1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 
Дублонами;  ломбардцам отдал долг он,    

Запасся  на остаток денег шелком    

И тотчас  же отправился домой,    

Чтоб  поделиться радостью с женой.    

Ведь  выходило, по его расчетам,    

Что  заработал он дорожным потом    

И  хитростью тысчонку с лишним франков.    

Тем  временем жена, встав спозаранку,    

Его до  ночи у ворот ждала    

И с  радостью в объятья приняла.    

И во всю  ночь они не засыпали    

И отдыха  друг другу не давали.    

А  поутру, забыв про все заботы,    

Проснулся  он и снова поработал,    

Уж не  боясь, что тем ее разбудит.    

Она  взмолилась: «Ну довольно! Будет!»    

И все  тянулась муженька обнять.    

Но тут  ему взбрело на ум сказать:    

«А  знаешь ли, жена, ведь я обижен    

(Нет,  нет, подвинься-ка сюда поближе).    

Обижен  тем, что ты мне не сказала,    

Что без  меня тут деньги получала.    

С  кузеном ты могла меня поссорить.    

Его  спросить я мог бы в разговоре    

О сотне  той, что он тебе отдал,    

И в знак  того залог какой-то взял.    

И  недоволен братец Жан был крайне,    

Когда  при нем я говорил о займе -    

Нет, не  о сотне, не о тех деньгах,    

А о  своих коммерческих делах.    

Так  знаешь ли, дружок, уговоримся,    

Когда мы  впредь надолго разлучимся,    

При  возвращенье, чур, мне говорить,    

Кто долг  вернул, а то меня корить    

Не стали  бы, что дважды я стараюсь    

Свой  долг взимать. Пойми, что обижаюсь    

Я на  забывчивость твою, не боле,    

А так,  ты знаешь, я тобой доволен».    

Жена  купца ни капли не смутилась    

И на  монаха рьяно напустилась: «Ах, гадкий лгун!    

Ах,  выдумщик негодный,    

Хоть  говоришь, что он кузен мой сводный,    

Он про  какие там приметы врал? Ну да!    

Он  деньги, точно, мне давал,    

И что-то  хрюкало монашье рыло.    

Я  полагала, то подарок было.    

Ведь он  всегда был гостем в нашем доме,    

А всякий  гость, когда он вежлив, скромен,    

Чтобы  хозяина не обделить,    

Его жену  стремится одарить.    

И раз  уже зашла об этом речь,    

Вы честь  мою обязаны беречь.    

Есть  должники намного своенравней,    

Я ж долг  супружеский плачу исправно.    

А  задолжаю – так поставьте в счет,    

И  заплачу сторицей в свой черед.    

На  деньги те я платьев заказала;    

Купить  их вам, конечно, подобало.    

За  скупость вас могла бы я бранить,    

Меж тем  меня вы смеете корить.    

Тебе  платить хочу я лишь в постели.    

Ты  только вспомни о покорном теле, -    

Едва ль  иной ты предпочтешь залог.    

Ну,  обними ж покрепче, муженек!»    

Купец,  увидев, что пропали франки,    

Не  затевал напрасной перебранки.    

«Ну, что  ж, жена, – промолвил кисло он.    

На этот  раз прощаю свой урон,    

Но  впредь веди себя ты осторожно,    

А то и  разориться этак можно».    

Вот и  конец. Хозяин, жребий кинь,    

Кому  теперь рассказывать. Аминь.    

     Здесь кончается рассказ  Шкипера    

 Эпилог к рассказу  Шкипера    

Слушайте веселые слова  Трактирщика к Шкиперу и Матери игуменье    

     

«Хорош  рассказ, – трактирщик нам, – клянусь    

Пречистым  телом, corpus dominus,    

Что свой  корабль ты превосходно вел.    

Пусть  тот монах натерпится всех зол.    

Страшитесь,  други, вы монашьих козней.    

Чуть-чуть  не удалось монаху розни    

Посеять  злоехидным языком.    

Монаха  не вводи к себе ты в дом.    

Ну, а  теперь кому пришел черед    

Рассказывать  и слово кто берет?»    

Учтивость  напустив, нам всем на диво,    

К  игуменье он обратился льстиво:    

«Хоть  просьбы наши не имеют веса,    

Быть  может, вы, миледи приоресса,    

Мою  мольбу изволите принять    

И  что-нибудь возьметесь рассказать?»    

«Извольте», –  отозвалась та учтиво    

И начала  рассказ неторопливо.    

     

Пролог к рассказу о  сэре Топасе    

Слушайте веселые слова  трактирщика к Чосеру    

     

    

     

Закончила  Игуменья рассказ.    

И все  примолкли, думая о нем;    

Но тут  хозяин, словно в первый раз    

Меня  увидев, крикнул со смешком:    

«Ты что  за человек и здесь при ком?    

Зачем на  всех глядишь, приятель, косо    

И едешь  так, уставясь в землю носом?    

     

Держись  поближе. Будь повеселей.    

Вы ж  потеснитесь. Честь ему и место.    

Хотя  немногим он меня стройней,    

Но не из  нашего простого теста;    

Обнять  такого поспешит невеста.    

Но он,  чудак, иль вовсе глух и нем,    

Что  словом не обмолвился ни с кем?    

     

Других  мы слушали, и твой черед,    

Рассказец  за тобой, – и поскоромней».    

«Пусть  слово кто-нибудь другой берет,    

Поверь,  хозяин, не по силам то мне.    

Вот  разве что стишок один я вспомню».    

«Стихи?  Ну, что ж. Хоть, судя по всему,    

Веселого  не рассказать ему».    

 Рассказ о сэре Топасе    

Здесь начинается  рассказ Чосера о сэре Топасе    

     

Внемлите,  судари! Сейчас    

Я вам  поведаю рассказ    

Веселый  и забавный.    

Жил-был  на свете сэр Топас,    

В  турнирах и боях не раз    

Участник  самый славный.    

     

В приходе  Попринге был он,    

В  заморской Фландрии рожден,    

Как это  мне известно;    

Его отцу  был подчинен    

Весь  край кругом, – он был силен    

По  милости небесной.    

     

И быстро  сэр Топас подрос.    

Был рот  его алее роз,    

Белей  пшена – ланиты.    

А  спросите, какой был нос, -    

Отвечу смело  на вопрос:    

Красою  знаменитый.    

     

Была до  пояса длинна    

Волос  шафрановых волна;    

Камзола  золотого    

Была  неведома цена;    

Штаны из  брюггского сукне,    

А обувь  – из Кордовы.    

     

Он за  оленями скакал    

И в небо  соколов пускал    

За  водяною птицей;    

Был как  никто в стрельбе удал,    

В борьбе  всегда барана брал,    

С любым  готов схватиться.    

     

Немало  девушек тайком,    

В ночи  не зная сна, по нем    

Томилось  и вздыхало;    

Но он, с  пороком не знаком,    

Был  чист, с терновым схож кустом,    

Чьи  ягоды так алы.    

     

И вот  однажды сэр Топас -    

Я  повествую без прикрас -    

На  вороной кобыле,    

Мечом,  копьем вооружась,    

Собрался  в путь – и вмиг из глаз    

Исчез за  тучей пыли.    

     

Дубраву  вдоль и поперек    

Обрыскал  он, трубя в свой рог,    

Гоняя  зайцев, ланей;    

Скакал  на север и восток    

И вдруг  почувствовал приток    

Прельстительных  мечтаний.    

     

Там рос  пахучих зелий стан -    

Гвоздика,  нежный балдриан    

И тот  орех мускатный,    

Что в  эля старого стакан    

Иль в  ларь кладут, чтобы им дан    

Был  запах ароматный.    

     

Там  раздавался птичий гам,    

И  попугай и ястреб там    

Все  звонче, чище пели;    

Дрозд  прыгал резко по ветвям    

И вторил  диким голубям    

Как  будто на свирели.    

     

У рыцаря  стал влажен взор,    

В нем  вызвал этот птичий хор    

Любовное  томленье;    

В коня  шипы вонзая шпор,    

Помчался  он во весь опор    

В  каком-то исступленье.    

     

Но вот,  коня сбивая с ног,    

От  скачки рыцарь изнемог,    

И  посреди дубравы    

Он на  поляне свежей лег,    

Где конь  его усталый мог    

Щипать  густые травы.    

     

«Любовь  царит в душе моей.    

Мне,  мать пречистая, ей-ей,    

Час от  часу тяжеле.    

Мне  снилось, что царица фей -    

Жена моя  и будто с ней    

Мы спим  в одной постели.    

     

По ней  тоскую я душой,    

Я не  хочу жены другой,    

Меня  достойной нет Девицы;    

Я в  поисках объезжу свет,    

Чтоб  наконец напасть на след    

Приснившейся  царицы».    

     

Наш  рыцарь снова поскакал    

По долам  и по склонам скал,    

И  поздно, перед ночью,    

Край  фей, который он искал,    

Среди  глуши лесной предстал    

Пред  рыцарем воочью.    

     

Он  смотрит, отирая пот    

И широко  открывши рот, -    

Места  пустынны эти:    

Как  будто вымер весь народ,    

Никто  навстречу не идет,    

Ни  женщины, ни дети.    

     

Но вот  ужасный великан -    

А был он  Олифантом зван -    

Вдруг  выбежал навстречу,    

Крича:  «Ни с места, мальчуган,    

Не то –  свидетель Термаган – [123]    

Коня я  изувечу    

Дубиной.    

Средь  арф и флейт царица фей    

Живет в  стране чудесной сей    

Владычицей  единой».    

     

Ответил  сэр Топас: «Постой,    

Сразимся  завтра мы с тобой,    

Я за  оружьем съезжу;    

Ужо – могу  поклясться я -    

Вот этим  острием копья    

Попотчую  невежу.    

Я смело    

Твой  мерзкий проколю живот    

И,  только солнышко взойдет,    

Дух  вышибу из тела».    

     

Тут  рыцарь обратился вспять,    

А  великан в него метать    

Стал из  пращи каменья;    

Но  избежал их сэр Топас,    

Его  господь от смерти спас    

За  храбрость поведенья.    

     

Внемлите  повести моей, -    

Она  гораздо веселей,    

Чем  щекот соловьиный.    

Я  расскажу вам, как домой    

Примчался  рыцарь удалой    

Чрез  горы и долины.    

     

Он  челядь всю свою созвал    

И песни  петь ей приказал:    

«В  сражении кровавом    

Иду иль  победить, иль пасть;    

Велит  мне биться к даме страсть    

С  чудовищем трехглавым.    

     

Покуда  воинский убор    

Я  надеваю, разговор    

Ведите  меж собою    

Про  королей, про папский двор,    

Про то,  как у влюбленных взор    

Туманится  слезою».    

     

Тут  слуги, бывшие при нем,    

Поставили  бокал с вином    

Пред  юным господином.    

Он выпил  все одним глотком    

И  пряника вкусил потом,    

Обсыпанного  тмином.    

     

На тело  белое свое    

Надев  исподнее белье    

Из ткани  полотняной,    

Сорочку  он покрыл броней,    

Чтоб  сердце, идя в смертный бой,    

Предохранить  от раны.    

     

Затем  облек себя вокруг    

Щитками  лат – издельем рук    

Искусного  еврея,    

Поверх  всего надел камзол,    

Который  белизною цвел,    

Как  чистая лилея.    

     

С  кабаньей головою щит    

Имел  отменно грозный вид;    

Над элем  и над хлебом    

Поклялся  рыцарь, что убит    

Им будет  великан, – сулит    

Пусть  что угодно небо.    

     

Огнем  латунный шлем сверкал,    

В кости  слоновой меч лежал,    

Сапог из  мягкой кожи    

На  каждой был ноге надет,    

Поводья  испускали свет,    

На  лунный блеск похожий.    

     

И  кипарисовым копьем    

С  каленым тонким острием    

Наш  рыцарь красовался.    

Конь вороной  играл под ним,    

Он был в  пути неутомим,    

Нигде не  спотыкался.    

Рассказу    

Тут  перерыв – конец главы.    

Хотите  дальше слушать вы?    

Что ж, я  продолжу сразу.    

     

О рыцари  и дамы, вас    

Прошу не  прерывать рассказ,    

Который  поведу я.    

Пойдет в  рассказе этом речь    

Про радости  любовных встреч,    

Про  схватку боевую.    

     

Прославлены  сэр Ипотис,    

Ги,  Плендамур, Либо, Бевис,    

Все  знают имя Горна.    

Но сэр  Топас затмил их всех:    

Был им  одержанный успех    

Прекраснейшим  бесспорно.    

     

Сев на  горячего коня,    

Он,  словно искра из огня,    

Помчался  к чаще бора.    

Воткнуть  успел он в шлем цветок,    

Храни  его господь и рок    

От  смерти и позора!    

     

Был  рыцарь странствующий он    

И потому  вкушал свой сон    

Под  боезым нарядом;    

Подушкой  шлем ему служил,    

Конь от  него не отходил    

И пасся  тут же рядом.    

     

Лишь из  ручьев он воду пил,    

Как  Парсиваль, который был    

Так  строен и наряден.    

И вот  внезапно…    

     Здесь Трактирщик  прервал Чосеров рассказ о сэре Топасе    

 Эпилог к рассказу о  сэре Топасе    

     

«Клянусь  крестом, довольно! Нету сил! -    

Трактирщик  во весь голос возопил, -    

От  болтовни твоей завяли уши.    

Глупей  еще не слыхивал я чуши.    

А люди  те, должно быть, угорели,    

Кому по  вкусу эти доггерели» [124].    

"Не  прерывал, однако, ты других, -    

Я  возразил, – а это стих как стих.    

Претензий  я твоих не понимаю    

И  лучшего стиха найти не чаю».    

«Ну,  если уж по правде говорить,    

Так стих  такой не стоит и бранить,    

И нечего  напрасно время тратить».    

(Тут он  ввернул еще проклятье кстати.)    

«И  прямо, сэр, в глаза я вам скажу,    

Пока  всем делом я руковожу,    

Не дам  задаром рифмами бренчать,    

И коль  рассказ взялись вы рассказать,    

Так вот  его и расскажите нам.    

Вам  слово, так и быть, вторично дам.    

Пусть  тот рассказ в стихах иль в прозе будет,    

Но пусть  он мысль и радость в сердце будит».    

«Одну  безделку в прозе я слыхал, [125]    

И за нее  я ваших жду похвал,    

Иль вы и  в самом деле очень строги.    

Ее я  слышал уж не раз от многих».    

     

Пролог Монаха    

Веселые слова  Трактирщика Монаху    

     

    

     

Когда,  хоть и не без натуги, мне    

О  Мелибее и его жене    

Закончить  удалось на этот раз    

Без меры  затянувшийся рассказ, -    

Трактирщик  в горести своей признался:    

«От  бочки эля я бы отказался,    

Лишь бы  жене моей послушать вас.    

Авось бы  вразумил ее рассказ    

Об  этаком смирении примерном.    

Христовы  кости! Вот он, всем пример нам.    

Коль  поварятам надо взбучку дать,    

Ей  только и забот, что мне совать    

Дубину в  руки, в голос причитая:    

«Лупи их  крепче! Ой, напасть какая!    

Бей  насмерть! Не жалей дрянных щенят».    

А то  косой золовка кинет взгляд    

Иль в  церкви место не тотчас уступит, -    

Опять  меня жена за это лупит.    

В лицо  мне вцепится и ну кричать:    

«О  подлый трус! Не смеешь наказать    

Обидчицу.  Садись тогда за прялку,    

А нож  дай мне, чтоб заколоть нахалку».    

И так с  утра до вечера вопит,    

И в доме  коромыслом дым стоит:    

«Ой,  горе мне! Мой муж чурбан и тряпка.    

Терплю  обиды, как простая стряпка,    

А он  жену не может защитить».    

В аду  таком приходится мне жить, -    

То ль  драться каждый день со всей округой,    

То ль из  дому уйти, то ль слушать ругань.    

И ждет  жена, чтоб, распалив свой гнев,    

Я  зарычал, как африканский лев;    

Надеется,  что недруга зарежу,    

Чтоб ей  сбежать, сказав, что ночью брежу    

Убийствами,  что тайный я злодей    

(Хоть  никогда я не противлюсь ей,    

Чтоб  оплеухами не пообедать), -    

Всяк мог  бы мощь руки ее изведать,    

Осмелься  он… Ну, да к чему мечтать.    

Что ж,  сэр монах, вам время начинать,    

Но  только, чур, смотрите веселее,    

Тогда и  солнце будет нам милее.    

Рочестер  скоро, вон за тем холмом.    

Не  нарушайте нам игры нытьем.    

Не знаю  только, как мне кликать вас:    

Сэр  Джон, мессир Альбан иль сэр Томас.    

Не знаю  точно родословной вашей,    

Ни  звания, ни должности монашьей.    

Наверное,  вы келарь или ризник:    

Ведь щек  таких не видывал я в жизни.    

А ваше  пастбище, должно быть, тучно,    

И вам  пастись на нем, видать, сподручно.    

На  постника вы вовсе не похожи;    

Не  нагулять, постясь, подобной рожи.    

Вам  должное воздать я был бы рад:    

В  монастыре, конечно, вы аббат,    

Не  послушник, а мудрый управитель,    

Которым  похваляется обитель.    

Клянусь,  нет человека в мире целом,    

Кто б  станом был вам равен или телом.    

Ах,  черт! И этакого молодца    

Лишить  насильно брачного венца!    

Бог  покарай из братии церковной    

Того,  кто вас склонил к стезе духовной.    

Каким ты  был бы славным петухом,    

Будь  долгом то, что кажется грехом:    

Ведь,  разрешив себе совокупленье,    

Какие ты  зачал бы поколенья!    

Увы!  Почто, монах, надел ты рясу?    

Как  будто в льве убьешь привычку к мясу?    

Будь  папой я, поверь ты мне, монах,    

Монахи  все ходили бы в штанах,    

Коль не  слаба мужская их натура,    

Будь  велика или мала тонзура,    

И жен  имели бы. Страдает мир:    

Ведь  семя лучшее бесплодит клир.    

Побеги  хилы от мирских корней,    

И род  людской все плоше, все хилей.    

Супружеской  в мирянах мало силы.    

Вы женам  нашим почему так милы?    

Вы лучше  нас умеете любить,    

Венере  подать можете платить    

Монетой  крупной, полноценной, веской,    

А не  чеканки люксембургской мерзкой.    

Вы не  сердитесь, сэр, что так шучу, -    

Я в  шутке правду высказать хочу».    

Монах  его дослушал и в ответ:    

«Я  выполню, хозяин, свой обет    

И  расскажу вам два иль три рассказа    

Впоследствии;  для первого же раза    

Хотел  бы, коль не скучно вам сие,    

Днесь  Эдварда святого житие    

Поведать  или лучше, для начала,    

Трагедию  из тех, что я немало,    

Числом  до сотни, в келье сочинил.    

Трагедию  бы я определил    

Как  житие людей, кто в славе, в силе    

Все дни  свои счастливо проводили    

И вдруг,  низвергнуты в кромешный мрак