1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 
             И въ ужасъ привела народъ и Сагруна…
       
   475          Казанцы, варварскiй примѣръ въ очахъ имѣя,
       
             Разятъ главу, разить готовяся Алея;
       
             Поднявъ кинжалы вверьхъ, клянутся Сагруну,
       
             Призвавъ въ свидѣтельство свирѣпства ихъ луну.
       
             Луна подвиглась вспять, когда на нихъ воззрѣла,
       
   480          И темной тучею лице свое одѣла;
       
             Но въ ярости народъ толико дерзокъ сталъ,
       
             Что онъ небесну тму за добрый знакъ считалъ.
       
             Роптанье, буйство, шумъ, проклятiя народны,
       
             Производили громъ, какъ рѣки многоводны.
       
   485          Убiйствомъ жаждущiй Сагрунъ изторгнувъ мечь,
       
             Ведетъ Казанску чернь всеобщiй бунтъ возжечь;
       
             Ругаются они вѣнцемъ и Царскимъ саномъ.
       
             Но вдругъ встрѣчаются внутри двора съ Османомъ,
       
             Который шествуя, стеналъ, блѣднѣлъ, дрожалъ,
       
   490          И вшедшимъ возвѣстилъ, что Царь Алей бѣжалъ.
       
             Земля подъ Сагруномъ тогда поколебалась;
       
             Толико страшной вѣсть преступнику казалась!
       
             По сердцу у него разпростирался мразъ,
       
             И слезы потекли отъ ярости изъ глазъ.
       
   495          Но свѣдавъ, кто сокрылъ отъ звѣрства ихъ Алея,
       
             Всю ярость устремилъ и злобу на Гирея;
       
             Свой мечь, кровавый мечь въ невинну грудь вонзить,
       
             Вздохнулъ, и клятву далъ Гирея поразить….
       
             Лѣнивою ногой къ намъ щастiе приходитъ,
       
   500          На крыльяхъ зло летитъ, и пагубу наводитъ;
       
             Святые олтари разитъ не рѣдко громъ!
       
             Спокоенъ шелъ Гирей, избавивъ друга, въ домъ;
       
             Благополучнымъ быть своею дружбой чаетъ,
       
             Грядетъ, и Сагруна съ народомъ онъ встрѣчаетъ.
       
   505          Какъ хищный вранъ летящъ по воздуху шумитъ,
       
             Сагрунъ, изсунувъ мечь, такъ бѣгъ къ нему стремитъ;
       
             И громко возопилъ: Отдай ты намъ Алея!
       
             Или въ тебѣ почту отечества злодѣя.
       
             Но будто страшную увидѣвый змiю,
       
   510          Гирей подвигся вспять внимая рѣчь сiю;
       
             Врагами окруженъ и видя мечь блестящiй,
       
             Мгновенной смертiю за дружество грозящiй,
       
             Алея ищете, отвѣтствуетъ стеня:
       
             Алей не далеко; онъ въ сердцѣ у меня!
       
   515          И естьли вы узнать, гдѣ скрылся онъ, хотите,
       
             Такъ вскройте грудь мою, и въ ней его ищите;
       
             Онъ былъ, и нынѣ тутъ!… Сiя святая рѣчь,
       
             Котораябъ должна потоки слезъ извлечь,
       
             Подвигла къ лютости сердца сiи суровы;
       
   520          Гирея повлекли, и ввергнули въ оковы.
       
             Влекомый Сагруномъ сей мужъ на смертну казнь,
       
             Спокойный видъ имѣлъ, а тотъ въ очахъ боязнь;
       
             Порокъ всегда унылъ, спокойна добродѣтель!
       
             Сагрунъ повелѣвалъ народомъ какъ владѣтель,
       
   525          И самовластенъ ставъ по злобѣ при дворѣ,
       
             Назначилъ смертну казнь Гирею на зарѣ.
      
      
       
                       Межъ тѣмъ крушенiя и безпокойства многи
       
             Какъ адъ, наполнили Сумбекины чертоги:
       
             Тамъ черная печаль разлившися кругомъ,
       
   530          Своею ризою покрыла Царскiй домъ;
       
             Сумбеку и любовь и совѣсть угрызаетъ,
       
             Надежда веселитъ, отчаянье терзаетъ,
       
             Любовь утѣхи ей, невѣрность страхъ сулитъ;
       
             Алея въ миртовыхъ садахъ искать велитъ.
       
   535          Сѣтьми еленица, какъ будто устрашенна,
       
             Бѣжитъ по комнатамъ спокойствiя лишенна.
       
             Алея въ комнатахъ, въ садахъ Алея нѣтъ;
       
             Стеняща, Сагруна коварнаго клянетъ.
       
             Не нѣжность клятвы тѣ, не жалость извлекала,
       
   540          Пророчества страшась, утекшаго искала;
       
             И токи слезъ ея единый былъ обманъ;
       
             Ей нуженъ не Алей, но нуженъ ей Османъ:
       
             Казалося, въ одномъ другова погубила
       
             И паче, нежель честь, порокъ она любила;
       
   545          Гирея плѣннаго изтязывать велитъ,
       
             Ему сокровища за искренность сулитъ.
       
             Но сей примѣрный другъ, какъ нѣкiй твердый камень,
       
             Пренебрегающiй валы и молнiй пламень,
       
             Въ бездонной глубинѣ недвижимо стоитъ,
       
   550          Взнося чело свое, на громъ спокойно зритъ.
       
             Безсильна искусить честнаго человѣка,
       
             Съ Гирея снять главу дозволила Сумбека,
       
             Притворство, хитрости, лукавство и боязнь,
       
             Гирею скорую приготовляли казнь.
       
   555                    Уже небесное горящее свѣтило
       
             Ордынскiя поля и горы озарило;
       
             Но будто бы Казань гнусна была ему,
       
             Взирая на нее, скрываетъ лучь во тму:
       
             Нещастье ли оно Казанцамъ предвѣщало,
       
   560          Или свое лице отъ зла ихъ отвращало;
       
             Но солнце чрезъ Казань подобно такъ текло,
       
             Какъ будто зрѣлося сквозь темное стекло.
       
             Погасъ небесный огнь, но не угасла злоба;
       
             Невинность повлекла она ко дверямъ гроба;
       
   565          Подобенъ многому слiянью шумныхъ водъ,
       
             Тѣснится стекшiйся по улицамъ народъ.
       
             За добродѣтели на смерть безчеловѣчну,
       
             Изъ времянной идетъ Гирей въ темницу вѣчну:
       
             У ногъ трепещущихъ сѣкиру смертну зритъ;
       
   570          Се жребiй твой Сагрунъ Гирею говоритъ,
       
             Въ услугахъ ты своихъ Алею сталъ безплоденъ,
       
             Яви ты намъ его, и будешь ты свободенъ.
       
             Похвально дружество; но ежели мы имъ
       
             Наносимъ общiй вредъ, мы дружбою грѣшимъ!…
       
   575          Тебѣ ли чувствовать, рекъ узникъ, дружбы благо?
       
             Не посрамляй, злодѣй! ты имяни святаго;
       
             Небесна дружества извѣстна тѣмъ степень,
       
             Кто совѣстiю чистъ какъ солнце въ ясный день;
       
             А ты, носящiй ядъ и хитрость во утробѣ,
       
   580          Какъ ноющую кость, и тму во хладномъ гробѣ,
       
             Учися твердости, злодѣй! у чувствъ моихъ,
       
             И знай, что дружество мнѣ даровало ихъ!
       
             Оно безцѣннѣй всѣхъ богатствъ земнаго круга;
       
             Приiятна съ другомъ жизнь, и смерть сладка за друга;
       
   585          О мой любезный Царь! о часть моей души!
       
             Спокоенъ будь Алей, отъ сихъ убiйцъ спѣши;
       
             Гдѣ ты ни странствуешь, въ лѣсахъ, въ вертепахъ, въ морѣ,
       
             Мой духъ, безплотный духъ, тебя обрящетъ вскорѣ;
       
             Заставитъ онъ узнать по нѣжностямъ себя,
       
   590          Дохнетъ и спрячется онъ въ сердцѣ у тебя.
       
             А вы, нещастные вельможи и граждане!
       
             Рыдаю, видя васъ во пагубномъ обманѣ;
       
             Прощаетъ васъ моя ко ближнему любовь;
       
             Но, ахъ! невинная отмстится вскорѣ кровь:
       
   595          Сагрунъ!… се смерть тебя крилами осѣняетъ!…
       
             Вѣщая то, главу подъ острый мечь склоняетъ.
      
      
       
                       Сагрунъ умножить зла, а страхи уменьшить,
       
             Уже повелѣвалъ скорѣе казнь свершить.
       
             Се мечь уже сверкнулъ! но вдругъ какъ вихрь шумящiй,
       
   600          Народъ разсѣялся отъ казни прочь бѣжащiй:
       
             Тамъ лица блѣдныя, тамъ трепетъ, тамо стонъ;
       
             И се является ужасный Асталонъ!
       
             Какъ будто зданiе грозящее паденьемъ,
       
             Иль нѣкимъ темна нощь грозяща привидѣньемъ:
       
   605          Такъ рыцарь сей народъ по стогнамъ рязсыпалъ;
       
             Гремящъ оружiемъ, передъ Гиреемъ сталъ.
      
      
       
                       Подобно какъ главу увидящiй Медузы,
       
             Или почувствуя на членахъ тяжки узы,
       
             Свершитель казни мечь хотя въ рукахъ имѣлъ,
       
   610          Недвижимъ сдѣлался отъ страха, онѣмѣлъ.
      
      
       
                       Спокойно Асталонъ безвинной казни внемлетъ,
       
             Онъ узы тяжки рвет, Гирея онъ объемлетъ,
       
             Вскричавъ: О дружеской сокровище любви!
       
             Не бойся никого; живи Гирей! живи!
       
   615          Гонителямъ твоимъ во градѣ смерть готова!
       
             Почто не я имѣлъ наперсника такова?
      
      
       
                       Межъ тѣмъ Сагрунъ уже во Царскiй дворъ вбѣжалъ,
       
             Царицѣ рыцаря врагомъ изображалъ.
       
             Лукавство никогда во злыхъ не умираетъ,
       
   620          Изгнать соперника Османа поощряетъ.
       
             Увѣренъ дерзости о слѣдствiяхъ худыхъ,
       
             Скрываетъ горькiй ядъ сей змiй въ рѣчахъ своихъ:
       
             Теперь, онъ говоритъ, коль храбрымъ ты явишься,
       
             Казанцовъ устрашишь, на тронѣ укрѣпишься,
       
   625          Народную молву и наглость усмиришь;
       
             Единымъ словомъ ты Ордынцовъ покоришь,
       
             И непрепятственно облекшись во порфиру,
       
             Царицу прочь отгнавъ, на тронъ взведешь Эмиру.
       
             Обнявъ Османа онъ, слова сiи речетъ,
       
   630          И силою его на торжище влечетъ.
       
             Сумбека на него изъ терема взираетъ,
       
             Дрожащи руки въ слѣдъ Осману простираетъ;
       
             Постой, Османъ! постой! рыдая вопiетъ…
       
             Любовь его къ себѣ, а рокъ отъ ней влечетъ.
       
   635                    Сей Князь, развратный Князь, любовникъ малодушный,
       
             Не дѣйствамъ разума, но слабостямъ послушный,
       
             И нѣжности однѣ имѣющъ во умѣ,
       
             Идетъ за Сагруномъ, какъ блѣдна тѣнь во тмѣ;
       
             Къ Эмирѣ обративъ желанье и ко трону,
       
   640          Дрожащею стопой приходитъ къ Асталону.
       
             Онъ трижды блѣдныя уста отверзть хотѣлъ,
       
             Но трижды во устахъ языкъ его хладѣлъ,
       
             И будто на змiю ступивый странникъ въ полѣ,
       
             Сказалъ, не храбростью, но страхомъ двигнутъ болѣ:
       
   645          Кто звалъ тебя сюда вражда, или прiязнь?
       
             Коль другъ ты намъ, такъ дай свершить намъ смертну казнь;
       
             Мы общаго врага въ Гиреѣ наказуемъ,
       
             Но дружествомъ тебѣ весь городъ обязуемъ.
       
             Какъ будто гордый кедръ вершиной съ высоты,
       
   650          Является взирать на слабые цвѣты:
       
             Такъ взоры Асталонъ на юношу низводитъ,
       
             Съ презрѣнiемъ нему, со скрежетомъ подходитъ;
       
             Но ты кто? онъ вѣщалъ какъ трубъ гремящихъ звукъ.
       
             Османъ отвѣтствовалъ: Царицынъ я супругъ!
       
   655          Тогда вступила кровь ко Асталону въ очи;
       
             Онъ вкупѣ всѣ свои собравъ тѣлесны мочи,
       
             Османа сильною рукой за грудь схватилъ,
       
             И трижды какъ перо вкругъ шлема обратилъ,
       
             Тряхнулъ и возопилъ: Се мзда ея измѣны!
       
   660          И на Казанскiя Османа вергнулъ стѣны;
       
             Разсѣлася глава, по камнямъ мозгъ потекъ.
       
             Взирая, Асталонъ, на страждущаго, рекъ:
       
             Вотъ твой вѣнецъ и тронъ! и въ злобѣ многоплодной
       
             Онъ палицу свою повергъ къ толпѣ народной;
       
   665          Окаменѣвшему онъ такъ ему вѣщалъ:
       
             Я смертiю казнить измѣну обѣщалъ!
       
             Теперь исполнилъ то. Скажите вы Сумбекѣ,
       
             Чтобы не плакала о слабомъ человѣкѣ;
       
             Во градъ сей не принесъ прiятныхъ взоровъ я;
       
   670          Но тронъ ея спасутъ рука и страсть моя;
       
             Однако я себя предъ нею не унижу;
       
             Я хитрости ея и всѣ коварства вижу;
       
             За то, что пренебречь меня она могла,
       
             Хощу, чтобы теперь ко мнѣ въ шатеръ пришла;
       
   675          Я стану на лугахъ за градскими стѣнами,
       
             И утромъ жду ея съ Ордынскими Чинами;
       
             Я тамо сердце съ ней на вѣки обручу;
       
             Исполните сiе… велю! и такъ хочу!
       
             А ежели она еще не покорится,
       
   680          Польется ваша кровь, сей городъ разорится,
       
             Не нужно будетъ вамъ Россiянъ ожидать,
       
             Одинъ дерзну огню и смерти васъ предать.
       
             Безстрашно на коня, вѣщая то, садился,
       
             Щитомъ хребетъ покрывъ, за стѣны удалился;
       
   685          Не вѣдалъ въ тѣ часы нещастный Аскалонъ,
       
             Что съ палицей своей и жизнь теряетъ онъ.
       
             Гирея заключивъ во мрачную темницу,
       
             Сагрунъ спѣшилъ разить перунами Царицу…
       
             Въ какомъ отчаяньѣ находитъ онъ ее?
       
   690          Уже плачевна вѣсть достигла до нее:
       
             Вѣщаютъ, будто бы Царицѣ ослѣпленной
       
             Явился сквозь туманъ Османъ окровавленной;
       
             Струей изъ ранъ его кровь черная лилась,
       
             На сердцѣ, на челѣ, ручьями запеклась;
       
   695          Трепещущiй онъ рекъ: Погибъ я Асталономъ!
       
             Преобратился въ дымъ, и вдругъ изчезъ со стономъ.
       
             Какъ вѣтвь отторженна ударомъ громовымъ,
       
             Сумбека зрѣлищемъ была сраженна симъ.
       
             Сагрунъ со трепетомъ къ одру ея приходитъ,
       
   700          И на безпамятну веселый взоръ возводитъ.
       
             Такъ смотритъ радостно на горлицу стрѣлокъ,
       
             Пронзенну въ облакахъ, трепещущу у ногъ.
       
             Есть нѣкiй звѣрскiй духъ у злаго человѣка.
       
             Когобъ не тронула нещастная Сумбека?
       
   705          Какъ розы сорванной увядшiя красы,
       
             Полуумершiй взоръ, разтрепанны власы,
       
             Подъемлющася грудь, тяжелое вздыханье,
       
             Являютъ страждущу при самомъ издыханьѣ:
       
             Уже отъ глазъ ея небесный крылся свѣтъ;
       
   710          Но ей Сагрунъ еще готовилъ злый совѣтъ;
       
             Онъ рекъ. И такъ ты жизнь кончаешь безъ отмщенья,
       
             Сего послѣдняго нещастнымъ утѣшенья?
       
             Оставь тоску и стонъ, Царица! укрѣпись,
       
             За смерть Османову къ возмездiю склонись;
       
   715          Се тѣнь его стоитъ въ крови передъ тобою!
       
             Симъ словомъ злый Сагрунъ, какъ громкою трубою,
       
             Лишенну памяти Царицу возбудилъ;
       
             Совѣты онъ свои и страхи подтвердилъ…
       
             Открывъ печальный взоръ, Сумбека замолчала;
       
   720          Но силы вдругъ собравъ, терзая грудь вскричала:
       
             Ахъ! нужно ли мнѣ то, что рушится Казань,
       
             Когда ужасна смерть взяла Османа въ дань!
       
             Мнѣ нѣтъ пристанища теперь въ противномъ свѣтѣ;
       
             Сагругъ! ты ядъ скрывалъ въ неискреннемъ совѣтѣ;
       
   725          Да будутъ прокляты минуты и мѣста,
       
             Гдѣ въ первый разъ твои отверзлися уста,
       
             Отверзлися моей души ко погубленью;
       
             Почто давалъ ты видъ прiятный преступленью?
       
             Измѣнницей бы я Алею не была,
       
   730          И въ сладкой тишинѣ спокойны дни вела;
       
             Теперь престолъ, и честь, и славу я теряю;
       
             Уже Османа нѣтъ!… Почто не умираю?
       
             Вѣщая тѣ слова, изторгнула кинжалъ;
       
             Но вдругъ Сумбекинъ сынъ въ чертогъ ея вбѣжалъ,
       
   735          Сей отрокъ плачущiй, ея познавый муки,
       
             Бросается къ ногамъ, ея цѣлуетъ руки,
       
             Припалъ на грудь ея; рѣкою слезы льетъ;
       
             Увы! не умирай! рыдая вопiетъ;
       
             Не оставляй меня нещастнымъ сиротою!…
       
   740          Сумбека тронулась невинностiю тою;
       
             Ей кажется въ лицѣ сыновнемъ Сафгирей;
       
             Послѣдня зрится вѣтвь Казанскихъ въ немъ Царей;
       
             И сердце у нее разторглося на части,
       
             Возопiяла кровь, умолкли вредны страсти;
       
   745          Кинжала удержать руками не могла,
       
             Простерла ихъ стеня, и сына обняла;
       
             Ланиты токомъ слезъ смоченны лобызала;
       
             Живи, мой сынъ, живи! и мсти врагу! сказала;
       
             Рѣчей не докончавъ, безмолвна и блѣдна,
       
   750          Поверглась на одрѣ безъ памяти она….
       
             Младенецъ онѣмѣлъ. Сагрунъ свирѣпый льстится,
       
             Что жизнь Сумбекѣ вновь уже не возвратится;
       
             Онъ помыслы свои вѣнчанными считалъ,
       
             И паче яростенъ, и дерзновенень сталъ;
       
   755          Ко предстоящимъ рекъ, которыхъ грусть терзала:
       
             Вы слышали, что намъ Сумбека приказала;
       
             Она велѣла мстить злодѣямъ и врагамъ,
       
             Услугу я мою явлю и ей, и вамъ;
       
             Погибнетъ Асталонъ!… Отторгся съ грознымъ словомъ,
       
   760          Смятенiе нося въ лицѣ своемъ суровомъ,
       
             Гдѣ палицу свою оставилъ Асталонъ,
       
             Пришелъ на торжище, къ толпѣ народа онъ.
       
             Сiе оружiе имъ ужасъ наводило,
       
             Почтенiе и страхъ въ сердцахъ производило;
       
   765          Взирая на него, какъ будто на перунъ,
       
             У робкой черни страхъ отнять хотѣлъ Сагрунъ;
       
             О други! онъ вскричалъ, отъ бѣдства градъ избавимъ;
       
             У Асталона силъ въ сей палицѣ убавимъ,
       
             И намъ грозящую судьбину устрашимъ;
       
   770          Тогда отмстить за плачь Сумбекинъ поспѣшимъ:
       
             Она отъ ужаса и скорби умираетъ.
       
             Съ симъ словомъ палицу чеканомъ ударяетъ;
       
             Народъ ее разитъ, взирая на сiе;
       
             Незапно страшный громъ ударилъ изъ нее.
       
   775                    Увидя палицу огнями сокрушенну,
       
             Къ свирѣпству обратилъ онъ душу развращенну….
       
             Се первый нашъ успѣхъ! Казанцамъ возопилъ,
       
             О естьлибъ сей рукой я варвара убилъ!
       
             Коль видѣть плѣнницей Царицу не хотите,
       
   780          Друзья! и за себя, и за нея отмстите;
       
             Въ шатрѣ своемъ лежитъ свирѣпый Асталонъ,
       
             И члены у него во узахъ держитъ сонъ;
       
             Сумбекѣ, городу, отечеству радѣя,
       
             Пойдемъ, и умертвимъ тщеславнаго злодѣя!
       
   785          За стѣны градскiя, вѣщая то, грядетъ,
       
             Онъ дватцать воиновъ съ собой въ ночи ведетъ.
       
             Тогда небесный сводъ звѣздами украшался,
       
             Сагрунъ уже къ шатру съ дружиной приближался.
       
             Ко стану древнему, гдѣ спалъ нещастный Ризъ,
       
   790          Подобно шествовалъ во тмѣ нощной Улиссъ.
       
             Казалося, Сагрунъ свой ликъ преображаетъ,
       
             Поникнувъ, во травѣ на чрево упадаетъ,
       
             Какъ хищная змiя, землею онъ ползетъ;
       
             Но сердце у него и страхъ и злость грызетъ.
       
   795          Онъ входитъ, и грядетъ къ одру стопой дрожащей,
       
             На коемъ возлежалъ безпечно рыцарь спящей,
       
             Сагрунъ успѣхами злодѣйскiй духъ маня,
       
             Чеканомъ поразить хотѣлъ сперва коня,
       
             Дабы послѣднихъ средствъ герою не оставить,
       
   800          Коль бѣгствомъ онъ себя подумаетъ избавить;
       
             Но видя при лунѣ блистающiй кинжалъ,
       
             Броздами загремѣлъ строптивый конь, заржалъ.
       
             Мгновенно Асталонъ, какъ аспидъ, пробудился;
       
             Вскочилъ, заскрежеталъ, за острый мечь схватился;
       
   805          Но мечь его Сагрунъ уже въ рукахъ имѣлъ,
       
             Смутился Асталонъ, и на коня взлетѣлъ,
       
             Бронями зашумѣлъ, какъ вѣтвистое древо.
       
             Сагрунъ разя его, коня ударилъ въ чрево,
       
             Который бѣгъ къ брегамъ Казанскимъ обратилъ;
       
   810          Но рыцарь за власы противника схватилъ,
       
             И буйнаго коня сдержать не въ силахъ болѣ,
       
             Летѣлъ, какъ молнiя, на немъ къ рѣкѣ чрезъ поле.
       
             Конь вихрю бурному подобенъ въ бѣгѣ былъ:
       
             Крутился, ржалъ, пыхтѣлъ, ногами воздухъ билъ;
       
   815          И се въ полночный часъ недремлющая злоба,
       
             Въ лицѣ Османовомъ воставъ изъ хладна гроба,
       
             Касаясь облаковъ, во слѣдъ врагу текла,
       
             И пламеннымъ бичемъ въ струи коня гнала:
       
             Прiявъ ихъ всѣхъ на дно, Казанка зашумѣла.
       
   820          Такой конецъ вражда и наглость возъимѣла!
      
      
       
                       Казанцы грознымъ то предвѣстiемъ почли.
       
             Въ то время въ градъ Послы Россiйскiе пришли,
       
             Нехитрыя слова народу предлагали;
       
             Лукавствомъ въ оный вѣкъ еще пренебрегали!
       
   825          Равняя съ бурными спокойства тихи дни,
       
             Казанцамъ вѣчный миръ представили они.
      
      
       
                       Отъ мира мы не прочь, Казанцы отвѣчали;
       
             Виновны, что по днесь о мирѣ мы молчали;
       
             Но просимъ у Царя для точной мысли сей,
       
   830          Не года, мѣсяца, но трехъ мы просимъ дней.
       
             Узнавъ, что ихъ Князья Россiи покорились,
       
             Тѣ волки агнцами на время притворились;
       
             Но мира, иль войны понудимы желать,
       
             Условились къ Царю Сумбеку въ плѣнъ послать;
       
   835          Всю винность на нее и злобу обратили;
       
             Пронырствомъ таковымъ ядъ черный позлатили;
       
             Смиренья видъ придавъ недружескимъ дѣламъ,
       
             Отвѣтъ свой принесли на третiй день Посламъ,
       
             Лишенны совѣсти, они клянутся Богомъ,
       
   840          Что вѣрности къ Царю, Царицу шлютъ залогомъ,
       
             И данниками быть Россiянамъ хотятъ.
      
      
       
                       Но, ахъ! какiя мнѣ то Музы возвѣстятъ,
       
             Какой былъ стонъ, тоска, коликое рыданье,
       
             Когда услышала Сумбека о изгнаньѣ?
       
   845          Печаль ея вѣщать мнѣ силъ недостаетъ;
       
             Помедлимъ!… я стеню… перо изъ рукъ падетъ.
      
     
    
    
     
      
ПѢСНЬ ДЕCЯТАЯ
     
     
      
       
                       О Нимфы красныя лѣсовъ и рощей злачныхъ!
       
             Наяды во струяхъ живущiя прозрачныхъ!
       
             Оставьте водный токъ, оставьте вы лѣса,
       
             И дайте ваши мнѣ услышать голоса:
       
  5          Украсьте пѣснь мою и лиру мнѣ настройте,
       
             Любезну тишину кругомъ Казани пойте.
       
             Уже въ поляхъ у васъ кровавыхъ браней нѣтъ;
       
             Гдѣ прежде кровь лилась, тамъ малый Тибръ течетъ;
       
             Парнасскiе цвѣты, какъ благовонны крины,
       
   10          Цвѣтутъ подъ сѣнiю щедротъ ЕКАТЕРИНЫ;
       
             Ликуютъ жители во щастливой странѣ,
       
             Въ прохладномъ житiи, въ безбѣдной тишинѣ.
       
             Недавный грозный рокъ вы, Нимфы, позабудьте,
       
             Вкушая сладкiй миръ, благополучны будьте;
       
   15          Съ моей свирѣлiю хощу пристать я къ вамъ,
       
             Придайте вы моимъ прiятности стихамъ.
       
             Вы зрѣли шествiе прекрасныя Сумбеки,
       
             Когда ее изъ стѣнъ несли къ Свiяжску рѣки;
       
             Вы видѣли тогда страданiе ее;
       
   20          Вложите плачь и стонъ въ сказанiе мое,
       
             Дабы Царицы сей вѣщалъ я о судьбинѣ,
       
             Какъ бѣдства, страхи, брань умѣлъ вѣщать донынѣ;
       
             Отъ браней ко любви я съ лирой прелеталъ,
       
             Недовершенный трудъ моимъ друзьямъ читалъ;
       
   25          О! естьли истинну друзья мои вѣщали,
       
             Мои составленны ихъ пѣсни возхищали;
       
             И Музъ любители у Невскихъ береговъ,
       
             Сихъ часто слушали внимательно стиховъ.
       
             Придайте Нимфы мнѣ цвѣтовъ и силы нынѣ,
       
 30          Да будетъ пѣснь моя слышна ЕКАТЕРИНѢ;
       
             Цвѣтущiй предъ Ея престоломъ яко кринъ,
       
             Да внемлетъ пѣнiю Ея любезный Сынъ,
       
             О праотцѣ твоемъ, Великiй Князь! вѣщаю,
       
             Военную трубу Тебѣ я посвящаю;
       
   35          Геройскiя дѣла поютъ стихи мои,
       
             Да будутъ нѣкогда воспѣты и твои.
      
      
       
                       Еще печальна ночь Сумбеку окружала,
       
             Еще рыдающа въ одрѣ она лежала,
       
             Когда достигла къ ней не сладостная лесть,
       
   40          Но слухъ разящая изгнаньемъ вѣчнымъ вѣсть;
       
             Въ лицѣ прiятный цвѣтъ, въ очахъ тускнѣетъ пламень,
       
             И сердце у нее преобратилось въ камень.
       
             Какъ плѣнникъ, внемлющiй о смерти приговоръ,
       
             Сомкнула страждуща полуумершiй взоръ;
       
   45          Однимъ стенанiемъ пришедшимъ отвѣчала,
       
             Лишенна плотскихъ чувствъ душа ея молчала;
       
             Въ устахъ языкъ хладѣлъ, въ груди спирался стонъ;
       
             Сумбеку наконецъ крилами обнялъ сонъ,
       
             И мысли усыпивъ, тоску ея убавилъ;
       
   50          Тогда въ мечтанiи ей Ангела представилъ,
       
             Который ризою небесною блисталъ;
       
             Держащъ лилейну вѣтвь, Царицѣ онъ предсталъ,
       
             И съ кротостiю рекъ: О чемъ, о чемъ стонаешь?
       
             Взгляни, нещастная! и ты меня узнаешь;
       
   55          Я руку у тебя въ то время удержалъ,
       
             Когда взносила ты на грудь свою кинжалъ;
       
             Я посланъ былъ къ гробамъ всесильною судьбою,
       
             Когда супругъ въ нощи бесѣдовалъ съ тобою;
       
             Что сердце ты должна отъ страсти отвращать,
       
   60          Я тѣни страждущей велѣлъ сiе вѣщать;
       
             Но ты любовiю твой разумъ ослѣпила,
       
             Совѣты данные и клятву преступила,
       
             И бѣдства на тебя рѣкою потекли;
       
             Въ пучину бурную отъ брега отвлекли.
       
   65          Однако не крушись, печальная Сумбека:
       
             Богъ смерти грѣшнаго не хощетъ человѣка;
       
             Послѣдуй здраваго сiянiю ума.
       
             Сей городъ мрачная покроетъ вскорѣ тма,
       
             Взгляни ты на Казань! На градъ она взглянула,
       
   70          И зря его въ крови, смутилась, воздохнула;
       
             Узрѣла падшую огромность градскихъ стѣнъ,
       
             Рыдающихъ дѣвицъ, влекомыхъ юношъ въ плѣнъ;
       
             Зритъ старцевъ плачущихъ, во грудь себя разящихъ,
       
             Оковы тяжкiя Казанцовъ зритъ носящихъ….
       
   75          Се рокъ твоей страны! небесный Ангелъ рекъ,
       
             Настанетъ по златомъ Ордамъ желѣзный вѣкъ,
       
             Тебя въ Свiяжскѣ ждетъ прiятная судьбина,
       
             Гряди, и не забудь Гирея взять и сына,
       
             Гряди!… И возсiявъ какъ свѣтлая заря,
       
   80          На небо возлетѣлъ то слово говоря.
       
             Видѣнье скрылося, Сумбека пробудилась,
       
             Мечтой подкрѣплена, въ надеждѣ утвердилась,
       
             Невѣста будто бы ликующа въ вѣнцѣ,
       
             Имѣла радости сiянiе въ лицѣ;
       
   85          Величественный видъ изгнанница имѣла,
       
             И къ шествiю ладьи готовить повелѣла.
       
             О коль поспѣшно былъ исполненъ сей приказъ!
       
             Но какъ смутилась ты, Сумбека, въ оный часъ?
       
             Какою горестью душа твоя разилась,
       
   90          Когда судьба твоя тебѣ изобразилась?
       
             Когда взглянула ты ко брегу шумныхъ водъ,
       
             Гдѣ вкругъ твоихъ судовъ стѣсняется народъ?
       
             Повинна слѣдовать Небесъ опредѣленью,
       
             Сумбека власть дала надъ сердцемъ умиленью;
       
   95          Взглянула на престолъ, на домъ, на вертоградъ,
       
             И смутнымъ облакомъ ея покрылся взглядъ;
       
             Всѣ кажется мѣста уже осиротѣли,
       
             Но прежни прелести отъ нихъ не отлетѣли.
       
             Тогда, отъ видовъ сихъ не отъимая глазъ,
       
   100          Рекла: И такъ должна я въ вѣкъ оставить васъ!
       
             И вѣчно васъ мои уже не узрятъ взоры?
       
             Любезный градъ! прости, простите стѣны, горы!…
       
             Объемлетъ во слезахъ всѣ вѣщи, всѣ мѣста;
       
             Примкнула ко стѣнамъ дрожащiя уста;
       
   105          Прости, Казань, прости! Сумбека возопила,
       
             И томнымъ шествiемъ въ другой чертогъ вступила.
       
             Лишь только довлеклась она златыхъ дверей,
       
             Изъ мѣди изваянъ гдѣ видѣнъ Сафгирей;
       
             Взоръ кинувъ на него она затрепетала,
       
   110          Простерла длани вверхъ и на колѣни стала;
       
             Порфиру свергнула; пеняющей на рокъ,
       
             Въ очахъ супруговыхъ ей зрится слезный токъ;
       
             Терзая грудь рекла: Супругъ великодушный!