1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 
    
— Не трогайте его. Пусть околеет, — сказал Ар-Угай, и пошёл во тьму, мимо костров, пошатываясь и ничего не видя вокруг себя.
   
   
    
     
Путь Крисса
    
    
Гарран не пришёл в Хейму, как обещал.
    
Корабли день за днем стояли на внешнем рейде, будто готовясь к отплытию, но не трогались с места.
    
На кораблях аххумов царило уныние. На кораблях Зенопса — оживление.
    
Купец днем со своими сыновьями и слугами пропадал в торговой части Хеймы, возвращался поздно вечером на перегруженных лодках, потом запирался в своей каюте, больше похожей на каморку, и подсчитывал выручку. Лицо его в эти дни сияло от удовольствия, глаза блестели, с губ не сходила улыбка. С Криссом он старался не встречаться лишний раз, да Крисс и сам не стремился к общению.
    
Целыми днями Крисс бродил по палубе, оглядывая порядком надоевший ему городок на холмах, грязную гавань, лодки, лодчонки, чужие купеческие галеры.
    
Вечером, уставший, ложился отдохнуть, но вскакивал при каждом непонятном шуме.
    
Гарран не возвращался.
    * * *
    
Через две недели капитаны стали поговаривать об отплытии. Корабли от бездействия ветшают быстрее, чем в плавании; ещё немного — и им потребуется основательный ремонт. Днища обрастают водорослями и моллюсками, команда привыкает бездельничать и забывает ремесло, гребцы теряют силу и сноровку…
    
Гарран не возвращался.
    * * *
    
Спустя ещё несколько дней Крисс, оставив на берегу нескольких воинов с поручением дожидаться Гаррана и снабдив их деньгами, взяв в долг у Зенопса, — денег должно было хватить на покупку небольшого и не нового каботажного судна, — наконец решился.
    
Выбрали якоря. Корабли Зенопса сидели низко, загруженные товарами. Они казались неповоротливыми, одышливыми толстяками.
    
Впрочем, Крисс теперь никуда не спешил.
    
Они проплыли мимо Ретмы, обогнули мыс Арфор, сделали короткую остановку в Лиго.
    
Здесь на набережных уже звучала аххумская речь, хотя местные жители и не считали себя подданными Аххага.
    
В двух днях пути от Лиго стояли Шен и Аланзор — северные форпосты Аххумской империи.
    
Впрочем, Крисс не спешил. Аххум не был его домом. Аххум теперь был далёк от его сердца почти так же, как Нуанна.
    
Всё прошло, или вот-вот пройдёт. Так учил его Эйдо, — пастух, охотник, и врожденный философ.
    * * *
    
После Шена они достигли Аммахаго. Здесь Крисс впервые сошел на берег, встретился с магистратом и с удивлением узнал о переменах: Аххум больше не считается улусом Хуссарабской империи. В Зеркальной долине ещё идет война, и с юга, говорят, движется войско, посланное Амзой. Но Ушаган уже никому не выплачивает дани, и правит Аххумом Домелла, — белокожая царица с раскосыми глазами.
    
— А каан-бол? — наивно спросил Крисс.
    
— Нет больше каан-бола, — усмехнулся магистрат в седые усы. — Есть наследник, царевич Аххаг Второй. Он был здесь у нас — славный мальчишка. Он не отходит от Сейра — знаешь ли ты такого?.. Каррах теперь первый полководец Аххума, а верховный жрец Харрум перенес свою резиденцию в Ушаганский храм Краеугольного камня.
    
Корабли снова двинулись на юг.
    * * *
    
В Кейте им устроили пышную встречу. Послы объявили, что царица с нетерпением ждет Крисса, что его считают героем и рассказывают невероятные истории о том, как он вырвался из осажденного монастыря Тцара, убив сто тысяч хуссарабов, пересёк горы и пустыню, и основал колонию на далеком северо-западном берегу.
    
Крисс слушал, кивал, но ему казалось, что говорят о ком-то другом.
    
Теперь он стал поторапливать капитанов.
    
Но не почести, обещанные в Ушагане, не давали ему покоя. Он начал вдруг тосковать о Киа-Та-Оро, о крепости на зеленом холме, о светлых киаттских рощах. Эта тоска в последние дни превратилась в болезнь. И еще на подходе к Ушагану Крисс внезапно почувствовал слабость и слёг.
    
Теперь он плохо спал по ночам и дремал днём, и, выслушивая доклады капитанов, пытался высчитать, сколько миль осталось до Киатты.
    
Когда корабли вошли в гавань Ушагана, Крисс едва смог подняться. Его спустили в лодку на веревках, а на берегу сразу же перенесли в паланкин.
    
Так, в паланкине, он и лежал, не видя толпы, а лишь слыша приветственный многоголосый ор. Он не видел, что дорога устлана цветами, что паланкин сопровождают Каррах, Сейр, Харрум и сам царевич Аххаг.
    
Когда паланкин внесли во внутренний двор дворца, Криссу помогли сойти на каменные плиты. Поддерживаемый Каррахом и Харрумом, он едва не упал, запнувшись о расстеленный ковёр. По ковру к нему шла Домелла, и Крисс из последних сил улыбнулся ей и попытался сделать глубокий поклон.
    
Потом свет померк в его глазах, и он со вздохом облегчения погрузился в беспамятство.
    
— Подождите… Дайте ему отдохнуть… Такое бывает после нескольких месяцев плавания…
    
Он уже не слышал эти голоса. Он плыл по незнакомой черной реке, под низкими сводами какой-то пещеры, в узкой черной лодчонке. В борта стучали льдинки, и от воды поднимался озноб, а впереди не было света, — лишь тьма и шёпот таинственных существ.
    * * *
    
Голос раздельно и четко произнёс:
    
— Киатта.
    
И Крисс открыл глаза.
    
Он лежал на просторной постели в громадном зале, потолки которого подпирали перламутровые колонны. Рядом стояли какие-то люди и перешептывались. Крисс непонимающе поглядел на них. Наконец смутное воспоминание забрезжило в голове, и Крисс узнал говоривших. Это был Сейр, которого когда-то он называл Берсеем; человек в фиолетовой мантии — должно быть, придворный врач; и сама царица Домелла, в белом платье, которое светилось в лучах солнца, с маленькой короной в иссиня-черных волосах.
    
— Всё, что мы можем сделать — это ждать, — тихим скрипучим голосом проговорил лекарь. — Но когда он очнётся, его нужно будет немедленно отправить в Киатту. Это единственный способ спасти его.
    
— Никогда я не слышал об этакой странной болезни, — проворчал Сейр.
    
— Есть много болезней, госпожа моя, — торопливо продолжил врач, обращаясь почему-то к царице. — И среди них та, которой не придумали другого названия, кроме как сердечное томление. В данном случае эта хворь вызвана тоской по родине.
    
— И чем же оно грозит, это сердечное томление? — почти насмешливо спросил Сейр.
    
— Смертью, темник. Всего лишь смертью, — ответил лекарь спокойно и низко поклонился, — но опять же царице.
    
Крисс повернул голову. Голова казалась невесомой: ещё чуть-чуть — и она оторвалась бы от подушек и поднялась в воздух…
    
— Я слышал о томлении духа, — снова буркнул Сейр. — И всегда считал, что им страдают только изнеженные бездельники, — он покосился на Домеллу. — Но о томлении сердца… Разве это физический недуг?
    
— Совершенно физический, — ответствовал лекарь, вскинув голову. — И грозит он параличом, или, если сказать понятнее, остановкой сердца.
    
Сейр шумно вздохнул. Кажется, он всё ещё не мог уразуметь такую странную болезнь, слишком похожую на прихоть. Впрочем… Прихоти ведь тоже бывают разными.
    
Домелла внезапно подняла руку и склонилась над Криссом:
    
— Крисс?
    
— Я… я уже здесь, госпожа, — с трудом ответил Крисс: язык во рту тоже казался невесомым.
    
— Ему трудно говорить, — заметил лекарь. — Пожалуй, вино с добавлением опия может отчасти вернуть ему силы…
    
Лекарь приставил к губам Крисса дутый стакан, наполненный тёмной жидкостью. Домелла поддержала его голову, и Крисс сделал глоток. Вино не обжигало, оно вообще не чувствовалось. Просто на миг в горле стало тесно. Он сделал ещё несколько глотков.
    
— Благодарю тебя, царица, — сказал он. — Прости. Я очень устал.
    
Он опустил голову на подушки и прикрыл глаза.
    
Домелла взглянула на Сейра:
    
— Есть ли у нас люди, говорящие по-киаттски?
    
— Это хорошая идея! — быстро вставил лекарь, оторвавшись от своих склянок с лекарствами, которыми был уставлен маленький одноногий столик.
    
— Далеко ходить не надо, — сказал Сейр.
    
Он взял руку Крисса — бледную, невесомую, с синими прожилками и прозрачными пальцами. И быстро сказал несколько слов на незнакомом певучем наречии.
    
Не открывая глаз, Крисс ответил.
    
Потом вздрогнул и широко открыл глаза. С удивлением посмотрел на Сейра.
    
— Ты говоришь по-киаттски?
    
— Конечно, — ответил Сейр. — Я говорю и по-киаттски, и по-нуаннийски, и даже по-таосски…
    
Не понимавшие ни слова Домелла и лекарь переглянулись.
    
— Есть ли у тебя какие-нибудь известия из Киатты? — между тем спросил Крисс.
    
— Есть, — кивнул Сейр. — Но вряд ли они обрадуют тебя.
    
— Королева Арисса… умерла?
    
— Нет, слава Аххуману. Старая королева жива. Жив и твой брат Фрисс. Об остальном я, с твоего разрешения, умолчу.
    
— Да, — согласился Крисс. — Скоро я всё узнаю сам. Скажи царице. Скажи вот эти три слова: ка-и-за та-Киа, ра-мер.
    
Сейр кивнул, обернулся к Домелле и, разведя руками, словно извиняясь, сообщил:
    
— Он просит передать тебе, моя госпожа, всего три слова: Я хочу домой.
    
— Ка-и-за та-Киа… — повторила Домелла. — Как это красиво звучит. Жаль, что я не понимаю по-киаттски. Жаль, что я вообще там никогда не была.
    
Она снова склонилась над Криссом:
    
— Я поняла твои слова, Крисс. Всё, что ты хочешь, будет сделано.
    
Сейр добавил:
    
— Ра-мера та-Киа, Крисс-та-Рисс-Киа. Ра-мера…
    * * *
    
Для путешествия снарядили самую мягкую рессорную повозку из всех, какие только можно было найти в Ушагане. Сборы продолжались два дня, и все эти дни Сейр то и дело заходил в покои Крисса, обмениваясь с ним несколькими фразами.
    
Домелле Сейр сказал:
    
— Не нужно большой свиты. Я сам буду сопровождать Крисса, я и несколько слуг.
    
— Хорошо, — согласилась Домелла. — Я знаю, Сейр, что ты один стоишь целой сотни воинов. Но мой лекарь Хаум поедет с вами.
    
— Да, конечно, — неохотно протянул Сейр.
    
— И вот еще что… Объясни мне, пожалуйста, что значит Киа-та-Оро? Эти слова часто произносит Крисс, но я слышала их и раньше. Ведь Оро — это название главного города Киатты?
    
— Да, но полное название города Оро — Киа-та-Оро. И означает оно Мой дом в Оро. Дом, род, Родина — у киаттцев однокоренные слова. И само слово Киатта…
    
— Я догадалась, — мягко перебила Домелла. — В письменном договоре Аххага с Киаттой эта страна называется Киа-та-Киа. Родина там, где дом.
    
— Или дом там, где Родина, — подхватил Сейр. — Вели выслать вперёд гонцов, чтобы на станциях для нас всегда были свежие кони. Всё же путь не близок.
    
— Конечно, Сейр. Спеши! Завтра утром…
    
— Нет, моя госпожа. Лучше уже сегодня, сегодня вечером. Я думаю, нам следует скакать днем и ночью.
    * * *
    
Повозка мчалась по каменной старинной дороге. Верстовые столбы, казалось, подбегали к окошку — и отскакивали во тьму.
    
Сейр скакал верхом, следом за слугой, который освещал путь дорожным фонарем.
    
Внутри повозки рядом с Криссом, покачивавшимся на подвесной койке, сидел Хаум и дремал, повесив длинный нос.
    
Они миновали две станции, каждый раз меняя лошадей. На рассвете показалась третья станция. Возчик стал тормозить, и Сейр, заглянув в повозку, спросил:
    
— Ну, как Крисс?
    
Лекарь вздрогнул и протёр глаза:
    
— Всё в порядке, мой господин.
    
Сейр с сомнением поглядел на Крисса, лежавшего, откинув голову, и покачал головой.
    
— Да где уж тут все в порядке! — сказал он.
    
На станции сделали короткую остановку. Сейр хотел заставить Крисса пройтись, но Хаум воспротивился, заявив, что больной только что спокойно уснул: до этого спать ему мешала тряска.
    
— Зато она не мешала тебе, — проворчал Сейр.
    * * *
    
К вечеру они пересекли границу Арли. Местность здесь была равнинная, и дорога стрелой бежала на юг. Сейр по-прежнему скакал впереди, а когда слуга начал едва не валиться с коня от усталости, он взял у него фонарь.
    
— Привяжи коня к повозке, сядь на запятки и отдохни, — сказал ему Сейр.
    
Слуга с готовностью повиновался.
    
И еще одно утро они встретили в дороге.
    * * *
    
Прислонясь к каменному пограничному столбу, с киаттской стороны, на земле сидел Эдарк. Он подставил лицо солнцу, закрыв глаза, вытянув ноги.
    
Неподалеку, за частоколом, стоял каменный длинный дом, в котором размещались казарма и конюшня. Здесь стоял отряд пограничной стражи из хуссарабов. Когда-то давно их поставил здесь тысячник Камды, — и забыл о них.
    
Сейчас во дворе два хуссараба, обнажившись, боролись на поясах. Их грузные тела блестели от пота.
    
Группа других стражников, лежа на пригорке, подбадривала борцов.
    
Когда на дороге послышался топот, Эдарк повернул голову. К границе приближалась повозка с четверкой лошадей, в сопровождении всадника.
    
Эдарк поднялся на ноги. Борцы во дворе казармы отлепились друг от друга и тоже стали глядеть на повозку.
    
Командир стражи — один из борцов — приложил ладонь к глазам, поглядел, потом отдал короткую команду. Стражники поднялись, разобрали оружие, нехотя двинулись к дороге.
    
Повозка стала тормозить, всадник подлетел к столбу. Эдарк смотрел на него, сложив на груди руки.
    
Хуссараб, по-прежнему с обнаженным торсом, подошел, оглядел коня, всадника, спросил на языке Равнины:
    
— Кто, куда, зачем?
    
— Мы везем Крисса, брата короля Фрисса. Вот охранная грамота, подписанная наместником Ушагана Руабом.
    
Хуссараб вытер руки о свисающую ниже колен рубаху, взял свиток, просмотрел и вернул.
    
— А где сам Крисс?
    
— Он болен, — сказал всадник. — Он лежит в повозке.
    
Хуссараб подозвал двух стражников и вразвалку направился к повозке.
    
Всадник перевёл взгляд и только теперь заметил Эдарка.
    
— Здравствуй, Сейр, — сказал Эдарк.
    
— Здравствуй, изгнанник Эдарк, — спокойно ответил Сейр.
    
Эдарк взял коня под уздцы и сказал:
    
— А я ждал тебя.
    
— Догадываюсь, — кратко ответил Сейр.
    
Он обернулся. Хуссараб просунул голову в дверцу повозки и с кем-то разговаривал, — видимо, с лекарем. Голая спина блестела, будто смазанная жиром.
    
— Хочешь сразиться? Только ты и я, — сказал Эдарк.
    
— Как в детстве? — Сейр криво усмехнулся, не глядя на Эдарка. — Нет, не хочу.
    
— А придётся! — повысил голос Эдарк, теряя терпение.
    
В руке его появился нож и потянулся к подпруге.
    
— Нет, не придётся, — ответил Сейр, и ударил Эдарка по лицу обнаженным мечом, плашмя. Тем не менее две кровавых полоски появились на лице Эдарка. Он отшатнулся, прошипел:
    
— Это мы ещё посмотрим, брат…
    
В следующее мгновение он прыгнул с нечеловеческой силой, лошадь шатнуло, она присела на колено, и Сейр торопливо, освобождая ноги, выскочил из седла. Они покатились по траве. Внезапно Эдарк, зарычав, оказался сверху. Снова сверкнул поднятый вверх нож, — но в этот миг один из стражников метко бросил аркан. Рука Эдарка оказалась в петле, стражник дернул аркан на себя, и Эдарк, скривившись от боли, скатился с Сейра.
    
Сейр поднялся, отряхнув одежду.
    
— Не сейчас, — тяжело дыша, проговорил он. — Не сейчас, изгнанник.
    
Хуссарабы, гортанно переговариваясь между собой, связали Эдарка, отняли нож. Связанного, оставили сидеть на траве, поджидая командира.
    
Командир уже возвращался, покачивая головой. Увидев Сейра, буркнул:
    
— Плохо вёз, охранник, плохо.
    
— Что? — у Сейра перехватило дыхание.
    
— Совсем холодный этот брат короля, совсем холодный, — сообщил хуссараб, снова покачал головой и зашагал дальше. Проходя мимо Эдарка, глубокомысленно изрёк:
    
— Зачем такое делал, а? Надо было спокойно сказать: прощай, а ты? Тогда что ж, будешь сидеть в тюрьме, пока нет, — и кивнул стражникам.
    
Они подхватили Эдарка и потащили внутрь ограды, к казарме. Эдарк вывернулся звериным движением, ударил ногой ближайшего хуссараба, а когда второй хотел схватить его — укусил за руку. Стражник взвыл от боли и обиды.
    
Тогда командир, натягивавший одежду, коротко взглянул на Эдарка, и кивком послал на подмогу своего соперника по борьбе.
    
Тот неторопливо подошел к Эдарку, обошёл его — Эдарк лежал на спине, поворачиваясь, чтобы пустить в ход ноги, — и вдруг, изловчившись, крепко ухватил его за волосы. Дёрнул.
    
Эдарк охнул и, неестественно выпрямляясь, поднялся на ноги. Всё так же держа его за волосы, хуссараб провёл его в ворота, подождал, пока откроют обитую железом подвальную дверцу, толкнул Эдарка внутрь.
    
Но прежде Эдарк успел крикнуть:
    
— Сейр! Боги собирают героев!..
    * * *
    
Сейр тронул пальцами восковое лицо Крисса. Лицо действительно было холодным, а под кожей заострившегося носа проявились хрящи. Сейр гневно взглянул на Хаума. Тот, вскинув руку, чтобы защититься от удара, вжался в угол повозки.
    
Сейр снова повернулся к Криссу. Взял за руку, стал слушать пульс.
    
Он слушал долго, очень долго. Лекарь хныкал и шмыгал носом.
    
— Тише! — прикрикнул Сейр. — Я ведь не ударил тебя?..
    
Рывком разорвал одежду на груди Крисса, приложил ухо к груди. Грудь показалась ему ледяной…
    
Он слушал очень долго. Потом внезапно вскочил, выглянул в распахнутую дверцу и страшно рявкнул на возницу:
    
— Гони, скотина!!.
    
Возница подпрыгнул от неожиданности и хлестнул коней кнутом. Повозка подпрыгнула, срываясь с места, и понеслась по дороге.
    
Конь Сейра заржал, повел головой по сторонам, и поскакал вслед за повозкой.
   
   
    
     
Ров
    
    
В тумане, окутавшем мир, светилось ядовито-желтое пятно. К этому пятну, удивляясь ему, и шёл Шумаар. Шёл — это только так сказано, потому, что нет слова для обозначения того, как передвигаются мёртвые.
    
Может быть, он лишь передвигал ногами, не касаясь земли. А может быть, даже и не передвигал, а просто скользил, обходя большие камни и не замечая те, что поменьше.
    
Камни тоже казались ядовитыми. Они словно источали туман, который клубился и из белого становился черным, заволакивая всё вокруг непроницаемым мраком.
    
Лишь желтоватое яичное пятно светилось среди тьмы.
    
Потом Шумаар почувствовал, как вздрогнуло его мёртвое сердце, и он непроизвольно зашагал быстрее.
    
Да, сомнений быть не могло: на большом валуне, опустив голову, сидел человек. Гигантская тень от его фигуры отражалась в тумане, и этот второй, туманный человек, казался огромным, как скала, и почти таким же тёмным.
    
— Ты быстро вернулся, сотник, — раздался голос, от которого у Шумаара перехватило бы дыхание, — конечно, если бы он дышал.
    
— Я торопился, — коротко ответил Шумаар.
    
Теперь он был рядом — так близко, что мог бы потрогать Нгара. И он потрогал. Плечо полководца бессмертных казалось ледяным.
    
— Сюда не следует торопиться, — отозвался Нгар.
    
Он приподнялся, оглядевшись.
    
— Видишь, мы пришли первыми. Других ещё нет. Но их надо ждать с минуты на минуту.
    
— А кто это — другие? — спросил Шумаар.
    
— Другие… Я не знаю, кто. Когда они придут, — я их узнаю. Может быть.
    
Туман клубился вокруг него; с тихим шипением струйки тумана выбивались из-под валуна, и белое растворялось в желтоватом и в чёрном.
    
— Что это? — спросил Шумаар, поднимая руку и показывая вперёд.
    
Нгар поднял голову.
    
Оттуда пахнуло жаром, и по туману внезапно побежали лиловые волны.
    
— Это — там, — сказал Нгар. — Мы у Рва.
    * * *
    
— Нам потребуются кони, — сказал Нгар. — Посмотри: ты не видишь коней?
    
Шумаар огляделся. Туман клубился, змеился над землёй, молочные султаны били из-под камней, и в этом всеобщем движении, в этом хаосе, трудно было что-то увидеть.
    
— Нет, я не вижу, — сказал Шумаар.
    
— Значит, придётся ждать, — Нгар снова опустил голову.
    
Шумаар стоял возле него, по-прежнему пытаясь высмотреть в тумане силуэты коней.
    
— Ров так далеко, что нужны кони? — наконец спросил он.
    
— Ров так далеко, что нужны кони, — эхом ответил Нгар, — И Ров так близко, что можно упасть в него прямо с седла, когда мчишься в атаку…
    
Он подумал и добавил:
    
— Там. Среди живых.
    * * *
    
Туман внезапно заклубился, вздулся, и словно нехотя выпустил из себя черный силуэт.
    
Силуэт приблизился, и его тень приближалась вместе с ним, одновременно вырастая до исполинских размеров.
    
Когда он подошёл, Нгар сказал, не поднимая головы:
    
— Ты заблудился, Даггар?
    
— Да, — отозвался Даггар. — Я пошёл не в ту сторону. Оказалось — просто сделал круг.
    
Он взглянул на Шумаара:
    
— И ты здесь, великан?..
    
— Ты шёл, не сворачивая, неправильно выбрав направление, и всё-таки пришёл, куда надо? — спросил Нгар и покачал головой. — Знаешь, что это означает? Что Ров круглый. Как кольцо. Он окружает нас.
    
— Нет, Ров прямой, как полёт стрелы, — сказал кто-то ещё, появляясь сбоку. Это был старый хуссараб в мокрой насквозь одежде. — Ров прямой, потому что тьма, идущая по степи в линию, падает в него одновременно.
    
Он огляделся и с удивлением спросил:
    
— Разве туман горит?
    
— Это не туман, — ответил Нгар. — Это горит то, что во Рву.
    
Он помолчал и спросил:
    
— Кто ты? Я не знаю тебя.
    
— Я Шаат-туур, темник Богды-каана.
    
Нгар кивнул.
    
— Ты не встречал здесь коней? — спросил он.
    
— Нет… Но мой конь со мной.
    
Из тумана появилась лошадиная морда. Конь ткнул Шаат-туура мокрыми губами в затылок, в трясущуюся седую косицу.
    
В тумане появились новые смутные тени. Люди и кони.
    
Пока они шли, — а шли они медленно, словно брели на ощупь, — кто-то сказал:
    
— А может быть, Ров — не круг и не линия? Ведь он всё время с нами, с самого рождения. Он движется с каждым нашим шагом, как будто нехотя отступая. Но каждый следующий шаг может стать шагом в пропасть.
    
— Это похоже на правду, — согласился Нгар. — Но тогда это означает, что Ров не вне, а внутри нас.
    
— И Те, кто сидит у Рва — тоже.
    
Это сказал появившийся из тумана Крисс. Он постоял, глядя себе под ноги, а потом вдруг стал быстро удаляться — быстро-быстро, словно какая-то неведомая, неземная сила вытаскивала его из тумана.
    
— Ров — внутри меня. Сидящие у Рва — внутри меня, — задумчиво сказал Нгар. — Что же это значит?
    
— Наверное, это значит, — сказал Даггар, — что мы победили Ров. А те, что остались за туманом, — ещё нет.
    
— И ещё это значит, что Ров исчезнет, если исчезнут все, кто носит его в себе, — добавил Нгар. — Но мы попробуем справиться сами.
    
Он поднялся. К нему подбежала лошадь, — тёмная смутная громадина. Нгар легко вскочил в седло.
    
— А как же Крисс? — спросил Даггар. — Он только что был здесь. Он стоял вот тут…
    
— Нам некогда. Мы не можем ждать его.
   
   
    
     
Дельта Тобарры
    
    
По мере того, как Ар-Угай продвигался на север, вылавливая и казня дезертиров, присоединяя к войску тех, кто сдавался, — сила его росла. Теперь уже Ай-биби не осмеливалась командовать; она сидела в своей громадной повозке, окруженная служанками, и лишь временами ворчала, неодобрительно комментируя события.
    
Служанки, оказываясь вне повозки, шушукались и хихикали, и с восхищением глядели на Ар-Угая.
    
— Нет, не доведёт он нас до добра, — рассуждала Ай-биби. От постоянного сидения в повозке у нее начались приступы удушья и головокружения, и сама она заметно расплылась, подурнела, и словно сразу постарела на несколько лет. Теперь ей можно было дать её годы.
    
А Ар-Угай вступал в города и юрты победителем. Если какой-то город не желал впустить его, ссылаясь на то, что он незаконно присвоил себе власть Великого каана, — Ар-Угай брал город быстрым и решительным штурмом, и безжалостно истреблял жителей. Так случилось в Кагебе, Иннуларе и Махабатте.
    
Айгуль со своими любовниками и прихлебателями, заслышав о приближении Ар-Угая, бежала из Тауатты в Алаш. Оттуда перебралась дальше на север, в Данабатту, а потом — в Махамбетту. С каждым передвижением свита её уменьшалась, и в Махамбетте она осталась с несколькими служанками и с двумя десятками воинов.
    
Дальше бежать было некуда: севернее на десятки миль простиралась громадная дельта Тобарры, заросшая тростником, с плавучими островами, с предательскими болотами. В дельте жили фламинго, пеликаны, бакланы и чирки. Да еще — изгои, люди без роду и племени.
    
Но когда отряды Ар-Угая приблизились к Махамбетте, и пронёсся слух, что всесильный темник ищет именно её, Айгуль, — она решилась. С последними друзьями она перебралась через несколько проток, и остановилась на одном из островов.
    
Но однажды ночью вспыхнул тростник, с шумом поднялись в небо птицы, и Айгуль, бросив небогатый скарб, побежала ещё дальше на север, — к океану.
    * * *
    
Её долго искали. Говорили, что в самом конце с ней оставались только служанка и Айрат — простой пастух, которого она назначила тысячником, и который делил с ней её постель.
    
Их не нашли.
    
Однажды под вечер Ар-Угай проехал по выжженному островку и в просветах следующих островов увидел тёмно-синюю громаду океана. Он переплыл последнюю протоку, не слезая с коня, выбрался на маленький клочок суши. Здесь уже не было тростника — островок был песчаным, с клочьями жесткой травы.
    
Ар-Угай подъехал к самому берегу, так, что накативший морской вал осыпал коня брызгами и пеной. Конь коротко заржал: ему не нравилась открывшаяся бесконечность.
    
Тогда Ар-Угай спешился и сказал Хуттаху:
    
— Я хочу посмотреть на море. Может быть, это и есть последнее море, к которому мы так долго шли?
    
Хуттах хотел было возразить, что они шли к южному морю, а это — север, но промолчал. А потом догадался и сам: это у земли есть противоположные концы. А у моря нет конца, оно едино, и волны, омывающие землю с запада, ничем не отличаются от тех, что омывают восточные берега.
    
Ар-Угай и десяток его спутников разбили два шатра — для командира и для телохранителей. Разожгли костер из плавня, найденного на берегах, поужинали подстреленной болотной дичью.
    
Ар-Угай ничего не сказал о карауле, но Хуттах позаботился об этом по привычке. Хотя — откуда здесь можно ждать врагов?..
    
Оставив у костров двух воинов, Хуттах отправился спать.
    
Ар-Угай тоже лёг в своем шатре. Он долго ворочался и не мог уснуть. Море грозно дышало, шумело, и ему казалось, что оно недовольно, что оно грозит ему.
    
А потом шипение волн стало его убаюкивать.
    
Он задремал. И сквозь дрёму услышал окрик часового. Волны помешали ему расслышать, что крикнул часовой.
    
Потом часовой крикнул снова и замолк.
    
Ар-Угай с трудом разлепил глаза. Снаружи поднялся ветер, и волны гремели о берег всё грознее, и тяжесть их становилась такой, что островок содрогался.
    
Ар-Угай вздохнул и решил, что надо выбраться из шатра, посмотреть, всё ли в порядке…
    
Он откинул полог. В шатёр ворвался ветер и надул его так, что Ар-Угай испугался, что колья не выдержат, и шатёр вот-вот взлетит.
    
Он выскользнул наружу.
    
Ревели волны, и ветер швырял пену далеко от линии прибоя. Костры были погашены, и лишь смутные далекие зарницы временами бросали на островок мертвящий свет.
    
— Эй! — позвал Ар-Угай, не видя часового. — Хуттах!..
    
Голос его глушили волны, сносил ветер.
    
Держась руками за землю, Ар-Угай на коленях пополз к соседнему шатру.
    
Шатер был распахнут, и полог рвал ветер; полог то откидывался, открывая шатер, то захлопывался, и Ар-Угай отчего-то почувствовал страх. Он дополз до шатра, сунул внутрь голову.
    
— Хуттах! — крикнул он.
    
Никто не отозвался. Когда глаза привыкли к темноте, он разглядел спящих людей, лежавших друг возле друга.
    
Ар-Угай толкнул ближайшего к нему. Тело оказалось неподатливым и…
    
Ар-Угай торопливо ощупал его руки, грудь, шею. И внезапно почувствовал, что руке стало тепло. Это была кровь. И она еще не остыла.
    
Ар-Угай отпрыгнул от шатра, оглянулся. Вспышка зарницы осветила черное пятно костревища и часового, лежавшего ничком, подобрав под себя руки.
    
Сквозь ветер и шум волн до него донеслось ржание. Ага, значит, стреноженные кони были живы, и они где-то здесь, недалеко… Ар-Угай привстал и кинулся на звук, но внезапно под его ногой оказалось какое-то препятствие, и он рухнул, зарывшись лицом в мокрый песок.
    
Но он тотчас же перевернулся, выхватил кинжал. Увидел смутную тень, которая мелькнула перед глазами, и мгновенно прилегла, словно слившись с песком.
    
— Кто бы ты ни был! — крикнул Ар-Угай, — Человек, зверь или демон — выходи! Я хочу увидеть тебя!
    
И тогда что-то выросло перед ним, поднявшись прямо из песка, и рядом с собой Ар-Угай разглядел белое лицо с широко открытыми глазами. Глаза были раскосыми — это Ар-Угай понял чуть позже. А пока, не думая, он поднял кинжал и ударил прямо перед собой, метя в горло неведомому убийце. Но кинжал встретил лишь воздух, и Ар-Угай, стоявший на коленях, снова упал лицом в песок.
    
Почему-то вокруг была вода. Он едва не захлебнулся и вскочил, испытывая уже настоящий панический страх.
    
— Кто ты? Покажись!.. — крикнул он из последних сил, дрожа и силясь пронзить взглядом темноту.
    
Полыхнула зарница. И Ар-Угай наконец увидел его — невысокого человека в темной кожаной одежде, с кожаной повязкой на голове.
    
Снова ударить кинжалом Ар-Угай не успел. Его ослепила боль в груди, как будто в нее вонзилась молния. Он качнулся, захрипел, выронил кинжал, с ужасом догадываясь, что случилось непоправимое.
    
Он стал медленно заваливаться на спину, прямо в воду, которая всё прибывала, заливая островок.
    
Перед тем, как вода покрыла его целиком, он снова увидел белое лицо, нависшее над ним, и услышал непонятные, глупые и обидные слова:
    
— Вспомни, как он умирал, хуссарабский шакал!..
    
И в самый последний миг, когда свет погас, и другой, неземной свет ослепил его, он внезапно всё понял.
    
Но теперь это знание было бесполезно, бессмысленно; теперь ни он сам, ни его мысли и слова, ровно ничего не значили. Ни для живых, ни для мёртвых. Ни для людей, ни для богов. Больше ничего нельзя было сделать: ни пощадить, ни простить.
    
А потом на остров, словно прорвав невидимую плотину, с грохотом устремился прилив.
   
   
    
     
Дин
    
    
В этот самый час Такур подошел к кромке прибоя. Громадное тёплое море светилось перед ним; бежали светящиеся волны, и мириады светящихся брызг летели над ними.
    
Позади Такура, на холмах, спал величественный город. Перекликалась уличная стража, светили тысячи ярких фонариков, подвешенных к причудливо изогнутым краям крыш.
    
А здесь, внизу, шелестели пальмы, со стороны гавани доносился какой-то скрип и скрежет, и тихо шептались волны, оставляя на мокром песке голубую полоску света.
    
Вообще-то эту страну называли иначе, не Дин. Местные жители произносили слово, отдаленно похожее на звук разбиваемого стекла: дзинь! Они были не очень-то гостеприимны, жители Дина, но добры и миролюбивы.
    
Такур прошёл всю страну с севера на юг, теряя товарищей, умиравших от неизвестных болезней. До моря дошли немногие.
    
Оставив их в одном из постоялых дворов, которых было множество в районе гавани, Такур в одиночестве пошёл на берег. Он хотел как можно скорее выполнить свой долг, слишком долго томивший его — дойти до последнего моря.
    
И вот он видит его. Тёплое, ласковое, поющее.
    
Такур подошел ещё ближе к воде. Волна лизнула его сношенные сапоги, оставив на них светящийся след.
    
Такур сделал ещё шаг. И ещё. Он зашёл в воду так далеко, как только смог — пока волны не стали качать его назад и вперёд. Теперь у него светились и руки, и грудь.
    
Такур посмотрел вверх, на глубокую чашу небес, усыпанную крупными незнакомыми созвездьями.
    
Он вдохнул полной грудью запах моря, и почувствовал горечь, как будто пахло полынью. Море — подобие степи. Оно пахнет так же, и так же равнодушно к человеку.
    
Такур рассмеялся неизвестно от чего, и выдохнул:
    
— Ек-Джол!
    
Это означало: конец пути.
   
   
    
     
Киатта
    
    
Лухар вошел в Киатту с юга, по старой царской дороге. Он вел за собой едва четверть того войска, которое вышло из Эль-Мена. Сначала в Нуанне Тулпак заявил, что надо идти по дороге Аххага: она гораздо короче, и выводит прямо в Зеркальную долину. А там, в долине, начинается великая битва за каанский престол. В этой битве решится, кому властвовать над хуссарабским миром, простёршимся от моря до моря.
    
Тулпак увел с собой три четверти войска — за ним пошли хуссарабы и аххумы, которые тоже жаждали добычи, денег и славы.
    
В войске Лухара остались одни аххумы, гораздо меньше — намутцев, и ещё меньше — эль-менцев.
    * * *
    
Путь был труден, но всё заканчивается. Увидев вдали сияющие под солнцем крыши Оро, Лухар вздохнул свободнее. Ему не нужны были деньги и слава. Он возвращался домой, в Ушаган.
    
Он велел разбить лагерь у стен города и выслать послов. Но послы тотчас вернулись:
    
— Некто, называющий себя Сейром — он приехал из Ушагана, — зовёт тебя, повелитель. Он говорит, что знает тебя. И ещё он просил собрать всех лекарей, которые есть в войске.
    
— Сейр болен? — спросил Лухар.
    
— Нет, не Сейр. Болен Крисс, — так он сказал. И еще он сказал, что брату Крисса, которого зовут Фрисс, — тоже требуется помощь.
   
   
    
     
Ров
    
    
Когда они выстроились в шеренги, Нгар сказал:
    
— Я ещё никогда не вёл в бой такое сильное войско.
    
Он видел только первую шеренгу; те, что стояли за нею, расплывались, таяли в тумане.
    
Черные всадники на черных конях. Непобедимы — потому, что мертвы.
    
Шумаар оглянулся и увидел, что туман позади войска начал редеть. Он осторожно коснулся Нгара:
    
— Смотри…
    
Нгар обернулся. Желтое пятно света увеличивалось, ширилось, расплывалось в стороны и вверх, и постепенно темнело, становясь сначала оранжевым, потом красноватым, потом лиловым.
    
Впереди, в редких полосах тумана, на краю земли, взлетали вверх языки огня. Туман над огнём гудел, испаряясь. И, освещенные сполохами, на самом краю сидели два грузных исполина. Они были так огромны, что казались горами. Их головы касались облаков. Их спины затмевали половину неба.
    
Нгар повернулся к войску и рявкнул:
    
— К атаке!
    
Далеко-далеко, за туманом, дробью застучали наккары, — и вдруг примолкли, словно напуганные собственной смелостью.
    
Не говоря больше ни слова, Нгар пришпорил коня и устремился прямо на исполинов.
    
Шумаар скакал рядом, сосредоточенно глядя вперёд.
    
Туман продолжал убегать, растекаясь из-под копыт клубящимися полосами. Полосы отсвечивали желтым, красным, багровым.
    
Молча и бесшумно неслась лавина. Ибрисс держал копьё, — у него снова были руки.
    
Даггар поднял над головой меч, хотя в его груди еще зияли страшные чёрные раны.
    
Шаат-туур скакал спокойно, но в любой момент был готов выхватить саблю. От него и от коня начал валить пар — жар кипящего Рва начинал ощущаться даже мёртвыми.
    
И скакали бок обок Верная Собака и сын рыбака по имени Маркус, и умерший не прощенным Азан, и какая-то мумия, с которой неземным ветром наполовину сорвало саван, и мёртвые защитники Тцары, и мёртвые покорители Кута. Хуссараб — рядом с арлийцем, таосец — с нуаннийцем. Раб — рядом со своим господином. Потому, что здесь все стали равны.
    
Они не знали времени, и не знали, сколько суток, или месяцев, или лет пробежало на земле. Да это уже и не было важно.
    
Важным было то, что Сидящие у Рва, каменные идолы с едва намеченными резцом небесного творца лицами и руками, не приближались. Они словно передвигались вместе со всадниками, летевшими вперёд, и вместе с ними передвигался, отползая, гигантский бездонный Ров, который нельзя догнать, и нельзя ни погасить, ни заполнить…
    
— Позови Шаат-туура, — ровным голосом, будто и не было бешеной скачки, сказал Нгар Шумаару.
    
Шумаар отстал, а через мгновение (или через месяц, или через столетие) появился снова. Теперь рядом с Нгаром оказался и Шаат-туур.
    
— Назови вслух их имена! — крикнул ему Нгар.
    
Шаат-туур кивнул, сразу же всё поняв. Привстал в стременах и выкрикнул в пространство, в немые тёмные спины гигантов, заслонивших весь мир:
    
— Аман-Бар! Аман-Ек!.. Адам курулган!
    * * *
    
Бешеная скачка продолжалась. Нгар не сразу понял, что произошло, а поняв, уже не смог остановить коня.
    
И они продолжали мчаться по ровной чистой степи, залитой лунным светом, мимо курганов, мимо каменных баб с равнодушными плоскими лицами, мимо сияющих серебром озёр, редких рощиц, торопливых ручьев. Белая ковыльная степь ходила под ними волнами. Летели куда-то колючие шары перекати-поля, и ветер пах бессмертной, вечно цветущей полынью.
    
Они летели под чистым звездным небом. Постепенно прощаясь с землёй, отрываясь от нее. Прямо к звезде по имени Екте.
    * * *
    
Мёртвые скакали к ослепительному сиянию, которое поднималось над чёрной землёй. А земля отдалялась и начинала менять свой цвет; она опускалась, почти падала вниз, становясь голубовато-фиолетовой.
    
На лицах всадников появились подобия улыбок. Теперь они были почти счастливы. Нет, они были абсолютно счастливы — потому, что каждый получил своё.
    
Каждый из них видел то, что было для него самым дорогим: для кого-то — цветущая степь, пахнущая горькой полынью, для кого-то — желтый песок и изумрудная зелень волн, для кого-то — лес, полный щебета птиц и звенящих, как струны, солнечных лучей.
    
Они возвращались.
    
Все они возвращались домой.
    * * *
    
— Сидящие у Рва исчезли потому, что не стало той силы, которая родила и поддерживала их. Великий круг кочевий распался, — сказал Шумаар спокойно и негромко, словно не скакал на коне во весь опор, и сзади не было огромного, летящего галопом, войска.
    
— Что? — не понял Нгар.
    
— Хуссарабский круг распался. Великое кольцо — это когда все племена, все кочевники начинают кочевать одновременно, по ходу солнца. Такой круг собирается только раз за всю историю. Он собрался — и возник Ров, и возникли те, кто сторожит его. Теперь круг распался. И Рва больше нет. И нет Сидящих у Рва.
    
Нгар кивнул.
    
— Я понимаю. Этого Рва, может быть, и нет. Но тот Ров, который вырыт перед каждым человеком, пока он жив, — остается. И живые отталкивают Ров от себя, отталкивают день за днем, год за годом. От себя, от своих друзей и близких. И всё-таки не успевают. Однажды следующий шаг становится шагом в пропасть.
    
Он взглянул в глаза Шумаару:
    
— Мы тоже не успели, брат. Так бывает всегда. Самое важное в жизни никогда не успеваешь сделать. Всегда слишком поздно. Добро нужно делать вовремя. Прощай, называвший себя Шумааром.
    
— Прощай, повелитель Нгар. — ответил Шумаар и крикнул: — Кош, кош, аман бол!..
    * * *
    
Легкий туман подёрнул степи, горы, леса, и море.
    
А потом поднялось солнце и растопило мутную завесу, которая сотни, а может быть, тысячи лет затягивала землю.
    
Конечно, растопило не навсегда. Но хотя бы на этот раз. Хотя бы на этот…
   
   
    
     
Киатта
    
    
Крисс внезапно застонал. Лекари, сидевшие вокруг, очнулись от дрёмы, а с подоконника с грохотом свалился Сейр.
    
Раздвинул лекарей, которые разом загомонили и стали наперебой совать Криссу лекарства. Взял руку Крисса и почувствовал, как она теплеет, как постепенно в неё возвращается жизнь.
    
Сейр посмотрел на лекарей, улыбаясь так, как не улыбался ещё никогда в жизни.
    
Крисс шевельнулся и открыл глаза. Сейр склонился к нему, позвал вполголоса:
    
— Крисс! Крисс, ты слышишь меня?
    
— Адам… — прошептал Крисс. — Адам курулган…
    
— Что? — Сейр в недоумении оглянулся. — Что он сказал?
    
И внезапно, потеряв всякую власть над собой, завопил:
    
— Кто-нибудь здесь знает, что он сказал??
    
Шевельнулся лекарь, приведённый Лухаром.
    
— Я знаю, господин, — проговорил он каким-то странным голосом. — Это по-хуссарабски, вернее, на языке Белого Юрта. Так называют племена хуссарабов, которые живут южнее Большой излучины Тобарры. Видите ли, их языки очень сильно различаются. Учёные считают даже, что это — совершенно разные народы, хотя и вышедшие в незапамятные времена из одного обширного пле…
    
— Что ты мелешь? — прервал его Сейр, дрожа от ярости. — Я спрашиваю: ЧТО ОН СКАЗАЛ?
    
Лекарь удрученно пожал плечами:
    
— Он сказал: Погибли люди.
    
Подумал, вздохнул и добавил:
    
— Но что это означает в данный момент…
    
— Тьфу ты! — в сердцах сказал Сейр. — Да ничего это не означает! Ему просто приснилось, привиделось что-то. Уйди!
    
Лекарь нахмурился, вжал голову в плечи и строгим голосом произнес:
    
— Не тебе решать, господин темник, когда мне уйти. Я лекарь, а не воин, и служу больному, а не тебе.
    
Сейр на мгновение вытаращил на лекаря глаза, потом рассмеялся и повернулся к Криссу:
    
— Крисс! Ты узнаешь меня?.. Киа-та-Киа, Крисс!
    
Он хотел потрясти Крисса за плечи, но тот же самый маленький лекарь строго отвёл его руки.
    
— Он ещё не совсем пришёл в себя. Отойди, господин. Не мешай. А если тебе не стоится на месте, то, если хочешь, сходи и сообщи родным о том, что больной очнулся.
    * * *
    
Фрисс вошел, держа мать на руках, как ребёнка. Арисса была легка, как пёрышко, но она страшно переживала, что не могла идти сама, и что её могут увидеть в такой неудобной позе, на руках у собственного сына.
    
Фрисс опустил королеву на ноги у постели Крисса. Кто-то подставил ей скамеечку и Арисса машинально села, не отрывая рук от Крисса: руки быстро-быстро ощупывали его лицо, волосы; руки королевы бегали, руки смотрели.
    
— Ты жив, сынок. Ты жив… — по щекам Ариссы потекли слёзы, нос покраснел, и один из лекарей услужливо подал ей платок.
    
Арисса оторвала руки от Крисса, нащупала платок и звучно высморкалась.
    
— Я столько лет ждала тебя, мой малыш, столько дней и ночей… Никто не верил, что ты вернёшься, даже Фрисс, никто не верил, что ты живой…
    
— Это не совсем так, — буркнул Сейр как бы про себя.
    
Внезапно тонкая рука Крисса поднялась и коснулась головы Ариссы. Арисса вздрогнула и перестала плакать.
    
— Я вернулся, мама. Зачем же плакать? — чужим, надтреснутым голосом произнес он.
    
Топтавшийся позади матери Фрисс вдруг громко шмыгнул носом, прокашлялся и сказал:
    
— Брат! Прости меня, брат… Я рад, что ты здесь, дома.
    
— Я — дома, — повторил Крисс, вслушиваясь.
    
Он повернул голову, увидел веселый солнечный луч, падавший из окна, и слегка улыбнулся.
    
— Я дома, Я, Крисс-та-Рисс-Киа, — повторил он. — Киа-та-Киа, ра-мер.
   
  
  
   
    
Послесловие
   
   
Спустя приблизительно сто пятьдесят лет экспедиция Торреса откроет сначала несколько островов у Южного Полумесяца, а потом и сам Южный Полумесяц Пайана. Известие о новом открытии быстро достигнет Старого Света, и уже спустя два десятилетия на берегах Пайана появятся первые европейские поселения: на западном побережье — португальские и испанские, на восточном — английские.
   
Европейцы найдут опустевшие, заброшенные развалины городов и немногочисленные разноязычные племена, многие из которых не будут знать даже технологии обработки железа.
   
Относительно высокий уровень цивилизации сохранится лишь на отдельных, изолированных участках — в Билуогде, Дине, Каффаре, Оро, а также на островах Айд, Нильгуам, Таннаут.
   
Впрочем, эти острова вскоре постигнет жестокая трагедия — землетрясение, которое не только разрушит города, но изменит и очертания островов. От Таннаута отколется значительная часть суши, которая станет новым островом, отделенным от прежнего узким извилистым проливом. Землетрясение затронет и многие другие города на западном и южном берегах Моря Слез, включая южную часть Равнины Дождей.
   
И главной заботой выживших после этого и предыдущих катаклизмов — была забота выжить. А это означало, что нужно было забыть обо всём пережитом.
   
Но память поколений хранит в подсознании ужас пережитого. И чтобы преодолеть этот ужас, люди снова и снова будут совершать чудовищные преступления, и воевать без конца. Цивилизация — замкнутый круг. Каждое поколение повторяет путь предыдущего. И груз преступлений растёт, а ужас прошлого не исчезает, наоборот: он растёт с каждым веком.
   
И страшный ненасытный Ров пребудет с нами вовеки.
   
   
19 апреля 2002 г.