1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 
   
   
    
     
Глава 55
    
    
Сильвио встретил его на вокзале Вашингтона. Он почти не изменился, разве что осунулся, но это сейчас происходило почти со всеми.
    
– То, что меня тогда вышвырнули из «Lakeside & Rowe», было самым лучшим, что случилось со мной в жизни, – рассказывал он, когда они спускались по эскалатору в метро. – Сейчас бы я Мюррею в ножки поклонился. Ты случайно не знаешь, что он теперь поделывает?
    
Маркус улыбнулся.
    
– Я звонил ему около года назад. Он ещё держался молодцом.
    
Столичное метро по-прежнему работало – в отличие от большинства других городов.
    
– Они тогда зарезервировали мне место в «первом классе», других просто не было, а им же надо было избавиться от меня в тот же день, – весело рассказывал Сильвио. – Мне пришлось сесть рядом с женщиной, по виду итальянкой, и хоть мне тогда было ни до чего, я просто заговорил с ней. Я сам не знаю, как это получилось, мы тут же разговорились и проговорили весь полёт, все восемь часов. При том что она взяла с собой в дорогу важную работу.
    
– Давай я отгадаю, – сказал Маркус. – Её звали Мария.
    
Сильвио засмеялся.
    
– Мне было невдомёк, ты понимаешь? Она так хорошо говорила по-итальянски… Я даже не обратил внимания на её фамилию. Томпсон! Не самая типичная итальянская фамилия. Мы условились на следующий вечер встретиться в Риме, и только тут я сообразил, что она американка. Уже потом она мне рассказала, что баллотируется в сенат от Нью-Гемпшира! Но к тому моменту с нами уже всё произошло, я думаю, и было поздно.
    
Маркус с удивлением заметил, что уже отвык от оживления большого города. Так много людей, и все так спешат…
    
– А почему она летела в Италию?
    
– На похороны. Да ничего трагического, её бабушка, которая умерла в сто один год.
    
– И вы поженились?
    
– Через три недели, как раз успели до того, как началась горячая пора предвыборной борьбы. – Он смущённо улыбнулся. – Я всё время собирался тебе позвонить, но руки не дошли. Ты даже представить себе не можешь, что такое предвыборная борьба. – Он помолчал. – Была раньше. Я думаю, те времена прошли.
    
Они взошли по лестнице к Капитолию, который произвёл на Маркуса впечатление, хоть и оказался неожиданно маленьким. Мария, невысокая, пластичная женщина с умопомрачительной улыбкой, уже поджидала их и провела мимо охраны, так что Маркусу не пришлось показывать свой паспорт. Он всё ещё не знал, в каком он статусе, и сенаторша, выслушав его проблему, пообещала что-нибудь предпринять.
    
– И что, она правда работает, ваша машина? – спросила Мария, когда они сидели в её небольшом, выдержанном в жёлтых тонах кабинете.
    
– Из-за нехватки плёнки это очень маленький аппарат, но он работает, – подтвердил Маркус. – Вчера утром я ехал к нашему вокзалу, и мой автомобиль работал на спирту из этого аппарата.
    
Она кивнула.
    
– И у вас есть всё, что нужно для презентации?
    
– Да.
    
– Хорошо. Я уже прозондировала, кто в правительстве может заинтересоваться вашим проектом. – Она одарила его улыбкой на миллион долларов. – Через час президент ждёт нас в Белом доме.
    
    
Так началась акция таких масштабов, какие могла реализовать, пожалуй, лишь Америка.
    
После того, как Маркус объяснил президенту принцип остракции, тот созвал министров, которым Маркусу пришлось ещё раз всё объяснять. Те призвали специалистов, дюжины, сотни, и Маркус прочитывал свой доклад снова и снова. В промежутке между докладами в Вашингтон привезли и опытный образец машины, его осматривали, испытывали, делали заключения. Анализировали проектную документацию, переводили описание на английский. И приняли решение.
    
Пришла в движение мощная машинерия.
    
В телевизионном обращении президент сказал:
    
– Падение нефтедобычи привело народное хозяйство во всём мире, и наше в том числе, в плачевное состояние. Теперь у нас в распоряжении есть метод, который, если внедрить его достаточно быстро, обещает развернуть роковой ход событий в другую сторону.
    
Он обрисовал суть дела и то, что сделают США: не больше и не меньше, как быстро обеспечат мир аппаратами для получения спирта по принципу остракции и тем самым заново создадут условия для транспортного сообщения и международной торговли.
    
Президент сознательно употребил при этом фразу, которую еще в июне 1947 года сказал госсекретарь Джордж К. Маршалл в своей речи в Гарвардском университете, очерчивая то, что впоследствии вошло в историю как «План Маршалла»:
    
     
«Очевидно, что Соединённые Штаты должны сделать всё, что в их власти, чтобы ускорить выздоровление мировой экономики, без которого не будет ни политической стабильности, ни долговременной прочности мира».
    
    
Несмотря на эту известную ассоциацию с планом Маршалла и сходными акциями прошлого – «воздушным мостом», связавшим Западный Берлин с ФРГ, и высадкой на Луну, – теперешние участники ощущали себя ближе к Манхэттенскому проекту, то есть к созданию атомной бомбы, поскольку практически с первого момента все только и говорили что о «Вестерман-проекте». Первоначальное, бесцветное название проекта (что-то наподобие «New Fuel», что ли) тут же было предано забвению.
    
Ассоциация имела свои основания. Это была операция огромного масштаба. С той же решимостью и теми же организационными средствами, с какими США выиграли материальную битву Второй мировой войны, а позднее запустили на Луну людей, было запущено перевооружение мира с бензина на спирт – намерение, тем более востребованное перед лицом хворой безнадёжности.
    
Первым делом следовало наладить промышленный выпуск остракционной плёнки, затем произвести в достаточном количестве аппараты и доставить их до потребителей. Надо было перестроить моторы с бензина на спирт, обучить крестьян обращению с новой техникой. И, наконец, создать инфраструктуру для накопления, хранения и распределения нового горючего.
    
Последний ещё уцелевший «KAPPELLING-SUPERTEX» разбирать не пришлось: одна из тайных служб сохранила чертежи. Немедленно запустили серию в десять тысяч машин.
    
Для некоторых деталей, которые уже нигде нельзя было достать, понадобилось построить фабрики. Построили.
    
Потребовалось усовершенствовать способ производства нано-порошка, чтобы иметь в распоряжении достаточное количество. Усовершенствовали.
    
Обязательным было согласование с правительствами, администрациями и союзами всех стран, которые будут участвовать в новой системе. Согласовали.
    
Недостатка в инженерах и конструкторах не было. Вскоре сотни их взялись за прибор, эскизы которого набросал Маркус, чтобы изучить его во всех мыслимых аспектах и, если возможно, усовершенствовать. Управленцы проводили учет сельскохозяйственных предприятий, их площадей и профиля, чтобы разместить аппараты оптимально. Надо было создать на всех языках инструкции по применению, учебные материалы и вспомогательные книги по проведению ремонта, напечатать их и распространить, организовать семинары, обучить специалистов. Люди из маркетинга снимали телевизионные ролики, давали объявления, планировали и проводили кампании, чтобы как можно скорее научить людей обращению с новыми технологиями.
    
Неправильное написание фамилии изобретателя (с одним «н»), впрочем, так и укоренилось. Цилиндрические приборы, которые вскоре наводнили США, а через некоторое время и весь мир, упорно именовались «вестерманами», и что бы Маркус ни предпринимал, ничто не помогало ввести в это название вторую букву «н». Когда это название вошло в словари, он окончательно сдался.
    
Впрочем, «вестерманы» захватили не весь мир: некоторые арабские страны, в первую очередь Саудовская Аравия, категорически запретили применение этих аппаратов. Ислам запрещал алкоголь – и точка.
    
Завоевал арабские страны другой Вестерманн…
    
    
Наконец-то Фридер понял, что показалось ему в этой праздничной церемонии таким странным: совсем не было музыки. Ни марша, ни национального гимна, ни музыкантов. Только навесы под знойным небом, невероятное количество ковров, ряды стульев и флаги всех стран, участвующих в проекте. А их было очень много. Не только почти все арабские соседи, но и некоторые европейские страны, вплоть до Словении.
    
Женщин среди присутствующих было очень мало. Премьер-министр Греции была единственной женщиной столь высокого ранга, и, судя по всему, она тоже маялась в ожидании, когда же праздник закончится.
    
Когда мусульмане удалялись в один просторный шатер на свою полуденную молитву, европейцы с журналистами из всех стран стояли в ожидании, сжимая в руках стаканы с соком. Вода с добавлением лимонного или яблочного сока, а также щепотки соли – за годы строительства это стало тайным оружием Фридера против жары.
    
После молитвы группы снова перемешались, арабские одеяния соседствовали с костюмами. Стулья были снабжены именными табличками, дипломаты тщательно продумали порядок рассадки.
    
Несмотря на смерть короля Фарука, вызвавшую глубокий траур, – он мирно почил несколько недель назад в преклонном возрасте – судьба, дарованная лишь немногим властелинам, – саудовский флаг не был приспущен. Как Фридер уже знал, он не приспускается никогда, ибо надпись на нём, белым по зелёному, есть мусульманский символ веры, а значит, Слово Божье, которое не склоняется ни перед одним смертным, в том числе и перед королём.
    
Исполняющий обязанности регент, Таталь Аль-Рашид, вышел к пульту, подождал, когда установится полная тишина, и затем приветствовал собравшихся на торжественное открытие Солярной электростанции имени короля Фарука.
    
Возможно, вскоре он станет следующим королём Саудовской Аравии. Правила престолонаследования в этой стране никогда не были простыми. На сей раз маджлис аль-Шура, совет старейшин, сходился на кандидате, которому передавался королевский сан. Ему же предоставлено было решать, просто ли так принять этот сан или поставить его на народное голосование. Уже было два кандидата: один из совета старейшин, другой – со стороны. Оба пожелали пройти через народное голосование – и оба потерпели поражение. Однако после короля Фарука взойти на престол без одобрения народа было уже неприемлемо, и Аль-Рашид тоже высказался за проведение народного голосования, которое должно было состояться через две недели. А до тех пор он оставался регентом с ограниченными полномочиями.
    
– …а теперь я хочу дать слово архитектору, конструктору и строителю установки, господину Фридеру Вестерманну, – закончил регент с жестом государственного деятеля. Говорили, он имел хорошие шансы быть избранным. Тогда он станет первым королём, происходящим не из семейства Саудов.
    
Фридер встал, под вежливые аплодисменты поднялся на сцену и подошёл к пульту. Он сосредоточился, глядя на море лиц, которые смотрели на него, а позади них он видел море песка, среди которого, словно остров из света, стояла электростанция. Сотни квадратных километров полированного солнечного отражения, сверкающего, словно жидкое серебро, и кажущееся отсюда миражом.
    
– Я с радостью принимаю звание архитектора, – начал Фридер. – Строитель я тоже, но всего лишь один из тридцати шести тысяч тех, кто работал на этом проекте, и каждый из них внёс свой вклад.
    
Аплодисменты, вежливые. Ну да. Видимо, он слишком начитался Брехта.
    
– Конструктором же я был бы никудышным без советов и помощи моего коллеги Ахмада Аль-Мансура, который научил меня строить в пустыне. – Кряжистый старый инженер-строитель сидел в третьем ряду и сиял, как масляный блин.
    
Фридер перешёл к техническим пояснениям – той части своего выступления, которая предназначалась в основном для журналистов. Присутствующие политики либо давно знали его аргументы наизусть, либо в очередной раз не хотели их слушать.
    
– Перед тем как разразился Peak нефтедобычи, потребление энергии в мире составляло шестнадцать терраватт – это шестнадцать тысяч гигаватт, или шестнадцать миллиардов киловатт. Производилось такое количество энергии по большей части из ископаемых носителей – таких, как нефть и уголь, затем из расщепления атома и частью из силы ветра, воды и так далее.
    
Вот, один уже задремал. Не султан ли Омана?
    
– Это было всё равно что перебиваться сухими крошками, – невозмутимо продолжал Фридер, – тогда как за спиной у нас стоял богато накрытый стол. Ибо что такое жалкие шестнадцать терраватт по сравнению со ста восемьюдесятью тысячами терраватт, которыми солнце облучает нашу планету? Эта энергия, более чем в десять тысяч раз превышающая ту, что мы с трудом отнимаем у земли, облучает нас постоянно, и дело даже не в том, что её много, она, по нашим масштабам, дана нам на все времена и никогда не иссякнет. Решением короля Фарука было принять этот дар небес.
    
Снова аплодисменты, достаточно громкие, чтобы задремавший султан встрепенулся.
    
– Тем самым Саудовская Аравия выбрала путь, который сделает эту страну и в будущем важнейшим в мире поставщиком энергии – даже когда запасы нефти будут исчерпаны полностью. Мы собрались здесь сегодня, поскольку проект, каким он был задуман, завершён. Но на этом ничего не кончается. Электростанция в любое время может быть расширена. Могут строиться и дополнительные электростанции этого типа – пустыня ещё велика.
    
Настало время передать слово регенту, чтобы тот торжественно включил рубильник. На самом же деле этот рубильник ни на что не влиял, если не считать лампочки, которую он зажигал. Электростанция давно уже действовала, обеспечивая электричеством весь регион Персидского залива и поставляя изрядный объём энергии в Европу. Несмотря на неизбежные потери в сетях. Несмотря на потери в гидроаккумулирующих электростанциях, которые были необходимы, чтобы обеспечить равномерное снабжение. Таких гидроаккумулирующих станций было две: в горах Асира они целыми днями качали огромные количества воды снизу в высокие водохранилища, а ночью эта вода через турбины стекала назад. К северу от электростанции примерно то же самое делали пневмоаккумуляторы, нагнетая воздух в подземные каверны.
    
Умнейшим шахматным ходом Фарука было то, что все союзы, все договоры об электроснабжении и участии он обсудил с окружающими государствами и закрепил ещё до начала строительных работ. Таким образом, он уменьшил вероятность нападений – так легко осуществимых – на станцию, ибо каждая такая атака была бы нападением на целое объединение государств.
    
Момент настал. После нескольких слов – судя по всему, религиозного содержания, на арабском языке – регент перекинул рубильник, и зажглось световое табло с логотипом нового государственного предприятия «Saudi SOLAR».
    
    
Маркус разом проснулся. Было ещё темно, за окном едва обозначились первые голубоватые сумерки. Эми-Ли крепко и глубоко спала, и Джой Кэролайн тоже.
    
Отчего он проснулся? От какого-то звука? Он прислушался. Нет, было тихо. Первые птицы, да, но это было нормально. Лёгкий свист ветра на террасе – тоже.
    
Но этот вопрос не давал ему покоя. Он выскользнул из кровати, босиком спустился по лестнице. Всё спокойно. Даже мебель и разбросанные по полу игрушки, казалось, ещё спали в тусклом свете наступающего дня.
    
Он открыл дверь на террасу, поёжившись от утренней прохлады. Напротив, у сарая, стоял его остракционный аппарат. Его привезли вчера вечером, с дружеским приветом и карточкой, подписанной самим президентом.
    
Наверное, в этом было дело. Когда рабочие сгружали этот аппарат и устанавливали на отведённое для него место, ему снова вспомнилась поездка в Вашингтон. Как закрутился этот вихрь.
    
Как-то быстро сумели устранить обвинения, выдвинутые против него. И без лишних церемоний дали ему гражданство: чтобы можно было сказать, что спасение разработано американцем, – так ему в шутку объяснил позднее один журналист.
    
Теперь он был американский гражданин. Жил здесь. Ведь этого он и хотел. Только не так, как он думал.
    
Он прошлёпал по холодным, влажным от росы плиткам террасы, пошёл по сырой траве к агрегату. Собственно, агрегат был слишком велик для их крошечной фермы. Но, наверное, решили, что недостойно давать изобретателю маленькую модель.
    
Агрегат был хорош. Совершенный по форме. В нём добавилось много деталей, начиная со способа крепежа наружной оболочки и кончая самоуравновешивающимся, устойчивым опорным приспособлением и продуманным механизмом загрузки зелени.
    
Его охватила тихая боль. Все это забрали у него из рук. Это больше не был его прибор. Что, наверно, было справедливо, поскольку он и так действовал на базе изобретения отца.
    
Ну ладно. Жизнь идёт своим чередом.
    
Он остановился, наслаждаясь свежестью утреннего воздуха, пропахшего смолой и сырой землёй. Как быстро рассвело! Он посмотрел, прищурившись, в сторону гор, над которыми разгоралась заря. Можно было видеть, как день разбегается по долине, как исчезают тени, как до всего дотрагивается тёплый свет – коснувшись сперва конька на крыше сарая, потом стекая по скату крыши, к верхушке его машины, скользя по её новенькому боку…
    
Внезапно Маркус понял, что он видит перед собой.
    
Его давнее видение!
    
Вот она стоит перед ним – Башня Вестерманна! Цилиндр, облицованный стеклом, возносится к небу, и в нём отражается восходящее солнце, – ведь это и есть та самая картина, которая постоянно вела его!
    
Озноб пробежал по его телу.
    
Потом он заметил наклейку – на одном из стеклянных элементов. Видимо, на том месте, куда обычно наклеивают адрес доставки. Но на этой наклейке было отпечатано жирным чёрным шрифтом лишь одно слово: «Вестерманн».
    
Когда вниз спустилась Эми-Ли, Маркус всё ещё сидел в траве и продолжал смеяться. Она спросила, что тут случилось такого смешного, а он обнял её и воскликнул:
    
– Я пришёл! Я пришёл! Я добрался до своего места…
    
    Два года спустя
    
Спортивный самолёт без предварительного оповещения появился в запретной части воздушного пространства над Вашингтоном и не отвечал на позывные надзора.
    
На сей раз – не так, как несколько лет назад, – сработало всё. Все предписанные процедуры были исполнены. После третьего обращения и ультимативного требования немедленно развернуться в воздух поднялись истребители-перехватчики и приблизились к самолёту, красному Piper Saratoga III, чтобы оттеснить его с курса. Орудия ПВО на крыше и в саду Белого дома взяли его на прицел, готовые выстрелить по достижении критической дистанции.
    
– Я вижу за штурвалом мужчину в чёрной лыжной шапочке, – передал один из пилотов.
    
– О'кей, это не тот, кто случайно сбился с курса, – прорычал дежурный в микрофон. – Сажайте его.
    
Всё внимание в этот момент было приковано к маленькой спортивной машине. И осталась незамеченной крылатая ракета типа «Cruise Missile», которая в эти минуты тоже приближалась к Вашингтону, только существенно ниже.
    
Маленький красный «Piper» тупо держался своего курса, хотя один из перехватчиков почти касался его своими крыльями. Пожав плечами, один из пилотов другого пристроился к «Piper» в хвост и откинул предохранитель с кнопки «огонь». Это была противная работа, но эту работу надо было делать. Он выждал, когда спортивный самолёт окажется над малонаселённым районом, нажал кнопку, и «Piper» разлетелся на куски в клубке огня, из которого на землю попадали лишь раскалённые куски металла.
    
– Дрянь такая! – сказал дежурный и подумал об отчёте, который ему придётся сейчас писать.
    
В следующее мгновение кто-то вскрикнул у экрана радиолокатора.
    
Но было уже поздно. «Cruise Missile», известная тем, что попадает в заданную цель в полёте ниже всех радарных систем и с точностью до нескольких метров, ударила в Белый дом и взорвалась. Президент, его семья, восемь членов правительства, равно как и большинство присутствовавших в этот час сотрудников и обслуживающего персонала, были убиты, когда полностью рухнуло западное крыло и Овальный зал, а в остатки здания попадали бетонные обломки перекрытий. Те, кто уцелел при взрыве, стали жертвами быстро распространившегося огня.
    
То был опустошительный удар, и никто так и не взял на себя ответственности за него. Крылатая ракета была американского производства, как показали исследования, но о чём это могло говорить? Оружие этого вида распространялось по всему миру, бывало, и похищалось, бывало, и продавалось.
    
Велись бесконечные обсуждения, восстанавливать ли Белый дом в его первоначальном виде или проектировать заново, но к единому мнению не приходили. Тем временем руины поросли бурьяном. Вице-президент когда-то устроил себе временную резиденцию в Филадельфии, у себя на родине, да так и остался там. Конгресс последовал за ним – тоже, ясное дело, лишь временно, но тоже остался.
    
Вашингтон же, федеральный округ Колумбия, стал городом-призраком. Правительство являлось важнейшим работодателем, и теперь, когда его здесь больше не было, многие потянулись отсюда прочь. Дома пустели, разрушались, после чего люди стали разбредаться ещё больше. Наконец остались только те, кто уехать не мог, и стали разводить скот в заброшенных садах.
    
    
Так в один прекрасный день Сильвио и Мария оказались перед воротами Маркуса – на машине с нагруженным остатками скарба прицепом. За кофе они рассказали, что собираются ехать в Ванкувер, где Мария нашла место доцента политики и истории.
    
– Больше не хочу баллотироваться в сенат, – объяснила она. – Постоянно мотаться в Филадельфию становится всё труднее: дороги с каждым морозом всё хуже, а получить место в самолёте теперь трудно даже для сенатора. Не говоря уже о том состоянии, в каком теперь находятся эти самолёты…
    
– И вот мы подумали, уж если уезжать из округа Колумбия, так по-настоящему, – добавил Сильвио. – Кроме того, пора и о детях подумать.
    
Они дали уговорить себя остаться ночевать и за ужином рассказали, что после нападения многие уезжают из Вашингтона. Это уже не тот город.
    
– Некоторые считают, что «Вестерман-проект» был ошибочным решением, – сказала Мария. – Они говорят, что США на этом только поистратились, а мировое хозяйство так и не спасли. Что вместо этого лучше было бы захватить нефтяные поля Венесуэлы. И что, в конечном счёте, замены нефти нет.
    
– Но Вашингтон ведь всё ещё столица, – воскликнула Эми-Ли. – Нельзя же так просто её бросить!
    
В камине потрескивали поленья. Что-то – возможно, еловая шишка – прокатилось вниз по крыше. То был год перед началом больших беспорядков.
    
Сильвио и Мария переглянулись. И тогда Сильвио сказал, водя пальцем по краю своего бокала и производя тем самым тихий, печальный скрип:
    
– Я не знаю. В истории случается много странных вещей. Взять, к примеру, Рим. Рим был столицей самой великой империи, какую к тому времени видел свет; империи, которая просуществовала дольше, чем любая другая до или после неё, и которую мир до сих пор помнит. В сотом году в Риме был миллион жителей – что при тогдашнем состоянии населения Земли соответствовало бы сегодняшнему сорокамиллионному городу. Это был невообразимо богатый и великолепный город. Он был центром универсума.
    
Он отнял палец от бокала, и скрип смолк.
    
– В тысяча сотом году, то есть спустя тысячу лет, в Риме осталось лишь пятнадцать тысяч жителей. А в восемнадцатом веке, когда где-то уже начиналась промышленная эра, в римском Форуме всё ещё паслись коровы.
   
  
  
   
    
Эпилог
   
   Тридцать лет спустя
   
Он вышел на палубу, чтобы увидеть, как корабль входит в порт Гамбурга. Пахло водорослями, и небо было ясное. Вид корабельных мачт и грузовых кранов, залов и пирсов в восходящем солнце был великолепен.
   
Мимо проскользил парусник, катамаран с флагом басков на корме. Маневровый катер пыхтел, выпуская клубы белого дыма; выхлопная вонь ударила Маркусу в нос.
   
Всё ли он взял? Он обшарил карманы своего пиджака, нащупал паспорт, футляр с очками для чтения. Он надеялся, что с багажом всё будет так, как ему обещали.
   
Причалили. С борта бросили концы, мужчины на причале поймали их и накрутили на швартовые палы. Могучее стальное тело «Короля Уильяма» швырнуло о каменную стену так, что за него стало страшно. Но моряки своё дело знали. Судовые моторы взревели, вода вспенилась, а пассажиры спокойно дожидались конца манёвра.
   
Едва он ступил на землю старого континента, как перед ним очутился Юлиан. Он был в точности такой же, как на фото.
   
– А, ты уже тут! – воскликнул Маркус, протягивая руку. – Ну, привет, племянник.
   
– Привет, дядя Маркус, – улыбнулся Юлиан. – Только не говори, что я вырос совсем большой.
   
– Да как бы я посмел? Хотя именно так мне и кажется. Наверное, потому, что с возрастом скукоживаешься, сдаётся мне.
   
– Вопрос перспективы, как известно.
   
Сколько же Юлиану? Должно быть, уже за сорок, а? В расцвете лет, как говорят. Однако для профессора математики он выглядит на удивление юным. И на удивление нормальным.
   
Они подождали, когда выгрузят багаж. Юлиан осведомился, как прошла поездка.
   
– В последнее время ходит много слухов о пиратах.
   
– Половину пути нас сопровождал военный крейсер. Нас и грузовое судно, которое шло в Ирландию, – рассказал Маркус. – Но погода вначале была отвратительная.
   
– Я удивлялся, почему ты не полетел самолётом. Когда я услышал, что рейс Нью-Йорк – Париж опять возобновлён, я думал, ты наверняка полетишь.
   
– Ах, знаешь, я налетался в своё время… Кроме того, когда ещё помнишь старые самолёты и видишь разницу… Нынешние просто экстремальны. О, вот мой чемодан.
   
Когда они прошли таможню, Юлиан повёл его к парковке, а там – к тёмно-красному автомобилю.
   
– Ты что, весь этот путь проделал на машине? – удивился Маркус.
   
Юлиан достал из кармана кодовую карточку.
   
– Нет, я приехал поездом. Это депозитная машина. Я состою в сообществе депозитных машин, знаешь? Очень удобно.
   
Они погрузили вещи в багажник и сели в машину.
   
– А что это за сообщество? – спросил Маркус.
   
Пока выезжали с территории порта, Юлиан объяснил:
   
– Это большое предприятие, которое содержит депозит автомобилей во всех узловых местах. Как член сообщества, я плачу ежемесячный взнос и могу использовать любой депозитный автомобиль, какой найду. При помощи вот этой карточки-ключа. Поездки рассчитываются по использованию, и в конце месяца я получаю счёт.
   
– Понятно, – сказал Маркус. – Раньше это называлось «Car-Sharing».
   
– Боюсь, что мой английский никуда не годится, – признался Юлиан. – «To share» означает… что?
   
– Делить.
   
– А, да. Понял. Car-Sharing. Да, точно. – Он лихо вписался в поворот. – У вас там, за океаном, тоже такое есть?
   
Маркус отрицательно покачал головой.
   
– Страна там слишком велика для этого. – Он посмотрел в окно. – Постой, но мы же не к вокзалу едем?
   
– Нет. – Юлиан просиял. – Я достал билеты на дирижабль, который курсирует вдоль Рейна. Думаю, тебе понравится.
   
– Дирижабль?
   
– Ежедневно ходит по маршруту Гамбург – Бремен – Дюссельдорф – Кобленц. – Казалось, больше всего он радовался за себя. – Когда стало ясно, что ты приезжаешь рано утром, я позвонил им, и вот – удалось.
   
Ехать на дирижабле и в самом деле оказалось очень приятно, хотя Маркус был бы рад и европейскому поезду. С другой стороны, в поездах он ещё наездится. Он хотел съездить и в Австрию, чтобы навестить могилу Блока, но в первую очередь к сестре…
   
– Как мать чувствует себя с тех пор, как осталась одна? – спросил он.
   
Юлиан вздохнул.
   
– Ну… Смерть отца она пережила тяжело, можешь сам представить.
   
– Сколько же ему было?
   
– Ровно семьдесят, – Юлиан отвернулся, скрывая взгляд, в котором смешались досада и боль. – Ему не следовало больше работать в свинарнике, его предупреждали. Эта новая форма ящура опасна именно для пожилых людей.
   
– Да, я слышал. – Маркус глянул вниз. Дирижабль двигался так низко, что можно было видеть даже людей в квартирах. – Я уже целую вечность не говорил с твоей матерью. Всё надеялся, что снова наладят Интернет. А вместо этого и телефонные кабели пришли в негодность.
   
– Теперь хотят проложить новые, – сказал Юлиан. И с болью улыбнулся. – У меня довольно смутные воспоминания об Интернете. Какие-то яркие картинки на экране. Отец всегда чертыхался, когда начались сбои; вот это я помню.
   
Они летели над железнодорожной линией. Маркус всё ждал, когда же будет проезжать поезд, но так и не дождался.
   
– С железной дорогой было то же самое. Её пионеры думали, что свяжут весь мир в единое целое. Потом всё рухнуло, все эти войны и так далее… И только потом развилась собственная железнодорожная сеть. Так что надежда есть.
   
Стюард наконец принёс кофе.
   
– Газеты тоже принести? – поинтересовался он.
   
Маркус полез за деньгами и только потом вспомнил, что его доллары тут не годятся.
   
– А какие там новости?
   
Стюард с крашеными усиками пожал плечами.
   
– Обычные. Последние известия с австралийской войны, насилие и анархия в Южной Америке… И результаты футбольного чемпионата Среднего Востока. Израиль побил Ливан 1:0 на дополнительной минуте и теперь встретится в финале с Сирией.
   
– Возьмём одну, – сказал Юлиан.
   
Они разделили части, и Маркус начал с новостей. Опять столкновения между китайскими и австралийскими войсками, это продолжается уже несколько лет. Опять сотни граждан Австралии азиатского происхождения интернируются. И всё ещё беспорядки в Венесуэле, которая, кажется, никак не может смириться с иссяканием своих нефтяных полей.
   
– Против Сирии у них шансов нет, – заявил Юлиан. – Без Бен Шолема. Это центральный нападающий. У него травма, тут написано.
   
– За футболом я не слежу, – признался Маркус и сложил газету. – А правил американского футбола мне уже не постичь.
   
Юлиан тоже отложил свою часть газеты.
   
– А как там у вас вообще? Иногда доходят слухи, что Соединённые Штаты больше не соединённые, потом опять оказывается, что слухи преувеличены…
   
Маркус вздохнул.
   
– К сожалению, не преувеличены. Доллар везде пока един. И у нас пока есть президент. Но он сидит главным образом между всеми стульями. Не считая того, что…
   
Он выглянул в окно. Всё чаще можно было видеть ряды вестерманов. Пролетали как раз над картиной, столь типичной для последнего времени, но которую ему ещё не приходилось видеть из такой перспективы: машина у заправки крестьянского хозяйства, которое продаёт горючее на свой страх и риск. Двое мужчин болтают между собой, а бак наполняется.
   
– Там, где я живу, сейчас de facto государство с названием Норсуэст Пацифик. Оно охватывает старый Орегон, Вашингтон – штат, не город – и Северную Калифорнию. Нам пока лучше, чем всем остальным, но у нас большие проблемы с беженцами с юга. И на побережье – с пиратами из Азии; это становится всё драматичнее.
   
Юлиан серьёзно посмотрел на него.
   
– А юг – это…
   
– Сначала юго-запад – Южная Калифорния, Аризона, Нью-Мексико, Невада, Юта, Колорадо. Сейчас почти безлюдная земля. Земледелия почти никакого, следовательно, недостаток горючего. И это там, где без кондиционеров и искусственного водоснабжения погибнешь. Не говоря уже о нарастающих конфликтах с Мексикой. Это щекотливая тема с тех пор, как штаты Новой Англии отказались поставлять средства для военной охраны этой границы. А потом юго-восток, теперь это Божий штат. Женщины обязаны носить платки, кто говорит об эволюции, того сажают в тюрьму, а воскресная месса – обязанность. Так говорят, во всяком случае. И Высокогорные Равнины, поставщики горючего, которые, невзирая на это, приходят во все большее запустение. Штаты Северной Монтаны, где выжить могут только звероловы да овцеводы. И так далее. Но по северному маршруту страну пока что можно пересечь на поезде беспрепятственно.
   
Юлиан тяжело вздохнул.
   
– Похоже на то, что мы здесь не так уж и плохо живём.
   
– Да, живёте неплохо.
   
– Тогда почему ты остался там?
   
Маркус задумчиво оглядел его.
   
– Это трудно объяснить. Потому что когда-то в моей жизни была непреодолимая тяга туда. Потому что я чувствовал себя там на своём месте. – Он вспомнил горы и побережье Тихого океана, бескрайние дали и запахи лета и добавил: – И потому что мне там нравится, несмотря ни на что.
   
– Мы-то надеялись, что твоя жена приедет с тобой. Мы бы хоть наконец с ней познакомились.
   
Маркус взял свою чашку, допил последний глоток остывшего кофе.
   
– Мы так и планировали. Но потом что-то помешало. Ссора, как всегда. Глупая, жестокая, обидная ссора…
   
Его брак относился к разряду того, о чём он говорил: «несмотря ни на что». Что-то у них с Эми-Ли сложилось совсем не так, как они себе представляли.
   
Поездка вниз по долине Рейна была волнующе прекрасной. Лодки, плывущие по реке, старинные замки, склоны с виноградниками… Слишком уж быстро они добрались до Кобленца, где дирижабль закрепился на остановке Эренбрайтштайн и где их встречала семья Юлиана.
   
– Это Майя, моя жена. Это Эрвин, наш младший, а это Мейнхард. Наша старшая, Эрмина, к сожалению, в отъезде в Авиньоне, по школьному обмену.
   
Маркус кивнул.
   
– Это, конечно, важнее, чем старый дядюшка, которого она всё равно не знает.
   
Оба мальчика с любопытством разглядывали дядю из Америки. Эрвину было лет тринадцать, Мейнхарду пятнадцать. Жена Юлиана Майя была худенькой неприметной женщиной, но это только на первый взгляд, пока ты не попадал под прицел её небесно-голубых глаз. Она безбоязненно расспрашивала его, вытягивала из него всё то, о чём Юлиан не посмел спросить.
   
Да, рассказывал Маркус, они всё ещё живут в Crooked River Pass. Дети – замечательные парни, оба, а старшая, соответственно, самая красивая в мире девушка. Замужем, естественно. Только с внуками пока что-то не получается.
   
Через некоторое время осмелели и мальчики.
   
– А какая у тебя вообще профессия? – спросил Эрвин.
   
Маркус улыбнулся.
   
– Я руковожу институтом, который спасает от забвения старые методы и технологии. Если ты хочешь знать, как производят целлофан, можешь спросить у нас. Если ты находишь старую машину, то мы наверняка сможем её починить. И если тебе попадётся в руки дискета или флэшка, мы, пожалуй, сможем прочитать, что на ней записано.
   
– А что такое флэшка?
   
– Это он тебе расскажет после ужина, – окоротил его Юлиан.
   
И потом они въехали в очаровательный старый переулок, и их небольшой дом изнутри оказался просторнее, чем казался снаружи. Вкусно пахло жареным мясом и пряностями. В столовой Маркус увидел, что стол в его честь сервирован хорошей посудой.
   
Пластиковой.
   
Он невольно засмеялся.
   
– Ах ты, Боже мой.
   
– О, я совсем забыла, – Майя залилась краской. – Моя мама тоже всегда смеётся. Вы же такую посуду раньше всегда выбрасывали, да?
   
Маркус взял в руки тарелку, лёгкую и белоснежную.
   
– Ну-ну. Эта всё-таки стабильнее, чем одноразовая посуда в те времена. Но всё равно пластик…
   
– Но пластик – это же здорово! – воскликнул Эрвин. – Мне на день рождения подарили шариковую ручку, вся из пластика! – Он оглянулся на своего отца, ища поддержки. – Пластик ведь делают из нефти, да?
   
– Да, – подтвердил Юлиан.
   
Наконец и Мейнхард открыл рот.
   
– А папа рассказывает, что раньше нефть просто сжигали. Это правда?
   
Маркус заглянул в его глаза, которые знали совсем другой мир, чем тот, в котором рос он сам. В теперешнем мире все ещё находили нефть, но она была драгоценнее золота.
   
– Да, – подтвердил он. – Мы её просто сжигали. Мы бы и последнюю каплю пустили в расход, если бы кое-что не помешало.
   
Майя сказала, что с едой придётся немного подождать, и Юлиан повёл Маркуса в свою рабочую комнату в мансарде. Там пахло табаком, и самодельные полки из морёного дерева прогибались под тяжестью книг.
   
– Помнишь? – он вытянул одну папку и достал из неё пожелтевшие ксерокопии. – Это ты мне когда-то прислал.
   
Маркус оторвался от кожаных корешков книг – многие из них имели русские названия – и глянул на листы.
   
– Ты их сохранил? – То были копии нескольких страниц из записных книжек Блока. Много лет назад он отправил их Юлиану по почте, выполняя обещание, данное ему когда-то по телефону: показать ему документы, если он когда-нибудь найдёт их.
   
Юлиан сел на свой стул, обитый зелёной кожей, и принялся набивать трубку.
   
– Не только сохранил, – сказал он. – Я их изучил.
   
– Изучил? – Маркус разглядывал эти бессмысленные таблицы, имеющие такой основательный вид. – Что тут изучать? Блок умер в помрачении рассудка. Всё это было чистой фантазией.
   
– Это не так, – возразил Юлиан.
   
– То есть?
   
– Ты ведь раньше имел дело с анализом данных, не так ли? «Data mining» это называлось, если я не ошибаюсь. – Его английское произношение резало слух.
   
Маркус кивнул.
   
– Да. Но я всего лишь продавал соответствующие программы. В методе, который за этим стоял, я ничего не смыслю.
   
– Тем не менее. – Юлиан чиркнул спичкой и неторопливо поджег табак в своей трубке. – Дело в том, что основополагающие математические методы за последние тридцать лет ушли далеко вперед. У меня в институте мы как раз этим и занимаемся. Распознавание образов, автоматическая классификация и тому подобное, – добавил он, попыхивая трубкой.
   
– Распознавание образов, – повторил Маркус, полный предчувствий. – Дай-ка я отгадаю. Ты обнаружил в этой таблице образ.
   
– Безупречно отличающийся от произвольно возникающих текстов. – Он выпустил к потолку кольцо дыма. – Эта история завораживает меня с тех пор, как я впервые о ней услышал. Знаешь ли ты, что скважина Блока в Штейре все еще даёт нефть? Я там был. Это правда. – Юлиан достал из папки фотографии и протянул ему. На снимке была буровая вышка, одиноко маячившая посреди холмистого ландшафта, огороженная и окружённая скудным кустарником.
   
– Нет, я этого не знал, – признался Маркус.
   
– Производительность этой скважины не уменьшилась за прошедшие более чем сорок лет. Но самое удивительное, – сказал Юлиан и с наслаждением затянулся своей трубкой, – что никто не знает, откуда эта нефть берётся.
   
– В этих местах Австрии нефть добывали и сто лет назад. – Маркус пытался припомнить детали. – Нефть, должно быть, происходит из зоны молассы[52] или из венской мульды.[53]
   
– А вот и нет. Ни место, ни глубина скважины не позволяют сделать такой вывод. Кроме того, недавно проанализировали биохимический состав этой нефти. Она однозначно происходит не из известных резервуаров. – Юлиан подался вперёд. – Поэтому я хочу, чтобы ты прислал мне все документы полностью. Естественно, меня устроят и копии.
   
Так вот в чём заключалась великая задача! И вот когда ей пришло время!
   
Маркус рассматривал фотографии, несколько потрясённый. Ведь о нефтяном источнике Блока он только слышал, но никогда его не видел.
   
Он поневоле вспомнил обещание, которое дал когда-то Блоку.
   
Боже милосердный! Вот уж никак не ожидал, что окажется здесь перед такой дилеммой.
   
– Юлиан, – сказал он наконец, – я, честно говоря, не знаю, хорошая ли это идея, продолжать в этом направлении…
   
Ему самому не понравилось, как это прозвучало. Он говорил как старик! Как человек, который наконец устроил свою жизнь и больше не хочет, чтобы в ней что-то менялось.
   
– У Блока была одна мысль, которая тогда казалась мне очень убедительной, но сегодня она меня отпугивает.
   
– А именно?
   
– В ранней истории Земли были времена, когда содержание CO2 в атмосфере пятикратно превышало нынешнее. Куда девался весь этот углекислый газ? Или, лучше сказать, куда девался углерод этого газа? По теории Блока выходило, что он ушёл в глубокие слои земли благодаря процессу бактериального разложения и там превратился в нефть и уголь. – Маркус потирал грудь, вдруг ощутив в ней тревожное стеснение. – Если это верно, то это означает, что где-то ещё залегает достаточно угля и нефти, чтобы упятерить содержание CO2 в атмосфере. Ты представляешь, что это может значить? Это был бы не только смертельный удар по земному климату. Это был бы конец человечества. Мы бы тем самым создали мир, в котором больше не смогли бы жить.
   
В этот момент на потолочной балке зазвонил латунный колокольчик, от которого по стене отходил тонкий провод, исчезая в полу.
   
– Пора к столу, – улыбнулся Юлиан. Он погасил свою трубку. – Знаешь, я не собираюсь ввязываться в нефтяной бизнес. Меня привлекает чисто математическая задача.
   
– Да, – сказал Маркус. – Но это всегда так и начинается. С чего-то малого и безобидного…
  
  
   
    
Слово благодарности
   
   
Я хочу поблагодарить: доктора Габриеля Фрама из Кёльнского университета, а также финансового консультанта Андрэ Купце за подробные разъяснения в деле банковских инвестиций.
   
Моего старого друга Макса Гаппа за существенные разъяснения в вопросах сельского хозяйства.
   
Мою коллегу Кве Ду Лю за её советы на тему китайских имён.
   
Олафа Шильгена из фирмы «AUDI» за введение в нынешнее состояние нанотехнологических методов производства.
   
Майка Шёнефельда за закулисную информацию по вопросам экономики и организации производства.
   
И, как всегда, моего коллегу Тимоти Шталя за надёжные подсказки в части повседневной жизни в США.
   
Как водится, никто из этих людей не несёт ответственности за то, что я сделал из их подсказок. Все ошибки – на моей совести.