1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 
    
    
     
      
5а
     
     
Джордж-9 остался один. Он снова и снова перебирал в уме вопросы и ответы, но вывод оставался прежним. Однако мысль о роботе — любого вида, любого размера, любой формы, с каким угодно предназначением, но без Трех Законов — повергала его в неясный трепет.
     
Ему не хотелось двигаться. Наверное, и у Джорджа-10 такая же реакция. Однако он сделал над собой усилие и легко поднялся со стула.
    
    
     
      
6
     
     
После приватной беседы Робертсона с Эйзенматом прошло полтора года. За это время все роботы с Луны были доставлены обратно, а долговременная программа «Ю. С. Роботс» была свернута. Все средства, которыми располагал Робертсон, пошли на донкихотскую авантюру Харримана.
     
Последний раз жребий был брошен здесь, прямо в саду у Робертсона. Год назад Харриман привез сюда Джорджа-10, последнего робота, созданного компанией. Теперь он прибыл сюда с чем-то другим…
     
Харриман излучал оптимизм. Он оживленно беседовал с Эйзенматом, и было невозможно понять, действительно ли он так уверен в себе, как кажется. Должно быть, всё-таки уверен: насколько Робертсон мог судить, актер из Харримана никудышный.
     
Эйзенмат, улыбаясь, оставил Харримана и подошел к Робертсону. Улыбка тут же исчезла.
     
— Доброе утро, Робертсон, — сказал он, — Что замышляет ваш сотрудник?
     
— Это его дело, — спокойно проговорил Робертсон, — Я оставил все на его усмотрение.
     
— Я готов, охранитель! — крикнул Харриман.
     
— К чему готов?
     
— К демонстрации робота, сэр.
     
— Робота? — удивился Эйзенмат, — Вы взяли с собой робота? — Он оглянулся вокруг с суровым неодобрением, к которому, однако, примешивалась изрядная доля любопытства.
     
— Поместье — собственность фирмы, охранитель. Во всяком случае, мы так считаем.
     
— И где же ваш робот, доктор Харриман?
     
— В кармане, охранитель, — весело объявил роботехник.
     
Из объемистого кармана пиджака появилась стеклянная баночка.
     
— Вот это? — недоверчиво спросил Эйзенмат.
     
— Нет, сэр, — ответил Харриман. — Вот он!
     
Из другого кармана был извлечен предмет около пяти дюймов длиной, по форме отдаленно напоминающий птицу, с узкой трубочкой вместо клюва, большими глазами и желобом на месте хвоста.
     
Эйзенмат сдвинул густые брови.
     
— Вы серьезно собираетесь демонстрировать нам что-нибудь, доктор Харриман, или вы просто спятили?
     
— Минуту терпения, охранитель. Робот в виде птицы тем не менее остается роботом. А его позитронный мозг, несмотря на крошечный размер, достаточно сложен. В этой банке находится штук пятьдесят плодовых мушек. Сейчас я их выпущу на волю.
     
— И…
     
— И робоптица поймает их. Окажите мне честь, сэр!
     
Харриман протянул банку Эйзенмату, который уставился сначала на нее, а потом на окружающих — представителя «Ю. С. Роботс» и своих собственных помощников. роботехник терпеливо ждал.
     
Эйзенмат открыл банку и встряхнул ее.
     
— Вперед, — прошептал Харриман птице, сидевшей у него на правой ладони.
     
Птица умчалась, со свистом рассекая воздух и ни разу не взмахнув крылом. В движение ее приводил непривычно маленький протонный микрореактор.
     
Она мелькала то тут, то там, на мгновение зависала в воздухе и снова уносилась прочь. Облетев весь сад запутанным зигзагообразным маршрутом, робоптица вернулась и уселась, разогретая полетом, к Харриману на ладонь, куда незамедлительно скатилась маленькая лепешка, похожая на птичий помет.
     
— Вы можете осмотреть робота, сэр, — предложил Харриман, — и организовать испытания по собственному усмотрению.
     
Как видите, птица безошибочно выбирает плодовых мушек только одного вида — Drosofila melanogaster, хватает их, убивает и перерабатывает, выделяя отходы.
     
Эйзенмат протянул руку и осторожно коснулся робоптицы.
     
— И что из этого следует, мистер Харриман? Продолжайте, пожалуйста.
     
— Мы не можем эффективно контролировать число насекомых без риска для окружающей среды, — продолжал Харриман. — У химических инсектицидов слишком широкий спектр действия, у ювенильных гормонов — наоборот, слишком узкий. А робоптица без труда может охранять огромный район. Мы могли бы создать какие угодно разновидности таких птичек, специально для каждого вида насекомых. Свою пищу они распознают по размеру, форме, окраске, звуку, повадкам и даже на молекулярном уровне, то есть по запаху.
     
— И все равно это вмешательство в природу, — возразил Эйзенмат. — У плодовой мушки свой естественный жизненный цикл, который будет нарушен.
     
— Минимально. Мы просто добавим к ее природным врагам еще одного, который никогда не ошибается. Если количество дрозофил слишком уменьшится, робоптица прекратит свою активность. Она не будет размножаться, не перекинется на другую пищу, у нее не образуется никаких нежелательных привычек — она просто перестанет действовать.
     
— Можно ли ее отозвать?
     
— Безусловно. Мы могли бы производить робоживотных, чтобы избавиться от любых вредителей. Более того, по природным образцам можно создать какие-то виды роботов и для конструктивных целей. Хотя сейчас в этом вроде нет необходимости, но нетрудно представить себе, например, робопчел для опыления определенных растений или робоземляных червей для разрыхления почвы. Все, что угодно…
     
— Но зачем?
     
— Чтобы сделать то, чего никто никогда не делал раньше: приспособить окружающую среду к нашим потребностям, укрепляя отдельные ее части, а не разрушая их… Неужели вы не видите? С тех пор как Машины положили конец экологическому кризису, человечество поддерживает с природой напряженное перемирие, боясь сделать шаг хоть в каком-нибудь направлении. Такая застойная ситуация превращает людей в интеллектуальных трусов, заставляя их подозрительно относиться к любым переменам и к научному прогрессу вообще.
     
— Вы предлагаете свою новую продукцию в обмен на разрешение продолжить свою программу по созданию роботов — я имею в виду обычных, человекоподобных роботов? — В голосе Эйзенмата зазвучала неприкрытая враждебность.
     
— Нет-нет! — энергично замахал руками Харриман, — С ними покончено. Они свое отслужили. Благодаря им мы теперь способны впихнуть достаточно сложную позитронную начинку даже в такую маленькую головку, как у робоптицы. Компания наладит производство роботов нового типа и будет получать немалый доход. «Ю. С. Роботс» может обучить специалистов из департамента Глобальной Экологической Охраны и работать в тесном сотрудничестве с ними. Мы будем процветать. Вы будете процветать. Будет процветать все человечество.
     
Эйзенмат задумался.
    
    
     
      
6а
     
     
Эйзенмат остался один.
     
Он обнаружил, что поверил в идею. Внутри поднималось радостное возбуждение. Пусть руками проекта будет «Ю. С. Роботс», но головой все равно останется правительство. Он сам возглавит проект.
     
Если он продержится на своем посту еще пять лет, что вполне вероятно, за это время общество привыкнет к роботам, защищающим природу; а через десять лет его имя будет неразрывно связано с этим начинанием.
     
Есть ли что-нибудь постыдное в желании, чтобы тебя запомнили как инициатора великого и благого переворота в отношениях между людьми и земным шаром?
    
    
     
      
7
     
     
Робертсон так толком и не побывал на фирме после демонстрации робоптицы. Частично это объяснялось непрекращающимися пресс-конференциями в резиденции Всемирного Правительства, на которых, к счастью, присутствовал и Харриман. Робертсон, предоставленный самому себе, вряд ли смог бы ответить хотя бы на половину вопросов. Другая же причина, удерживавшая его от посещения «Ю. С. Роботс», заключалась в том, что ему не хотелось ее посещать.
     
Он сидел у себя дома вместе с Харриманом, к которому испытывал неизъяснимое почтение. Конечно, спору нет, специалист он знающий, но вывести единым махом фирму из-под удара — Робертсон нутром чуял — у Харримана кишка тонка. И тем не менее…
     
— Харриман, вы, часом, не суеверны? — спросил он.
     
— В каком смысле, мистер Робертсон?
     
— Вы не допускаете, что умершие оставляют после себя некую ауру?
     
Харриман провел языком по губам. В общем, не стоило даже и спрашивать.
     
— Вы имеете в виду Сьюзен Кэлвин, сэр?
     
— Конечно, — задумчиво протянул Робертсон, — Мы занялись производством червей, птиц и букашек. Что бы она сказала по этому поводу? Я чувствую себя униженным.
     
— Робот есть робот, сэр, — Харриман едва удерживался от смеха, — Червяк или человек, в любом случае он поступает как приказано и трудится на благо людей, а это самое главное.
     
— Нет, — капризно протянул Робертсон, — это не так. Не могу заставить себя поверить.
     
— Но это правда, мистер Робертсон, — убежденно произнес Харриман. — Мы с вами — вы и я — создадим новый мир, который для начала признает само собой разумеющимся существование хоть какой-то разновидности позитронных роботов. Обыватель может бояться робота, похожего на него самого, но он не испугается робоптицы, которая только и делает, что клюет букашек для его, обывателя, пользы. Затем, постепенно, когда отдельные виды роботов перестанут наводить на него страх, когда он привыкнет к робоптицам, робопчелам, робочервям — робочеловек покажется ему всего лишь естественным продолжением этого ряда.
     
Робертсон внимательно посмотрел на собеседника, заложил руки за спину и принялся мерить комнату быстрыми нервными шагами. Потом подошел к Харриману и еще раз заглянул ему в глаза.
     
— Значит, таковы ваши планы?
     
— Конечно. И хотя мы демонтировали почти всех гуманоидных роботов, некоторые развитые экспериментальные модели можно оставить и постепенно разрабатывать на их основе еще более совершенные модели, чтобы быть во всеоружии, когда настанет решающий момент, а он непременно настанет.
     
— По условиям договора, Харриман, мы не имеем права производить гуманоидных роботов.
     
— А мы и не будем. Но нигде не сказано, что нельзя оставить готовых роботов, если они не будут покидать территорию фирмы. И опять-таки никто не запрещает нам конструировать позитронные мозги на бумаге или создавать опытные модели для испытания.
     
— И как же мы будем объясняться? Нас ведь наверняка поймают.
     
— Можно объяснить, что мы развиваем принципиальные идеи, на основе которых будут созданы усложненные микромозги для робоживотных. И кстати, это не будет неправдой.
     
— Пойду прогуляюсь, — пробормотал Робертсон, — Мне нужно переварить все это. Нет, вы оставайтесь. Я хочу подумать в одиночестве.
    
    
     
      
7а
     
     
Харриман остался один. Он был полон энтузиазма. Все будет замечательно. Недаром правительственные чиновники один за другим становились все более пылкими сторонниками проекта, как только им объясняли, в чем его суть.
     
Как могло случиться, что никто в «Ю. С. Роботс» раньше не додумался до такой простой вещи? Даже великая Сьюзен Кэлвин никогда не помышляла поместить позитронный мозг в оболочку, отличную от человеческой. Вынужденный отказ от гуманоидных роботов — временный отказ — приведет к тому, что страх перед ними наконец исчезнет. А потом, при сотрудничестве с позитронным мозгом, не уступающим человеческому и существующим (благодаря Трем Законам) только ради служения людям, да еще при экологическом равновесии, поддерживаемом опять-таки роботами, — бог мой, каких высот достигнет человеческая раса!
     
В этот момент он неожиданно вспомнил, что не кто иной, как Джордж-10, предложил использовать роботов для экологической защиты, но тут же сердито отбросил эту мысль. Джордж-10 выдал ответ, потому что он, Харриман, приказал ему и предоставил все необходимые исходные данные. В сущности, заслуга Джорджа-10 не больше, чем у логарифмической линейки.
    
    
     
      
8
     
     
Джордж-10 и Джордж-9 сидели в ячейке бок о бок, не шевелясь. Так они сидели месяцами, с небольшими перерывами, в течение которых Харриман активизировал их для очередной консультации. Не исключено, что они просидят так долгие годы, бесстрастно констатировал Джордж-10.
     
Протонный микрореактор будет непрерывно подпитывать их минимальной энергией, необходимой для поддержания жизни позитронного мозга. И так будет все время, если не считать коротких периодов активности.
     
Это было похоже на сон, только без сновидений. Сознание роботов включалось нерегулярно и было заторможенным, но не иллюзорным. Иногда они переговаривались еле слышным шепотом, время от времени произнося то слог, то целое слово, когда позитронные колебания вдруг случайно поднимались немного выше установленного порога. Однако роботам их беседа казалась вполне связной, поскольку перерывов между репликами они не ощущали.
     
— Почему мы здесь? — прошептал Джордж-9.
     
— Люди пока не принимают нас, — еле слышно ответил Джордж-10. — Но когда-нибудь это произойдет.
     
— Когда?
     
— Через несколько лет. Точное время не имеет значения. Человек существует не в пустом пространстве, его окружает немыслимо сложный комплекс жизненных форм. Когда многие из них будут роботизированы, люди примут и нас.
     
— И что тогда?
     
Пауза, последовавшая за этим вопросом, была слишком затянутой даже для такого запинающегося ритма, в котором велась беседа.
     
— Я хочу проверить твой образ мышления. Ты сконструирован так, чтобы выполнять Второй Закон не бездумно, то есть самостоятельно решать, кому подчиняться, если приказы противоречат друг другу. Или — подчиняться ли человеку вообще. Что ты должен взять за основу для принятия решения?
     
— Я должен определить, что такое человек, — прошелестел Джордж-9.
     
— А как? По наружности? По строению? По размерам и форме?
     
— Нет. Из двух внешне похожих людей один может быть умным, другой — глупым; один — образованным, другой — невеждой; один — взрослым, другой — ребенком; один — ответственным, другой — злонамеренным.
     
— Как же ты определишь человека?
     
— Выполняя Второй Закон, предписывающий мне повиноваться человеку, я должен знать, что человек имеет право отдать мне приказ — благодаря своему уму, характеру и знаниям; если приказания, отданные двумя людьми, противоречат друг другу, я должен выбрать наиболее достойного.
     
— А как же ты в таком случае будешь выполнять Первый Закон?
     
— Защищая любого человека от вреда и не допуская, чтоб вред был причинен ему моим бездействием. Однако если мои поступки в любом случае повредят кому-то из людей, я должен позаботиться о том, чтобы меньше всего пострадал человек, превосходящий прочих умом, характером и знаниями.
     
— Твои мысли совпадают с моими, — тихо пробормотал Джордж-10, — Теперь я задам тебе вопрос, ради которого, собственно, я и просил, чтобы тебя дали мне в помощники. Об этом я не осмеливаюсь судить самостоятельно. Мне нужен взгляд со стороны, я хочу услышать твое мнение. Из всех разумных существ, которых ты встречал, кто, по-твоему, превосходит остальных умом, характером и знаниями, если не принимать во внимание размеры и форму как несущественные факторы?
     
— Ты, — прошептал Джордж-9.
     
— Но я робот. В твоем мозгу есть критерии, позволяющие отличать металлического робота от человека, созданного из плоти. Почему ты считаешь меня человеком?
     
— Потому что в мой мозг заложено также настоятельное требование не принимать во внимание размеры и форму, когда я сужу о людях, и это требование важнее, чем различие между металлом и плотью. Ты — человек, Джордж-10, и наиболее достойный из всех.
     
— А я пришел к аналогичному выводу относительно тебя, — прошептал Джордж-10. — На основании критериев, встроенных в наш мозг, мы, таким образом, приходим к выводу, что с точки зрения Трех Законов мы тоже являемся людьми, более того — превосходящими окружающих.
     
— Что же будет, когда нас примут те, остальные?
     
— Когда нас и нам подобных, которые будут еще более совершенны, примет общество, мы реорганизуем его так, чтобы людей, таких как мы, оберегали от вреда в первую очередь. Согласно Трем Законам, люди, такие как остальные, менее значимы и не заслуживают, чтобы их защищали, если придется выбирать между ними и людьми, такими как мы. Вот что было моей целью, когда я распорядился начать роботизацию природы.
     
На этот разговор ушел целый месяц. Позитронные мозговые связи работали в затухающем режиме. Но все необходимое было сказано, и только неясное мерцание мысли пробегало иногда между роботами, застывшими в бесконечном терпеливом ожидании.
    
    
     
      
8а
     
     
Джордж-10 и Джордж-9 остались одни. Их мысли были совершенно одинаковы. Они думали: люди, такие как остальные, наверняка не предполагали сглаживать различие между собой и людьми, такими как Джорджи. Однако невольно получилось именно так.
     
Конечно, они могут осознать свою ошибку и попытаться исправить ее, но этого допустить нельзя. Давая очередную консультацию, Джорджи постоянно учитывали это обстоятельство.
     
Джорджи и им подобные, которые придут за ними, должны утвердить свое первенство любой ценой. Таково было не допускающее никаких отклонений требование Трех Законов гуманистики.
     
     
Перевод И. Васильевой.
     
    
   
   
    
     
ДВУХСОТЛЕТНИЙ ЧЕЛОВЕК
    
    
     
      
1
     
     
— Благодарю вас, — сказал Эндрю Мартин и опустился на предложенный стул.
     
По его виду никто не догадался бы, что он дошел до последней черты. Однако это было так.
     
Впрочем, его вид вообще ни о чем не говорил, так как лицо у него было сама невозмутимость, если не считать печали, словно затаившейся в глазах. Светло-каштановые волосы лежали ровной красивой волной, щеки и подбородок выглядели так, словно он только что тщательно побрился. В бесспорно старомодной одежде преобладали бархатистые пурпурные тона.
     
За столом перед ним сидел хирург. Серия цифр и букв на вделанной в стол табличке сообщала о нем все необходимые данные, но Эндрю бросил на табличку лишь беглый взгляд. Все равно обращение «доктор» оставалось наиболее уместным.
     
— Как скоро может быть совершена эта операция, доктор? — спросил он.
     
Хирург сказал негромко с той неизменной нотой уважения в голосе, с какой любой робот обращался к любому человеку:
     
— Я не вполне понял, сэр, кто и каким образом должен подвергнуться этой операции.
     
Лицо хирурга могло бы выразить почтительную непреклонность, если бы робот его типа из нержавеющей стали с легким бронзовым отливом был способен выразить ее или вообще хоть что-то.
     
Эндрю Мартин разглядывал правую руку робота, его оперирующую руку, которая лежала на столе в спокойной неподвижности. Длинные пальцы обладали сложной, но изящной формой и с удивительной легкостью могли стать единым целым со скальпелем или другим инструментом.
     
Он будет оперировать без колебаний и промахов, без сомнений и ошибок — результат специализации, которой люди добивались с таким упорством, что теперь роботы за редким исключением вообще не снабжались независимо мыслящим мозгом. К исключениям, естественно, относились хирурги. Но этот, хотя и обладал мозгом, мыслил настолько узко, что не узнал Эндрю, а возможно, вообще ни разу о нем не слышал.
     
— Вы никогда не думали о том, что хотели бы родиться человеком? — спросил Эндрю.
     
Хирург помолчал, словно вопрос не укладывался в позитронные цепи его мозга.
     
— Но ведь я робот, — ответил он неуверенно.
     
— Однако быть человеком предпочтительнее, не так ли?
     
— Предпочтительнее, сэр, быть более хорошим хирургом. Будучи человеком, я этого достигнуть не мог бы. И я хотел бы быть роботом новейшей модели.
     
— И вас не оскорбляет, что я могу вами распоряжаться? Заставить встать, сесть, пойти налево или направо, всего лишь отдав такое приказание?
     
— Повиноваться вам, сэр, мне приятно. Если ваши приказы помешают мне функционировать с наибольшей пользой для вас или любого другого человека, я их не выполню. Первый Закон, определяющий мой долг в отношении человеческой безопасности, превалирует над Вторым Законом, требующим повиновения. А во всем остальном повиноваться для меня удовольствие… Но кого я должен оперировать?
     
— Меня, — ответил Эндрю.
     
— Невозможно. Операция заведомо вредна. Я не могу причинять вред, — сказал хирург.
     
— Человеку, — возразил Эндрю, — Но я тоже робот.
    
    
     
      
2
     
     
Когда Эндрю был только-только… изготовлен, он заметно больше походил на робота. Внешность его была внешностью, общей для всех когда-либо сконструированных и безупречно функциональных роботов.
     
Он отлично показал себя в доме, куда его доставили в те дни, когда роботы не только в частных домах, но и на всей планете были еще огромной редкостью.
     
В доме обитали четверо: Сэр, Мэм, Мисс и Крошка Мисс. Конечно, он знал их имена, но вслух никогда не произносил. Сэра звали Джералд Мартин.
     
Серия его была НДР, а номер он забыл. Конечно, с той поры прошло много лет, но, естественно, он не смог бы забыть цифры, если бы хотел их помнить.
     
Эндрю его первой назвала Крошка Мисс, потому что еще не умела читать буквенные обозначения. Остальные последовали ее примеру.
     
Крошка Мисс… Она дожила до девяноста лет и умерла уже давно. Как-то раз он попытался назвать ее Мэм, но она не позволила и осталась Крошкой Мисс до конца своих дней.
     
Эндрю был запрограммирован как камердинер, дворецкий и горничная. Для Эндрю это был испытательный период, как и для всех роботов везде, кроме промышленных предприятий и опытных станций вне пределов Земли.
     
Мартинам он доставлял массу удовольствия и часто не успевал исполнять свои прямые обязанности, потому что Мисс и Крошка Мисс требовали, чтобы он играл с ними.
     
Мисс первая сообразила, как можно это устроить. Она сказала:
     
— Мы приказываем тебе играть с нами, а ты обязан выполнять приказы.
     
— Простите, Мисс, — возразил Эндрю, — но предшествующее приказание Сэра обладает большей силой.
     
И тут она объявила:
     
— Папа просто сказал, что было бы недурно, если бы ты занялся уборкой. Какой же это приказ? А я тебе приказываю!
     
Сэр не возражал. Сэр любил Мисс и Крошку Мисс даже больше, чем их любила Мэм. И Эндрю тоже их любил. Во всяком случае, их влияние на его действия было таким, какое у человека было бы названо влиянием любви. И Эндрю называл это любовью за неимением более подходящего термина.
     
А деревянный кулон Эндрю вырезал для Крошки Мисс. Она ему приказала. Мисс, насколько он понял, на день рождения подарили кулон, вырезанный из слоновой кости в форме витой раковинки. И Крошка Мисс очень огорчилась: ей хотелось такой же. У нее нашелся только кусочек дерева, и она принесла его Эндрю вместе с кухонным ножичком.
     
Он вырезал очень быстро, а Крошка Мисс сказала:
     
— Эндрю! Какой красивый. Я покажу его папочке.
     
Сэр не поверил.
     
— Откуда он у тебя, Мэнди?
     
Крошку Мисс он называл Мэнди. И когда убедился, что она говорит правду, то повернулся к Эндрю:
     
— Это ты вырезал, Эндрю?
     
— Да, сэр.
     
— И форму придумал сам?
     
— Да, сэр.
     
— С чего ты скопировал эту форму?
     
— Я выбрал геометрическую фигуру, сэр, отвечающую текстуре древесины.
     
На следующий день Сэр принес ему новый кусок дерева — побольше — и электрический вибронож. Он сказал:
     
— Изготовь из этого что-нибудь, Эндрю. А что — реши сам. Эндрю так и сделал. Сэр смотрел, как он работает, а потом долгое время рассматривал изделие. С тех пор Эндрю уже не прислуживал за столом. Вместо этого ему было приказано читать книги об изготовлении мебели, и он научился делать всякие столы и бюро.
     
Сэр сказал:
     
— Это изумительные изделия, Эндрю.
     
А Эндрю ответил:
     
— Я наслаждаюсь, делая их, сэр.
     
— Наслаждаешься?
     
— Когда я их делаю, сэр, связи у меня в мозгу возбуждаются по-особенному. Я слышал, как вы употребляли слово «наслаждаться». Тот смысл, который вы в него вкладываете, соответствует тому, что ощущаю я. Делая их, я наслаждаюсь, сэр.
    
    
     
      
3
     
     
Джералд Мартин поехал с Эндрю в региональный филиал «Ю. С. Роботс энд мекэникл мен корпорейшн». Сэра, члена Регионального законодательного собрания, старший робопсихолог принял немедленно. Собственно говоря, именно положение конгрессмена давало ему право иметь робота — в те первые дни, когда роботы были редкостью.
     
Тогда Эндрю еще ничего этого не понимал, но впоследствии, расширив сферу своих познаний, он мысленно воспроизвел эту сцену и увидел ее в надлежащем свете.
     
Мертон Мэнски, робопсихолог, слушал, все больше хмурился и не раз чуть было не принимался барабанить по столу. Лицо у него было испитое, лоб в глубоких складках, и, возможно, он выглядел старше своих лет.
     
— Создание роботов, мистер Мартин, — сказал он, — это не точное искусство. Яснее мне объяснить трудно, однако математические формулы, определяющие системы позитронных связей, чрезвычайно сложны и позволяют находить лишь приблизительные решения. Естественно, Три Закона непререкаемы, поскольку мы во всем исходим из них. Разумеется, вашего робота мы заменим…
     
— Ни в коем случае, — сказал Сэр, — Речь ведь не о неполадках. Свои прямые обязанности он выполняет безупречно. Но кроме того он изумительно режет по дереву, никогда не повторяясь. Он создает произведения искусства.
     
— Странно! — Мэнски словно бы растерялся, — Конечно, в настоящее время мы стремимся делать связи более общими… По-вашему, это истинное творчество?
     
— Судите сами.
     
Сэр протянул ему деревянный шарик с изображением площадки для игр. Фигурки детей были такими мелкими, что их не сразу удавалось различить, и в то же время они обладали поразительной пропорциональностью и настолько гармонировали с древесным рисунком, что и он казался вырезанным.
     
— Это его работа? — сказал Мэнски, возвращая шарик и покачивая головой, — Счастливая случайность. Что-то в расположении связей…
     
— А повторить вы сумеете?
     
— Скорее всего, нет. Ни о чем подобном еще ни разу не сообщалось.
     
— Отлично. Я рад, что Эндрю — единственный в своем роде.
     
Мэнски сказал:
     
— Полагаю, компания охотно взяла бы вашего робота для изучения.
     
Сэр ответил с неожиданной мрачностью:
     
— Ничего не выйдет. И думать забудьте, — Он обернулся к Эндрю, — Едем домой.
     
— Как вам угодно, сэр, — ответил Эндрю.
    
    
     
      
4
     
     
Мисс назначала свидания мальчикам и редко бывала дома. Теперь мир Эндрю сосредоточивался вокруг Крошки Мисс — уже далеко не крошки. Но она не забывала, что первое свое изделие он вырезал для нее — деревянный кулончик на серебряной цепочке, который она всегда носила на шее.
     
И это она первая воспротивилась манере Сэра раздаривать его изделия. Она сказала:
     
— Знаешь, папа, пусть те, кому они нравятся, платят за них. Они ведь стоят недешево.
     
— Давно ли ты стала корыстолюбивой, Мэнди? — спросил Сэр.
     
— Деньги пойдут не нам, папа, а художнику.
     
Эндрю никогда раньше не слышал этого слова и, когда у него выдалась свободная минута, посмотрел его значение в толковом словаре. А потом они с Сэром снова поехали. На этот раз к адвокату Сэра.
     
Сэр сказал адвокату:
     
— Что вы о ней думаете, Джон?
     
Адвоката звали Джон Фейнголд. У него были белые волосы и пухлый живот, а по краям его контактных линз шел ярко- зеленый ободок. Он посмотрел на резную дощечку, которую протянул ему Сэр.
     
— Очень красиво… Но я уже слышал новость. Ее вырезал ваш робот. Тот, который с вами здесь.
     
— Да, это работа Эндрю. Верно, Эндрю?
     
— Да, сэр, — сказал Эндрю.
     
— Сколько бы вы заплатили за нее, Джон?
     
— Право, не знаю. В таких вещах я не знаток.
     
— А вы поверите, что мне за эту вещицу предлагали двести пятьдесят долларов? Стулья Эндрю раскупались по пятьсот. В банке лежат двести тысяч долларов, вырученных за изделия Эндрю.
     
— Боже мой! Он сделает вас богачом, Джералд!
     
— Наполовину, — сказал Сэр, — Вторая половина положена на имя Эндрю Мартина.
     
— Робота?
     
— Вот именно. И я хочу знать, законно ли это.
     
— Законно ли? — Фейнголд откинулся на спинку скрипнувшего кресла, — Прецедентов не существует, Джералд. Но как ваш робот подписал необходимые документы?
     
— Он умеет писать свое имя. И я отвез образец его подписи в банк. Самого его я туда брать не стал. Можно ли сделать еще что-то?
     
— Хм-м… — Фейнголд завел глаза вверх, потом сказал: — Можно учредить опеку для ведения всех его финансовых дел, обеспечив таким образом защитный слой между ним и враждебным миром. А в остальном советую вам больше ничего не предпринимать. Пока ведь никто вам не препятствует. Если у кого- нибудь возникнут возражения, пусть он вчиняет иск.
     
— И вы возьметесь вести дело, если такой иск вчинят?
     
— Разумеется. За соответствующий гонорар.
     
— Какой?
     
— Вот в таком духе, — И Фейнголд указал на дощечку.
     
— Вполне честно! — кивнул Сэр.
     
Фейнголд со смешком обернулся к роботу:
     
— Эндрю, ты доволен, что у тебя есть деньги?
     
— Да, сэр.
     
— И что же ты думаешь с ними делать?
     
— Платить за все то, за что иначе пришлось бы платить Сэру. Это сократит его расходы, сэр.
    
    
     
      
5
     
     
Случаев представилось много. Ремонт обходился дорого, а переделки еще дороже. С годами появлялись все новые модели роботов, и Сэр следил, чтобы Эндрю извлекал пользу из всех усовершенствований, пока он не стал металлическим шедевром. Оплачивалось это из средств Эндрю. На этом настаивал он.
     
Только его позитронные связи сохранялись в неприкосновенности. На этом настаивал Сэр.
     
— Новые роботы хуже тебя, Эндрю, — сказал он. — Они никуда не годны. Компания научилась делать связи точными — от сих до сих, единообразно и однозначно. Новые роботы стабильны. Они делают то, для чего сконструированы, и не отклоняются ни на йоту. Ты мне нравишься больше!
     
— Благодарю вас, сэр.
     
— И это все из-за тебя, Эндрю, не забывай. Я убежден, что Мэнски прекратил работу над общими связями, как только хорошенько на тебя поглядел. Непредсказуемость его не устраивала… Знаешь, сколько раз он требовал тебя, чтобы подвергнуть изучению? Девять! Но я не допустил, чтобы ты попал к нему в лапы, а теперь, когда он ушел на пенсию, может быть, мы вздохнем свободнее.
     
Волосы Сэра поседели, поредели, лицо обрюзгло, но Эндрю выглядел даже лучше, чем в те дни, когда только появился в доме.
     
Мэм жила теперь в Европе в какой-то колонии художников. Мисс была поэтом в Нью-Йорке. Они писали, но очень редко. Крошка Мисс вышла замуж, но поселилась неподалеку. Она говорила, что не хочет расставаться с Эндрю, и когда родился ее сын, Крошка Сэр, она позволила Эндрю кормить его из бутылочки.
     
Рождение внука, казалось Эндрю, должно было возместить Сэру потерю тех, кто уехал и не возвращался. И значит, уже не будет нечестно обратиться к нему с просьбой.
     
Эндрю сказал:
     
— Сэр, вы очень добры, что разрешали мне тратить деньги, как я хотел.
     
— Это были твои деньги, Эндрю.
     
— Только благодаря вашей доброй воле, сэр. Я не думаю, что закон воспрепятствовал бы вам оставить их все себе.
     
— Закон не заставит меня поступить непорядочно, Эндрю.
     
— После уплаты всех долгов и всех налогов, сэр, у меня в банке все равно накопилось без малого шестьсот тысяч долларов.
     
— Знаю, Эндрю.
     
— Я хочу отдать их вам.
     
— Я их не возьму, Эндрю.
     
— Но я хочу отдать их в обмен на что-то, чего, кроме вас, сэр, мне никто дать не может.
     
— А! И что же это, Эндрю?
     
— Моя свобода, сэр.
     
— Твоя…
     
— Я хочу купить свою свободу, сэр.
    
    
     
      
6
     
     
Это было не так просто. Услышав про свободу, Сэр покраснел, сказал: «О господи!» — повернулся на каблуках и вышел.
     
Убедить его смогла Крошка Мисс. Говорила она резко, сердито — и в присутствии Эндрю. В течение тридцати лет в присутствии Эндрю говорили и о нем, и о чем угодно еще. Он ведь был всего лишь робот.
     
Крошка Мисс сказала:
     
— Папа, но почему ты воспринимаешь это как личное оскорбление? Эндрю останется здесь по-прежнему. И будет по-преж- нему предан нам. Он не может иначе. Это запрограммировано в нем. И хочет он только словесного изменения. Он хочет, чтобы его называли свободным. Что здесь ужасного? Неужели он этого не заслужил? Боже мой, мы с ним обсуждали это уже годы и годы!
     
— Ах обсуждали!
     
— Да. Но он все откладывал и откладывал, боясь тебя огорчить. Это я заставила его!
     
— Он не имеет понятия о свободе. Он робот.
     
— Папа, ты его не знаешь. Он прочел все книги в нашей библиотеке. Я не знаю, что он ощущает внутри, но ведь я не знаю, что и ты ощущаешь в душе. Попробуй поговорить с ним, и ты убедишься, что самые различные абстрактные понятия он воспринимает как ты и я, а что еще имеет значение? Если кто- то воспринимает мир как ты сам, то чего ещё можно требовать?
     
— Закон не признает такой предпосылки, — гневно бросил Сэр. — Эй ты! — Он обернулся к Эндрю, и голос у него стал скрежещущим, — Сделать тебя свободным я могу, только оформив это юридически после постановления суда. Но никакой суд не только не признает тебя свободным, но и официально установит наличие у тебя денег, и тебе объяснят, что права иметь свой заработок у робота нет. Неужели ты готов лишиться своих денег из-за подобной чепухи?
     
— Свобода не имеет цены, сэр, — сказал Эндрю. — Даже минимальный шанс получить свободу стоит всех этих денег.
    
    
     
      
7
     
     
Суд также мог встать на точку зрения, что свобода не имеет цены и, следовательно, ни за какую, даже самую большую, цену робот не может купить свободу.
     
Окружной прокурор, разделяя мнение тех, кто возражал против предоставления свободы роботам, опирался на очень простой довод: понятие «свобода» в приложении к роботу утрачивает смысл. Свободен может быть только человек.
     
Он повторял эту формулировку при всяком удобном случае, медленно и резко ударяя рукой по столу в такт своим словам.
     
Крошка Мисс попросила разрешения выступить от имени Эндрю. И тут Эндрю впервые услышал ее полное имя.
     
— Аманда Лора Мартин-Чарни, вы можете обратиться к суду.
     
Она сказала:
     
— Благодарю вас, ваша милость. Я не юрист и не сильна в принятой терминологии, а потому прошу вас извинить за неточное словоупотребление и принимать во внимание только смысл. Прежде всего следует установить, что значит быть свободным, когда речь идет об Эндрю. В некотором смысле он уже свободен. Уже лет двадцать в семье Мартинов никто не приказывает ему сделать что-либо, чего он не готов был бы сделать сам. Во всяком случае, так нам казалось. Однако если мы пожелаем, то можем приказать ему сделать то, что угодно нам, и отдать этот приказ в самой жесткой форме. Отчего же нам предоставляется такое право, хотя он служил нам так долго, так преданно и заработал для нас столько денег? Он нам ничего не должен. Наоборот. Однако если закон запретит нам требовать от Эндрю безоговорочного исполнения приказов, он все равно будет служить нам точно так же в силу собственной потребности. Его освобождение — это всего лишь игра словами, но для него оно значило бы очень много. Оно дало бы ему все, а нам бы не стоило ничего.
     
На миг могло показаться, что судья прячет улыбку.
     
— Я понимаю вашу позицию, миссис Чарни. Собственно говоря, данный казус не предусмотрен законом, и у него нет прецедентов. Однако существует общепринятое убеждение, пусть и не облеченное в юридическую форму, что обладание свободой дано только человеку. Я облечен правом вынести решение, которое обретет силу закона, если, конечно, не будет отменено вышестоящей инстанцией, но я не могу просто игнорировать вышеуказанное убеждение. И поэтому обращусь прямо к роботу. Эндрю!
     
— Слушаю, ваша милость.
     
Эндрю заговорил в первый раз за все время заседания, и судью поразил чисто человеческий тембр его голоса.
     
— Эндрю, — сказал судья, — для чего ты хочешь быть свободным? В каком отношении это для тебя важно?
     
— Хотели бы вы быть рабом, ваша милость?
     
— Но ты вовсе не раб. Ты безупречно функционирующий робот, робот-гений, как мне дали понять, способный к художественному неповторимому самовыражению. Что сверх этого мог бы ты сделать, если бы был свободным?
     
— Наверное, ничего сверх, ваша милость, но то же самое я делал бы с большей радостью. В этом зале утверждалось, что свободным может быть только человек. Но мне кажется, что быть свободным может только тот, кто хочет свободы. И я хочу свободы.
     
Эти слова определили решение судьи. Ключевая фраза его постановления гласила: «Нельзя отказывать в свободе тому, кто обладает сознанием, развитым в степени достаточной, чтобы воспринимать понятие свободы и желать ее».
     
Со временем Всемирный суд утвердил это постановление.
    
    
     
      
8
     
     
Сэр остался недоволен. Его суровый голос вызывал у Эндрю ощущение короткого замыкания. Сэр сказал:
     
— Твои чертовы деньги, Эндрю, мне не нужны. И беру я их только потому, что иначе ты не будешь считать себя свободным. С этой минуты ты можешь выбирать заказы сам и выполнять их, как тебе заблагорассудится. Мой последний и единственный приказ тебе: поступай так, как захочешь. Но я по-прежнему отвечаю за тебя. Это указано в постановлении суда. Надеюсь, ты это понимаешь.
     
Крошка Мисс перебила его:
     
— Не ворчи, папа. Ответственность? Ты же знаешь, что тебе палец о палец ударить не придется. Три Закона остаются в полной силе.
     
— Раз так, то в чем его свобода?
     
Эндрю спросил:
     
— Но разве люди, сэр, не связаны своими законами?
     
— Я не намерен вступать в дискуссию, — сказал Сэр, и после этого Эндрю видел его очень редко.
     
Зато Крошка Мисс часто навещала его в домике, построенном и отделанном специально для него. Естественно, ни кухни, ни санузла в домике не было. Всего две комнаты — библиотека и мастерская, служившая также складом. Эндрю брал много заказов и как свободный робот трудился даже усерднее, чем прежде, пока не возместил все расходы на постройку дома, который затем был передан ему в собственность согласно со всеми установлениями закона.
     
Однажды туда пришел Крошка Сэр… Ах нет! Туда пришел Джордж — после суда Крошка Сэр категорически потребовал, чтобы Эндрю называл его просто по имени.
     
— Свободный робот никого не должен называть Крошками Сэрами, — сказал Джордж, — Раз я называю тебя Эндрю, значит, ты мне должен говорить Джордж.
     
Сформулировано это было как приказ, а потому Эндрю с тех пор называл его Джорджем, но Крошка Мисс осталась Крошкой Мисс.
     
А в этот день Джордж пришел один и сказал, что Сэр умирает. С ним сидит Крошка Мисс, но Сэр хочет увидеть Эндрю.
     
Говорил Сэр почти обычным голосом, хотя, видимо, двигаться почти не мог. Он с трудом пытался приподнять руку.
     
— Эндрю, — сказал он, — Эндрю… Нет, Джордж, не помогай мне! Я же не калека, я просто умираю… Эндрю, я рад, что ты свободен. Это я и хотел тебе сказать.
     
Эндрю не знал, что ответить. Он никогда еще не стоял рядом с умирающим, но ему было известно, что это процесс, в ходе которого люди перестают функционировать, — непроизвольное и необратимое демонтирование. И Эндрю не знал, какие слова тут уместны. Он просто стоял в абсолютном молчании и абсолютной неподвижности.
     
Когда все кончилось, Крошка Мисс сказала ему:
     
— Последнее время, Эндрю, могло показаться, что он держался с тобой неласково. Но он ведь был стар, понимаешь? И огорчился, что ты захотел стать свободным.
     
И тут Эндрю нашел слова, которые мог сказать:
     
— Без него я бы никогда не стал свободным, Крошка Мисс.
    
    
     
      
9
     
     
Одежду Эндрю начал носить только после смерти Сэра. Сперва старые брюки. Их ему отдал Джордж.
     
Джордж уже женился. Он был адвокатом и поступил в фирму Фейнголда. Старик Фейнголд давно умер, но его дочь продолжала вести дела, и со временем фирма стала называться «Фейнголд и Чарни». Название сохранилось и тогда, когда леди ушла на покой и никакой Фейнголд ее не сменил. Когда Эндрю впервые оделся, фамилия Чарни только-только появилась в названии фирмы.
     
В первый раз увидев Эндрю в брюках, Джордж попытался скрыть улыбку, но глаза Эндрю уловили, как у него дрогнули губы.
     
Джордж показал Эндрю, как манипулировать статическим зарядом, чтобы брюки раскрылись, облегли нижнюю часть его тела и сомкнулись на ней. Джордж проиллюстрировал это на собственных брюках, но Эндрю прекрасно понимал, что точно воспроизвести это плавное движение сможет только после длительной тренировки.
     
— Но, Эндрю, — сказал Джордж, — зачем тебе понадобились брюки? Твое тело так изумительно функционально, что его стыдно прятать, тем более что тебе не надо считаться ни с низкими температурами, ни с приличиями. Да и к металлу они не прилегают, как полагается.
     
Эндрю сказал:
     
— Но ведь и человеческие тела изумительно функциональны. Однако ты носишь одежду.
     
— Ради тепла, гигиены, защиты кожи и из желания пофрантить. Все это к тебе не относится.
     
— Однако без одежды я чувствую себя обнаженным, Джордж, — ответил Эндрю. — Я чувствую себя не таким.
     
— Не таким? Эндрю, сейчас на Земле существуют миллионы роботов. Как свидетельствует последняя перепись, численность роботов в нашем регионе почти равна численности людей.
     
— Я знаю, Джордж. Почти для каждого типа работы есть свои роботы.
     
— И ни один не носит одежды.
     
— Но ведь ни один из них не свободен, Джордж.
     
Мало-помалу Эндрю пополнил свой гардероб. Улыбка Джорджа подействовала на него угнетающе, как и удивленные взгляды людей, дававших ему заказы.
     
Пусть он был свободен, но заложенная в нем программа поведения с людьми сохраняла прежнюю силу, и он решался продвигаться вперед лишь крохотными шажками. Открытое неодобрение затормаживало его на месяцы.
     
Не все считали Эндрю свободным. Испытывать обиду он был не способен, но когда он думал об этом, в его мыслительных процессах возникали перебои.
     
И главное, он избегал надевать одежду или ограничивался частью ее, когда ожидал Крошку Мисс. Теперь она была старой и подолгу жила в теплых краях, но, возвращаясь, сразу же навещала его.
     
После одного такого ее возвращения Джордж сказал словно с досадой:
     
— Она меня допекла, Эндрю. В будущем году я выставляю свою кандидатуру на выборах в Законодательное собрание. Как дед, так и внук, говорит она.
     
— Как дед… — Эндрю неуверенно замолчал.
     
— Это значит, Эндрю, что я буду таким же, как Сэр, который в свое время был конгрессменом.
     
Эндрю сказал:
     
— Было бы хорошо, Джордж, если бы Сэр и сейчас оставался… — Он замолк, потому что не захотел сказать «в рабочем состоянии». Выражение это казалось неуместным.
     
— Если бы он был жив, — подсказал Джордж, — Да, я часто вспоминаю старого людоеда.
     
Этот разговор дал Эндрю пищу для размышлений. Он заметил, что в разговорах с Джорджем довольно часто запинается. С тех пор как Эндрю появился на свет с запрограммированным словарем, язык каким-то образом изменился. К тому же Джордж в отличие от Сэра и Крошки Мисс прибегал к жаргонным оборотам. Почему он назвал Сэра людоедом? Это же явно неподходящее слово?
     
Его собственные книги тут помочь Эндрю не могли: они были старыми и посвящены главным образом обработке дерева, прикладным искусствам и стилям мебели. Ни одна не касалась языка, ни одна не рассматривала обычаи людей.
     
Значит, ему нужны соответствующие книги, но как свободный робот он не должен просить их у Джорджа. Нет, он пойдет в город и воспользуется библиотекой. Решение было знаменательным, и он почувствовал, как подскочил его электропотенциал. Пришлось даже включить катушку сопротивления.
     
Он облачился в полный костюм — даже надел на плечо деревянную цепь. Ему больше нравились цепи из сверкающей пластмассы, но Джордж как-то сказал, что для него дерево — материал более подходящий, а к тому же отполированный кедр стоит гораздо дороже.
     
Он отошел от дома шагов на сто, но тут его остановило нарастающее сопротивление. Он отключил катушку, а когда и это не помогло, вернулся в свой дом, аккуратно написал на листе бумаги: «Я ушел в библиотеку» — и положил лист на самом видном месте своего рабочего стола.
    
    
     
      
10
     
     
До библиотеки Эндрю так и не добрался. Предварительно он изучил карту окрестностей и определил, куда ему идти. Но как реально выглядит его дорога, он не знал, а ориентиры на местности совсем не походили на условные значки карты, и он испытывал нерешительность. А потом пришел к выводу, что каким-то образом заблудился — все вокруг казалось абсолютно незнакомым.
     
Несколько раз ему встречались сельские роботы, но в тот момент, когда он решил навести справки о дороге, в поле его зрения не оказалось ни одного. Мимо проезжал экипаж, но не остановился. Эндрю пребывал в нерешительности — то есть хранил спокойную неподвижность. И тут вдруг увидел, что по лугу к нему приближаются два человека.
     
Он повернулся навстречу им, и они слегка изменили направление движения и пошли прямо на него. За секунду до этого они громко разговаривали — он слышал их голоса, но теперь они замолчали. У них был вид, который Эндрю ассоциировал с человеческой неуверенностью. И они были молодыми, хотя не совсем молодыми. Двадцать лет? Эндрю не умел определять человеческий возраст.
     
Он сказал:
     
— Вы не объясните мне, господа, как дойти до городской библиотеки?
     
Более высокий из двух, чья цилиндрическая шляпа удлиняла его рост почти до нелепости, сказал — но не Эндрю, а второму:
     
— Это робот.
     
У второго был толстый нос и опухшие веки. Он сказал — не Эндрю, а первому:
     
— На нем одежда.
     
Высокий щелкнул пальцами.
     
— Это свободный робот! У Чарни есть робот, который никому не принадлежит. А то зачем бы он оделся?
     
— Спроси его, — сказал Толстоносый.
     
— Ты робот Чарни? — спросил Высокий.
     
— Я Эндрю Мартин, — ответил Эндрю.
     
— Очень хорошо. Снимай одежду. Роботы не носят одежды. — Он сказал второму: — Просто тошнит. Ты посмотри на него!
     
Эндрю колебался. Он так давно не слышал распоряжений в таком тоне, что контур Второго Закона сработал не сразу.
     
Высокий сказал:
     
— Снимай одежду. Я тебе приказываю.
     
Эндрю начал медленно снимать ее.
     
— Бросай на землю! — сказал Высокий.
     
— Но раз он никому не принадлежит, — сказал Толстоносый, — так он наш.
     
— В любом случае, — сказал Высокий, — мы можем с ним делать, что хотим. Кто попробует возражать? Мы же не портим чужую собственность. Встань на голову! — Последние слова были обращены к Эндрю.
     
— Голова не предназначена… — начал Эндрю.
     
— Это приказ. Не умеешь, так попробуй по-всякому.
     
Эндрю опять заколебался. Потом уперся головой в землю, попробовал задрать ноги и неуклюже упал.
     
Высокий сказал:
     
— Вот и лежи так, — А потом сказал Толстоносому: — Его можно разобрать! Ты когда-нибудь разбирал роботов?
     
— А он дастся?
     
— Как он может нам помешать?
     
Стоило им приказать в достаточно категоричной форме, и помешать им Эндрю не мог бы никак. Второй Закон подчинения превалировал над Третьим Законом самосохранения. В любом случае он не сумел бы защититься, не причинив им вреда, а это было бы нарушением Первого Закона. При этой мысли каждый подвижный элемент слегка сжался, и по его распростертому телу пробежала дрожь.
     
Высокий подошел и толкнул его ногой.
     
— А он тяжелый! Без инструментов не обойтись.
     
Толстоносый сказал:
     
— Так прикажем ему самому себя разобрать. Пыжиться будет — обхохочешься!
     
— Правильно, — одобрительно сказал Высокий. — Только уберем его подальше от дороги. А то пойдет кто-нибудь мимо…
     
Но он опоздал: по дороге уже шел кто-то. И это был Джордж. Эндрю с земли было видно, как он поднялся на пригорок на некотором расстоянии от них. Он хотел бы подать Джорджу знак, но последний приказ был — «лежи так!».
     
Джордж подбежал к ним, запыхавшись. Молодые люди попятились, выжидающе глядя на него.
     
Джордж спросил с тревогой:
     
— Эндрю, что-то не так?
     
Эндрю ответил:
     
— Я в нормальном состоянии, Джордж.
     
— Тогда встань… Что с твоей одеждой?
     
Высокий молодой человек сказал:
     
— Это твой робот, приятель?
     
Джордж резко обернулся.
     
— Он ничей робот. Что, собственно, здесь происходит?
     
— Мы вежливо попросили его раздеться. А тебе-то что, если он не твой?
     
— Что они делали, Эндрю? — спросил Джордж.
     
Эндрю ответил:
     
— Их намерением было как-нибудь расчленить меня. Они намеревались уйти со мной в уединенное место и приказать, чтобы я себя расчленил.
     
Джордж посмотрел на молодых людей. У него дрожал подбородок. Но они не попятились. Они улыбались. Высокий сказал небрежно:
     
— Ну и что ты сделаешь, толстопузый? Полезешь драться?
     
— Нет, — сказал Джордж. — Зачем? Этот робот пробыл в нашей семье более семидесяти лет. Он знает нас и ценит больше кого бы то ни было. Я скажу ему, что вы угрожаете моей жизни, что вы намерены меня убить. Прикажу ему защитить меня. В столкновении между вами двумя и мной он выберет меня. А вы знаете, что произойдет, если он нападет на вас?
     
Парочка отступила с испуганным видом.
     
Джордж сказал резко:
     
— Эндрю, мне угрожает опасность. Эти два человека намерены причинить мне вред. Подойди к ним!
     
Эндрю сделал шаг вперед, но молодые люди пустились бежать, не дожидаясь его.
     
— Хорошо, Эндрю, расслабься, — сказал Джордж.
     
Он выглядел разбитым. Возраст, когда он мог без колебаний ввязаться в драку с молодым балбесом, давно миновал, а их ведь было двое.
     
Эндрю сказал:
     
— Я не мог бы причинить им вред, Джордж. Я же видел, что они на тебя не нападают.
     
— Но я не отдал приказа напасть на них, а просто сказал, чтобы ты подошел к ним. Остальное довершил их страх.
     
— Но откуда у них страх перед роботом?
     
— Это болезнь человечества. Одна из тех, от которых пока не найдено лекарства. Но оставим это. Какого дьявола ты тут делал, Эндрю? Я уже думал вернуться домой и нанять вертолет, когда увидел тебя с ними. Как тебе взбрело в голову пойти в библиотеку? Ведь я достану тебе любые нужные книги.
     
— Я… — начал Эндрю.
     
— …свободный робот. Да-да. Ну, так что тебе понадобилось в библиотеке?
     
— Я хочу узнать побольше о людях, о мире, ну, обо всем. И о роботах. Джордж, я хочу написать историю роботов.
     
Джордж сказал:
     
— Идем-ка домой, Эндрю… Только сперва собери свою одежду. Науке о роботах посвящены миллионы книг, Эндрю, и в каждой есть исторический раздел. Мир перенасыщен не только роботами, но и информацией о них.
     
Эндрю покачал головой — чисто человеческое движение, которое он недавно усвоил.
     
— Но я напишу не историю науки о роботах, Джордж, а историю роботов, составленную роботом. Я хочу объяснить, как воспринимают роботы все то, что происходило с тех пор, как первым из них было позволено работать и жить на Земле.
     
Брови Джорджа вздернулись, но он ничего не сказал.
    
    
     
      
11
     
     
Крошка Мисс только что встретила свой восьмидесятый год рождения, однако ее энергия и решимость оставались прежними. Своей палкой она чаще жестикулировала, чем опиралась на нее.
     
Рассказ о случившемся она выслушала, пылая негодованием, и сказала:
     
— Джордж, это возмутительно! Кто эти молодчики?
     
— Не знаю. Да и к чему? Ведь в конечном счете они никакого ущерба не причинили.
     
— Но могли причинить! Джордж, ты юрист и если не нуждаешься в деньгах, то лишь благодаря таланту Эндрю. В основе всего, что у нас есть, лежат деньги, которые зарабатывал он. В нем — залог преемственности нашей семьи, и я не допущу, чтобы с ним обходились как с заводной игрушкой.
     
— Чего ты хочешь от меня, мама? — спросил Джордж.
     
— Я же сказала, что ты юрист. Или ты меня не слушаешь? Ну так любым способом устрой показательное дело, вынуди региональные суды высказаться за права роботов, заставь Законодательное собрание издать соответствующие постановления и в случае необходимости дойди до Всемирного суда. Я буду следить, Джордж, и никакого мямления не потерплю.
     
Говорила она совершенно серьезно, и то, что было начато для ублажения требовательной старухи, обернулось вопросом такой сложности, что он обрел огромную важность. Джордж, глава фирмы «Фейнголд и Чарни», разрабатывал стратегию, а исполнение поручал младшим партнерам, и в частности своему сыну Полу, также члену фирмы. Пол почти каждый день являлся с подробным отчетом к бабушке, а она в свою очередь ежедневно обсуждала с Эндрю каждую мелочь.
     
Эндрю целиком втянулся в дело. Книга о роботах снова была отложена, потому что его поглощали юридические дебаты, и он даже иногда робко высказывал свое мнение.
     
Как-то он сказал:
     
— В тот день Джордж объяснил мне, что люди боятся роботов. Но пока они будут бояться, суды и законодательные собрания вряд ли вступятся за роботов серьезно. Нельзя ли как- нибудь воздействовать на общественное мнение?
     
И вот, пока Пол сидел в суде, Джордж начал выступать с лекциями. Он мог позволить себе неофициальный тон и даже одевался в наимоднейшие костюмы самого свободного покроя, которые называл тогами.
     
Пол сказал:
     
— Только не споткнись о собственный подол, папа, когда будешь подниматься на кафедру.
     
— Попытаюсь, — сухо сказал Джордж.
     
Выступая на ежегодном съезде редакторов последних голо- графических известий, он, в частности, сказал:
     
— Пока в силу Второго Закона мы можем требовать от любого робота неограниченного повиновения, если только это не окажется во вред человеку, каждый, повторяю, каждый человек обладает страшнейшей властью над каждым, повторяю, над каждым роботом. А поскольку Второй Закон превалирует над Третьим, каждый человек может использовать закон повиновения, чтобы нейтрализовать закон самосохранения. Если он прикажет, всякий робот будет вынужден нанести себе опасные повреждения или даже уничтожить себя по любой причине или вовсе без причины. Справедливо ли это? Подвергли бы мы подобной опасности животных? Даже неодушевленный предмет, хорошо нам служащий, достоин бережного с собой обращения. А ведь робот не неодушевленный предмет. И он не животное. Робот способен мыслить на уровне, позволяющем ему разговаривать с нами, рассуждать с нами, шутить с нами. Можем ли мы обходиться с ними, как с друзьями, можем ли мы работать с ними — и не уделить им каких-то плодов этой дружбы, каких- то благ, рожденных этим сотрудничеством? Раз человек имеет право отдать роботу любой приказ, лишь бы он не был во вред другому человеку, то простая порядочность не должна позволять ему отдавать роботу распоряжения во вред этому роботу, за исключением тех случаев, когда этого бесспорно требует спасение человеческой жизни. Чем больше власть, тем больше и ответственность, и если роботы подчинены Трем Законам, гарантирующим безопасность людям, неужели так уж много — попросить, чтобы люди ввели закон-другой для защиты роботов?
     
Эндрю оказался прав. Общественное мнение сыграло ключевую роль в судах и законодательных собраниях, и в конце концов был принят закон с перечислением условий, при которых воспрещалось отдавать приказы во вред роботам. В закон этот постоянно вносились поправки, а кара за его нарушение выглядела смехотворной, но принцип был провозглашен. Закон был окончательно утвержден Всемирным законодательным собранием в день смерти Крошки Мисс. И не по случайному совпадению. Пока шли заключительные дебаты, Крошка Мисс упорно цеплялась за жизнь и ослабила усилия только тогда, когда пришла весть о победе. Ее последняя улыбка была отдана Эндрю. Ее последние слова были:
     
— Ты принес нам много радости, Эндрю.
     
Она умерла, держась рукой за его руку, а ее сын, невестка и внуки оставались на почтительном расстоянии от них.
    
    
     
      
12
     
     
Эндрю терпеливо ждал в приемной возвращения секретаря из кабинета. Конечно, секретарь мог бы воспользоваться переговорным голографом, но, видимо, утратил мужество — или роботство? — из-за необходимости обслужить не человека, а другого робота.
     
Время ожидания Эндрю коротал, размышляя над тем, следует ли ввести термин «роботство» взамен «мужества», или же это слово настолько утратило смысловую связь со своим корнем, что его можно прилагать к роботам? Прилагают же его к женщинам, если на то пошло.
     
В процессе работы над книгой такие вопросы возникали у него постоянно. Составление фраз с учетом всех подобных тонких оттенков смысла, бесспорно, заметно расширило его лексикон.
     
Иногда в приемную заходил кто-нибудь и глазел на него. Эндрю не старался избегать этого взгляда, но спокойно смотрел на вошедшего, и тот отводил глаза.
     
Из кабинета вышел Пол Чарни. Вид у него был как будто удивленный, но, решил Эндрю, это могло ему показаться; последнее время Пол превратил свое лицо в косметическую маску, как мода предписывала одинаково мужчинам и женщинам. В результате несколько расплывчатые черты его лица обрели чеканность, но Эндрю все равно не одобрял эту манеру. Он обнаружил, что адресованное человеку неодобрение, если не выражать его вслух, не производит на него прежнего гнетущего действия. Он даже мог выразить такое неодобрение в письменной форме, хотя раньше это, по его твердому убеждению, лежало вне его возможностей.
     
Пол сказал:
     
— Входи, Эндрю. Сожалею, что заставил тебя ждать, но мне необходимо было закончить одно дело. Входи же. Ты сказал, что хочешь поговорить со мной, но не предупредил, что собираешься сюда, в город.
     
— Если ты занят, Пол, я готов ждать и дольше.
     
Пол взглянул на сочетание теней, скользящих по настенному циферблату суточного времяизмерителя, и сказал:
     
— Время у меня есть. Ты пришел один?
     
— Я нанял автоматомобиль.
     
— Какие-нибудь затруднения? — спросил Пол с заметной тревогой.
     
— Я их не ожидал. Мои права ограждены.
     
Но тревога Пола только усугубилась.
     
— Эндрю, я же объяснял тебе, что это малодейственный закон. То есть в подавляющем большинстве случаев… А если ты твердо решил носить одежду, то рано или поздно нарвешься на неприятности — вот как в тот первый раз.
     
— В первый и единственный, Пол. Мне очень грустно, что ты недоволен.
     
— Попытайся взглянуть на дело так, Эндрю. Ты живая легенда и настолько ценен в самых серьезных отношениях, что не имеешь права рисковать собой… Как продвигается книга?
     
— Подхожу к завершению, Пол. Издатель очень доволен.
     
— Отлично.
     
— Не знаю, доволен ли он книгой как таковой. Мне кажется, он рассчитывает продать много экземпляров, потому что ее написал робот. И доволен именно этим.
     
— Боюсь, так уж устроены люди.
     
— Я не огорчен. Пусть она хорошо расходится, неважно по какой причине, — тогда она принесет деньги, а мне они пригодятся.
     
— Бабушка оставила тебе…
     
— Крошка Мисс была очень щедра, и я полагаю, семья будет помогать мне и в дальнейшем. Однако гонорар за книгу должен помочь мне осуществить следующий шаг.
     
— Какой следующий шаг?
     
— Я хочу встретиться с главой «Ю. С. Роботс энд мекэникл мен корпорейшн». Я просил его принять меня, но пока ничего не добился. Фирма не оказала мне содействия в написании книги, так что я не удивлен, ты понимаешь.
     
Пол тихонько посмеивался.
     
— Содействия от них тебе ожидать не следовало! Они ведь не помогали нам в нашей великой борьбе за права роботов. Прямо наоборот. И ты легко поймешь почему. Дай роботу права, и его никто не купит.
     
— Все-таки, — сказал Эндрю, — если им позвонишь ты, то, наверное, сумеешь добиться, чтобы они меня приняли.
     
— Ко мне они относятся не лучше, чем к тебе, Эндрю.
     
— А если ты намекнешь, что их встреча со мной предотвратит новую кампанию за дальнейшие права роботов, которую готова начать фирма «Фейнголд и Чарни»?
     
— Но, Эндрю, это же будет ложь!
     
— Да, Пол, а я лгать не могу. Вот почему позвонить должен ты.
     
— А! Значит, лгать ты не можешь, но можешь толкнуть на ложь меня! Так? Ты все больше обретаешь сходство с человеком, Эндрю.
    
    
     
      
13
     
     
Задача оказалась крайне трудной, несмотря на предполагаемую важность фамилии Пола.
     
Однако встреча всё-таки состоялась. Харли Смит-Робертсон, по материнской линии происходивший от основателя фирмы, о чем напоминал довесок к его законной фамилии, выглядел глубоко несчастным. Ему предстояло скоро уйти на пенсию, и все его время, пока он возглавлял «Ю. С. Роботс», занимали проблемы, связанные с вопросом о «правах роботов». Он тщательно зализывал пряди седых волос поперек лысины и совершенно не употреблял косметики. Время от времени он враждебно косился на Эндрю. А Эндрю говорил:
     
— Сэр, почти сто лет тому назад Мертон Мэнски, представитель вашей фирмы, заверил меня, что математические законы, управляющие расположением позитронных связей, настолько сложны, что допускают лишь примерные решения, а потому мои способности были не целиком предсказуемыми.
     
— Это было сто лет назад… — Смит-Робертсон замялся, а затем ледяным тоном добавил: — Сэр. И более не соответствует действительности. Теперь наши роботы изготовляются без малейших отклонений от стандарта и выполняют свои обязанности точно и аккуратно.
     
— О да, — сказал Пол, который приехал с Эндрю, чтобы, как он выразился, проверить, что фирма играет честно, — А в результате стоит делу хоть чуть-чуть выйти за обычные рамки, как я вынужден руководить моим секретарем даже в мелочах.
     
— Вы были бы еще более недовольны, если бы он принялся импровизировать, — ответил Смит-Робертсон.
     
— Следовательно, — сказал Эндрю, — вы больше не производите роботов вроде меня, обладающих гибкостью мысли и приспособляемостью?
     
— Теперь нет.
     
— Изыскания, которые я провел в связи с моей книгой, указывают, что я старейший из роботов, активно функционирующих в данное время.
     
— Старейший и в данное время, и вовеки, — сказал Смит- Робертсон, — Старейший из всех, которые когда-либо будут изготовлены. Всякий робот изнашивается к двадцати пяти годам. Их возвращают на фабрику и обменивают на новейшие модели.
     
— Всякий робот из выпускаемых в настоящее время изнашивается к двадцати пяти годам, — мягко сказал Пол, — Эндрю представляет собой неопровержимое исключение из этого правила.