1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 
    
– Горт готов подписаться. Он сказал, что и его отец сделает это.
    
– Могу поспорить, что у Горта уже и чернила наготове, клянусь Богом. Но Тайлер никогда не подпишет такого документа.
    
– А если подпишет, подпишешь ли ты?
    
– Нет,
    
– Прошу тебя.
    
– Нет.
    
– Наши дети будут принадлежать вам обоим, и уж тогда...
    
– Я хорошо подумал о детях, Кулум, – прервал его Струан. – И о многом другом. Я очень сомневаюсь, что у ваших детей будут дядя и дедушка с материнской стороны к тому времени, когда они достаточно подрастут, чтобы разобраться, что представляют собой эти двое.
    
Кулум решительно направился к двери.
    
– Подожди, Кулум!
    
– Пожалуйста, сделай нам подарок, о котором мы просим, умоляем тебя.
    
– Я не могу. Для них это останется лишь клочком бумаги. Горт и Брок охотятся за твоей шкурой, они...
    
Кулум хлопнул дверью, не дослушав его.
    
Струан налил себе еще бренди, выпил его залпом и запустил бокал в камин.
    
В ту ночь Струан лежал с открытыми глазами рядом с Мэй-мэй на большой кровати в спальне своего дома. Окна были распахнуты, пропуская в комнату свет луны и легкий бриз, напоенный бодрящим запахом моря. Снаружи огромной сетки, со всех сторон закрывавшей кровать, беспокойно жужжали комары, отыскивая какую-нибудь щель, чтобы добраться до пищи. В отличие от большинства европейцев, Струан всегда пользовался комариной сеткой. Дзин-куа дал ему этот совет еще много лет назад, сказав, что это помогает сохранить здоровье.
    
Струан размышлял о ночных малярийных испарениях, опасаясь, что как раз сейчас они с Мэй-мэй вдыхают их.
    
Кроме этого, его тревожила Сара. Когда он увиделся с ней несколько часов назад, она сообщила ему, что намерена уехать с первым же кораблем.
    
– Но ты еще слишком слаба, – возразил он. – И Локлин тоже.
    
– Как бы то ни было, мы уезжаем. Ты сам подготовишь все, или этим заняться мне? У тебя есть копия завещания Робба?
    
– Да.
    
– Я только что прочла его. Почему он назначил тебя доверенным распорядителем его доли в компании, а не меня?
    
– Не женское это дело, Сара! Но волноваться тебе незачем. Ты получишь все до последнего пенни.
    
– Мои адвокаты проследят за этим, Тай-Пэн.
    
Он подавил в себе нарастающий гнев.
    
– Сейчас сезон тайфунов. Опасное время для путешествия домой. Подожди до осени. К тому времени вы оба достаточно окрепнете.
    
– Мы уезжаем немедленно.
    
– Поступай, как знаешь.
    
Потом он навестил Сергеева. Рана у князя воспалилась, но гангрены, слава Богу, не было. Поэтому какая-то надежда оставалась. Затем он вернулся в контору и написал донесение Лонгстаффу, в котором указал, что по дошедшим до него сведениям пират By Квок на Иоаннов день будет находиться на острове Кимой, что фрегатам следует встать в засаде где-нибудь неподалеку, и что он хорошо знает те воды и с радостью возглавит экспедицию, если адмирал даст, свое согласие. Он отослал депешу Горацио. И уже ближе к вечеру, когда он собирался домой, к нему пришли армейские врачи. Они сказали, что исчезли последние сомнения: лихорадка Счастливой Долины была малярией...
    
Он нервно заворочался в постели.
    
– Хочешь, поиграем в трик-трак? – предложила Мэй-мэй, уставшая не меньше него и столь же обеспокоенная.
    
– Нет, спасибо, девочка. Ты тоже не можешь уснуть?
    
– Да. Не обращай внимания, – ответила она. Она тревожилась за Тай-Пэна. Весь день сегодня он был каким-то странным. И она переживала за Мэри Синклер. Сегодня днем Мэри пришла рано, Струан еще не вернулся. Мэри рассказала ей о ребенке и о своей тайной жизни в Макао. Даже о Горацио. И о Глессинге.
    
– Прости, – говорила Мэри сквозь слезы. Они беседовали на мандаринском диалекте, который обе предпочитали кантонскому. – Я должна была рассказать все это кому-нибудь. Вокруг меня нет ни одного человека, к которому я могу обратиться за помощью. Ни одного.
    
– Ну-ну, Мэри, дорогая моя, – постаралась утешить ее Мэй-мэй. – Не плачь. Сначала мы будем пить чай, а потом решим, что делать.
    
Им подали чай, и пока они пили его, Мэй-мэй удивлялась про себя варварам и их взглядам на жизнь и отношения между мужчиной и женщиной.
    
– Какая помощь тебе нужна?
    
– Помоги... помоги избавиться от ребенка. Боже мой, это уже становится заметно.
    
– Но почему ты не пришла ко мне раньше?
    
– Мне не хватало смелости. Если бы я не заставила Горацио согласиться на наш брак, мне бы и сейчас ее не хватило. Но теперь... Можно еще что-то сделать?
    
– Как долго он живет в твоем чреве?
    
– Почти три месяца, без одной недели.
    
– Это нехорошо, Мэри. После двух месяцев это может быть опасно. – Мэй-мэй уже думала о том, как можно было бы помочь Мэри и насколько велик будет риск. – Я пошлю А Сам в Тай Пинь Шан. Я слышала, там есть собиратель трав, который, возможно, сумеет тебе помочь. Ты понимаешь, что это может быть очень опасно?
    
– Да. Если ты выручишь меня, я сделаю для тебя все, что ты захочешь. Абсолютно все.
    
– Ты – моя подруга. Подруги должны помогать друг другу. Но ты никогда, никогда не должна никому об этом рассказывать.
    
– Я обещаю, как перед Богом.
    
– Когда травы будут у меня, я пошлю А Сам к твоей служанке А Тат. Ты доверяешь ей?
    
– Да.
    
– Когда твой день рождения, Мэри?
    
– Зачем это тебе?
    
– Астрологу нужно будет определить наиболее благоприятный день для принятия лекарства, конечно.
    
Мэри назвала ей день и час.
    
– Где ты будешь принимать лекарство? В отеле нельзя – здесь, на острове вообще нигде нельзя. Выздоровление может растянуться на несколько дней.
    
– В Макао. Я поеду в Макао. В свой... в свой дом. О нем никто не знает. Там это будет безопасно. Да, там мне ничего не грозит.
    
– Эти лекарства помогают не всегда, моя дорогая. И лечение никогда не бывает легким.
    
– Я не боюсь. Лекарство поможет. Должно помочь, – ответила Мэри.
    
Мэй-мэй легонько шевельнулась.
    
– Что случилось? – тут же спросил Струан.
    
– Ничего. Просто малыш толкается.
    
Струан положил руку на ее слегка округлившийся живот.
    
– Нужно пригласить доктора, пусть он осмотрит тебя.
    
– Нет уж, спасибо, Тай-Пэн, не стоит. Эти ваши варварские дьяволы не для меня. В этом я навсегда останусь той, кем была – китаянкой.
    
– Мэри выглядела нездоровой, тебе не показалось? – осторожно спросила она после короткой паузы.
    
– Показалось. И эта девушка что-то задумала. Она случайно не говорила тебе, что у нее на уме?
    
Мэй-мэй не хотелось лгать, но при этом она и не желала открывать Струану то, что его, по сути, не должно было касаться.
    
– По-моему, она просто переживает из-за брата.
    
– А что с ним такое?
    
– Она сказала, что хочет выйти замуж за этого Глессинга.
    
– А, вон оно что. – Струан уже понял, что Мэри приходила повидать в первую очередь Мэй-мэй, а не его. Он обменялся с ней всего несколькими фразами, поблагодарил за то, что она проводила детей в Макао. – Я так полагаю, Горацио не дает своего благословения, и она хочет, чтобы я поговорил с ним? Она за этим приходила?
    
– Нет. Ее брат согласен.
    
– Это меня удивляет.
    
– Почему? Этот Глессинг – он плохой человек?
    
– Нет, девочка. Просто Мэри и Горацио долгие годы жили вместе. Ему будет здесь очень одиноко без нее. – Струан спросил себя, что сказала бы Мэй-мэй, узнав о тайном доме Мэри в Макао. – Может, она так неважно выглядит, потому что беспокоится за него.
    
Мэй-мэй ничего не ответила, лишь грустно покачала головой, думая о том, как сложно все иногда бывает в жизни мужчины и женщины.
    
– Как идут дела у молодых влюбленных? – спросила она, пытаясь разгадать, что же в действительности не дает ему покоя.
    
– Хорошо. – Он еще не рассказывал ей о своем разговоре с Броком.
    
– Ты уже решил, что делать с дьявольской лихорадкой?
    
– Нет пока. Думаю, тебе следует вернуться в Макао.
    
– О да, пожалуйста, Тай-Пэн. Но только после того, как ты найдешь решение для Гонконга.
    
– Здесь оставаться опасно. Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
    
– Йосс, – произнесла она, пожав плечами. – Конечно, наш фен шуй здесь ох-ох какой плохой. – Она положила руку ему на грудь и погладила его, потом нежно поцеловала. – Однажды ты говорил мне, что есть три вещи, которые ты должен сделать, прежде чем выберешь свою Тай-тай. Две я знаю. Какая третья?
    
– Передать «Благородный Дом» в надежные руки, – ответил он. И рассказал ей о разговоре с Броком и о сегодняшней ссоре с Кулумом.
    
Она долго молчала, обдумывая его слова и подбирая ключ к этой третьей проблеме. И поскольку решение было таким простым и очевидным, она спрятала его глубоко в своем сердце и произнесла с невинным видом:
    
– Я говорила тебе, что помогу с первыми двумя и подумаю над третьей. Третья для меня слишком велика. Я не смогу помочь тебе, как бы мне ни хотелось.
    
– Понимаю, – кивнул Струан. – Я не знаю, что мне делать. По крайней мере, – добавил он, – я вижу лишь один ответ.
    
– Убийство – ответ неразумный, – твердо сказала она. – Очень неразумно опасный. Броки будут ждать его. Все будут. И ты рискуешь тем, что тебе будет мстить ваш ужасный закон, который, как глупый, требует глаз за глаз у любого, у кого есть глаз, а это, как всякому понятно, сумасшедшее безумие. Зачем тогда быть богатым, хейа? Ты не должен этого делать, Тай-Пэн. И дальше, я советую тебе сделать сыну и твоей новой дочери подарок, о котором они так просят.
    
– Я не могу, клянусь Богом. Это все равно что своей рукой перерезать Кулуму горло!
    
– Даже так, это мой совет. И я дальше советую тебе фантастически немедленный брак.
    
– Об этом не может быть и речи, – взорвался он. – Любая, поспешность сейчас будет выглядеть крайне неприлично – оскорбление памяти Робба – да и просто смешно.
    
– Я всем сердцем соглашаюсь с тобой, Тай-Пэн, – спокойно ответила Мэй-мэй. – Но я, кажется, понимаю, что по варварскому обычаю – который хоть раз следует мудрому китайскому обычаю – девушка переходит жить в дом мужа. Не наоборот, хейа? Поэтому чем немедленнее Броковая девица выскользнет из-под каблука Горта, тем скорее Броки потеряют власть над твоим сыном.
    
– Что?
    
– Вот тебе и что! Почему ты думаешь, твой сын стал теперь совсем глупый, как безумный? Потому что ему фантастически сильно хочется затащить ее на постель. – Струан рывком сел на кровати, и она торопливо проговорила, повысив голос: – Нет, не надо сейчас спорить, клянусь Богом, сейчас ты слушай, а потом и я буду тебя почитательно слушать. Вот почему он и делается безумно больной – бедный мальчик лежит всю ночь холодный, измученный, никого не покрывший. Это правда. Почему ты не говоришь это открыто, хейа? Я говоришь это открыто. Он весь горит, как в огне. Почему и слушает, высунув язык, всю сумасшедшую болтовню Горта. Я, будь я на его месте, делала бы то же самое, потому что всякий брат имеет власть над сестрой! Но ты отдай сыну Кулуму его девушку, и тогда будет твой Кулум проводить час за растреклятым часом, выслушивая брата Горта? Нет, клянусь Богом! Он станет каждую минуту проводить в ее постели, тиская ее грудь, фантастически изнуряя себя и делая малышей. И он возненавидит любого, кто попробует его отвлекать от этих занятий – тебя ли, Брока, или Горта. – Она нежно посмотрела на него. – Нет?
    
– Да, – сказал он. – Я обожаю тебя за твою проницательность.
    
– Ты обожаешь меня, потому что я безумно свожу тебя с ума, но при этом и сплю с тобой, сплю, пока ты не лопаешься. – Она рассмеялась, очень довольная собой. – Дальше: пусть они начнут строить свой дом. Завтра же. Направь их мысли на свой дом, и они забросят слушать фан-квэя Горта. Она ведь совсем юная, да? Поэтому мысль о собственном доме фантастически займет весь ее ум. Это разозлит Броков, и они начнут долго решать, что за дом и так дальше, а это разозлит ее и приведет ее к тебе, кто дал ей дом. Горт должен абсолютно противничать быстрому браку – почему и Кулум отвернется от него, потому что он лишится своего – как вы это говорите? – «валета в рукаве».
    
– Туза в рукаве. – Он восторженно обнял ее. – Ты фантастическое создание! Я должен был бы сам до этого додуматься. На следующей неделе проводится еще одна распродажа земли. Я куплю для тебя прибрежный участок. За твою мудрость.
    
– Ха! – сердито воскликнула она. – Ты думаешь, я оберегаю своего мужчину из-за клочка паршивой гонконгской земли? Одного единственного разнесчастного пригородного участка? Из-за серебряных тэйлов? Нефрита? Кто, по-твоему, эта бесценная Т'чунг Мэй-мэй, хейа? Грязный ломотик продажного собачьего мяса?
    
Она продолжала тараторить и возмущаться и лишь с большой неохотой позволила ему успокоить себя, гордясь тем, что он так хорошо понимал значение собственной земли для цивилизованного человека, и благодарная ему за то, что он дал ей такое лицо, притворившись, будто не понял, как она довольна в глубине души его предложением.
    
В комнате теперь было тихо, только комары звенели чуть слышно.
    
Мэй-мэй свернулась калачиком рядом со Струаном и задумалась над третьей проблемой Тай-Пэна. Она решила думать об этом на мандаринском, а не на английском, потому что не знала достаточного количества слов с правильными оттенками значений. Например, «тонкость», подумала она. Как бы ты сказала это на варварском языке? Или «искусность»? Решение третьей проблемы требовало истинно китайской тонкости и величайшей искусности.
    
Все так восхитительно просто, радостно думала она. Нужно убить Горта. Подстроить его убийство так, чтобы никто даже не заподозрил, будто его убийцы могут быть кем-то, кроме пиратов или разбойников. Если проделать все это тайно и именно таким образом, одной опасностью для моего Тай-Пэна будет меньше, Кулум окажется защищен от явной угрозы в будущем, а старый Брок ничего не сможет поделать, потому что он по-прежнему будет связан по рукам и ногам той поразительной, невероятной окончательностью, с которой все варвары воспринимают свои «священные» клятвы. Очень простое решение. Но чреватое опасностью. Я должна быть очень осторожна. Если мой Тай-Пэн когда-нибудь узнает об этом, он сам притащит меня к одному из этих варварских судей – может быть, к этому отвратительному Mayccy! Мой Тай-Пэн обличит меня перед ним – даже меня, свою обожаемую наложницу. И меня повесят. Какая нелепость!
    
После всех этих лет, что я изучаю их – учу их язык и изо всех сил стараюсь понять их, – некоторые представления варваров и сейчас остаются для меня абсолютно непостижимыми. Как глупо иметь один закон для всех – и для богатых, и для бедных. Зачем же тогда работать, исходить потом, чтобы становиться богатым и могущественным?
    
Ну ладно, так какой же способ будет наилучшим, спросила она себя. Я так мало знаю об убийствах. Как это сделать? Где? Когда?
    
Мэй-мэй не смыкала глаз всю ночь. С первыми лучами солнца она наконец решила, что ей следует предпринять. Потом погрузилась в сладкий сон.
   
   
    
     
Глава 4
    
    
К Иоаннову дню вся Счастливая Долина пребывала в полном отчаянии. Малярия продолжала распространяться, но в эпидемии нельзя было выделить никакой закономер ности. В одном и том же доме не обязательно заболевали все его обитатели. В одном и том же месте не все дома оказывались пораженными.
    
Кули теперь появлялись в Счастливой Долине, только когда солнце поднималось уже высоко, и возвращались в Тай Пинь Шан еще засветло. Струан, Брок и все торговцы тщетно ломали головы в поисках выхода. Они ничего не могли поделать – кроме как переехать на новое место, а переезд для них был равносилен катастрофе. Отказ же от него мог обернуться еще худшей катастрофой. И хотя находилось немало людей, которые настаивали, что отравленная почва и вредоносный ночной воздух не могут вызывать малярию, болезни подвергались только те, кто ночевал в долине. Люди богобоязненные видели в лихорадке, как и Кулум, волю Божью, и с удвоенной страстностью молили Создателя защитить их; безбожники, напуганные не меньше их, пожимали плечами и произносили только одно слово: «Йосс». Тонкий ручеек семей, возвращавшихся на корабли, превратился в сплошной поток, и Куинз Таун стал городом призраков.
    
Однако это отчаяние не коснулось Лонгстаффа. Он вернулся из Кантона на флагмане прошлой ночью, весь сияя от успеха, и, поскольку он жил на корабле и не имел намерения переселяться в Счастливую Долину, ядовитые ночные испарения были ему не страшны, и он это прекрасно знал.
    
Он добился всего, чего хотел, – и даже больше.
    
Уже через день после того, как началась операция по захвату Кантона, шесть миллионов тэйлов выкупа, которые он потребовал, были выплачены полностью, и он отменил приказ о штурме. Но тут же распорядился немедленно начать приготовления к полномасштабной войне на севере. И на этот раз не будет уже никаких остановок – до полной ратификации договора. Через несколько недель должны были прибыть обещанные подкрепления из Индии. А затем вся армада вновь отплывет на север к Пей Хо – к Пекину, – и Восток будет открыт для англичан раз и навсегда.
    
– Да, абсолютно, – довольно хмыкнул Лонгстафф. Он был один в своей каюте на флагмане Ее Величества «Возмездие» и, держа в руке зеркало, восхищался собой. – А ты и в самом деле умен, мой милый, – вслух говорил он своему отражению. – Именно, именно. Гораздо умнее, чем Тай-Пэн, а уж он-то воплощенная мудрость. – Лонгстафф положил зеркало и, плеснув на ладонь немного одеколона, протер лицо, потом взглянул на карманные часы. Струан должен был появиться через несколько минут. – Но и в этом случае не стоит позволять твоей правой руке ведать, что творит левая, а? – весело фыркнул он.
    
Лонгстафф до сих пор едва мог поверить, что ему с такой легкостью удалось устроить закупку чайных семян. То есть, довольно напомнил он себе, устроил-то ее Горацио. Интересно, почему этот человек так расстроен желанием своей сестры выйти замуж за Глессинга. Я бы подумал, что для нее это наоборот отличная партия. В конце концов, она действительно бедновата и робка, как мышка, – хотя на балу выглядела поразительно. Но, Черт побери, какая удача, что Горацио ненавидит Глессинга, ну? И мне дьявольски повезло, что он всегда ненавидел торговлю опиумом. А как ловко я подбросил ему эту идею, наживив на крючок возможную отсылку Глессинга домой.
    
– Чес-с-слово, Горацио, – говорил он неделю назад в Кантоне, – проклятое это дело, торговля опиумом, ну? А все потому, что нам приходится расплачиваться за чай серебром. Жаль, что Британская Индия его не выращивает, ну? Тогда и опиум стал бы не нужен. Мы бы просто объявили его вне закона, спасли бы язычников для достойных устремлений, ну? Сеяли бы семена добра среди них вместо этого гибельного зелья. Тогда флот мог бы вернуться домой, а мы бы зажили здесь в мире и спокойствии на веки вечные.
    
Через день Горацио отвел его в сторону и стал взволнованно развивать перед ним мысль о приобретении чайных семян у китайцев и отправке их в Индию. Лонгстафф изобразил глубокое и искреннее удивление и позволил Горацио убедить себя в перспективности этой идеи.
    
– Но, Господи милостивый, Горацио, – сказал он, – как же можно заполучить эти чайные семена?
    
– Вот мой план, ваше превосходительство: я частным образом поговорю с наместником Чинь-со. Скажу ему, что вы страстный садовод и имеете намерение превратить Гонконг в цветущий сад. Я попрошу у него по пятьдесят фунтов семян тутового дерева, хлопка, риса, камелий и других цветов, а также несколько сортов чая. Это отвлечет его внимание от собственного чая, собьет со следа.
    
– Но, Горацио, он ведь очень умный человек. Он должен понимать, что лишь немногие из этих растений приживутся на Гонконге, а, скорее всего, вообще ни одно.
    
– Разумеется. Но он воспримет это как самую обычную варварскую тупость.
    
Горацио был вне себя от возбуждения.
    
– Но как вам удастся заставить его хранить все это в тайне? Чинь-со расскажет мандаринам или Ко-хонгу, а те непременно передадут торговцам. Вы понимаете, что эти чертовы пираты перевернут небо и землю, чтобы помешать тому, что вы предлагаете. Они обязательно догадаются, что у вас на уме. И потом, как быть с Тай-Пэном? Вы не можете не понимать, что ваш план оставит его не удел.
    
– Он и так достаточно богат, ваше превосходительство. Опиум – это зло, и мы должны покончить с ним. Это наш долг.
    
– Да. Но и китайцы, и европейцы однозначно воспротивятся этому плану. А когда Чинь-со поймет, что вы в действительности задумали, – а это неизбежно произойдет – ну, тогда вы вообще можете забыть про ваши семена.
    
Горацио на мгновение задумался. Потом сказал:
    
– Да. Но если бы я мог пообещать ему, что в обмен на эту услугу мне – ведь я просто хочу сделать вам, моему начальнику, приятный сюрприз – я, который должен пересчитывать сундуки с серебром и расписываться за них, возможно, пропущу один сундук, тогда он точно не станет никому об этом рассказывать.
    
– Что стоит один сундук?
    
– Сорок тысяч тэйлов серебром.
    
– Но эти деньги принадлежат правительству Ее Величества, Горацио.
    
– Конечно. Во время переговоров вы могли бы «в частном порядке» оговорить, что к установленному количеству сундуков следует добавить еще один, не регистрируя его, в этом случае Корона не пострадает. Семена были бы вашим подарком правительству Ее Величества, сэр. Я почел бы за честь, что бы вы объявили, что это была ваша идея. Я уверен, что она и есть именно ваша. Что-то в ваших словах тогда натолкнуло меня на нее. И вся заслуга с полным Правом должна принадлежать вам. В конце концов, ведь это вы являетесь полномочным представителем.
    
– Но если ваш план удастся, тогда вы разорите не только Китайских торговцев, вы и сами потеряете работу. Это уж вовсе лишено всякого смысла.
    
– Опиум – ужасный грех, сэр. И я пошел бы на любой риск, чтобы искоренить его. Но моя работа зависит прежде всего от вашего успеха, а не от опиума.
    
– Кроме того, при удачном исходе дела вы подрываете сами основы новой колонии.
    
– Но ведь потребуется много лет, чтобы чай прижился и разросся на новом месте. На ваш срок Гонконгу ничего не грозит, сэр. Остров по-прежнему останется центром торговли с Азией. Кто знает, что произойдет за эти годы?
    
– Значит, насколько я понимаю, вы хотите, чтобы я paзузнал у вице-короля Индии, какими возможностями для выращивания чая он располагает?
    
– Кто, кроме вас, ваше превосходительство, мог бы довести эту идею – вашу идею – до ее совершенного конца?
    
Лонгстафф с видимой неохотой позволил уговорить себя и еще раз предупредил Горацио о необходимости держать весь план в строжайшей тайне.
    
Уже на следующий день Горацио со счастливым видом доложил:
    
– Чинь-со согласился! Он сказал, что через полтора месяца, самое большее через два, ящики с семенами будут доставлены на Гонконг, ваше превосходительство. Теперь для полного счастья мне не хватает лишь одного: чтобы Глессинга немедленно отослали домой. Я считаю, что Мэри просто потеряла голову. Жаль, что нельзя дать ей хотя бы год, чтобы она разобралась в своих чувствах и с абсолютной уверенностью могла сказать, что знает, что делает. Если бы я только мог избавить ее от его каждодневного влияния...
    
Лонгстафф снова усмехнулся, вспомнив об этой прозрачной попытке молодого человека завуалировать свою просьбу. Он причесался, открыл дверь каюты и вошел в свой кабинет. Порывшись в бумагах в сейфе, он отыскал письмо, которое Горацио перевел для него несколько недель назад. «Теперь в нем уже нет надобности», – сказал он вслух, разорвал бумагу, высунулся в окно, швырнул обрывки в море и проводил их взглядом, когда они поплыли по воде.
    
Возможно, Глессинга и в самом деле следует отослать домой. Девушка еще не достигла совершеннолетия, и Горацио очутился в очень трудном положении. Ну ладно, я еще подумаю об этом. После того, как семена отправятся в Индию.
    
Он увидел приближающийся баркас Струана. Тай-Пэн с хмурым видом сидел в середине. Его мрачное настроение напомнило Лонгстаффу о малярии. Дьявол меня забери, что же нам с ней делать, а? Она нарушает всю стратегию Гонконга, ну?
    
Струан смотрел в кормовые окна каюты и терпеливо ждал, когда Лонгстафф закончит говорить.
    
– Чес-с-слово, Дирк, у меня было такое чувство, будто Чинь-со заранее знал о нашем намерении потребовать у него шесть миллионов тэйлов. Выкуп был представлен незамедлительно. До последнего пенни. Наместник выразил глубочайшее сожаление по поводу грабежей и поджогов в поселении. Он сказал, что это были все те же проклятые анархисты – Триады. Им назначено тщательное и обширное расследование, и он надеется раздавить их раз и навсегда. Кажется, один из их лидеров попал к нему в руки. И уж если Чинь-со ничего не сможет от него добиться, значит этого вообще никто не сможет. Он пообещал немедленно сообщить мне имена всех Триад на Гонконге.
    
Струан отвернулся от окон и сел в глубокое кожаное кресло.
    
– Это очень хорошо, Уилл. Я бы сказал, что вы проделали выдающуюся работу. Выдающуюся.
    
Лонгстафф был очень доволен.
    
– Должен сказать, все действительно прошло по плану. О, кстати. Касательно той информации, которую вы прислали мне о пирате By Квоке. Я бы предпочел видеть вас во главе флотилии, но адмирал был непреклонен. Он сам возглавил экспедицию.
    
– Что ж, это его привилегия. Будем надеяться, он славно поработает сегодня ночью. Мне дышалось бы гораздо легче, если бы этот дьявол By Квок отправился на дно.
    
– Совершенно с вами согласен.
    
– Теперь все, что вам осталось сделать, это спасти Гонконг, Уилл. Только вам это под силу, – сказал Струан, моля Бога, чтобы ему и на этот раз удалось заставить Лонгстаффа принять тот план, который наконец созрел у него, ибо другого пути спасти их всех он просто не знал. – Я полагаю, вам следует отдать приказ о немедленном переселении из Счастливой Долины.
    
– Господи милосердный, Дирк, – воскликнул Лонгстафф, – если я это сделаю, то... ведь это же равносильно тому, чтобы оставить Гонконг!
    
– Куинз Таун заражен малярией. По крайней мере, ею заражена Счастливая Долина. Так что город должен быть оставлен.
    
Лонгстафф дрожащей рукой взял понюшку табаку.
    
– Я не могу сделать этого своим приказом. В этом случае я буду нести ответственность за все вложенные в город средства.
    
– Да. Вы приняли решение использовать эти шесть миллионов тэйлов на то, чтобы возместить убытки всем, кто их понесет.
    
– Боже милостивый. Я не могу пойти на это! – вырвалось у Лонгстаффа. – Серебро принадлежит Короне. Корона – только Корона – может указывать, куда оно должно быть направлено!
    
– Вы решили, что Гонконг представляет собой слишком большую ценность, чтобы вы могли рисковать им. А обстоятельства вынудили вас действовать быстро. Это будет жест, достойный губернатора.
    
– Я абсолютно не могу, Дирк! Ни под каким видом. Это невозможно!
    
Струан подошел к буфету и налил два бокала шерри.
    
– От этого зависит все ваше будущее. – Да? В самом деле? Каким образом?
    
Струан протянул ему бокал.
    
– Ваша репутация при дворе напрямую связана с Гонконгом. Вся ваша политика в Азии – а это политика Короны в Азии – имеет своим центром Гонконг. И это справедливо. Не обеспечив безопасности Гонконга, губернатор не сможет именем Ее Величества управлять Азией как должно. Без города на острове нельзя говорить о такой безопасности ни для вас, ни для Короны. Счастливая Долина мертва. Значит, должен быть построен новый город, и быстро. – Струан сделал глоток шерри и задержал вино во рту, атакуя его. – Если вы безотлагательно возместите убытки всем, кто вел строительства, вы сразу же восстановите веру в себя. Вас поддержат все торговцы до единого – это очень пригодится вам в будущем. Не забывайте, Уилл, что многие из них, имеют большое влияние при дворе. Это будет великолепный жест, как раз достойный вас. К тому же, в любом случае, все возмещение убытков фактически оплачивается китайцами, а не Короной.
    
– Не понимаю.
    
– Не позже чем через три месяца вы будете у ворот Пекина – главнокомандующий непобедимой армадой. Экспедиция обойдется вам, скажем, в четыре миллиона. Добавьте еще шесть миллионов за разорение поселения. Итого десять миллионов. Но вы попросите четырнадцать миллионов, что будет только справедливой контрибуцией. Дополнительные четыре миллиона станут основой губернаторской казны Гонконга, которая, таким образом, станет одной из самых богатых колониальных сокровищниц империи. На самом же деле вместо четырнадцати миллионов вы потребуете двадцать: еще шесть возместят те шесть, которые вы – со свойственной вам дальновидностью – вложили в Гонконг от имени Короны. Не забывайте: не имея в тылу надежной базы, вы ни за что не посмеете предпринять наступление на север, Без Гонконга для Англии нет в Азии будущего. Без Гонконга нет будущего для вас. Вы сейчас определяете дальнейшую судьбу всей Британской империи, Уилл. Ни больше ни меньше!
    
Струан чувствовал, как разум Лонгстаффа мечется, лихорадочно прорабатывая все мыслимые последствия такого шага. Это было единственно возможное решение. Единственный способ, позволявший сохранить каждому свое лицо и спасти остров. И в тот момент, когда Струан увидел, как Лонгстафф открыл рот, чтобы заговорить, он быстро добавил:
    
– И последнее, Уилл. Вы тут же получите деньги назад, большую их часть.
    
– А?
    
– Вы немедленно проведете земельную распродажу. Торговаться за новые участки будут бешено. Куда пойдут эти деньги? В вашу правительственную казну. Вы выигрываете во всех случаях, Земля, которую вы продаете, не стоила вам ни гроша. Вы знаете, как отчаянно вам нужны деньги на управление колонией: тут и выплата жалования служащим и полиции, и строительство губернаторского дворца, дорог, зданий суда, кораблей для обслуживания гавани, и тысяча других проблем; а вы, разумеется, не можете прямо использовать на это полученный вами с Кантона выкуп. Я бы сказал, что это будет гениальный ход истинного государственного деятеля. Вам все равно придется принимать решение сейчас, потому что ждать полгода, пока депеша достигнет Англии и заведомо утвердительный ответ вернется обратно, для вас невозможно. Вы спасете Гонконг, и это ничего не будет вам стоить. Но прежде всего вы однозначно продемонстрируете Сергееву, что Англия намерена остаться в Азии навсегда. Я бы сказал, Уилл, что ваше умение одним ходом решать сразу столько проблем произведет впечатление на весь Кабинет. И, безусловно, на Ее Величество королеву. А за высокой оценкой, как правило, следуют высокие титулы.
    
Корабельный колокол пробил восемь склянок. Лонгстафф достал свои карманные часы. Они отставали, и он поставил стрелки на полдень, напряженно тем временем размышляя и пытаясь отыскать какой-нибудь изъян в логике Струана. Она безукоризненна, признал он наконец. У него закружилась голова, когда он вдруг осознал, что, не будь Тай-Пэна, он так ничего и не предпринял бы в отношении лихорадки. Просто держался бы подальше от долины, надеясь, что врачи найдут какой-нибудь способ бороться с болезнью. Он, как и все, был встревожен эпидемией, но считал, черт побери, более важным сначала выиграть войну с Кантоном.
    
Да. Изъяна нет. Черт, ты едва не упустил момент, открывающий самые блестящие перспективы. Разумеется, это превышение его письменных полномочий, но, с другой стороны, губернаторы и полномочные представители наделяются властью и сверх той, что доверена бумаге. Следовательно, такая поспешность будет расценена лишь как вынужденная мера. Мы не можем ждать до следующего года, чтобы утвердить волю Ее Величества среди язычников. Решительно не можем. И его замысел с чайными семенами чудесно вписывается в общую картину и говорит о дальновидности, превышающей даже дальновидность Тай-Пэна.
    
Лонгстафф почувствовал необоримое искушение тут же рассказать Струану о семенах. Но огромным усилием воли сумел справиться с ним.
    
– Думаю, вы правы. Я немедленно объявлю об этом.
    
– Почему бы вам не собрать у себя завтра всех тай-пэнов? Дайте им два дня на то, чтобы представить вашему казначею счета на землю и строительство. Назначьте новую распродажу земли через неделю. Это даст вам время, чтобы промерять все участки. Я полагаю, вы захотите видеть новый город рядом с Глессинг Пойнтом?
    
– Да. Именно так я и подумал. Это будет самое удачное место. В конце концов, его мы и рассматривали в свое время. – Лонгстафф поднялся, налил себе еще шерри, потом дернул шнур звонка. – Как всегда, я был рад выслушать ваш совет, Дирк. Вы, разумеется, останетесь отобедать.
    
– Боюсь, что мне лучше вернуться. Завтра с отливом Сара уезжает домой на «Махарадже Калькутты», и дел очень много.
    
– Ужасное несчастье. Я о Роббе и о вашей племяннице.
    
Дверь открылась.
    
– Да, сэр-р? – спросил дежурный офицер.
    
– Поинтересуйтесь у генерала, не присоединится ли он ко мне за обедом.
    
– Слушаюсь, сэр-р. Прошу прощения, сэр-р, но здесь миссис Квэнс, ожидает встречи с вами. И мистер Квэнс. Потом еще все эти вот, – он протянул Лонгстаффу длинный список имен, – которые прибыли с просьбой принять их. Сказать миссис Квэнс, что вы заняты?
    
– Нет. Лучше уж мне принять ее прямо сейчас. Пожалуйста, не уходите, Дирк. Боюсь, мне понадобится моральная поддержка.
    
В каюту вошла Морин Квэнс. Следом за ней появился Аристотель. Под его безжизненно потухшими глазами лежали черные тени. Теперь он был просто маленьким тусклым человечком. Даже одежда его выглядела неопрятной и какой-то серой.
    
– Доброе утро, миссис Квэнс, – произнес Лонгстафф.
    
– Да хранят вас святые угодники, ваше превосходительство, сегодня и впрямь чудный денек.
    
– Доброе утро, ваше превосходительство, – едва слышно произнес Аристотель, не поднимая глаз от пола.
    
– Добрый вам день, Тай-Пэн, – сказала Морин. – С благословенной помощью самого святого Патрика мы через несколько дней вернем вам по счету.
    
– Никакой спешки нет. Доброе утро, Аристотель.
    
Аристотель Квэнс медленно поднял голову и посмотрел на Тай-Пэна. Его глаза наполнились слезами, и он прочел на лице Струана сочувствие.
    
– Она сломала все мои кисти, Дирк, – с трудом выдавил он из себя, – Сегодня утром. Все до одной. И мои... она выбросила мои краски в море.
    
– Пора уж нам было прийти повидать вас, ваше превосходительство, – тяжело заговорила Морин. – Мистер Квэнс наконец-то решил отступиться от этой своей пустой мазни. Он хочет определиться на приличную работу. Вот о работе мы и пришли с вами поговорить, ваше превосходительство, – Она оглянулась на мужа, и на ее лице появилось усталое выражение. – Все что угодно. Лишь бы она была постоянной и приносила довольно денег. – Она повернулась к Лонгстаффу: – Может, какое-нибудь место клерка. Бедный мистер Квэнс не имеет в делах большого опыта.
    
– Это... э... вас устроит, Аристотель?
    
– Она сломала мои кисти, – безнадежно повторил Квэнс. – Это все, что у меня было... мои краски и кисти.
    
– Мы же обо всем договорились, дружок, не так ли, ну? Давеча еще клялись всем, что свято? А? Больше никаких картин. Приличная постоянная работа, исполнение своего святого долга перед семьей и никаких шалостей.
    
– Да, – убито сказал Квэнс.
    
– Я буду рад предложить вам место, мистер Квэнс, – вмешался Струан. – Мне как раз нужен клерк. Плата – пятнадцать шиллингов в неделю. Я добавлю к этому каюту на моем плавучем складе сроком на один год. После этого вы будете сами подыскивать себе жилье.
    
– Да охранят вас все святые, Тай-Пэн. Идет. Ну, поблагодари Тай-Пэна, – сказала Морин.
    
– Спасибо, Тай-Пэн.
    
– Будьте в конторе завтра в семь утра, Аристотель. И без опозданий.
    
– Он придет, Тай-Пэн, уж вы не беспокойтесь. Да пребудут с вами в эти тяжкие дни благословения святого Петра за то, что вы позаботились о несчастной жене и голодных детях. Добрый день вам обоим.
    
Они вышли. Лонгстафф плеснул себе глоток бренди.
    
– Боже милостивый. Я глазам своим не верю. Бедный, бедный Аристотель. Вы в самом деле намерены превратить Аристотеля Квэнса в клерка?
    
– Да. Уж лучше я, чем кто-то другой. У меня не хватает людей в конторе. – Струан надел шляпу, очень довольный собой. – Я не из тех, кто станет встревать между мужем и женой. Но любая женщина, которая способна сделать такое со стариной Аристотелем, называться женой не имеет права, клянусь Богом!
    
Лрнгстафф вдруг улыбнулся и сказал:
    
– Я отряжу линейный корабль, если это поможет. Все, чем располагает правительство Ее Величества, к вашим услугам.
    
Струан заторопился на берег. На Куинз Роуд он подозвал закрытый паланкин и объяснил кули, куда его доставить.
    
– Ждать, ясно? – сказал он, когда его доставили в указанное место.
    
– Ясна, масса.
    
Он прошел мимо ошеломленного привратника в гостиную дома. Комната была вся убрана коврами – большие удобные диваны, портьеры из вощеного ситца, зеркала, всюду изящные безделушки. За его спиной послышался шелест платья и звук приближающихся шагов. Сквозь занавес из бус в гостиную вошла маленькая седая леди в аккуратном, туго накрахмаленном платье. У нее были большие глаза и очки на носу.
    
– Приветствую вас, миссис Фортерингилл, – вежливо произнес Струан.
    
– А-а, Тай-Пэн, я рада вас видеть, – сказала она. – Господи, вот уже столько лет мы были лишены удовольствия принимать вас у себя. Сейчас несколько рановато для посетителей, но юные леди как раз готовятся к их встрече. – Она улыбнулась, обнажив слегка пожелтевшие вставные зубы.
    
– Э-э... видите ли, миссис Фортерингилл...
    
– Я все понимаю, Тай-Пэн, – кивнула она с серьезным видом. – В жизни каждого мужчины наступает момент, когда он...
    
– Речь пойдет о моем друге.
    
– Не тревожьтесь, Тай-Пэн, в этом заведении умеют держать язык за зубами. Вам не о чем беспокоиться. Соблаговолите подождать одно мгновение. – Она торопливо поднялась и громко крикнула: – Девушки!
    
– Сядьте и выслушайте меня! Это касается Аристотеля!
    
– О! Бедный попрошайка, вот уж кому теперь не позавидуешь.
    
Струан объяснил ей, что ему от нее нужно, и сбежавшиеся на зов хозяйки девушки разочарованным взглядом проводили его до двери.
    
Едва он переступил порог своего дома, как Мэй-мэй напустилась на него:
    
– Почему это ты ходишь к шлюхам, хейа?
    
Струан вздохнул и рассказал ей все...
    
– Ты думаешь, я этому поверю, хейа? – Ее глаза метали молнии.
    
– Да. Так будет лучше для тебя же.
    
– Я верю тебе, Тай-Пэн, – тут же выпилила она.
    
– Тогда перестань изображать передо мной огнедышащего дракона! – Он прошел в свою комнату.
    
– Хорошо, – сказала Мэй-мэй, входя за ним следом и закрывая за собой дверь. – Сейчас мы увидим, Говорил ли ты правду. Мы незамедленно займемся любовью. Я безумно желаю тебя, Тай-Пэн.
    
– Благодарю тебя, но у меня дела, – ответил Струан, с трудом удерживаясь от того, чтобы не расхохотаться.
    
– Ай-йа на твои дела, – сказала она и начала расстегивать пуговицы на своей золотистой пижаме. – Мы делаем немедленную любовь. Я скоро буду видеть, если какая-нибудь сладкоречивая шлюха забрала твою силу, клянусь Богом. И тогда твоя старая Мать разберется с тобой, клянусь Богом. – У тебя, кстати, тоже есть дела, – заметил Струан.
    
– У меня очень много дел. – Ее шелковые штаны соскользнули на пол, и она выступила из них. Ее серьги позвякивали, как колокольчики. – И тебе лучше заняться делом очень сильно быстро.
    
Он разглядывал ее и следил при этом, чтобы переполнявшее его счастье не вырвалось наружу. Ее живот чуть-чуть, и очень красиво, округлился после четырех месяцев, что она носила его ребенка. Быстрым движением он обнял ее и впился поцелуем в губы. Потом бережно положил на кровать и лег сверху, немного придавив ее своим весом.
    
– Будь осторожен, Тай-Пэн, – выдохнула она. – Я ведь не одна из твоих грудастых толсторебрых варварских великаншев! Поцелуи ничего не доказывают. Снимай одежды, тогда увидим все по правде!
    
Он поцеловал ее Снова, и она сказала уже другим голосом:
    
– Ну, снимай же.
    
Он приподнялся на локтях и посмотрел на нее сверху вниз, потом потерся носом о ее нос, положив конец игре.
    
– Сейчас не время. Мне скоро отправляться на вечер, посвященный помолвке, а ты начинай укладывать вещи.
    
– Укладывать вещи зачем? – спросила она.
    
– Ты переезжаешь на «Отдыхающее Облако».
    
– Почему?
    
– Наш фен шуй здесь никуда не годится, девочка.
    
– О, как хорошо, как ужасно замечательно хорошо! – Она восторженно обняла его. – В самом деле уезжать отсюда? Навсегда?
    
– Да.
    
Она поцеловала его, быстро выскользнула из-под его рук и начала одеваться.
    
– А я-то думал, ты действительно хотела заняться любовью, – заметил он.
    
– Ха! Кому нужно такое доказательство? Я слишком много тебя знаю. Даже если у тебя была шлюха час назад, ты такой бык, что сумеешь притвориться и обмануть свою бедную старую Мать. – Она рассмеялась и снова обхватила его руками за шею. – О, как хорошо, что мы покидаем плохой фен шуй. Я уложусь быстро-быстро.
    
Она подбежала к двери и пронзительно крикнула: «А Сам-м-ма!» Тут же появилась встревоженная А Сам, следом за ней Лим Дин, и на них обрушился целый водопад криков, вперемешку с громким тараторением. Когда водопад иссяк, А Сам и Лим Дин шумно заторопились прочь, взывая к богам в сильнейшем возбуждении. Мэй-мэй вернулась в комнату, села на кровать и принялась обмахиваться веером.
    
– Я уже укладываюсь, – радостно объявила она. – Теперь я помогу тебе одеться.
    
– Спасибо, но я пока в состоянии сам справиться с этим.
    
– Тогда я буду смотреть. И потру тебе спину. Ванна готова. Я так чудесно рада, что ты решил уехать. – Она продолжала жизнерадостно щебетать, не умолкая ни на минуту, пока он переодевался. Он принял ванну, и она крикнула слугам, чтобы те подали для него горячие полотенца, а когда их принесли, насухо вытерла ему спину. И все это время она думала о том, была у него девушка или нет после того, как он договорился обо всем для того маленького смешного художника, который так замечательно написал ее портрет. Хотя мне все равно, говорила она себе, с силой растирая его. Просто он не должен посещать такие места. Решительно нет. Очень плохо для его лица. И очень плохо для моего. Очень плохо. Скоро эти мерзкие паршивые слуги начнут шептать по всем углам, что я не могу как следует заботиться о своем мужчине. О боги, защитите меня от грязных сплетен, а его от грязных красоток всех видов.
    
Солнце уже садилось, когда она, А Сам и Лим Дин были наконец готовы. Драматизм и возбуждение большого переезда оставили их всех совершенно без сил. Несколько носильщиков унесли тюки, сундуки и сумки. Другие терпеливо ждали около закрытого паланкина, который должен был доставить ее на катер.
    
Мэй-мэй закуталась в густую вуаль. Она задержалась на мгновение в воротах сада вместе со Струаном и оглянулась на свой первый дом на Гонконге. Если бы не плохой фен шуй – и не лихорадка, которая была частью этого фен шуя, – ей было бы горько уезжать отсюда.
    
Вечер был приятным. Несколько комаров, тонко звеня, кружились вокруг них. Один сел ей на щиколотку, но она этого не заметила.
    
Комар жадно потыкался хоботком, замер и через несколько секунд улетел с раздувшимся брюшком.
    
    
Струан вошел в главную каюту «Белой Ведьмы». Броки ожидали его в полном сборе, не было только Лиллибет, которую уже отослали спать. Кулум стоял рядом с Тесс.
    
– Добрый вечер, – приветствовал всех Струан. – Сара шлет свои извинения. Она неважно себя чувствует.
    
– Добро пожаловать на борт, – ответил Брок. Голос его звучал грубо и встревоженно. Лицо хмурилось от тяжелых раздумий.
    
– Вот тебе раз, – со смехом заметил Струан – Не так стоило бы начинать счастливое торжество.
    
– Торжество тут ни при чем, клянусь Богом, как тебе хорошо известно. Мы все превращаемся в банкротов – по крайней мере, несем огромные убытки из-за этой растреклятой малярии.
    
– Верно, – кивнул Струан. Он с улыбкой посмотрел на Кулума и Тесс и, заметив их беспокойство, решил не откладывая сообщить все хорошие новости. – Я слышал, Лонгстафф собирается отдать приказ о том, чтобы оставить Куинз Таун, – как бы между делом произнес он.
    
– Клянусь кровью Христовой! – взорвался Горт. – Мы не можем оставить город. Мы вложили слишком много денег в землю и строительство. Мы не можем все это бросить. Если бы вы, черт возьми, не выбрали тогда эту проклятую долину, мы бы не...
    
– Придержи язык, – оборвал его Брок. Он повернулся к Струану: – Ты, как есть, теряешь больше нашего, клянусь Богом, и при этом стоишь улыбаешься. С чего бы это?
    
– Отец, – вмешалась Тесс, в ужасе от того, что застарелая злоба испортит им вечер и помешает осуществиться их с Кулумом невероятному счастью, – может быть, мы наполним бокалы? Шампанское уже совсем холодное.
    
– Да-да, конечно, Тесс, милая, – сказал Брок. – Но разве ты не понимаешь, что говорит Дирк? Получается, что мы теряем чудовищную сумму. Наличными. Если нам придется уехать из долины, наше будущее черно, как адское варево. И его тоже, клянусь Богом.
    
– Будущее «Благородного Дома» бело, как меловые утесы Дувра, – спокойно изрек Струан. – Причем ваше тоже. Лонгстафф возместит всем нам те деньги, которые мы вложили в Счастливую Долину. Каждый пенни. Наличными.
    
– Это невозможно! – воскликнул Брок.
    
– Это ложь, клянусь Богом! – рявкнул Горт
    
 Струан повернулся к нему:
    
– Маленький совет, Горт. Не называй меня лжецом больше одного раза.
    
Потом он рассказал им о намерениях Лонгстаффа.
    
Кулум был безмерно поражен красотой этого плана. Хотя его отец ни словом не обмолвился о том, что это он повлиял на решение Лонгстаффа, он прекрасно видел, что только Тай-Пэн мог бы так тонко и с таким блеском все устроить. Он вспомнил свою первую встречу с Лонгстаффом и то, как отец манипулировал этим человеком, точно куклой. Вера Кулума в себя была поколеблена. Он вдруг понял, что не все, из того, что он слышал от Горта, до конца справедливо: сам он никогда не смог бы управлять Лонгстаффом так, как это удавалось его отцу – чтобы спасти их всех в следующий раз.
    
– Это почти что чудо, – сказал он, сжав руку Тесс.
    
– Клянусь всеми святыми, Тай-Пэн, – заговорил Горт, – я беру свои слова обратно. Приношу свои извинения – это вырвалось у меня против воли. Да, здорово придумано, ничего не скажешь.
    
– Дирк, – начал Брок с угрюмым добродушием, – я буду рад – прямо очень рад – породниться с гобой. Ты спас всех нас, и это чистая правда.
    
– Я тут совершенно ни при чем. Это была идея Лонгстаффа.
    
– Ну, конечно, – сардонически усмехнулся Брок. – Что ж, дай ему Бог ума и впредь. Лиза, выпивку, клянусь Богом. Дирк, ты дал нам сегодня огромный повод для торжества. Благодаря тебе вечер удался, клянусь Богом. Так давайте пить и веселиться. – Он взял бокал шампанского и, когда все присоединились к нему, поднял его для госта: – За Тесс и Кулума, и пусть у них всегда будут спокойное море и тихая гавань до конца дней.
    
Все выпили. Потом Брок пожал руку Кулуму, а Струан обнял Тесс, и в каюте воцарилась дружба.
    
Но лишь на время. Каждый понимал это. Однако на сегодня все приготовились забыть о старой вражде. Только Тесс и Кулум чувствовали полное умиротворение.
    
Сели ужинать. Платье Тесс выгодно подчеркивало ее расцветающую фигуру, и Кулум едва не терял рассудок от обожания. Вина не жалели, смех стал громче, тосты следовали один за другим. В минуту затишья Струан достал из кармана жесткий конверт и протянул его Кулуму.
    
– Маленький подарок вам обоим.
    
– Что это? – спросил Кулум. Он открыл конверт. Тесс вытянула шею, чтобы посмотреть вместе с ним. Внутри оказались несколько сложенных бумаг, одна была плотно исписана китайскими иероглифами.
    
– Это купчая на кое-какую землю под самым Глессинг Пойнтом.
    
– Но ведь земля там еще не продавалась, – подозрительно сощурился Брок.
    
– Его превосходительство утвердил некоторые бумаги китайцев из здешней деревни, которые владели землей до того, как Гонконг отошел к нам. Это одна из них. Кулум, ты и Тесс теперь совместно владеете акром земли. Вид оттуда превосходный. Да, и вместе с купчей вы получаете достаточно строительных материалов на дом с семью спальнями, садом и летним флигелем.
    
– О, Тай-Пэн, – воскликнула Тесс, одаряя его лучезарной улыбкой, – спасибо вам! Спасибо!
    
– Наша собственная земля? И наш собственный дом? Ты действительно серьезно? – спрашивал Кулум, потрясенный щедростью и великодушием отца.
    
– Да, парень. Я подумал, что вам, наверное, захочется начать строить его безотлагательно. Я договорился для вас о встрече с архитектором завтра в полдень. Чтобы он мог приступить к планам.
    
– Завтра мы все уезжаем в Макао, – резко произнес Горт.
    
– Но, Горт, ты же не станешь возражать против того, чтобы задержаться на день-два, правда? – сказал Кулум. – В конце концов, все это очень важно для нас...
    
– О, очень, – поддакнула Тесс.
    
– ...и теперь, когда проблема Куинз Тауна решена и предстоит еще одна земельная распродажа... – Он замолчал и возбужденно повернулся к своей невесте: – Суза – лучший архитектор на Востоке.
    
– Мне думается, наш Ремедиос будет получше, – сказал Брок, злясь на себя за то, что мысль дать им построить свой собственный дом не пришла ему в голову. В качестве свадебного подарка он намеревался предоставить им один из домов компании в Макао, подальше от Струана и его влияния.
    
– О да, он очень хорош, мистер Брок, – быстро сказал Кулум, почувствовав его ревность. – Если Суза нас не удовлетворит, тогда мы, возможно, обратимся к нему. – Он повернулся к Тесс: – Ты согласна? – и к Струану: – Я бесконечно тебе благодарен.
    
– Не стоит благодарности, Кулум. Молодым людям нужно хорошее начало в жизни и дом, принадлежащий им одним. – Струан был в восторге от того, что ему удалось разозлить Горта и Брока.
    
– Да, – удовлетворенно подтвердила его слова Лиза. – Бог ты мой, это сущая правда.
    
Брок взял купчую и принялся внимательно ее рассматривать.
    
– А ты уверен, что тут все, как положено? – спросил он. – Вид-то у нее больно необычный.
    
– Уверен. Лонгстафф подтвердил их законную силу. Официально. Его печать стоит на последней странице.
    
Брок задумчиво посмотрел на Горта, его кустистые брови слились на жестком обветренном лице в одну толстую черную поперечину.
    
– Я так думаю, стоит нам выяснить, что это за такие туземные купчие.
    
– Да, – кивнул Горт. Он в упор взглянул на Струана: – Только, сдается мне, Па, на продажу там уже ни одной не осталось.
    
– Думаю, найдутся и другие, Горт, – небрежно ответил Струан, – если ты готов хорошенько поискать. Кстати, Тайлер, как только будут промеряны новые участки, нам, возможно, стоит обсудить наши позиции.
    
– Я подумал о том же. Все, как и раньше, Дирк. Только в этот раз ты выбираешь первым. – Он передал документ Тесс, которая бережно разгладила его.
    
– Кулум, ты по-прежнему заместитель секретаря колонии?
    
– Думаю, да. – Кулум рассмеялся. – Хотя моих обязанностей никто не определял. А почему вы вдруг спросили?
    
– Так, ничего.
    
Струан допил свое вино и решил, что подходящий момент настал.
    
– Теперь, когда мы оставляем Счастливую Долину и эта проблема решена, а новый город будет возводиться за счет Короны, будущее Гонконга обеспечено.
    
– Да, – согласился Брок, к которому понемногу возвращалось хорошее настроение. – Теперь Корона рискует своими денежками наравне с нами.
    
– Поэтому, я думаю, больше нет нужды откладывать этот брак. Я предлагаю, чтобы Тесс и Кулум обвенчались уже в следующем месяце.
    
Его слова были встречены мертвым молчанием.
    
Время словно остановилось для каждого из собравшихся за столом. В голове Кулума одна за другой проносились мысли: что скрывается за этой улыбкой Горта, которая так плохо у него получилась, и почему Тай-Пэн выбрал именно следующий месяц, и – о Боже, пусть это будет следующий месяц..
    
Горт понимал, что следующий месяц лишит его власти над Кулумом и что этого, черт побери, не должно случиться. Что бы ни сказал Па, поклялся он, скорому браку не бывать. На следующий год – может быть. Да, может быть. Что же задумал этот дьявол?
    
Брок тоже пытался разгадать подлинную цель этого предложения Струана – поскольку такая цель обязательно есть, и она не сулит ничего хорошего ни ему, ни Горту. Его первым порывом было отсрочить бракосочетание; это ему подсказывал его инстинкт. Но он, – как и Струан, – поклялся перед Богом, что даст молодым безопасную гавань, а он знал, что эта клятва связывает Струана так же, как и его самого.
    
– Мы могли бы объявить о предстоящем браке в следующее воскресенье, – сказал Струан, чтобы разрядить напряженность. – Думаю, следующее воскресенье подойдет как нельзя лучше. – Он улыбнулся Тесс: – А, девочка?
    
– О да. Да, – сказала она и взяла Кулума за руку.
    
– Нет, – сказал Брок.
    
– Это слишком быстро, – вставил Горт.
    
– Почему? – спросил Кулум.
    
– Я просто думал о тебе, Кулум, – примирительно ответил Горт, – и о твоем дяде, о твоей печальной утрате. Это была бы неприличная поспешность, прямо очень неприличная.
    
– Лиза, милая, – хрипло проговорил Брок, – ты и Тесс, пойдите-ка погуляйте. Мы присоединимся к вам после портвейна. – Тесс обняла его за шею, прошептала: «О, пожалуйста, папочка», и четверо мужчин остались одни.
    
Брок тяжело поднялся и откупорил бутылку портвейна. Разлив вино по бокалам, он передал их гостям и сыну.
    
Струан сделал глоток и удовлетворенно кивнул:
    
– Очень хороший портвейн, Тайлер.
    
– Урожай тридцать первого года.
    
– Прекрасный год для портвейна. Опять наступило молчание.
    
– Не будет ли неудобно отложить ваш отъезд на несколько дней, мистер Брок? – неуверенно спросил Кулум. – Я хочу сказать, если это невозможно, то... но я, конечно, очень бы хотел, чтобы Тесс посмотрела участок и встретилась с архитектором.
    
– С этим переселением, земельной распродажей и всем остальным мы теперь никуда не поедем, – сказал Брок. – По крайней мере, – добавил он, – не поедем мы с Гортом. Лизе, Тесс и Лиллибет нужно ехать, и как можно скорее. В это время года лучше Макао места для здоровья не найти. Да там и попрохладнее. Не так ли, Дирк?
    
– Да. В Макао сейчас славно. – Струан закурил сигару. – Я слышал, на следующую неделю назначено расследование того случая с великим князем. – Он испытующе посмотрел на Горта.
    
– Это был плохой йосс, – сказал Брок.
    
– Да уж, – эхом откликнулся Горт. – Палили со всех сторон без остановки.
    
– Все так, – кивнул Струан. – Кстати, сразу после того, как его подстрелили, кто-то убил вожака толпы рядом с нами.
    
– Это сделал я, – сказал Брок.
    
– Спасибо, Тайлер, – поблагодарил его Струан. – Ты тоже дрался, Горт.
    
– Я был на носу, выводил лорку.
    
– Верно, – подтвердил Брок. Он попытался вспомнить, не видел ли он, чтобы кто-то стрелял. Но вспомнил лишь, как отослал Горта на нос. – Плохой йосс. Толпа есть толпа, дело страшное; в такое время кто знает, что может случиться.
    
– Да, – опять кивнул Струан. Он понял для себя, что, если пуля и была направлена, то направила ее рука Горта. Не Брока. – Видно, один из тех случаев.
    
Ветер снаружи слегка упал, и масляные лампы, свисавшие с поперечной балки, мягко качнулись, когда крен корабля уменьшился. Моряки – Горт, Брок и Струан – тут же насторожились. Брок открыл окошко и потянул носом воздух. Горт начал всматриваться в море через окна в корме, а Струан прислушался к внутреннему голосу самого корабля.
    
– Пустое, – сказал Брок. – Ветер переменился на несколько градусов, только и всего.
    
Струан вышел в коридор, где висел барометр. Прибор показывал 29, 8. Давление за последние недели изменилось едва на десятую долю дюйма.
    
– Давление что-то на редкость устойчиво, – заметил он, вернувшись в каюту.
    
– Да, – ответил Брок. – Только скоро оно перестанет быть устойчивым, и тогда мы начнем задраивать люки. Я вижу, ты уже установил штормовые буи на глубоководье у своего причала.
    
– Да. – Струан налил себе еще портвейна и предложил бутылку Горту. – Не хочешь ли еще?
    
– Благодарствуйте, – ответил Горт.
    
– Ты чуешь приближение шторма, Дирк?
    
– Нет, Тайлер. Но я люблю, когда буи стоят наготове – так, на всякий случай. Глессинг, впрочем, тоже приказал расставить их для всего флота.
    
– Это ты ему посоветовал?
    
– Да.
    
– До меня дошли слухи, что он женится на сестре молодого Синклера.
    
– Похоже, мысли о браке теперь вообще носятся в воздухе.
    
– Я думаю, они будут очень счастливы вместе, – сказал Кулум. – Джордж боготворит ее.
    
– Круто придется Горацио, – заметил Горт, – что она оставляет его вот так, к слову сказать, неожиданно. У него, кроме нее, и родных-то никого нет. И она еще такая молодая, несовершеннолетняя даже.
    
– Сколько ей? – спросил Кулум.
    
– Девятнадцать, – ответил Струан. Напряженность в каюте опять усилилась.
    
– Тесс очень молода, – сказал Кулум с болью в голосе. – Я бы ни в коем случае не хотел повредить ей. Даже если... ну, можно ли нам... что вы думаете, мистер Брок? О нашем браке? На следующий месяц? То, что будет лучше всего для Тесс, будет правильно и для меня.
    
– Она действительно еще очень молода, парень, – произнес Брок, уже слегка захмелевший, – но я рад, что ты сказал то, что сказал.
    
– Несколько месяцев не покажутся тебе концом света, а, Кулум? – Горт старался, чтобы его голос звучал ровно и доброжелательно. – До будущего года осталось едва полгода.
    
– До января семь месяцев, Горт, – нетерпеливо возразил Кулум.
    
– Я тут ничего не решаю. Что хорошо для вас двоих, хорошо и для меня. – Горт осушил свой бокал и налил себе еще. – Что ты скажешь, Па? – обратился он к отцу, нарочно подставляя его под удар.
    
– Я подумаю над этим, – сказал Брок, пристально разглядывая свой бокал. – Она еще очень молода. Спешить в таких делах не подобает. Вы знаете друг друга всего три месяца и...
    
– Но я люблю ее, мистер Брок, – настаивал Кулум. – Три месяца или три года ничего в этом не изменят.
    
– Я знаю, парень, – сказал Брок не без теплоты в голосе. Он вспомнил, как радость расцвела на лице Тесс, когда он сообщил ей, что дает свое благословение на ее брак с Кулумом. – Я просто желаю тебе добра, и ей тоже. Мне нужно время, чтобы подумать. – Сообразить, что у тебя на уме, Дирк, сказал он себе.
    
– По-моему, это было бы очень хорошо и для них, и для нас. – Струан чувствовал теплоту, исходившую от Кулума. – Тесс молода, это правда. Но и Лиза тоже была молода, и мать Кулума. Сейчас мода на ранние браки. Деньги у них есть. Им обеспечено богатое будущее. Если йосс не подведет. Вот я и говорю, что это было бы хорошо.
    
Брок потер лоб тыльной стороной ладони.
    
– Я подумаю. И тогда скажу тебе, Кулум. Это неожиданное предложение, вот почему мне нужно время.
    
Кулум улыбнулся, тронутый искренностью, звучавшей в голосе Брока. В первый раз он почувствовал к нему доверие и симпатию.
    
– Конечно, конечно, – сказал он.
    
– Сколько, ты думаешь, времени тебе понадобится, Тайлер? – упрямо спросил Струан. Он видел, что Кулум смягчается перед их притворным добродушием, и чувствовал, что, настаивая, сумеет показать их ему в истинном свете. – Не след нам держать молодежь, как рыбок на крючке, да и о многом надо подумать заранее. Мы должны устроить самую роскошную свадьбу, какую только видели в Азии.
    
– Как мне помнится, – резко ответил Брок, – свадьбу устраивает отец невесты. И я в этом вполне компетентен и сам знаю, что правильно, а что нет. – Брок понимал, что Струан загнал его в угол и теперь играет с ним как кошка с мышкой. – Поэтому всеми приготовлениями будем заниматься мы сами.
    
– Конечно, – кивнул Струан. – Так когда ты дашь Кулуму ответ?
    
– Скоро. – Брок поднялся. – Пойдемте-ка к дамам.
    
– Как скоро, Тайлер?
    
– Эй, вы же слышали, что сказал Па, – запальчиво произнес Горт. – Зачем еще теребить его, а?
    
Но Струан не обратил на него ни малейшего внимания и продолжал в упор смотреть на Тайлера.
    
Кулум испугался, что дело может кончиться дракой, и тогда Брок передумает, и свадьбы вообще не будет. В то же время ему хотелось знать, сколько ему придется ждать, и он был рад, что Струан не оставляет Брока в покое.
    
– Прошу тебя, – взмолился он, обращаясь к отцу. – Я уверен, мистер Брок не станет… он внимательно все обдумает. Давай пока оставим это.
    
– То, чего хочешь ты, Кулум, это твое личное дело! – вскипел Струан в притворном гневе. – Но я хочу получить ответ теперь же. Я хочу знать, в чем дело: тебя либо используют, либо играют с тобой в кошки-мышки, клянусь Богом.
    
– Это ужасно, что ты так говоришь, – отшатнулся Кулум.
    
– Да. Но с тобой я на данный момент закончил, так что прикуси язык. – Струан круто повернулся к Броку, зная, что доставил этой отповедью большое удовольствие и ему, и Горту. – Так сколько требуется времени, Тайлер?
    
– Неделя. Неделя – ни больше, ни меньше. – Брок опять посмотрел на Кулума, и опять голос его потеплел. – Нет ничего страшного в том, чтобы узнать срок, парень, и не беда, если ты спрашиваешь ответа как мужчина мужчину. Это правильно. Неделя, Дирк. Это удовлетворит твою растреклятую неучтивость?
    
– Да. Спасибо, Тайлер. – Струан подошел к двери и широко распахнул ее, пропуская Брока вперед.
    
– После тебя, Дирк.
    
    
Вернувшись в спокойную, безопасную тишину своей каюты на «Отдыхающем Облаке», Струан рассказал Мэй-мэй обо всем, что произошло.
    
Она слушала его внимательно, не скрывая своего восторга.
    
– О, хорошо, Тай-Пэн. Очень хорошо.
    
Он снял сюртук, который она тут же приняла у него, чтобы повесить в шкаф. При этом движении из широкого рукава ее платья выпал свиток. Струан поднял его и развернул.
    
Это была изящная китайская акварель, испещренная многочисленными иероглифами. Она изображала морской пейзаж с крошечной фигуркой мужчины, склонившегося в низком поклоне перед женщиной, у подножья высоких, окутанных туманом гор. От скалистого берега отплывал сампан.
    
– Откуда это здесь взялось?
    
– А Сам принесла из Тай Пинь Шана, – ответила Мэй-мэй.
    
– Красиво, – сказал он.
    
– Да, – спокойно согласилась Мэй-мэй. Она вновь испытала благоговение перед удивительной утонченностью дедушки Дзин-куа. Он прислал свиток одному из своих помощников в Тай Пинь Шане, у которого Мэй-мэй время от времени покупала нефрит. А Сам приняла его, ничего не подозревая, как самый обычный подарок для своей госпожи.
    
И хотя Мэй-мэй была уверена, что А Сам и Лим Дин рассмотрели картину и иероглифы очень внимательно, она знала, чго им никогда не прочесть тайного послания, которое там содержалось. Оно было слишком хорошо спрятано. Даже на личной фамильной печати ее дедушки была искусно оттиснута другая печать. И стихотворение – «Шесть гнезд улыбаются, глядя на парящих орлов, Восход солнца отсвечивает Зеленым Огнем, И стрела возвещает появление птенцов надежды» – было таким простым и прекрасным. Действительно, кто, кроме нее, мог бы догадаться, что он благодарит ее за сообщение о шести миллионах выкупа, что «Зеленый Огонь» – это «Тай-Пэн», и что он намерен послать ей вестника, которого она опознает по стреле, предъявленной им в той или иной форме, и который сделает для нее все, что только возможно.
    
– Что означают эти иероглифы? – спросил Дирк Струан.
    
– Трудно пересказать, Тай-Пэн. Я не знаю всех слов, но тут говорится: «Шесть птичьих домиков улыбаются огромным птицам, плавающим наверху, зеленый огонь виден в поднимающемся солнце, стрела приносит... – она наморщила лоб, подыскивая нужное английское слово, – ...приносит маленьких птичек надежды».
    
– Это же бессмыслица, клянусь Богом, – Струан рассмеялся.
    
Она счастливо вздохнула.
    
– Я обожаю тебя, Тай-Пэн.
    
– Я обожаю тебя, Мэй-мэй.
    
– В этот следующий раз, когда мы будем строить наш дом, первым делом, пожалуйста, пригласи джентльмена по фен шуй, хорошо?
   
   
    
     
Глава 5
    
    
На рассвете Струан отправился на борт «Махараджи Калькутты», торгового судна, на котором Сара возвращалась домой. Корабль принадлежал Ост-Индской Компании. Он должен был отплыть через три часа, когда начнется отлив, и команда занималась последними приготовлениями.
    
Струан спустился вниз и постучал в дверь каюты, которую занимала Сара.
    
– Войдите, – услышал он ее голос.
    
– Доброе утро, Сара. – Он закрыл дверь за собой. Каюта была большой и удобной. Кругом в беспорядке валялись игрушки, одежда, сумки, туфли. Полусонный Локлин жалобно попискивал в своей крошечной кроватке у окна.
    
– Ты все собрала, Сара?
    
– Да.
    
Он достал из кармана конверт.
    
– Здесь вексель на предъявителя на пять тысяч гиней. Ты будешь получать такой же каждые два месяца.
    
– Ты очень щедр.
    
– Это твои деньги – по крайней мере, это деньги Робба, мне они не принадлежат. – Он положил конверт на дубовый стол. – Я лишь выполняю его посмертную волю. Я написал здесь об открытии траст-фонда, как он хотел; в скором времени ты получишь все необходимые бумаги. Я также попросил отца встретить твой корабль. Не хотела бы ты пожить в моем доме в Глазго, пока не подыщешь дом себе по вкусу?
    
– Твоего мне ничего не нужно.
    
– Я написал нашим банкирам, чтобы они принимали векселя за твоей подписью – опять же, в соответствии с распоряжениями Робба – на сумму до пяти тысяч гиней в год сверх твоего содержания. Ты должна понимать, что ты богатая наследница, и я считаю своим долгом напомнить тебе об осторожности: найдется немало таких, кто постарается украсть твое богатство. Ты молода, у тебя впереди целая жизнь...
    
– Мне не нужны твои советы, Дирк, – сказала Сара, впиваясь в него ненавидящим взглядом. – Что касается того, чтобы получить причитающуюся мне долю, я сама о себе позабочусь. Всегда заботилась. А что-до моей молодости, так я заглянула в зеркало. Я стара и безобразна. Я это знаю, и ты это знаешь. Моя жизнь кончена! А ты прекрасно устроился на своем проклятом заборе и забавляешься, двигая фигурками внизу: мужчины против мужчин, женщины против женщин. Ты рад, что Рональда мертва – она с лихвой отслужила свое. И ее смерть чудесно расчистила дорогу для следующей. Кто это будет? Шевон? Мэри Синклер? Дочь герцога, быть может? Ты всегда метил высоко. Но, кто бы она ни была, она будет молода и богата, и ты высосешь из нее все соки, как и изо всех остальных. Ты пьешь кровь у каждого, кто рядом с тобой, и ничего не даешь взамен. Будь же ты проклят перед Господом, который видит нас сейчас, и я молю Его, чтобы Он позволил мне пережить тебя и плюнуть на твою могилу.
    
Малыш в кроватке громко заплакал, но ни Сара, ни Струан не слышали этого плача, глядя в глаза друг другу.
    
– Ты забыла одну истину, Сара. Все твое озлобление происходит от мысли, что ты выбрала не того из двух братьев. И ты превратила жизнь Робба в ад по этой причине.
    
Струан распахнул дверь и вышел.
    
– Я ненавижу твою истину, – крикнула Сара в пустоту, сомкнувшуюся вокруг нее.
    
Струан оцепенело сидел за своим рабочим столом в кабинете фактории. Он злился на Сару, но в глубине души понимал ее, и ее проклятье мучило его.
    
– Неужели я действительно пью чужую кровь? – невольно произнес он вслух. Он поднял глаза на портрет Мэй-мэй. – Да, наверное, так оно и есть. А должно быть иначе? Но разве они не питаются мной? Все время? Так кто же из нас неправ, Мэй-мэй? Кто прав?
    
Он вспомнил об Аристотеле Квэнсе.
    
– Варгаш!
    
– Да, сеньор.
    
– Как идут дела у мистера Квэнса?
    
– Все это так печально, сеньор. Так печально.
    
– Пожалуйста, пришлите его сюда.
    
Спустя минуту-другую Квэнс появился в дверях.
    
– Входи, Аристотель, – пригласил его Струан. – И закрой за собой дверь.
    
Квэнс послушно выполнил все, что ему приказали, потом подошел и встал напротив стола с несчастным видом.
    
Струан быстро заговорил:
    
– Аристотель, времени у тебя в обрез. Незаметно выберись из фактории и спускайся к причалу. Там тебя ждет сампан. «Махараджа Калькутты» отплывает через несколько минут, ты догонишь его и поднимешься на борт.
    
– Что вы сказали, Тай-Пэн?
    
– Помощь на подходе, приятель. Обставь попышнее свое вступление на корабль. Пока будете выходить из гавани, кричи и размахивай руками. Пусть все узнают, что ты на борту.
    
– Да благословит тебя Господь, Тай-Пэн. – В глазах старика опять засверкали знакомые искорки. – Но я не хочу уезжать из Азии. Я не могу уехать.
    
– В сампане ты найдешь одежду кули. Выйдя из гавани, ты сможешь тайком пробраться на лорку шкипера. Я подкупил команду, но не самого шкипера, так что ему на глаза не попадайся.
    
– О, великие сфероиды Божественного огня! – Квэнс словно подрос на несколько дюймов. – Но... но где мне спрятаться? В Тай Пинь Шане?
    
– Тебя ждут у миссис Фортерингилл. Я договорился о двухмесячном пансионе. Но запомни, деньги, которые я выложил, останутся за тобой, клянусь Богом!
    
Квэнс восторженно обнял Дирка Струана и испустил счастливый вопль, который Струан тут же резко оборвал:
    
– Кровь господня, будь осторожен. Если Морин хоть что-нибудь заподозрит, она превратит нашу жизнь в нескончаемое страдание и никогда не уедет.
    
– Совершенно справедливо, – согласился Квэнс хриплым шепотом и бросился к двери, но вдруг он остановился: – Деньги! Мне понадобятся деньги. Ты не мог бы предоставить мне небольшую ссуду, Тай-Пэн?
    
Струан уже держал в руке объемистый кошелек с золотом.
    
– Здесь сто гиней. Я включу их в твой счет.
    
Кошелек исчез в кармане Квэнса. Аристотель еще раз обнял Струана и послал воздушный поцелуй портрету над камином.
    
– Десять портретов несравненнейшей Мэй-мэй. На десять гиней ниже моей обычной цены, клянусь Богом. О, бессмертный Квэнс, я обожаю тебя. Свободен! Свободен, клянусь Богом!
    
Он два раза взбрыкнул ногами, изображая канкан, бросился в раскрытую дверь и исчез.
    
    
Мэй-мэй рассматривала нефритовый браслет. Она поднесла его поближе к солнечному свету, падавшему в открытое окно каюты, и скрупулезно обследовала. Нет, она не ошиблась: на браслете действительно была искусно вырезана стрела и иероглифы, означавшие «птенцы надежды».
    
– Это прекрасный нефрит, – сказала она на мандаринском.
    
– Благодарю вас, Повелительница Повелителей, – ответил Гордон Чен на том же языке.
    
– Да, очень красивый, – повторила Мэй-мэй, возвращая ему украшение, которое он минуту назад снял со своей руки. Гордон Чен принял браслет, помедлил мгновение, с наслаждением ощущая кожей его гладкую поверхность, но на руку надевать не стал, а вместо этого уверенным коротким движением выбросил браслет в окно и проследил за ним взглядом, пока он не исчез под водой.
    
– Я почел бы за честь, если бы вы приняли его в дар, высокочтимая госпожа. Но некоторые подарки принадлежат черной глубине моря.
    
– Ты очень мудр, сын мой. Только я не высокочтимая госпожа. Всего лишь наложница.
    
– У Отца нет жены. Следовательно, вы его Тай-тай.
    
Мэй-мэй не ответила. Ее ошеломило то, что посланцем Дзин-куа оказался Гордон Чен. И, несмотря на предъявленный браслет, она решила быть очень осторожной и говорить загадками, на случай, если браслет был им перехвачен. Она знала, что и Гордон Чен будет в равной степени осторожен и предпочтет говорить иносказательно.
    
– Ты выпьешь чаю?
    
– Это было бы слишком хлопотно для вас, Мать. Очень хлопотно.
    
– Нисколько не хлопотно, сын мой. – Она прошла в следующую каюту. Гордон Чен последовал за ней, преклоняясь перед красотой ее походки и ее крошечными ногами, едва не теряя голову от изысканного аромата ее духов. Ты полюбил ее с того самого момента, когда увидел, сказал он себе. В каком-то смысле она твое творение, ибо именно ты передал ей варварскую речь и варварские мысли.
    
Он благословил свой йосс за то, что Тай-Пэн был его отцом, и его уважение к нему не знало границ. Он понимал, что без этого уважения его любовь к Мэй-мэй не смогла бы остаться сыновней. Подали чай, и Мэй-мэй отпустила Лим Дина, но, соблюдая приличия, позволила А Сам остаться. Она знала, что А Сам не понимает диалекта провинции Сучьжоу, на котором и возобновила разговор с Гордоном.
    
– Стрела может быть очень опасна.
    
– Да, высокочтимая госпожа, в неверных руках. Вы интересуетесь стрельбой из лука?
    
– Когда я была очень маленькой, мы часто пускали воздушных змеев, мой брат и я. Один раз я стреляла из лука, но это очень напугало меня. Однако я полагаю, иногда стрела может быть даром богов и потому не опасна.
    
Гордон Чен задумался на мгновение, потом почтительно кивнул и сказал:
    
– Да. Например, если бы она оказалась в руках умирающего с голоду человека, и он бы прицелился в дичь и поразил бы свою жертву.
    
Ее веер изящно шевельнулся. Она была рада, что в свое время имела возможность изучить склад его ума; теперь это облегчало ей задачу и делало передачу информации более увлекательной.
    
– Такому человеку понадобилась бы вся его осторожность, если бы у него был только один шанс попасть в цель.
    
– Все это так, повелительница моя. Но мудрый охотник держит много стрел в своем колчане. – Что это за дичь, на которую ему придется охотиться, спрашивал он себя.
    
– Бедной женщине никогда не дано испытать мужских радостей охоты, – спокойно заметила она.
    
– Мужчина олицетворяет собой принцип ян – он охотник по выбору богов. Женщина олицетворяет собой принцип инь – она та, которой охотник приносит пищу, чтобы приготовить ее.
    
– Боги очень мудры. Очень. Они учат охотника, какая добыча съедобна, а какая нет.
    
Гордон Чен маленькими глотками пил чай. Хочет ли она этим сказать, что ей нужно просто кого-то найти? Или выследить и убить? Кого она могла бы хотеть отыскать? Бывшую любовницу дяди Робба и его дочь, может быть? Скорее всего, нет, потому что для этого совсем не требовалось бы соблюдать такую секретность – и, уж конечно, Дзин-куа никогда не стал бы привлекать к этому меня. Клянусь всеми богами, что может связывать эту женщину с Дзин-куа? Чем она так помогла ему, что это заставило его приказать мне – а в моем лице всей мощи гонконгских Триад – исполнить любое ее желание?
    
В этот момент неясные слухи, дошедшие до него несколько дней назад, вдруг обрели свое истинное значение: слухи о том, что Дзин-куа раньше других узнал, что флот немедленно возвращается к Кантону, вместо того чтобы отправиться на север, как все ожидали. Так вот в чем дело! Должно быть, Мэй-мэй тайно известила об этом Дзин-куа и тем самым поставила его в положение своего должника! Ай-ай-ай, вот уж действительно услуга из услуг!
    
Получив такое известие заранее, Дзин-куа сэкономил самое меньшее три-четыре миллиона тэйлов.
    
Его уважение к Мэй-мэй возросло.
    
– Иногда охотник вынужден пользоваться своим оружием и для того, чтобы защитить себя от диких зверей леса, – сказал он, предлагая ей другое продолжение разговора.
    
– Верно, сын мой. – Ее веер с треском захлопнулся, и она вздрогнула всем телом. – Боги защищают бедных женщин от такой беды.
    
Значит, она хочет, чтобы кого-то убили, подумал Гордон. Он принялся разглядывать фарфоровую чашку, пытаясь угадать, кого же.
    
– Йосс судит так, что зло подстерегает нас во многих местах. Наверху и внизу. На материке и здесь, на острове.
    
– Да, сын мой, – произнесла Мэй-мэй, и ее веер затрепетал, а губы слегка задрожали. – Даже на море. Даже среди высокородных и очень богатых. Ужасны пути богов.
    
Гордон Чен едва не выронил чашку из рук. Он повернулся спиной к Мэй-мэй и постарался собрать свои разбежавшиеся мысли. «Море» и «высокородный» могли означать только двух людей: Лонгстаффа или самого Тай-Пэна.
    
Драконы смерти, пойти сейчас против любого из них – значило бы приблизить свое полное уничтожение! Его желудок сжался в тугой комок. Но зачем? И неужели это Тай-Пэн? О боги, только не мой отец. Не допустите, чтобы это был мой отец!
    
– Да, высокочтимая госпожа, – сказал он с оттенком покорной отрешенности, ибо знал, что принесенная им клятва обязывала его выполнить любое ее приказание. – Пути богов ужасны.
    
Мэй-мэй заметила внезапную перемену в поведении Гордона Чена, но никак не могла понять, чем это было вызвано.
    
Она заколебалась, озадаченно нахмурившись. Потом встала и подошла к окнам на корме.
    
Флагман, отдав якорь, мягко покачивался на искрящейся глади моря в гавани, окруженный сампанами. За ним на штормовом якоре стоял клипер Дирка Струана «Китайское Облако», чуть поодаль расположилась «Белая Ведьма».
    
– Эти корабли так прекрасны, – сказала она. – Какой из них больше других радует твой взгляд?
    
Гордон подошел вплотную к окнам. Он не думал, что это мог бы оказаться Лонгстафф. Его смерть не сулила никакой выгоды. По крайней мере для нее. Для Дзин-куа – возможно, но не для нее.
    
– Я думаю, вон тот, – мрачно произнес он, кивнув головой в сторону «Китайского Облака».
    
Мэй-мэй судорожно вздохнула, веер выскользнул из ее рук и полетел на пол.
    
– Кровь господня! – вырвалось у нее по-английски. А Сам на короткое мгновение подняла глаза, и Мэй-мэй тут же овладела собой. Гордон Чен поднял веер и, низко склонившись, подал ей.
    
– Благодарю. – продолжала она на сучьжоу. – Однако я предпочитаю вон тот корабль. – Мэй-мэй указала веером на «Белую Ведьму». Она все еще дрожала от страшного осознания того, что Гордон Чен подумал, будто она желает смерти ее обожаемого Тай-Пэна. – Тот другой – бесценный нефрит. Бесценный, ты слышишь? Неприкосновенный, клянусь богами. Как смеешь ты быть таким дерзким, чтобы думать иначе.
    
Облегчение, которое он испытал, было почти осязаемым.
    
– Простите меня, повелительница. Я бы поклонился тысячу раз здесь и сейчас, чтобы показать, насколько глубоко мое раскаяние, но это могло бы показаться странным вашей рабыне, – скороговоркой забормотал он, нарочно смешивая мандаринские слова с сучьжоу. – На какой-то миг дьявол пролез в мою дурную голову, и я недостаточно хорошо вас понял. Конечно, я никогда, никогда в жизни не стал бы сравнивать эти корабли, один с другим.
    
– Хорошо, – сказала она. – Если хоть один волосок пеньковой веревки, хоть одна щепка упадут с того, другого, я последую за нечестивцем, который осмелится осквернить несравненное совершенство такого нефрита, в самое чрево ада и там ногтями раздеру ему мошонку, вырву глаза и скормлю ему его собственные внутренности!
    
Гордон Чен содрогнулся в душе, но голос его по-прежнему оставался спокойным и почтительным.
    
– Не беспокойтесь, высокочтимая госпожа. Не беспокойтесь. Я отобью сто низких поклонов в наказание за то, что не понял разницы между драгоценным нефритом и деревом. Я никогда бы не дал повода… мне бы ни в коем случае не хотелось, чтобы у вас осталась хоть тень сомнения в том, что я понял все правильно.
    
– Хорошо.
    
– А сейчас, если вы извините меня, высокочтимая госпожа, я немедленно, не откладывая, займусь своим делом.
    
– Твое дело еще не закончено, – резко произнесла она. – И приличия требуют, чтобы вы выпили еще чаю. – Она повелительно хлопнула в ладоши и приказала А Сам приготовить свежий чай. И горячие полотенца. Когда А Сам вернулась, Мэй-мэй заговорила на кантонском: – Я слышала, в скором времени многие корабли отплывают в Макао, – сказала она.
    
Тут Гордон Чен сразу понял, что Брока следует устранить в Макао, и без промедления.
    
Лицо А Сам озарилось улыбкой.
    
– Вы думаете, мы тоже поедем? О, я была бы счастлива вновь увидеть Макао. – Она игриво посмотрела на Гордона Чена: – Вы знаете Макао, досточтимый господин?
    
– Конечно, – ответил он. Обычно рабыня не осмелилась бы обратиться к нему. Но он знал, что А Сам была посвящена во многие секреты Мэй-мэй, являлась ее личной рабыней и потому имела некоторые особые привилегии. К тому же он находил ее очень хорошенькой – для девушки-танка. Он перевел взгляд на Мэй-мэй: – К сожалению, я не смогу поехать туда в этом году. Хотя многие из моих друзей постоянно ездят туда и обратно.