1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 
Мне не удалось тогда познакомиться поближе с этой страной, с которой нас связывают узы вековой дружбы, спаянной кровью наших народов в их совместной борьбе с угнетателями. 
    
После войны, отдыхая в Варне с женой Галиной Александровной, мы объехали почти всю Болгарию. Галину Александровну, как подполковника медицинской службы, терапевта Главного военного госпиталя им. Н. Н. Бурденко, особенно интересовала организация медицинского обслуживания трудящихся Болгарии, меня – постановка военного дела в стране. 
    
Везде мы видели исключительно бережное и любовное отношение болгарского народа к памяти русских воинов, отдавших свою жизнь за лучшее будущее болгарского народа. Было радостно наблюдать, с каким творческим подъемом рабочий класс, крестьянство и интеллигенция Болгарии трудятся под руководством своей Коммунистической партии, перестраивая страну на социалистических основах.
   
   
    
     
Глава двадцатая. 
     
От Вислы до Одера
    
    
В конце сентября 1944 года я вернулся из Болгарии в Ставку. Через несколько дней Верховный поручил мне срочно выехать в район Варшавы на участки 1-го и 2-го Белорусских фронтов. 
    
Необходимо было выяснить обстановку в самой Варшаве, где жителями города незадолго до этого было поднято восстание против фашистских захватчиков. Немецкое командование с особой жестокостью расправлялось с восставшими, подвергало зверским репрессиям и мирное население. Город был разрушен до основания. Под обломками погибли тысячи мирных жителей. 
    
Было установлено, что командование фронта, командование 1-й армии Войска Польского заранее не были предупреждены руководителем восстания Бур-Комаровским о готовящемся выступлении варшавян. С его стороны не было сделано никаких попыток увязать их действия с действиями 1-го Белорусского фронта. Командование советских войск узнало о восстании постфактум от местных жителей, перебравшихся через Вислу. Не была предупреждена об этом заранее и Ставка Верховного Главнокомандования. 
    
По заданию Верховного генералом К. К. Рокоссовским были посланы к Бур-Комаровскому два парашютиста-офицера для связи и согласования действий, но он не пожелал их принять, и нам осталась неизвестной их дальнейшая судьба. 
    
Чтобы оказать помощь восставшим варшавянам, советские и польские войска были переправлены через Вислу и захватили в Варшаве Набережную. Однако со стороны Бур-Комаровского вновь не было предпринято никаких попыток установить с нами взаимодействие. Примерно через день немцы, подтянув к Набережной значительные силы, начали теснить наши части. Создалась тяжелая обстановка. Мы несли большие потери. Обсудив создавшееся положение и не имея возможности овладеть Варшавой, командование фронта решило отвести войска с Набережной на свой берег. 
    
Я установил, что нашими войсками было сделано все, что было в их силах, чтобы помочь восставшим, хотя, повторяю, восстание ни в какой степени не было согласовано с советским командованием. 
    
Все время – до и после вынужденного отвода наших войск – 1-й Белорусский фронт продолжал оказывать помощь восставшим, сбрасывая с самолетов продовольствие, медикаменты и боеприпасы. В западной прессе, я помню, по этому поводу было немало ложных сообщений, которые вводили в заблуждение общественное мнение. 
    
В первых числах октября я прибыл в 47-ю армию генерала Ф. И. Перхоровича, которая вела наступательные бои между Модлином и Варшавой. Армия эта, наступавшая по равнинной местности, несла большие потери и находилась в крайне переутомленном и ослабленном состоянии. Не лучше обстояло дело и в соседней 70-й армии, сражавшейся на участке Сероцк–Пултуск. 
    
Мне была непонятна оперативная цель этого наступления, сильно изматывающего наши войска. К. К. Рокоссовский был со мной согласен, но, по его словам. Верховный требовал выхода 47-й армии на Вислу на участке Модлин–Варшава и расширения плацдармов на реке Нарев. 
    
Позвонив И. В. Сталину и доложив обстановку, я просил его разрешения прекратить наступательные бои на участке 1-го Белорусского фронта, поскольку они были бесперспективны, и дать приказ о переходе войск правого крыла 1-го Белорусского фронта и левого крыла 2-го Белорусского фронта к обороне, чтобы предоставить им отдых и произвести пополнение. 
    
– Вылетайте завтра с Рокоссовским в Ставку, поговорим на месте, – ответил Верховный. – До свидания. 
    
Не успел я ответить, как он положил трубку. 
    
Во второй половине следующего дня мы с К. К. Рокоссовским были в Ставке. 
    
Кроме Верховного, там находились А. И. Антонов, В. М. Молотов, Л. П. Берия и Г. М. Маленков. 
    
Поздоровавшись, И. В. Сталин сказал: 
    
– Ну, докладывайте! 
    
Я развернул карту и начал докладывать. Вижу, И. В. Сталин нервничает: то к карте подойдет, то отойдет, то опять подойдет, пристально всматриваясь своим колючим взглядом то в меня, то в карту, то в К. К. Рокоссовского. Даже трубку отложил в сторону, что бывало всегда, когда он начинал терять хладнокровие и контроль над собой. 
    
– Товарищ Жуков, – перебил меня В. М. Молотов, – вы предлагаете остановить наступление тогда, когда разбитый противник не в состоянии сдержать напор наших войск. Разумно ли ваше предложение? 
    
– Противник уже успел создать оборону и подтянуть необходимые резервы, – возразил я. – Он сейчас успешно отбивает атаки наших войск. А мы несем ничем не оправданные потери. 
    
– Жуков считает, что все мы здесь витаем в облаках и не знаем, что делается на фронтах, – иронически усмехнувшись, вставил Л. П. Берия. 
    
– Вы поддерживаете мнение Жукова? – спросил И. В. Сталин, обращаясь к К. К. Рокоссовскому. 
    
– Да, я считаю, надо дать войскам передышку и привести их после длительного напряжения в порядок. 
    
– Думаю, что передышку противник не хуже вас использует, – сказал Верховный. – Ну, а если поддержать 47-ю армию авиацией и усилить ее танками и артиллерией, сумеет ли она выйти на Вислу между Моддином и Варшавой? 
    
– Трудно сказать, товарищ Сталин, – ответил К. К. Рокоссовский. – Противник также может усилить это направление. 
    
– А вы как думаете? – обращаясь ко мне, спросил Верховный. 
    
– Считаю, что это наступление нам не даст ничего, кроме жертв, – снова повторил я. – А с оперативной точки зрения нам не особенно нужен район северо-западнее Варшавы. Город надо брать обходом с юго-запада, одновременно нанося мощный рассекающий удар в общем направлении на Лодзь–Познань. Сил для этого сейчас у фронта нет, но их следует сосредоточить. Одновременно нужно основательно подготовить к совместным действиям и соседние фронты на берлинском направлении. 
    
– Идите и еще раз подумайте, а мы здесь посоветуемся, – неожиданно прервал меня И. В. Сталин. 
    
Мы с К. К. Рокоссовским вышли в библиотечную комнату и опять разложили карту. 
    
Я спросил К. К. Рокоссовского, почему он не отверг предложение И. В. Сталина в более категорической форме. Ведь ему-то было ясно, что наступление 47-й армии ни при каких обстоятельствах не могло дать положительных результатов. 
    
– А ты разве не заметил, как зло принимались твои соображения, – ответил К. К. Рокоссовский. – Ты что, не чувствовал, как Берия подогревает Сталина? Это, брат, может плохо кончиться. Уж я-то знаю, на что способен Берия, побывал в его застенках. 
    
Через 15–20 минут к нам в комнату вошли Л. П. Берия, В. М. Молотов и Г. М. Маленков. 
    
– Ну как, что надумали? – спросил Г. М. Маленков. 
    
– Мы ничего нового не придумали. Будем отстаивать свое мнение, – ответил я. 
    
– Правильно, – сказал Г. М. Маленков. – Мы вас поддержим. 
    
Но не успели мы как следует расположиться, как нас снова вызвали в кабинет Верховного. 
    
Войдя в кабинет, мы остановились, чтобы выслушать решение Верховного. 
    
– Мы тут посоветовались и решили согласиться на переход к обороне наших войск, – сказал Верховный. – Что касается дальнейших планов, мы их обсудим позже. Можете идти. 
    
Все это было сказано далеко не дружелюбным тоном. И. В. Сталин почти не смотрел на нас, а я знал, что это нехороший признак. 
    
С К. К. Рокоссовским мы расстались молча, каждый занятый своими мыслями. Я отправился в Наркомат обороны, а Константин Константинович – готовиться к отлету в войска фронта. 
    
На другой день Верховный позвонил мне и сухо спросил: 
    
– Как вы смотрите на то, чтобы руководство всеми фронтами в дальнейшем передать в руки Ставки? 
    
Я понял, что он имеет в виду упразднить представителей Ставки для координирования фронтами, и чувствовал, что эта идея возникла не только в результате вчерашнего нашего спора. 
    
Война подходила к концу, осталось провести несколько завершающих операций, и И. В. Сталин наверняка хотел, чтобы во главе этих операций стоял только он один. 
    
– Да, количество фронтов уменьшилось, – ответил я. – Протяжение общего фронта также сократилось, руководство фронтами упростилось, и имеется полная возможность управлять фронтами непосредственно из Ставки. 
    
– Вы это без обиды говорите? 
    
– А на что же обижаться? Думаю, что мы с Василевским не останемся безработными, – пошутил я. 
    
В тот же день вечером Верховный вызвал меня к себе и сказал: 
    
– 1-й Белорусский фронт находится на берлинском направлении. Мы думаем поставить вас на это направление, а Рокоссовского назначим на другой фронт. 
    
Я ответил, что готов командовать любым фронтом, но заметил, что К. К. Рокоссовскому вряд ли будет приятно, если он будет освобожден с 1-го Белорусского фронта. 
    
– Вы и впредь останетесь моим заместителем, – сказал И. В. Сталин. – Что касается обид – мы не красные девицы. Я сейчас поговорю с Рокоссовским. 
    
И. В. Сталин в моем присутствии объявил о своем решении и спросил его, не возражает ли он перейти на 2-й Белорусский фронт. 
    
К. К. Рокоссовский спросил, за что такая немилость. И попросил оставить его на 1-м Белорусском фронте. 
    
– На главное берлинское направление мы решили поставить Жукова, – сказал И. В. Сталин, – а вам придется принять 2-й Белорусский фронт. 
    
– Слушаюсь, товарищ Сталин, – ответил К. К. Рокоссовский. 
    
Мне кажется, что после этого разговора между Константином Константиновичем и мною не стало тех теплых товарищеских отношений, которые были между нами долгие годы. Видимо, он считал, что я в какой-то степени сам напросился встать во главе войск 1-го Белорусского фронта. Если так, то это его глубокое заблуждение. 
    
В конце октября 1944 года в Ставке при участии некоторых членов Государственного Комитета Обороны и начальника Генерального штаба рассматривался вопрос о завершающих операциях Великой Отечественной войны. 
    
Коммунистическая партия, по-прежнему сплачивая и объединяя усилия народа вокруг главной цели – скорейшей победы над врагом, в то же время все большее значение придавала созданию условий для всестороннего послевоенного восстановления хозяйства и быстрого перехода к мирному строительству. 
    
Успешно решались топливно-энергетические проблемы, в значительных размерах возрастал выпуск чугуна, проката стали, станков, тракторов, вступали в строй многие десятки доменных и мартеновских печей и мощных прокатных станов. 
    
Люди в тылу, радуясь победам на фронте, удваивали и утраивали свои усилия. С исключительным энтузиазмом народ поднимал из руин заводы и фабрики, восстанавливал транспорт и затопленные шахты, засевал землю, еще не остывшую от пламени сражений, пропитанную кровью советских людей. 
    
На растущее народное хозяйство все более прочно опиралась Красная Армия. Увеличился размах военных действий, возросли темпы наступления, требования к военной промышленности повысились – и они были полностью удовлетворены. 
    
В 1944 году танков и самоходно-артиллерийских установок произведено 29 тысяч, самолетов – более 40 тысяч. В два-три раза возрастало поступление на фронт тяжелых танков ИС-2 со 122-миллиметровой пушкой, модернизированных средних танков Т-34, истребителей Як-3, штурмовиков Ил-10, скоростных бомбардировщиков Ту-2. 
    
Все это была превосходная военная техника, созданная талантливыми конструкторами, поставленная на массовое производство и по своим тактико-техническим данным превосходившая не только немецкие, но и другие зарубежные боевые машины. 
    
Успехи советской экономики позволили обеспечить всем необходимым уже не только Советские Вооруженные Силы, но и оказать помощь вооружением народам Центральной и Юго-Восточной Европы в их освободительной борьбе. В частности. Войску Польскому Советский Союз за время Великой Отечественной войны передал 8340 орудий и минометов, 630 самолетов, 670 танков и самоходно-артиллерийских установок, свыше 406 тысяч винтовок и автоматов, большое количество транспортных машин, средств связи и различного снаряжения. Войска Югославии получили за это время 5800 орудий и минометов, около 500 самолетов, 69 танков, более 193 тысяч винтовок, карабинов и автоматов, свыше 15,5 тысячи пулеметов[141]. 
    
К тому времени советские войска завершили изгнание немецко-фашистских войск с территории Советского Союза, восстановили Государственную границу СССР (за исключением Курляндии) и частично перенесли боевые действия на территорию Германии и восточноевропейских государств. 
    
2-й и 1-й Прибалтийские фронты занимали рубежи по линии Тукумс–Мемель (исключительно)–река Неман до Юрбурга. 
    
3-й и 2-й Белорусские фронты занимали оборону по линии Юрбург–Августовский канал–Ломжа–Сероцк, имея на реке Нарев два плацдарма. 
    
1-й Белорусский и 1-й Украинский фронты занимали оборону по линии предместье Варшавы Прага–река Висла–Ясло. 
    
Эти два фронта занимали три крупных плацдарма в районах Магнушева, Пулавы, Сандомира. 
    
Далее фронт советских войск проходил по линии Левице–Эстергом–озеро Балатон–Печ. 
    
Затем фронт уже занимали части болгарской армии. На рубеж Вуковар–Чачак–Сплит до Адриатического моря вышла Югославская народно-освободительная армия, во главе которой был маршал Иосип Броз Тито. 
    
Войска США, Англии и Франции, освободив Францию, Бельгию и часть Голландии, вышли на линию от устья реки Маас в Голландии и далее к границам Германии до Швейцарии, вплотную подойдя к укрепленному рубежу так называемой линии Зигфрида. 
    
Для фашистской Германии наступила тяжелая пора. К концу 1944 года производство вооружения стало резко падать. Германия оказалась зажатой с востока, юго-востока и запада. Можно сказать, к концу 1944 года она попала в военно-стратегическое окружение, выход из которого найти было очень трудно. Надежды на помощь и поддержку западных империалистических кругов не оправдались, а мощь Красной Армии день ото дня все более возрастала. 
    
Сколько ни приходилось нам в этот период опрашивать пленных немцев, мы не встречали таких, кто бы еще верил в возможную победу Германии. Все они заявляли: «Германия капут», «Гитлер капут». Однако Гитлер проводил одну тотальную мобилизацию за другой. Фашисты беспощадно подавляли малейшее недоверие к своему режиму и всякое инакомыслие. Особенно жестокие расправы проводило гестапо после покушения на Гитлера 20 июля 1944 года. 
    
18 октября был введен в действие указ германского правительства об образовании фольксштурма (народного ополчения), в который призывались лица в возрасте от 18 до 60 лет. Это ополчение под началом Гиммлера должно было служить резервной армией. 
    
Мы хорошо знали, что немецкий фольксштурм не сможет выдержать ударов нашей опытной и хорошо вооруженной кадровой армии. Гитлеровцы создали даже женский вспомогательный корпус. Все эти меры были актом отчаяния, и нам было ясно: Германия напрягает последние силы, пытаясь оттянуть неизбежную катастрофу. 
    
Однако к концу 1944 года гитлеровское командование было еще способно вести серьезные оборонительные сражения, оказывать активное сопротивление. В вооруженных силах противника все еще насчитывалось свыше 9,4 миллиона человек, при этом в действующей армии – 5.4 миллиона. Как и раньше, гитлеровское командование и теперь, на завершающем этапе, держало на Восточном фронте большую часть своих сил: 3,7 миллиона человек, более 56 тысяч орудий и минометов, свыше 8 тысяч танков и штурмовых орудий, 4,1 тысячи самолетов. 
    
При этом нужно учесть, что линия советско-германского фронта сократилась почти вдвое, и потому плотность обороны вражеских войск была высокой. 
    
Советские войска к тому времени превосходили врага по всем показателям. Наша действующая армия к исходу 1944 года насчитывала 6,7 миллиона человек. У нее было 107,3 тысячи орудий и минометов, 2677 реактивных установок, 12,1 тысячи танков и самоходно-артиллерийских установок, более 14,7 тысячи боевых самолетов. 
    
Только благодаря дальновидной политике и уверенному руководству партии, преимуществу социалистической системы, самоотверженному труду и колоссальному напряжению советских людей к исходу войны могла выйти к границе Советского Союза такая могучая армия. Нелегко далась нашему народу эта победа – добиться столь разительного преимущества его вооруженных сил над врагом. 
    
В это время наша боевая мощь усилилась польскими, чехословацкими, румынскими и болгарскими войсками, которые успешно громили фашистов. Их общая численность к началу 1945 года составляла 347 тысяч человек, они имели около 4000 орудий и минометов и около 200 танков. 
    
В составе 3-го Белорусского фронта героически сражались французские летчики авиационного полка «Нормандия–Неман». 
    
На Западе американские, английские и французские войска имели 76 хорошо укомплектованных и отлично вооруженных дивизий и 15 отдельных бригад, 16 100 танков и самоходно-артиллерийских установок, более 16,7 тысячи боевых самолетов. Этим силам немецкое командование противопоставило всего лишь 74 крайне малочисленные и плохо подготовленные дивизии и три отдельные бригады, 3,5 тысячи танков и штурмовых орудий, до 2700 боевых самолетов. 
    
Следовательно, союзники уже вскоре после открытия второго фронта превосходили противника по числу войск в 2 раза, по танкам – в 4 раза, по самолетам – в 6 раз. 
    
Против 22 дивизий союзных войск в Италии немцы имели 31 слабо укомплектованную дивизию. 
    
После всестороннего анализа обстановки и возможностей всех борющихся сторон Ставка Верховного Главнокомандования решила подготовить и провести в начале 1945 года на всех стратегических направлениях мощные наступательные операции со следующими основными задачами: 
    
– разгромить восточно-прусскую группировку и овладеть Восточной Пруссией; 
    
– разгромить противника в Польше, Чехословакии, Венгрии, Австрии; 
    
– выйти на рубеж: устье реки Вислы–Бромберг (Быдгощ)–Познань–Бреслау (Вроцлав)–Моравска-Острава–Вена. 
    
Было решено главные усилия завершающей кампании сосредоточить на варшавско-берлинском направлении, там, где должен был наступать 1-й Белорусский фронт. Уничтожение курляндской группы (16-й и 18-й армий) противника возлагалось на 2-й, 1-й Прибалтийские фронты и Балтийский флот, которые должны были не допустить переброску сил, прижатых к Балтийскому морю, на другие фронты. 
    
В этот период у Ставки имелся неплохо налаженный контакт с главным командованием экспедиционных союзных войск на Западе. Нам было известно, что американское, английское и французское командование готовили наступательную операцию с целью разгрома немцев в районах Рура и Саара и выхода своих войск в центральные районы Германии. В южном и юго-восточном стратегических направлениях ими планировалось нанесение вспомогательных ударов. 
    
Здесь следует отметить одну существенную деталь. Берлин в это время находился от советского фронта и фронта союзников почти на одинаковом расстоянии. И не случайно У. Черчилль в своих мемуарах не раз упоминал о Берлине как желательном объекте для захвата союзническими войсками, хотя взятие Берлина, согласно договоренности между главами правительств, входило в функцию советских войск. 
    
Координация действий союзных и советских войск в этот период осуществлялась главным образом путем взаимной передачи данных верховным командованием сторон. 
    
Я должен сказать, что И. В. Сталин в то время доверял информации Д. Эйзенхауэра. Все данные о планах и действиях наших войск Генеральный штаб передавал через военные миссии США и Англии. Кроме того, главы правительств периодически обменивались посланиями по принципиальным вопросам действий сторон. 
    
Из переписки с президентом Ф. Рузвельтом видно, что в это время была достигнута полная ясность в осуществлении соглашений между СССР и США как в отношении поставок по ленд-лизу, так и в области стратегических вопросов. 
    
Этого нельзя было сказать об У. Черчилле. В его письмах не было откровенности, чувствовалась какая-то затаенность, настойчивое стремление к захвату центральных районов Германии. Это, естественно, заставляло Советское правительство быть более настороженным. 
    
Я не считаю нужным здесь приводить переписку между У. Черчиллем, Ф. Рузвельтом и И. Сталиным, так как она опубликована. Если ее внимательно прочитать сегодня, станет еще более очевидным, как вынашивал У. Черчилль свои замыслы послевоенного устройства государств Центральной Европы, во главе которых должны были встать правительства, зависимые от империалистического Запада. 
    
В конце октября и начале ноября 1944 года мне пришлось по заданию Верховного Главнокомандующего основательно поработать над основными вопросами завершающей кампании войны, и прежде всего над планами операций на берлинском направлении. Должен с удовлетворением отметить, что наш Генеральный штаб в этот период стоял на большой высоте в искусстве планирования крупных наступательных операций. 
    
Анализируя обстановку, Генштаб правильно считал, что наибольшее сопротивление враг окажет нашим войскам на берлинском направлении. Подтверждением этому служили крайне малые результаты наступательных действий наших войск в октябре (3, 2-го и 1-го Белорусских фронтов) и их вынужденный переход к обороне в первых числах ноября 1944 года на западном стратегическом направлении. 
    
Я целиком был согласен с Генштабом, с его главными операторами А. И. Антоновым, С. М. Штеменко, А. А. Грызловым и Н. А. Ломовым, которые на всех этапах работы оперативного управления показали себя выдающимися знатоками оперативно-стратегического планирования. 
    
По мнению Генштаба, в первую очередь должны были начать наступление наши южные фронты на венском направлении. Это неизбежно заставило бы германское командование перебросить значительные силы, стоявшие против наших западных фронтов, для укрепления юго-восточного стратегического направления, от которого зависела судьба юга и юго-востока Германии. 
    
При рассмотрении плана наступления фронтов на западном направлении возникал серьезный вопрос о Восточной Пруссии, где противник имел крупную группировку и сильно развитую оборону, опиравшуюся на долговременные инженерные сооружения, труднопроходимую местность и крепкие каменные постройки населенных пунктов и городов. 
    
Пришлось с сожалением вспомнить то непонимание, которое допустил Верховный, не приняв предложение, сделанное еще летом, об усилении фронтов, действовавших на восточно-прусском направлении. Как помнит читатель, оно строилось на том, чтобы с ходу сломать оборону противника при успешном развитии Белорусской операции. Теперь вражеская группировка в Восточной Пруссии могла серьезно угрожать нашим войскам при наступлении на берлинском направлении. Тогда же мною и А. И. Антоновым было предложено Верховному усилить 2-й Белорусский фронт не менее чем двумя армиями, чтобы в кратчайший срок разгромить восточно-прусскую группировку. 
    
Точно не помню, 1 или 2 ноября меня и А. И. Антонова вызвал Верховный для рассмотрения плана зимних операций. Докладывал проект А. И. Антонов, согласовав его предварительно со мной. И снова Верховный не счел нужным согласиться с нашим предложением. Мы предлагали взять эти армии за счет Прибалтийских фронтов, которым, по нашему мнению, следовало бы перейти к обороне, блокировав 16-ю и 18-ю армии курляндской группы противника. 
    
Генерал С. М. Штеменко в своих воспоминаниях пишет, что до 7 ноября и в праздничные дни в Генштабе работали командующие войсками фронтов Маршалы Советского Союза Ф. И. Толбухии, К. К. Рокоссовский, И. С. Конев, генерал армии И. Д. Черняховский и представители Ставки, а затем состоялось совещание в Ставке ВГК. 
    
Лично я не знаю такого совещания, хотя в это время работал в Москве, в Наркомате обороны, как заместитель Верховного Главнокомандующего. А. М. Василевский находился в войсках Прибалтийских фронтов, координируя их действия по уничтожению курляндской группировки противника. 
    
Если бы командующие фронтами были вызваны в Ставку, я должен был бы знать об этом, встретиться с ними и вместе быть у И. В. Сталина на «всестороннем обсуждении замысла»[142]. 
    
Вообще И. В. Сталин никогда не обсуждал с командующими фронтами замысла целой кампании. Он ограничивался обсуждением лишь одной конкретной операции фронта или группы фронтов. 
    
После ноябрьских праздников мы вместе с Генштабом занялись подробной разработкой плана наступления войск 1-го Белорусского фронта. 
    
К этому времени командование и штаб 1-го Белорусского фронта уже представили в Генштаб свои основные соображения о проведении операции, которые в основном отвечали обстановке. О них у нас были неоднократные разговоры с К. К. Рокоссовским и М. С. Малининым. 
    
Как уже говорилось, я не был согласен с фронтальным ударом на Варшаву через реку Вислу, о чем доложил Верховному Главнокомандующему. Верховный утвердил мое предложение. 
    
15 ноября я выехал в Люблин, где мне был передан приказ о назначении командующим 1-м Белорусским фронтом (членом Военного совета фронта был генерал К. Ф. Телегин), а К. К. Рокоссовский этим же приказом назначался командующим 2-м Белорусским фронтом. Здесь, в Люблине, я встретился с Б. Берутом и другими руководителями Польской рабочей партии и Национального комитета освобождения Польши. 
    
16 ноября я вступил в командование 1-м Белорусским фронтом, К. К. Рокоссовский в этот же день выехал на 2-й Белорусский фронт. 
    
До конца ноября штаб фронта во главе с М. С. Малининым отрабатывал план наступления и готовил необходимые заявки Ставке Верховного Главнокомандования на дополнительные войска и материальные средства. Штабом фронта, штабом тыла фронта и командующими родами войск был проделан титанический труд по расчетам сил и средств на предстоящую операцию. Очень сложная работа выпала на долю заместителя командующего по тылу генерал-лейтенанта Н. А. Антипенко и его начальника штаба генерала М. К. Шляхтенко. 
    
Во всякой операции материально-техническое обеспечение действий войск имеет важнейшее значение, особенно в крупных наступательных операциях. Исходя из этого, я счел необходимым ввести в курс предстоящих действий войск фронта заместителя командующего по тылу. Отправившись в Москву для окончательной увязки всех вопросов и для утверждения плана операции Верховным, взял его с собой. Это в значительной степени помогло тылу фронта организовать высококачественное обеспечение Висло-Одерской операции. 
    
В конце ноября план был утвержден. Твердых сроков начала наступательных операций Верховным названо не было, однако была указана ориентировочная готовность к 15–20 января. 
    
Поставленные задачи и сроки требовали большой и сложной работы в войсках, штабах, тыловых органах и командных инстанциях. Подготовка Висло-Одерской операции в значительной степени отличалась от подготовки предыдущих операций подобного масштаба, проводимых на нашей территории. Раньше мы получали хорошие разведывательные сведения от наших партизанских отрядов, действовавших в тылу врага. Здесь их у нас не было. 
    
Теперь нужно было добывать данные о противнике главным образом с помощью агентурной и авиационной разведки и разведки наземных войск. На эту важную сторону дела было обращено особое внимание командования штабов всех степеней. 
    
Наши тыловые железнодорожные и грунтовые пути теперь проходили по территории Польши, где, кроме настоящих друзей и лояльных к нам жителей, имелась и вражеская агентура. Новые условия требовали от нас особой бдительности, скрытности сосредоточений и перегруппировок войск. 
    
К тому времени армейские партийные организации по указанию ЦК провели большую разъяснительную работу относительно поведения наших войск за рубежом, куда мы шли не как завоеватели, а как освободители от вражеской оккупации. Во всех частях войск фронта надлежало еще шире развернуть воспитательную работу, чтобы с самого начала нашего пребывания в Польше не было каких-либо непродуманных актов со стороны наших солдат и офицеров. 
    
С органами местной власти и польской общественностью у нас установились нормальные взаимоотношения, и они помогали нам, чем могли. В свою очередь, наши войска делились с поляками всем, что имели. Так с первых шагов, с первых встреч закладывался фундамент братской дружбы советского и польского народов,, испытавших тяжесть оккупации врага. 
    
Чтобы сделать подготовку операции более целеустремленной, Военный совет фронта решил провести игру, отражающую предстоящую операцию. Были привлечены все командующие армиями, члены Военных советов, начальники штабов, командиры отдельных корпусов, заместитель командующего по тылу фронта, командующие и начальники родов войск и служб. Штаб фронта блестяще справился с подготовкой этой игры, и она прошла интересно и поучительно. Здесь же были доложены руководством тыла фронта и тщательно обсуждены вопросы материально-технического обеспечения. 
    
Командующие армиями, в свою очередь, также провели игры в армейском масштабе. Все это, особенно обсуждение вопросов, связанных с предстоящей операцией, помогло всему руководящему составу глубже уяснить роль каждого и добиться полного понимания относительно взаимодействия со своими соседями, авиацией, подвижными войсками, артиллерией и инженерными войсками. 
    
В связи с тем что операция нашего фронта развертывалась с двух сравнительно небольших плацдармов, на которых сосредоточивалось громаднейшее количество войск, организация армейских и войсковых тылов была особенно сложна. Это усугублялось еще и тем, что при развитии операции мы должны были некоторое время снабжать войска всем необходимым для боя и жизни только через плацдармы, имевшие крайне ограниченные фунтовые пути. 
    
Чтобы установить более тесное взаимодействие между плацдармами, в штабе 69-й армии генерала В. Я. Колпакчи 4 января была проведена игра с командирами всех соединений армии. Для участия в ней я пригласил командующих 8-й гвардейской армией В. И. Чуйкова, 5-й ударной армией Н. Э. Берзарина и командующих 1-й и 2-й гвардейскими танковыми армиями М. Е. Катукова и С. И. Богданова с их начальниками штабов. 
    
В конце декабря мне пришлось еще раз слетать в Ставку для обсуждения с Верховным ряда вопросов, связанных с окончательным утверждением общего плана завершающих операций. 
    
Замысел Ставки Верховного Главнокомандования относительно этих операций на западном стратегическом направлении окончательно сложился в конце ноября 1944 года. Заблаговременное определение стратегического плана дало возможность фронтам с особой тщательностью продумать все оперативно-стратегические, политические и материальные вопросы. 
    
Прежде чем нанести удар непосредственно по Берлину, намечалось осуществить на западном стратегическом направлении две крупные наступательные операции: одну – в Восточной Пруссии силами 2-го и 3-го Белорусских фронтов, а вторую – на варшавско-берлинском направлении. Последняя поручалась войскам 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов. 
    
1-й Белорусский фронт должен был нанести удар в общем направлении на Познань. 1-й Украинский фронт имел задачу выйти на Одер (Одра) к северо-западу от Глогау (Глогув), Бреслау (Вроцлав), Ратибор (Рацибуж). 2-й Белорусский фронт полностью был нацелен против восточно-прусской группировки противника. Основные его силы, решавшие задачу по отсечению этой группировки, до начала февраля вели бои в Восточной Пруссии. Армии левого крыла 2-го Белорусского фронта с выходом на нижнюю Вислу, севернее Бромберга (Быдгощ), должны были перейти к обороне. Ближайшая оперативная цель 1-го Белорусского фронта сводилась к тому, чтобы прорвать оборону противника одновременно на двух направлениях и, разгромив варшавско-радомскую группировку, выйти на меридиан Лодзи. В дальнейшем намечалось наступать в общем направлении на Познань до рубежа Бромберг (Быдгощ)–Познань и южнее, где войти в тактическую связь с войсками 1-го Украинского фронта. 
    
Последующее продвижение тогда не планировалось, так как Ставка не могла знать заранее, как именно сложится обстановка с выходом войск 1-го Белорусского фронта на линию Бромберг (Быдгощ)–Познань. Наступление 2-го Белорусского фронта могло задержаться, и в этом случае поставленная Верховным Главнокомандованием цель по обходу и изоляции восточно-прусской группировки могла быть не выполнена. И тогда 1-му Белорусскому фронту, возможно, пришлось бы значительную часть своих сил бросить на север для оказания помощи 2-му Белорусскому фронту. 
    
Что касается соседа слева, то мы были уверены, что он не отстанет, 1-й Украинский фронт по своим силам почти был равен 1-му Белорусскому. К тому же оба фронта наносили почти смежные удары. Исходя из этого, мы полагали, что нам не придется развертывать свои силы в южном направлении. Ставка также не предусматривала поворота группировки 1-го Белорусского фронта в юго-западном и южном направлениях. 
    
Это и невозможно было намечать в условиях, когда операция планировалась на глубину в несколько сот километров, а вражеское командование имело полную возможность маневрировать своими резервами, например, перебросить дополнительные силы с Запада, взять их от блокированной курляндской группировки, наконец, маневрируя по фронту, собрать необходимые силы на одном из участков и оказать нам активное противодействие. 
    
Однако немецко-фашистское военное руководство не сумело полностью использовать свои возможности. Это обошлось гитлеровцам очень дорого. В самый критический момент у них не оказалось нужных резервов для противодействия мощным ударам Красной Армии на берлинском стратегическом направлении. 
    
Итак, Ставка считала, что решение о том, как действовать войскам 1-го Белорусского фронта после выхода на линию Бромберг (Быдгощ)–Познань, будет принято позже, в зависимости от обстановки. 
    
Операция 1-го Белорусского фронта вначале называлась Варшавско-Познанской, а когда войска фронта вышли на Одер в районе Кюстрина, она получила наименование Висло-Одерской. 
    
Операция строилась по следующему плану. Главный удар наносился с магнушевского плацдарма силами 5-й ударной, 61-й и 8-й гвардейской армий, 1-й и 2-й гвардейских танковых армий. Кроме того, из-за правого фланга 61-й армии генерала П.А.Белова после преодоления реки Пилицы вводились основные соединения 1-й армии Войска Польского под командованием генерала Станислава Поплавского, которые нацеливались на Варшаву с юга. 
    
После преодоления реки Пилицы 61-я армия наступала в обход Варшавы в общем направлении на Сохачев, имея в виду частью сил ударить на Варшаву с запада, 5-я ударная армия генерала Н. Э. Берзарина после прорыва обороны противника наносила удар в общем направлении на Озоркув и далее на Гнезно. 8-я гвардейская армия генерала В. И. Чуйкова после прорыва наступала левее 5-й ударной армии в общем направлении на Лодзь и далее на Познань. 
    
2-я гвардейская танковая армия генерала С. И. Богданова, войдя в прорыв на участке 5-й ударной армии, стремительно выходила в район Сохачева с задачей отрезать пути отхода варшавской группировке, после чего наступала на Кутно, Гнезно. 1-я гвардейская танковая армия генерала М.Е.Катукова, вводимая в прорыв на участке 8-й гвардейской армии, развивала удар на Лодзь и далее на Познань. 
    
Действия наземных войск поддерживались 16-й воздушной армией генерала С. И. Руденко. 2-й гвардейский кавалерийский корпус генерала В. В. Крюкова выдвигался за 2-й гвардейской танковой армией и должен был наступать вдоль реки Вислы в общем направлении на Бромберг (Быдгощ). Во втором эшелоне фронта двигалась 3-я ударная армия генерала В. И. Кузнецова. 
    
Вспомогательный удар наносился с пулавского плацдарма 69-й и 33-й армиями, усиленными 11-м и 9-м танковыми корпусами, в общем направлении на Радом и далее на Лодзь. После прорыва частью сил левофланговой 33-й армии и танковыми частями надлежало нанести удар на Скаржиско-Каменна с целью окружения и разгрома кельце-радомской группы противника. С 33-й армией взаимодействовала 4-я танковая армия 1-го Украинского фронта под командованием генерала Д. Д. Лелюшенко. 
    
Во втором эшелоне двигался резерв фронта – 7-й кавалерийский корпус генерала М. П. Константинова. 
    
На сутки позже 47-я армия генерала Ф. И. Перхоровича наносила удар северо-западнее Варшавы. Здесь же наступала 2-я дивизия 1-й армии Войска Польского. 
    
Более детально планировалась ближайшая задача фронта: разгром варшавско-радомо-лодзинской группировки и захват Варшавы. Дальнейшая задача планировалась лишь в общих чертах. Имелось в виду (как это и положено при планировании фронтовых операций) уточнить ее в ходе выполнения ближайшей задачи. 
    
В своих расчетах мы исходили из того, что нам придется драться с упорным и сильным противником, которого мы уже хорошо знали. 
    
Мы много думали над тем, как лучше организовать артиллерийскую и авиационную подготовку, чтобы осуществить прорыв обороны на всю ее тактическую глубину, быстрее ввести в прорыв танковые войска, на которые делалась основная ставка. 
    
В процессе подготовки операции были проведены дезинформационные мероприятия, чтобы скрыть масштаб предстоящего наступления и направления ударов, особенно главного удара. Мы пытались создать у противника впечатление о сосредоточении основных сил фронта против Варшавы и восточнее ее. 
    
Однако у нас не было полной уверенности в том, что противник обманут и не понял наших истинных намерений. Мы опасались, что, разгадав нашу подготовку, он отведет свои основные силы с первой позиции в глубину, чтобы заставить нас расстрелять сотни тысяч снарядов по пустым местам. 
    
После всестороннего анализа обстановки и обсуждения всех «за» и «против» с командующими и начальниками родов войск было решено непосредственно перед генеральной атакой провести сильную боевую разведку, поддержав ее мощным тридцатиминутным артиллерийским огнем, и, если противник дрогнет, немедленно начать общую атаку главными силами. 
    
Для атаки переднего края от каждой дивизии выделялись один-два стрелковых батальона с танками и самоходно-артиллерийскими установками. Разведка боем, кроме артиллерии, поддерживалась ударами авиации. 
    
Атаку разведывательных батальонов противник не выдержал и, видимо, приняв ее за атаку главных сил фронта, начал отходить с переднего края в глубину. Тогда, открыв более мощный огонь всей артиллерии и бросив основную массу авиации по дальним целям обороны противника, армии фронта начали атаку всеми силами первых армейских эшелонов. В первый же день операции в 13 часов был введен в сражение 11-й танковый корпус. 
    
С этого момента прорыв развивался нормально, а мы сэкономили тысячи тонн снарядов, которые очень пригодились позднее при развитии операции. 
    
Со второго дня операции были введены в действие 1-я и 2-я гвардейские танковые армии, 9-й танковый корпус. Их удар сразу потряс всю тактическую и оперативную оборону противника. Стремительный выход 2-й гвардейской танковой армии в район Жирардув–Сохачев, захват 47-й армией южного берега Вислы севернее Варшавы заставили противника начать быстрый отвод войск из города. 
    
Уходя из Варшавы, враг подверг столицу Польши сплошному разрушению, а жителей – массовому уничтожению. 
    
Правее 1-го Белорусского фронта действовали 2-й и 3-й Белорусские фронты. Перед ними была поставлена задача разгромить восточно-прусскую группировку немецких войск и овладеть Восточной Пруссией. 
    
2-й Белорусский фронт своей главной группировкой должен был выйти в район Мариенбурга и отсечь восточно-прусскую группировку от Восточной Померании, от Данцига и Гдыни. 
    
Войска фронта наступали с ружанского плацдарма через Млаву. Вспомогательный удар наносился с сероцкого плацдарма в общем направлении на Бельск, Липно. 70-я армия, двигаясь своим левым флангом вдоль северного берега Вислы, имела задачу не допустить отхода противника за Вислу из полосы наступления 1-го Белорусского фронта. 
    
Наступление началось 13 января, 2-й Белорусский фронт (командующий Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский, член Военного совета генерал Н. Е. Субботин, начальник штаба генерал А. Н. Боголюбов) частью сил перешел в наступление одновременно с 3-м Белорусским фронтом (командующий генерал И. Д. Черняховский, член Военного совета генерал В. Е. Макаров, начальник штаба генерал А. П. Покровский). На следующий день двинулись главные силы войск К. К. Рокоссовского на млавском направлении. 
    
Противник оказал здесь упорное сопротивление. Прорыв развивался очень медленно, и лишь 19 января после ввода в сражение всех танковых и механизированных войск фронта прорыв был завершен, и 2-й Белорусский фронт овладел Млавой, Пшаснышем и Цеханувом. Успешным продвижением 47-й армии и 2-й гвардейской танковой армии южнее Вислы прочно обеспечивался левый фланг 2-го Белорусского фронта. 
    
Левее 1-го Белорусского фронта с сандомирского плацдарма 12 января начали наступление войска 1-го Украинского фронта (командующий Маршал Советского Союза И. С. Конев, член Военного совета генерал К.В.Крайнюков, начальник штаба генерал В. Д. Соколовский). Директивой Ставки 1-му Украинскому фронту были поставлены задачи на 10–11-й день операции овладеть рубежом Петрков–Ченстохова–Мехув и развивать наступление на Бреславль. 
    
Наступление войск 1-го Украинского фронта развивалось успешно. В первый же день прорыв главной полосы обороны был завершен, и войска первого эшелона фронта при поддержке части сил танковых армий продвинулись на 20 километров. Введенная в сражение 3-я гвардейская танковая армия генерала П. С. Рыбалко и 4-я танковая армия генерала Д. Д. Лелюшенко вышли на оперативный простор, громя подходившие резервы противника. 
    
В своих воспоминаниях о битве на Висле немецкий генерал К. Типпельскирх так описывает эти сражения: 
    
     
«Удар был настолько сильным, что опрокинул не только дивизии первого эшелона, но и довольно крупные подвижные резервы, подтянутые по категорическому приказу Гитлера совсем близко к фронту. Последние понесли потери уже от артиллерийской подготовки русских, а в дальнейшем в результате общего отступления их вообще не удалось использовать согласно плану»[143].
    
    
К сказанному К. Типпельскирхом можно только добавить, что резервы эти нельзя было никак использовать, поскольку они были полностью разгромлены войсками 1-го Украинского и 1-го Белорусского фронтов. 
    
17 января 3-я гвардейская танковая армия П. С. Рыбалко и 5-я гвардейская армия А. С. Жадова захватили город Ченстохова, а 59-я и 60-я армии завязали бои на северных подступах к Кракову. 
    
За 6 дней наступления 1-й Украинский фронт продвинулся до 150 километров и вышел на рубеж Радом–Ченстохова–севернее Кракова–Тарнув. Перед фронтом создалась благоприятная обстановка для дальнейшего наступления к Одеру. 
    
1-й Белорусский фронт, перешедший в наступление 14 января, также успешно развивал операцию. 
    
Тот же К. Типпельскирх писал: 
    
     
«К вечеру 16 января (то есть на третий день наступления. – Г. Ж.) на участке от реки Ниды до реки Пилицы уже не было сплошного, органически связанного немецкого фронта. Грозная опасность нависла над частями 9-й армии, все еще оборонявшимися на Висле у Варшавы и южнее. Резервов больше не было». 
    
    
17 января 1-й Белорусский фронт оказался на одной линии с 1-м Украинским фронтом. В тот день в Варшаву вступили войска 1-й армии Войска Польского. Вслед за ними вошли фланговые части 47-й и 61-й армий советских войск. 
    
В ознаменование этого события Советским правительством была учреждена медаль «За освобождение Варшавы», а несколько позже такая медаль была учреждена и польским правительством. 
    
Как и после разгрома немецких войск под Москвой, Гитлер произвел очередные экзекуции над своим генералитетом за поражение в районе Варшавы. Командующий группой армий «А» генерал-полковник И. Гарпе был заменен генерал-полковником Ф. Шернером, а командующий 9-й армией генерал С. Лютвиц – генералом пехоты Т. Буссе. 
    
Осмотрев истерзанный город, Военный совет 1-го Белорусского фронта доложил Верховному: 
    
     
«Фашистские варвары уничтожили столицу Польши – Варшаву. С ожесточенностью изощренных садистов гитлеровцы разрушали квартал за кварталом. Крупнейшие промышленные предприятия стерты с лица земли. Жилые дома взорваны или сожжены. Городское хозяйство разрушено. Десятки тысяч жителей уничтожены, остальные были изгнаны. Город мертв»[144].
    
    
Слушая рассказы о зверствах, которые творили немецкие фашисты во время оккупации и особенно перед отступлением, трудно было даже понять психологию и моральный облик вражеских войск. 
    
Особенно тяжело переживали разрушение Варшавы польские солдаты и офицеры. Я видел, как плакали закаленные в боях воины и давали клятву покарать потерявшего человеческий облик врага. Что касается советских воинов, то все мы были ожесточены до крайности и полны решимости крепко наказать фашистов за все злодеяния. 
    
Войска смело и быстро ломали всякое сопротивление противника и стремительно продвигались вперед. 
    
В связи с успешным развитием операции Ставка 17 января уточнила задачи фронтам на одерском направлении: 
    
1-му Белорусскому фронту ставилась задача не позднее 2–4 февраля овладеть рубежом Быдгощ–Познань; 
    
1-му Украинскому фронту главными силами продолжать наступление на Бреслау (Вроцлав), не позднее 30 января выйти на Одер южнее Лешно и захватить плацдармы на западном берегу этой реки. Левофланговыми армиями 20–22 освободить Краков. 
    
Главное командование немецких войск перебросило в район Лодзи из Восточной Пруссии танковую дивизию «Великая Германия» и еще пять дивизий с Запада, чтобы остановить наступление 1-го Белорусского фронта, но эти войска были разбиты, не успев даже как следует развернуться. Удар был настолько стремительным и ошеломляющим, что немцы потеряли всякую надежду на возможность остановить советские войска где-либо на территории Польши. 
    
19 января был взят город Лодзь, а войска правого крыла фронта 23 января захватили город Быдгощ. Утром 22 января войска 1-й гвардейской танковой армии завязали бои за Познань. Вскоре к Познани подошли войска 69-й армии, а затем и 8-й гвардейской армии. Левое крыло фронта вышло в район Яроцын, где установило тактическое взаимодействие с правым крылом 1-го Украинского фронта. 
    
Днем 25 января мне позвонил Верховный. Выслушав мой доклад, он спросил, что мы намерены делать дальше. 
    
– Противник деморализован и не способен сейчас оказать серьезное сопротивление, – ответил я. – Мы решили продолжать наступление с целью выхода войск фронта на Одер. Основное направление наступления – на Кюстрин (Костшин), где попытаемся захватить плацдарм. Правое крыло фронта развертывается в северном и северо-западном направлениях против восточно-померанской группировки, которая не представляет пока серьезной непосредственной опасности. 
    
– С выходом на Одер вы оторветесь от фланга 2-го Белорусского фронта больше чем на 150 километров, – сказал И. В. Сталин. – Этого сейчас делать нельзя. Надо подождать, пока 2-й Белорусский фронт закончит операцию в Восточной Пруссии и перегруппирует свои силы за Вислу. 
    
– Сколько времени это займет? 
    
– Примерно дней десять. Учтите, – добавил И. В. Сталин, – 1-й Украинский фронт сейчас не сможет продвигаться дальше и обеспечивать вас слева, так как будет занят некоторое время ликвидацией противника в районе Оппельн–Катовице. 
    
– Я прошу не останавливать наступления войск фронта, так как потом нам будет труднее преодолеть мезерицкий укрепленный рубеж. Для обеспечения нашего правого фланга достаточно усилить фронт еще одной армией. 
    
Верховный обещал подумать, но ответа в тот день мы не получили. 
    
26 января разведка 1-й гвардейской танковой армии достигла мезерицкого укрепленного рубежа и захватила большую группу пленных. Из их показаний было установлено, что этот укрепленный район на многих участках еще не занят немецкими войсками, их части еще только выдвигаются туда. Командование фронта приняло решение ускорить движение к Одеру главных сил фронта и попытаться с ходу захватить плацдарм на его западном берегу. 
    
Чтобы оградить главные силы фронта, выдвигавшиеся к Одеру, от возможных ударов противника со стороны Восточной Померании, было решено развернуть фронтом на север 3-ю ударную армию, 1-ю армию Войска Польского, 47-ю, 61-ю армии и 2-й гвардейский кавалерийский корпус. 
    
Для уничтожения гарнизона в Познани оставлялась часть сил 8-й гвардейской, 69-й армий и 1-й гвардейской танковой армии. Взятие Познани поручалось лично командующему 8-й гвардейской армией генералу В. И. Чуйкову. В то время считалось, что там окружено не больше 20 тысяч войск, но в действительности их оказалось более 60 тысяч, и борьба с ними в укрепленном городе затянулась до 23 февраля. 
    
По нашим расчетам, до выхода войск фронта на Одер враг не мог организовать контрудар из Померании, а в случае серьезной опасности мы могли еще успеть перегруппировать часть войск с Одера для разгрома померанской группировки. Так оно потом и получилось. 
    
После дополнительных переговоров Верховный согласился с предложением командования фронта. Он обязал нас хорошо подумать о своем правом фланге, но в выделении дополнительных сил отказал. Беспокойство Ставки о прикрытии нашего правого фланга было вполне обоснованным. Как показал последующий ход событий, угроза ударов со стороны Восточной Померании непрерывно возрастала. 
    
Наступление развивалось стремительно. Главные силы фронта, разгромив разрозненные части противника и сломив его сопротивление на мезерицком укрепленном рубеже, к 1–4 февраля вышли на Одер и захватили на его западном берегу в районе Кюстрина (Костшин) очень важный плацдарм. 
    
Не могу не сказать здесь хотя бы несколько слов о героических действиях 5-й ударной армии, во главе которой стояли генерал-лейтенант Н. Э. Берзарин и член Военного совета генерал-лейтенант Ф. Е. Боков. 
    
Я наблюдал боевые действия 5-й ударной армии и должен подчеркнуть, что огромная заслуга в захвате плацдарма принадлежит передовому отряду этой армии. Возглавляли этот отряд заместитель командира 89-й гвардейской стрелковой дивизии полковник X. Ф. Есипенко и представитель Военного совета 5-й армии заместитель начальника политотдела армии подполковник Д. Д. Шапошников. 
    
В состав отряда входили 1006-й стрелковый полк 266-й стрелковой дивизии, командир полка полковник И. И. Терехин, заместитель по политчасти майор З. Каиков, 220-я отдельная танковая бригада во главе с полковником А. Н. Пашковым, 89-й отдельный тяжелый танковый полк, истребительный противотанковый полк, командир полка подполковник В. Д. Дмитриев, и 489-й минометный полк, командир подполковник Б. Котов. 
    
К утру 31 января передовой отряд форсировал Одер и захватил плацдарм в районе Кинитц–Гросс–Нойендорф–Рефельд. 
    
Появление советских войск в 70 километрах от Берлина было ошеломляющей неожиданностью для немцев. 
    
В момент, когда отряд ворвался в город Кинитц, на его улицах спокойно разгуливали немецкие солдаты, в ресторане было полно офицеров. Поезда по линии Кинитц–Берлин курсировали по графику, нормально действовала связь. 
    
На захваченном плацдарме полковник И. И. Терехин, комбаты Н. И. Кравцов, П. Е. Платонов и И. Я. Чередник, командиры дивизионов Н. А. Жарков и И. С. Ильяшенко организовали прочную оборону. Бойцы и командиры понимали, что немцы приложат максимум усилий, чтобы отбросить отряд обратно за Одер. 
    
Утром 2 февраля противник нанес мощный артиллерийско-минометный удар по боевым порядкам отряда. Вскоре после этого появилась вражеская авиация. Район плацдарма содрогался от взрывов бомб, снарядов и мин. Огненный смерч бушевал около часа. А затем гитлеровцы при поддержке танков с трех сторон атаковали передовой отряд. 
    
Противник, несмотря на большие потери, упорно лез вперед. Его танкам даже удалось прорваться в район огневых позиций нашей артиллерии и подавить часть батарей. Создалась критическая обстановка. Танки врага угрожали выйти в тыл отряда, и тогда едва ли можно было удержаться на захваченном рубеже. Дело дошло до того, что в батарее капитана Н. И. Кравцова осталось только одно противотанковое орудие. Его расчет под командованием старшего сержанта Н. А. Бельского вступил в единоборство с 8 танками противника. 
    
Весь боезапас орудия составляли тринадцать снарядов. 
    
Николай Бельский еще раз пересчитал их: 
    
– Да, всего тринадцать, а танков восемь. Будем бить в упор, наверняка, – сказал он товарищам, – умрем, но не пропустим врага. 
    
Старший сержант Н. А. Бельский и его боевые друзья Каргин и Кчерюсов были опытными бойцами. От их стойкости и мастерства зависел исход боя. 
    
Они заранее закатили пушку в сарай и, проломав отверстие в стене, установили ее на прямую наводку. Здесь была защита от огня и в то же время можно было бить в борт танков. 
    
Уже слышен лязг гусениц. Старший сержант Н. А. Бельский сам встал за прицел. До головного танка оставалось не более 150 метров. Отчетливо виден фашистский крест. Стараясь быть спокойным, сержант Н. А. Бельский прицелился, подпуская танк поближе. Выстрел. Снаряд угодил в бак с горючим. Над танком вспыхнуло рыжее пламя. Следующий снаряд тоже метко попал в цель – второй танк беспомощно завертелся с перебитой гусеницей. Через минуту пламя окутало третий танк. Это была мастерская стрельба. Дружно и слаженно действовал расчет. Бельский вел огонь, Каргин подавал снаряды, Кчерюсов заряжал орудие. 
    
Пять фашистских танков уже дымились перед нашими окопами. Три остальных повернули назад. 
    
За мужество и доблесть, проявленные в этом бою, старший сержант Николай Бельский был удостоен ордена Красного Знамени. Награды получили и другие бойцы расчета. 
    
Вслед за передовым отрядом начал захват и расширение плацдарма 26-й гвардейский стрелковый корпус (командир корпуса генерал-лейтенант П. А. Фирсов, начальник политотдела полковник Д. Н. Андреев). 
    
94-я гвардейская дивизия этого корпуса под командованием подполковника Б. И. Баранова и начальника политотдела полковника С. В. Кузовкова форсировала Одер. 286-й и 283-й гвардейские полки (командиры подполковник А. Н. Кравченко и подполковник А. А. Игнатьев) завязали бой на плацдарме, опрокидывая сопротивлявшегося противника. Здесь самоотверженно сражался 199-й гвардейский артиллерийский полк этой дивизии (командир полка подполковник И. Ф. Жеребцов, заместитель по политчасти майор В. И. Орябинский). 
    
Особенно хорошо действовала батарея гвардии старшего лейтенанта П. А. Миронова. Во время атаки командир батареи был ранен, и на его место встал гвардии старший лейтенант И. Т. Авеличев. Батарея в тот день вместе с пехотой мужественно отбила 6 атак противника. 
    
Командир орудия этой батареи старший сержант Сорокин, выкатив орудие впереди боевых порядков, точными попаданиями снес два дома с пулеметными точками и подавил вступившее с ним в единоборство фашистское орудие. Бесстрашием отличались парторги батарей старший сержант Г. И. Швецов и сержант Иван Волков. Массовый героизм при отражении танковых атак противника проявили воины 2-го батальона 1050-го стрелкового полка (командир батальона Ф. К. Шаповалов, заместитель по политчасти И. Ф. Осипов). Личный состав этого батальона в труднейших условиях отразил многочисленные атаки танков и пехоты. 
    
Здесь особенно отличились солдаты и офицеры 3-го батальона под командованием капитана А. Ф. Богомолова, который, будучи тяжело раненным, не ушел с поля битвы, а продолжал руководить батальоном. А. Ф. Богомолову за героизм и мужество было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. 
    
За эти бои были награждены орденами и медалями все солдаты, сержанты и офицеры 1-го батальона 1008-го стрелкового полка. Командир батальона М. 
    
А. Алексеев и парторг батальона старший лейтенант Кулинур Усенбеков были удостоены высокого звания Героя Советского Союза, 1008-й и 1010-й стрелковые полки 266-й стрелковой дивизии за массовый героизм были награждены орденом Суворова III степени. 
    
Исключительно упорные бои в течение ряда дней шли на участке 1054-го полка (301-я стрелковая дивизия), которым командовал подполковник Н. Н. Радаев. Используя выгодное расположение позиций на высотах и заранее оборудованные узлы сопротивления, враг оказывал наступающим подразделениям 1054-го полка упорное сопротивление. Все подходы к обороне противника, которую предстояло прорвать полку Н. Н. Радаева, простреливались противником многослойным огнем из всех видов оружия. К тому же советским воинам приходилось наступать по затопленной талой водой открытой равнинной местности. 
    
Как только забрезжил рассвет, вдоль боевого участка загрохотали пушки. Это советские артиллеристы открыли огонь по окопам и заранее засеченным опорным пунктам, узлам сопротивления и другим огневым точкам гитлеровцев. 
    
И почти сразу же, следуя за разрывами снарядов, в атаку бросились стрелковые подразделения полка. В первых рядах, как обычно, были коммунисты и комсомольцы. Хорошо проявил себя в этом бою вожак армейской молодежи – комсомольский организатор 3-го стрелкового батальона лейтенант И. Ф. Сеничкин возглавивший атаку батальона. 
    
В ходе атаки нашим воинам удалось выбить врага из траншеи и уничтожить два его узла сопротивления. Но вскоре, опомнившись и сосредоточив свои силы, гитлеровцы перешли в контратаку. На одном из участков им удалось даже прорваться и потеснить нашу роту. 
    
Однако немцам не удалось далеко продвинуться. Мощным ударом бойцы 3-го батальона опрокинули их, а затем успешно продолжали наступление. За проявленные в этом бою отвагу и мужество И. Ф. Сеничкин был награжден орденом Отечественной войны II степени. 
    
Сколько таких боевых эпизодов, в которых выражен весь цельный, героический облик советского солдата, знает история Великой Отечественной войны! 
    
В итоге многодневных ожесточенных сражений плацдарм был расширен до 44 километров. С него и началось 16 апреля наступление ударной группировки 1-го Белорусского фронта на Берлин. 
    
К этому бремени на правом крыле фронта сопротивление врага значительно возросло. Авиационная и войсковая разведка установила подход и сосредоточение в Восточной Померании значительных вражеских сил. 
    
Для ликвидации нависавшей с севера опасности нужны были быстрые и решительные действия. Уже 2 февраля 1-я гвардейская танковая армия получила приказ Военного совета фронта передать свои участки на Одере соседним войскам и форсированным маршем перегруппироваться на север в район Арнсвальде. Туда же перебрасывались 9-й танковый и 7-й гвардейский кавалерийский корпуса, большое количество артиллерийских, инженерных частей и материальных средств. Угроза контрнаступления немецких войск из Восточной Померании день ото дня возрастала. 
    
31 января Военный совет фронта послал Верховному Главнокомандующему донесение следующего содержания: 
    
     
«1. В связи с резким отставанием левого крыла 2-го Белорусского фронта от правого крыла 1-го Белорусского фронта ширина фронта к исходу 31 января достигла 500 км. 
     
Если левый фланг К. К. Рокоссовского будет продолжать стоять на месте, противник безусловно предпримет активные действия против растянувшегося правого фланга 1-го Белорусского фронта. 
     
Прошу приказать К. К. Рокоссовскому немедленно наступать 70-й армией в западном направлении, хотя бы на уступе за правым флангом 1-го Белорусского фронта. 
     
2. И. С. Конева прошу обязать быстрее выйти на р. Одер. 
     
     
Жуков. 
     
Телегин»[145].
    
    
На это донесение мы не получили от Верховного быстрого ответа и конкретной помощи фронту. Лишь 8 февраля Ставка поставила задачу 2-му Белорусскому фронту перейти 10 февраля в наступление с рубежа Грауденц–Ратцебур, разгромить противника в Восточной Померании, овладеть Данцигом и выйти на побережье Балтийского моря. 
    
10 февраля 2-й Белорусский фронт начал наступление, но, не имея в своем распоряжении достаточно сил, не мог полностью выполнить поставленную задачу. 24 февраля с подходом из резерва Ставки свежей 19-й армии 2-й Белорусский фронт усилил наступательные действия. 
    
1 марта в наступление перешли войска 1-го Белорусского фронта, главной ударной силой которого были 1-я и 2-я гвардейские танковые армии. В связи с мощным ударом этой группы войск наступление 2-го Белорусского фронта резко возросло. 
    
4–5 марта войска 1-го Белорусского фронта вышли на побережье Балтийского моря, а войска 2-го Белорусского фронта, выйдя на побережье Балтийского моря и захватив 4 марта Кёзлин (Кошалин), повернули на восток, на Гдыню, Данциг (Гданьск), 1-я гвардейская танковая армия 1-го Белорусского фронта, вышедшая в район Кольберга (Колобжег), распоряжением Ставки была временно передана в состав 2-го Белорусского фронта для разгрома противника в районе Гдыни. Войска правого крыла 1-го Белорусского фронта, добивая остатки вражеских частей, выходили на побережье Балтийского моря и на Одер в его нижнем течении. 
    
Здесь уместно, на мой взгляд, более подробно остановиться на одном вопросе, который ставят авторы некоторых мемуаров, в частности Маршал Советского Союза В. И. Чуйков: почему командование 1-го Белорусского фронта после выхода в первых числах февраля на Одер не добилось от Ставки решения без остановки продолжать наступление на Берлин. 
    
В своих воспоминаниях В. И. Чуйков утверждает, что «Берлином можно было овладеть уже в феврале. А это, естественно, приблизило бы и окончание войны»[146]. 
    
Многие военные специалисты выступили в печати против такой точки зрения В. И. Чуйкова[147], но В. И. Чуйков считает, что «возражения идут не от активных участников Висло-Одерской операции, а либо от тех, кто был причастен к разработке приказов И. В. Сталина и фронта о прекращении наступления на Берлин и о проведении Восточно-Померанской операции, либо от авторов некоторых исторических трудов»[148]. 
    
Должен сказать, что в наступательной операции на Берлин не все обстояло так просто, как мыслит В. И. Чуйков. 
    
26 января, когда стало ясно, что противник не сможет сдержать наше наступление на укреплениях на подступах к Одеру, мы внесли в Ставку предварительное предложение, суть которого состояла в следующем. 
    
К 30 января войска фронта должны выйти на рубеж Берлинхен (Барлинек)–Ландсберг (Гожув-Великопольски)–Грец (Грудзиск), подтянуть тылы, пополнить запасы и с утра 1–2 февраля продолжить наступление, с тем чтобы с ходу форсировать Одер. 
    
В дальнейшем предполагалось развивать стремительное наступление на берлинском направлении, сосредоточивая главные усилия в обход Берлина с северо-востока, севера и северо-запада. 
    
27 января Ставка Верховного Главнокомандования утвердила это предложение. 
    
28 января аналогичное предложение в Ставку направил и командующий 1-м Украинским фронтом Маршал Советского Союза И. С. Конев. Оно сводилось к тому, чтобы разгромить бреславльскую группировку противника и к 25–28 февраля выйти на Эльбу, а правым крылом фронта во взаимодействии с 1-м Белорусским фронтом овладеть Берлином. 
    
Это предложение Ставка также утвердила 29 января. 
    
Действительно, как это утверждает В. И. Чуйков, в то время противник на подступах к Берлину располагал ограниченными силами, и оборона его была довольно слабой. Это было нам ясно. В связи с этим командование фронта дало войскам фронта нижеследующую ориентировку: 
    
     
«Военным советам всех армий, командующим родами войск и начальнику тыла фронта. Сообщаю ориентировочные расчеты на ближайший период и краткую оценку обстановки: 
     
1. Противник перед 1-м Белорусским фронтом каких-либо крупных контрударных группировок пока не имеет. 
     
Противник не имеет и сплошного фронта обороны. Он сейчас прикрывает отдельные направления и на ряде участков пытается решить задачу обороны активными действиями. 
     
Мы имеем предварительные данные о том, что противник снял с Западного фронта четыре танковые дивизии и до 5–6 пехотных дивизий и эти части перебрасывает на Восточный фронт. Одновременно противник продолжает переброску частей из Прибалтики и Восточной Пруссии. 
     
Видимо, противник в ближайшие 6–7 дней подвозимые войска из Прибалтики и Восточной Пруссии будет сосредоточивать на линии Шведт–Штаргард–Нойштеттин, с тем чтобы прикрыть Померанию, не допустить нас к Штеттину и не допустить нашего выхода к бухте Померанской. 
     
Группу войск, перебрасываемую с Запада, противник, видимо, сосредоточивает в районе Берлина с задачей обороны подступов к Берлину. 
     
2. Задачи войск фронта – в ближайшие 6 дней активными действиями закрепить достигнутый успех, подтянуть все отставшее, пополнить запасы до 2 заправок горючего, до 2 боекомплектов боеприпасов и стремительным броском 15–16 февраля взять Берлин. 
     
При закреплении достигнутого успеха, то есть с 4 по 8 февраля, необходимо: 
     
а) 5, 8, 69, 33-й армиям захватить плацдармы на западном берегу р. Одер. При этом желательно 8-й гвардейской и 69-й армиям иметь один общий плацдарм между Кюстрином и Франкфуртом. Если удастся, хорошо бы соединить плацдармы 5-й и 8-й армий; 
     
б) 1-й армии Войска Польского, 47, 61, 2-й танковой армиям и 2-му кавкорпусу необходимо отбросить противника за линию Ратцебур–Фалькенбург–Штаргард–Альтдам–река Одер. После чего, оставив заслон до подхода армий 2-го Белорусского фронта, перегруппироваться на р. Одер для прорыва; 
     
в) 7–8 февраля необходимо закончить ликвидацию познань-шнайдемюльской группы противника; 
     
г) средства усиления для прорыва в основном останутся те же, что имеют сейчас армии; 
     
д) танковым войскам и самоходной артиллерии к 10 февраля закончить текущий и средний ремонт и поставить материальную часть в строй; 
     
е) авиации закончить развертывание, имея не менее 6 заправок на аэродромах; 
     
ж) тылу фронта, армейскому и войсковому тылу к 9–10 февраля иметь полную готовность к решающему этапу операции. 
     
     
Жуков. 
     
Телегин. Малинин»[149].
    
    
Однако, как уже говорилось выше, в первых числах февраля стала назревать серьезная опасность контрудара со стороны Восточной Померании во фланг и тыл выдвигавшейся к Одеру главной группировки фронта. Вот что показал на допросе по этому поводу немецкий фельдмаршал Кейтель: 
    
– В феврале–марте 1945 года предполагалось провести контрнаступление против войск, наступавших на Берлин, использовав для этого померанский плацдарм. Планировалось, что, прикрывшись в районе Грудзёндз, войска группы армий «Висла» прорвут русский фронт и выйдут через долины рек Варта и Нетце с тыла на Кюстрин. 
    
Этот замысел подтверждает также и генерал-полковник Гудериан. В своей книге «Воспоминания солдата» он писал: 
    
     
«Немецкое командование намеревалось нанести мощный контрудар силами группы армий «Висла» с молниеносной быстротой, пока русские не подтянули к фронту крупные силы или пока они не разгадали наших намерений».
    
    
Приведенные свидетельства военных руководителей фашистской Германии не оставляют сомнений в том, что опасность со стороны Восточной Померании была реальной. Однако командование 1-го Белорусского фронта своевременно приняло необходимые меры для активного противодействия врагу. 
    
В начале февраля в междуречье Одера и Вислы действовали 2-я и 11-я немецкие армии, имевшие 22 дивизии, в том числе 4 танковые и 2 моторизованные дивизии, 5 бригад и 8 боевых групп. По сведениям нашей разведки, приток сил туда продолжался. 
    
Кроме того, в районе Штеттина (Щецин) располагалась 3-я танковая армия, которую немецко-фашистское командование могло использовать как на берлинском направлении, так и для усиления восточно-померанской группировки (что фактически и произошло). 
    
Могло ли советское командование пойти на риск продолжать наступление главными силами фронта на Берлин в условиях, когда с севера нависла крайне серьезная опасность? 
    
В. И. Чуйков пишет: 
    
     
«…что касается риска, то на войне нередко приходится идти на него. Но в данном случае риск был вполне обоснован. В Висло-Одерскую операцию наши войска прошли уже свыше 500 км, и от Одера до Берлина оставалось всего 60–80 км»[150].
    
    
Конечно, можно было бы пренебречь этой опасностью, пустить обе танковые армии и 3–4 общевойсковые армии напрямик на Берлин и подойти к нему. Но противник ударом с севера легко прорвал бы наше прикрытие, вышел к переправам на Одере и поставил бы войска фронта в районе Берлина в крайне тяжелое положение. 
    
Опыт войны показывает, что рисковать следует, но нельзя зарываться. В этом отношении очень показателен урок с наступлением Красной Армии на Варшаву в 1920 году, когда необеспеченное и неосмотрительное продвижение войск Красной Армии вперед привело вместо успеха к тяжелому поражению нашего Западного фронта. 
    
     
«Если мы объективно оценим силу группировки войск гитлеровцев в Померании, – пишет В. И. Чуйков, – то убедимся, что с их стороны любая угроза нашей ударной группировке на берлинском направлении вполне могла быть локализована войсками 2-го Белорусского фронта»[151].
    
    
Действительность опрокидывает это утверждение. 
    
Вначале задачу по разгрому противника в Восточной Померании намечалось решить именно силами 2-го Белорусского фронта, но их оказалось далеко не достаточно. Начавшееся 10 февраля наступление 2-го Белорусского фронта протекало очень медленно. За 10 дней его войска смогли продвинуться лишь на 50–70 километров. 
    
В это же время враг предпринял в районе южнее Штаргарда контрудар, и ему даже удалось потеснить наши войска и продвинуться в южном направлении, до 12 километров. 
    
Оценивая сложившееся положение, Ставка Верховного Главнокомандования решила в целях ликвидации гитлеровцев в Восточной Померании, силы которых к этому времени возросли до сорока дивизий, привлечь четыре общевойсковые и две танковые армии 1-го Белорусского фронта. 
    
Как известно, боевые действия двух фронтов по разгрому восточно-померанской группировки завершились лишь к концу марта. Вот какой это был крепкий орешек. 
    
В. И. Чуйков считает, что для наступления на Берлин в феврале 1945 года 1-й Белорусский и 1-й Украинский фронты могли выделить 8-10 армий, в том числе 3–4 танковые армии[152]. 
    
С этим также нельзя согласиться. В начале февраля из восьми общевойсковых и двух танковых армий 1-го Белорусского фронта на берлинском направлении оставались лишь четыре неполные армии (5-я ударная, половина 8-й гвардейской, 69-я и 33-я)[153]. Остальные силы фронта нам пришлось повернуть в сторону Восточной Померании для разгрома померанской группировки. 
    
Что касается 1-го Украинского фронта, то он в период с 8 по 24 февраля проводил наступательную операцию северо-западнее Бреслау (Вроцлав). В ней участвовали главные силы фронта (четыре общевойсковые, две танковые армии и 2-я воздушная армия). Противник, подтянув значительные силы, оказывал там упорное сопротивление. 
    
За 17 дней наступления соединения 1-го Украинского фронта продвинулись на 100 километров, выйдя на реку Нейсе. Попытки форсировать ее и развить наступление на запад успехом не увенчались, и войска фронта перешли к обороне по восточному берегу реки. 
    
Нужно также учитывать, что в ходе Висло-Одерской операции наши части понесли серьезные потери. К 1 февраля численность стрелковых дивизий составляла в среднем около 5500. человек, а в 8-й гвардейской – от 3800 до 4800 человек. В двух танковых армиях имелось 740 танков (в танковых бригадах в среднем около 40, а во многих из них по 15–20 танков). Такое же положение было и на 1-м Украинском фронте. 
    
Кроме того, крепость и город Познань, находившиеся далеко в тылу фронта, все еще были в руках противника и до 23 февраля не были взяты войсками, которыми лично руководил В. И. Чуйков. 
    
Преувеличивать возможности своих войск, как и недооценивать силу и способность врага, одинаково опасно. Этому учит опыт войны, который нельзя игнорировать. 
    
Не следует, наконец, забывать и о материальном обеспечении войск, которые за 20 дней наступления продвинулись более чем на 500 километров. Естественно, что при столь высоком темпе продвижения тылы отстали, и войска ощущали потребность в материальных средствах, особенно в горючем. Авиация также не могла перебазироваться, так как в это время все полевые аэродромы раскисли от дождей. 
    
В. И. Чуйков, не проанализировав всей сложности тыловой обстановки в тех условиях, пишет: 
    
     
«…если бы Ставка и штабы фронтов как следует организовали снабжение и сумели вовремя доставить к Одеру нужное количество боеприпасов, горючего и продовольствия, если бы авиация успела перебазироваться на приодерские аэродромы, а понтонно-мостостроительные части обеспечили переправу войск через Одер, то наши четыре армии – 5-я ударная, 8-я гвардейская, 1-я и 2-я танковые – могли бы в начале февраля развить дальнейшее наступление на Берлин, пройти еще восемьдесят–сто километров и закончить эту гигантскую операцию взятием германской столицы с ходу»[154].
    
    
Рассуждения о таком важном предмете со столь многими ссылками на «если бы» нельзя считать серьезными даже для мемуариста. Но уже само признание В.И.Чуйковым, что снабжение разладилось, авиация и понтонно-мостостроительные части отстали, говорит о том, что в подобных условиях предпринимать решительное наступление на Берлин было бы чистейшей авантюрой. 
    
Таким образом, в феврале 1945 года ни 1-й Украинский, ни 1-й Белорусский фронты проводить Берлинскую операцию не могли. 
    
В. И. Чуйков пишет: 
    
     
«4 февраля командующий 1-м Белорусским фронтом собрал на совещание в штаб 69-й армии, куда он прибыл сам, командармов Берзарина, Колпакчи, Катукова, Богданова и меня. Мы, уже сидя за столами, обсуждали план наступления на Берлин, когда раздался телефонный звонок по аппарату ВЧ. Я сидел почти рядом и хорошо слышал разговор по телефону. Звонил Сталин. Он спросил Жукова, где тот находится и что делает. Маршал ответил, что собрал командармов в штабе армии Колпакчи и занимается вместе с ними планированием наступления на Берлин. 
     
Выслушав доклад, Сталин вдруг совершенно неожиданно, как я понял, для командующего фронтом потребовал прекратить это планирование и заняться разработкой операции по разгрому гитлеровских войск группы армий «Висла», находившихся в Померании»[155].
    
    
Но такого совещания 4 февраля в штабе 69-й армии не было. Поэтому и разговора по ВЧ с И. В. Сталиным, о котором пишет В. И. Чуйков, также не было. 
    
4–5 февраля я был в штабе 61-й армии, которая развертывалась на правом крыле фронта в Померании для действий против померанской группировки противника. Не мог быть на этом мифическом совещании и командующий 1-й гвардейской танковой армией М. Е. Катуков, так как согласно директиве фронта от 2 февраля 1945 года за № 00244 он производил с утра 3 февраля перегруппировку войск армии с Одера в район Фридеберг–Берлинхен–Ландсберг[156]. 
    
Командующий 2-й гвардейской танковой армией генерал С. И. Богданов также не мог быть на совещании по причине болезни (в это время исполнял обязанности командарма генерал А. И. Радзиевский). Да и сам В. И. Чуйков 3 февраля находился в городе Познани, откуда он доносил мне о ходе борьбы за крепость и город[157]. 
    
Видимо, память подвела В. И. Чуйкова. 
    
Следует заметить, что на Одер в тот период 8-я гвардейская армия В. И. Чуйкова вышла лишь в 50-процентном составе своих соединений. Остальные силы до 23 февраля сражались за Познань. 
    
После перегруппировки войск фронта в Померанию на Одере на берлинском направлении оставалось три с половиной армии, а обстановка здесь с первых же дней февраля начала осложняться: 2 и 3 февраля немецкая авиация непрерывно бомбила боевые порядки 5-й ударной армии Н. Э. Берзарина на захваченном плацдарме у реки Одер. За эти дни авиация противника сделала более 5 тысяч самолетовылетов – войска 5-й ударной армии понесли серьезные потери. 
    
Противник во что бы то ни стало стремился ликвидировать плацдарм в районе Кюстрина. Здесь начали появляться его новые части, переброшенные с других фронтов. Командующий 5-й ударной армией Н. Э. Берзарин просил усилить действия нашей авиации. Но из-за непогоды наносить активные удары она не могла. 
    
Вот одна из моих телеграмм Военному совету 5-й ударной армии, из которой легко составить впечатление о сложившейся обстановке: 
    
     
«Военному совету 5-й ударной армии, командирам корпусов и командирам дивизий 5-й ударной армии. 
     
     
На 5-ю ударную армию возложена особо ответственная задача удержать захваченный плацдарм на западном берегу р. Одер и расширить его хотя бы до 20 км по фронту и 10–12 км в глубину. 
     
Я всех вас прошу понять историческую ответственность за выполнение порученной вам задачи и, рассказав своим людям об этом, потребовать от войск исключительной стойкости и доблести. 
     
К сожалению, мы вам не можем пока помочь авиацией, так как все аэродромы раскисли и взлететь самолеты в воздух не могут. Противник летает с берлинских аэродромов, имеющих бетонные полосы. Рекомендую: 
     
1) зарываться глубоко в землю; 
     
2) организовать массовый зенитный огонь; 
     
3) перейти к ночным действиям, каждый раз атакуя с ограниченной целью; i 
     
4) днем отбивать атаки врага. 
     
Пройдет 2–3 дня – противник выдохнется. 
     
Желаю вам и руководимым вами войскам исторически важного успеха, который вы не только можете, но обязаны обеспечить. 
     
     
Г. Жуков»[158].
    
    
В. И. Чуйков утверждает, что вопрос о возможности взятия Берлина еще в феврале 1945 года поднимался им впервые на военно-научной конференции в Берлине в 1945 году, но тогда он не получил широкого освещения[159], поскольку был, по существу, связан с критикой действий И. В. Сталина. 
    
Действительно, этот вопрос ставился на конференции, но не В. И. Чуйковым, а представителем Генерального штаба генерал-майором С. М. Енюковым. В. И. Чуйков, как мне помнится и как это видно из стенограммы его выступления[160] по данному вопросу ни словом не обмолвился. 
    
Но вернемся к событиям, происходившим в марте 1945 года. 
    
2-й и 1-й Белорусские фронты завершили Восточно-Померанскую операцию, в ходе которой вражеская группировка там была полностью разгромлена, и вся Восточная Померания к концу марта оказалась в наших руках, 1-й Украинский фронт в феврале – марте провел две операции в Силезии и к концу марта выдвинулся на реку Нейсе на уровень войск 1-го Белорусского фронта, ранее вышедшего на реку Одер. 
    
Таким образом, в результате Висло-Одерской операции была освобождена значительная часть Польши, а боевые действия перенесены на территорию Германии. Было разгромлено и уничтожено 60 дивизий немецких войск. Для создания нового фронта обороны на берлинском направлении немецкое командование вынуждено было перебросить туда свыше 29 дивизий и 4 бригады, снятые с других участков советско-германского фронта, с западного и итальянского фронтов. 
    
Наступление советских войск от Вислы к Одеру – блестящий образец крупнейшей стратегической наступательной операции, которая без всяких пауз развивалась со среднесуточным темпом в 25–30 километров, а танковыми армиями – со средним темпом до 45 километров, в отдельные сутки даже до 70 километров. 
    
Такая стремительность была достигнута впервые в ходе Великой Отечественной войны. 
    
Большой размах стратегической операции, ее быстрота были обусловлены прежде всего улучшением общей обстановки на фронте, высоким боевым духом советских войск, дальнейшим изменением соотношения сил в нашу пользу и неуклонным ростом боевого и оперативно-стратегического искусства. 
    
Основная роль в развитии наступления на фронтах после прорыва обороны противника принадлежала танковым армиям, отдельным танковым и механизированным корпусам, которые во взаимодействии с авиацией представляли собой быстроподвижной таран огромной силы, прокладывавший путь для общевойсковых армий. 
    
Войдя в прорыв, танковые армии и механизированные корпуса развивали наступление с полным напряжением сил, днем и ночью не давая врагу передышки. Сильные передовые отряды наносили глубокие удары, в то же время не ввязываясь в затяжные бои с отдельными группировками противника. 
    
Танковые армии и отдельные танковые корпуса в тесном взаимодействии с авиацией стремительными ударами дробили вражеский фронт, выходили на коммуникации его войск, захватывали переправы и узлы дорог, сеяли панику и дезорганизовывали тыл противника. 
    
Глубокое проникновение бронетанковых войск в тыл противника не позволяло немецко-фашистским войскам использовать для обороны большинство заранее подготовленных рубежей. После прорыва привисленских укрепленных рубежей до выхода на познанский меридиан противник не сумел практически ни на одном из заранее подготовленных рубежей организовать прочную оборону. 
    
В Висло-Одерской операции разработанный советским командованием план дезориентации противника удалось осуществить полностью, в результате чего была достигнута оперативно-тактическая внезапность. Имеется много показаний военнопленных офицеров и солдат, которые свидетельствуют, что немецкое командование перед нашим наступлением не знало истинных намерений наших войск. 
    
Вот некоторые из них. 
    
Капитан Петцольд показал: 
    
– Я убежден, что даже 14.1.45 г. немецкое командование не знало еще направления главного удара русских. Также было неизвестно, какими силами русские наступают. 
    
Обер-лейтенант Висенгер показал: 
    
– По опыту прошлых лет мы были убеждены, что русские и в этом году предпримут зимнее наступление. С этим считалось и немецкое командование. Однако начало наступления русских показало, что наше командование, во всяком случае, не представляло себе ни размаха этого наступления, ни основного направления его. 
    
Обер-лейтенант Косфельд показал: 
    
– Немецкое командование ожидало наступления русских в конце декабря 1944 года. После этого офицеры неоднократно говорили, что оно начнется до 15.1.45 г., однако точный срок так и не был известен. 
    
Противник, конечно, нервно реагировал на каждый наш выстрел. Он ожидал нашего удара, хотя и не имел представления о силе готовящегося наступления и, безусловно, рассчитывал, что оно последует с плацдармов. Ведь вряд ли найдется любитель наступать крупными силами с форсированием такой мощной и широкой реки, как Висла, и сделать первый этап операции затяжным. Правда, у нас были предложения, исходившие от некоторых операторов фронта. Они считали, что перед плацдармами находится глубоко эшелонированная оборона, а вне плацдармов по реке Висле, по существу, только прикрытие противника. 
    
Но принятие такого варианта означало идти на форсирование километровой реки в совершенно невыгодных условиях и при этом не имея возможности сразу же ввести в бой танки как важнейшее средство прорыва. Подвижные войска и основная масса артиллерии в таком случае не могли быть быстро переправлены, чтобы обеспечить стремительное развитие наступления. 
    
Слов нет, наступление с плацдармов представляло большую трудность: противник мог нанести нам большие потери своей артиллерией и авиацией. Но у нас был заранее подготовлен мощный контрартиллерийский огонь и удар авиации. 
    
Висло-Одерская операция в материальном отношении была подготовлена хорошо, и тыловые службы фронта и армий со своими задачами справились блестяще. 
    
Однако с выходом наших войск к мезерицкому укрепленному рубежу и так называемому померанскому валу в армиях начали ощущаться перебои с подачей горюче-смазочных материалов и наиболее ходовых боеприпасов. Это произошло по ряду причин, и прежде всего потому, что наступали мы почти в два раза быстрее, чем предусматривалось. Тыловые коммуникации растянулись на сотни километров, а железнодорожные магистрали в это время еще не действовали из-за больших разрушений и отсутствия железнодорожных мостов через Вислу. 
    
Из информации Верховного Главнокомандования и Генерального штаба мне было известно, что в течение января, февраля и марта войска 4-го Украинского фронта вели наступление в Карпатах, содействуя войскам 1-го Украинского фронта в решении поставленных задач. 
    
Войска 2-го и 3-го Украинских фронтов в течение января, февраля и первой половины марта 1945 года вели оборонительные бои, отражая удары немецко-фашистских войск, стремившихся отбросить их за Дунай, деблокировать свою группировку, окруженную в Будапеште, и укрепить тем самым венгерский участок фронта. 
    
В ходе напряженных сражений войска 2-го и 3-го Украинских фронтов нанесли серьезные поражения ударным группировкам противника, отразили все их попытки выйти к Дунаю и к середине марта создали условия для перехода в наступление на венском направлении. 
    
В период с 16 марта по 15 апреля войска 2-го и 3-го Украинских фронтов провели Венскую наступательную операцию, в ходе которой было разгромлено более 30 дивизий группы армий «Юг». 
    
Наши войска к середине апреля полностью очистили от немецко-фашистских войск Венгрию и значительную часть Чехословакии, вступили в Австрию, освободили Вену и открыли путь в центральные районы Чехословакии. Германия окончательно лишилась нефтяных источников Венгрии, Австрии и многих предприятий по производству вооружения и боевой техники. 
    
В результате операций 2-го и 3-го Украинских фронтов в январе–апреле 1945 года южный фланг стратегического фронта советских войск был подтянут на уровень фронтов, действовавших на берлинском направлении. Выйдя на восточный берег Одера и Нейсе, от Балтийского моря до Гёрлица и обеспечив фланги, советские войска заняли выгодные исходные рубежи для окончательного разгрома берлинской группировки противника и штурма Берлина. 
    
На левом крыле советско-германского фронта наши войска, выйдя в район Вены и южнее, заняли выгодные позиции для наступления в глубь Австрии и южные районы Германии. 
    
На Западном фронте вооруженные силы наших союзников, в феврале – марте форсировав Рейн, окружили значительную группировку немецко-фашистских войск в Руре. 17 апреля окруженная рурская группировка немецко-фашистских войск капитулировала. 
    
В результате разгрома основных сил немецких войск на советско-германском фронте и выхода союзников за Рейн над фашистской Германией нависла неотвратимая катастрофа. У Германии уже не было сил продолжать вооруженную борьбу. 
    
Конец войны был близок, и в наших взаимоотношениях с союзниками остро встал ряд политических вопросов. И совсем не случайно. 
    
Прежняя медлительность в действиях американо-английского командования сменилась крайней поспешностью. Правительства Англии и США торопили командование экспедиционных сил в Европе, требуя от него быстрейшего продвижения в центральные районы Германии, чтобы овладеть ими раньше, чем выйдут туда советские войска. 
    
1 апреля 1945 года У. Черчилль писал Ф. Рузвельту: 
    
     
«Русские армии, несомненно, захватят всю Австрию и войдут в Вену. Если они захватят также Берлин, то не создастся ли у них слишком преувеличенное представление о том, будто они внесли подавляющий вклад в нашу общую победу, и не может ли это привести их к такому умонастроению, которое вызовет серьезные и весьма значительные трудности в будущем? Поэтому я считаю, что с политической точки зрения нам следует продвигаться в Германии как можно дальше на восток, и в том случае, если Берлин окажется в пределах нашей досягаемости, мы, несомненно, должны его взять»[161].
    
    
Как впоследствии мне стало известно, командование английских войск, а также ряд американских генералов принимали все меры к захвату Берлина и территорий к северу и югу от него. Вопреки договоренности между главами правительств американские войска захватили Тюрингию и 25 апреля передовыми частями вышли на Эльбу. 
    
В ходе Восточно-Померанской операции, кажется 7 или 8 марта, мне пришлось срочно вылететь в Ставку по вызову Верховного Главнокомандующего. 
    
Прямо с аэродрома я отправился на дачу И. В. Сталина, где он находился, будучи не совсем здоровым. 
    
Задав мне несколько вопросов об обстановке в Померании и на Одере и выслушав мое сообщение, Верховный сказал: 
    
– Идемте разомнемся немного, а то я что-то закис. 
    
Во всем его облике, в движениях и разговоре чувствовалась большая физическая усталость. За четырехлетний период войны И. В. Сталин основательно переутомился. Работал он всю войну очень напряженно, систематически недосыпал, болезненно переживал неудачи, особенно 1941–1942 годов. Все это не могло не отразиться на его нервной системе и здоровье. 
    
Во время прогулки И. В. Сталин неожиданно начал рассказывать мне о своем детстве. Он сказал, что рос очень хилым ребенком. Мать почти до шестилетнего возраста не отпускала от себя и очень его любила. По желанию матери он учился в духовной семинарии, чтобы стать служителем культа. Но, имея с детства «ершистый» характер, не ладил с администрацией и был изгнан из семинарии. 
    
Так за разговором прошло не менее часа. Потом он сказал: 
    
– Идемте пить чай, нам нужно кое о чем поговорить. На обратном пути я спросил: 
    
– Товарищ Сталин, давно хотел узнать о вашем сыне Якове. Нет ли сведений о его судьбе? 
    
На этот вопрос он ответил не сразу. Пройдя добрую сотню шагов, сказал каким-то приглушенным голосом: 
    
– Не выбраться Якову из плена. Расстреляют его душегубы. По наведенным справкам, держат они его изолированно от других военнопленных и агитируют за измену Родине. 
    
Помолчав минуту, твердо добавил: 
    
– Нет, Яков предпочтет любую смерть измене Родине. 
    
Сидя за столом, И. В. Сталин долго молчал, не притрагиваясь к еде. Чувствовалось, он переживает за сына. 
    
Потом, как бы продолжая свои размышления, с горечью произнес: 
    
– Какая тяжелая война. Сколько она унесла жизней наших людей. Видимо, у нас мало останется семей, у которых не погибли близкие… Такие испытания смогли стойко перенести только советские люди, закаленные в борьбе, сильные духом, воспитанные Коммунистической партией. 
    
И. В. Сталин рассказал мне о Ялтинской конференции. Я понял, что он остался доволен ее результатами и очень хорошо отзывался о Ф. Рузвельте. И. В. Сталин сказал, что он по-прежнему добивался от союзников перехода их войск в наступление, чтобы скорее добить фашистскую Германию. Наши войска в период Крымской конференции находились на Одере, вели напряженные сражения в Восточной Пруссии, в Прибалтике, в Венгрии и других районах. Верховный настаивал на наступлении союзных войск, которые находились в 500 километрах от Берлина. Соглашение было достигнуто, и с этого времени значительно улучшилась координация действий сторон. 
    
Верховный подробно рассказал о соглашениях с союзниками по управлению Германией после ее капитуляции, о «контрольном механизме в Германии», о том, на какие оккупационные зоны будет разделена территория Германии, а также до какой линии должны продвигаться войска союзников и советские войска. 
    
Деталей организации «контрольного механизма в Германии» и верховной власти в Германии он не касался. Об этом я был проинструктирован значительно позже. 
    
В немногих словах он рассказал о разногласиях с У. Черчиллем, возникших при обсуждении польской проблемы. 
    
Относительно будущих государственных границ Польши на западе была достигнута полная договоренность – эти границы должны были проходить по рекам Одеру и Нейсе. Но возникли большие разногласия о составе будущего польского правительства. 
    
– Черчилль хочет, чтобы с Советским Союзом граничила буржуазная Польша, чуждая нам, а мы этого допустить не можем, – сказал И. В. Сталин. – Мы хотим, раз и навсегда, иметь дружественную нам Польшу, этого хочет и польский народ. 
    
Несколько позже он заметил: 
    
– Черчилль изо всех сил подталкивает Миколайчика, который более четырех лет отсиживался в Англии. Поляки не примут Миколайчика. Они уже сделали свой выбор… 
    
Вошел А. Н. Поскребышев и подал И. В. Сталину какие-то документы. Быстро пробежав их. Верховный сказал мне: 
    
– Поезжайте в Генштаб и вместе с Антоновым посмотрите расчеты по Берлинской операции, а завтра в 13 часов встретимся здесь же. 
    
Остаток дня и добрую половину ночи мы с А. И. Антоновым просидели у меня в кабинете. Он тоже рассказал много интересного о Крымской конференции. 
    
Мы еще раз рассмотрели основные наметки плана и расчеты на проведение Берлинской стратегической операции, в которой должны были участвовать три фронта. Поскольку об этом в Ставке и Генштабе неоднократно говорилось, мы сделали лишь уточнения в связи с затяжкой операции в Восточной Пруссии, в районе Данцига и в Прибалтике. 
    
На следующее утро Верховный позвонил А. И. Антонову и передал, чтобы мы приехали не в 13, а в 20 часов. 
    
Вечером при обсуждении вопроса о Берлинской операции присутствовали Г. М. Маленков, В. М. Молотов и другие члены Государственного Комитета Обороны. Докладывал А. И. Антонов. 
    
И. В. Сталин утвердил все предложения и приказал дать необходимые указания о всесторонней подготовке операции на берлинском стратегическом направлении. 
   
   
    
     
Глава двадцать первая. 
     
Берлинская операция
    
    
Как заключительная операция Второй мировой войны в Европе Берлинская операция занимает особое место. В этой операции получили окончательное решение важнейшие военно-политические вопросы, от которых во многом зависело послевоенное устройство Германии и ее место в политической жизни Европы. 
    
Советские Вооруженные Силы, готовясь к последней схватке с фашизмом, к штурму Берлина, строго исходили из согласованной с союзниками политики безоговорочной капитуляции Германии как в области военной, экономической, так и политической. Главной нашей целью на этом этапе войны была полная ликвидация фашизма в общественном и государственном строе Германии и привлечение к строжайшей ответственности всех главных нацистских преступников за их зверства, массовые убийства, разрушения и надругательства над народами в оккупированных странах, особенно на нашей многострадальной земле. 
    
Замысел Берлинской операции в Ставке в основном определился в ноябре 1944 года. Уточнение его проходило в процессе Висло-Одерской, Восточно-Прусской и Померанской операций. 
    
При разработке плана Берлинской операции учитывались и действия экспедиционных сил союзников, которые в конце марта – начале апреля 1945 года широким фронтом вышли на Рейн и приступили к его форсированию, с тем чтобы развернуть общее наступление в центральные районы Германии. 
    
Верховное командование союзных войск ближайшей целью своих действий ставило ликвидацию рурской группировки противника и овладение промышленным районом Рура. Затем оно планировало выдвижение американских и английских войск на Эльбу на берлинском направлении. Одновременно развертывались операции американских и французских войск в южном направлении с целью овладения районами Штутгарта, Мюнхена и выхода в центральные районы Австрии и Чехословакии. 
    
Несмотря на то что решениями Крымской конференции советская зона оккупации была определена далеко западнее Берлина и что советские войска уже находились на Одере и Нейсе (в 60–100 километрах от Берлина) и были готовы начать Берлинскую операцию, английское командование все еще продолжало лелеять мечту о захвате Берлина раньше, чем туда придет Красная Армия. 
    
Хотя между американскими и английскими политическими и военными деятелями не было единства в стратегических целях на завершающем этапе войны, само Верховное командование экспедиционных сил союзников не отказалось от мысли при благоприятной обстановке захватить Берлин. 
    
Так, 7 апреля 1945 года, информируя объединенный штаб союзников о своем решении относительно завершающих операций, генерал Дуайт Эйзенхауэр заявил: 
    
– Если после взятия Лейпцига окажется, что можно без больших потерь продвигаться на Берлин, я хочу это сделать. – И далее: – Я первый согласен с тем, что война ведется в интересах достижения политических целей, и если объединенный штаб решит, что усилия союзников по захвату Берлина перевешивают на этом театре чисто военные соображения, я с радостью исправлю свои планы и свое мышление так, чтобы осуществить такую операцию[162]. 
    
В последние дни марта И. В. Сталин через американскую миссию получил информацию Эйзенхауэра о его плане выхода на согласованную линию на берлинском направлении. Из этого сообщения было видно, что дальнейшее наступление английские и американские войска предполагали развернуть на северо-восток, чтобы выйти в район Любека, и на юго-восток с целью подавления противника на юге Германии. Ставка к этому времени уже располагала некоторыми сведениями о трениях и противоречиях, которые происходили между английским и американским политическим и военным руководством по поводу стратегических планов. 
    
И. В. Сталин знал, что гитлеровское руководство за последнее время развило активную деятельность в поисках сепаратных соглашений с английскими и американскими правительственными кругами. Учитывая безнадежное положение германских войск, можно было ожидать, что немцы прекратят сопротивление на западе и откроют американским и английским войскам дорогу на Берлин, чтобы не сдать его Красной Армии. 27 марта 1945 года корреспондент агентства Рейтер при 21-й армейской группе Кэмпбелл сообщал о наступлении англо-американских войск: «Не встречая на своем пути сопротивления, они устремляются к сердцу Германии». В середине апреля 1945 года американский радиообозреватель Джон Гровер констатировал: «Западный фронт фактически уже не существует». 
    
Как же на самом деле происходило наступление англо-американских войск в районе Рейна? 
    
Известно, что у гитлеровцев здесь было довольно слабое прикрытие. В свое время, отойдя за Рейн, немцы могли организовать серьезное сопротивление. Однако этого сделано не было. И прежде всего потому, что основные силы были переброшены на восток против советских войск. Даже в критические для рурской группировки дни верховное немецкое командование за счет своей западной группировки усиливало фронт на востоке против советских войск. 
    
К началу англо-американской кампании немцы располагали на западе крайне ослабленными 60 дивизиями, общая боеспособность которых равнялась 26 штатным дивизиям. У союзников была 91 полнокровная дивизия. 
    
Особое преимущество союзники имели в авиации. Своими авиационными ударами они практически могли в любом районе осуществить полное подавление всякого сопротивления как на земле, так и в воздухе. 
    
Таким образом, форсирование Рейна американскими и английскими войсками проходило в облегченных условиях, и Рейн был захвачен ими, по существу, без сопротивления немцев. 
    
Не ожидая ликвидации рурской группировки немецких войск, главное командование войск союзников поспешно бросило основные силы на берлинское направление с целью выхода на Эльбу. 
    
Из многочисленных послевоенных бесед с американскими и английскими генералами, в том числе с Эйзенхауэром, Монтгомери, Латром де Тассиньи, Клеем, Робертсоном, Смитом и многими другими, выяснилось, что вопрос о захвате Берлина союзными войсками был окончательно снят лишь тогда, когда на Одере и Нейсе мощный удар артиллерии, минометов, авиации и дружная атака танков и пехоты советских войск потрясли до основания оборону немецких войск. 
    
Когда в Ставке было получено сообщение генерала Эйзенхауэра о его решении нанести два удара – на северо-востоке и на юге Германии – и о том, что американские войска остановятся на согласованной линии на берлинском направлении, И. В. Сталин с уважением отозвался об Эйзенхауэре как о человеке, верном взятым на себя обязательствам. Однако мнение это оказалось преждевременным. 
    
Во время высадки и наступления союзных войск во Франции между Генеральным штабом Красной Армии и военными миссиями США и Англии существовала тесная связь, и мы часто обменивались сведениями о дислокации войск противника. Но по мере приближения конца войны мы стали получать сведения от своих союзников, весьма далекие от действительного положения дел. 
    
Позволю себе привести одно письмо начальника Генерального штаба А. И. Антонова главе военной миссии США в СССР генерал-майору Джону Р. Дину. 
    
     
«Главе военной миссии США в СССР генерал-майору Джону Р. Дину 
     
     
Уважаемый генерал Дин! 
     
Прошу Вас довести до сведения генерала Маршалла следующее: 
     
20 февраля сего года я получил сообщение генерала Маршалла о том, что немцы создают на Восточном фронте две группировки для контрнаступления: одну в Померании для удара на Торн и другую в районе Вена–Моравска–Острава для наступления в направлении Лодзь. При этом южная группировка должна была включать 6-ю танковую армию СС. Аналогичные сведения были мною получены 12.2 от главы армейской секции английской военной миссии полковника Бринкмана. 
     
Я чрезвычайно признателен и благодарен генералу Маршаллу за информацию, призванную содействовать нашим общим целям, которую он так любезно предоставил нам. 
     
Вместе с тем считаю своим долгом сообщить генералу Маршаллу о том, что боевые действия на Восточном фронте в течение марта месяца не подтвердили данную им информацию, ибо бои эти показали, что основная группировка немецких войск, включавшая и 6-ю танковую армию СС, была сосредоточена не в Померании и не в районе Моравска–Острава, а в районе озера Балатон, откуда немцы вели наступление с целью выйти к Дунаю и форсировать его южнее Будапешта. 
     
Этот факт показывает, что информация, которой пользовался генерал Маршалл, не соответствовала действительному ходу событий на Восточном фронте в марте месяце. 
     
Не исключена возможность, что некоторые источники этой информации имели своей целью дезориентировать как англо-американское, так и советское командование и отвлечь внимание советского командования от того района, где готовилась немцами основная наступательная операция на Восточном фронте. 
     
Несмотря на изложенное, я прошу генерала Маршалла, если можно, продолжать сообщать мне имеющиеся сведения о противнике. 
     
Это сообщение я считал своим долгом довести до сведения генерала Маршалла исключительно для того, чтобы он мог сделать соответствующие выводы в отношении источника этой информации. 
     
Прошу Вас передать генералу Маршаллу мое уважение и признательность. 
     
     
Уважающий Вас генерал армии Антонов, 
     
начальник Генерального штаба Красной Армии. 
     
30 марта 1945 г.»[163].
    
    
29 марта по вызову Ставки я вновь прибыл в Москву, имея при себе план 1-го Белорусского фронта по Берлинской операции. Этот план отрабатывался в течение марта штабом и командованием фронта, все принципиальные вопросы в основном заранее согласовывались с Генштабом и Ставкой. Это дало нам возможность представить на решение Верховного Главнокомандования детально разработанный план. 
    
Поздно вечером того же дня И. В. Сталин вызвал меня к себе в кремлевский кабинет. Он был один. Только что закончилось совещание с членами Государственного Комитета Обороны. 
    
Молча протянув руку, он, как всегда, будто продолжая недавно прерванный разговор, сказал: 
    
– Немецкий фронт на западе окончательно рухнул, и, видимо, гитлеровцы не хотят принимать мер, чтобы остановить продвижение союзных войск. Между тем на всех важнейших направлениях против нас они усиливают свои группировки. Вот карта, смотрите последние данные о немецких войсках. 
    
Раскурив трубку. Верховный продолжал: 
    
– Думаю, что драка предстоит серьезная… 
    
Потом он спросил, как я расцениваю противника на берлинском направлении. 
    
Достав свою фронтовую разведывательную карту, я положил ее перед Верховным. И. В. Сталин стал внимательно рассматривать всю оперативно-стратегическую группировку немецких войск на берлинском стратегическом направлении. 
    
По нашим данным, немцы имели здесь четыре армии, в составе которых было не меньше 90 дивизий, в том числе 14 танковых и моторизованных, 37 отдельных полков и 98 отдельных батальонов. 
    
Впоследствии было установлено, что на берлинском направлении находилось не менее миллиона человек, 10,4 тысячи орудий и минометов, 1500 танков и штурмовых орудий, 3300 боевых самолетов, а в самом Берлине, кроме того, еще формировался двухсоттысячный гарнизон. 
    
Взяв погасшую трубку и выбив из нее пепел, И. В. Сталин молча снова набил ее табаком. Раскурив трубку, он вновь подошел к своей карте и долго рассматривал ее, а затем спросил: 
    
– Когда наши войска могут начать наступление на берлинском направлении? Я доложил: 
    
– Через две недели 1-й Белорусский фронт сможет начать наступление, 1-й Украинский фронт, видимо, также будет готов к этому сроку. 2-й Белорусский фронт, по всем данным, задержится с окончательной ликвидацией противника в районе Данцига и Гдыни до середины апреля и не сможет начать наступление с Одера одновременно с 1-м Белорусским и 1-м Украинским фронтами. 
    
– Ну что ж, – сказал И. В. Сталин, – придется начать операцию, не ожидая действий фронта Рокоссовского. Если он и запоздает на несколько дней – не беда. 
    
Затем он подошел к письменному столу, перелистал какие-то бумаги и достал письмо. 
    
– Вот, прочтите. 
    
Письмо было от одного из иностранных доброжелателей. В нем сообщалось о закулисных переговорах гитлеровских агентов с официальными представителями союзников, из которых становилось ясно, что немцы предлагали союзникам прекратить борьбу против них, если они согласятся на сепаратный мир на любых условиях. 
    
В этом сообщении говорилось также, что союзники якобы отклонили домогательства немцев. Но все же не исключалась возможность открытия немцами путей союзным войскам на Берлин. 
    
– Ну что вы об этом скажете? – спросил И. В. Сталин. И, не дожидаясь ответа, тут же заметил: – Думаю, Рузвельт не нарушит ялтинской договоренности, но вот Черчилль, этот может пойти на все. 
    
Вновь подойдя к письменному столу, он позвонил А. И. Антонову и приказал ему тотчас прибыть. 
    
Через 15 минут А. И. Антонов был в кабинете Верховного. 
    
– Как идут дела у Рокоссовского? 
    
А. И. Антонов доложил обстановку и ход боевых действий в районе Данцига и Гдыни, после чего Верховный осведомился о положении дел у А. М. Василевского в районе Кенигсберга. 
    
Алексей Иннокентьевич доложил обстановку на 3-м Белорусском фронте. 
    
И. В. Сталин молча дал ему прочитать письмо, которое только что показал мне. 
    
А. И. Антонов сказал: 
    
– Это еще одно доказательство закулисных махинаций, которые ведутся между гитлеровцами и английскими правительственными кругами. 
    
Обратившись к А. И. Антонову, Верховный сказал: 
    
– Позвоните Коневу и прикажите 1 апреля прибыть в Ставку с планом операции 1-го Украинского фронта, а эти два дня поработайте с Жуковым над общим планом. 
    
На следующий день А. И. Антонов познакомил меня с проектом стратегического плана Берлинской операции, куда полностью был включен план наступления 1-го Белорусского фронта. После внимательного изучения плана Берлинской операции, спроектированного Ставкой, я пришел к выводу, что он был подготовлен хорошо и полностью отвечал сложившейся на тот отрезок времени оперативно-стратегической обстановке. 
    
31 марта в Генштаб прибыл командующий 1-м Украинским фронтом маршал И. С. Конев, который тут же включился в рассмотрение общего плана Берлинской операции, а затем доложил и проект плана наступления войск 1-го Украинского фронта. 
    
Насколько память мне не изменяет, все мы были тогда единодушны во всех принципиальных вопросах. 
    
В своих воспоминаниях генерал С. М. Штеменко пишет, что «в процессе обсуждения плана маршал Конев очень разволновался по поводу разграничительной линии с 1-м Белорусским фронтом, так как она якобы не давала возможности 1-му Украинскому фронту нанести удар по Берлину»[164]. 
    
Я не могу этого подтвердить. Справедливости ради позволю себе напомнить здесь выдержку из выступления Маршала Советского Союза И. С. Конева на сборе высшего командного состава в феврале 1946 года. 
    
И. С. Конев сказал тогда: «Тут же товарищ Сталин дал указание о разграничительной линии между фронтами. Причем, обращаю внимание, это очень важно, что разграничительная линия была проведена в 50 километрах не доходя до Берлина… 
    
Это давало возможность командующим фронтами 1-го Белорусского и 1-го Украинского, в зависимости от обстановки, скорректировать свои действия по захвату Берлина». 
    
И это было действительно так. 
    
1 апреля 1945 года Верховный Главнокомандующий заслушал доклад А. И. Антонова об общем плане Берлинской операции, затем – мой доклад о плане наступления войск 1-го Белорусского фронта и доклад И. С. Конева о плане наступления войск 1-го Украинского фронта. 
    
Верховный не согласился с разграничительной линией между 1-м Белорусским и 1-м Украинским фронтами, обозначенной на карте Генштаба по линии Грос–Гастрозе–Потсдам. Он заштриховал границу от Нейсе до Потсдама и прочертил линию только до Люббена (60 километров юго-восточнее Берлина). 
    
Тут же он указал маршалу И. С. Коневу: 
    
– В случае упорного сопротивления противника на восточных подступах к Берлину, что наверняка произойдет, и возможной задержки наступления 1-го Белорусского фронта 1-му Украинскому фронту быть готовым нанести удар танковыми армиями с юга на Берлин. 
    
Существуют неверные представления о том, что 3-я и 4-я гвардейские танковые армии были введены в сражение за Берлин якобы не решением И. В. Сталина, а по инициативе командующего 1-м Украинским фронтом. В целях восстановления истины приведу слова маршала И. С. Конева по этому вопросу, сказанные им на сборе высшего командного состава центральной группы войск 18 февраля 1946 года, когда все было еще так свежо в памяти. 
    
     
«Когда около 24 часов 16 апреля я доложил, что дело наступления идет успешно, товарищ Сталин дал следующее указание: «У Жукова идет туго, поверните Рыбалко и Лелюшенко на Целендорф, помните, как договорились в Ставке. 
     
Поэтому маневр, который совершили Рыбалко и Лелюшенко, является прямым указанием товарища Сталина»[165].
    
    
Следовательно, всякие измышления по этому вопросу должны быть исключены из нашей литературы. 
    
Наступление на Берлин было решено начать 16 апреля, не дожидаясь действий 2-го Белорусского фронта, который, по всем уточненным расчетам, мог начать наступление с Одера не ранее 20 апреля. 
    
В ночь на 2 апреля в Ставке в моем присутствии Верховный подписал директиву 1-му Белорусскому фронту о подготовке и проведении операции с целью овладения Берлином и указание в течение 12–15 дней выйти на Эльбу. 
    
Главный удар было решено нанести с кюстринского плацдарма силами четырех общевойсковых и двух танковых армий. Последние предполагалось ввести в сражение после прорыва обороны противника в обход Берлина с севера и северо-востока, 2-й эшелон фронта (3-ю армию генерал-полковника А. В. Горбатова) намечалось ввести в дело также на главном направлении. 
    
Проект директивы 1-му Украинскому фронту в связи с изменением разграничительной линии и указанием о том, чтобы фронт был готов повернуть танковые армии с юга на Берлин, Верховный Главнокомандующий подписал только 2 апреля после внесения им необходимых исправлений. 
    
Этой директивой 1-му Украинскому фронту предписывалось: