1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 
Энди вдруг схватил Рендольфа за грудь форменной рубашки. Рендольф был выше Энди на четыре дюйма, но на его лице отразился испуг. Барби не мог его осуждать. Мир он видел сквозь красную пелену, но насколько сейчас обозлён Энди Сендерс — ему было достаточно ясно видно.
    
— Дай мне твой пистолет! Суд для него слишком лёгкий исход! Он всё равно выкрутится! Имеет друзей наверху, мне Джим говорил! Я хочу ему отомстить! Я заслуживаю мести! Давай мне свой пистолет!
    
Барби не верилось, что услужливость Рендольфа зайдёт так уж далеко, и он передаст своё оружие Энди, чтобы тот застрелил его прямо здесь, в камере, как какую-то крысу в водостоке, но полной уверенности у него не было; кроме трусливой льстивости, за всем этим могла прятаться и другая причина, которая побуждала Рендольфа привести сюда Сендерса, и привести его одного.
    
Барби был в состоянии подняться:
    
— Мистер Сендерс, — немного перечного газа попало ему в рот. Язык и горло распухли, голос неубедительно гундосил. — Я не убивал вашей дочери, сэр. Я никого не убивал. Если вы рассудите здраво, сами поймёте, что вашему приятелю Ренни просто нужен козел отпущения, а моя кандидатура годится лучше все…
    
Но Энди находился не в том состоянии, чтобы хоть что-то осознавать. Он уцепился в кобуру Рендольфа кобуру, стараясь вытянуть пистолет. Рендольф старался ему помешать.
    
В это мгновение на ступеньках появилась угловатая фигура, вопреки своим габаритам, Большой Джим спускался грациозной походкой.
    
— Энди! — гаркнул Большой Джим. — Энди, друг мой! Иди-ка сюда!
    
Он развёл руки. Энди перестал бороться за пистолет и бросился скорей к нему, словно заплаканное дитя папочке в объятия. И Большой Джим его приласкал.
    
— Я хочу пистолет, — канючил Энди, задрав своё зарёванное, все в соплях, лицо к лицу Большого Джима. — Дай мне пистолет, Джим! Сейчас! Прямо сейчас! Я хочу его застрелить за то, что он сделал! Это моё право как отца! Он убил мою девочку, мою кровиночку!
    
— Может, и не только её, — сказал Большой Джим. — Может, не только Энджи, Лестера и несчастную Бренду.
    
Словесный поток прекратился. Энди впялился в глыбу лица Большого Джима. Ошарашенный. Приворожённый.
    
— Возможно, также и твою жену. И Дюка. И Майру Эванс. И всех других.
    
— Но…
    
— Кто-то же виноват в том, что появился Купол, друг… или я не прав?
    
— Ко… — на большее Энди был не в состоянии, однако Большой Джим великодушно кивнул.
    
— И, как мне кажется, люди, которые это организовали, должны были иметь, по крайней мере, одного сообщника внутри. Того, кто будет помешивать заваренную ими кашу. А кто же лучше в помешивании каши, чем ресторанный повар? — Он положил руку на плечо Энди и повёл его к Рендольфу. На покрасневшее, распухшее лицо Барби Большой Джим взглянул, словно на какую-то разновидность насекомого. — Мы найдём доказательства. Несомненно. Он уже продемонстрировал, что ума у него недостаточно, чтобы скрывать собственные следы.
    
Барби привлёк внимание Рендольфа.
    
— Это манипуляции, — произнёс он своим гнусавым, трубным голосом. — Это могло начаться потому, что Ренни хотел прикрыть себе сраку. Но сейчас уже речь идёт о неприкрытом захвате им полной власти. Пока что вы нужны, шеф, но вы такой же кандидат на расходный материал.
    
— Замолчи, — грохнул Большой Джим.
    
Ренни ласкал волосы Энди. Барби вспомнил свою мать, как она гладила их кокер-спаниеля Мисси, когда Мисси постарела, подурнела и страдала недержанием.
    
— Он сполна заплатит, Энди. Даю тебе слово. Но сначала мы узнаем обо всех деталях: что, когда, почему и кто ещё является его соучастником. Потому что он действует не сам, хоть ты на всё своё наследство спорь. У него есть соучастники. Он за все заплатит, но сначала мы выжмем из него всю информацию. Досуха.
    
— Какую цену? — спросил Энди. Теперь он смотрел вверх, в лицо Большого Джима чуть ли не в экстазе. — Какую цену он заплатит?
    
— Ну, если он знает, как поднять Купол — а я не исключаю такой возможности, — думаю, мы можем удовлетвориться тем, что его отправят в Шоушенк. На пожизненное, без права на досрочное освобождение.
    
— Не очень это хорошо, — прошептал Энди. Ренни не переставал гладить Энди по голове. — А если Купол никуда не денется?
    
Он улыбнулся.
    
— В таком случае, мы будем судить его сами. И когда выясним, что он виноват, мы его казним. Тебе так больше нравится?
    
— Больше, — прошептал Энди.
    
— И мне, друг… — Он гладит, гладит. — И мне.
   
   
    
     
18
    
    
Они вышли из рощи вместе, бок о бок, и остановились, глядя на сад.
    
— Вон там что-то есть! — сказал Бэнни. — Я вижу! — голос у него был взволнованным, но Джо услышал его как-то удивительно, словно издалека.
    
— И я, — сказала Норри. — Оно похоже на… на… «Радиомаяк» хотела она сказать, но так и не произнесла этого слова. Была в состоянии только на ррр-ррр-ррр, как вот рычат малыши, играясь в песочнице машинками. А потом она свалилась со своего велосипеда и растянулась на дороге, дрыгая руками и ногами.
    
— Норри? — посмотрел Джо на неё сверху, скорее изумлённо, чем встревожено, а потом поднял глаза на Бэнни. Их взгляды встретились лишь на миг, и Бэнни тоже брыкнулся, потянув велосипед прямо на себя. Он начал дрыгать ногами, словно отбиваясь от своего «Рейнджера». Счётчик Гейгера отлетел, шлёпнувшись в канаву шкалой вниз.
    
Джо рысью побежал и дотронулся до него рукой, которая у него потянулась, словно резиновая, как ему показалось. Перевернул счётчик шкалой кверху. Стрелка подскочила до +200, лишь чуточку не достигая опасной зоны. Он успел это увидеть, а дальше и сам провалился в чёрную яму, полную оранжевого пламени. Джо подумалось, что это вспышки исполинского погребального костра, составленного из хэллоуиновских тыкв-светильников. Откуда-то гремели голоса: потерянные и испуганные. Потом его проглотила тьма.
   
   
    
     
19
    
    
Когда Джулия, выйдя из супермаркета, вернулась в редакцию «Демократа», там сидел, набирая что-то на ноутбуке, Тони Гай, бывший спортивный репортёр, который теперь олицетворял отдел новостей. Она вручила ему камеру и сказала:
    
— Прервись и напечатай это.
    
Сама она села к компьютеру писать статью. Её начало она держала в голове всю дорогу, пока шла сюда по Мэйн-стрит: «Эрни Келверт, бывший директор „Фуд-Сити“, призвал людей заходить с обратной стороны. Сказал, что он открыл задние двери. Но уже было поздно. Стихийный мятеж начался». Это было хорошее вступление. Проблема заключалась в том, что она не могла его написать. Она всё время била не по тем клавишам.
    
— Пойди наверх и полежи, — сказал Тони.
    
— Нет, мне нужно написать…
    
— В таком состоянии ты ничего не сможешь написать. Ты дрожишь, как осенний листок. Это шок. Полежи хотя бы часок. Я напечатаю кадры и перешлю на рабочий стол твоего компьютера. Наберу также записи из твоего блокнота. Иди наверх.
    
Ей не нравилось то, что он говорил, но она вынуждена была признать правильность его совета. Вот только оказалось, что ей понадобилось больше часа. Она ни раза толком не поспала с прошлой пятницы, которая была, как казалось, сто лет тому назад, итак ей стоило только коснуться головой подушки, как она провалилась в глубокий сон.
    
Проснувшись, Джулия запаниковала, увидев, какие длинные уже тени. День склонялся к вечеру. А Горес! Он, наверняка, уже напрудил где-то в уголке, и будет смотреть на неё беспредельно виноватыми глазами, словно это его вина, а не её.
    
Она запрыгнула в кеды, побежала в кухню и увидела, что её корги не скулит под «прогулочными» дверьми, а мирно спит в своей кровати — на одеяле между холодильником и печкой. На кухонном столе нашлась прислонённая к перечнице и солянке записка.
    
     
15:00
     
Джулия,
     
Пит Ф. и я вместе потрудились над материалом о супермаркете. Вышло не супер, но станет таким, когда ты пройдёшься по нему своей рукой. Кадры, что ты там сняла, неплохие. Приходил Ромми Бэрпи, говорил, что у него полно бумаги, итак с этой стороны у нас все о'кей. Также он сказал, что тебе надо написать редакторскую колонку о том, что произошло. «Абсолютная дрочь, — сказал он. — И абсолютная некомпетентность. Разве что они хотели, чтобы именно это и произошло. От этого кадра всего можно ждать, и я имею в виду не Рендольфа». Мы с Питом согласны, что редакторская колонка нужна, но нам надо быть осторожными, пока не станут известными все факты. Также мы согласились с тем, что, если бы написать колонку так, как она должна быть написана, тебе нужно выспаться. Мисс, у вас настоящие мешки под глазами! Я иду домой, увижусь с женой и детьми. Пит пошёл в ПУ. Сказал что, что-то «крутое» там случилось, и он хочет выяснить, что и как.
     
Тони Г.
     
P.S. Я выгулял Гореса. Он сделал все свои дела.
    
    
Не желая, что бы Горес забывал, что это она свет его души, Джулия разбудила его ещё до того, как наступило время поглощения им «Тугих полосок»[303], а потом спустилась в офис, чтобы причесать репортаж и написать редакторскую колонку, на которой настаивали Тони с Питом. Как только она начала работать, зазвонил мобильный.
    
— Шамвей слушает.
    
— Джулия! — голос Питера Фримэна. — Думаю, тебе следует прибыть сюда. За стойкой сидит Марти Арсенолт, и он меня не пускает. Говорит, чтобы я подождал где-то от-черта-в-стороне! Он никакой не коп, обычный тупой лесоруб, который немного подрабатывает летом регулировщиком дорожного движения, но сейчас строит из себя такое цебе большое, как член у Кинг-Конга.
    
— Пит, у меня здесь куча работы, и пока…
    
— Бренда Перкинс мертва. А также Энджи Маккейн, и Доди Сендерс…
    
— Что? — она вскочила так стремительно, что перекинулся стул.
    
— …и Лестер Коггинс. Они были убиты. И, слушай сюда, за эти убийства арестовали Дейла Барбару. Он сейчас сидит здесь в камере, в подвале.
    
— Я сейчас же буду там.
    
— Вот бля, — ругнулся Пит. — Сюда идёт Энди Сендерс, весь такой, к чёрту, заплаканный. Может, мне попробовать взять у него интервью или…
    
— Ни в коем случае, человек потерял дочь всего через три дня после того, как потерял жену. Мы же не «Нью-Йорк Пост». Я сейчас же буду там.
    
Не ожидая ответа, она оборвала разговор. Сначала она чувствовала себя довольно спокойной; даже не забыла запереть редакцию. Но только ступила на тротуар, в жару, под небо, словно закопчённое табачным дымом, куда и делся её покой. Джулия побежала.
   
   
    
     
20
    
    
Джо, Норри и Бэнни судорожно дёргались, лёжа в каком-то очень рассеянном свете солнца на дороге Чёрная Гряда. Сверху их обдавало горячим жаром. Отнюдь не склонная к самоубийству ворона уселась на телефонном проводе и хлопала на них яркими, умными глазами. Каркнув один раз, она взмахнула крыльями и полетела прочь под этим странным дневным небом.
    
— Хэллоуин, — бормотал Джо.
    
— Пусть они перестанут кричать, — стонал Бэнни.
    
— Солнца нет, — произнесла Норри. Её руки хватали воздух. Она плакала. — Нет солнца, о, Боже мой, здесь нет солнца.
    
На вершине Чёрной Гряды, в яблоневом саду, из которого было видно весь Честер Милл, ярко вспыхнул розово-лиловый огонёк.
    
Он вспыхивал вновь и вновь, каждые пятнадцать секунд.
   
   
    
     
21
    
    
Джулия бегом поднялась по ступенькам полицейского участка, с лицом, ещё опухшим ото сна, с волосами, торчащими на голове. Когда возле неё вынырнул Пит, она помотала головой.
    
— Лучше побудь здесь. Я тебя могу позвать, когда уже буду брать интервью.
    
— Люблю тех, кто положительно мыслит, но черта лысого, — сказал Пит. — Вскоре после Энди, угадай, кого принесло? — Он показал на «Хаммер», припаркованный возле пожарного гидранта.
    
Возле машины стояли Линда Эверетт и Джеки Веттингтон, поглощённые разговором. Обе женщины выглядели серьёзно озадаченными.
    
Первое, что поразило Джулию внутри участка, это духота, кондиционер было отключён, наверняка, ради экономии горючего. Второе — количество юношей, которые там сидели, между ними и двое из неизвестно — скольких братьев Кильянов — этих невозможно было не узнать по шнобелям и коническим головам. Очевидно, все эти молодчики были заняты заполнением официальных форм.
    
— А если кто-то не имел последнего места работы? — спрашивал один из них у другого.
    
Из подвала слышались плаксивые вопли Энди Сендерса.
    
Джулия сразу направилась к дежурной части, куда заходила годами и даже делала добровольные взносы в здешний кофейно-пончиковый фонд (плетёная корзина). Никогда прежде её не останавливали, но сейчас Марти Арсенолт сказал:
    
— Вам нельзя туда, мисс Шамвей. Приказ.
    
Произнёс он эти слова к ней примирительным тоном, которого, несомненно, не применял к Питу Фримэну.
    
Как раз в этот миг по ступенькам из подвала, который офицеры Милловского департамента полиции между собой называли «клетью», поднялись Большой Джим Ренни с Энди Сендерсом. Энди плакал. Большой Джим, приговаривая что-то успокоительное, обнимал его за плечи. Вслед за ними появился Питер Рендольф. Униформа на нём сияла, но лицо у него было человека, который только что едва спасся от взрыва бомбы.
    
— Джим! Пит! Я хочу поболтать с вами, для «Демократа»! — позвала Джулия.
    
Большой Джим довольно долго разворачивался, но только ради того, чтобы окинуть её взглядом типа «жителям ада тоже хотелось бы воды со льдом». А потом повёл Энди в кабинет шефа. Говорил он что-то о молитвах.
    
Джулия направилась мимо стойки. С тем самым виноватым лицом Марти схватил её за руку.
    
— Когда в прошлом году вы, Марти, попросили меня не подавать в газете материал о том скандальчике с вашей женой, я вам поспособствовала. Потому что иначе вы бы потеряли работу. Итак, если у вас есть хоть унция признательности, пропустите меня.
    
Марти отпустил её, пробурчав:
    
— Я старался вас удержать, но вы меня не послушались. Не забудьте.
    
Джулия бросилась бегом через дежурную часть.
    
— На минуточку, голубчики, — окликнула она Большого Джима. — Вы с Питом Рендольфом чиновники на службе нашего города и поэтому будете говорить со мной.
    
На этот раз взгляд, подаренный ей Большим Джимом, содержал в себе злость вместе с пренебрежением:
    
— Нет. Не будем. Вы не имеете на это сейчас права.
    
— А он имеет? — спросила она, кивнув на Энди Сендерса. — Если то, что я слышала о Доди, правда, то он последнее лицо, которому можно было бы позволить спускаться в подвал.
    
— Этот сукин сын убил мою драгоценную девочку! — завопил Энди. Большой Джим ткнул в сторону Джулии пальцем.
    
— Вы получите материал, когда мы будем готовы его предоставить. И не раньше.
    
— Я хочу увидеть Барбару.
    
— Он под арестом за совершение четырёх убийств. Вы с ума сошли?
    
— Если отец одной из его предполагаемых жертв смог там побывать, почему я не могу?
    
— Потому что вы ни жертва, и ни близкая родственница, — ответил Большой Джим. Верхняя губа у него задралась, оголив зубы.
    
— У него есть адвокат?
    
— Разговор закончен, жен…
    
— Ему не нужен адвокат, ему нужна верёвка на шею! ОН УБИЛ МОЮ ДРАГОЦЕННУЮ ДЕВОЧКУ!
    
— Идём, друг мой, — произнёс Большой Джим. — Вознесём за это молитву Богу.
    
— Какие у вас доказательства? Он сознался? Если нет, какое алиби он предложил? Как это согласовывается со временем наступления смерти? И знаете ли вы вообще, когда наступила смерть? Если тела только что были найдены, откуда вы можете это знать? Были ли они застрелены, или зарезаны, или…
    
— Пит, избавьтесь от этой надоедливой ведьмы, чьё имя рифмуется со словом «пядь», — бросил, не оборачиваясь, Большой Джим. — Если не пойдёт добровольно, выкиньте её отсюда. И скажите, кто там у нас сидит на рецепции, что она изгнана отсюда навсегда.
    
Марти Арсенолт скривился, проведя себе рукой по глазам. Большой Джим подтолкнул Энди Сендерса в кабинет шефа и прикрыл за собой двери.
    
— Ему выдвинуто обвинение? — спросила Джулия у Рендольфа. — Вы не можете этого делать без адвоката. Это незаконно.
    
И тогда, хотя все ещё не опасный на вид, а только взволнованный, Рендольф произнёс слова, от которых у неё похолодело сердце:
    
— Пока будет стоять Купол, Джулия, я думаю, законным здесь будет то, что решим мы.
    
— Когда они были убиты? Скажите мне хоть это, по крайней мере.
    
— Ну, похоже на то, что две девушки были перв…
    
Тут настежь распахнулись двери кабинета, она не сомневалась, что Большой Джим стоял за ними, подслушивая. Энди сидел за столом, который теперь принадлежал Рендольфу, спрятав лицо в ладони.
    
— Убери её отсюда прочь! — гаркнул Большой Джим. — Я не желаю тебе дважды тоже самое повторять.
    
— Вы не имеете права запрещать ему общение и лишать информации жителей нашего города! — закричала Джулия.
    
— Вы не правы по обеим пунктам, — улыбнулся Большой Джим. — Слышали такое выражение: «Если вы не принадлежите к решению проблемы, значит, вы есть часть самой проблемы»? Итак, вы ничего не решаете, оставаясь здесь. Вы надоедливая вошь. И всегда были ею. Если вы сейчас же не уйдёте отсюда, будете арестованы. Предупреждаю честно.
    
— Прекрасно! Арестовывайте меня! Давайте, тяните в подвал! — она протянула руки, сложив запястья вместе, как под наручники.
    
Какое-то мгновение она была уверена, что Большой Джим сейчас её ударит. Это желание ясно читалось на его лице. Вместо этого он заговорил с Питом Рендольфом:
    
— Последний раз говорю: избавься от этой вши. Если будет сопротивляться, выкинь её на улицу, — и захлопнул двери.
    
Пряча глаза, со щеками цвета только что обожжённого кирпича, Рендольф взял её за руку. Джулия не сопротивлялась, она пошла сама. Когда проходила мимо стойки дежурного, Марти Арсенолт произнёс — скорее скорбно, чем сердито:
    
— Вот так. Теперь я потерял работу, моё место займёт кто-то из этих долбоебов, которые не способны отличить собственной сраки от локтя.
    
— Ты не потерял работу, Марти, — успокоил его Рендольф. — Я с ним поговорю, и всё будет нормально.
    
В следующий миг она оказалась на улице, моргая от солнечного света.
    
— Ну, как? — спросил Пит Фримэн. — Как там прошло?
   
   
    
     
22
    
    
Первым очухался Бэнни. Но, кроме распаренности — рубашка прилипла ему к груди, — он чувствовал себя хорошо. Он подполз к Норри и потряс девочку. Она раскрыла глаза, посмотрела на него мутными глазами. Волосы у неё прилипли к вспотевшим щекам.
    
— Что случилось? — спросила она. — Я, наверное, заснула. Даже видела сон, только не помню, о чём. Только то, что он был плохим. Это помню точно.
    
Джо Макклечи перевернулся на живот, тяжело поднялся на колени.
    
— Джо-Джо? — позвал Бэнни. После четвёртого класса он ни разу не обращался к своему другу Джо-Джо. — С тобой все обстоит благополучно?
    
— Эй. Пылал костёр из тыкв.
    
— Каких тыкв?
    
Джо потряс головой. Не смог вспомнить. Он знал единственное: ему сейчас надо в тень и допить, что там осталось в бутылке «Снепла». Потом он вспомнил о счётчике Гейгера. Извлёк его из канавы, увидев с облегчением, что тот все ещё работает — похоже, в двадцатом столетии вещи делали очень крепкими.
    
Джо показал Бэнни на шкалу, где было +200, хотел было показать Норри, но она засмотрелась на холм, где на верхушке Чёрной Гряды стоял сад.
    
— Что это? — спросила она, показывая пальцем.
    
Джо сначала ничего не увидел. Потом вспыхнул яркий пурпурный огонёк. Такой яркий, что тяжело было смотреть. Через паузу он вспыхнул вновь. Джо посмотрел на свои часы с намерением высчитать периодичность вспышек, но часы остановились в 16:02.
    
— Думаю, это то — самое, что мы ищем, — сказал он, вставая в полный рост. Боялся, что ноги будут ватными, но нет. Если не учитывать накалённость организма, чувствовал себя он вполне хорошо. — А теперь давайте убираться отсюда, пока оно нас не стерилизовало или ещё что-нибудь.
    
— Чувак, — сказал Бэнни. — Кому нужны дети? Они же могут родиться похожими на меня. — Однако он уже оседлал свой велосипед.
    
Назад они катили тем же путём, не останавливаясь на передышку, не затормозив, чтобы попить, пока не переехали мост и пока не выбрались на шоссе 119.
   
  
  
   
    
Соль
   
   
    
     
1
    
    
Женщины-офицеры все ещё стояли, разговаривали возле «Х-3» Большого Джима, Джеки теперь нервно курила сигарету, но, увидев Джулию, которая как раз проходила мимо них, дамы прервали свою беседу.
    
— Джулия? — обратилась нерешительно Линда. — Можно вас…
    
Джулия не остановилась. Меньше всего, чего ей хотелось сейчас в её возмущённом состоянии, это беседы с кем-то из представителей тех органов законности и того порядка, какой, похоже, теперь устанавливается в Милле. Пройдя уже полдороги к «Демократу», Джулия осознала, что злость не единственное из чувств, которые она сейчас переживает. И даже не главное из её чувств. Она остановилась под тентом с надписью «Новые & Подержанные книги» («ЗАКРЫТО ДО ОСОБОГО РАСПОРЯЖЕНИЯ» гласило написанное от руки объявление в витрине), чтобы перевести дух, но также и заглянуть вглубь самой себя. Это не заняло много времени.
    
— В общем-то, я напугана, — произнесла она, слегка вздрогнув от звука собственного голоса. Она не собиралась ничего говорить вслух.
    
Её догнал Пит Фримэн.
    
— Как ты, в порядке?
    
— Нормально, — это было вранье, но ответ прозвучал довольно решительно. Конечно, она не могла знать, что написано у неё на лице.
    
Потянувшись рукой себе за голову, она пригладила волосы, которые так и торчали на затылке после её дневного сна. Волосы улеглись… и вновь встали торчком. «Ещё и причёска идиотская вдобавок ко всему, — подумала она. — Очень хорошо. Финальный штрих».
    
— Я думал, Ренни на самом деле заставит нашего нового шефа тебя арестовать, — сказал Пит. Глаза у него были широко раскрыты, и в это мгновение он выглядел намного младше своих тридцати с чем-то лет.
    
— Я надеялась. — Джулия взмахнула руками, взяв в кавычки невидимый заголовок. — РЕПОРТЁР «ДЕМОКРАТА» ПОЛУЧИЛ ЭКСКЛЮЗИВНОЕ ИНТЕРВЬЮ В ТЮРЬМЕ С ОБВИНЁННЫМ В УБИЙСТВАХ.
    
— Джулия, что это такое у нас происходит? Не говоря уже о Куполе, что это такое? Ты видела тех ребят, тех, что пишут там заявления? Это уже пугает.
    
— Видела, — ответила Джулия. — И хочу об этом написать. Я хочу написать обо всём этом. А на городском собрании вечером в четверг, думаю, не только я одна буду иметь серьёзные вопросы к Джеймсу Ренни.
    
Она положила ладонь на предплечье Пита.
    
— Мне надо узнать детальнее об этих убийствах, и тогда уже я напишу из того, что буду иметь. Плюс редакторская колонка, по возможности более резкая, насколько у меня это получится без лишней демагогии. — Она невесело хохотнула. — Правда, в области демагогии Джеймс Ренни вне конкуренции.
    
— Я не понимаю, что ты…
    
— Все нормально, просто уже начала работать. Ещё пара минут, и я приду в себя. Тогда, вероятно, и решу, с кем надо поболтать в первую очередь. Потому что времени крайне мало, если мы хотим успеть в типографию уже сегодня.
    
— Ксерокс, — сказал он.
    
— А?
    
— К ксероксу успеть сегодня.
    
Она ответила ему неуверенной улыбкой и махнула, чтобы шёл. Он оглянулся уже от дверей редакции. Жестом она показала, что с ней все нормально, а потом всмотрелась через запылённую витрину книжного магазина. Кинотеатр в центре стоял закрытым уже лет пять, и кинотеатра-паркинга для водителей, который когда-то работал за городом, тоже давно нет (теперь рядом с шоссе 119, где когда-то поднимался большой экран, находилась запасная стоянка бизнеса Ренни), однако Рей Таул как-то умудрялся содержать свою грязную империю печатного слова. Часть выставленного на витрине являла собой пособия типа «помоги себе сам». Остальное — это кучи книжек, бумажные обложки которых украшали обвитые туманом замки, страждущие леди и гологрудые качки — безлошадные и всадники. Кое-кто из вышеупомянутых качков размахивали мечами и были наряжены во что-то наподобие кальсон. «НЕ ЩАДИ МОНЕТЫ НА КРУТЫЕ СЮЖЕТЫ» — гласил рекламный лозунг в этом уголке витрины.
    
Точно, лихие сюжеты.
    
«Словно одного Купола нам недостаточно, хватило бы и этого зла, так на тебе — ещё и выборный родом из ада».
    
Что её больше всего беспокоит, поняла она, что больше всего её пугает — это скорость, с которой все происходит. Ренни привык быть самым большим, самым нахальным петухом в этом курятнике, и она ожидала, что он будет стараться усилить собственный контроль над городом вскоре — скажем, через неделю или месяц после того дня, как их отрезало от мира. А тут прошло каких-то три дня, и уже таких перемены. А если бы Кокс с его научными работниками пробились к нам уже сегодня вечером? Или Купол сам по себе вдруг исчез? Большой Джим моментально уменьшился бы до своего бывшего размера, и оскандалился бы серьёзно.
    
«А почему бы он оскандалился? — спросила она сама себя, так и тупясь глазами в КРУТЫЕ СЮЖЕТЫ. — Объяснил бы, что старался сделать только лучше, исходя из обстоятельств, которые сложились. И они бы ему поверили».
    
Вероятно, что так. Но всё равно неясно, почему этот парниша не потерпел, не выждал ещё какое-то время? «Потому что что-то пошло не так, и он был вынужден прибегнуть к этим шагам. А также…»
    
— Также, я думаю, он не совсем в здравом уме, — доложила она куче книжек в бумажных обложках. — И не был никогда в здравом уме.
    
Ну, пусть так, но как объяснить ту передрягу в местном супермаркете, в которую втянулись люди, которые пока что дома имеют полные кладовки еды? Тут не прослеживается никакого смысла, кроме…
    
— Кроме того смысла, что это было спровоцировано именно им.
    
Но это же смешно, словно какой-то дешёвый путч в кафе «Паранойя». Разве нет? Она подумала, что следует расспросить людей, которые были рядом с «Фуд-Сити» с самого начала, что они видели, однако не самое ли важное сейчас эти убийства? У неё, к сожалению, есть под рукой только одна настоящая журналистка, и это она сама…
    
— Джулия? Мисс Шамвей?
    
Джулия так глубоко погрузилась в собственные мысли, что едва не выскочила из туфель. Резко крутнувшись на месте, она могла бы упасть, если бы её не поддержала Джеки Веттингтон. Рядом с Джеки стояла Линда Эверетт, это она её позвала. Обе имели испуганный вид.
    
— Мы можем с вами поговорить? — спросила Джеки.
    
— Конечно. Слушать, что люди говорят, это моя специальность. Обратная сторона этой профессии состоит в том, что я пишу о том, что они мне рассказывают. Вам же об этом известно, леди, не так ли?
    
— Но вы не должны называть наши имена, — предупредила Линда. — Если вы не согласитесь на это, забудем и разойдёмся.
    
— Насколько я понимаю, — произнесла Джулия с улыбкой, — вы обе можете быть просто источником, близким к следствию. Годится?
    
— Если вы пообещаете также ответить нам на наши вопросы, — сказала Джеки. — Соглашаетесь?
    
— Хорошо.
    
— Вы же были в супермаркете, не так ли? — спросила Линда.
    
Всё более и более странно.
    
— Да. И вы обе тоже. Итак, давайте поговорим. Сравним впечатления.
    
— Не здесь, — сказала Линда. — Не посреди улицы. Здесь люди. И не в редакции газеты.
    
— Расслабься, Лин, — сказала Джеки, кладя руку подруге на плечо.
    
— Сама расслабься, — ответила Линда. — Это не у тебя муж считает, что ты помогла упаковать в тюрьму невиновного человека.
    
— У меня нет мужа, — ответила ей Джеки, и вполне справедливо, подумала Джулия, это на её счастье; мужья часто становятся усложняющим фактором.
    
— Зато я знаю место, куда мы можем пойти. Там уютно и всегда открыто, — она немного посудила, — так, по крайней мере, всегда было. Но с этим Куполом теперь я даже и не знаю.
    
Джулия, которая как раз перед этим думала, кого бы ей проинтервьюировать первым, не имела намерения выпускать из рук эту парочку.
    
— Идём, — сказала она. — И мимо полицейского участка мы пройдём по противоположной стороне улицы, правда?
    
Линда на это была в состоянии улыбнуться.
    
— Какая замечательная идея, — кивнула она.
   
   
    
     
2
    
    
Пайпер Либби осторожно присела перед алтарём Первой Конгрегационной церкви и упала на колени, морщась даже с молитвенной подушечкой, подставленной под свои разбитые, распухшие колени. Она обхватила себя правой рукой, прижав ей к туловищу недавно вывихнутую левую. Эта рука чувствовала себя неплохо — фактически, она болела намного меньше, чем колено, — но Пайпер не хотела подвергать её испытанию. Руку очень легко вновь выбить из сустава; ей это вбили в голову (и очень сурово) ещё тогда, в школе, после травмы на футбольном поле. Она сложила руки и закрыла глаза. И моментально её язык оказался в той дыре, где ещё до вчерашнего дня у неё был зуб. Но в её жизни теперь была худшая дыра.
    
— Эй, Неотмирасего, — произнесла она. — Это вновь я, и я вновь прошу помощи от Твоего святейшества. — Слеза выкатилась из-под одного, того, что было распухшим, века и побежала вниз по напухшей (не говоря уже о её цвете) щеке. — Есть ли там где-то рядом моя собака? Я просто спрашиваю, потому что очень по ней скучаю. Если она там, я надеюсь, ты дашь ей духовный эквивалент вкусной косточки. Она этого заслужила.
    
И вновь, и ещё текут её слезы, медленные и жгучие.
    
— Наверно, её там нет. Большинство больших религий полагает, что собаки не попадают на небеса, хотя некоторые секты (а также «Ридерз Дайджест»[304], как мне кажется) с этим не соглашаются.
    
Конечно, если нет никакого рая, этот вопрос был не актуальным, сама идея такого безрайного существования, такая безрайная космология была тем приютом, куда то, что осталось от её веры, полилось всё более и более свободно. Возможно, забвение; возможно, что-то хуже. Бескрайняя пустая равнина под белым небом, например место, где время всегда — никогда, направление всегда — никуда, и рядом с тобой никого. Другим словом, просто большая, безграничная Несусветность: для плохих копов, женщин-проповедниц, детей, которые случайно застрелились, и немецких овчарок, которые погибли, стараясь защитить своих хозяек. He-Бытие без определения понятий добра и зла. Обращение с молитвой к такой концепции отдавало чем-то театральным (если не откровенно богохульным), однако иногда это помогало.
    
— Но дело даже не в раю, — подытожила она. — Дело сейчас сводится к тому, чтобы попробовать вычислить, сколько моей вины в том, что случилось с Кловером. Я понимаю, что сама виновата — поддалась своей вспыльчивости. Вновь. Однако же моя религия учит, что эту вспыльчивость в меня вложил Ты, а каким образом я с ней справлюсь, это уже сугубо моё дело, однако мне очень не нравится эта идея. Не то, чтобы я её полностью отбрасывала, но она мне не нравится. Это мне напоминает то, как, обычно, сдаёшь машину в ремонт и механики всегда находят средство возложить на тебя вину за неполадки в ней. Ты много на ней ездила, ты мало на ней ездила, ты забыла отпустить ручной тормоз, ты забыла закрыть окна, и дождём намочило электропроводку. И что самое плохое, знаешь? Если нет Тебя там, Неотмирасего, я даже крохотной частички вины не могу возложить на Тебя. Что тогда мне остаётся? Проклятая, сука, генетика? — Она вздохнула. — Прости мне моё богохульство; почему бы Тебе не прикинуться, словно ничего не было? Так всегда делала моя мать. Тем временем у меня есть другой вопрос: что мне нужно делать сейчас? В нашем городе происходят ужасные вещи, я хотела бы как-то помочь, но не знаю, не могу решить, каким образом. Я чувствую себя глупой, слабой, взволнованной. Думаю, если бы я была кем-то из тех ветхозаветных анахоретов, сказала бы, что нуждаюсь в знаке. В данном случае даже знаки «УМЕНЬШИТЬ СКОРОСТЬ В ШКОЛЬНОЙ ЗОНЕ» или «ОПАСНЫЙ ПОВОРОТ» подошли бы.
    
В тот миг, как она проговаривала эти слова, приотворились и с громким треском захлопнулись входные двери. Пайпер оглянулась через плечо, почти веря, что увидит там ангела в полном обмундировании — с крыльями и в лучезарно белом хитоне. «Если он хочет со мной бороться, то должен сначала излечить мне руку»[305], - подумала она.
    
Пришёл не ангел, а Ромми Бэрпи. Перед рубашки выбился у него из брюк и свисал едва ли не до колен, и на лице у него была почти такая же прибитость, которую чувствовала в своей душе Пайпер. Он двинулся по центральному проходу, но заметил Пайпер и остановился, удивлённый, что увидел её здесь, не меньше, чем она его.
    
— О, да это ты, — произнёс он, но с тем его льюистоновским прононсом это прозвучало: та-то-ши. — Извините, я не знал, что вы здесь. Я тогда зайду позже.
    
— Нет, — остановила его она, тяжело привставая с колен, вновь с помощью одной, правой, руки. — Я здесь уже закончила.
    
— Вообще-то, я католик, — сообщил он («Не врёт», — подумала Пайпер). — Но в Милле нет католической церкви… о чём вам, конечно, известно, как проповеднице… Однако же, знаете, как вот говорят о первом-лучшем порту во время шторма. Я решил зайти, немного помолиться за Бренду. Мне всегда нравилась эта женщина. — Он потёр рукой щеку. Среди тишины пустой церкви звук шкрябания ладонью по щетине прозвучал очень громко. Волосы, по обыкновению сбитые в высокий кок а-ля Элвис, сейчас повисли у него на ушах. — Я её по-настоящему любил. Никогда не говорил ей об этом, и, думаю, она знала.
    
Пайпер смотрела на него с нарастающим ужасом. Она не покидала церковной усадьбы целый день и, хотя знала о том, что произошло в супермаркете (ей звонили по телефону несколько её прихожан), о Бренде не слышала ничего.
    
— Бренда? Что с ней случилось?
    
— Убили. И ещё других. Говорят, что это тот мальчик, Барби, сделал. Он арестован.
    
Пайпер хлопнула себя ладонью по губам и покачнулась. Ромми поспешил к ней и обнял за талию. Так они и стояли перед алтарём, словно мужчина и женщина, которые решили пожениться, когда вновь приотворились двери из вестибюля и вовнутрь вошли Джеки, Линда и Джулия.
    
— Хотя, возможно, это и не лучше место, — произнесла Джеки.
    
Говорила она негромко, но благодаря церковной акустике Пайпер с Ромео чудесно её услышали.
    
— Оставайтесь, — произнесла Пайпер. — Не идите, если дело о том, что произошло. Я не могу поверить, что мистер Барбара… по моему мнению, он не способен. Он вправил мне руку после вывиха. Очень деликатно это делал, — она на мгновение задумалась. — Удивительно деликатно, особенно принимая во внимание обстоятельства. Заходите, говорите, не стыдитесь меня.
    
— Есть люди, которые могут вправить вывихнутую руку и вместе с тем, они вполне способны на убийство, — заметила Линда, вертя при этом на пальце обручальное кольцо и закусив себе губу.
    
Джеки дотронулась до её запястья.
    
— Линда, мы же хотели об этом украдкой, помнишь?
    
— Поздно, — ответила Линда. — Они нас уже увидели с Джулией. Если она напишет статью, и они будут рассказывать, что видели нас вместе, вину всё равно припишут нам.
    
Пайпер не имела ни малейшего понятия, о чём говорит Линда, но общую суть она уловила. Она подняла правую руку и повела ей вокруг. — Вы в моей церкви, госпожа Эверетт, всё, что здесь сказано, здесь и остаётся.
    
— Вы обещаете? — спросила Линда.
    
— Да. Это почему бы нам не поболтать об этом? Я только что молилась о знаке, а тут вы все появились.
    
— Я не верю в такие штуки, — бросила Джеки.
    
— Да и я, если честно, — сказала Пайпер и засмеялась.
    
— Мне это не нравится, — сказала Джеки, обращаясь на этот раз к Джулии.
    
— Мало ли что она говорит, здесь много народа. Потерять работу, как Марти, это одно. Это я пережить могу, всё равно зарплата, как у зайца под хвостом. А вот если на меня вызверится Джим Ренни… — она покачала головой. — Это весьма неприятная перспектива.
    
— Нас не много. Нас как раз столько, сколько надо. Мистер Бэрпи, вы умеете хранить тайну?
    
Ромми Бэрпи, который в своё время прокрутил немало сомнительных афер, кивнул, приложив палец себе к губам.
    
— Нем, как рыба, — пообещал он. Рыба у него вышла, как рыпа.
    
— Идём в пасторат, — предложила Пайпер. Заметив, что Джеки все ещё колеблется, Пайпер протянула к ней свою левую руку… очень осторожно. — Идём, посудачим вместе. Может, заодно сделаем по глоточку виски?
    
Этому Джеки поддалась.
   
   
    
     
3
    
    
     
31 ОГОНЬ ОЧИЩЕНИЯ ОГОНЬ ОЧИЩЕНИЯ
     
ЗВЕРЬ БУДЕТ ВВЕРГНУТ В ОЗЕРО ОГНЕННОЕ
     
(АП. 19:20)
     
«ГДЕ БУДЕТ МУЧИТЬСЯ ДЕНЬ И НОЧЬ ВО ВЕКИ ВЕКОВ»
     
(АП. 20:10)
     
СОЖЖЁМ ЗЛО
     
ОЧИСТИМ ПРАВЕДНОСТЬ
     
ОГОНЬ ОЧИЩЕНИЯ ОГОНЬ ОЧИЩЕНИЯ 31
     
31 ИИСУС ОГНЕННЫЙ ПРИХОДИТ 31
    
    
Трое мужчин, которые теснились в кабине дребезжащего грузовика «Общественные Работы», довольно удивлённо смотрели на эту загадочную надпись. Она была нарисована чёрной краской по красному фону на здании, которое стояло позади студии РНГХ, буквами такими большими, что они покрывали почти всю поверхность.
    
Посредине сидел Роджер Кильян, фермер-птицевод и отец остроголовых потомков. Он обратился к Стюарту Бови, который сидел за рулём.
    
— Стюи, что это должно означать?
    
Но ответил ему Ферн Бови:
    
— Это означает, что чёртов Фил Буши пришёл в неистовство больше, чем по обыкновению, вот что это означает.
    
Открыв бардачок, он отодвинул в сторону пару засаленных перчаток и добыл оттуда револьвер 38 калибра. Проверил, заряжен ли тот, щёлкнул цилиндром, возвращая его на место порывистым кивком запястья, и засунул револьвер себе за пояс.
    
— Ты знаешь, Ферни, — заметил Стюарт, — это очень хороший способ отстрелить себе детородные органы.
    
— Не переживай за меня, переживай за него, — ответил Ферн, качнув головой назад, на студию. Оттуда до них долетало негромкое звучание музыки госпел. — Он беспрерывно прётся на собственном продукте уже почти год и теперь стал таким же надёжным, как нитроглицерин.
    
— Филу теперь нравится, когда его называют Мастером, — сказал Роджер Кильян.
    
Сначала они подъехали к фасаду студии, и Стюарт посигналил в громкий клаксон — и не раз, а несколько. Фил Буши не вышел. Он мог быть там, прятаться; мог блудить где-то в лесу вне радиостанции; возможно даже, подумал Стюарт, он сейчас сидит здесь, в лаборатории. В параноидальном настроении. Опасный. Но, вопреки всему, револьвер здесь лишний. Он наклонился, выдернул его у Ферна из-за пояса и засунул под водительское сидение.
    
— Да ну! — воскликнул Ферн.
    
— Нельзя там стрелять, — напомнил Стюарт. — Так ты нас всех отправишь на Луну. — А потом к Роджеру: — Когда ты последний раз видел этого сухорёброго мазефакера?
    
Роджер пожевал губами.
    
— Четыре недели назад, тогда, когда последняя партия ушла из города. Когда тот большой «Чинук»[306] прилетал. — Он произнёс название вертолёта как «Шин-Уук». Ромми Бэрпи его бы понял.
    
Стюарт прикинул. Выглядело не очень хорошо. Если Буши в лесу, то ещё ничего. Если забился в какой-то уголок студии, приняв их в своей паранойе за федералов, тоже не большая проблема… если, конечно, не решит внезапно выскочить, стреляя во все стороны.
    
А вот если он сейчас прячется в помещении склада… тут могут возникнуть проблемы.
    
Стюарт обратился к брату:
    
— Там, в кузове, у нас лежат хорошие палки. Выбери себе одну. Если Фил вдруг нарисуется и начнёт беситься, шарахнешь его.
    
— А если он будет с пистолетом? — вполне резонно спросил Роджер.
    
— Не будет, — возразил Стюарт. И хотя никакой уверенности у него не было, у него был приказ: срочно доставить два баллона пропана в больницу. «Остаток газа мы также должны перевезти оттуда как можно скорее, — сказал ему Большой Джим. — Мы по всей форме выходим из метамфетаминового бизнеса».
    
Это уже было облегчение; когда город лишится этого Купола, Стюарт был намерен выйти также и из похоронного бизнеса. Переехать куда-нибудь, где тепло, на Ямайку или на Барбадос. Он желал бы никогда больше не видеть новых мёртвых тел. Но также он не желал быть тем, кто сообщит Мастеру Буши о том, что производство прекращается, об этом он сказал и Большому Джиму.
    
«Позволь мне самому позаботиться о нашем Мастере», — ответил ему Большой Джим.
    
Стюарт объехал на большом оранжевом грузовике здание и задом сдал к его пожарному выходу. Двигатель оставил на холостом ходу, чтобы потом сразу включить лебёдку и подъёмник.
    
— Только посмотрите, — удивился Роджер Кильян. Он вытаращился на запад, где тревожным красным пятном собиралось садиться солнце. Чтобы вскоре совсем перепачкаться, утонув в большой чёрной полосе, которая осталась после лесного пожара. — Правда же, какое-то чудовищное зрелище?
    
— Не лови ворон! — оборвал его Стюарт. — Я хочу быстро закончить и айда отсюда. Ферни, пойди, возьми палку. Да крепкую выбери.
    
Ферни перелез через подъёмник и выбрал один из дрючков, длиной приблизительно с бейсбольную биту. Схватился за неё обеими руками и резко взмахнул для пробы.
    
— Годится, — сказал он.
    
— Баскин-Роббинс[307], - мечтательно произнёс Роджер. Прикрывая ладонью глаза, он все ещё щурился на запад. Прищуривание ему не очень шло, оно делало его похожим на косоглазого тролля.
    
Пока открывал пожарный выход — довольно сложный процесс, в котором были задействованы сенсорная панель и два замка, — Стюарт ещё молчал, и тогда спросил:
    
— С чего это ты так прёшься?
    
— Привкус тридцати одного вида, — произнёс Роджер. Он улыбался, показывая гарнитуру своих гниловатых зубов, которых никогда не видел ни Джо Боксёр, ни другой дантист.
    
Стюарт понятие не имел, о чём говорит Роджер, однако понял его брат.
    
— Что-то не очень-то похожа эта надпись на стене на рекламу мороженого, — сказал Ферн. — Разве, только о «Баскин-Роббинс» упоминается где-то в Апокалипсисе.
    
— Заткнитесь оба, — громыхнул на них Стюарт. — Ферни, приготовь свою дубинку для этого придурка. — Он толкнул двери и заглянул внутрь. — Фил?
    
— Называй его Мастером, — посоветовал Роджер. — Он любит, чтобы его называли, как того нигера в «Южном Парке»[308].
    
— Мастер? — позвал Стюарт. — Ты здесь, Мастер? Ответа не было. Стюарт начал щупать в темноте, ожидая, что в любой момент кто-то схватит его за руку, и, наконец, налапал выключатель. Освещённое помещение тянулось приблизительно на две трети длины здания. Стены деревянные, щели между их не струганными досками залиты розовой монтажной пеной. Помещение почти полностью было заполнено газовыми баллонами и канистрами всех размеров и брендов. Он не представлял, сколько всего здесь этого добра, но на глаз прикинул, что где-то от четырёх до шести сотен.
    
Стюарт медленно пошёл вдоль центрального прохода, присматриваясь к маркировке на баллонах. Большой Джим приказал ему, какие точно он должен забрать, сказал, что они должны стоять где-то позади и, слава Богу, там они и нашлись. Он остановился возле пяти баллонов муниципального размера с надписью БОЛЬНИЦА КР на их боках. Они стояли между другими баллонами, сворованными с почтового отделения и теми, на боках которых было написано МИЛЛ — СРЕДНЯЯ ШКОЛА.
    
— Мы должны забрать парочку этих, — сказал он Роджеру. — Принеси цепь, мы их зацепим. Ферни, а ты пойди, посмотри, закрыты ли двери лаборатории. Если нет, закрой, — протянул он ему связку ключей.
    
Ферни прекрасно обошёлся бы и без этой задачи, но он был послушным братом. Он отправился дальше по проходу между баллонами с пропаном. Баллоны заканчивались в десяти футах от дверей, а двери эти, увидел он с замиранием сердца, стояли полуоткрытыми. Позади себя он услышал лязг цепи, потом визжание лебёдки и низкий грохот первого баллона, который потянулся к машине. Эти звуки показались ему очень далёкими, особенно, когда он представил себе притаившегося по ту сторону дверей Мастера, красноглазого и совсем одуревшего. Да нет, обдолбанного, ещё и с ТЭС-9[309] в руке.
    
— Мастер, ты здесь, дружище? — позвал он.
    
Ответа не было. И, хотя он не имел для этого причин — сам, вероятно, был немного ошалевшим, если сделал это, — любопытство пересилило в нём страх, и Ферн толкнул своей палкой двери, открыв их настежь.
    
В лаборатории сиял флуоресцентный свет, но вообще эта часть склада «Царства Христового» выглядела пустой. Около двадцати варочных аппаратов — больших электрических печек, каждая подключённая к отдельному вытяжному вентилятору и баллону с пропаном — стояли отключёнными. Котлы, мензурки и дорогущие колбы аккуратно стояли на полках. Здесь плохо пахло (всегда так было, всегда и будет, подумал Ферн), но пол был заметен, и вообще не виделось никакого беспорядка. На одной стене висел календарь «Подержанных автомобилей Джима Ренни», все ещё развёрнутый на августе. «Наверное, этот уебан именно тогда потеряла связь с реальностью, — решил Ферн. — Просто уплыл». Он сделал несколько шагов вглубь лаборатории. Благодаря ней все они стали богачами, но ему она никогда не нравилась. Тутошний запах слишком напоминал ему препараторскую в подвале их похоронного бизнеса.
    
Один уголок был отгорожен тяжёлой стальной панелью. С дверцей посреди неё. Там, как было известно Ферну, хранился конечный продукт Мастера, достойный головокружительной длинной стеклянной трубки кристаллический метамфетамин, расфасованный не по галлоновым пакетикам, а в большие мешки для мусора «Гефти»[310]. Конечно, очень вставляющие кристаллы, и их много. Никакой торчок из тех, кто шляется по улицам Нью-Йорка или Лос-Анджелеса в поисках раскумарки, не способен был бы профинансировать такой запас. Когда этот уголок был полным, там хранилось достаточно товара, чтобы обеспечить им все Соединённые Штаты на несколько месяцев, а может, и на целый год.
    
«Зачем Большой Джим позволил ему вырабатывать так много? — удивлялся Ферн. — А мы зачем в это полезли?» Он не находил ответов на эти вопросы, кроме самого очевидного: потому что имели возможность. На них умопомрачительно подействовал гений Фила Буши в комбинации с дешёвыми китайскими ингредиентами. А ещё, таким образом, финансировалась корпорация РНГХ, которая занималась Божьим делом по всему Восточному побережью. Если у кого-то возникали какие-то вопросы, Большой Джим всегда указывал на это. Цитируя при этом святое писание: «Достоин работник своей награды» (Лук. 10:7) и «Не вяжи рот волу, который пашет» (1 Тем. 5:18).
    
Что касается волов, Ферн так никогда и не смог понять смысла этой цитаты.
    
— Мастер? — продвинулся он ещё немного глубже. — Дружище?
    
Ничего. Он посмотрел вверх, на длинные деревянные антресоли, которые шли по обеим сторонам здания. Там тоже кое-что хранилось, и содержимое этих картонных ящиков, вероятно, очень заинтересовало бы ФБР, вместе с Управлением контроля за лекарствами и питанием и Бюро контроля за табаком, алкоголем, огнестрельным оружием и взрывными веществами. Никто там не прятался, но Ферн заметил там кое-что новое: закреплённый большими скобами белый провод, который тянулся вдоль краёв обеих антресолей. Какой-то электрический шнур? А к чему он ведёт? Неужели этот упрямец установил дополнительные варочные аппараты? Однако Ферн ничего такого не заметил. Шнур был слишком толстым, чтобы питать какие-то обычные электроприборы, наподобие телевизора или ра…
    
— Ферн! — позвал Стюарт, заставив его вздрогнуть. — Если его там нет, иди сюда и помоги нам! Я хочу быстрее отсюда убраться! По телевизору говорили, что в выпуске новостей в шесть часов будет какое-то свежее сообщение, я хочу увидеть, что там они придумали!
    
«Они» — так все чаще в Честер Милле называли все и всех, кто находился в мире за пределами их города.
    
Ферн отправился назад, не взглянув поверх дверей, и, таким образом, он не увидел того, к чему вёл белый шнур: большой кирпичины из белой глинистой массы, которая хранилась на отдельной полочке. Это была взрывчатка.
    
Изготовленная по собственной рецептуре Мастера.
   
   
    
     
4
    
    
Когда они уже ехали назад, Роджер произнёс:
    
— Хэллоуин. Это тоже тридцать один.
    
— В тебе просто пропасть бесценной информации, — заметил Стюарт.
    
Роджер постучал по странной формы черепу.
    
— Все хранится вот тут. Я не запоминаю ничего умышленно. Просто привычка.
    
Стюарт подумал: «Ямайка. Или Барбадос. Конечно же, туда, где тепло. Сразу, как только позволит Купол. Чтобы никогда в жизни не видеть больше никакого Кильяна. Или кого-нибудь другого из этого города».
    
— А ещё в колоде тридцать одна карта, — произнёс Роджер.
    
Ферн выпятился на него.
    
— Что ты такое к херам…
    
— Просто шучу. Просто с вами шучу, — ответил Роджер, взорвавшись трусливо визгливым хохотом, от которого у Стюарта голова заболела.
    
Они уже приближались к госпиталю. Стюарт увидел, что от больницы имени Катрин Рассел отъезжает серый «Форд Таурус».
    
— Гляньте-ка, это доктор Расти, — воскликнул Ферн. — Я уверен, он обрадуется, что получил назад свой газ. Посигналь ему, Стюи.
    
Стюарт посигналил.
   
   
    
     
5
    
    
Когда безбожники уехали, Мастер Буши наконец-то выпустил из рук пульт управления воротами гаража. Он наблюдал за братьями Бови и Роджером Кильяном из окна мужского туалета студии. Буши держал большой палец на кнопке всё время, пока они находились на складе, рылись среди его вещей. Если бы они появились оттуда с продуктом, он нажал бы кнопку, и вся фабрика взлетела бы в воздух.
    
— Все в Твоих руках, мой Иисус, — пробурчал он. — Как мы приговаривали в детстве, «я не хочу, но должен».
    
И Иисус все уладил. Мастер ощутил, что все обойдётся, что Он все уладит, когда услышал, как по команде спутниковой программы Джордж Доу и его «Хоспел-Тона» запели «О Боже, как хорошо ты проявляешь заботу обо мне», и это было верное ощущение, правдивый Знак Небес. Они приехали не за долгоиграющими трубочными кристаллами, они приехали всего лишь за двумя газовыми баллонами.
    
Он проводил их взглядом, а потом поплёлся по тропинке между задними дверьми студии и складом-лабораторией. Теперь это было его здание, и все кристаллы принадлежали ему, по крайней мере, пока не придёт Иисус, не завладеет всем этим.
    
Возможно, на Хэллоуин.
    
Возможно, раньше.
    
Много о чём надо подумать, а размышлять ему теперь стало намного легче, когда покуришь.
    
Намного-намного легче.
   
   
    
     
6
    
    
Джулия выпила маленький бокальчик виски, первый и последний, зато женщины-полицейские хильнули лошадиные порции. Этого было недостаточно, чтобы они понапивались, но языки это им развязало.
    
— Факт в том, что я напугана, — сказала Джеки Веттингтон, смотря себе под ноги, крутя в руках фужер, но, когда Пайпер предложила ей налить ещё виски, она покачала головой. — Никогда бы такого не случилось, если бы был жив Дюк. К этому я всегда возвращаюсь мысленно. Даже если бы у него были основания подозревать, что Барбара убил его жену, он всё равно придерживался бы процессуальных правил. Таким уже он был. А позволить отцу жертвы спуститься в клетку, свести его с подозреваемым? Никогда! — Линда, согласно, кивала. — Мне страшно, что может случиться с этим парнем. А также…
    
— Если это могло случиться с Барби, это может случиться с кем-угодно? — спросила Джулия.
    
Джеки кивнула. Кусая себе губы. Вертя в руках фужер.
    
— Если с ним что-то случится, я не имею в виду обязательно что-то худшее, наподобие линчевания, просто какой-нибудь инцидент в камере… Я не уверена, что смогу после того носить эту форму.
    
У Линды отношение к этому было более простыми и прямолинейными. Её муж верил в то, что Барби не виновен. В запале гнева (под влиянием того, что они нашли в амбаре Маккейнов) она отвергла его мнение — ведь жетоны Барби обнаружились в серой, закоченевшей руке Энджи. Но чем больше она об этом думала, тем сильнее её охватывала тревога. Отчасти потому, что она всегда уважала и верила в здравый смысл Расти, но также и из-за тех слов, которые прокричал Барби прежде чем Рендольф заткнул его слезоточивым газом. «Скажите своему мужу, чтобы осмотрел трупы! Он должен провести экспертизу тел!»
    
— И ещё одно, — сказала Джеки, не переставая крутить фужер. — Нельзя прыскать в глаза газом арестованному только за то, что он кричит. У нас по субботам, особенно после больших матчей, бывает, как в зоопарке во время кормления животных. Ты просто даёшь им выкричаться. В конце концов, они утомляются и засыпают.
    
Тем временем Джулия наблюдала за Линдой. Когда Джеки замолчала, Джулия попросила:
    
— Повторите, пожалуйста, что именно сказал Барби.
    
— Он хотел, чтобы Расти исследовал трупы, особенно тело Бренды Перкинс. Он сказал, что их не будет в госпитале. Он знал это. Трупы лежат у Бови, а это неправильно.
    
— Черт меня побери, удивительно это как-то, если они действительно были убиты, — произнёс Ромео. — Извините за бранное слово, госпожа преподобная.
    
Пайпер отмахнулась и спросила:
    
— Если он их убил, я не понимаю, зачем он настаивает, чтобы трупы исследовали? С другой стороны, если он не убивал, возможно, он думает, что вскрытие снимет с него обвинения?
    
— Бренда — самая свежая из жертв, это так? — спросила Джулия.
    
— Да, — кивнула Джеки. — Она уже окоченела, но ещё не полностью. Мне так, по крайней мере, показалось.
    
— Нет, нет, — добавила Линда. — А поскольку трупное окоченение начинается где-то часа через три после смерти, плюс-минус, то значит, Бренда могла умереть между четырьмя и восьмью часами утра. Я бы сказала, ближе к восьми, но я не врач. — Вздохнув, она провела ладонью себе по голове. — Да и Расти, конечно, тоже, но он определил бы время смерти намного точнее, если бы его вызвали. Никто этого не сделал. И я в том числе. Я там была такая ошеломленная… так много всего навалилось…
    
Джеки отставила подальше фужер.
    
— Слушайте, Джулия, вы же были с Барби сегодня утром в супермаркете, так?
    
— Да.
    
— Почти сразу после девяти, когда началась эта передряга?
    
— Да.
    
— Кто из вас был там первым, вы или он? Потому что я не знаю.
    
Джулия не могла припомнить, но ей казалось, что первой прибыла туда она, что Барби появился позже, вскоре после Рози Твичел и Энсона Вилера.
    
— Мы успокаивали людей, и именно он нам объяснил, как это сделать. Наверно, таким образом, мы не одного человека спасли от серьёзных травм. Я не могу соединить это с тем, что вы нашли в той кладовке. У вас есть какое-то представление, в каком порядке происходили смерти? Кроме того, что последней была Бренда?
    
— Первыми были Энджи и Доди, — сказала Джеки. — У Коггинса разложение не зашло ещё так далеко, значит, он был убит позже.
    
— А кто их нашёл?
    
— Джуниор Ренни. У него возникли подозрения, потому что он увидел машину Энджи в гараже. Но это неважно. Здесь самое важное — сам Барбара. Вы уверены, что он прибыл после Рози и Энсона, потому что это уже выглядит некрасиво?
    
— Уверена, потому что он не приехал в фургоне с Рози. Оттуда вышли только те двое. Итак, если мы предположим, что он не был в это время поглощён заботами об убийстве, где он тогда мог… — Но это же очевидно! — Пайпер, я могу воспользоваться вашим телефоном?
    
— Конечно.
    
Джулия быстро просмотрела тонюсенький местный телефонный справочник, а потом по мобильному Пайпер набрала номер ресторана. Рози отозвалась грубо:
    
— Мы закрыты на неопределённое время. Стая ублюдков арестовала моего повара.
    
— Рози? Это Джулия Шамвей.
    
— Ох, Джулия, — агрессивный тон Рози стал чуть-чуть помягче. — Чего вам надо?
    
— Я стараюсь вычислить возможный график для алиби Барби. Вы заинтересованы в том, чтобы мне помочь?
    
— Да чтоб вы всрались. Сама мысль о том, что Барби мог убить тех людей, смехотворна. Что вам нужно выяснить?
    
— Я хочу знать, находился ли он в ресторане, когда началась передряга в «Фуд-Сити»?
    
— Конечно, — в голосе Рози слышалось волнение. — Где же он ещё мог быть сразу после завтрака? Когда мы с Энсоном оттуда уходили, он чистил печку.
   
   
    
     
7
    
    
Садилось солнце, и тени становились длинней, и все сильнее и сильнее беспокоилась Клэр Макклечи. Наконец она пошла на кухню, чтобы сделать то, что всё время откладывала: воспользоваться мобильным телефоном своего мужа (который он забыл взять с собой утром в субботу; он его частенько забывал). Она с ужасом думала, что телефон может прозвонить четыре раза, и тогда она услышит собственный голос, своё жизнерадостное чириканье, записанное ещё до того, как город, в котором она жила, превратился в тюрьму с невидимой решёткой. «Привет, вы переадресованы на голосовую почту Клэр. Прошу, оставьте ваше сообщение после гудка».
    
И что ей тогда говорить? «Джой, перезвони мне, если ты ещё жив?»
    
Она уже почти коснулась клавиш, но заколебалась. «Помни, если он не ответит с первого раза, это потому, что он как раз едет на велосипеде и не успел достать телефон из рюкзака, прежде чем связь переключится на голосовую почту. Он будет готов ответить на твой второй звонок, потому что будет знать, что это ты».
    
А если и во второй раз она получит предложение голосовой почты? И в третий? Зачем она вообще позволила ему туда ехать? Разве она сошла с ума?
    
Клэр закрыла глаза, и перед ней появилась чёткая, словно в кошмарном сне, картинка: телефонные столбы и фасады магазинов на Мэйн-стрит заклеены плакатиками с фото Джо, Бэнни и Норри, похожими на кого-то из тех детей, лицо которых смотрят на вас с доски объявлений в зоне отдыха при любой автомагистрали, где в глаза всегда бросаются прописные буквы В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ ВИДЕЛИ.
    
Она раскрыла глаза и, не давая себе времени на потерю решительности, быстро набрала номер. Уже приготовила сообщение:
    
«Я перезвоню через десять секунд, и тогда вам лучше ответить мне, мистер…» и очень удивилась, когда голос сына — ясно, чётко — прозвучал уже после первого гудка.
    
— Мама! Эй, мама! — живой, да куда там, более чем живой: аж кипит от возбуждения, судя по голосу.
    
«Где вы?» — хотела было она спросить, однако сначала не была в состоянии произнести ни одного слова. Ноги у неё стали ватными, резиновыми; ей пришлось опереться об стену, чтобы не упасть прямо тут на полу.
    
— Мама? Ты слышишь меня?
    
Она услышала в телефоне, словно там где-то рядом прошелестела машина, и сразу голос Бэнни, издалека, но ясно, закричал:
    
— Доктор Расти! Чувак, эй, ура!
    
Наконец у ней получилось нащупать педаль газа своего голоса.
    
— Да, слышу. Где вы?
    
— Уже на городском холме, возле площади. Я тебе как раз собирался звонить, потому что уже темнеет, сказать, чтобы не волновалась, а тут телефон вдруг сам зазвонил у меня в руке. Я даже подскочил от неожиданности.
    
Ну, вы же понимаете, этими словами была всунута палка в вечное колесо родительской укоризны.
    
«Возле площади. Минут через десять они уже будут здесь. Бэнни наверное вновь захочет проглотить фунта три какой-нибудь пищи. Слава Тебе, Господи».
    
К Джо обратилась Норри. Слышалось что-то типа: «Скажи ей, скажи ей». И тогда вновь заговорил её сын, и так громко и резко, что ей пришлось даже отодвинуть телефонную трубку немного подальше от уха.
    
— Мама, кажется, мы его нашли! Я почти полностью в этом уверен! Он в саду, на вершине Чёрной Гряды!
    
— Что нашли, Джой?
    
— Я не знаю точно, не хочу делать поспешных выводов, но, похоже, это та вещь, которая генерирует Купол. Почти наверняка это она. Мы видели проблесковый маяк, как те, что стоят на радиобашнях для предупреждения самолётов, только этот был на земле, и не красный, а пурпурный. Ближе, чтобы лучше рассмотреть, мы не подходили. Мы упали в обморок, все трое. А когда очухались, были в полном порядке, но уже начало смерка…
    
— Упали в обморок!? — Клэр это буквально прокричала. — Что ты имеешь в виду, как это вы упали в обморок? Немедленно домой! Немедленно езжай домой, чтобы я на тебя посмотрела!
    
— Все обстоит благополучно, мама, — успокоительно произнёс Джо. — Я думаю, это было… ну, знаешь, как вот у людей, которые впервые дотрагиваются до Купола и получают электрический удар, а потом уже ничего. Понимаешь? Так и здесь, в первый раз ты теряешь сознание, а потом приобретаешь, ну, вероятно, какой-то иммунитет, так мне кажется. Становишься настроенным. И Норри так считает.
    
— Меня не интересует, что тебе кажется или что она считает, мистер! Ты немедленно должен быть дома, чтобы я могла тебя увидеть, потому что иначе порцию иммунитета получит твой зад!
    
— Хорошо, ма, но нам ещё надо увидеться с этим чуваком, с Барбарой. Это же именно он придумал использовать счётчик Гейгера и, просто ховайся, как он это угадал. И доктору Расти нам надо рассказать. Он только что проехал мимо нас, Бэнни ему махал, но он не остановился. Мы пригласим его и мистера Барбару прийти к нам домой, хорошо? Должны прикинуть наши следующие шаги.
    
— Джо… Мистер Барбара сейчас…
    
Клэр заткнулась. А хватит ли ей духу сказать своему сыну о том, что мистеру Барбаре, которого много людей в городе уже начали называть «полковник Барбара», предъявлено обвинение в нескольких убийствах и арестовано?
    
— Что, — переспросил Джо. — Что с ним? — из радостно-триумфального его голос сменился на тревожный.
    
Она подумала, что сын улавливает её настроение не хуже, чем она его. И ясно, что он возлагал большие надежды на Барбару, и Бэнни с Норри, наверняка, тоже. Это не та новость, которую она смогла бы от них спрятать (как бы ей этого не хотелось), но и по телефону рассказывать она об этом не будет.
    
— Двигай домой, — произнесла Клэр. — Здесь уже обо всём поговорим. И ещё, Джо, я ужасно тобой горжусь.
   
   
    
     
8
    
    
Джимми Серойс умер в этот день под вечер, в то время, как Пугало Джо с друзьями мчались назад к городу на своих велосипедах.
    
Расти сидел в коридоре и обнимал одной рукой Джину Буффалино, позволив ей поплакать у себя на груди. Ещё недавно он чувствовал бы себя крайне неловко, если бы ему пришлось так сидеть с девушкой, которой неизвестно исполнилось ли семнадцать, но теперь времена изменились. Достаточно было взглянуть на этот коридор, который, вместо флуоресцентных панелей с потолка, теперь освещали шипящие фонари Коулмена[311], чтобы понять, что времена изменились. Его больница превратилась в галерею теней.
    
— Тут нет твоей вины, — приговаривал он. — Ни твоей, ни моей, и даже его вины нет. Он не просил себе диабета.
    
Хотя, видит Бог, есть люди, которые сосуществуют с этой болезнью продолжительное время. Люди, которые проявляют заботу о себе. Джимми, который жил нелюдимом вдали от города, возле дороги Божий Ручей, не принадлежал к их числу. Когда, наконец-то, привёз сам себя на машине в амбулаторию — в прошлый четверг это было, — он не мог даже своими силами выбраться из машины, просто сигналил, пока Джинни не вышла посмотреть, кто там и что случилось. Стянув со старика штаны, Расти, осмотрел его хлипкую правую ногу, она была холодной, синюшного цвета. Даже если бы Джимми со временем пошёл на поправку, сосуды у него, вероятно, были уже поражены неоратимо.
    
— Доктор, мне там совсем не больно, — заверил его Джимми прежде чем впасть в кому. После того он то приходил в сознание, то вновь терял сознание, а нога выглядела все хуже, Расти откладывал ампутацию, хотя и понимал, что если у Джимми и есть какие-то шансы, то без неё не обойтись.
    
Когда выключилось электричество, капельницы продолжали подавать антибиотики Джимми и ещё двум пациентам, но остановились флоуметры, из-за чего стало невозможным точно регулировать количество вливаемого раствора. Что хуже, у Джимми перестали работать кардиомонитор и аппарат искусственного дыхания. Расти отсоединил респиратор, пристроил к лицу старика маску мешка Амбу и быстро ввёл Джину в курс того, как работать с этим ручным прибором искусственной вентиляции лёгких. Она хорошо поупражнялась, очень пунктуально, но около шести вечера Джимми всё равно умер.
    
Теперь она сидела безутешная.
    
Подняв от его груди своё испачканное слезами лицо, она спросила у Расти:
    
— Может, я слишком много подавала ему воздуха? Или мало? Может, это я его так задушила, убила его?
    
— Нет. Джимми, вероятно, всё равно умер бы, а таким образом он избежал очень тяжёлой ампутации.
    
— Мне кажется, я больше не смогу ничего делать, — начала она вновь рыдать. — Это так страшно. Теперь это ужасно.
    
Расти не знал, что на это ответить, но ему и не пришлось.
    
— Всё будет хорошо с тобой, — прозвучал скрипучий, сдавленный голос. — Ты будешь работать, милая моя. Потому что ты нам нужна.
    
Это была Джинни Томлинсон, она медленно шла к ним по коридору.
    
— Не следовало бы тебе подниматься, — сказал Расти.
    
— Возможно, что и так, — согласилась Джинни и, облегчённо вздохнув, села по другой бок Джины. С перевязанным носом и полосками пластыря под глазами она была сейчас похожа на хоккейного голкипера после тяжёлой игры. — Но я всё равно вышла на дежурство, и так этому и быть.
    
— Может, лучше завтра… — начал Расти.
    
— Нет, сейчас, — она взяла Джину за руку. — И ты тоже, дорогуша. Вспоминаю, как в медицинской школе говорила нам старшая сестра, крутая такая: «Свободны вы только после того, как родео закончилось, когда уже сохнет кровь».
    
— А если я буду делать ошибки? — прошептала Джина.
    
— Все их делают. Хитрость в том, чтобы делать их по возможности меньше. И я буду тебе помогать. Тебе и Гарриэт. Ну, что скажешь?
    
Джина с сомнением посмотрела на распухшее лицо Джинни, ранения которой немалой мерой были обусловлены старыми очками, которые Джинни где-то когда-то нашла.
    
— А вы уверены, что уже сможете работать, мисс Томлинсон?
    
— Ты будешь помогать мне, я — тебе. Джинни и Джина, боевые женщины, — подняла она кулак. Сподобившись на кривенькую улыбку, Джина стукнула своими костяшками о костяшки кулака Джинни.
    
— Все это очень круто, по-студенческому легкомысленно звучит, но мы же здесь не дерьмо по трубам гоняем, — сказал Расти. — Поэтому, если только начнёшь ощущать приближение слабости, найдёшь себе кровать, ляжешь и отлежишься. Это официальный приказ доктора Расти.
    
Джинни скривилась в невольной улыбке, от которой взялись морщинками крылышки её носа.
    
— Зачем кровать? Есть старый диванчик Рона Гаскелла в комнате отдыха.
    
У Расти зазвонил мобильный. Он махнул женщинам, чтобы шли. Они отправились прочь, о чём-то говоря. Джина обнимала Джинни за талию.
    
— Алло, Эрик слушает.
    
— Это жена Эрика, — прозвучал подавленный голос. — Она звонит по телефону, чтобы попросить у Эрика прощения.
    
Расти зашёл в пустой осмотровый кабинет и прикрыл двери.
    
— Не надо извинений, — произнёс он… хотя сам не был уверен, что это так. — Горячка, все такое. Его уже отпустили? — Он считал этот вопрос вполне уместным, учитывая то, насколько он уже успел узнать Барби.
    
— Я бы не хотела обсуждать это по телефону. Ты можешь приехать домой, дорогой? Пожалуйста. Нам надо поболтать.
    
Расти подумал, что именно сейчас он сможет. Он имел одного действительно критического пациента, который значительно упростил ему профессиональную жизнь тем, что умер. Однако, ощущая облегчение от того, что его отношения с любимой женщиной вдруг улучшились настолько, что они вновь могут говорить друг с другом, ему в то же время не нравилась эта новоприобретённая осторожность, которую он расслышал в её голосе.
    
— Могу, — сказал он. — Но ненадолго. Джинни вновь на ногах, но если я за ней не буду присматривать, она доработается до коллапса. Поужинаем?
    
— Да, — произнесла она с явным облегчением, и Расти ощутил радость. — Я разморожу куриный суп. Нам надо съесть как можно больше замороженных продуктов, пока есть электричество для холодильника.
    
— Один вопрос. Ты все ещё считаешь, что Барби виновен? Неважно, как считают другие. Как ты сама считаешь?
    
Длинная пауза. Наконец она заговорила:
    
— Мы поболтаем, когда ты приедешь домой, — и на этом отключилась.
    
Расти стоял, опершись ягодицами на смотровой стол. Какое-то мгновение он держал телефон в руке, потом нажал кнопку END. Во многом он не был сейчас уверен — чувствовал себя человеком, который плавает в море вероятностей, — но относительно одного уверенность он имел: его жена думала, что кто-то их может подслушать. Но кто? Армия? Служба национальной безопасности?
    
Большой Джим Ренни?
    
— Это просто умора, — произнёс Расти в пустую комнату. И тогда пошёл искать Твича, чтобы предупредить его, что ненадолго отлучится с госпиталя.
   
   
    
     
9
    
    
Твич согласился присматривать за Джинни, чтобы она не доработалась до переутомления, но попросил о взаимной услуге. Перед тем как уйти, Расти должен был осмотреть Генриетту Клевард, которая также пострадала во время рукопашного боя в супермаркете.
    
— А что у неё? — спросил Расти, опасаясь худшего. Генриетта была сильной и подтянутой, как для пожилой леди, но восемьдесят четыре есть восемьдесят четыре.
    
— Она говорит, я цитирую: «Одна из тех беспутных сестёр Мерсиер сломала мне на хер сраку». Она думает, это была Карла Мерсиер. Которая теперь носит фамилию Венциано.
    
— Правильно, — сказал Расти, и тогда пробурчал, словно ни к чему: — Это маленький город, тебе нужно понимать, мы одна команда… Что там?
    
— Что, сенсэй?
    
— Сломано?
    
— Я не знаю. Мне она не показывает. Говорит, я вновь цитирую: «Я свои репетузы покажу только профессионалу».
    
Оба взорвались смехом, давясь, чтобы не делать это громко. Из-за закрытых дверей послышался надтреснутый, скорбный голос старой леди:
    
— У меня сломана срака, а не уши. Я все слышала.
    
Расти с Твичем захохотали во всё горло. Твич раскраснелся. Генриетта из-за дверей произнесла:
    
— Если бы это у вас сраки были сломаны, мои юные друзья, посмотрела бы я, было ли бы вам так же весело.
    
Расти вошёл с улыбкой на губах.
    
— Извините, миссис Клевард.
    
Она не сидела, она стояла и, к большому его облегчению, сама улыбнулась.
    
— Не, — сказала она. — Что-то в этой катавасии должно быть забавное. Пусть сейчас это я. — Она подумала. — Кроме того, я там воровала вместе со всеми. И, наверное, заслужила это.
   
   
    
     
10
    
    
Срака у Генриетты оказалась сильно ушибленной, но не сломанной. И очень хорошо, потому что перелом копчика — не тот случай, с которого следует хохотать. Расти дал ей обезболивающий крем, убедился, что дома у неё есть адвил[312], и отпустил, хромающую, но удовлетворённую. По крайней мере, настолько удовлетворённую, насколько на это способна леди её возраста и темперамента.
    
Вторая попытка бегства, где-то через четверть часа после звонка Линды, не получилась, когда уже выйдя за двери, он направлялся на стоянку, его остановила Гарриэт Бигелоу.
    
— Джинни говорит, вам следует знать, что Сэмми Буши исчезла.
    
— Куда исчезла? — переспросил Расти, согласно ученическому канону, который полагает, что единственным глупым вопросом является только тот, который ты не задал.
    
— Никто не знает. Просто исчезла.
    
— Может, пошла в «Шиповник» посмотреть, не подают ли там ужин. Я надеюсь, что это так, потому что, если она попробует дойти пешком до своего дома, у неё могут разойтись швы.
    
На лице Гарриэт отразилась тревога.
    
— Это она… это значит, что она может насмерть истечь кровью? Истечь насмерть кровью после вашей операции на ву-ву… это было бы ужасно.
    
Расти слышал много разных терминов для определения вагины, но этот был для него новым.
    
— Едва ли, но может возвратиться вновь к нам на более длинное время. А её ребёнок?
    
Гарриэт удивлённо посмотрела на него. Ревностное создание, которое, нервничая, имело привычку беспомощно хлопать глазами за толстыми стёклышками очков; девушка того типа, подумал Расти, которая может довести себя до умственного истощения через пятнадцать лет после того, как с отличием закончит Смит или Вассар[313].
    
— Ребёнок! Обожемой! Малыш Уолтер! — Если бы и хотел, Расти не успел бы её остановить, она молнией бросилась по коридору и с облегчённым выражением вернулась назад. — Здесь. Он не очень весел, но, похоже, для него это нормально.
    
— Итак, она наверняка вернётся. Какие там не есть у неё проблемы, а ребёнка своего она любит. На свой, недалёкий манер.
    
— А? — вновь это самое безумное моргание глазами.
    
— Не обращай внимания, Гарри. Я скоро вернусь. Крепись.
    
— То есть? — Теперь её веки мигали так, что, казалось, вот-вот высекут огонь.
    
Хорошо, что Расти не сказал по-госпитальному: «Держи член пистолетом». В терминологии Гарриэт пенис, наверное, назывался вау-вау.
    
— Работай нормально. Гарриэт расслабилась:
    
— Обязательно, доктор Расти, без проблем.
    
Расти развернулся, чтобы уйти, но теперь перед ним стоял мужчина — худой, довольно приятный на вид, если не учитывать его крючковатый нос. Он немного напоминал покойного Тимоти Лири[314]. Расти уже стало интересно, получится ли вообще у него когда-нибудь отсюда выбраться.
    
— Чем я могу вам помочь?
    
— Вообще-то я думал, что, возможно, это я смогу вам чем-нибудь помочь, — он протянул ему свою костлявую руку. — Терстон Маршалл. Мы с моей партнёршей проводили уик-энд на озере Честер и задержались здесь из-за этого неизвестно чего.
    
— Сочувствую, — кивнул Расти.
    
— Дело в том, что у меня есть медицинский опыт. Во время вьетнамской эпопеи я был сознательным противником службы в армии. Думал убежать в Канаду, но имел кое-какие планы… впрочем, это неважно. Я записался на контракт и два года прослужил санитаром в госпитале для ветеранов в Массачусетсе.
    
Это уже звучало интересно.
    
— Мемориальный имени Эдит Hopс Роджерс[315]?
    
— Тот самый. Мои знания и практические навыки, вероятно, немного устарели, однако…
    
— Мистер Маршалл, у меня есть для вас работа.
   
   
    
     
11
    
    
Только Расти выехал на шоссе 119, как услышал автомобильный гудок. Он взглянул в зеркальце и увидел на повороте к госпиталю городской грузовик с надписью «Общественные Работы». Нелегко было точно рассмотреть в свете садящегося солнца, но ему показалось, что за рулём машины сидит Стюарт Бови. Присмотревшись внимательнее, Расти увидел такое, от чего у него душа обрадовалась: в кузове находились два газовых баллона. Откуда их привезли, он будет выяснять позднее, возможно, даже поставит несколько вопросов, но сейчас ему стало значительно легче на сердце, потому, что к ним, теперь вернётся свет, вновь начнут работать аппараты искусственного дыхания и мониторы. Вероятно, газа надолго не хватит, но сейчас он находился в состоянии «перебиться-день-и-уже-хорошо».
    
На вершине городского холма он увидел своего знакомого пациента-скейтбордиста Бэнни Дрэйка с парочкой друзей. Один из них был тот мальчик Макклечи, который обеспечил прямую видеотрансляцию ракетного обстрела. Бэнни махал руками и что-то кричал, очевидно, желая, чтобы Расти остановился поговорить. Расти помахал ему в ответ, но не притормозил. Ему не терпелось увидеться с Линдой. Заодно и послушать, что она скажет, конечно, но главное — увидеть её, обнять её, окончательно помириться с ней.