рамку для портрета любимой девушки,  а из третьего дубка смастерят такую виселицу, что любо-дорого…    

 Оккультные науки    

     предисловие    

     

Большинство  несведущих людей под словом оккультизм подразумевают столоверчение. Это не так.    

Оккультизм  очень сложная и хлопотливая вещь; это громадная область – от вызывания духов до  получения, с помощью гипнотического внушения, наследства от совершенно постороннего  человека.    

Мы не  хотим хвастаться своей ученостью, но должны для полноты указать на такую  область оккультизма, как учение йогов.    

Ошеломлять  так ошеломлять.    

Учение  йогов разделяется на хатха-йога, бхакти-йога, раджа-йога и жнани-йога.    

Все это  изложено в книгах индусского мудреца, носящего немного сложную, но звучную  фамилию: Рамачарака.    

Наш  товарищ по перу, Рамачарака, очень аккуратно и внимательно изложил принципы  учения йогов, и если эти принципы сложны и запутанны, то не наш товарищ  Рамачарака тому виной.    

Наша  задача скромнее задач Рамачараки – мы дадим только общую схему оккультных наук  в сжатой форме. И если кто-нибудь, прочтя наш труд, сумеет вызвать духа – пусть  он и разделывается с ним, как знает.    

     Глава I    из чего состоит человек    

     

Средний  читатель уверен, что все окружающие его состоят из мяса, костей, крови и мозга.  О, как он глубоко заблуждается! Некоторые смотрят на человека еще примитивнее:    

– Боже,  как вы похудели: кожа да кости! Или:    

– Как  он растолстел: одно сало.    

0, какой  дикариный взгляд на сущность человека! Вот из чего состоит человек: 1) Тело как  таковое.    

2) Эфирное  тело. 3) Астральное тело и 4) Мысленное тело.    

1. Тело  как таковое. – Для ознакомления с этим предметом лучше всего ощупать  самого себя.    

II.  Двойник, или эфирное тело. – Это тело, после физического, – самое  видное. Ледбитер говорит (вы, конечно, не знаете, кто такой Ледбитер, а мы  знаем…), что «эфирный двойник» ясно виден ясновидящему – в виде светловатой  массы пара, серо-красной, выходящей за пределы физического тела. Эта  светловатая масса называется аурой. Имеется она даже у подрядчиков строительных  работ, скаковых жокеев и клубных шулеров.    

Когда  человек здоров – аура его с легким голубоватым оттенком, в виде множества  лучей, ровно расходящихся во все стороны. Но стоит человеку заболеть – лучи на  заболевшей части тела становятся неправильными, пересекаются в беспорядке,  поникают и перепутываются. В этом случае расчесывание перепутанной ауры  гребенкой не рекомендуется.    

Ш.  Ланселен (его-то уж читатель знает) утверждает, что когда эфирное тело  (двойник) отделяется от физического тела – оно всегда выходит с левой стороны,  в уровень селезенки, под видом излучений. Каждый это может легко проверить на  самом себе.    

III.  Астральное тело. – Оно тоньше и нежнее, чем эфирное. Чем человек умнее,  интеллигентнее, тем его астральное тело нежнее.    

Например,  пишущему эти строки однажды пришлось увидеть свое астральное тело. И что же –  он чуть не ослеп от блеска. Нежности оно было такой, что мясо цыпленка по  сравнению с ним казалось куском чугуна.    

Астральное  тело, отделяясь от физического, по утверждению оккультистов, может появляться в  других местах. Так, например, если ваше физическое тело занято на свидании с  любимой женщиной, вы можете послать свое астральное тело в банкирскую контору  для учета векселя или получения денег по чеку. Если же, возвратясь, астральное  тело эти деньги зажилит, то, значит, оно где-нибудь материализовалось и пропило  всю сумму в кабинете ресторана. При отделении астрального тела от физического  физическое тело должно спать. Если же в ту комнату, где спит такое опустошенное  тело, зайдет посторонний и начнет радостными криками будить спящего, –  астральное тело обязано сломя голову мчаться назад и, прибежав, моментально  впрыгнуть в человека.    

Только  тогда человек делается полным человеком и имеет право проснуться.    

Оккультисты  утверждают, что если астральное тело почему-нибудь к моменту пробуждения не  вернется, то спящий умирает. Вообразите же себе изумление и досаду астрального  тела, когда оно, разогнавшись, прибежит домой и вместо теплого футляра  наткнется на холодный труп. Разочарованное, оно пойдет бродить около других  людей, ехидно поджидая случая, когда кто-нибудь отпустит свое астральное тело  погулять по местам не столь отдаленным… Тогда осиротевшее астральное тело влезает  в живого спящего и, свернувшись там клубочком, станет поджидать своего коллегу.    

И когда  тот прибежит, запыхавшись, и полезет в спящее тело, оттуда выглянет наш первый  астрал и, пряча смущенное лицо, проворчит:    

– Ну,  куда лезешь? Не видишь – место занято.    

Иногда  доходит до тяжелой сцены, кончающейся дракой.    

IV.  Мысленное тело. – Определение его оккультистами не совсем вразумительно  («Это – орудие души на плане мысли, когда она покинула астральное тело»).    

Мысленное  тело (говорит Анни Безант) образуется под влиянием мысли, в особенности если  последняя благообразна и возвышенна. Мысленное тело – яйцеобразное.    

У  дураков это тело такое маленькое, что его почти не видно. Да и немудрено.    

     Глава II    проявление призрака    

     

Призрак  живых в древние времена назывался двутелесностью.    

В своей  книге «Cite de Dieu» святой Августин рассказывает, что «его отец, поевши у себя  дома отравленного (?!) сыра, лежал на постели в глубоком сне, и его не могли  разбудить никаким способом… Спустя несколько дней он проснулся и рассказал о том,  что испытывал во сне: он был лошадью и вместе с другими лошадьми возил солдатам  припасы, которые называют рецийскими, потому что доставляют их из Реции».    

К  сожалению, вопрос об этих метаморфозах не разработан. Человек, скажем, поел  отравленного сыра и превратился в лошадь, возящую рецийские припасы…  Спрашивается: в какое животное превратился бы он и что возил бы он, поев  отравленного мяса, или разложившихся фруктов, или сгнившей рыбы? Может быть,  рыба сделала бы его ослом, возящим донецкий антрацит, а мясо – слоном, несущим  на лобастой голове канака с молоточком…    

Много  необъяснимого и загадочного на свете.    

Тот же  доктор Ш. Ланселен утверждает, что призраки живых существуют и отделить от тела  спящего его эфирный двойник не так уж трудно. Он говорит, что сам проделывал  это сотни раз. Его рассказ об этом дышит искренним простодушием и несокрушимой  деловитостью.    

«У  меня, – говорит он, – есть несколько специальных субъектов, годных  для раздвоения, и я произвожу с ними такие опыты: усаживаю субъекта в кресло,  сбоку которого стоит другое кресло – для призрака. После нескольких  гипнотических пассов субъект быстро засыпает и затем начинает излучать бледный  свет, который быстро материализуется, сгущается, становясь призраком. Призрак  помещается по левую сторону от субъекта на расстоянии 40–50 сантиметров.  Субъект соединяется со своим призраком особым шнуром, толщиной в палец; шнур  выходит из тела на уровне селезенки и служит для передачи от призрака субъекту  и обратно чувствований и ощущений. Если быстро перерезать этот шнур – субъект  может умереть».    

Доктор  Ш. Ланселен в своих опытах с выделением призраков дошел до такой развязности,  что стал делать опыты над осязанием призраков, обонянием, вкусом, слухом и  зрением… Одного призрака он даже взвесил. Призрак весил немного: что-то около  полуфунта.    

В  некоторых опытах Ланселена много настоящего юмора. Например, он рассказывает,  что однажды, усыпив со своим товарищем двух субъектов и выделив их призраки, он  послал обоих призраков в другую комнату. Но, проходя в двери, призраки  перепутались шнурами, соединяющими их с субъектами, и так как оба  экспериментатора не видели в темноте этих шнуров, то после попытки распутать  сцепившихся призраков запутали их еще больше. Призраки стали нервничать,  дергаться в разные стороны, а спящие субъекты принялись издавать стоны и  жаловаться на сильную боль… «Насилу, – говорит деловитый Ш.  Ланселен, – мы распутали их, обводя одного вокруг другого».    

Все это,  конечно, кажется чем-то диким, сверхъестественным, но если бы читатель дал себе  труд проштудировать всю эту интересную книгу («Призрак живых» Дюрвиля – опыты  Ш. Ланселена, книгоиздательство «Новый человек»), он вместе с нами был бы  загипнотизирован серьезным спокойным тоном ученого, который безо всякой примеси  шарлатанства рассказывает о вещах, от которых шевелятся волосы на голове.    

Когда мы  читаем беллетристические измышления о появлении призраков, вещающих загробным  голосом какие-то странные слова, мы привыкли к тому, что всякий, кто  присутствует при этом, или умирает от разрыва сердца или остается на всю жизнь  седовласым стариком.    

Не таков  человек доктор Ланселен.    

«В  субботу (рассказывает он) 13 июня 1908 г. г-жа Ламбер (одна из пациенток  доктора Ланселена) была у А. Около 8 часов вечера, проходя по темной гостиной,  она увидела у камина немного блестящую туманную колонну, вышиною с человека  среднего роста, с неясно обрисованными контурами. Испуганная (еще бы!), она  быстро прошла в столовую и объявила, что видела призрак. Г-жа А. подошла к  дверям гостиной и увидела ту же светящуюся колонну».    

Кажется,  после всего этого единственный нормальный выход – бросить квартиру на произвол  судьбы и бежать куда глаза глядят… Так бы оно, вероятно, и было. Но тут  замешался доктор Ланселен, автор книги «Призрак живых».    

Приступает  он к исследованию просто и деловито: в том месте, где появился призрак, он  вешает несколько термометров и выясняет, что температура этого места выше на  два градуса, чем температура в 2-х шагах. Усыпленная им ясновидящая г-жа Ламбер  объясняет, что призрак этот – умерший отец г-жи А. и что он все время напрягает  свои слабые силенки, чтобы материализоваться и сообщить г-же А. что-то очень,  по его мнению, важное. Повышение температуры и есть следствие его немощных  усилий принять видимую внешность.    

А г-жа  А., в свою очередь, рассказывает:    

«Вот уже  два дня, как мы видим призрак покойного, который следует за нами или  предшествует нам, куда бы мы ни шли – особенно в квартире; тут, если мы менее  заняты, он возвращается к своей стоянке у камина и виден все время в форме  блестящей колонны. Протягивая руку в эту колонну, мы всегда ощущаем сильную  теплоту».    

Появление  этого призрака кончилось ничем – старичок так и не излил дочери своей  наболевшей души. Теплоту израсходовал совершенно зря и, побродив еще немного за  дочерью, мирно вернулся к своим астральным занятиям – бедный, бесхитростный,  беспомощный старик.    

А  деловитый Ланселен снял развешанные термометры, составил протокол и снова  вернулся к своим «призракам живых», измеряя их, взвешивая, пробуя на вкус.    

Деловитость  его доходит в некоторых вещах до того, что, например, глава III (стр. 121)  носит название «Действие призрака на сернистый кальций».    

Даже об  этом подумал ничего не упускающий доктор Ш. Ланселен!    

     Глава III    как приобрести личный  магнетизм    

     

Искусство  дышать. Общее мнение таково, что дышать может всякий дурак. «И рыба  дышит», – сказал Сенека. Однако дышать не так легко, как думают.    

«Оккультные  книги указывают на следующий способ дыхания: сперва выпустите воздух из легких,  пока они не станут совершенно пустыми; затем станьте прямо, вздохните через нос  и наполните сначала нижнюю часть легких; затем наполняйте среднюю часть легких,  выгибая вперед нижние ребра, грудную кость и грудь. Тогда уже наполняйте  верхушку легких, выдвигая верхнюю часть грудной клетки и поднимая грудь вместе  с верхними шестью и семью парами ребер». (См. Хатха-йога. Рамачарака, стр. 93).    

Рамачарака  уверяет, что это наиболее простое и приближающееся к природе дыхание.    

Однажды  пишущий эти строки попробовал, сидя в театре, подышать минут пять  по-настоящему, по-йоговски.    

Когда  капельдинер выводил пишущего эти строки, слегка подталкивая в спину, он все  время шептал со вздохами (вздохи были не йоговские): «И где это вы так успели  набраться, господин?» Впрочем, в вопросе этом было больше истерического  любопытства, чем укоризны…    

Правду  сказать, йогам дышать легко: забрался себе в джунгли, лег под бамбуком и дыши  как угодно: поднимай грудь вместе с шестью ребрами или выгибай нижние ребра –  ни одна собака, кроме близлежащего тигра, не осудит тебя.    

А нам  все время приходится быть на людях – не очень-то тут задышишь по-йоговски.  Дыши, как все – как говорит пословица: «С волками жить, по-волчьи выть».    

Другая  книга (д-р Ридель, «Оккультные науки») идет еще дальше:    

«Дышите,  как было указано выше, и одновременно с этим двигайте руками взад и вперед,  пока ладони не сойдутся у вашего лба; когда же легкие вполне расширены,  задержите дыхание и начинайте двигать руками назад, вперед и в стороны,  описывая круг. Выдыхайте сначала верхнюю часть легких, потом нижнюю. Это нужно  делать десять раз».    

Оно  можно бы делать и больше, но к десятому разу обычно сбегаются окружающие и,  уложив вас с компрессом на голове в кровать, посылают за доктором, священником  и нотариусом.    

Это, в  свою очередь, вызывает ряд глубоких вздохов как у вас, так и у окружающих…    

Нервная  мускулатура. «Примите правильное положение и, повернув лицо к окну (?),  возьмите лист писчей бумаги за нижний правый угол большим пальцем и двумя  следующими пальцами правой руки, держа верхний край бумаги в горизонтальной  линии по отношению к вашему глазу и оконной раме; держать бумагу сначала надо  минут пять, пока не устанет рука. Повторяя это упражнение, можно достигнуть  получаса. Затем кладите на бумагу несколько дробинок и следите, чтобы они не  скатывались».    

Если вы  выдержите эти упражнения три месяца, то в начале четвертого вы делаете  следующее упражнение: снимаете с окна шнурок от портьеры, прикрепляете его к  дверному косяку и, просунув голову в петлю, пробуете так висеть, стараясь  глубоко и часто дышать по способу Рамачараки.    

Упражнение  это (придуманное исключительно нами) имеет ту хорошую сторону, что уже никаких  повторений не потребует.    

Гимнастика  глаз (по доктору М. Риделю).    

«Станьте  перед зеркалом, поставьте в середине его маленькую точку и пристально смотрите  на нее; двигайте головой кругообразно, увеличивая постепенно радиус круга. Глаз  принужден будет при этом вращаться с целью фиксировать точку. Упражняйтесь так  время от времени по две, по три минуты в течение первых десяти – четырнадцати  дней. Такое упражнение укрепляет глазные мускулы и дает вам возможность  воспринимать зрением данный предмет со всех сторон.    

В  течение следующих десяти дней делайте круг больше, а движения быстрее, не теряя  из виду точки, направо и налево, продолжая упражняться по десяти минут или  более, если не чувствуете боли».    

Если бы  в вашей голове вместо мозга было молоко, то по истечении одного-двух дней этих  упражнений молоко сбилось бы в превосходное сливочное масло. Но так как  предполагается, что голова ваша наполнена нежным мозговым веществом – мы можем  только по-братски пожалеть вас и протянуть руку помощи. Можем также дать вам  совет: отыскать доктора Магнуса Риделя и, заведя его в темный уголок,  поделиться с ним личным мнением по поводу его высоконаучной книги…    

Упражнение  для развития личного магнетизма (по М. Риделю).    

«Возьмите  стул, стоящий твердо на полу, и сядьте на него как можно глубже, не касаясь,  однако, плечами до его спинки. Грудь вперед, а живот назад; плечи несколько  откинуть и слегка опустить. Руки положить на бедра, касаясь локтями верха  бедер. Большой палец поднять так, чтоб он представлял собой с другими  вытянутыми пальцами латинское V. Ноги отдельно, носки на расстоянии пяти-шести  дюймов, пятки – двух или трех, представляя собой тоже латинское V. Губы  сомкнуть, зубы разжать; язык должен лежать на нижней части рта, касаясь  кончиком нижней челюсти, несколько вогнуть, совершенно спокойно. Подбородок  должен быть откинут назад для придания независимого положения. Сидеть  совершенно прямо без напряжения мускулов – лишь один позвоночный столб должен  быть твердым, спиной к свету.    

Теперь  выберите какой-нибудь неяркий предмет, чтобы не рассеивались мысли, как, напр.,  копейка. Поместите этот предмет на расстоянии четырех-семи футов и на высоте  глаз. Глядите на него упорно, не переставая и не моргая. В этом положении вы  станете воспринимать, что посторонние мысли не оказывают на вас никакого  влияния и вы находитесь, таким образом, в состоянии концентрации».    

Лично мы  того мнения, что копейка крайне неудачный предмет для концентрации мысли. Этот  предмет скорей рассеивает мысли, чем концентрирует их.    

– Копейка, –  думаете вы, сидя перед этим «неярким предметом». – Гм… копейка… А вот будь  у меня тысяча таких копеек, что бы я на них сделал! Купил бы новый галстук,  отдал башмаки в починку, и еще осталось бы на кинематограф для меня и для моей  Мурочки. А кстати: Мурочка уже не заходит три дня. Не бегает ли она к этому  художнику? Вообще, эти художники!.. Недавно видел в «Эрмитаже» Рубенса. Что  только этот человек мог написать! Кстати: написать. Давно не отвечал маме на  письма…    

Вот тебе  и концентрация.    

Ридель  приводит еще много подобных упражнений, но мы не хотим приводить их, потому что  в глубине нашей души все время сидит тайный страх: а что, если хоть один из  наших читателей примется серьезно за все предлагаемые Риделем упражнения. Что  скажет нам его любимая жена? Его родственники? Его осиротевшая собака?    

     * * *    

     

Усвоив  принципы личного магнетизма, вы можете гипнотизировать всех, кто подвернется  вам под руку…    

     Глава IV    гипнотизм    

     

Гипнотизмом  называется ряд поступков, благодаря которым один засыпает по желанию и воле  другого. Однако автор какой-либо книги, развернув которую читатель засыпает, не  может быть назван гипнотизером.    

Гипнотизеры,  как известно, усыпляют четырьмя манипуляциями, а именно:    

1) Поглаживание.    

2) Истечение  силы.    

3) Возложение  рук.    

4) Дуновение.    

Поглаживание  без гипнотического сна вызывает у поглаживаемого субъекта возложение на лицо  рук гипнотизера с большим истечением сил. Это возложение рук нимало не  напоминает дуновение.    

Из  вышеизложенного видно, что перед опытом субъект должен обязательно погрузиться  в сон. Иначе – получается неприятность.    

Гипнотизировать  не так трудно, как принято думать… Вы просто усаживаете человека на стул,  делаете перед его лицом несколько пассов и приказываете:    

– Спите.    

После  этого он засыпает. Вы его спрашиваете:    

– Вы  спите?    

– Ну  да, – отвечает гипнотизированный, – конечно, сплю. Что вы – не  видите, что ли?    

После  этого начинаются опыты.    

Вы  берете чугунное пресс-папье, подносите к носу спящего и категорически, тоном,  не допускающим возражений, говорите:    

– Это  – лампа.    

– Нет,  это не лампа, – говорит далее гипнотизер, – а кошка.    

– Ну  да, кошка, – спешит согласиться спящий. – Ясное дело – кошка. Где вы  достали эту дрянь?    

По  нашему мнению, все дело в кротости и покладливости спящего. Человек этот настолько  деликатен, что не хочет обижать гипнотизера. Кошка? Пусть будет кошка. Вы  хотите, чтобы это пресс-папье было яблоком? Извольте. Я даже откушу кусочек  промокательной бумаги, если это вам доставит некоторое удовольствие!    

После  того как гипнотизер натешился всласть над спящим, подсовывая ему одни предметы  вместо других, гипнотизер может скомандовать:    

– Проснитесь!    

– Есть, –  бодро откликается спящий… Хороший тон гипнотизма требует, чтобы спящий по  пробуждении спросил: «Где я?», а потом принялся бы уверять, что он «ничего, ну  решительно-таки ничего, вот тебе ни крошечки не помнит».    

Гипнотизеры  очень ценят таких воспитанных субъектов и платят им за сеанс большие деньги.    

Впрочем,  мы лично ценим только таких гипнотизеров, в действиях которых преобладает  элемент юмора.    

Например,  д-р Северин рассказывает в своей книге о гипнотизме – об опытах английского  гипнотизера Кеннеди.    

«Кеннеди  внушил нескольким мужчинам, что один из них – непослушный грудной ребенок,  доведший до отчаяния своими криками няньку. Другому внушил, что он очень  нетерпеливая нянька, третьему – что он мать.    

Чтобы  сделать комедию забавнее, он последних нарядил – одного в чепец, другого в  фартук. Когда он сосчитал до трех, двое из находившихся под внушением – нянька  и ребенок – серьезно принялись за исполнение своих ролей.    

Ребенок,  уже лежавший на полу, начал необыкновенно натурально кричать. Нянька бегала и  искала (потом она их нашла) бутылку с молоком и пеленки. Дав ребенку молока,  она взяла его на руки, но так как дитя не хотело успокоиться, завернула его в  готовые пеленки и положила в громадную корзинку.    

Но  ничего не помогло. Дитя кричало все сильнее и сильнее, и нянька со злостью  таскала корзину по полу туда и сюда. Наступил момент появления матери. Было  сделано внушение, и она появилась на сцену. Крупная перебранка между обеими  сторонами. Мать берет ребенка на руки и начинает с ним ходить. Но дитя кажется  слишком тяжелым и опять укладывается в корзину, заменяющую колыбель. Однако  крикуна ничем не успокоишь.    

Наконец  он надоел матери, та его отшлепала и отдала няньке.    

Эта в  отчаянии схватилась за бутылку, довольно похожую на ликерную, и дала ее  ребенку; затем он с таким ожесточением начал с проклятиями дергать корзину, что  та перевернулась. Тут опять возгорелось недоразумение, обе стороны бросились друг  на друга.    

Внушение  и удар в ладоши оператора, и все участвующие замерли на местах в живописных  позах.    

Другой  раз Кеннеди среди добровольных зрителей заметил одного так называемого  „просветленного“, который за спиной оператора строил гримасы, давая публике  понять, что дело не совсем чисто. Публика уже начала испытывать враждебное  настроение к оператору. Последний, обеспокоенный этим, обернулся назад и увидел  виновника. Он попросил у одного из присутствующих палку, приложил ее к плечу и  начал фиксировать взором этого, совершенно неподготовленного к такой  неожиданности человека. Просветленного это поразило. Его противодействие было  сломлено. Он начал дрожать, встал со стула, бросился к Кеннеди и коснулся  концом носа палки, которая все еще была устремлена на него.    

Кеннеди,  проведя его при помощи палки на некоторое расстояние, одним ударом опустил ее,  и субъект не мог сдвинуться с места. То был случай каталепсии, вызванной  страхом. Затем Кеннеди обратился к пораженному собеседнику: „Вы мне оказали  большую услугу, и я хотел бы быть вам признательным за это. Скажите мне ваше  желание, и, если возможно, я исполню его“. Тот захотел много денег. Кеннеди  приказал принести стакан воды, подал его субъекту и сказал: „В этом стакане 240  золотых, если вы их высыпете в карман, не рассыпав, они все ваши“. Радость  просветленного была необычайна, все лицо его засияло от восторга ввиду  необычайной легкости задачи.    

Он ловко  опорожнил карман, придержал его края и другой рукой вылил стакан с  предполагаемыми 240 золотыми. Публика разразилась хохотом.    

Кеннеди  пробудил его, и он поразился, не понимая, как он тут очутился, и сделал  несколько шагов, чтобы уйти. Теперь он заметил, что что-то случилось с одной  половиной брюк, видит лужу на полу, хватается за брюки, которые непонятно  влажны, заезжает рукой в карман, и скандал (?) готов».    

А вот  опыт Кеннеди с одной старухой:    

«– Я, –  говорит Кеннеди, усыпив старуху, – сделаю вас опять молодой!    

Вам 20  лет, вы певица и сейчас выступаете на сцене с исполнением веселой песенки!    

– Невозможно!  20 лет – как я могу стать двадцатилетней! Ведь я – старуха!    

– Через  две минуты вам будет 20 лет, вы сейчас почувствуете превращение.    

Она вся  как-то подбирается и через две минуты начинает: – Как хорошо! Вот  чудо-то! – Она поправляет косынку и улыбается: она уже уселась на  постели. – Ах, вот и г-н директор! Чья очередь? – Далее она вступает  в разговор с воображаемой подругой: – Пойдешь ты или я? Моя очередь или твоя?  Одной надо выходить! Скорей! Ну хорошо, я иду! Дайте звонок, г-н директор! Я  даже не знаю, какой у меня номер по программе! Ах, что тут! Не все ли  равно? – Она изящно трижды кланяется воображаемой публике и выразительно  поет. Затем протягивает руку, как будто что-то берет: – Какой прекрасный букет!  Да еще в день моего рождения! – Затем она обращается к своей соседке и  спрашивает: – Видишь букет?    

– Через  минуту вы будете пьяным кучером, – говорю я ей. Она протирает глаза,  выпрямляется в кровати и начинает угощать воображаемую лошадь здоровыми ударами  кнута: „Но, но, но, старая кляча! – Жест к вожжам. – Ты что же,  ложиться? Но, но! Нет, так больше нельзя! Мальчишка, берегись! Смотри, смотри,  чтобы тебя не переехали… Но, но, старая кляча! Ты уж, верно, чуешь овес! А я с  самого утра еще ничего не пил! Ах, вот (взгляд влево), вот и вывеска!“    

Я  спрашиваю: „Ты угощаешь?“ – „Я не богач! Ну, изволь стаканчик, войдем! Стой,  стой, старая стерва! Ну, поскорей, а то она удерет, и завяжется история с  полицией! Человек, два стакана! – Она опоражнивает стакан. – А еще не  нальешь? Еще разок. До свидания, до следующего раза!“ И всё это она произносит  тоном, который сделал бы честь самому лучшему кучеру в мире.    

– Теперь  вы светская дама и едете в экипаже со своим слугою.    

Она  принимает важный, гордый и серьезный вид, откидывается назад, опирается на  подушки, прикрывается старательно одеялом, торжественно скрещивает руки на  груди и говорит серьезным, резким голосом: „Какая чудная погода! Жозеф,  поезжайте к водопаду, но осторожнее! Ехать тихо!“ Она делает приветственные  жесты рукой, с улыбкой раскланивается с разными лицами: „Какая масса народу!“  Так в этом положении, с этим же гордым, величественным выражением лица она  пребывает две минуты и затем приказывает: „Поверните! Но осторожнее!“    

Наконец  я говорю: „Лошади испугались!“ А она на это: „Осторожнее, Жозеф! (Все еще  прежним резким, размеренным тоном.) Держите лошадей! Я вылезу! Держите лошадей!  Я вылезу, держите же их скорее! Я не могу понять, отчего такая  невнимательность! Успокойте лошадей, держите их! Недурно, мы едем назад, но  скорее, чем мы ехали сюда! Эта толпа их так испугала, я не понимаю, что вы не  следите! Ведь вы можете быть виною несчастья! Я с вами никогда больше не поеду!  Я вам откажу, если вы не будете лучше следить за лошадьми! Дайте вожжи!“    

– Я  превращаю вас в капрала!    

– Боже  мой, капралом! Но какого полка? Ведь я женщина!    

– Я  превращаю вас в мужчину и капрала! Все ваши люди ждут ваших приказаний, вы во  главе отряда!    

Ей надо  всего минутку, чтобы приготовиться к новой роли, затем она выпрямляется и  кричит: „Эй, ребята, рекруты! Смирно! Голову выше! Поднять ружья! Возьмите их в  руки! Следите за командой! Марш рядами! Ружья к левому плечу! Вперед! Следить  за рядом, не отставать! Держись прямо! Эй, ты там, держись лучше! Не то  отправлю под арест! Раз, два, раз, два! Ты, осел, не можешь слушать! Потряси  еще раз у меня локтями, идиот! Настоящее несчастье иметь дело с этими  болванами! Ничему их не научишь! Шагом марш! Довольно!“    

Я говорю  наконец:    

– Скушайте  этот апельсин, затем к вам прилетит ангел, он вас разбудит дуновением в глаза.    

Она  берет воображаемый апельсин, аккуратно очищает его от кожи, складывает ее на  ночной столик, с аппетитом кушает одну-две дольки и вынимает носовой платок,  предварительно выплюнув зерна, чтобы обтереть рот, и затем прячет платок. Потом  она обращается с закрытыми глазами кверху, и ее лицо просветлевает, она  открывает глаза и просыпается».    

Сколько  должна была проявить доброты и мягкости старушка, чтобы добросовестно проделать  все, подсказанное гипнотизером, и ни разу не обидеть его отказом от роли кучера  или капрала, дающего солдатам по зубам.    

Да…  Недаром говорят: старость почтенна.    

     Глава V    спиритизм    

     

Спиритизмом  называется искусство довести деревянный стол до такого состояния, чтобы он  заговорил.    

Делается  это так: несколько человек сговариваются «заглянуть нынче вечерком в  потусторонний мир»…    

Вечером  съезжаются в одно место, закрывают двери, гасят огни и, усевшись вокруг стола,  соединяют свои руки в непрерывную цепь.    

Главное  сделано. Остальное – пустяки.    

Дав  столу оправиться от первого смущения, вступают с ним в задушевный разговор.    

– Дух,  ты здесь?    

– Здесь, –  отвечает смущенно столик, почесав ножкой воображаемый затылок.    

– А  зачем ты здесь, дух?    

– Вот,  ей-богу, странные люди, – недовольно бормочет столик. – Сами же  собрались, вызвали меня, да сами же и спрашивают – зачем.    

Он  хмурит брови и неуверенно стучит ножкой семь раз.    

– Дух!  Зачем ты стукнул семь раз?    

– Хотел  и стукнул, – отвечает столик.    

– Дух,  кто ты такой? Как тебя зовут?    

– Я  царский истопник при дворе царя Алексея Михайловича. Зовут меня Петя.    

– Дух  Петя! Расскажи нам, что делается у вас на том свете.    

«Ишь  куда метнули», – ошарашенно думает Петя. Но ответ дает более деликатный:    

– Нам  запрещено говорить об этом. Нельзя. Мне тяжело.    

– Почему  тебе тяжело, дух Петя?    

– Да  все задают глупые вопросы, вот и тяжело.    

После  этого наступает на мгновение неловкое молчание…    

Однако  руководитель спиритического сеанса быстро овладевает собою и начинает  приставать к духу с разными просьбами:    

– Если  ты здесь, дух Петя, то прояви себя.    

– Как  я вам себя еще проявлю, – уныло бормочет Петя.    

– Ну,  сделай что-нибудь.    

Петя  размахивается и дает подзатыльник ближайшему.    

– Он  меня коснулся! – радостно кричит ближайший. – Он меня тронул! Я уже  тронутый.    

– И  я тронутая, – ревниво подхватывает дама. – Душечка дух! Брось  что-нибудь на пол.    

Дух  вздыхает и покорно бросает на пол заранее приготовленную для этого случая  гитару.    

– Бросил! –  радостно кричат все. – Он бросил на пол гитару.    

«Что тут  удивительного, – про себя недоумевает дух. – Неужели это так трудно?  Неужели никто из них не мог бы этого сделать?»    

– Дух,  станцуй что-нибудь.    

Очевидно,  в царствование Алексея Михайловича весь народ был кротким и покладистым:  услышав просьбу, Петя несколько раз притоптывает тяжелой ногой и смущенно  смолкает.    

«Отпустили  бы они меня, – тоскливо думает призрак. – Ну чего там зря мучить?»    

Пишущему  эти строки приходилось несколько раз присутствовать на спиритических сеансах, и  всегда его поражало одно: полное отсутствие фантазии как у духов, так и у  спиритов: «Дух, разбросай по полу спички:..» – «Извольте». Разбрасывает. «Дух,  выбери из трех карт бубнового туза». – «Извольте». Выбирает, откидывает в  сторонку.    

А что  дальше? Для чего спиритам эта карта? Повертят ее задумчиво и недоуменно в руках  и снова сунут в колоду.    

Нет  существа с более бедной фантазией, чем вызванный дух. Все его поступки  необычайно примитивны: то он коснется холодной рукой чьего-то колена, то  постучит ногами, то сбросит на пол с этажерки книгу, то найдет в уголке кусочек  бумажки и сомнет ее.    

По-моему,  раз дух вызван и если он сам ничего путного не придумает, отчего бы им не  воспользоваться с утилитарной целью: поставить кофейную мельницу, чтобы дух  смолол фунта два кофе, положить на стол неразрезанную книгу и костяной ножик  (всегда такая лень самому разрезать книги…), поручить почистить картофель к  ужину или перебрать ягоды для варенья.    

И в  хозяйстве прибыток, да и духу приятно, что он не зря коптит небо.    

Для  этого нужно только раз навсегда отрешиться от взгляда на духа как на существо  особенное, чудесное; не надо глядеть на него, как пошехонцы на гоночный  автомобиль… Нужно помнить, что дух такой же человек, как и мы, а если он сейчас  находится на особом положении – ну что ж такое: никто из нас от этого не  застрахован.    

     заключение    

     

Читатель!  Мы дали тебе в руки могучее и страшное оружие, раскрыв перед твоими глазами все  тайны природы.    

Читатель!  Будь мудр и действуй этим оружием с толком. Не употребляй его во зло: если  вызовешь духа, не обижай его, если загипнотизируешь знакомого – не вытаскивай  из его кармана бумажник, пользуясь тем, что он в каталепсии, и если тебе  удастся извлечь из любимой женщины астральное тело – не давай волю своим рукам  – помни, что оно эфирно и беспомощно.    

Читатель!  Старайся быть достойным нас, благородных оккультистов и йогов.    

Прощай,  читатель.    

     

 Уники    

     

Петербург.  Литейный проспект. 1920 год. В антикварную лавку входит гражданин самой  свободной в мире страны и, в качестве завсегдатая лавки, обращается к хозяину,  потирая руки, с видом покойного основателя Третьяковской галереи, забредшего в  мастерскую художника:    

– Ну-ну,  посмотрим… Что у вас есть любопытного?    

– Помилуйте.  Вы пришли в самый счастливый момент: уник на унике и уником погоняет. Вот,  например, как вам покажется сия штукенция?    

«Штукенция»  – передняя ножка от массивного деревянного кресла.    

– Гм…  да! А сколько бы вы за нее хотели?    

– Восемьсот  тысяч!    

– Да  в уме ли вы, батенька!.. В ней и пяти фунтов не будет.    

– Помилуйте!  Настоящий Луи Каторз.    

– А  на черта мне, что он Каторз. Не на стенке же вешать. Каторз не Каторз – все  равно, обед буду сегодня подогревать.    

– По  какому это случаю вы сегодня обедаете?    

– По  двум случаям, батенька! Во-первых – моя серебряная свадьба, во-вторых, достал  полфунта чечевицы и дельфиньего жиру.    

– А  вдруг Чека пронюхает?    

– Дудки-с!  Мы это ночью все сварганим. Кстати, для жены ничего не найдется? В смысле  мануфактуры?    

– Ну,  прямо-таки вы в счастливый момент попали. Извольте видеть – самый настоящий  полосатый тик.    

– С  дачной террасы?    

– Совсем  напротив. С тюфячка. Тут на целое платьице, ежели юбку до колен сделать.  Дешевизна и изящество. И для вас кое-что есть. Поглядите-ка: настоящая  сатиновая подкладка от настоящего драпового пальто-с! Да и драп же! Всем драпам  драп.    

– Да  что же вы мне драп расхваливаете, когда тут только одна подкладка?!    

– Об  драпе даже поговорить приятно. А это точно, что сатин. Типичный брючный  материал.    

– А  вот тут, смотрите, протерлось. Сошью брюки, ан – дырка.    

– А  вы на этом месте карманчик соорудите.    

– На  колене-то?!!    

– А  что же-с. Оригинальность, простота и изящество. Да и колено – самое чуткое  место. Деньги тащить будут – сразу услышите.    

– Тоже  скажете! Это какой же карман нужен, ежели я, выходя из дому, меньше двенадцати  фунтов денег и не беру. Съедобного ничего нет?    

– Как  не быть! Изволите видеть: настоящая «Метаморфоза» – Перль-де-неж!    

– Что  же это за съедобное: обыкновенная рисовая пудра!    

– Чудак  вы человек: сами же говорите – рисовая, и сами же говорите – несъедобная. Да  еще в 18-м году из нее такое печенье некоторые штукари пекли…    

– Ну,  отложите. Возьму. Да, позвольте, что же вы ее на стол высыпаете?!    

– А  коробочка-с отдельно! Уник. Настоящий картон и буквочки позолоченные. Не я  буду, если тысяченок восемьсот за нее не хвачу.    

– Вот  коробочку-то я и возьму. Жене свадебный подарок. Бижутри, как говорится.    

– Бумажным  отделом не интересуетесь? Рекомендовал бы: предобротная вещь!    

– Это  что? Меню ресторана «Вена»? Гм… Обед из пяти блюд с кофе – рубль. А ну, что ели  17 ноября 1913 года? «Бульон из курицы. Щи суточ. Пирожки. Осетрина порусски.  Индейка, рябчики, ростбиф. Цветная капуста. Шарлотка с яблоками». Н-да… Взять  жене почитать, что ли…    

– Берите.  Ведь я вам не как меню продаю… Вы на эту сторону плюньте. А обратная-с… ведь  это бристольский картон. Белизна и лак. На ней писать можно. Я вам только с  точки зрения чистой поверхности продаю. И без Совнархоза сделочку завершим. Без  взятия на учет.    

Двести  тысяченок ведь вас не разорят? А я вам в придачу зубочистку дам.    

– Зачем  мне? Все равно она безработная будет…    

– Помилуйте,  а перо! Кончик расщепите и пишите, как стальным.    

– Да,  вот, кстати, чтоб не забыть! Мне передавали, что у Шашина на Васильевском  острове два стальных пера продаются № 86.    

– Да  правда ли? Может, старые, поломанные?    

– Новехонькие.  Ижицын ездил к нему смотреть № 86. Тисненые, сволочи, хорошенькие такие –  глаз нельзя отвести. Вы не упускайте.    

– Слушаю-с!  Кроме – ничего не прикажете?    

– Антрацит  есть?    

– Имеется.  Сколько карат прикажете?    

Этот  рассказ написан мною вовсе не для того, чтобы рассмешить читателя для  пищеварения после обеда.    

Просто  я, как добросовестный околоточный, протокол написал…    

 Находчивость на сцене    

     

О своих  первых шагах на сцене я рассказывал в другом месте. Но мои последующие шаги  должны быть (я так полагаю) также интересны для читателя. Вот один из таких  шагов.    

     * * *    

     

Я уже  три недели как играю на сцене. Вид у меня импозантный, важный, и на всех не  играющих на сцене я смотрю с высоты своего величия.    

Сидел я  однажды с актерами в винном погребке за бутылкой вина и шашлыком и поучал своих  старших товарищей, как нужно толковать роль Хлестакова, не смущаясь тем, что  задолго до меня мой коллега Гоголь гораздо тщательнее и тоньше объяснил актерам  эту роль.    

Худощавый  молодой господин с белыми волосами и истощенным вечной насмешкой лицом подошел  к нам и принялся дружески пожимать руки актерам:    

– Здравствуйте,  Гаррики![17]  Нас познакомили.    

– Вы  тоже актер? – снисходительно спросил я.    

– Что  вы! – возразил он, оскаливая зубы. – Как это вы можете по первому  впечатлению так дурно судить о человеке?! Я не актер, но в вашем деле кое-что  понимаю. Вы давно на сцене?    

Я  погладил свои бритые щеки:    

– Порядочно.  Завтра будет три недели!    

– Ого!  Значит, через восемь дней можно уж и юбилей праздновать. Хе-хе… Воображаю, как  вы волнуетесь на сцене!    

– Кто?  Я? Ни капельки.    

– Ну  да, знаем мы! Конечно, если роль вызубрили, да под суфлера идете, да окружены  опытными товарищами – тогда ничего. А представьте себе: на сцене какаянибудь  неожиданность, что-нибудь такое, что не предусмотрено ни автором, ни  режиссером, – воображаю вашу растерянную физиономию и трясущиеся колени…    

– Ну, –  усмехнулся я. – Меня не легко смутить.    

– На  сцене-то? Да бывают такие случаи, когда и Варламова[18] с Давыдовым[19] можно, что  называется, угробить!    

– Меня  не угробите.    

– Люблю  скромных молодых людей! – вскричал он. Потом задумался, искоса на меня  поглядывая. У меня было такое впечатление, что я действую ему на нервы…    

– Что  у вас идет завтра в театре?    

– «Колесо  жизни» Рахимова. Сам автор обещал завтра прийти посмотреть, как я играю  Чешихина.    

– Ах,  вы играете Чешихина? И вы говорите, что вас невозможно на сцене смутить, сбить  с толку?    

– Да.  По-моему, это гнилая задача.    

Он  зловеще улыбнулся. Протянул костлявую руку:    

– Хотите  заклад? На шесть бутылок кахетинского, на шесть шашлыков.    

– Не  хочу.    

– Почему?!    

– Мало.  По десяти того и другого плюс кофе с бенедиктином.    

– Молодой  человек! Вы или далеко пойдете, или… плохо кончите. Согласен!    

Таким  образом состоялось это странное пари.    

     * * *    

     

Шел  второй акт «Колеса жизни». У меня только что кончилась бурная сцена с любимой  девушкой, которая заявила мне, что любит не меня, а другого.    

– Кто  этот другой? – спросил я крайне мрачно.    

– Это  вас не касается, – гордо ответила она, выходя за двери.    

Свою  роль я хорошо знал. После ухода любимой девушки я должен схватиться за голову,  поскрежетать зубами, уткнуться головой в диванную подушку, а потом вынуть из  кармана револьвер и приставить к виску. В этот момент хозяйка дома, которая  тайно любит меня, а я ее не люблю – выбегает, хватает меня за руку и, рыдая на  моей груди, признается в своем чувстве… Такие пьесы, скажу по секрету, играть  не трудно, а еще легче – писать.    

Я уже  схватился за голову, уже, по авторскому замыслу, поскрежетал зубами и только  что подскочил к дивану, чтобы «уткнуться головой в подушку» – как боковая дверь  распахнулась, и худой молодец с белыми волосами – тот самый, который взял  подряд как бы то ни было смутить меня на сцене, – этот самый парень вышел  на первый план самым непринужденным образом.    

С двух  сторон я услышал два шипения: впереди – суфлера, из боковой кулисы – помощника  режиссера. Из директорской ложи глянуло на нас остолбенелое лицо автора.    

– Здравствуйте,  Чешихин! – развязно сказал беловолосый, протягивая мне руку. – Не  ожидали? Я на огонек завернул.    

Впереди  я слышал шипенье, сбоку за кулисой отчаянное проклятие.    

– Здравствуй,  Вася, – мрачно сказал я. – Только ты сейчас зашел не вовремя. Мне не  до тебя. Может быть, завернешь в другой раз, а? Мне нужно быть одному…    

– Ну,  вот еще глупости! – засмеялся беловолосый нахал, развалившись на  диване. – Посидим, поболтаем.    

Публика  ничего не замечала, но за кулисами зловещий шум все усиливался.    

Я  задумчиво прошелся по сцене.    

– Вася! –  сказал я значительно. – Ты знаешь Лидию Николаевну?    

Он  покосился на меня и, незаметно подмигнув, проронил:    

– Конечно,  знаю. Преаппетитная девчонка.    

– А-а! –  вскричал я в неожиданном порыве бешенства. – Так это, значит, ты тот,  из-за которого она отказала мне?! (Суфлерская будка вдруг опустела, но я от  этого почувствовал себя еще увереннее и легче.) Ты?! Отвечай, негодяй!    

«Вася»  поглядел испуганно на мои сжатые кулаки и сказал примирительным тоном:    

– Бросьте…  поговорим о чем-нибудь другом…    

– О  другом?! – заревел я, торжествующе поглядывая на автора, который метался в  директорской ложе, как лошадь на пожаре. – О другом? Ты меня довел почти  до смерти и теперь хочешь говорить о другом?! Отвечай! – Я бросился на  него, стал ему коленом на грудь и стал колотить головой об спинку дивана.  Отвечай – как у вас далеко зашло?!    

«Вася»  побледнел как смерть и прошептал:    

– Пустите  меня, медведь! Вы так задушите! Шуток не понимаете, что ли?    

– Ты  сейчас умрешь! – прорычал я. – Другой раз тебе будет неповадно!    

Он  глядел на меня умоляющими глазами.    

Потом  прошептал:    

– Ну,  я проиграл пари, какого черта вам еще нужно? Пустите, я уйду.    

– Смерть  тебе! – вскричал я со злобным торжеством – и так стукнул его голову о  спинку дивана, что он крякнул и свалился на пол.    

– Неужели  я убил его?! – вскричал я, театрально заламывая руки. – Воды, воды  этому несчастному!    

Я  схватил графин с водой и вылил щедрую струю на корчившееся тело «Васи». Он  испуганно закричал.    

– Очнулся! –  обрадовался я. – А теперь иди, несчастный, и постарайся на свободе  обдумать свое поведение!    

Я взял  его в охапку и почти вышвырнул в боковую дверь. Схватился за голову.  Прислушался. По мягким звукам ударов и по заглушённым стонам за кулисами я  понял, что передал неудачливого Васю в верные руки.    

– Итак,  вот кто ее избранник! – вскричал я страдальчески. – Нет! Лучше  смерть, чем такое сознание.    

Дальше  все пошло как по маслу: я вынул револьвер, приставил к виску, из средних дверей  выбежала любящая женщина, упала на грудь – одним словом, я опять стал на  рельсы, с которых меня попробовали стащить так неудачно.    

«Колесо  жизни» завертелось: в будке показался суфлер, в ложе – успокоенный автор.    

     * * *    

     

После  спектакля мне подали в уборную записку:    

«Жрите  сегодня ваше вино и шашлык без меня. Я все оплатил. Иду домой сохнуть и  расправляться. Будьте вы прокляты!»    

 Роковой выигрыш    

     

Больше  всего меня злит то, что какой-нибудь читательбрюзга, прочтя нижеизложенное,  сделает отталкивающую гримасу на лице и скажет противным, безапелляционным  тоном:    

– Не  может быть такого случая в жизни! Читатель, конечно, способен спросить:    

– А  чем вы это докажете?    

Чем я  докажу? Чем я докажу, что такой случай возможен? О Боже мой! Да очень просто:  такой случай возможен потому, что он был в действительности.    

Надеюсь,  другого доказательства не потребуется?    

Прямо и  честно глядя в читательские глаза, я категорически утверждаю: такой случай был  в действительности, в августе месяце в одном из маленьких южных городков! Ну-с?    

Да и что  здесь такого необычного?.. Устраиваются на общедоступных гуляньях в городских  садах лотереи? Устраиваются. Разыгрывается в этих лотереях в виде главной  приманки живая корова? Разыгрывается. Может любой человек, купивший за  четвертак билет, выиграть эту корову?    

Может!    

Ну вот и  все. Корова – это ключ к музыкальной пьесе. Понятно, что в этом ключе и должна  разыгрываться вся пьеса, или ни я, ни читатель ничего не понимаем в музыке.    

     * * *    

     

В  городском саду, раскинувшемся над широкой рекой, было устроено, по случаю  престольного праздника, «большое народное гулянье с двумя оркестрами музыки,  состязаниями на ловкость (бег в мешках, бег с яйцом и пр.), а также вниманию  отзывчивой публики будет предложена лотерея-аллегри с множеством грандиозных  призов, среди которых – живая корова, граммофон и мельхиоровый самовар».    

Гулянье  имело шумный успех, и лотерея торговала вовсю.    

Писец конторы  крахмальной фабрики Еня Плинтусов и мечта его полуголодной убогой жизни Настя  Семерых пришли в сад в самый разгар веселья. Уже пробежали мимо них несколько  городских дураков, путаясь ногами в мучных мешках, завязанных выше талии, что,  в общем, должно было знаменовать собой увлечение отраслью благородного спорта –  «бега в мешках». Уже пронеслась мимо них партия других городских дураков, с  завязанными глазами, держа на вытянутой руке ложку с сырым яйцом (другая  отрасль спорта: «бег с яйцом»); уже был сожжен блестящий фейерверк; уже  половина лотерейных билетов была раскуплена…    

И вдруг  Настя прижала локоть своего спутника к своему локтю и сказала:    

– А  что, Еня, не попробовать ли нам в лотерею… Вдруг да что-нибудь выиграем!    

Рыцарь  Еня не прекословил.    

– Настя! –  сказал он. – Ваше желание – форменный закон для меня!    

И  ринулся к лотерейному колесу.    

С видом  Ротшильда бросил предпоследний полтинник, вернулся и, протягивая два билетика,  свернутых в трубочку, предложил:    

– Выбирайте.  Один из них мой, другой ваш.    

Настя,  после долгого раздумья, выбрала один, развернула, пробормотала разочарованно:  «Пустой!» – и бросила его на землю, а Еня Плинтусов, наоборот, издал радостный  крик:    

– Выиграл! –  И тут же шепнул, глядя на Настю влюбленными глазами: – Если зеркало или духи –  дарю их вам.    

Вслед за  тем он обернулся к киоску и спросил:    

– Барышня!  Номер 14 – что такое?    

– 14?  Позвольте… Это корова! Вы корову выиграли.    

И все  стали поздравлять счастливого Еню, и почувствовал Еня тут, что действительно  бывают в жизни каждого человека моменты, которые не забываются, которые светят  потом долго-долго ярким, прекрасным маяком, скрашивая темный, унылый  человеческий путь.    

И –  таково страшное действие богатства и славы – даже Настя потускнела в глазах  Ени, и пришло ему в голову, что другая девушка – не чета Насте – могла бы  украсить его пышную жизнь.    

– Скажите, –  спросил Еня, когда буря восторгов и всеобщей зависти улеглась. – Я могу  сейчас забрать свою корову?    

– Пожалуйста.  Может быть, продать ее хотите? Мы бы ее взяли обратно за 25 рублей.    

Бешено  засмеялся Еня.    

– Так,  так! Сами пишете, что «корова стоимостью свыше 150 рублей», а сами предлагаете  25?.. Нет-с, знаете… Позвольте мне мою корову, и больше никаких!    

В одну  руку он взял веревку, тянувшуюся от рогов коровы, другой рукой схватил Настю за  локоть и, сияя и дрожа от восторга, сказал:    

– Пойдемте,  Настенька, домой, больше нам здесь нечего делать…    

Общество  задумчивой коровы немного шокировало Настю, и она заметила несмело:    

– Неужели  вы с ней будете так… таскаться?    

– А  почему же? Животное как животное, да и не на кого ее же здесь оставить!    

     * * *    

     

Еня  Плинтусов даже в слабой степени не обладал чувством юмора. Поэтому он ни на  одну минуту не почувствовал всей нелепости вышедшей из ворот городского сада  группы: Еня, Настя, корова.    

Наоборот,  широкие, заманчивые перспективы богатства рисовались ему, а образ Насти все  тускнел и тускнел…    

Настя,  нахмурив брови, пытливо взглянула на Еню, и ее нижняя губа задрожала…    

– Слушайте,  Еня… Значит, вы меня домой не проводите?    

– Провожу.  Отчего же вас не проводить?    

– А…  корова?    

– Чем  же корова вам мешает?    

– И  вы воображаете, что я через весь город пойду с такой погребальной процессией?  Да меня подруги засмеют, мальчишки на нашей улице проходу не дадут!!    

– Ну,  хорошо… – после некоторого раздумья сказал Еня. – Сядем на извозчика.  У меня еще осталось тридцать копеек.    

– А…  корова?    

– А  корову привяжем сзади. Настя вспыхнула.    

– Я  совершенно не знаю: за кого вы меня принимаете? Вы бы еще предложили мне сесть  верхом на вашу корову!    

– Вы  думаете, это очень остроумно? – надменно спросил Еня. – Вообще, меня  удивляет: у вашего отца четыре коровы, а вы одной даже боитесь, как черта.    

– А  вы не могли ее в саду до завтра оставить, что ли? Украли бы ее, что ли?  Сокровище какое, подумаешь…    

– Как  угодно, – пожал плечами Еня, втайне чрезвычайно уязвленный. – Если  вам моя корова не нравится…    

– Значит,  вы меня не провожаете?    

– Куда  ж я корову дену? Не в карман же спрятать!..    

– Ах,  так? И не надо. И одна дойду. Не смейте завтра к нам приходить.    

– Пожалуйста, –  расшаркался обиженный Еня. – И послезавтра к вам не приду, и вообще могу  не ходить, если так…    

– Благо  нашли себе подходящее общество!    

И,  сразив Еню этим убийственным сарказмом, бедная девушка зашагала по улице, низко  опустив голову и чувствуя, что сердце ее разбито навсегда.    

Еня несколько  мгновений глядел вслед удаляющейся Насте.    

Потом  очнулся.    

– Эй,  ты, корова… Ну, пойдем, брат.    

Пока Еня  и корова шли по темной, прилегающей к саду улице, все было сносно, но едва они  вышли на освещенную многолюдную Дворянскую, как Еня почувствовал некоторую  неловкость. Прохожие оглядывали его с некоторым изумлением, а один мальчишка  пришел в такой восторг, что дико взвизгнул и провозгласил на всю улицу:    

– Коровичий  сын свою маму спать ведет.    

– Вот  я тебе дам по морде, так будешь знать, – сурово сказал Еня.    

– А  ну дай! Такой сдачи получишь, что кто тебя от меня отнимать будет?    

Это была  чистейшая бравада, но мальчишка ничем не рисковал, ибо Еня не мог выпустить из  рук веревки, а корова передвигалась с крайней медленностью.    

На  половине Дворянской улицы Еня не мог больше выносить остолбенелого вида  прохожих. Он придумал следующее: бросил веревку и, отвесив пинка корове, придал  ей этим самым поступательное движение. Корова зашагала сама по себе, а Еня, с  рассеянной миной, пошел сбоку, приняв вид обыкновенного прохожего, не имеющего  с коровой ничего общего…    

Когда же  поступательное движение коровы ослабевало и она мирно застывала у чьих-нибудь  окон, Еня снова исподтишка давал ей пинка, и корова покорно брела дальше…    

Вот  Енина улица. Вот и домик, в котором Еня снимал у столяра комнату… И вдруг, как  молния во тьме, голову Ени осветила мысль:    

«А куда  я сейчас дену корову?»    

Сарая  для нее не было. Привязать во дворе – могут украсть, тем более что калитка не  запирается.    

«Вот что  я сделаю, – решил Еня после долгого и напряженного раздумья. – Я ее  потихоньку введу в свою комнату, а завтра все это устроим. Может же она одну  ночь простоять в комнате…»    

Потихоньку  открыл дверь в сени счастливый обладатель коровы и осторожно потянул  меланхолическое животное за собой:    

– Эй,  ты. Иди сюда, что ли… Да тиш-ше! Ч-черт! Хозяева спят, а она копытами стучит,  как лошадь.    

Может  быть, весь мир нашел бы этот поступок Ени удивительным, вздорным и ни на что не  похожим. Весь мир, кроме самого Ени да, пожалуй, коровы: потому что Еня  чувствовал, что другого выхода не представлялось, а корова была совершенно  равнодушна к перемене своей службы и к своему новому месту жительства.    

Введенная  в комнату, она апатично остановилась у Ениной кровати и тотчас же стала жевать  угол подушки.    

– Кш!!  Ишь ты, проклятая, – подушку грызет! Ты что… есть, может, хочешь? или  пить?    

Еня  налил в тазик воды и подсунул его под самую морду коровы. Потом крадучись вышел  во двор, обломал несколько веток с деревьев и, вернувшись, заботливо сунул их в  тазик же…    

– На,  ты! Как тебя… Васька! Ешь! Тубо!    

Корова  сунула морду в тазик, лизнула языком ветку и вдруг, подняв голову, замычала  довольно густо и громко.    

– Цыц  ты, проклятая! – ахнул растерявшийся Еня. – Молчи, чтоб тебя… Вот  анафема!..    

За  спиной Ени тихо скрипнула дверь. В комнату заглянул раздетый человек,  закутанный в одеяло, и, увидев все происходящее в комнате, с тихим криком ужаса  отступил назад.    

– Это  вы, Иван Назарыч? – шепотом спросил Еня. – Входите, не бойтесь… У  меня корова.    

– Еня,  с ума вы сошли, что ли? Откуда она у вас?    

– Выиграл  в лотерею. Ешь, Васька, ешь!.. Тубо!    

– Да  как же можно корову в комнате держать? – недовольно заметил жилец,  усаживаясь на кровать. – Узнают хозяева – из квартиры выгонят.    

– Так  это до завтра только. Переночует, а потом сделаем что-нибудь с ней.    

«М-м-му-у!»  – заревела корова, будто соглашаясь с хозяином.    

– А,  нету на тебя угомону, проклятая!! Цыц! Дайте одеяло, Иван Назарыч, я ей голову  закутаю. Постой. Ну, ты! Что я с ней сделаю – одеяло жует! У-у, черт!    

Еня  отбросил одеяло и хватил изо всей силы кулаком корову между глаз…  «М-мму-у-у!..»    

– Ей-богу, –  сказал жилец, – сейчас явится хозяин и прогонит вас вместе с коровой.    

– Так  что же мне делать?! – простонал Еня, приходя в некоторое отчаяние. –  Ну, посоветуйте.    

– Да  что ж тут советовать… А вдруг она будет кричать целую ночь. Знаете что?  Зарежьте ее.    

– То  есть… как это зарезать?    

– Да  очень просто. А завтра мясо можно продать мясникам.    

Можно  было сказать с уверенностью, что мыслительные способности гостя в лучшем случае  стояли на одном уровне с мыслительными способностями хозяина.    

Еня тупо  поглядел на жильца и сказал, после некоторого колебания:    

– А  что же мне за расчет?    

– Ну  как же! В ней мяса пудов двадцать… По пяти рублей пуд продадите – и то сто  рублей. Да шкура, да то, да се… А за живую вам все равно не больше дадут.    

– Серьезно?  А чем же я ее зарежу? Есть столовый нож и тот тупой. Ножницы еще есть – больше  ничего.    

– Что  ж, если ножницы вонзить ей в глаз, чтобы дошло до мозга…    

– А  вдруг она… станет защищаться… Подымет крик…    

– Положим,  это верно. Может, отравить ее, если…    

– Ну,  вы тоже скажете… Сонного порошка ей вкатить бы, чтоб заснула, да откуда его  сейчас возьмешь?..    

«Му-у-у-у!..»  – заревела корова, поглядывая глупыми круглыми глазами на потолок.    

За  стеной послышалась возня. Кто-то рычал, ругался, отплевывался от сна. Потом  послышалось шарканье босых ног, дверь в Енину комнату распахнулась, и перед  смятенным Еней предстал сонный, растрепанный хозяин.    

Он  взглянул на корову, на Еню, заскрипел зубами и, не вдаваясь ни в какие  расспросы, уронил сильное и краткое:    

– Вон!    

– Позвольте  вам объяснить, Алексей Фомич…    

– Вон!  Чтобы духу твоего сейчас же не было. Я покажу вам, как безобразие заводить!    

– То,  что я вам и говорил, – сказал жилец таким тоном, будто все устроилось как  нужно; закутался в свое одеяло и пошел спать.    

     * * *    

     

Была  глухая, темная летняя ночь, когда Еня очутился на улице с коровой, чемоданом и  одеялом с подушкой, навьюченными на корову (первая осязательная польза,  приносимая Ене этим неудачным выигрышем).    

– Ну,  ты, проклятая! – сказал Еня сонным голосом. – Иди, что ли! Не стоять  же тут…    

Тихо  побрели…    

Маленькие  окраинные домики кончились, раскинулась пустынная степь, ограниченная с одной  стороны каким-то плетеным забором.    

– Тепло,  в сущности, – пробормотал Еня, чувствуя, что он падает от усталости. –  Посплю здесь у изгороди, а корову к руке привяжу.    

И заснул  Еня – это удивительное игралище замысловатой судьбы.    

     * * *    

     

– Эй,  господин! – раздался над ним чей-то голос. Было яркое, солнечное утро.    

Еня  открыл глаза и потянулся.    

– Господин! –  сказал мужичонка, пошевелив его носком сапога. – Как же это возможно,  чтобы руку к дереву привязывать. Это к чему ж такое?    

Вздрогнув  как ужаленный, вскочил Еня на ноги и издал болезненный крик: другой конец  привязанной к руке веревки был наглухо прикреплен к низкорослому, корявому  дереву.    

Суеверный  человек предположил бы, что за ночь корова чудесной силой превратилась в  дерево, но Еня был просто глупо-практичным юношей.    

Всхлипнул  и завопил:    

– Украли!!    

…………………………………………………………………    

– Постойте, –  сказал участковый пристав. – Что вы мне все говорите – украли да украли,  корова да корова!.. А какая корова?    

– Как  какая? Обыкновенная.    

– Да  какой масти-то?    

– Такая,  знаете… Коричневая. Но есть, конечно, и белые места.    

– Где?    

– Морда,  кажется, белая. Или нет! Сбоку белое… На спине тоже… Хвост такой же тоже…  бледный. Вообще, знаете, как обыкновенно бывают коровы.    

– Нет-с! –  решительно сказал пристав, отодвигая бумагу. – По таким спутанным приметам  я разыскивать не могу. Мало ли коров на свете!    

И побрел  бедный Еня на свой крахмальный завод… Все тело ломило от неудобного ночлега, а  впереди предстоял от бухгалтера выговор, так как был уже первый час дня…    

И  призадумался Еня над тщетой всего земного: вчера у Ени было все: корова, жилище  и любимая девушка, а сегодня все потеряно: и корова, и жилище, и любимая  девушка.    

Странные  шутки шутит над нами жизнь, а мы все – ее слепые, покорные рабы.    

 Белая ворона    

     

Он  занимался кристаллографией. Ни до него, ни после него я не видел ни одного  живого человека, который бы занимался кристаллографией. Поэтому мне трудно  судить – имелась ли какая-нибудь внутренняя связь между свойствами его  характера и кристаллографией, или свойства эти не находились под влиянием  избранной им профессии.    

Он был  плечистый молодой человек с белокурыми волосами, розовыми полными губами и  такими ясными прозрачными глазами, что в них даже неловко было заглядывать:  будто подсматриваешь в открытые окна чужой квартиры, в которой все жизненные  эмоции происходят при полном освещении.    

Его  можно было расспрашивать о чем угодно – он не имел ни тайн, ни темных пятен в  своей жизни, пятен, которые, как леопардовая шкура, украшают все грешное  человечество.    

Я считаю  его дураком, и поэтому все наше знакомство произошло по-дурацки: сидел я  однажды вечером в своей комнате (квартира состояла из ряда комнат, сдаваемых  плутоватым хозяином), сидел мирно, занимался, – вдруг слышу за стеной  топот ног, какие-то крики, рев и стоны…    

Я  почувствовал, что за стеной происходит что-то ужасное. Сердце мое дрогнуло, я  вскочил, выбежал из комнаты и распахнул соседнюю дверь.    

Посредине  комнаты стоял плечистый молодец, задрапированный красным одеялом, с диванной  подушкой, нахлобученной на голову, и топал ногами, издавая ревущие звуки,  приплясывая и изгибаясь самым странным образом.    

При  стуке отворенной двери он обернулся ко мне и, сделав таинственное лицо,  предостерег:    

– Не  подходите близко. Оно ко мне привыкло, а вас может испугаться. Оно всю дорогу  плакало, а теперь утихло… – И добавил с гордой самонадеянностью: – Это  потому, что я нашел верное средство, как его развлечь. Оно смотрит и молчит.    

– Кто  «оно»? – испуганно спросил я.    

– Оно,  ребенок. Я нашел его на улице и притащил домой.    

Действительно,  на диване, обложенное подушками, лежало крохотное существо и большими,  остановившимися глазами разглядывало своего увеселителя…    

– Что  за вздор? Где вы его нашли? Почему вы обыкновенного человеческого ребенка  называете «оно»?!    

– А  я не знаю еще – мальчик оно или девочка. А нашел я его тут в переулке, где ни  одной живой души. Орало оно, будто его режут. Я и взял.    

– Так  вы бы его лучше в полицейский участок доставили.    

– Ну,  вот! Что он, убил кого, что ли? Прехорошенький ребеночек! А? Вы не находите?    

Он с  беспокойством любящего отца посмотрел на меня.    

В это  время ребенок открыл рот и во всю мочь легких заорал.    

Его  покровитель снова затопал ногами, заплясал, помахивая одеялом и выкидывая самые  причудливые коленца.    

Наконец,  усталый, приостановился и, отдышавшись, спросил:    

– Не  думаете ли вы, что он голоден? Что «такие» едят?    

– Вот  «такие»? Я думаю, все их меню заключается в материнском молоке.    

– Гм!  История. А где его, спрашивается, достать, молока этого?    

Мы  недоумевающе посмотрели друг на друга, но наши размышления немедленно же были  прерваны стуком в дверь.    

Вошла  прехорошенькая девушка и, бросив на меня косой взгляд, сказала:    

– Алеша,  я принесла вам взятую у вас книгу лекций профес… Это еще что такое?    

– Ребеночек.  На улице нашел. Правда, милый?    

Девушка  приняла в ребенке деятельное участие: поцеловала его, поправила пеленки и  обратила вопросительный взгляд на Алешу.    

– Почему  он кричит? – строго спросила она.    

– Не  знаю. Я его ничем не обидел. Вероятно, он голоден.    

– Почему  же вы ничего не предпринимаете?    

– Что  же я могу предпринять?! Вот этот господин – он, кажется, понимает толк в этих  делах – советует покормить грудью. Не можем же мы с ним, согласитесь сами…    

В это  время его взор упал на юную, очевидно, только этой весной расцветшую грудь  девушки, и лицо его озарилось радостью.    

– Послушайте,  Наташа… Не могли бы вы… А?    

– Что  такое? – удивленно спросила девушка.    

– Не  могли бы вы… покормить его грудью? А мы пока вышли бы в соседнюю комнату… Мы не  будем смотреть.    

Наташа  вспыхнула до корней волос и сердито сказала:    

– Послушайте…  Всяким шуткам есть границы… Я не ожидала от вас…    

– Я  не понимаю, что тут обидного? – удивился Алеша. – Ребенку нужна  женская грудь, я и подумал…    

– Вы  или дурак, или нахал, – чуть не плача, сказала девушка, отошла к стене и  уткнулась лицом в угол.    

– Чего  она ругается? – изумленно спросил меня Алеша. – Вот вы – человек  опытный… Что тут обидного, если девушка покормит…    

Я  отскочил в другой угол и, пряча лицо в платок, затрясся.    

Потом  позвал его:    

– Пойдите-ка  сюда… Скажите, сколько вам лет?    

– Двадцать  два. А что?    

– Чем  вы занимаетесь?