1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 
– разгромить группировку противника в районе Котбуса и южнее Берлина; 
    
– изолировать главные силы группы армий «Центр» от берлинской группировки и этим обеспечить с юга удар 1-го Белорусского фронта; 
    
– за 10–12 дней, не позже, выйти на рубеж Беелитц–Виттенберг и далее по реке Эльбе до Дрездена; 
    
– главный удар фронта нанести в направлении на Шпремберг; 
    
– 3-ю и 4-ю гвардейские танковые армии ввести после прорыва в направлении главного удара. 
    
В связи с тем, что 2-й Белорусский фронт все еще вел напряженные боевые действия против немецких войск в районах юго-восточнее Данцига и севернее Гдыни, Ставка Верховного Главнокомандования приняла решение начать перегруппировку основных сил этого фронта на Одер, сменив не позднее 15–18 апреля на участке Кольберг–Шведт 1-ю армию Войска Польского и 61-ю армию 1-го Белорусского фронта. Для окончательной ликвидации вражеской группировки в районах Данцига и Гдыни было приказано оставить там часть сил фронта К. К. Рокоссовского. 
    
Во время обсуждения в Ставке общего плана предстоящих действий на берлинском направлении в основном были определены цели и задачи 2-го Белорусского фронта. 
    
Так как 2-й Белорусский фронт операцию начинал на четверо суток позже, маршал К. К. Рокоссовский не был вызван в Ставку для обсуждения Берлинской операции. 
    
Выходило, что 1-й Белорусский фронт должен был в первые, наиболее напряженные дни наступать с открытым правым флангом, без оперативно-тактического взаимодействия с войсками 2-го Белорусского фронта. 
    
Мы серьезно учитывали не только вынужденное запоздание 2-го Белорусского фронта с началом наступления, но и те трудности, с которыми он неизбежно встретится в процессе форсирования Одера в его нижнем течении. Там река имеет два значительных русла – Ост- и Вест-Одер шириной 150–250 метров и глубиной до 10 метров. По нашим расчетам, 2-й Белорусский фронт сможет достаточно быстро форсировать оба русла реки и создать необходимый плацдарм, но не раньше как за двое-трое суток. Следовательно, его реальное воздействие на противника севернее Берлина начнет сказываться где-то 23–24 апреля, то есть тогда, когда 1-й Белорусский фронт должен будет уже штурмовать Берлин. 
    
Конечно, было бы лучше подождать пять-шесть суток и начать Берлинскую операцию одновременно тремя фронтами, но, как я уже говорил выше, учитывая сложившуюся военно-политическую обстановку, Ставка не могла откладывать операцию на более позднее время. 
    
Времени до 16 апреля у нас оставалось мало, а мероприятий, которые надо было срочно провести, очень много. Нужно было организовать перегруппировку войск, подвезти войскам огромный запас материальных средств, осуществить большую всестороннюю оперативно-тактическую и специальную подготовку фронта для такой исключительно важной и необычной операции, как взятие Берлина. 
    
В течение всей войны мне пришлось быть непосредственным участником многих крупных и важных наступательных операций, но предстоящая битва за Берлин была особой, ни с чем не сравнимой операцией. Войскам фронта нужно было прорывать сплошную эшелонированную зону мощных оборонительных рубежей, начиная от самого Одера и кончая сильно укрепленным Берлином. Предстояло разгромить на подступах к Берлину крупнейшую группировку немецко-фашистских войск и взять столицу фашистской. Германии, за которую враг наверняка будет драться смертным боем. 
    
Размышляя о предстоящей операции, я не раз возвращался к величайшей битве под Москвой, когда мощные вражеские полчища, сосредоточившись на подступах к столице, наносили сильные удары по оборонявшимся советским войскам. Еще и еще раз перебирал в памяти отдельные эпизоды, анализировал ошибки и промахи сражавшихся сторон. Хотелось до деталей учесть опыт этого сложного сражения, чтобы все лучшее использовать для проведения предстоящей операции и постараться не допустить прошлых ошибок. 
    
Берлинской операцией заканчивали свой победный путь героические советские войска, прошедшие с боями тысячекилометровые расстояния, умудренные опытом крупнейших сражений, закаленные в ожесточенных боях. Они горели желанием быстрее добить врага и закончить войну. 
    
Вечером 1 апреля я позвонил из Москвы начальнику штаба фронта генерал-полковнику М. С. Малинину и сказал ему: 
    
– Все утверждено без особых изменений. Времени у нас мало. Принимайте меры. Вылетаю завтра. 
    
Этих лаконичных указаний для Михаила Сергеевича было достаточно, чтобы немедленно начать проведение всех запланированных мероприятий по подготовке операции. 
    
В ходе войны нам вообще еще не приходилось брать такие крупные, сильно укрепленные города, как Берлин. Его общая площадь была равна почти 900 квадратным километрам. Метро и широко развитые подземные сооружения давали возможность вражеским войскам осуществлять широкий скрытый маневр. Сам город и его пригороды были тщательно подготовлены к упорной обороне. Каждая улица, площадь, переулок, дом, канал и мосты являлись составными элементами общей обороны города. 
    
Наша разведывательная авиация шесть раз производила съемку Берлина, всех подступов к нему и оборонительных полос. По результатам съемок, трофейным документам и опросам пленных составлялись подробные схемы, планы, карты, которыми снабжались все войска и командно-штабные инстанции до рот включительно. 
    
Инженерные части изготовили точный макет города с его пригородами, который был использован при изучении вопросов, связанных с организацией наступления, общего штурма Берлина и боев в центре города. 
    
С 5 по 7 апреля очень активно, творчески прошли совещания и командная игра на картах и макете Берлина. Участниками этой игры были командармы, начальники штабов армий, члены Военных советов армий, начальник политуправления фронта, командующие артиллерией армий и фронта, командиры всех корпусов и начальники родов войск фронта. Здесь же присутствовал и начальник тыла фронта, тщательно изучавший вопросы материального обеспечения операции. С 8 по 14 апреля в развитие фронтовой игры проводились более детальные игры и занятия в армиях, корпусах, дивизиях и частях всех родов войск. 
    
Ввиду чрезмерно большой протяженности тыловых коммуникаций фронта, а также расхода значительных материальных запасов на Восточно-Померанскую операцию к началу Берлинской операции еще не были созданы необходимые запасы. Нужны были действительно героические усилия работников тыла фронта и армий. И они оказались на высоте положения. 
    
Готовя операцию, все мы думали над тем, что еще предпринять, чтобы больше ошеломить и подавить противника. Так родилась идея ночной атаки с применением прожекторов. 
    
Решено было обрушить наш удар за два часа до рассвета. Сто сорок зенитных прожекторов должны были внезапно осветить позиции противника и объекты атаки. Во время подготовки операции ее участникам была показана эффективность действия прожекторов. Все единодушно высказались за их применение. 
    
Во время военной фронтовой игры, в процессе проигрыша прорыва тактической обороны противника на Одере, серьезному обсуждению подвергся вопрос о применении танковых армий. 
    
Учитывая наличие сильной тактической обороны на Зееловских высотах, было решено ввести в сражение танковые армии только после захвата этих высот. 
    
Мы, естественно, не строили своих расчетов на том, что с прорывом тактической обороны наши танковые армии вырвутся на оперативный простор, как это имело место, например, в предыдущих Висло-Одерской, Восточно-Померанской и других операциях. В этих операциях танковые армии уходили на значительное расстояние вперед и своими действиями создавали все условия для стремительного продвижения общевойсковых армий. 
    
В ходе Висло-Одерской операции, например, были моменты, когда 2-я гвардейская танковая армия отрывалась от общевойсковых армий на расстояние до 70 километров. Здесь же этого не предвиделось, так как расстояние до Берлина по прямой линии вообще не превышало 60–80 километров. 
    
Поэтому имелось в виду следующее. Если сила удара первого эшелона фронта окажется недостаточной для быстрого преодоления тактической обороны противника и возникнут опасения, что наступление задержится, тогда ввести обе танковые армии для взлома обороны. Это усилит удар общевойсковых армий и поможет завершению прорыва тактической обороны противника в районе реки Одер и Зееловских высот. 
    
Директивой Ставки предусматривалось как 1-ю, так и 2-ю гвардейские танковые армии ввести в сражение для удара по Берлину с северо-востока и для обхода его с севера. Однако во время проигрыша операции у меня и руководящего состава штаба фронта возникли серьезные опасения за успешный прорыв обороны противника на главном направлении фронта, особенно в районе сильно укрепленных Зееловских высот, находившихся в 12 километрах от переднего края немецкой обороны. 
    
А так как сосед справа, 2-й Белорусский фронт, начинал наступление на четверо суток позже нас, всякая задержка с прорывом обороны противника могла создать для фронта очень невыгодную оперативную обстановку. Чтобы гарантировать фронт от всяких случайностей, мы приняли решение поставить 1-ю гвардейскую танковую армию генерала М. Е. Катукова в исходное положение за 8-й гвардейской армией В. И. Чуйкова, с тем чтобы в случае необходимости немедленно ввести ее в дело в полосе 8-й гвардейской армии. 
    
Взяв на себя ответственность за изменение задачи, изложенной в директиве Ставки, я все же посчитал своим долгом доложить об этом Верховному Главнокомандующему. 
    
Выслушав мои доводы, И. В. Сталин сказал: 
    
– Действуйте, как считаете нужным, вам на месте виднее. 
    
Что же происходило в это время у противника? 
    
Битва за Берлин планировалась немецким верховным командованием как решающая битва на Восточном фронте. Пытаясь воодушевить свои войска, Гитлер в воззвании от 14 апреля писал:
    
     
«Мы предвидели этот удар и противопоставили ему сильный фронт. Противника встречает колоссальная сила артиллерии. Наши потери в пехоте пополняются бесчисленным количеством новых соединений, сводных формирований и частями фольксштурма, которые укрепляют фронт. Берлин останется немецким…»
    
    
Оборона основных стратегических направлений на Восточном фронте осуществлялась тремя группами немецких армий. Группа армий «Висла», оборонявшаяся по Одеру, прикрывала подступы к Берлину с северо-востока и востока. Южнее действовала центральная группа армий, оборонявшая Саксонию и подступы к промышленным районам Чехословакии с северо-востока. Южная группа армий прикрывала Австрию и юго-восточные подступы к Чехословакии. 
    
Группа армий «Висла» первоначально готовилась нанести контрудар войскам 1-го Белорусского фронта. Однако после ее разгрома и потери померанского плацдарма оставшиеся войска отошли за Одер и приступили к усиленной подготовке обороны берлинского направления. Для усиления группы армий «Висла» немецкое командование продолжало спешно формировать новые части и соединения, преимущественно эсэсовские. Так, только в одном учебном лагере в районе Дебериц для этой группы армий за короткий срок было сформировано три дивизии. 
    
Оборону непосредственных подступов к Берлину первоначально возглавил Гиммлер, и все руководящие посты здесь были переданы эсэсовским генералам. Этим гитлеровское командование подчеркивало особую ответственность момента. За март–апрель 1945 года на берлинское направление было переброшено с различных направлений девять дивизий. 
    
– Для того чтобы обеспечить необходимое пополнение частей Восточного фронта к началу предстоящего решительного наступления русских, – показал на допросе во время Нюрнбергского процесса бывший начальник штаба оперативного руководства ставки немецкого верховного командования генерал-полковник Йодль, – нам пришлось расформировать всю резервную армию, то есть все пехотные, танковые, артиллерийские и специальные запасные части, военные училища и военно-учебные заведения и бросить их личный состав на пополнение войск[166]. 
    
Немецкое командование разработало детальный план обороны берлинского направления. Оно надеялось на успех оборонительного сражения на реке Одер, представлявшей собой стратегическое предполье Берлина. В этих целях были осуществлены следующие мероприятия. 
    
Прикрывавшая город 9-я армия генерала Буссе усиливалась людским составом и техникой. В ее тылу формировались новые дивизии и бригады. Укомплектованность соединений первой линии доводилась почти до штатной численности. Особое внимание уделялось сосредоточению и использованию в обороне танков и штурмовой артиллерии. 
    
От Одера до Берлина создавалась сплошная система оборонительных сооружений, состоявшая из ряда непрерывных рубежей, по нескольку линий окопов. Главная оборонительная полоса имела до пяти сплошных линий траншей. Противник использовал ряд естественных рубежей: озера, реки, каналы, овраги. Все населенные пункты были приспособлены к круговой обороне. 
    
В районе северо-восточнее Берлина формировалась армейская группа Штейнера, которая должна была нанести удар во фланг войскам 1-го Белорусского фронта. Сюда же перебрасывались отборные части морской пехоты. 
    
Кроме того, проводились «специальные мероприятия» по обороне Берлина. Город делился по окружности на восемь секторов обороны. Кроме них имелся еще особый, девятый сектор, охватывавший центр Берлина, где находились правительственные здания, имперская канцелярия и рейхстаг. 
    
На непосредственных подступах к городу создавались три рубежа обороны: внешняя заградительная зона, внешний оборонительный обвод и внутренний оборонительный обвод. Для этих рубежей использовались населенные пункты, естественные рубежи, а также искусственные сооружения. На улицах города строились тяжелые баррикады, противотанковые заграждения, завалы, возводились бетонированные сооружения. Окна домов укреплялись и превращались в бойницы. 
    
Был создан штаб обороны Берлина, который предупредил население, что необходимо готовиться к ожесточенным уличным боям, к боям в домах, что борьба будет вестись на земле, в воздухе и под землей. Рекомендовалось использовать метро, подземную канализационную сеть, средства связи. В специальном приказе штаба обороны предлагалось жилые кварталы превратить в крепости. Каждая улица, площадь, каждый переулок, дом, канал, мост становились составными элементами общей обороны города. Созданные для ведения уличных боев двести батальонов фольксштурма проходили специальное обучение. 
    
Для усиления артиллерийской обороны подступов к Берлину и самого города привлекались все силы зенитной артиллерии. Свыше шестисот зенитных орудий крупного и среднего калибра были поставлены на противотанковую и противопехотную оборону города. Кроме того, в качестве огневых точек использовались даже танки, находившиеся на ремонте, но имевшие исправное артиллерийское вооружение. Их закапывали на перекрестках улиц, у железнодорожных мостов. Из членов союза фашистской молодежи «Гитлерюгенд» были сформированы танкоистребительные отряды. Их вооружали фаустпатронами. 
    
На оборонные работы в Берлине было привлечено свыше четырехсот тысяч человек. В городе сосредоточились отборные полицейские и эсэсовские части. Для обороны особого сектора были стянуты многие эсэсовские полки и отдельные батальоны, располагавшиеся в ближайших районах. Возглавил эти эсэсовские войска начальник личной охраны Гитлера Монке. 
    
Немецко-фашистское командование рассчитывало, что ему удастся заставить нас последовательно прогрызать рубеж за рубежом, затянуть сражение до предела, обессилить наши войска и остановить их на ближайших подступах. Они полагали поступить с нашими войсками так же, как советские войска поступили с немецкими на подступах к Москве. Но этим расчетам не суждено было сбыться. 
    
События, предшествовавшие Берлинской операции, развивались так, что скрыть от противника наши намерения было очень трудно. Для всякого, даже не посвященного в военное искусство человека, было ясно, что ключ к Берлину лежит на Одере и вслед за прорывом на этой реке немедленно последует удар непосредственно по Берлину. Немцы ожидали этого. 
    
Впоследствии на Нюрнбергском процессе генерал Йодль показал: 
    
– Для генерального штаба было понятно, что битва за Берлин будет решаться на Одере, поэтому основная масса войск 9-й армии, оборонявшая Берлин, была введена на передний край. Срочно формировавшиеся резервы предполагалось сосредоточить севернее Берлина, чтобы впоследствии нанести контрудар во фланг войскам маршала Жукова. 
    
Готовя наступление, мы полностью отдавали себе отчет в том, что немцы ожидают наш удар на Берлин. Поэтому командование фронта во всех деталях продумало, как организовать этот удар наиболее внезапно для противника. 
    
Мы решили навалиться на оборонявшиеся войска противника с такой силой, чтобы сразу ошеломить и потрясти их до основания, обрушив на них авиацию, танки, артиллерию и другие виды оружия. Но чтобы суметь в короткий срок скрытно сосредоточить в районе боевых действий всю эту многочисленную технику и средства, требовалась титаническая и, надо сказать, мастерская работа. 
    
Через всю Польшу двигалось множество эшелонов с артиллерийскими, минометными, танковыми частями. На вид это были совсем не военные эшелоны, на платформах перевозили лес и сено… Но как только эшелон прибывал на станцию разгрузки, маскировка быстро убиралась, с платформы сходили танки, орудия, тягачи и тут же отправлялись в укрытия. Пустые эшелоны возвращались на восток, а вместо них появлялись все новые и новые с боевой техникой. Так на пополнение фронта прибыло большое количество тяжелых орудий, минометов, артиллерийских тягачей и других материальных средств. 
    
29 марта, когда отгремели последние выстрелы в Померании, артиллерия и танки, соблюдая строжайшую маскировку, потянулись на юг. Все леса и рощи по восточному берегу Одера были забиты войсками. На берлинском направлении сосредоточивались десятки тысяч орудий и минометов разных калибров. Для каждого орудия надо было оборудовать огневую позицию, вырыть землянку для расчета, ровики для снарядов. 
    
Днем на плацдарме обычно было пустынно, а ночью он оживал. Тысячи солдат с лопатами, ломами, кирками бесшумно рыли землю. Работа усложнялась близостью подпочвенных весенних вод и начавшейся распутицей. Свыше миллиона восьмисот тысяч кубометров земли было выброшено в ночное время. А наутро никаких следов этой колоссальной работы нельзя было заметить. Все тщательно маскировалось. 
    
По многочисленным дорогам и вне дорог ночью тянулись огромные колонны танков, артиллерии, машин с боеприпасами, горючим и продовольствием. Одних артиллерийских выстрелов к началу операции требовалось сосредоточить 7147000. Чтобы обеспечить успех наступательных действий наших войск, нельзя было допустить никаких перебоев в снабжении. Характер операции требовал безостановочного продвижения боеприпасов с фронтовых складов к войскам, минуя промежуточные звенья: армейские и дивизионные склады. 
    
Железнодорожное полотно было перешито на русскую колею, и боеприпасы подвозились почти до самого Одера. Чтобы представить себе масштаб всех этих перевозок, достаточно сказать, что, если бы выстроить по прямой поезда с грузами, отправленными для этой операции, они растянулись бы более чем на 1200 километров. 
    
У нас была полная уверенность в том, что войска не будут испытывать недостатка в боеприпасах, горючем и продовольствии. И действительно, снабжение было организовано так, что, когда мы начинали штурм самого Берлина, боеприпасов оказалось почти столько же, сколько их было при выходе с плацдарма на Одере. За время наступления от Одера до Берлина они все время равномерно пополнялись. 
    
В целом проведенная работа по подготовке Берлинской операции была невиданной по своему размаху и напряжению. На сравнительно узком участке 1-го Белорусского фронта за короткое время было сосредоточено 77 стрелковых дивизий, 3155 танков и самоходных орудий, 14628 орудий и минометов и 1531 установка реактивной артиллерии. Мы были уверены в том, что с этими средствами и силами наши войска разгромят противника в самый короткий срок. 
    
Вся эта масса боевой техники, людей и материальных средств была переправлена через Одер. Потребовалось построить большое количество мостов и переправ, которые обеспечили бы не только переброску войск, но и дальнейшее их питание. Ширина Одера местами доходила до 380 метров, преобладающая глубина до 3-х метров. Начался весенний ледоход. Инженерно-строительные работы протекали в непосредственной близости от линии фронта под систематическим обстрелом артиллерии и минометов противника, при налетах его авиации. Однако к началу выхода соединений в исходные районы через Одер были построены 25 мостов и 40 паромных переправ. Район переправ прикрывался многослойным огнем зенитных орудий и патрулированием многих десятков истребителей. 
    
Начиная с первых чисел февраля противник на Одере действовал все время активно. В течение марта и первой половины апреля ни на один день не прекращалась напряженная борьба за наши плацдармы в районе Кюстрина. Помимо массированных ударов бомбардировочной авиации, для уничтожения мостов и паромных переправ вражеские войска применяли самолеты-снаряды и плавучие мины, но мосты продолжали существовать. Разрушения быстро восстанавливались. Тысячи километров телефонных проводов, зарытых в землю и подвешенных на шесты, были готовы к работе. 
    
На участке главного удара войск фронта артиллерийская плотность создавалась до 270 орудий калибром от 76 миллиметров и выше на один километр фронта прорыва. 
    
Одновременно с оперативно-тактической и материальной подготовкой операции Военными советами, политорганами и партийными организациями проводилась большая партийно-политическая работа по подготовке завершающей Берлинской операции. 
    
В эти дни мы отмечали 75-ю годовщину со дня рождения В. И. Ленина. Вся воспитательная работа с войсками была одухотворена именем вождя революции. Партийное сознание бойцов и офицеров в этот исторический период завершения войны было чрезвычайно высоко. Увеличилось количество вступающих в ряды Коммунистической партии. Мне довелось в середине апреля присутствовать на одном из партийных собраний в 416-й стрелковой дивизии 5-й ударной армии. 
    
Все выступавшие говорили о том, что каждый коммунист в предстоящей операции, особенно при штурме Берлина, должен личным примером увлекать за собой бойцов. С большим подъемом выступали не только коммунисты, но и беспартийные солдаты, заверившие партию в своей готовности быстрее покончить с фашизмом. 
    
Должен сказать доброе слово о члене Военного совета фронта генерал-лейтенанте Константине Федоровиче Телегине, который с большой творческой энергией направлял через политуправление фронта всю партийно-политическую работу в войсках. Он сумел лично побывать во многих частях и подразделениях, призывая бойцов и командиров к боевому подвигу во имя нашей Родины. 
    
Одновременно велась большая разъяснительная работа о лояльном отношении к мирному населению Германии, которое было жестоко обмануто гитлеровцами и теперь испытывало на себе все тяготы войны. Благодаря своевременным указаниям ЦК нашей партии и широкой разъяснительной работе нам удалось избежать нежелательных явлений, которые могли быть проявлены со стороны бойцов, семьи которых так сильно пострадали от зверств и насилия гитлеровцев. 
    
Как я уже говорил, разгром берлинской группировки и взятие Берлина должны были осуществляться 1-м Белорусским фронтом при содействии 1-го Украинского фронта. 
    
Между 1-м Белорусским и 1-м Украинским фронтами предусматривалось постоянное оперативное и тактическое взаимодействие, которое координировалось и корректировалось Ставкой. 
    
Как уже было сказано, главный удар войска 1-го Белорусского фронта наносили с кюстринского плацдарма. Армии правого крыла фронта (61-я, 1-я армия Войска Польского, 47-я армия, 9-й танковый и 7-й гвардейский кавалерийский корпуса) имели задачу наступать в обход Берлина с севера. С выходом в район Берлина большая часть этих сил должна была быстро выйти на Эльбу. 
    
В ходе операции Ставка уточнила взаимодействие группы войск правого крыла 1-го Белорусского фронта с 4-й танковой армией 1-го Украинского фронта, выходившей в район Потсдам–Ратенов–Бранденбург, с тем чтобы замкнуть оперативное окружение всей берлинской группировки противника. 
    
Чтобы не допустить отхода в Берлин 9-й армии противника после прорыва 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов на Одере и Нейсе, при планировании операции нами было решено нанести вспомогательный удар силами 69-й и 33-й армий из района Франкфурт-на-Одере (южнее железной дороги Франкфурт-Берлин) в общем направлении на Бонсдорф. 
    
Ставка приказала командующему 1-м Украинским фронтом нанести удар частью сил правого крыла фронта из района Котбус на Вендиш–Буххольц, с тем чтобы отсечь от Берлина войска 9-й армии и совместно с войсками левого крыла 1-го Белорусского фронта разгромить их. 
    
Ударами 69, 33, 3-й армий 1-го Белорусского фронта и 3-й гвардейской, 13-й, частью сил 3-й гвардейской танковой и 28-й армий 1-го Украинского фронта вся двухсоттысячная юго-восточная группировка немецких войск 9-й армии генерала Буссе была отсечена от Берлина и вскоре разгромлена. 
    
Следует подчеркнуть значительную роль 1-й гвардейской танковой армии 1-го Белорусского фронта, которая, выйдя на юго-восточную окраину Берлина, отрезала пути отхода 9-й армии в Берлин. Это облегчило дальнейшую борьбу в самом городе. 
    
Теперь я хотел бы в какой-то степени последовательно напомнить, как проходила историческая Берлинская операция. 
    
За два дня до начала нашего наступления была проведена разведка по всему фронту. 32 разведывательных отряда силой до усиленного стрелкового батальона в течение двух суток 14 и 15 апреля боем уточняли огневую систему обороны противника, его группировки, определяли сильные и наиболее уязвимые места оборонительной полосы. 
    
Эта силовая разведка имела и другую цель. Нам было выгодно заставить немцев подтянуть на передний край побольше живой силы и техники, чтобы при артподготовке наступления 16 апреля накрыть их огнем всей артиллерии и минометов фронта. Разведка 14 и 15 апреля сопровождалась мощным артиллерийским огнем. 
    
Противник принял эту разведку за начало нашего наступления. Достаточно сказать, что в результате действий наших разведывательных отрядов некоторые немецкие части были выбиты из первых позиций, а в отражении наступления разведывательных частей участвовала почти вся немецкая артиллерия. 
    
Произошло то, к чему мы стремились. Противник стал поспешно подтягивать на вторую позицию свои резервы. Однако наши войска прекратили продвижение вперед и закрепились на достигнутых рубежах. Это озадачило командование противника. Как потом выяснилось, кое-кто из немецких командующих посчитал наше наступление неудавшимся. 
    
За годы войны враг привык к тому, что артиллерийскую подготовку перед прорывом мы начинали обычно с утра, так как атака пехоты и танков лимитируется дневным светом. Поэтому он не ожидал ночной атаки. Этим мы и решили воспользоваться, осветив объекты атаки зенитными прожекторами. 
    
Глубокой ночью, за несколько часов до начала артиллерийской и авиационной подготовки, я отправился на наблюдательный пункт командующего 8-й гвардейской армией генерала В. И.Чуйкова. 
    
По дороге мне удалось встретиться со многими командирами общевойсковых и танковых соединений и командующим 1-й гвардейской танковой армией генералом М. Е. Катуковым и его начальником штаба генералом М. А. Шалиным. Все они бодрствовали и еще раз проверяли детали боевой готовности вверенных им войск. 
    
Меня обрадовала предусмотрительность генералов М. Е. Катукова и М. А. Шалина. Оказывается, они еще накануне утром послали своих командиров соединений, назначенных к действию в первом эшелоне танковой армии, на наблюдательные пункты командиров корпусов 8-й гвардейской армии, чтобы согласовать подробности взаимодействия и условия ввода в прорыв. 
    
От командующего 1-й гвардейской танковой армией я позвонил в штаб 2-й гвардейской танковой армии С. И. Богданову. В штабе его не оказалось, он был у командарма В. И. Кузнецова. К телефону подошел начальник штаба 2-й гвардейской танковой армии генерал А. И. Радзиевский. На мой вопрос, где командиры соединений, назначенные для действий в передовых эшелонах, А. И. Радзиевский ответил: 
    
– Впереди, в «хозяйствах» Василия Ивановича Кузнецова в связи с предстоящей работой. 
    
Можно было только радоваться за наших командиров-танкистов, так выросших за годы войны в оперативно-тактическом отношении. Невольно вспомнились первые месяцы войны, когда наши командные кадры из-за недостаточной подготовленности нередко оказывались в тяжелой обстановке и зачастую не находили выхода из нее. А сейчас? Да, с такими опытными кадрами любую задачу можно решить. 
    
С таким настроением прибыл я вместе с членом Военного совета К. Ф. Телегиным и командующим артиллерией фронта В. И. Казаковым на наблюдательный пункт командующего 8-й гвардейской армией В. И. Чуйкова. Здесь уже находились член Военного совета армии А. М. Пронин, начальник штаба армии Белявский, командующий артиллерией Пожарский и другие армейские генералы и старшие офицеры. 
    
Было 3 часа ночи по московскому времени. Во всех частях шла последняя проверка боевой готовности к началу действий. Все происходило деловито, спокойно и в то же время без излишней самоуверенности и недооценки противника. Чувствовалось, что армия готовится драться по-настоящему, как и полагается сражаться с сильным и опытным врагом. 
    
Член Военного совета А. М. Пронин рассказал о большом подъеме в войсках и их желании скорее прорваться к Берлину. 
    
Через полтора часа была полностью закончена проверка. Артподготовку назначили на пять часов утра по московскому времени. Часовые стрелки как никогда медленно двигались по кругу. Чтобы заполнить как-то оставшиеся минуты, мы решили выпить горячего крепкого чаю, который тут же, в землянке, приготовила нам девушка. Помнится, ее почему-то звали нерусским именем Марго. Пили чай молча, каждый был занят своими мыслями. 
    
Ровно за три минуты до начала артподготовки все мы вышли из землянки и заняли свои места на наблюдательном пункте, который с особым старанием был подготовлен начальником инженерных войск 8-й армии. 
    
Отсюда днем просматривалась вся приодерская местность. Сейчас здесь стоял предутренний туман. Я взглянул на часы: было ровно пять утра. 
    
И тотчас же от выстрелов многих тысяч орудий, минометов и наших легендарных «катюш» ярко озарилась вся местность, а вслед за этим раздался потрясающей силы грохот выстрелов и разрывов снарядов, мин и авиационных бомб. В воздухе нарастал несмолкаемый гул бомбардировщиков. 
    
Со стороны противника в первые секунды протрещало несколько пулеметных очередей, а затем все стихло. Казалось, на стороне врага не осталось живого существа. В течение 30-минутного мощного артиллерийского огня противник не сделал ни одного выстрела. Это свидетельствовало о его полной подавленности и расстройстве системы обороны. Поэтому было решено сократить время артподготовки и немедленно начать общую атаку. 
    
В воздух взвились тысячи разноцветных ракет. По этому сигналу вспыхнули 140 прожекторов, расположенных через каждые 200 метров. Более 100 миллиардов свечей освещали поле боя, ослепляя противника и выхватывая из темноты объекты атаки для наших танков и пехоты. Это была картина огромной впечатляющей силы, и, пожалуй, за всю свою жизнь я не помню равного ощущения. Артиллерия еще больше усилила огонь, пехота и танки дружно бросились вперед, их атака сопровождалась двойным мощным огневым валом. К рассвету наши войска преодолели первую позицию и начали атаку второй позиции. 
    
Противник, имевший в районе Берлина большое количество самолетов, не смог ночью эффективно использовать свою авиацию, а утром наши атакующие эшелоны находились так близко от войск противника, что их летчики не в состоянии были бомбить наши передовые части, не рискуя ударить по своим. 
    
Гитлеровские войска были буквально подавлены морем огня и металла. Непроницаемая стена пыли и дыма висела в воздухе, и местами даже мощные лучи зенитных прожекторов не могли ее пробить, но это никого не смущало. 
    
Наша авиация шла над полем боя волнами. Ночью несколько сот бомбардировщиков ударили по дальним целям, куда не доставала артиллерия. Другие бомбардировщики взаимодействовали с войсками утром и днем. В течение первых суток сражения было проведено свыше 6550 самолето-вылетов. 
    
На первый день было запланировано только для одной артиллерии миллион сто девяносто семь тысяч выстрелов, фактически было произведено миллион двести тридцать шесть тысяч выстрелов. 2450 вагонов снарядов, то есть почти 98 тысяч тонн металла, обрушилось на голову врага. Оборона противника уничтожалась и подавлялась на глубину до 8 километров, а отдельные узлы сопротивления – на глубину до 10–12 километров. 
    
Вот как рассказал впоследствии об этом дне командир 56-го танкового корпуса немецкий генерал артиллерии Вейдлинг на допросе в штабе фронта: 
    
– 16 апреля в первые же часы наступления русские прорвались на правом фланге 101-го армейского корпуса на участке дивизии «Берлин», создав этим самым угрозу для левого фланга 56-го танкового корпуса. Во второй половине дня русские танки прорвались на участке 303-й пехотной дивизии, входившей в состав 11-го танкового корпуса СС, и создали угрозу нанесения ударов с фланга по частям дивизии «Мюнхеберг». Одновременно русские оказывали сильное давление с фронта на участке моего корпуса. В ночь на 17 апреля части моего корпуса, неся большие потери, были вынуждены отойти на высоты восточнее Зеелов… 
    
Утром 16 апреля на всех участках фронта советские войска успешно продвигались вперед. Однако противник, придя в себя, начал оказывать противодействие со стороны Зееловских высот своей артиллерией, минометами, а со стороны Берлина появились группы бомбардировщиков. И чем дальше продвигались наши войска к Зееловским высотам, тем сильнее нарастало сопротивление врага. 
    
Зееловские высоты господствовали над окружающей местностью, имели крутые скаты и являлись во всех отношениях серьезным препятствием на пути к Берлину. Сплошной стеной стояли они перед нашими войсками, закрыв собой плато, на котором должно было развернуться сражение на ближних подступах к Берлину. 
    
Именно здесь, у подножия этих высот, немцы рассчитывали остановить наши войска. Здесь они сосредоточили наибольшее количество сил и средств. 
    
Зееловские высоты ограничивали не только действия наших танков, но являлись и серьезным препятствием для артиллерии. Они закрывали глубину обороны противника, делали невозможным наблюдение ее с земли с нашей стороны. Артиллеристам приходилось преодолевать эти трудности усилением огня и зачастую стрелять по площадям. 
    
Для противника удержание этого важнейшего рубежа имело еще и моральное значение. Ведь за ним лежал Берлин! Гитлеровская пропаганда всячески подчеркивала решающее значение и непреодолимость Зееловских высот, называя их то «замком Берлина», то «непреодолимой крепостью». 
    
К 13 часам я отчетливо понял, что огневая система обороны противника здесь в основном уцелела и в том боевом построении, в котором мы начали атаку и ведем наступление, нам Зееловских высот не взять. 
    
Для того чтобы усилить удар атакующих войск и наверняка прорвать оборону, мы решили, посоветовавшись с командармами, ввести в дело дополнительно обе танковые армии генералов М. Е. Катукова и С. И. Богданова. В 14 часов 30 минут я уже видел со своего наблюдательного пункта движение первых эшелонов 1-й гвардейской танковой армии. 
    
В 15 часов я позвонил в Ставку и доложил, что первая и вторая позиции обороны противника нами прорваны, войска фронта продвинулись вперед до шести километров, но встретили серьезное сопротивление у рубежа Зееловских высот, где, видимо, в основном уцелела оборона противника. Для усиления удара общевойсковых армий я ввел в сражение обе танковые армии. Считаю, что завтра к исходу дня мы прорвем оборону противника. 
    
И. В. Сталин внимательно выслушал и сказал: 
    
– Выходит, вы недооценили врага на берлинском направлении. Я считал, что вы уже на подходе к Берлину, а вы все еще на Зееловских высотах. У Конева дела начались успешнее. Не изменить ли границы между фронтами и не повернуть ли главные силы Конева и Рокоссовского на Берлин. 
    
– У Конева оборона противника оказалась слабой, – продолжал И. В. Сталин. – Он без труда форсировал реку Нейсе и продвигается вперед без особого сопротивления. Поддержите удар своих танковых армий бомбардировочной авиацией. Вечером позвоните, как у вас сложатся дела. 
    
Вечером я вновь доложил Верховному о затруднениях на подступах к Зееловским высотам и сказал, что раньше завтрашнего дня этот рубеж взять не удастся. 
    
На этот раз И. В. Сталин говорил со мной не так спокойно, как днем. 
    
– Вы напрасно ввели в дело 1-ю гвардейскую танковую армию на участке 8-й гвардейской армии, а не там, где требовала Ставка, – сказал он резко и добавил: 
    
– Есть ли у вас уверенность, что завтра возьмете зееловский рубеж? 
    
Стараясь быть спокойным, я ответил: 
    
– Завтра, 17 апреля, к исходу дня оборона на зееловском рубеже будет прорвана. Считаю, что, чем больше противник будет бросать своих войск навстречу нашим войскам здесь, тем легче и быстрее мы возьмем затем Берлин, так как войска противника легче разбить в открытом поле, чем в укрепленном городе. 
    
– Мы думаем приказать Коневу двинуть танковые армии Рыбалко и Лелюшенко на Берлин с юга, а Рокоссовскому ускорить форсирование и тоже ударить в обход Берлина с севера, – сказал И. В. Сталин. 
    
Я ответил: 
    
– Танковые армии Конева имеют полную возможность быстро продвигаться, и их следует направить на Берлин, а Рокоссовский не сможет начать наступление ранее 23 апреля, так как задержится с форсированием Одера. 
    
– До свидания, – довольно сухо сказал И. В. Сталин и вместо ответа положил трубку. 
    
Настроение у меня было неважным. Но я знал И. В. Сталина: даже когда не ладились мелочи, он очень раздражался. 
    
Вскоре начальник штаба фронта М. С. Малинин сказал мне, что получена директива Ставки 1-му Украинскому и 2-му Белорусскому фронтам. В ней значилось: И. С. Коневу – наступать 3-й гвардейской танковой армией через Цоссен на Берлин с юга, 4-й гвардейской танковой армии выйти в район Потсдама, а К. К. Рокоссовскому ускорить форсирование Одера и частью сил наступать в обход Берлина с севера. 
    
Чтобы не расстраивать начштаба фронта, а он, надо сказать, был весьма чувствителен к подобным явлениям со стороны высших инстанций, я сказал, что мне это все было известно еще вчера из разговора с И. В. Сталиным. 
    
С раннего утра 17 апреля на всех участках фронта разгорелись ожесточенные сражения. Враг отчаянно сопротивлялся. Однако к вечеру, не выдержав удара танковых армий, введенных накануне, которые во взаимодействии с общевойсковыми армиями пробили на ряде участков оборону на Зееловских высотах, противник начал отступать. Утром 18 апреля Зееловские высоты были взяты. 
    
Прорвав оборону зееловского рубежа, мы получили возможность ввести в сражение все танковые соединения уже на широком фронте. 
    
Однако и 18 апреля противник все еще пытался остановить продвижение наших войск, бросая навстречу им все свои наличные резервы и даже части, снятые с обороны Берлина. Только 19 апреля, понеся большие потери, немцы не выдержали мощного напора наших танковых и общевойсковых армий и стали отходить на внешний обвод Берлинского района обороны. За эти три дня И. В. Сталин мне не звонил. Не звонил и я ему. 
    
Несколькими днями позже М. С. Малинин доложил мне, что получено указание Ставки об отмене директивы К. К. Рокоссовскому, предписывавшей 2-му Белорусскому фронту наступать в обход Берлина с севера. 
    
Есть такая пословица: «Поспешишь – людей насмешишь». Так получилось и с этой директивой Ставки. 
    
Было ясно, что войска 2-го Белорусского фронта, форсируя сложнейшую водную систему на Одере и, преодолевая там оборону немцев, не смогут раньше 23 апреля двинуться всеми силами в наступление. Как же можно было в этих условиях ставить задачу К. К. Рокоссовскому не позже 22-го числа развивать наступление в обход Берлина с севера? 
    
Как показал действительный ход событий, развивать наступление главными силами 2-й Белорусский фронт мог не раньше 24 апреля, тогда, когда в Берлине уже шли уличные бои, а правофланговая группировка войск 1-го Белорусского фронта к этому времени уже обошла город с севера и северо-запада. 
    
В ходе сражений 16 и 17 апреля, да и потом я еще и еще раз возвращался к анализу построения операции войск фронта, с тем чтобы убедиться, нет ли в наших решениях ошибок, которые могут привести к срыву операции. 
    
Ошибок не было. Однако следует признать, что нами была допущена оплошность, которая затянула сражение при прорыве тактической зоны на один-два дня. 
    
При подготовке операции мы несколько недооценили сложность характера местности в районе Зееловских высот, где противник имел возможность организовать труднопреодолимую оборону. Находясь в 10–12 километрах от наших исходных рубежей, глубоко врывшись в землю, особенно за обратными скатами высот, противник мог уберечь свои силы и технику от огня нашей артиллерии и бомбардировок авиации. Правда, на подготовку Берлинской операции мы имели крайне ограниченное время, но и это не может служить оправданием. 
    
Вину за недоработку вопроса прежде всего я должен взять на себя. Думаю, что если не публично, то в размышлениях наедине с самим собой ответственность за недостаточную готовность к взятию Зееловских высот в армейском масштабе возьмут на себя и соответствующие командующие армиями и командующий артиллерией фронта В. И. Казаков, которому следовало бы при планировании артиллерийского наступления предусмотреть трудности уничтожения обороны противника в этом районе. 
    
Сейчас, спустя много времени, размышляя о плане Берлинской операции, я пришел к выводу, что разгром берлинской группировки противника и взятие самого Берлина были сделаны правильно, но можно было бы эту операцию осуществить и несколько иначе. 
    
Слов нет, теперь, когда с исчерпывающей полнотой все стало ясно, куда легче рассуждать, чем тогда, когда надо было практически решать уравнение со многими неизвестными. И все же хочу поделиться своими соображениями по этому поводу. 
    
Взятие Берлина следовало бы сразу поручить двум фронтам: 1-му Белорусскому и 1-му Украинскому, а разграничительную линию между ними провести так: Франкфурт-на-Одере – Фюрстенвальде–центр Берлина. При этом варианте главная группировка 1-го Белорусского фронта нанесла бы удар на более узком участке и в обход Берлина с северо-востока, севера и северо-запада, 1-й Украинский фронт нанес бы удар своей главной группировкой по Берлину на кратчайшем направлении, охватывая его с юга, юго-запада и запада. 
    
Мог быть, конечно, и иной вариант: взятие Берлина поручить одному 1-му Белорусскому фронту, усилив его левое крыло не менее чем двумя общевойсковыми и двумя танковыми армиями, одной авиационной армией и соответствующими артиллерийскими и инженерными частями. 
    
При этом варианте несколько усложнилась бы подготовка операции и управление ею, но значительно упростилось бы общее взаимодействие сил и средств по разгрому берлинской группировки противника, особенно при взятии самого города. Меньше было бы всяких трений и неясностей. 
    
Что касается наступления 2-го Белорусского фронта, его можно было бы организовать несколько проще. 
    
Как известно, 2-й Белорусский фронт не только не имел фактической возможности раньше 20 апреля начать наступление, но и начал его в крайне сложных и трудных условиях форсирования двух широких и глубоководных русл реки Одер. 
    
Можно было оставить на участке Штеттин–Шведт небольшое прикрытие, главные силы фронта сосредоточить южнее Шведта и примкнуть их к правому крылу 1-го Белорусского фронта, а может быть, даже развернуть действия из-за его фланга (форсировавшего Одер), нанося удар в северо-западном направлении, отрезав штеттин-шведтскую группу противника. 
    
По ряду причин, и в первую очередь субъективного порядка, при рассмотрении и утверждении плана в Ставке эти варианты не фигурировали. Верховное Главнокомандование проводило в жизнь вариант удара широким фронтом. Для Ставки он был несколько проще, но с точки зрения оперативно-стратегического искусства недостаточно оригинален, а следовательно, менее эффективен. 
    
Но вернемся к событиям тех дней. 
    
В первые дни сражений танковые армии 1-го Белорусского фронта не имели никакой возможности вырваться вперед. Им пришлось драться в тесном взаимодействии с общевойсковыми армиями. Несколько успешнее действовала 2-я гвардейская танковая армия генерала С. И. Богданова совместно с 3-й и 5-й ударными армиями. К тому же на ее направлении после 18 апреля сопротивление противника было несколько слабее. 
    
Наступление 1-го Украинского фронта с первого же дня развивалось более быстрыми темпами. Как и ожидалось, на направлении его удара оборона противника была слабая, что и позволило с утра 17 апреля ввести там в дело обе танковые армии. В первый же день они продвинулись на 20–25 километров, форсировали реку Шпрее и с утра 19 апреля начали продвигаться на Цоссен и Луккенвальде. 
    
Однако при подходе войск И. С. Конева к району Цоссена сопротивление со стороны противника усилилось, темп продвижения частей 1-го Украинского фронта замедлился. К тому же и характер местности затруднял танковой армии П. С. Рыбалко действия развернутым боевым порядком. По этому поводу командующий фронтом И. С. Конев передал генералу П. С. Рыбалко следующую радиограмму: 
    
     
«Тов. Рыбалко. Опять двигаетесь кишкой. Одна бригада дерется, вся армия стоит. Приказываю: рубеж Барут–Луккенвальде через болото переходить по нескольким маршрутам развернутым боевым порядком… Исполнение донести. Конев. 20.4.45 г.»[167]
    
    
20 апреля в 13 часов 50 минут, на пятый день операции, дальнобойная артиллерия 79-го стрелкового корпуса 3-й ударной армии 1-го Белорусского фронта, которой командовал генерал-полковник В. И. Кузнецов, открыла огонь по Берлину. Начался исторический штурм столицы фашистской Германии. В это же время 1-й дивизион 30-й гвардейской пушечной бригады 47-й армии, которым командовал майор А. И. Зюкин, также дал залп по фашистской столице. 21 апреля части 3-й ударной, 2-й гвардейской танковой, 47-й и 5-й ударной армий ворвались на окраины Берлина и завязали там бои. 61-я армия, 1-я армия Войска Польского и другие соединения 1-го Белорусского фронта быстро двигались, обойдя Берлин, на Эльбу, где предполагалась встреча с войсками союзников. 
    
Большую партийно-политическую работу по обеспечению высокого наступательного духа воинов проводили политотделы наступающих войск – 47-й армии (начальник политотдела полковник М. X. Калашник), 61-й армии (начальник политотдела генерал-майор А. Г. Котиков), 2-й гвардейской танковой армии (начальник политотдела полковник М. М. Литвяк), 3-й ударной армии (начальник политотдела полковник Ф.Я.Лисицын), 5-й ударной армии (начальник политотдела генерал-майор Е. Е. Кощеев). 
    
Военный совет фронта обратился к войскам со следующим воззванием: 
    
     
«Бойцам, сержантам, офицерам и генералам 1-го Белорусского фронта. 
     
     
Дорогие товарищи! 
     
Настал решающий час боев. Перед вами Берлин, столица германского фашистского государства, а за Берлином – встреча с войсками наших союзников и полная победа над врагом. Обреченные на гибель остатки немецких частей еще продолжают сопротивляться. Немецкое командование выскребает свои последние остатки фольксштурмовских резервов, не щадит ни стариков, ни 15-летних детей и пытается сдержать наше наступление, чтобы оттянуть на час свою гибель. 
     
Товарищи офицеры, сержанты и красноармейцы! Ваши части покрыли себя неувядаемой славой. Для вас не было препятствий ни у стен Сталинграда, ни в степях Украины, ни в лесах и болотах Белоруссии. Вас не сдержали мощные укрепления, которые вы сейчас преодолели на подступах к Берлину. 
     
Перед вами, советские богатыри, Берлин. Вы должны взять Берлин, и взять его как можно быстрее, чтобы не дать врагу опомниться. Обрушим же на врага всю мощь нашей боевой техники, мобилизуем всю нашу волю к победе, весь разум. Не посрамим своей солдатской чести, чести своего боевого знамени. 
     
На штурм Берлина – к полной и окончательной победе, боевые товарищи! Дерзостью и смелостью, дружной согласованностью всех родов войск, хорошей взаимной поддержкой сметать все препятствия и рваться вперед, только вперед, к центру города, к его южным и западным окраинам – навстречу двигающимся с запада союзным войскам. Вперед к победе! 
     
Военный совет фронта верит, что славные воины 1-го Белорусского фронта с честью выполнят возложенную на них задачу, сметут с лица земли последние препятствия и с новой победой и славой водрузят свое боевое знамя над Берлином. 
     
Вперед на штурм Берлина! 
     
     
Командующий войсками 1-го Белорусского фронта 
     
Маршал Советского Союза Г. Жуков. 
     
Член Военного совета 1-го Белорусского фронта 
     
генерал-лейтенант К. Телегин».
    
    
Чтобы всемерно ускорить разгром обороны противника в самом Берлине, было решено 1-ю и 2-ю гвардейские танковые армии бросить вместе с 8-й гвардейской, 5-й ударной, 3-й ударной и 47-й армиями в бой за город. Мощным огнем артиллерии, ударами авиации и танковой лавиной они должны были быстро подавить вражескую оборону в Берлине. 
    
Следует отметить важное обстоятельство: пространственного размаха, соответствующего маневренным возможностям танковых войск, тогда уже не было. 
    
23–24 апреля войска 1-го Белорусского фронта громили гитлеровцев на подступах к центру Берлина. В южной части города завязали бой части 3-й гвардейской танковой армии 1-го Украинского фронта. 
    
25 апреля 328-я стрелковая дивизия 47-й армии и 65-я танковая бригада 2-й гвардейской танковой армии 1-го Белорусского фронта, наступавшие западнее Берлина, соединились в районе Кетцина с 6-м гвардейским механизированным корпусом 4-й гвардейской танковой армии 1-го Украинского фронта. 
    
Таким образом, берлинская группировка врага общей численностью более 400 тысяч человек оказалась рассеченной на две изолированные группы: берлинскую и франкфуртско-губенскую. 
    
Введенная в дело из резерва фронта 3-я армия генерала А. В. Горбатова, развивая наступление вдоль канала Одер–Шпрее и используя успех 1-й гвардейской танковой армии, быстро вышла в район Кёнигсвустер-хаузен. Отсюда, резко повернув на юг и юго-восток, она нанесла удар на Тойпитц и 25 апреля соединилась с частями правого крыла войск 1-го Украинского фронта, наступавшими в северо-западном направлении. Плотно замкнулось кольцо окружения вокруг вражеской группировки юго-восточнее Берлина районе Вендиш–Буххольц. 
    
Успешно развивались бои и в самом Берлине. Когда войска фронта ворвались в столицу Германии, оборона города в некоторых районах уже ослабла, так как часть войск берлинского гарнизона была снята немецким командованием для усиления обороны на Зееловских высотах. Поэтому на некоторых окраинах города противник не мог оказывать упорного сопротивления. Наши части быстро нащупывали эти районы и, маневрируя, обходили главные очаги сопротивления. 
    
Но с подходом к центральной части города сопротивление резко усилилось. Ожесточение борьбы нарастало с обеих сторон. Оборона противника была сплошной. Немцы использовали все преимущества,' которые давали им перед наступающей стороной бои в своем городе. Многоэтажные здания, массивные стены и особенно бомбоубежища, казематы, связанные между собой подземными ходами, сыграли важную роль. По этим путям немцы могли из одного квартала выходить в другой и даже появляться в тылу наших войск. 
    
Река Шпрее в самом городе с ее высокими цементированными берегами, рассекая Берлин на две части, опоясывала министерские здания в центре города. Каждый дом здесь был превращен в опорный пункт и защищался гарнизоном, нередко силой до батальона. 
    
Наше наступление не прекращалось ни днем ни ночью. Все усилия были направлены на то, чтобы не дать возможности противнику организовать оборону в новых опорных пунктах. Боевые порядки армий были эшелонированы в глубину. Днем наступали первым эшелоном, ночью – вторым. 
    
Заранее подготовленной обороне Берлина с его секторами, районами и участками был противопоставлен детально разработанный план наступления в самом городе. 
    
Каждой армии, штурмовавшей Берлин, заранее были определены полосы наступления. Частям и подразделениям давались конкретные объекты – районы, улицы, площади. За кажущимся хаосом городских боев стояла стройная, тщательно продуманная система. Под уничтожающий огонь были взяты основные объекты города. 
    
Главную тяжесть боев в центральной части Берлина приняли на себя штурмовые группы и штурмовые отряды, составленные из всех родов войск. 
    
Задача уличных боев в Берлине заключалась в том, чтобы лишить противника возможности собрать свои силы в кулак, расколоть гарнизон на отдельные очаги и в быстром темпе уничтожить их. 
    
Для ее решения к началу операции были созданы необходимые предпосылки. Во-первых, наши войска на подступах к городу перемололи значительную часть живой силы и техники противника. Во-вторых, быстро окружив Берлин, мы лишили немцев возможности маневрировать резервами. В-третьих, и сами резервы немцев, стянутые к Берлину, были быстро разгромлены. 
    
Все это позволило нам, несмотря на многочисленные препятствия, сократить до минимума уличные бои и облегчить войскам условия уничтожения вражеской обороны внутри города. 
    
Каждая атака пехоты и танков сопровождалась массированными ударами артиллерии и авиации, которые наносились на всех участках фронта. 11 тысяч орудий разного калибра через определенные промежутки времени открывали одновременный огонь. С 21 апреля по 2 мая по Берлину было сделано миллион восемьсот тысяч артиллерийских выстрелов. А всего на вражескую оборону в городе было обрушено более 36 тысяч тонн металла. 
    
На третий день боев в Берлине по специально расширенной колее к Силезскому вокзалу были поданы крепостные орудия, открывшие огонь по центру города. Вес каждого снаряда составлял полтонны. 
    
Оборона Берлина разлеталась в пух и прах. 
    
– К 22 апреля, – показал Кейтель на допросе, – стало ясно, что Берлин падет, если не будут сняты все войска с Эльбы для переброски против наступающих русских. После совместного совещания Гитлера и Геббельса со мной и Йодлем было решено: 12-я армия оставляет против американцев слабые арьергарды и наступает против русских войск, окруживших Берлин. 
    
Йодль показал: 
    
– 22 апреля Геббельс спросил меня: можно ли военным путем предотвратить падение Берлина. Я ответил, что это возможно, но только в том случае, если мы снимем с Эльбы все войска и бросим их на защиту Берлина. По совету Геббельса я доложил свои соображения фюреру, он согласился и дал указание Кейтелю и мне вместе со штабом находиться вне Берлина и лично руководить контрнаступлением. 
    
Командующий берлинским гарнизоном генерал Вейдлинг на допросе показал: 
    
– 25 апреля Гитлер заявил мне: «Положение должно улучшиться (!). 9-я армия подойдет к Берлину и нанесет удар по противнику вместе с 12-й армией. Этот удар последует по южному фронту русских. С севера подойдут войска Штейнера и нанесут удар по северному крылу». 
    
Все эти планы были фантазией Гитлера и его окружения, уже потерявших способность мыслить реально. В ночь на 23 апреля Кейтель выехал из Берлина в штаб 12-й армии, имея задачу соединить ее с 9-й армией. На следующий день он просто не смог вернуться в город. Советские войска громили обе эти армии. 
    
Ежедневно за подписью Гитлера передавались истерические радиотелеграммы подобного содержания: «Где 12-я армия?»; «Почему Венк не наступает?»; «Где Шернер?»; «Немедленно наступать!»; «Когда вы начнете наступать?»… 
    
В связи с тем, что действия войск 5-й ударной армии под командованием генерал-полковника Н. Э. Берзарина почти не освещены в нашей печати, я хочу рассказать о некоторых ее героических действиях. Одни я наблюдал лично, о других был информирован командованием армии и командирами соединений. 
    
Учитывая особую важность боевой задачи этой армии – овладение районом правительственных кварталов, расположенных в центре города, в том числе имперской канцелярией, где находилась ставка Гитлера и где он укрывался сам со своими соратниками, мы усилили ее, кроме ранее приданных средств, 11-м танковым корпусом генерала И. И. Ющука. 
    
Наиболее сложной задачей на первом этапе был штурм сильно укрепленного Силезского вокзала и форсирование реки Шпрее с ее высокими бетонными берегами. 
    
Первыми ворвались в Берлин с востока войска, входившие в состав 26-го гвардейского корпуса генерала П. А. Фирсова и 32-го корпуса генерала Д. С. Жеребина: 
    
– 94-я гвардейская дивизия (командир генерал И. Г. Гаспарян, начальник политотдела полковник С. В. Кузовков, начальник штаба подполковник Б. И. Баранов); 
    
– 89-я гвардейская дивизия (командир генерал М. П. Серюгин, начальник политогдела полковник П. X. Гордиенко, начальник штаба полковник А.Ф.Кабанов); 
    
– 266-я дивизия (командир полковник С. М. Фомиченко, начальник политотдела полковник В. И. Логинов, начальник штаба подполковник К. Е. Киреев); 
    
– 60-я гвардейская дивизия (командир генерал В. П. Соколов, начальник политотдела полковник И. Н. Артамонов, начальник штаба полковник Ю. С. Иванов); 
    
– 416-я дивизия (командир генерал Д. М. Сызранов, начальник политотдела полковник Р. А. Меджидов, начальник штаба подполковник П. П. Пашкин); 
    
– 295-я дивизия (командир генерал А. П. Дорофеев, начальник политотдела полковник Г. Т. Луконин, начальник штаба подполковник В. П.Литвинов). 
    
Почти четыре года ждали этого исторического момента наши героические воины, прошедшие долгий путь от Москвы, Сталинграда, Ленинграда, Северного Кавказа, Курской дуги, Украины, Белоруссии, Прибалтики и других районов страны. И вот этот час, час окончательной расплаты с фашизмом, наступил. Трудно передать словами охватившее всех советских воинов волнение. 
    
Вот что вспоминает командир орудия 6-й батареи 832-го артполка 266-й стрелковой дивизии старший сержант Николай Васильев: 
    
– Уже под вечер наша батарея вышла на высоты, и мы увидели огромный город. Чувство радости и ликования охватило нас: это был последний вражеский рубеж, и час расплаты настал!.. Мы даже не заметили, как подъехала машина и из нее вышел наш командующий генерал Берзарин. Поприветствовав нас, он приказал нашему командиру: «По фашистам в Берлине – огонь!» Наверное, мы никогда так стремительно и слаженно не действовали, ведя огонь. Адъютант командарма подошел ко мне и записал мою фамилию и номер гаубицы. После войны моя гаубица № 2586 была отправлена в Москву в Музей Советской Армии. 
    
На снарядах батареи санинструктор Маланья Юрченко написала: «За Сталинград, за Донбасс, за Украину, за сирот и вдов. За слезы матерей!» 
    
При штурме восточной части Берлина в боях особенно отличились 286-й гвардейский стрелковый полк 94-й гвардейской дивизии (командир подполковник А. Н. Кравченко) и 283-й гвардейский стрелковый полк той же дивизии под командованием подполковника А. А. Игнатьева. 
    
Бойцы рвались вперед, проявляя массовый героизм. Убедившись, что лобовой атакой трудно захватить сильно укрепленный угловой дом, мешавший продвижению полка, парторг роты 283-го гвардейского полка Алексей Кузнецов с группой бойцов скрытными путями обошел этот дом и ударил по фашистам с тыла. Опорный пункт врага был захвачен. 
    
Беспримерную отвагу проявил старший лейтенант И. П. Украинцев из 283-го гвардейского полка. При атаке одного из домов бой перешел в рукопашную схватку. Он бросился на врагов. Девять фашистов заколол отважный офицер. Следуя его примеру, гвардии сержант Степан Гробазай со своим отделением истребил несколько десятков гитлеровцев. 
    
В этих боях пал героической смертью замечательный вожак комсомольцев 94-й гвардейской дивизии, помощник начальника политотдела дивизии по комсомольской работе капитан Николай Горшелев. Личным боевым примером он воодушевлял солдат, всегда находясь там, где решался успех боя. Его уважали и любили воины дивизии за отвагу и душевную заботу о солдатах и офицерах. 
    
23 апреля наибольшего успеха в штурме Берлина добился 9-й стрелковый корпус под командованием Героя Советского Союза генерал-майора И. П. Рослого. Воины этого корпуса решительным штурмом овладели Карлсхорстом, частью Копеника и, выйдя к Шпрее, с ходу форсировали ее. 
    
Здесь, как мне рассказывали, в боях особенно отличился штурмовой отряд во главе с заместителем командира дивизии подполковником Ф. У. Галкиным. После захвата Карлсхорста отряд при наступлении на Трептов-парк с ходу захватил крупнейшую электростанцию Берлина – Румельсбург, которую гитлеровцы подготовили к взрыву. Когда отряд Ф. У. Галкина ворвался на электростанцию, она была на полном ходу. Станцию немедленно разминировали. С оставшимися рабочими был установлен полный контакт. Они взяли на себя обязательство по техническому обслуживанию электростанции. 
    
За организованность, мужество и героизм, проявленные при захвате электростанции Румельсбург, стремительное форсирование реки Шпрее, за овладение рядом объектов подполковнику Ф. У. Галкину, подполковнику А. М. Ожогину и подполковнику А. И. Левину было присвоено звание Героя Советского Союза. 
    
При форсировании реки Шпрее смело действовала 1-я бригада речных кораблей Днепровской военной флотилии, особенно отряд полуглиссеров этой бригады во главе с командиром лейтенантом М. М. Калининым. Несмотря на сильный огонь противника, старшина 1-й статьи Георгий Дудник на своем катере перебросил на вражеский берег несколько стрелковых рот 301-й стрелковой дивизии. 
    
Во время переправы от прямого попадания вражеской мины на катере возник пожар. Старшина Георгий Дудник был тяжело ранен. Невзирая на ранение и ожоги, он довел катер до берега, высадил десант, потушил на катере пожар и отправился обратно на свой берег. Но он не достиг его и погиб от минометного огня… 
    
Моторист другого катера А. Е. Самохвалов во время переправы наших частей проявил исключительную смелость и находчивость. Под огнем противника он устранял повреждения на катере, а когда от неприятельского огня погиб его командир, взял на себя командование и продолжал переправу наших войск. 
    
За боевую доблесть и героизм, проявленные моряками 1-й Бобруйской бригады Днепровской флотилии, Указом Президиума Верховного Совета СССР от 31 мая 1945 года были удостоены звания Героя Советского Союза лейтенант М. М. Калинин, старшины Г. Г. Дудник, Г. П. Казаков и А. П. Пашков, матросы Н. А. Баранов, А. Е. Самохвалов, М. Т. Сотников, Н. А. Филиппов и В. В. Черинов. Днепровская краснознаменная флотилия была награждена орденом Ушакова 1 степени. 
    
24 апреля 5-я ударная армия, ведя ожесточенные бои, продолжала успешно продвигаться к центру Берлина – к площади Александерплац, к дворцу кайзера Вильгельма, берлинской ратуше и имперской канцелярии. 
    
Учитывая наиболее успешное продвижение 5-й ударной армии, а также особо выдающиеся личные качества ее командарма Героя Советского Союза генерал-полковника Н. Э. Берзарина, 24 апреля командование назначило его первым советским комендантом и начальником советского гарнизона Берлина. 
    
В те дни писатель Всеволод Вишневский в своем дневнике сделал такую запись: «Комендантом города назначен командующий Н-ской ударной армией генерал-полковник Берзарин. Это один из культурнейших генералов Красной Армии. У него есть масштаб»[168]. 
    
Николай Эрастович Берзарин был преданный сын Коммунистической партии, патриот Родины, опытный, волевой, дисциплинированный командир. Командуя армиями, Н. Э. Берзарин – в Ясско-Кишиневской, Висло-Одерской, Берлинской операциях проявил себя талантливым военачальником. К разработке операций и руководству войсками относился вдумчиво, творчески выполняя приказы высшего командования. В своей работе он всегда опирался на коммунистов, комсомольцев и на актив беспартийных воинов. 
    
Ему хорошо помогал в делах армейских член Военного совета генерал-лейтенант Ф. Е. Боков. Работая ранее в Генеральном штабе, Ф. Е. Боков получил значительный опыт в оперативных вопросах и организации операций. 
    
С нарастающим ожесточением 25 апреля шли бои в центре Берлина. Противник, опираясь на крепкие узлы обороны, оказывал упорное сопротивление. 
    
Наши войска несли большие потери, но, воодушевленные успехами, рвались вперед – к самому центру Берлина, где все еще находилось главное командование противника во главе с Гитлером. Об этом мы хорошо знали из немецких радиопередач. Гитлер истерично призывал свои армии к спасению Берлина, не зная, что они уже разбиты войсками 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов. 
    
29 апреля в центре города развернулись наиболее ожесточенные сражения. 
    
На ратушу наступали 1008-и стрелковый полк (командир полковник В. Н. Борисов) и 1010-й полк (командир полковник М. Ф. Загоровский) 266-й стрелковой дивизии. Много волнующих подвигов совершили воины этой дивизии, о которых мне в те дни рассказывали непосредственные участники штурма. 
    
Батальон капитана Н. В. Бобылева получил задачу пробиться к ратуше и совместно с батальоном майора М. А. Алексеева овладеть ею. Наших воинов, наступавших при поддержке танков, самоходной артиллерии, встретил такой сильный шквал огня, что продвижение по улице стало просто невозможным. 
    
Тогда решено было пробиваться к ратуше через стены зданий, делая проходы в них взрывчаткой. Под огнем противника саперы закладывали тол и одну за другой взрывали стены домов. Еще не успевал разойтись дым от взрывов, как в проходы бросались штурмовые группы и после рукопашной схватки очищали от неприятеля здания, прилегающие к ратуше. 
    
В бой были введены танки и тяжелые самоходные орудия. Несколькими выстрелами они разбили тяжелые железные ворота ратуши, проделали пробоины в стенах, одновременно ставя дымовую завесу. Все здание заволокло густым дымом. 
    
Первым сюда ворвался взвод лейтенанта К. Маденова. Вместе с отважным лейтенантом смело действовали бойцы Н. П. Кондрашев, К. Е. Крютченко, И. Ф. Кашпуровский и другие. Они закидали вестибюль и коридоры ручными гранатами. Каждую комнату приходилось брать с бою. 
    
Комсорг 1-го батальона 1008-го стрелкового полка младший лейтенант К. Г. Громов пролез на крышу ратуши. Сбросив на мостовую фашистский флаг, Константин Громов водрузил над ратушей наше Красное знамя. За героизм и мужество, проявленные в этих боях, Константину Григорьевичу Громову было присвоено звание Героя Советского Союза. 
    
5-я ударная армия, успешно наступавшая в центре Берлина, хорошо взаимодействовала с 3-й ударной и 2-й гвардейской танковой армиями, 8-й гвардейской армией, 16-й воздушной армией и другими частями. Быстрый успех, который был достигнут в сражениях за центр Берлина, явился следствием умелой организации взаимодействия между всеми армиями, наступавшими с востока, северо-востока и севера. 
    
Здесь я прежде всего должен отметить блестящую работу начальника штаба 5-й ударной армии генерала А. М. Кущева, его заместителя генерала СП. Петрова, начальника разведотдела А. Д. Синяева, парторга штаба В. К. Попова, начальника связи В. Ф. Фалина и других офицеров штаба. 
    
Итак, развязка подходила к концу. 
    
На что же надеялось гитлеровское руководство в этот критический для Германии момент? 
    
Кейтель на допросе показал: 
    
– Еще с лета 1944 года Германия вела войну за выигрыш времени, надеясь на то, что в войне, в которой с обеих сторон участвовали различные государства, различные полководцы, различные армии и различные флоты, в любое время могло возникнуть совершенно неожиданное изменение обстановки в результате комбинации различных сил. Таким образом, мы вели войну в ожидании тех событий, которые должны были случиться, но которых не случилось. 
    
В момент падения Берлина Гитлер уже не мог рассчитывать на эти события и выбросил лозунг: «Лучше сдать Берлин американцам и англичанам, чем пустить в него русских». 
    
Пленные немецкие солдаты в Берлине показывали: «Офицеры утверждали, что все силы будут приложены к тому, чтобы не допустить захвата Берлина русскими. Из двух зол будет выбрано меньшее. Если сдавать город, то только американцам». 
    
Сражение в Берлине подошло к своему кульминационному моменту. Всем нам хотелось покончить с берлинской группировкой к 1 мая, чтобы порадовать наш народ. Но враг, хотя и был в агонии, все же продолжал драться, цепляясь за каждый дом, за каждый подвал, за каждый этаж и крышу. 
    
Несмотря на это ожесточенное, но бессмысленное сопротивление, советские воины брали квартал за кварталом. Войска генералов В. И. Кузнецова, Н. Э. Берзарина, С. И. Богданова, М. Е. Катукова и В. И Чуйкова все ближе продвигались к центру Берлина. 
    
30 апреля 1945 года навсегда останется в памяти советского народа и в истории его борьбы с фашистской Германией. 
    
В этот день, в 14 часов 25 минут, войсками 3-й ударной армии (командующий генерал-полковник В. И. Кузнецов, член Военного совета генерал А. И. Литвинов) была взята основная часть здания рейхстага. 
    
За рейхстаг шла кровопролитная битва. Подступы к нему прикрывались массивными зданиями, входившими в систему девятого центрального сектора обороны Берлина. Район рейхстага обороняли отборные эсэсовские части общей численностью около шести тысяч человек, оснащенные танками, штурмовыми орудиями и многочисленной артиллерией 
    
Вот как разворачивались события. Непосредственный штурм рейхстага осуществляла 150-я стрелковая Идрицкая дивизия (3-й ударной армии), во главе которой стоял опытный генерал, Герой Советского Союза В. М. Шатилов. Дивизию поддерживала 23-я танковая бригада и другие части армии. Общий штурм[169] рейхстага осуществлял усиленный 79-й стрелковый корпус 3-й ударной армии в составе 150-й стрелковой дивизии и 171-й стрелковой дивизии под командованием полковника А. И. Негоды и 23-й танковой бригады Командовал корпусом талантливый командир – Герой Советского Союза Семен Никифорович Переверткин, один из активнейших участников битвы под Москвой в 1941 году. 
    
Еще 22 апреля соединения 79-го стрелкового корпуса ворвались в Берлин. Продвигаясь вперед, они освобождали квартал за кварталом Благодаря их успешным действиям создалась реальная возможность для 3-й ударной армии нанести удар по центру Берлина с севера 
    
79-й стрелковый корпус был повернут на юг с целью овладения северной частью города и развития наступления на районы Плетцензее, Моабит. 
    
К вечеру 26 апреля части корпуса форсировали Фербиндунгс-канал и овладели станцией Бойсельштрассе, а в ночь на 27 апреля была очищена от противника северо-западная часть района Моабит. Передовые части 150-й и 171-й стрелковых дивизий вышли к главной берлинской электростанции, к станции Путлицштрассе, к театру «Комише Опер». 
    
150-я стрелковая дивизия в этих боях овладела тюрьмой Моабит, где были освобождены тысячи военнопленных и политических узников. Здесь, как и в тюрьме Плетцензее, воины Красной Армии обнаружили машины для обезглавливания – гильотины. 
    
В боевом распоряжении № 0025 от 28 апреля 1945 года генерал-майора С. Н. Переверткина были поставлены задачи соединениям 79-го стрелкового корпуса на овладение рейхстагом: 
    
     
«…3. 150-й стрелковой дивизии – одним стрелковым полком – оборона на р. Шпрее. Двумя стрелковыми полками продолжить наступление с задачей форсировать р. Шпрее и овладеть западной частью рейхстага… 
     
4. 171-й стрелковой дивизии продолжать наступление в своих границах с задачей форсировать р. Шпрее и овладеть восточной частью рейхстага… 
     
     
Командир 79-го стрелкового корпуса 
     
генерал-майор Переверткин. 
     
Начальник штаба 
     
полковник Летунов»[170].
    
    
150-я и 171-я стрелковые дивизии, усиленные 23-й танковой бригадой подполковника М. В. Морозова, в ночь на 29 апреля на направлении главного удара корпуса действиями передовых батальонов под командованием капитана С. А. Неустроева и старшего лейтенанта К. Я. Самсонова захватили мост Мольтке. 
    
С утра 29 апреля и всю ночь на 30 апреля шли ожесточенные бои в непосредственной близости от рейхстага. Части 150-й и 171-й стрелковых дивизий готовились к штурму рейхстага. 
    
В 11 часов 30 апреля после артиллерийского и минометного налета штурмовые батальоны полков этих дивизий и группы артиллеристов-разведчиков майора М. М. Бондаря и капитана В. Н. Макова перешли в атаку, пытаясь с трех направлений захватить здание рейхстага. 
    
В 13 часов после 30-минутной повторной артподготовки началась новая стремительная атака. Завязался огневой и рукопашный бой непосредственно перед зданием рейхстага и за главный вход. 
    
В 14 часов 25 минут батальон старшего лейтенанта К. Я. Самсонова 171-й стрелковой дивизии, батальон капитана С. А. Неустроева и батальон майора В. И.Давыдова 150-й стрелковой дивизии ворвались в здание рейхстага. 
    
Но и после овладения нижними этажами рейхстага гарнизон противника не сдавался. Шел ожесточенный бой внутри здания. 
    
В 18 часов был повторен штурм рейхстага. Части 150-й и 171-й стрелковых дивизий очищали от противника этаж за этажом. В 21 час 50 минут 30 апреля сержант М. А. Егоров и младший сержант М. В. Кантария водрузили врученное им Военным советом армии Красное знамя над главным куполом рейхстага[171]. 
    
Командующий 3-й ударной армией генерал В. И. Кузнецов, лично наблюдавший за историческим боем взятия рейхстага, около 15 часов 30 минут позвонил мне на командный пункт и радостно сообщил: 
    
– На рейхстаге реет наше Красное знамя! Ура, товарищ маршал! 
    
– Дорогой Василий Иванович, сердечно поздравляю тебя и всех твоих солдат с замечательной победой. Этот исторический подвиг вверенных вам войск никогда не будет забыт советским народом. А как дела с рейхстагом? 
    
– В некоторых отсеках верхних этажей и в подвалах здания все еще идет бой, – сказал В. И. Кузнецов. 
    
В приказе Военного совета 1-го Белорусского фронта № 06 от 30 апреля 1945 года значилось: 
    
     
«1. Район рейхстага в городе Берлин обороняли отборные части СС. Для усиления обороны этого района противник в ночь на 28.4.45 г. выбросил на парашютах батальон морской пехоты. Противник в районе рейхстага оказывал ожесточенное сопротивление нашим наступающим войскам, превратив каждое здание, лестницу, комнату, подвал в опорные пункты и очаги обороны. Бои внутри главного здания рейхстага переходили в неоднократные рукопашные схватки. 
     
2. Войска 3-й ударной армии генерал-полковника Кузнецова, продолжая наступление, сломили сопротивление врага, заняли главное здание рейхстага и сегодня, 30.4.45 г. …подняли на нем наш Советский флаг. В боях за район и главное здание рейхстага отличился 79-й стрелковые корпус генерал-майора Переверткина и его 171-я стрелковая дивизия полковника Негоды и 150-я стрелковая дивизия генерал-майора Шатилова. 
     
3. Поздравляя с одержанной победой, за проявленную храбрость, умелое и успешное выполнение боевой задачи всем бойцам, сержантам, офицерам и генералам 171-й и 150-й стрелковых дивизий и непосредственно руководившему боем командиру 79-го стрелкового корпуса генерал-майору Переверткину объявляю благодарность. Военному совету 3-й ударной армии наиболее отличившихся в боях за рейхстаг бойцов, сержантов, офицеров и генералов представить к правительственным наградам. 
     
4. Близится час окончательной победы над врагом. Наш Советский флаг уже развевается над главным зданием рейхстага в центре города Берлин. 
     
Товарищи бойцы, сержанты, офицеры и генералы 1-го Белорусского фронта! Вперед на врага – последним стремительным ударом добьем фашистского зверя в его логове и ускорим приближение часа окончательной и полной победы над фашистской Германией. 
     
Приказ объявить во всех ротах, эскадронах и батареях войск фронта. 
     
     
Командующий войсками 1-го Белорусского фронта Маршал Советского Союза Г. Жуков. 
     
Член Военного совета 1-го Белорусского фронта генерал-лейтенант К. Телегин. 
     
Начальник штаба 1-го Белорусского фронта генерал-полковник М. Малинин».
    
    
К концу дня 1 мая гитлеровцы, находившиеся в рейхстаге в количестве около 1500 человек, не выдержав борьбы, сдались. Только отдельные группы фашистов, засевшие в разных отсеках подвалов рейхстага, продолжали сопротивляться до утра 2 мая. 
    
Комендантом рейхстага был назначен, командир полка 150-й стрелковой дивизии полковник Федор Матвеевич Зинченко. 
    
Борьба за Берлин шла не на жизнь, а на смерть. Из глубины матушки-России, из Москвы, из городов-героев Сталинграда, Ленинграда, с Украины, из Белоруссии, из прибалтийских, закавказских и других республик пришли сюда наши люди, чтобы завершить здесь справедливую войну с теми, кто посягнул на свободу их Родины. У многих не зарубцевались еще раны от прошлых боев, но раненые не покидали строя. Все стремились вперед. Будто и не было четырех лет войны: все воспрянули духом, чтобы свершить великое дело – водрузить Знамя Победы в Берлине. 
    
Смертельно раненный красноармеец Меленчук обагрил своей кровью платок и, не имея сил двигаться, попросил товарищей: 
    
– Донесите мой флаг до Берлина и водрузите там! 
    
Много вдохновения, героизма и дерзости проявили в боевых действиях наши воины. Зрелость нашей армии, ее рост за годы войны полностью отразились в берлинском сражении. Солдаты, сержанты, офицеры и генералы показали себя в Берлинской операции творчески зрелыми, решительными и отчаянно смелыми людьми. Наша Коммунистическая партия в Великую Отечественную войну сделала из них исключительно опытных воинов, настоящих мастеров своего дела, а опыт и знания являются самой благоприятной почвой для всестороннего развития военного искусства. 
    
Сколько мыслей проносилось в голове в те радостные минуты! И тяжелейшая битва под Москвой, где наши войска стояли насмерть, не пропустив врага в столицу, и Сталинград в руинах, но непокоренный, и доблестный Ленинград, отразивший бешеный натиск противника и переживший длительную блокаду, и героический Севастополь, выдержавший многомесячную осаду отборных гитлеровских войск, и торжество победы на Курской дуге, и тысячи разрушенных сел и городов, многомиллионные жертвы советского народа, героически выстоявшего в суровые годы. 
    
И вот, наконец, самое главное, ради чего перенес великие страдания наш народ, – полный разгром фашистской Германии, торжество нашего правого дела! 
    
1 мая в руках немцев остались только Тиргартен и правительственный квартал. Здесь располагалась имперская канцелярия, во дворе которой находился бункер ставки Гитлера. 
    
В этот день Мартин Борман записал в своем дневнике: «Наша имперская канцелярия превращается в развалины».
   
   
    
     
Глава двадцать вторая. 
     
Безоговорочная капитуляция фашистской Германии
    
    
В 3 часа 50 минут 1 мая на командный пункт 8-й гвардейской армии был доставлен начальник генерального штаба германских сухопутных войск генерал пехоты Кребс. Он заявил, что уполномочен установить непосредственный контакт с Верховным Главнокомандованием Красной Армии для переговоров о перемирии. 
    
В 4 часа генерал В. И. Чуйков доложил мне по телефону, что генерал Кребс сообщил ему о самоубийстве Гитлера. По словам Кребса, это произошло 30 апреля в 15 часов 50 минут. Василий Иванович зачитал мне содержание письма Геббельса и Бормана к советскому Верховному Главнокомандованию. В нем говорилось: 
    
     
«Согласно завещанию ушедшего от нас фюрера мы уполномочиваем генерала Кребса в следующем. Мы сообщаем вождю советского народа, что сегодня в 15 часов 50 минут добровольно ушел из жизни фюрер. На основании его законного права фюрер всю власть в оставленном им завещании передал Дёницу, мне и Борману. Я уполномочил Бормана установить связь с вождем советского народа. Эта связь необходима для мирных переговоров между державами, у которых наибольшие потери. Геббельс».
    
    
К письму Геббельса было приложено завещание Гитлера со списком нового имперского правительства. Завещание было подписано Гитлером и скреплено свидетелями. (Оно датировалось 4 часами 30 апреля 1945 года.) 
    
Ввиду важности сообщения я немедленно направил моего заместителя генерал-полковника В. Д. Соколовского на командный пункт В. И. Чуйкова для переговоров с немецким генералом. В. Д. Соколовский должен был потребовать от Кребса безоговорочной капитуляции фашистской Германии. 
    
Тут же соединившись с Москвой, я позвонил И. В. Сталину. Он был на даче. К телефону подошел начальник управления охраны генерал Власик, который сказал: 
    
– Товарищ Сталин только что лег спать. 
    
– Прошу разбудить его. Дело срочное и до утра ждать не может. 
    
Очень скоро И. В. Сталин подошел к телефону. Я доложил о самоубийстве Гитлера, о появлении Кребса и решении поручить переговоры с ним генералу В. Д. Соколовскому и просил его указаний. 
    
И. В. Сталин ответил: 
    
– Доигрался подлец! Жаль, что не удалось взять его живым. Где труп Гитлера? 
    
– По сообщению генерала Кребса, труп Гитлера сожжен на костре. 
    
– Передайте Соколовскому, – сказал Верховный, – никаких переговоров, кроме безоговорочной капитуляции, ни с Кребсом, ни с другими гитлеровцами не вести. Если ничего не будет чрезвычайного, не звоните до утра, хочу немного отдохнуть перед парадом. 
    
Первомайский парад… Первомайские демонстрации… Как все это близко и дорого советскому человеку, особенно находящемуся за пределами Родины. Я отчетливо представил себе, как сейчас к Красной площади движутся войска Московского гарнизона. Утром они займут свои места и после речи принимающего парад пройдут торжественным маршем перед Мавзолеем В. И. Ленина, перед правительством и руководителями партии. Пройдут вдоль стен седого Кремля, чеканя шаг, с гордостью представляя победную мощь Советских Вооруженных Сил, освободивших Европу от угрозы фашизма. 
    
Около 5 часов утра мне позвонил генерал В. Д. Соколовский и доложил о первом разговоре с генералом Кребсом. 
    
– Что-то хитрят они, – сказал В. Д. Соколовский. – Кребс заявляет, что он не уполномочен решать вопрос о безоговорочной капитуляции. По его словам, это может решить только новое правительство Германии во главе с Дёницем. Кребс добивается перемирия якобы для того, чтобы собрать в Берлине правительство Дёница. Думаю, нам следует послать их к чертовой бабушке, если они сейчас же не согласятся на безоговорочную капитуляцию. 
    
– Правильно, Василий Данилович, – ответил я. – Передай, что, если до 10 часов не будет дано согласие Геббельса и Бормана на безоговорочную капитуляцию, мы нанесем такой удар, от которого в Берлине не останется ничего, кроме развалин. Пусть гитлеровцы подумают о бессмысленных жертвах немецкого народа и своей личной ответственности за безрассудство. 
    
В назначенное время ответа от Геббельса и Бормана не последовало. 
    
В 10 часов 40 минут наши войска открыли ураганный огонь по остаткам особого сектора обороны центра города. В 18 часов В. Д. Соколовский доложил, что немецкое руководство прислало своего парламентера. Он сообщил, что Геббельс и Борман отклонили требование о безоговорочной капитуляции. 
    
В ответ на это в 18 часов 30 минут с небывалой силой начался последний штурм центральной части города, где находилась имперская канцелярия и засели остатки гитлеровцев. 
    
Не помню точно времени, но как только стемнело, позвонил командующий 3-й ударной армией генерал В.И. Кузнецов и взволнованным голосом доложил: 
    
– Только что на участке 52-й гвардейской стрелковой дивизии генерала Козина прорвалась группа немецких танков, около 20 машин, которые на большой скорости прошли на северо-западную окраину города. 
    
Было ясно, что кто-то удирает из Берлина, пытаясь искать спасения в других местах. 
    
Возникли самые неприятные предположения. Кто-то даже сказал, что, возможно, прорвавшаяся танковая группа вывозит Гитлера, Геббельса и Бормана. 
    
Тотчас же были подняты войска по боевой тревоге, с тем чтобы не выпустить ни одной живой души из района Берлина. Немедленно было дано указание командующему 47-й армией Ф. И. Перхоровичу, командующему 61-й армией П.А.Белову, командующему 1-й армией Войска Польского С. Поплавскому плотно закрыть все пути и проходы на запад и северо-запад. Командующему 2-й гвардейской танковой армией генералу С. И. Богданову и командарму генералу В. И. Кузнецову было приказано немедля организовать преследование по всем направлениям, найти и уничтожить прорвавшиеся танки. 
    
На рассвете 2 мая группа танков была обнаружена в 15 километрах северо-западнее Берлина и быстро уничтожена нашими танкистами. Часть машин сгорела, часть была разбита. Среди погибших экипажей никто из главарей гитлеровцев обнаружен не был. То, что осталось в сгоревших танках, опознать было невозможно. 
    
Ночью 2 мая, в 1 час 50 минут, радиостанция штаба берлинской обороны передала и несколько раз повторила на немецком и русском языках: 
    
     
«Высылаем своих парламентеров на мост Бисмаркштрассе. Прекращаем военные действия».
    
    
В 6 часов 30 минут утра 2 мая было доложено: на участке 47-й гвардейской стрелковой дивизии сдался в плен командир 56-го танкового корпуса генерал Вейдлинг. Вместе с ним сдались офицеры его штаба. На предварительном допросе генерал Вейдлинг сообщил, что несколько дней назад он был лично Гитлером назначен командующим обороной Берлина. 
    
Генерал Вейдлинг сразу же согласился дать приказ своим войскам о прекращении сопротивления. Вот текст приказа, который он утром 2 мая подписал и объявил по радио: 
    
     
«30 апреля фюрер покончил с собой и, таким образом, оставил нас, присягавших ему на верность, одних. По приказу фюрера мы, германские войска, должны были еще драться за Берлин, несмотря на то что иссякли боевые запасы и несмотря на общую обстановку, которая делает бессмысленным наше дальнейшее сопротивление. 
     
Приказываю: немедленно прекратить сопротивление. 
     
Подпись: Вейдлинг (генерал артиллерии, бывший командующий зоной обороны Берлина)».
    
    
В тот же день около 14 часов мне сообщили, что сдавшийся в плен заместитель министра пропаганды доктор Фриче предложил выступить по радио с обращением к немецким войскам берлинского гарнизона о прекращении всякого сопротивления. Чтобы всемерно ускорить окончание борьбы, мы согласились предоставить ему радиостанцию. 
    
После выступления по радио Фриче был доставлен ко мне. На допросе он повторил то, что уже было в основном известно из переговоров с Кребсом. Чувствовалось, что Фриче был одним из наиболее близких к Гитлеру, Геббельсу и Борману людей. 
    
Он сообщил, что 29 апреля Гитлер собрал совещание своего окружения, на котором присутствовали Борман, Геббельс, Аксман, Кребс и другие ответственные лица из фашистского руководства. Лично он, Фриче, якобы не был на этом совещании, но позже Геббельс подробно информировал его. По словам Фриче, в последние дни, особенно после 20 апреля, когда советская артиллерия открыла огонь по Берлину, Гитлер большей частью находился в состоянии отупения, которое прерывалось истерическими припадками. Временами он начинал бессвязно рассуждать о близкой победе. 
    
На мой вопрос о последних планах Гитлера Фриче ответил, что точно не знает, но слышал, что в начале наступления русских на Одере кое-кто из руководства отправился в Берхтесгаден и Южный Тироль. С ними посылались какие-то грузы. Туда же должно было вылететь и главное руководство во главе с Гитлером. В самый последний момент, когда советские войска подошли к Берлину, шли разговоры об эвакуации в Шлезвиг-Гольштейн. Самолеты держались в полной готовности в районе имперской канцелярии, но были вскоре разбиты советской авиацией. 
    
Больше Фриче ничего нам сказать не мог. 
    
На следующий день он был отправлен в Москву для более обстоятельного допроса. 
    
Несколько слов о последнем, завершающем бое в Берлине. 
    
248-я (командир дивизии генерал Н. З. Галай) и 230-я (командир дивизии полковник Д. К. Шишков) стрелковые дивизии 5-й ударной армии Н. Э. Берзарина 1 мая штурмом овладели государственным почтамтом и завязали бой за дом министерства финансов, расположенный напротив имперской канцелярии. 1 мая 301-я дивизия армии Н. Э. Берзарина (командир дивизии полковник В. С. Антонов) во взаимодействии с 248-й стрелковой дивизией штурмом овладела зданиями гестапо и министерства авиации. Под прикрытием пехоты вперед рванулся артиллерийский самоходный дивизион: А. Л. Денисюк, командир установки, поставил свою самоходку в проем ограды и в туманной мгле примерно в ста метрах увидел серое здание имперской канцелярии, на фасаде которого красовался громадный орел со свастикой. Денисюк подал команду: «По фашистскому хищнику – огонь!..» Фашистский герб был сбит[172]. 
    
Последний бой за имперскую канцелярию, который вели 301-я и 248-я стрелковые дивизии вечером 1 мая, был очень труден. 
    
Схватка на подступах и внутри этого здания носила особо ожесточенный характер. В составе штурмовой группы 1050-го стрелкового полка действовала старший инструктор политотдела 9-го стрелкового корпуса майор Анна Владимировна Никулина. Вместе с бойцами И. Давыдовым и Ф. К. Шаповаловым она пробралась через пролом в крыше наверх и, вытащив из-под куртки красное полотнище, с помощью куска телеграфного провода привязала его к металлическому шпилю. Над имперской канцелярией взвилось Красное знамя. 
    
После захвата имперской канцелярии ее комендантом был назначен заместитель командира 301-й стрелковой дивизии полковник В. Е. Шевцов. А с 4 мая, после того как дивизия была переведена в Трептов-парк, – старший офицер по оперативной работе штаба 5-й ударной армии майор Ф. Г. Платонов. 
    
К 15 часам 2 мая с врагом было полностью покончено. Остатки берлинского гарнизона сдались в плен общим количеством более 134 тысяч человек. Многие из тех, кто дрался с оружием в руках, видимо, в последние дни разбежались и попрятались. 
    
Это был день великого торжества советского народа, его вооруженных сил, наших союзников в этой войне и народов всего мира. 
    
В приказе Верховного Главнокомандующего говорилось: 
    
     
«Войска 1-го Белорусского фронта при содействии войск 1-го Украинского фронта после упорных уличных боев завершили разгром берлинской группы немецких войск и сегодня, 1 мая, полностью овладели столицей Германии городом Берлином – центром немецкого империализма и очагом немецкой агрессии».
    
    
После захвата имперской канцелярии мы поехали туда с генерал-полковником Н. Э. Берзариным, членом Военного совета армии генерал-лейтенантом Ф. Е. Боковым и другими участниками штурма, чтобы убедиться в самоубийстве Гитлера. Геббельса и других руководителей гитлеровцев. 
    
Прибыв на место, мы оказались в затруднительном положении. Нам доложили, что все трупы немцы якобы закопали в местах захоронения, а где и кто закопал – толком никто не знал. Высказывались разные версии, порой противоречивые. 
    
Захваченные пленные, главным образом раненые, о Гитлере и его окружении ничего не могли сказать. 
    
Людей в имперской канцелярии обнаружили мало, всего несколько десятков человек. Видимо, находившиеся там руководящие офицеры и эсэсовцы в самый последний момент бежали через потайные выходы из здания имперской канцелярии и попрятались в городе. 
    
Мы искали место сожжения трупов Гитлера и Геббельса, но так и не нашли. Правда, остались потухшие очаги от каких-то костров, но они были малы: скорее всего там кипятили воду немецкие солдаты. 
    
Мы уже заканчивали осмотр имперской канцелярии, когда нам доложили, что в подземелье обнаружены трупы шестерых детей Геббельса. Признаюсь, у меня не хватило духу спуститься туда и посмотреть на детей, умерщвленных матерью и отцом. На другой день недалеко от бункера были обнаружены трупы Геббельса и его жены. Для опознания был привлечен доктор Фриче, который подтвердил, что это именно они. 
    
Обстоятельства вначале побудили меня усомниться в правдивости версии о самоубийстве Гитлера, тем более что нам не удалось обнаружить и Бормана. Я тогда подумают: а не удрал ли Гитлер в самый последний момент, когда уже не было надежды на помощь Берлину извне? 
    
Такое предположение я высказал в Берлине на пресс-конференции советских и иностранных корреспондентов. 
    
Несколько позже в результате проведенных расследований, опросов личного медицинского персонала Гитлера к нам стали поступать дополнительные, более определенные сведения, подтверждающие самоубийство Гитлера. О том, как велось расследование, с исчерпывающей полнотой описано Еленой Ржевской в книге «Конец Гитлера – без мифа и детектива» (Издательство АПН, Москва, 1965 год). 
    
К тому, что написала Е. Ржевская, я ничего добавить не могу 
    
Лично я склонен считать, что для сомнений в самоубийстве Гитлера оснований нет. 
    
Большинство фашистских главарей, в том числе Геринг, Гиммлер, Кейтель и Йодль, заблаговременно бежали из Берлина в разных направлениях. 
    
До последней минуты они вместе с Гитлером, как азартные игроки, не теряли надежды на «счастливую карту», которая может спасти фашистскую Германию и их самих. 30 апреля и даже 1 мая гитлеровские заправилы все еще пытались оттянуть время окончательного краха, затеяв переговоры о вызове в Берлин новоявленного правительства Дёница якобы для решения о капитуляции Германии. 
    
Генерал Кребс, опытный военный дипломат, всеми способами пытался втянуть в длительные переговоры генерала В. И. Чуйкова, но эта хитрость не удалась. Я уже говорил, что В. Д. Соколовский, который был уполномочен вести переговоры, категорически заявил Кребсу: прекращение военных действий возможно лишь при условии полной и безоговорочной капитуляции немецко-фашистских войск перед всеми союзниками. На этом переговоры закончились. 
    
Так как немцы тогда не приняли наших требований о безоговорочной капитуляции, советским войскам был дан приказ: немедленно добить врага. 
    
Утром 3 мая вместе с комендантом Берлина Н. Э. Берзариным, членом Военного совета 5-й армии Ф. Е. Боковым, членом Военного совета фронта К. Ф. Телегиным и другими мы осмотрели рейхстаг и места боев в этом районе. Сопровождал нас и давал пояснения сын Вильгельма Пика Артур Пик, воевавший во время войны в качестве офицера Красной Армии. Он хорошо знал Берлин, и это облегчило изучение условий, в которых пришлось драться нашим войскам. 
    
Каждый шаг, каждый кусок земли, каждый камень здесь яснее всяких слов свидетельствовал, что на подступах к имперской канцелярии и рейхстагу, в самих этих зданиях борьба шла не на жизнь, а на смерть. 
    
Рейхстаг – это громаднейшее здание, стены которого артиллерией средних калибров не пробьешь. Тут нужны были тяжелые калибры. Купол рейхстага и различные массивные верхние надстройки давали возможность врагу сосредоточить многослойный огонь на всех подступах. Условия для борьбы в самом рейхстаге были очень тяжелые и сложные. Они требовали от бойцов не только мужества, но и мгновенной ориентировки, зоркой осторожности, быстрых перемещений от укрытия к укрытию и метких выстрелов по врагу. Со всеми этими задачами наши бойцы хорошо справились, но многие в тяжелых боях пали смертью храбрых. 
    
Колонны при входе в рейхстаг и стены были испещрены надписями наших воинов. В лаконичных фразах, в простых росписях солдат, офицеров и генералов чувствовалась их гордость за советских людей, за Советские Вооруженные Силы, за Родину и ленинскую партию, за то, что, преодолев неимоверные трудности, они пришли в логово фашизма – в Берлин и в трудных сражениях одержали победу. 
    
Поставили и мы свои подписи, по которым присутствовавшие там солдаты узнали нас и окружили плотным кольцом. Пришлось задержаться на часок и поговорить по душам. Было задано много вопросов. Солдаты спрашивали, когда можно будет вернуться домой, останутся ли войска для оккупации Германии, будем ли воевать с Японией и так далее. 
    
7 мая мне в Берлин позвонил И. В. Сталин и сообщил: 
    
– Сегодня в городе Реймсе немцы подписали акт безоговорочной капитуляции. Главную тяжесть войны, – продолжал он, – на своих плечах вынес советский народ, а не союзники, поэтому капитуляция должна быть подписана перед Верховным командованием всех стран антигитлеровской коалиции, а не только перед Верховным командованием союзных войск. 
    
– Я не согласился и с тем, – продолжал И. В. Сталин, – что акт капитуляции подписан не в Берлине, центре фашистской агрессии. Мы договорились с союзниками считать подписание акта в Реймсе предварительным протоколом капитуляции. Завтра в Берлин прибудут представители немецкого главного командования и представители Верховного командования союзных войск. Представителем Верховного Главнокомандования советских войск назначаетесь вы. Завтра к вам прибудет Вышинский. После подписания акта он останется в Берлине в качестве вашего помощника по политической части. Вы же назначаетесь Главноначальствующим в советской зоне оккупации Германии, одновременно будете и Главнокомандующим советскими оккупационными войсками в Германии, – сказал И. В. Сталин. 
    
Рано утром 8 мая в Берлин прилетел А. Я. Вышинский. Он привез всю нужную документацию по капитуляции Германии и сообщил состав представителей от Верховного командования союзных войск. 
    
С утра 8 мая начали прибывать в Берлин журналисты, корреспонденты всех крупнейших газет и журналов мира, фоторепортеры, чтобы запечатлеть исторический момент юридического оформления разгрома фашистской Германии, признания ею необратимого крушения всех фашистских планов, всех ее человеконенавистнических целей. 
    
В середине дня на аэродром Темпельгоф прибыли представители Верховного командования союзных войск. 
    
Верховное командование союзных войск представляли маршал авиации Великобритании Артур В. Теддер, командующий стратегическими воздушными силами США генерал Карл Спаатс и главнокомандующий французской армией генерал Ж. Латр де Тассиньи. 
    
На аэродроме их встречали мой заместитель генерал армии В. Д. Соколовский, первый комендант Берлина генерал-полковник Н. Э. Берзарин, член Военного совета армии генерал-лейтенант Ф. Е. Боков и другие представители Красной Армии. С аэродрома союзники прибыли в Карлсхорст, где было решено принять от немецкого командования безоговорочную капитуляцию. 
    
На тот же аэродром из города Фленсбурга прибыли под охраной английских офицеров генерал-фельдмаршал Кейтель, адмирал флота фон Фридебург и генерал-полковник авиации Штумпф, имевшие полномочия от Дёница подписать акт безоговорочной капитуляции Германии. 
    
Здесь, в Карлсхорсте, в восточной части Берлина, в двухэтажном здании бывшей столовой немецкого военно-инженерного училища подготовили зал, где должна была проходить церемония подписания акта. 
    
Немного отдохнув с дороги, все представители командования союзных войск прибыли ко мне, чтобы договориться по процедурным вопросам столь волнующего события. 
    
Не успели мы войти в помещение, отведенное для беседы, как туда буквально хлынул поток американских и английских журналистов и с места в карьер начали штурмовать меня вопросами. От союзных войск они преподнесли мне флаг дружбы, на котором золотыми буквами были вышиты слова приветствия Красной Армии от американских войск. 
    
После того как журналисты покинули зал заседания, мы приступили к обсуждению ряда вопросов, касающихся капитуляции гитлеровцев. 
    
Генерал-фельдмаршал Кейтель и его спутники в это время находились в другом здании. 
    
По словам наших офицеров, Кейтель и другие члены немецкой делегации очень нервничали. Обращаясь к окружающим, Кейтель сказал: 
    
– Проезжая по улицам Берлина, я был крайне потрясен степенью его разрушения. 
    
Кто-то из наших офицеров ему ответил: 
    
– Господин фельдмаршал, а вы не были потрясены, когда по вашему приказу стирались с лица земли тысячи советских городов и сел, под обломками которых были задавлены миллионы наших людей, в том числе многие тысячи детей? 
    
Кейтель побледнел, нервно пожал плечами и ничего не ответил. 
    
Как мы условились заранее, в 23 часа 45 минут Теддер, Спаатс и Латр де Тассиньи, представители от союзного командования, А. Я. Вышинский, К. Ф. Телегин, В. Д. Соколовский и другие собрались у меня в кабинете, находившемся рядом с залом, где должно было состояться подписание немцами акта безоговорочной капитуляции. 
    
Ровно в 24 часа мы вошли в зал. 
    
Начиналось 9 мая 1945 года… 
    
Все сели за стол. Он стоял у стены, на которой были прикреплены государственные флаги Советского Союза, США, Англии, Франции. 
    
В зале за длинными столами, покрытыми зеленым сукном, расположились генералы Красной Армии, войска которых в самый короткий срок разгромили оборону Берлина и вынудили противника сложить оружие. Здесь же присутствовали многочисленные советские и иностранные журналисты, фоторепортеры. 
    
– Мы, представители Верховного Главнокомандования Советских Вооруженных Сил и Верховного командования союзных войск, – заявил я, открывая заседание, – уполномочены правительствами стран антигитлеровской коалиции принять безоговорочную капитуляцию Германии от немецкого военного командования. Пригласите в зал представителей немецкого главного командования. 
    
Все присутствовавшие повернули головы к двери, откуда сейчас должны были появиться те, кто хвастливо заявлял на весь мир о своей способности молниеносно разгромить Францию, Англию и не позже как в полтора-два месяца раздавить Советский Союз. 
    
Первым, не спеша и стараясь сохранить видимое спокойствие, переступил порог генерал-фельдмаршал Кейтель, ближайший сподвижник Гитлера. Выше среднего роста, в парадной форме, подтянут. Он поднял руку со своим фельдмаршальским жезлом вверх, приветствуя представителей Верховного командования советских и союзных войск. 
    
За Кейтелем появился генерал-полковник Штумпф. Невысокий, глаза полны злобы и бессилия. Одновременно вошел адмирал флота фон Фридебург, казавшийся преждевременно состарившимся. 
    
Немцам было предложено сесть за отдельный стол, который специально для них был поставлен недалеко от входа. 
    
Генерал-фельдмаршал не спеша сел и поднял голову, обратив свой взгляд на нас, сидевших за столом президиума. Рядом с Кейтелем сели Штумпф и Фридебург. Сопровождавшие их офицеры встали за ними. 
    
Я обратился к немецкой делегации: 
    
– Имеете ли вы на руках акт безоговорочной капитуляции Германии, изучили ли его и имеете ли полномочия подписать этот акт? 
    
Вопрос мой на английском языке повторил главный маршал авиации Теддер. 
    
– Да, изучили и готовы подписать его, – приглушенным голосом ответил генерал-фельдмаршал Кейтель, передавая нам документ, подписанный гросс-адмиралом Дёницем. В документе значилось, что Кейтель, фон Фридебург и Штумпф уполномочены подписать акт безоговорочной капитуляции. 
    
Это был далеко не тот надменный Кейтель, который принимал капитуляцию от побежденной Франции. Теперь он выглядел побитым, хотя и пытался сохранить какую-то позу. 
    
Встав, я сказал: 
    
– Предлагаю немецкой делегации подойти сюда, к столу. Здесь вы подпишете акт безоговорочной капитуляции Германии. 
    
Кейтель быстро поднялся, устремив на нас недобрый взгляд, а затем опустил глаза и, медленно взяв со столика фельдмаршальский жезл, неуверенным шагом направился к нашему столу. Монокль его упал и повис на шнурке. Лицо покрылось красными пятнами. Вместе с ним подошли к столу генерал-полковник Штумпф, адмирал флота фон Фридебург и немецкие офицеры, сопровождавшие их. Поправив монокль, Кейтель сел на край стула и слегка дрожавшей рукой подписал пять экземпляров акта. Тут же поставили подписи Штумпф и Фридебург. 
    
После подписания акта Кейтель встал из-за стола, надел правую перчатку и вновь попытался блеснуть военной выправкой, но это у него не получилось, и он тихо отошел за свой стол. 
    
В 0 часов 43 минуты 9 мая 1945 года подписание акта безоговорочной капитуляции Германии было закончено. Я предложил немецкой делегации покинуть зал. 
    
Кейтель, Фридебург, Штумпф, поднявшись со стульев, поклонились и, склонив головы, вышли из зала. За ними вышли их штабные офицеры. 
    
От имени советского Верховного Главнокомандования я сердечно поздравил всех присутствовавших с долгожданной победой. В зале поднялся невообразимый шум. Все друг друга поздравляли, жали руки. У многих на глазах были слезы радости. Меня окружили боевые друзья – В. Д. Соколовский, М. С. Малинин, К. Ф. Телегин, Н. А. Антипенко, В. Я. Колпакчи, В. И. Кузнецов, С. И. Богданов, Н. Э. Берзарин, Ф. Е. Боков, П. А. Белов, А. В. Горбатов и другие. 
    
– Дорогие друзья, – сказал я товарищам по оружию, – нам с вами выпала великая честь. В заключительном сражении нам было оказано доверие народа, партии и правительства вести доблестные советские войска на штурм Берлина. Это доверие советские войска, в том числе и вы, возглавлявшие войска в сражениях за Берлин, с честью оправдали. Жаль, что многих нет среди нас. Как бы они порадовались долгожданной победе, за которую, не дрогнув, отдали свою жизнь. 
    
Вспомнив близких друзей и боевых товарищей, которым не довелось дожить до этого радостного дня, эти люди, привыкшие без малейшего страха смотреть смерти в лицо, как ни крепились, не смогли сдержать слез. 
    
В 0 часов 50 минут 9 мая 1945 года заседание, на котором была принята безоговорочная капитуляция немецких вооруженных сил, закрылось. 
    
Потом состоялся прием, который прошел с большим подъемом. Обед удался на славу! Наши хозяйственники во главе с начальником тыла генерал-лейтенантом Н. А. Антипенко и шеф-поваром В. М. Петровым приготовили отличный стол, который имел большой успех у наших гостей. Открыв банкет, я предложил тост за победу стран антигитлеровской коалиции над фашистской Германией. Затем выступил маршал А. Теддер, за ним Ж. Латр де Тассиньи и генерал К. Спаатс. После них выступали советские генералы. Каждый говорил о том, что наболело на душе за все эти тяжелые годы. Помню, говорилось много, душевно и выражалось большое желание укрепить навсегда дружеские отношения между странами антифашистской коалиции. Говорили об этом советские генералы, говорили американцы, французы, англичане, и всем нам хотелось верить, что так оно и будет. 
    
Праздничный ужин закончился утром песнями и плясками. Вне конкуренции плясали советские генералы. Я тоже не удержался и, вспомнив свою юность, сплясал «русскую». Расходились и разъезжались под звуки канонады, которая производилась из всех видов оружия по случаю победы. Стрельба шла во всех районах Берлина и его пригородах. Стреляли вверх, но осколки мин, снарядов и пуль падали на землю, и ходить утром 9 мая было не совсем безопасно. Но как отличалась эта опасность от той, с которой все мы сжились за долгие годы войны. 
    
Подписанный акт безоговорочной капитуляции утром того же дня был доставлен в Ставку Верховного Главнокомандования. 
    
Первый пункт акта гласил: 
    
     
«1. Мы, нижеподписавшиеся, действуя от имени германского верховного командования, соглашаемся на безоговорочную капитуляцию всех наших вооруженных сил на суше, на море и в воздухе, а также всех сил, находящихся в настоящее время под немецким командованием, Верховному Главнокомандованию Красной Армии и одновременно Верховному Командованию союзных экспедиционных сил».
    
    
Днем 9 мая мне позвонили из Москвы и сообщили, что вся документация о капитуляции немецко-фашистской Германии получена и вручена Верховному Главнокомандующему. 
    
Итак, закончилась кровопролитная война. Фашистская Германия и ее союзники были окончательно разгромлены. 
    
Путь к победе для советского народа был тяжел. Он стоил миллионов жизней. И сегодня все честные люди мира, оглядываясь на прошлые страшные дни Второй мировой войны, обязаны с глубоким уважением и сочувствием вспомнить тех, кто боролся с нацизмом и отдал свою жизнь за освобождение от фашистского рабства своей Родины, за судьбу всего человечества. 
    
Коммунистическая партия и Советское правительство, исходя из своего интернационального долга и гуманных убеждений, приняли все меры к тому, чтобы своевременно разъяснить советским воинам, кто является истинным виновником войны и совершенных злодеяний. Не допускалось и мысли о том, чтобы карать трудовой немецкий народ за те злодеяния, которые фашисты творили на нашей земле. В отношении немецких трудящихся советские люди имели ясную позицию: им необходимо помочь осознать свои ошибки, быстрее выкорчевать остатки нацизма и влиться в общую семью свободолюбивых народов, высшим девизом которых в будущем должны быть мир и демократия. 
    
В Берлине и его окрестностях еще шли бои, а советское командование на основании решений ЦК партии и Советского правительства уже приступило к организации нормальных жизненных условий для населения Берлина. 
    
Основой для создания и деятельности военных и гражданских органов власти был приказ Военного совета 1-го Белорусского фронта № 5 от 23 апреля 1945 года. Приказ гласил: 
    
     
«Вся власть управления на территории Германии, занятой Красной Армией, осуществляется военным командованием через посредство военных комендантов городов и районов. 
     
Военные коменданты назначаются в каждом городе. Исполнительная власть создается из местных жителей: в городах – бургомистры, в более мелких городах и селах – старосты, которые несут ответственность перед военным командованием за выполнение населением всех приказов и распоряжений…»
    
    
В соответствии с этим приказом 28 апреля 1945 года был опубликован приказ № 1 советского военного коменданта Берлина Героя Советского Союза генерал-полковника Н. Э. Берзарина о переходе всей полноты власти в Берлине в руки советской военной комендатуры. 
    
В этом приказе он объявил населению города, что фашистская партия Германии и ее организации распускаются и деятельность их запрещается. 
    
Приказ устанавливал порядок поведения населения и определял основные положения, необходимые для нормализации жизни в Берлине. 
    
Центральная военная комендатура создала во всех двадцати районах Берлина районные военные комендатуры, которые были укомплектованы нашими офицерами, и в первую очередь специалистами-хозяйственниками и инженерно-техническим персоналом. В некоторых подрайонах были созданы участковые комендатуры. С первых же шагов своей работы советским военным комендатурам пришлось в весьма сложной обстановке решать многие трудные задачи. 
    
В результате боев Берлин сильно пострадал. Из 250 тысяч зданий города около 30 тысяч было совершенно разрушено, более 20 тысяч зданий находилось в полуразрушенном состоянии, более 150 тысяч зданий имело средние повреждения. 
    
Городской транспорт не работал. Более трети станций метро было затоплено и разрушено, 225 мостов подорвано немецко-фашистскими войсками. Вагонный парк и силовая сеть городского трамвая почти целиком были выведены из строя. Улицы, особенно в центре, завалены обломками. Вся система коммунального хозяйства – электростанции, водокачки, газовые заводы, канализация прекратила свою работу. 
    
Необходимо было спасти берлинское население от голодной смерти, организовать продовольственное снабжение, которое было прекращено до вступления в Берлин советских войск. Были установлены многочисленные факты, когда целые группы населения в течение нескольких недель не получали никакого продовольствия. Советские войска, расположенные в Берлине, начали тушить пожары, организовали уборку и захоронение трупов, производили разминирование. 
    
Однако советское командование не могло решить все эти задачи без массового привлечения к активной работе местного населения. 
    
Военные советы, военные коменданты, работники политических органов прежде всего привлекали к работе в районные магистраты немецких коммунистов, освобожденных из концлагерей, антифашистов и других немецких демократов, с которыми у нас сразу установилось дружеское взаимопонимание. 
    
Так начали создаваться немецкие органы самоуправления – органы антифашистско-демократической коалиции. Примерно одну треть в них составляли коммунисты, которые действовали в товарищеском согласии с социал-демократами и лояльно настроенными специалистами. 
    
Большую работу в Берлине проводил политический отдел комендатуры во главе с полковником А. И. Елизаровым. 
    
В мае 1945 года Военный совет фронта в целях нормализации жизни в Берлине принял ряд важных решений, в частности: 
    
11 мая – постановление № 063 о снабжении продовольствием немецкого населения Берлина. В нем устанавливался порядок и нормы выдачи продовольствия. 
    
12 мая – постановление № 064 о восстановлении и обеспечении нормальной работы коммунального хозяйства Берлина. 
    
31 мая – постановление № 080 о снабжении молоком детей Берлина. 
    
Были приняты и другие решения о нормализации питания и быта населения, и в первую очередь трудового народа, занятого на восстановительных работах. 
    
В качестве первой помощи со стороны Советского правительства в Берлин поступило 96 тысяч тонн зерна, 60 тысяч тонн картофеля, до 50 тысяч голов скота, сахар, жиры и другие продукты. 
    
В результате этих срочных мероприятий была ликвидирована угроза голода немецкого населения. 
    
Значительную роль в нормализации жизни в Берлине сыграли советские комендатуры, политорганы фронта, гарнизона и комендатур, вокруг которых быстро нарастала активность демократически настроенного населения. Постепенно исчезала неуверенность и боязнь репрессий, которыми всех пугали нацисты. 
    
Как-то, проезжая по окраинам Берлина, я обратил внимание на необычно пеструю толпу, в которой находились наши солдаты. Там было много детей и женщин. Остановив машину, мы подошли, полагая, что гражданские лица – это наши советские люди, освобожденные из фашистских лагерей. Но оказалось, что это жители Берлина. Стою, наблюдаю и слышу, как один из солдат, держа на руках белокурого немецкого мальчугана лет четырех, говорит: 
    
– Я потерял жену, маленькую дочку и сынишку, когда эвакуировалась семья из Конотопа. Погибли они в поезде от бомбежки. Война кончается, что же я буду жить как бобыль. Отдайте мне мальчугана. У него ведь эсэсовцы расстреляли мать и отца. 
    
Кто-то пошутил: 
    
– А парнишка-то похож на тебя… 
    
Стоявшая рядом женщина сказала по-немецки: 
    
– Нет, не могу отдать. Это мой племянник, буду растить сама. 
    
Кто-то перевел. Солдат огорчился. Я вмешался: 
    
– Слушай, друг, вернешься на Родину, там найдешь себе сына – сколько у нас сирот осталось. Еще лучше – возьмешь ребенка вместе с матерью! 
    
Солдаты расхохотались, улыбнулся и немецкий мальчуган. Наши бойцы, развязав свои сумки, тут же роздали детям и женщинам хлеб, сахар, консервы, сухари, а мальчуган, сидевший на руках солдата, получил еще и конфеты. Солдат расцеловал парнишку и тяжело вздохнул. 
    
До чего же добрая душа у советского солдата, подумал я и, подойдя к солдату, крепко пожал ему руку. 
    
Я был без погон, в кожанке, но скоро меня узнали, пришлось задержаться еще на полчаса и ответить на многие вопросы окружавших. Жаль, что я не записал фамилии тех солдат. Запомнилось лишь, что эта группа была из 5-й ударной армии генерала Н.Э. Берзарина. 
    
9 мая по поручению Государственного Комитета Обороны к нам в Берлин прилетел Анастас Иванович Микоян. Он тут же захотел посмотреть, как налаживается мирная жизнь. 
    
Выйдя из машины около одного из продовольственных магазинов, где уже выдавался по советским карточкам хлеб немецким жителям, А. И. Микоян обратился к женщинам, стоявшим в очереди. Вид их был крайне истощенный. 
    
– Как чувствуете себя после занятия Берлина советскими войсками? – спросил Анастас Иванович. – Говорите смелее, вот маршал Жуков, он учтет ваши нужды и сделает все, что будет в наших силах. 
    
– Это Анастас Иванович Микоян, – сказал я, – заместитель Председателя Совета Народных Комиссаров. Он прибыл по поручению Советского правительства посмотреть, как вы живете и в чем нуждаетесь, чтобы оказать берлинцам возможную помощь. 
    
Переводчик перевел. 
    
Нас тут же окружили и заговорили наперебой: 
    
– Никогда бы не поверили, что такой большой русский начальник может ходить по очередям и интересоваться, в чем нуждаются простые немцы. А нас все время пугали русскими… 
    
Пожилая женщина, подойдя к А. И. Микояну, заметно волнуясь, сказала: 
    
– Большое спасибо от нас, немецких женщин, за то, что не даете нам умереть голодной смертью. 
    
И тут же обратилась к стоявшему рядом мальчику: 
    
– Кланяйся советским начальникам за хлеб и хорошее отношение! 
    
Мальчик молча поклонился. 
    
Вместе с А. И. Микояном, А. В. Хрулевым и Н. А. Антипенко мы тщательно изучили наши возможности по оказанию продовольственной и медицинской помощи населению. Несмотря на собственные большие трудности, средства были найдены и помощь была оказана. Надо было видеть лица жителей Берлина, когда им выдавали хлеб, крупу, кофе, сахар, иногда немного жиров и мяса. 
    
Руководствуясь указаниями Центрального Комитета партии и Советского правительства, мы помогали немецкому народу всем, чем только могли, чтобы быстрее организовать его трудовую жизнь. Из числа трофейного имущества выделялись грузовые машины, семена, а лошади и сельскохозяйственный инвентарь, взятые в поместьях немецких баронов, передавались сельскохозяйственным рабочим, которые создавали трудовые артели. 
    
В Берлин прибыли В. Ульбрихт и другие руководители немецких коммунистов. Немецкие товарищи подчеркивали, что рабочие, простые люди Германии уже видят в Красной Армии не карателя, а освободителя немецкого народа от фашизма. 
    
Мы рекомендовали немецким коммунистам отправиться в части Красной Армии и побеседовать с советскими бойцами. Это предложение было принято. Возвратившись, они с большой теплотой отозвались о наших бойцах, их широком политическом кругозоре и человечности. 
    
После захвата Берлина нам приходилось часто встречаться с В. Пиком, В. Ульбрихтом и другими руководителями Коммунистической партии Германии. Не покладая рук все они работали над ликвидацией тяжелых последствий войны и господства фашизма. 
    
Я познакомился с Отто Гротеволем, который в то время был признанным руководителем левой группировки социал-демократической партии Германии, явно тяготевшей к коммунистам. Вскоре между Вильгельмом Пиком, Вальтером Ульбрихтом и Отто Гротеволем начались активные переговоры об образовании из числа коммунистов и левых социал-демократов единой социалистической партии, которые через год, 21 апреля 1946 года, закончились образованием Социалистической единой партии Германии (СЕПГ). Были избраны руководящие органы партии, развернута большая работа среди рабочих, крестьян и трудовой интеллигенции. 
    
В середине мая 1945 года Военный совет фронта созвал совещание с участием немецкой общественности, работников промышленности, транспорта, здравоохранения, коммунального хозяйства, культурных учреждений и офицеров военных комендатур. В работе его приняли участие заместитель Председателя Совнаркома Анастас Иванович Микоян, Вальтер Ульбрихт и другие немецкие партийные и общественные деятели. 
    
Были обсуждены вопросы дальнейшей нормализации жизни в городе, снабжения населения и меры по восстановлению транспорта, коммунальных предприятий, организации культурной жизни в Берлине. 
    
Уже 14 мая военный комендант Берлина генерал-полковник Н. Э. Берзарин вместе с новой дирекцией метро открыл движение на первой линии метрополитена, а к концу мая было введено в эксплуатацию пять линий метрополитена общей протяженностью 61 километр. 
    
19 мая состоялось торжественное учредительное собрание берлинского магистрата, на котором Н. Э. Берзарин выступил с докладом о политике советских властей в Берлине, а обер-бургомистр доктор Вернер представил магистрат общественности. Он состоял из лиц, известных своей прежней антифашистской демократической деятельностью. 
    
По всему городу проводились большие восстановительные работы, расчистка завалов, в которых наряду с немецкими специалистами и населением приняли участие советские инженерные и специальные войска. К концу мая в черте города частично вступили в строй основные железнодорожные станции и речные порты, обеспечивавшие нормальное снабжение Берлина топливом и продовольствием. 
    
К этому же времени была введена в действие 21 насосная станция городского водопровода; 7 восстановленных газовых заводов подавали для нужд города 340 тысяч кубических метров газа в сутки. Предприятия и население основных районов Берлина почти полностью были обеспечены газом и водой. В июне городской трамвай уже перевозил пассажиров и грузы на 51 линии общей протяженностью 498 километров. 
    
25 мая по приказу Н. Э. Берзарина была разрешена организация городской полиции, суда и прокуратуры. Возглавить полицейский аппарат в Берлине было поручено активному участнику движения «Свободная Германия» Паулю Маркграфу. 
    
Военные комендатуры Берлина с помощью немецких коммунистов и демократов провели значительную работу по организации и развитию демократического устройства в городе. 
    
Берлинское радио начало свои передачи 13 мая. На следующий день руководством военной комендатуры вместе с директорами театров Густавом Грюндтеном, Эрнстом Легалем и Паулем Вегнером были обсуждены подготовительные мероприятия к открытию берлинских театров. 
    
К середине июня в Берлине работало 120 кинотеатров, в них демонстрировались советские художественные и документальные кинофильмы. Их с интересом смотрели десятки тысяч берлинцев. 
    
Очень важным политическим и культурным мероприятием советских властей было издание для населения газеты советских оккупационных войск «Тэглихе рундшау» («Ежедневное обозрение») на немецком языке. Первый номер этой газеты вышел 15 мая, и она быстро завоевала популярность. 
    
Перед газетой была поставлена задача: разъяснять немецкому народу внешнюю и внутреннюю политику нашей партии и Советского правительства, рассказывать правду о Советском Союзе, об интернациональной миссии Красной Армии. Подробно освещались мероприятия по восстановлению коммунального хозяйства и подъему культуры в Берлине, разоблачалась сущность фашизма. Немцев призывали напрячь все силы для скорейшего восстановления нормальной жизни в Берлине. 
    
Через несколько дней начала издаваться газета «Берлинер цайтунг», орган берлинского магистрата. 
    
В июне состоялось объединение берлинских демократических культурных сил. Был создан «Культурбунд» – культурный союз демократического обновления Германии. 
    
В середине мая по указанию советской комендатуры и магистрата в большинстве районов возобновились школьные занятия. К концу июня уже шли уроки в 580 школах, где обучалось 233 тысячи детей. Было организовано 88 детских домов. 
    
Приказом № 2 Главноначальствующего советской военной администрации была разрешена на территории советской зоны оккупации деятельность антифашистских партий. Трудящемуся населению было гарантировано право объединения в свободные профсоюзы и организации с целью обеспечения своих интересов и прав. Подробно об этом шаге советской военной администрации я расскажу позднее. Здесь же хочу привести слова Отто Гротеволя, который подчеркивал, что этим приказом «был дан мощный импульс политической жизни в советской зоне оккупации». 
    
«Где можно найти в истории такую оккупационную армию, – писал он, – которая пять недель спустя после окончания войны дала бы возможность населению оккупированного государства создавать партии, издавать газеты, предоставила бы свободу собраний и выступлений?»