1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 
     

     115    

     

«Тот, на кого ты смотришь, здесь  пронзенный,    

Когда-то речи фарисеям[304] вел,    

Что может всех спасти один казненный.[305]    

     

     118    

     

Он брошен поперек тропы и гол,    

Как видишь сам, и чувствует все  время,    

Насколько каждый, кто идет, тяжел.    

     

     121    

     

И тесть его[306] здесь терпит то же  бремя,    

И весь собор,[307] оставивший в удел    

Еврейскому народу злое семя».    

     

     124    

     

И видел я, как чудно поглядел    

Вергилий на того, кто так ничтожно,    

В изгнанье вечном, распятый, коснел.    

     

     127    

     

Потом он молвил брату: «Если можно,    

То не укажете ли нам пути    

Отсюда вправо, чтобы бестревожно    

     

     130    

     

Из здешних мест мы с ним могли уйти    

И черных ангелов не понуждая    

Нас из ложбины этой унести».    

     

     133    

     

И брат: «Тут есть вблизи гряда  большая;    

Она идет от круговой стены,    

Все яростные рвы пересекая,    

     

     136    

     

Но рухнула над этим; вы должны    

Подняться по обвалу; склон обрыва    

И дно лощины сплошь завалены».    

     

     139    

     

Вождь голову понурил молчаливо.    

«Тот, кто крюком, – сказал он  наконец, –    

Хватает грешных, говорил нам лживо».    

     

     142    

     

«Я не один в Болонье образец    

Слыхал того, как бес ко злу  привержен, –    

Промолвил брат. – Он всякой лжи  отец».    

     

     145    

     

Затем мой вождь пошел, слегка  рассержен,    

Широкой поступью и хмуря лоб;    

И я от тех, кто бременем удержан,    

     

     148    

     

Направился по следу милых стоп.    

     

     

    

     

 Песнь двадцать  четвертая    

     

Круг  восьмой – Седьмой ров – Воры    

     

     

     1    

     

Покуда год не вышел из малюток    

И солнцу кудри греет Водолей[308],    

А ночь все ближе к половине суток    

     

     4    

     

И чертит иней посреди полей    

Подобье своего седого брата,[309]    

Хоть каждый раз его перо хилей, –    

     

     7    

     

Крестьянин, чья кормушка небогата,    

Встает и видит – побелел весь луг,    

И бьет себя пониже перехвата;    

     

     

    

     

     10    

     

Уходит в дом, ворчит, снует вокруг,    

Не зная, бедный, что тут делать надо;    

А выйдет вновь – и ободрится вдруг,    

     

     13    

     

Увидев мир сменившим цвет наряда    

В короткий миг; берет свой посошок    

И гонит вон пастись овечье стадо.    

     

     16    

     

Так вождь причиной был моих тревог,    

Когда казался смутен и несветел,    

И так же сразу боль мою отвлек:    

     

     19    

     

Как только он упавший мост приметил,    

Он бросил мне все тот же ясный  взгляд,    

Что у подножья горного[310] я  встретил.    

     

     22    

     

Он оглядел загроможденный скат,    

Подумал и, кладя конец заботам,    

Раскрыв объятья, взял меня в обхват.    

     

     25    

     

И словно тот, кто трудится с  расчетом,    

Как бы все время глядя пред собой,    

Так он, подняв меня единым взметом    

     

     28    

     

На камень, намечал уже другой    

И говорил: «Теперь вот тот потрогай,    

Таков ли он, чтоб твердо стать  ногой».    

     

     31    

     

В плаще[311] бы не пройти такой дорогой;    

Едва и мы, с утеса на утес,    

Ползли наверх, он – легкий, я – с  подмогой.    

     

     34    

     

И если бы не то, что наш откос    

Был ниже прежнего, – как мой  вожатый,    

Не знаю, я бы вряд ли перенес.    

     

     37    

     

Но так как область Злых Щелей покатый    

К срединному жерлу дает наклон,    

То стены, меж которых рвы зажаты,    

     

     40    

     

По высоте не равны с двух сторон.    

Мы наконец взошли на верх обвала,    

Где самый крайний камень прислонен.    

     

     43    

     

Мне так дыханья в легких не хватало,    

Что дальше я не в силах был идти;    

Едва взойдя, я тут же сел устало.    

     

     46    

     

«Теперь ты леность должен  отмести, –    

Сказал учитель. – Лежа под  периной    

Да сидя в мягком, славы не найти.    

     

     49    

     

Кто без нее готов быть взят кончиной,    

Такой же в мире оставляет след,    

Как в ветре дым и пена над пучиной.    

     

     52    

     

Встань! Победи томленье, нет побед,    

Запретных духу, если он не вянет,    

Как эта плоть, которой он одет!    

     

     55    

     

Еще длиннее лестница предстанет;[312]    

Уйти от них – не в этом твой удел;[313]    

И если слышишь, пусть душа  воспрянет».    

     

     58    

     

Тогда я встал; я показать хотел,    

Что я дышу свободней, чем на деле,    

И молвил так: «Идем, я бодр и смел!»    

     

     61    

     

Мы гребнем взяли путь; еще тяжеле,    

Обрывистый, крутой, в обломках скал,    

Он был, чем тот, каким мы шли доселе.    

     

     64    

     

Чтоб скрыть усталость, я не умолкал;    

Вдруг голос из расселины раздался,    

Который даже не как речь звучал.    

     

     67    

     

Слов я понять не мог, хотя взобрался    

На горб моста, изогнутого там;    

Но говоривший как бы удалялся.    

     

     70    

     

Я наклонился, но живым глазам    

Достигнуть дна мешала тьма густая;    

И я: «Учитель, сделай так, чтоб нам    

     

     73    

     

Сойти на вал, и станем возле края;    

Я слушаю, но смысла не пойму,    

И ничего не вижу, взор склоняя».    

     

     76    

     

И он: «Мой отклик слову твоему –    

Свершить; когда желанье справедливо,    

То надо молча следовать ему».    

     

     79    

     

Мы с моста вниз сошли неторопливо,    

Где он с восьмым смыкается кольцом,    

И тут весь ров открылся мне с обрыва.    

     

     82    

     

И я внутри увидел страшный ком    

Змей, и так много разных было видно,    

Что стынет кровь, чуть вспомяну о  нем.    

     

     85    

     

Ливийской степи было бы завидно:    

Пусть кенхр, и амфисбена, и фарей    

Плодятся в ней, и якул, и  ехидна, –    

     

     88    

     

Там нет ни стольких гадов, ни лютей,[314]    

Хотя бы все владенья эфиопа    

И берег Чермных вод прибавить к ней.    

     

     91    

     

Средь этого чудовищного скопа    

Нагой народ,[315] мечась, ни уголка    

Не ждал, чтоб скрыться, ни гелиотропа[316].    

     

     94    

     

Скрутив им руки за спиной, бока    

Хвостом и головой пронзали змеи,    

Чтоб спереди связать концы клубка.    

     

     97    

     

Вдруг к одному, – он был нам  всех виднее, –    

Метнулся змей и впился, как копье,    

В то место, где сращенье плеч и шеи.    

     

     100    

     

Быстрей, чем I начертишь или О,    

Он[317]  вспыхнул, и сгорел, и в пепел свился,    

И тело, рухнув, утерял свое.    

     

     103    

     

Когда он так упал и развалился,    

Прах вновь сомкнулся воедино сам    

И в прежнее обличье возвратился.    

     

     106    

     

Так ведомо великим мудрецам,    

Что гибнет Феникс, чтоб восстать, как  новый,    

Когда подходит к пятистам годам.    

     

     109    

     

Не травы – корм его, не сок плодовый,    

Но ладанные слезы и амом,    

А нард и мирра – смертные покровы.[318]    

     

     112    

     

Как тот, кто падает, к земле влеком,    

Он сам не знает – демонскою силой    

Иль запруженьем, властным над умом,    

     

     115    

     

И, встав, кругом обводит взгляд  застылый,    

Еще в себя от муки не придя,    

И вздох, взирая, издает унылый, –    

     

     118    

     

Таков был грешник, вставший погодя.[319]    

О божья мощь, сколь праведный ты  мститель,    

Когда вот так сражаешь, не щадя!    

     

     121    

     

Кто он такой, его спросил учитель.    

И тот: «Я из Тосканы в этот лог    

Недавно сверзился. Я был любитель    

     

     124    

     

Жить по-скотски, а по-людски не мог,    

Да мулом был и впрямь; я – Ванни  Фуччи,[320]    

Зверь[321], из Пистойи, лучшей из  берлог».    

     

     127    

     

И я вождю: «Пусть подождет у кручи;    

Спроси, за что он спихнут в этот ров;    

Ведь он же был кровавый и кипучий».[322]    

     

     130    

     

Тот, услыхав и отвечать готов,    

Свое лицо и дух ко мне направил    

И от дурного срама стал багров.    

     

     133    

     

«Гораздо мне больнее, – он  добавил, –    

Что ты меня в такой беде застал,    

Чем было в миг, когда я жизнь  оставил.    

     

     136    

     

Я исполняю то, что ты желал:    

Я так глубоко брошен в яму эту    

За то, что утварь в ризнице украл.    

     

     139    

     

Тогда другой был привлечен к ответу.    

Но чтобы ты свиданию со мной    

Не радовался, если выйдешь к свету,    

     

     142    

     

То слушай весть и шире слух открой:    

Сперва в Пистойе сила Черных сгинет,[323]    

Потом Фьоренца обновит свой строй.[324]    

     

     145    

     

Марс от долины Магры пар надвинет,    

Повитый мглою облачных пелен,    

И на поля Пиценские низринет,    

     

     148    

     

И будет бой жесток и разъярен;    

Но он туман размечет своевольно,    

И каждый Белый будет сокрушен.[325]    

     

     151    

     

Я так сказал, чтоб ты терзался  больно!»[326]    

     

     

    

     

 Песнь двадцать пятая    

     

Круг  восьмой – Седьмой ров (окончание)    

     

     

     1    

     

По окончаньи речи, вскинув руки    

И выпятив два кукиша, злодей    

Воскликнул так: «На, боже, обе штуки!»    

     

     4    

     

С тех самых пор и стал я другом змей:    

Одна из них ему гортань обвила,    

Как будто говоря: «Молчи, не смей!»,    

     

     7    

     

Другая – руки, и кругом скрутила,    

Так туго затянув клубок узла,    

Что всякая из них исчезла сила.    

     

     

    

     

     10    

     

Сгори, Пистойя, истребись дотла!    

Такой, как ты, существовать не надо!    

Ты свой же корень в скверне  превзошла![327]    

     

     13    

     

Мне ни в одном из темных кругов Ада    

Строптивей богу дух не представал,    

Ни тот, кто в Фивах пал с вершины  града.[328]    

     

     16    

     

Он, не сказав ни слова, побежал;    

И видел я, как следом осерчало    

Скакал кентавр, крича: «Где, где  бахвал?»    

     

     19    

     

Так много змей в Маремме[329] не  бывало,    

Сколькими круп его был оплетен    

Дотуда, где наш облик[330] брал  начало.    

     

     22    

     

А над затылком нависал дракон,    

Ему налегший на плечи, крылатый,    

Которым каждый встречный опален.    

     

     25    

     

«Ты видишь Кака, – мне сказал  вожатый. –    

Немало крови от него лилось,    

Где Авентин вознес крутые скаты.    

     

     28    

     

Он с братьями теперь шагает врозь[331]    

За то, что обобрал не без оглядки    

Большое стадо, что вблизи паслось.    

     

     31    

     

Но не дал Геркулес ему повадки    

И палицей отстукал до ста раз,    

Хоть тот был мертв на первом же  десятке».[332]    

     

     34    

     

Пока о проскакавшем шел рассказ,    

Три духа[333] собрались внизу; едва  ли    

Заметил бы их кто-нибудь из нас,    

     

     37    

     

Вождь или я, но снизу закричали:    

«Вы кто?» Тогда наш разговор затих,    

И мы пришедших молча озирали.    

     

     40    

     

Я их не знал; но тут один из них    

Спросил, и я по этому вопросу    

Догадываться мог об остальных:    

     

     43    

     

«А что же Чанфа не пришел к утесу?»    

И я, чтоб вождь прислушался к нему,    

От подбородка палец поднял к носу.    

     

     46    

     

Не диво, если слову моему,    

Читатель, ты поверишь неохотно:    

Мне, видевшему, чудно самому.    

     

     49    

     

Едва я оглянул их мимолетно,    

Взметнулся шестиногий змей,[334]  внаскок    

Облапил одного и стиснул плотно.    

     

     52