1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 
Левая рука у него заканчивалась бесформенной культей, на которой не хватало нескольких пальцев.
    
Она подняла взгляд выше и увидела его лицо. Вся левая половина, покрытая грубыми шрамами от ожогов, была похожа на лоскутное одеяло, от уха остался только краешек, брови отсутствовали. Она помнила его бодрым мужчиной атлетического сложения с густыми черными волосами, а теперь его голова совершенно облысела, а тело казалось высохшим. Роста в нем было 165 сантиметров.
    
— Здравствуй, папа! — произнесла она еле слышно.
    
Александр Залаченко смотрел на свою дочь, лицо его не выражало ничего.
    
    
Рональд Нидерман зажег верхний свет. Он проверил, нет ли у нее другого оружия, ощупав ее одежду, затем поставил на предохранитель ее «ванад» и вынул из него магазин. Залаченко прошел мимо нее, волоча ноги, сел в кресло и взял пульт управления.
    
Взгляд Лисбет упал на экран телевизора, который стоял у него за спиной. Залаченко щелкнул кнопкой, и Лисбет вдруг увидела мерцающее зеленое изображение той части усадьбы, которая находилась за скотным двором, и кусочек подъездной дороги. Камера ночного видения. Они знали, что она сюда едет.
    
— Я начал уж было думать, что ты не решишься сунуться, — сказал Залаченко. — Мы наблюдали за тобой с четырех часов. Ты задела почти что все сигнальные устройства, которые есть в усадьбе.
    
— Детекторы движения, — сказала Лисбет.
    
— Два на подъездной дороге и четыре в роще за лугом. Ты устроила свой наблюдательный пункт точно в том месте, где у нас установлена сигнализация. Оттуда открывается лучший обзор усадьбы. По большей части туда забредают лоси или косули, иногда люди, собирающие ягоды. Но человек с оружием в руках у нас тут редкое явление.
    
Он помолчал секунду.
    
— Неужели ты и впрямь думала, что Залаченко может поселиться в сельском домишке без всякой защиты?
    
    
Лисбет помассировала шею и попыталась встать.
    
— Сиди на полу, — резко приказал Залаченко.
    
Нидерман перестал возиться с ее пистолетом и спокойно на нее посмотрел. Приподняв одну бровь, он ухмыльнулся ей в лицо. Лисбет вспомнила разбитую физиономию Паоло Роберто, которую видела по телевизору, и решила, что лучше уж она останется на полу. Она перевела дыхание и прислонилась спиной к дивану.
    
Залаченко протянул здоровую правую руку. Нидерман вынул из кармана брюк пистолет и передал его Залаченко. Лисбет заметила, что это был пистолет марки «ЗИГ-Зауэр» — стандартное оружие полицейских. Залаченко кивнул. Они не обменялись ни словом, но Нидерман отвернулся, надел куртку и вышел из комнаты. Лисбет услышала, как открылась и снова закрылась входная дверь.
    
— Не вздумай только делать никаких глупостей! Как только ты попытаешься встать, я в тебя выстрелю.
    
Лисбет расслабила мышцы. Прежде чем она до него доберется, он успеет всадить в нее две, а то и три пули. Скорее всего, он пользуется боеприпасами, которые вызывают большую кровопотерю, и она умрет через несколько минут.
    
— Вид у тебя жуткий, — сказал Залаченко, указывая на колечко у нее на брови. — Шлюха да и только.
    
Лисбет устремила на него пристальный взгляд.
    
— Но глаза у тебя мои, — сказал он.
    
— Больно? — спросила она, кивнув на его протез.
    
Залаченко посмотрел на нее долгим взглядом.
    
— Нет. Теперь уже нет.
    
Лисбет кивнула.
    
— Ты бы с радостью убила меня, — сказал он.
    
Она не ответила. Он вдруг расхохотался.
    
— Я много раз вспоминал о тебе за эти годы. Приблизительно столько же раз, сколько смотрел на себя в зеркало.
    
— Не надо было трогать мою маму!
    
Залаченко захохотал:
    
— Твоя мать была шлюха.
    
Глаза Лисбет сделались угольно-черными.
    
— Никакая она не шлюха. Она работала кассиршей в продуктовом магазине и старалась прожить на заработанные деньги.
    
Залаченко снова захохотал.
    
— Можешь воображать себе о ней, что тебе угодно. Я-то знаю, что она была шлюха. Она постаралась поскорее забеременеть, а потом хотела заставить меня жениться на ней. Больно надо мне было жениться на шлюхе!
    
Лисбет ничего не ответила. Она глядела в дуло пистолета и ждала, когда он хоть на секунду отвлечется.
    
— С поджогом это ты хитро проделала. Я тебя ненавидел. Но со временем это стало не важно. Ты не стоила того, чтобы тратить на тебя силы. Если бы ты оставила все как есть, я бы о тебе и не вспоминал.
    
— Чушь! Тебя нанял Бьюрман, чтобы ты прикончил меня.
    
— Это совсем другое дело. Тут было деловое соглашение. Ему нужна была хранящаяся у тебя пленка, а я занимаюсь такими делами.
    
— И ты подумал, что я отдам тебе эту пленку!
    
— Да, доченька. Уверен, что отдала бы. Ты даже не представляешь себе, какими покладистыми становятся люди, когда их о чем-нибудь попросит Нидерман. В особенности если он пустит в ход бензопилу и отпилит одну из твоих ножек. Кстати, в моем случае это был бы обмен баш на баш: ногу за ногу.
    
Лисбет подумала о Мириам By, когда та находилась в руках Нидермана на складе под Нюкварном. Залаченко по-своему истолковал выражение ее лица:
    
— Можешь не волноваться. Мы не собираемся тебя расчленять.
    
Затем он взглянул на нее:
    
— Бьюрман тебя действительно изнасиловал?
    
Она ничего не ответила.
    
— Надо же, какой у него был дурной вкус! В газетах я читал, что ты вроде бы шлюха. Меня это не удивляет. Я могу понять, что на тебя не позарится ни один парень.
    
Лисбет по-прежнему не отвечала.
    
— Пожалуй, надо бы попросить Нидермана, чтобы он тебя трахнул. По-моему, тебе этого очень не хватает.
    
Он немного подумал над этой идеей.
    
— Впрочем, Нидерман не занимается сексом с девками. Нет, он не гомик. Ему просто не нужен секс.
    
— Тогда тебе самому, пожалуй, придется меня трахнуть, — вызывающе сказала Лисбет.
    
Ну, подойди же поближе!
    
— Ну уж нет! Я не извращенец.
    
Оба помолчали.
    
— Чего же мы ждем? — спросила Лисбет.
    
— Мой компаньон вот-вот вернется. Ему только нужно увести отсюда подальше твой автомобиль и выполнить еще одно небольшое поручение. А где твоя сестра?
    
Лисбет пожала плечами.
    
— Отвечай, когда тебя спрашивают!
    
— Не знаю, и, честно говоря, меня это не интересует.
    
Он снова захохотал:
    
— Сестринская любовь? У Камиллы всегда были мозги в голове, а у тебя только труха.
    
Лисбет ничего не ответила.
    
— Но должен признаться, что посмотреть на тебя вот так, вблизи, доставляет мне истинное удовольствие.
    
— Залаченко! — заговорила она. — Какой же ты все-таки зануда! Скажи, это Нидерман застрелил Бьюрмана?
    
— Конечно. Рональд Нидерман превосходный боец. Он не только исполняет приказы, но при необходимости умеет действовать и по собственной инициативе.
    
— Где ты его раскопал?
    
Залаченко взглянул на дочь с каким-то странным выражением. Он уже открыл было рот, словно собирался что-то сказать, но передумал и промолчал. Покосившись на входную дверь, он с усмешкой посмотрел на Лисбет.
    
— Так значит, ты этого не вычислила, — сказал он. — А ведь Бьюрман говорил, что у тебя редкостное умение отыскивать сведения.
    
Затем Залаченко громко захохотал.
    
— Мы встретились с ним в Испании в начале девяностых, когда я еще не успел оправиться после твоей зажигательной бомбочки. Ему было двадцать два года, и он стал моими руками и ногами. Он не наемный работник, он мой партнер. Наше общее предприятие процветает.
    
— Торговля людьми?
    
Он пожал плечами:
    
— Скорее можно сказать, что мы занимаемся разносторонней деятельностью и поставляем различные товары и услуги. Главная идея предприятия всегда должна скрываться на глубине и не маячить на поверхности. Но неужели ты действительно не поняла, кто такой Рональд Нидерман?
    
Лисбет молчала. Она не сразу поняла, на что он намекает.
    
— Он — твой брат, — сказал Залаченко.
    
— Нет! — выдохнула Лисбет.
    
Залаченко снова захохотал. Но ствол пистолета был по-прежнему угрожающе направлен на нее.
    
— По крайней мере, сводный брат, — уточнил Залаченко. — Появился на свет в результате того, что, выполняя задание в Германии, я однажды позволил себе развлечься. И когда меня не станет, он продолжит наше семейное предприятие.
    
— А он знает, что я его сводная сестра?
    
— Разумеется, знает. Но если ты думаешь, что можешь сыграть на его родственных чувствах, я советую тебе лучше об этом забыть. Его семья — это я. Ты для него только далекий отзвук. Кстати, могу тебе сообщить, что он не единственный твой родственник. У тебя помимо него есть еще по меньшей мере четверо братьев и три сестры в разных странах. Один из этих братьев — полный идиот, зато другой неплохо удался. Он управляет таллиннским отделением нашего предприятия. Но Рональд — единственный, кто по-настоящему унаследовал мои способности.
    
— Как я понимаю, мои сестры не участвуют в семейном предприятии.
    
Залаченко посмотрел на нее с недоумением.
    
— Залаченко! Ты просто обыкновенная сволочь, ненавидящая женщин. Почему вы убили Бьюрмана?
    
— Бьюрман был дурак. Он не поверил своим глазам, обнаружив, что ты моя дочь. Он ведь был одним из немногих в этой стране, кто знал о моем прошлом. Признаться, я немного поволновался, когда он вдруг связался со мной, но потом все разрешилось наилучшим образом. Он помер, и вина легла на тебя.
    
— Но почему вы его застрелили? — повторила Лисбет.
    
— Вообще-то это не было запланировано. Я думал, что наше сотрудничество благополучно продлится еще много лет. Иметь знакомство в Службе безопасности — это всегда неплохо, хотя бы даже и с дурачком. Но тот журналист из Энскеде каким-то образом узнал про его связи со мной и позвонил как раз в тот момент, когда Рональд был у него в квартире. Бьюрман запаниковал и вышел из-под контроля. Рональду пришлось экспромтом принимать решение. И он поступил очень правильно.
    
    
У Лисбет упало сердце, когда отец подтвердил то, о чем она уже и сама догадалась. Даг Свенссон нащупал какую-то связь. Она проговорила тогда с Дагом и Миа больше часа. Миа ей сразу понравилась, к Дагу она отнеслась более прохладно. К несчастью, он слишком сильно напоминал ей Микаэля Блумквиста — неисправимый идеалист, думающий, будто он может переделать мир своими книгами! Но она поверила в искренность его намерений.
    
В общем и целом поход к Дагу и Миа оказался напрасной тратой времени. Они не могли подсказать ей, где нужно искать Залаченко. Дагу Свенссону попадалось его имя, и он начал копать в этом направлении, но не знал, что это за личность.
    
Зато она сама допустила во время своего посещения роковую ошибку.
    
Она знала, что между Бьюрманом и Залаченко должна существовать какая-то связь, поэтому стала задавать вопросы о Бьюрмане, пытаясь выяснить, не попадалось ли случайно Дагу Свенссону где-нибудь это имя. Даг с ним не сталкивался, но у него было отличное чутье. Он немедленно обратил внимание на это имя и стал осаждать ее расспросами.
    
Хотя Лисбет мало что сообщила Дагу Свенссону о Бьюрмане, тот мгновенно понял, что Бьюрман является одним из действующих лиц этой драмы. Он также сообразил, что обладает нужной ей информацией. Они договорились встретиться еще раз после праздников и обсудить все накопившиеся вопросы. Затем Лисбет Саландер уехала домой и легла спать. Проснувшись утром, она узнала из новостей, что в одной квартире в районе Энскеде ночью были убиты два человека.
    
Дагу Свенссону она открыла только одну полезную вещь — сообщила ему имя Нильса Бьюрмана. А Даг, вероятно, снял трубку и позвонил Бьюрману, как только она вышла из квартиры.
    
Связующим звеном послужила она сама. Если бы она не пришла к Дагу Свенссону, они с Миа остались бы живы.
    
Залаченко захохотал:
    
— Ты не представляешь себе, как мы удивились, когда полиция начала искать тебя в связи с убийством.
    
Лисбет закусила губу. Залаченко посмотрел на нее пристально.
    
— Как ты меня отыскала? — спросил он.
    
Она пожала плечами.
    
— Лисбет! Рональд вернется очень скоро. Я могу сказать ему, чтобы он переломал тебе все кости и добился ответа. Давай-ка избавь нас от этого труда!
    
— Почтовый ящик. Я нашла автомобиль Нидермана, взятый из салона, и дождалась, когда тот человек явился вынимать почту.
    
— Ага! Вот как просто, оказывается! Спасибо. Я это возьму на заметку.
    
Лисбет немного подумала. Дуло пистолета по-прежнему было направлено ей в грудь.
    
— Скажи, ты действительно надеешься, что и на этот раз как-нибудь пронесет? — спросила Лисбет. — Ты наделал слишком много ошибок, полиция тебя вычислит.
    
— Я знаю, — ответил ее папенька. — Вчера позвонил Бьёрк и сказал, что один журналист из «Миллениума» разнюхал всю историю, и теперь это уже только вопрос времени. Возможно, нам придется что-то предпринять в отношении журналиста.
    
— Наберется длинный список, — сказала Лисбет. — Микаэль Блумквист, и главный редактор Эрика Бергер, и секретарь редакции, и несколько служащих, и это еще только «Миллениум». Кроме них у тебя будет еще Драган Арманский и несколько служащих «Милтон секьюрити». Потом еще Бублански и другие полицейские из следственной группы. Сколько же человек тебе надо будет убить, чтобы замести следы? Тебя вычислят.
    
Залаченко снова захохотал:
    
— Ну и что! Я ни в кого не стрелял, и против меня нет никаких технических улик. Пускай вычисляют на здоровье, кого хотят. Уж поверь мне: в этом доме они могут проводить сколько угодно обысков, но не найдут ровным счетом ничего такого, что могло бы связать меня с какой бы то ни было преступной деятельностью. В дурдом тебя засадил не я, а Служба безопасности, и вряд ли они добьются того, чтобы им там выложили все документы до единого.
    
— Нидерман! — напомнила Лисбет.
    
— Уже завтра на рассвете Рональд уедет в отпуск за границу и побудет там, пока все не утихнет.
    
Залаченко торжествующе посмотрел на Лисбет:
    
— Ты все равно останешься главной подозреваемой в убийстве. Так что если ты исчезнешь, это для всех будет удобнее всего.
    
    
Прошло уже минут пятьдесят, когда наконец вернулся Нидерман. На этот раз он был в сапогах.
    
Лисбет Саландер украдкой присмотрелась к человеку, который, по словам ее отца, приходился ей сводным братом, но не заметила в нем ни малейшего сходства с собой. Напротив, он был ее полной противоположностью. Вдобавок у нее появилось четкое ощущение, что с Рональдом Нидерманом что-то не в порядке. Его сложение, неопределенные черты лица и голос, словно у мальчика, явно указывали на какой-то генетический сбой. Он не почувствовал удара током, и кисти рук у него были слишком большие. Все в Рональде Нидермане казалось не совсем нормальным.
    
«Похоже, что в генах Залаченко имеется целый букет различных отклонений», — подумала она с горечью.
    
— Готово? — спросил Залаченко.
    
Нидерман кивнул и протянул руку за своим «ЗИГ-Зауэром».
    
— Я с тобой, — сказал Залаченко.
    
— Туда придется порядком пройти пешком.
    
— Я пойду. Принеси мне куртку.
    
Нидерман пожал плечами и сделал, как было сказано. Затем он занялся своим пистолетом, между тем как Залаченко переоделся и ненадолго скрылся в соседней комнате. Лисбет следила за тем, как Нидерман навинчивал адаптер с кустарным глушителем.
    
— Ну, пошли! — сказал Залаченко с порога.
    
Нидерман наклонился и поднял ее на ноги. Лисбет встретилась с ним глазами.
    
— Я и тебя убью, — сказала она.
    
— Самоуверенности у тебя не отнимешь, — прокомментировал ее отец.
    
Нидерман снисходительно улыбнулся ей и, подтолкнув к двери, вывел за порог. Он шел сзади, крепко придерживая ее за шею. Его пальцы охватывали ее шею кольцом. Путь лежал в лесок к северу от скотного двора.
    
Они двигались медленно, и Нидерман то и дело останавливался, поджидая Залаченко. У них были с собой мощные фонарики. Когда они очутились в лесу, Нидерман отпустил ее шею и пропустил вперед, следуя за ней на расстоянии нескольких метров и держа нацеленный ей в спину пистолет.
    
По заросшей тропинке они прошли метров четыреста. Два раза Лисбет споткнулась, но оба раза ее ставили на ноги.
    
— Теперь сверни направо, — приказал Нидерман.
    
Еще через десять метров они вышли на полянку. Лисбет увидела выкопанную в земле яму. Луч фонарика, который держал Нидерман, выхватил из темноты воткнутую в кучу земли лопату. Наконец она поняла, в чем заключалось поручение, которое выполнял Нидерман. Он подтолкнул ее к яме, она пошатнулась и упала на четвереньки, глубоко зарывшись пальцами в рыхлую землю. Она встала и без всякого выражения посмотрела на него. Залаченко никуда не спешил, а Нидерман спокойно дожидался его, не отводя дуло пистолета от Лисбет.
    
    
Залаченко запыхался. Прошла минута, прежде чем он произнес:
    
— Следовало бы что-то сказать, но мне не о чем с тобой говорить.
    
— О'кей, — согласилась Лисбет. — Мне тоже, в общем-то, не о чем с тобой говорить.
    
Она криво усмехнулась, глядя ему в лицо.
    
— Ну так давайте покончим с этим делом! — сказал Залаченко.
    
— Я очень рада, что могу напоследок сообщить тебе новость, — сказала Лисбет. — Полиция постучит в твою дверь уже этой ночью.
    
— Ерунда! Я так и знал, что ты начнешь блефовать. Ты пришла сюда только для того, чтобы меня убить. Ты ни с кем об этом не говорила.
    
Улыбка Лисбет сделалась еще шире. На ее лице внезапно появилось злорадное выражение:
    
— Позволь показать тебе кое-что, папочка!
    
Она медленно опустила руку в левый карман брюк и достала какой-то четырехугольный предмет. Рональд Нидерман внимательно следил за каждым ее движением.
    
— Каждое сказанное тобой за последний час слово было передано на интернет-радио.
    
Она показала «Палм Тангстен».
    
На лбу Залаченко, на месте отсутствующих бровей, собрались морщины.
    
— Покажи, — протянул он здоровую руку.
    
Лисбет кинула ему компьютер. Он поймал его на лету.
    
— Ерунда, — сказал Залаченко. — Это обыкновенный палмтоп.
    
    
Когда Рональд Нидерман потянулся, чтобы взглянуть на компьютер, Лисбет Саландер швырнула ему прямо в глаза горсть песка. Песок ослепил его, но он автоматически нажал на курок. Раздался приглушенный выстрел, но Лисбет уже отскочила на два шага в сторону и пуля просвистела там, где она только что стояла.
    
Она схватила лопату и с размаху опустила ее острым краем на руку, в которой он держал пистолет. Лопата изо всей силы ударила ему по костяшкам, и Лисбет увидела, как «ЗИГ-Зауэр» отлетел далеко в сторону и упал где-то в кустах. Из глубокого пореза над мизинцем струей хлынула кровь.
    
Он же должен орать от боли!
    
Шаря перед собой в воздухе окровавленной рукой, Нидерман двинулся вперед, одновременно отчаянно протирая другой рукой глаза. У Лисбет оставалась единственная возможность выиграть этот бой: нужно было немедленно нанести такой удар, который превратил бы его в беспомощного калеку. Но в физической силе она безнадежно ему уступала. Чтобы убежать в лес, ей нужно было пять секунд. Высоко взмахнув лопатой, она постаралась повернуть рукоять так, чтобы попасть в него лезвием, но заняла неправильную позицию, и лопата плашмя ударила его по лицу.
    
Его переносица хрустнула во второй раз за эти несколько дней, и Нидерман замычал. Все еще ослепленный, он все же, размахнувшись, правой рукой сумел отпихнуть от себя Лисбет Саландер. Она отлетела назад, споткнулась о древесный корень и упала, но через секунду вскочила на ноги. Нидерман был на какое-то время обезврежен.
    
«У меня получится!» — мелькнуло в мыслях.
    
Она уже сделала два шага к зарослям, как вдруг краем глаза увидела, что Александр Залаченко поднимает руку.
    
«Черт! Старик тоже с пистолетом!» — молнией сверкнуло в мозгу.
    
Она шарахнулась в сторону, и в тот же миг прозвучал выстрел. Пуля попала ей во внешнюю сторону бедра, и сила удара развернула ее на месте.
    
Боли она не почувствовала.
    
Вторая пуля попала ей в спину и засела под левой лопаткой, и теперь все тело пронзила резкая, парализующая боль.
    
Она упала на колени и несколько секунд не могла шевельнуться. Она сознавала, что сзади остался Залаченко, он был метрах в шести. Последним усилием она упрямо встала с земли и, шатаясь, сделала шаг в направлении кустов.
    
У Залаченко было достаточно времени, чтобы прицелиться.
    
Третья пуля попала ей в голову примерно на два сантиметра выше левого уха. Пробив череп, пуля вызвала целую сеть радиальных трещин в черепной кости и остановилась в массе серого вещества примерно в четырех сантиметрах от коры больших полушарий.
    
Для Лисбет Саландер медицинское описание местоположения пули было чистой теорией. Практически же пуля оказала непосредственное тяжелое травматическое воздействие. Последним ощущением Лисбет был удар огненно-красной боли, который сменился белым светом.
    
Затем — мрак.
    
Щелк.
    
Залаченко попытался выстрелить еще раз, но руки у него тряслись так сильно, что он уже не мог целиться. Она чуть было не ушла. Наконец он понял, что она уже мертва, и опустил пистолет, но его продолжало трясти от прилива адреналина. Он посмотрел на свое оружие. Он хотел оставить пистолет дома, но потом все же сходил за ним и положил в карман куртки, как будто это был оберег. Монстр, а не человек! Их было двое взрослых мужчин, причем один из них не кто-нибудь, а Рональд Нидерман, да еще вооруженный «ЗИГ-Зауэром»! А эта чертова шлюха все равно чуть было не убежала!
    
Он бросил взгляд на тело дочери. В свете карманного фонаря она была похожа на окровавленную тряпичную куклу. Он поставил пистолет на предохранитель, засунул его в карман куртки и направился к Рональду Нидерману, который беспомощно стоял, ничего не видя от слез, с окровавленной рукой и разбитым в кровь носом. В последний раз у него текла кровь из носа после чемпионского матча с Паоло Роберто, а теперь его изувечил удар лопатой.
    
— По-моему, у меня опять сломана переносица, — сказал он.
    
— Дурак, — буркнул Залаченко. — Она же чуть не ушла.
    
Нидерман все еще протирал глаза. Он не чувствовал боли, но глаза слезились, и он почти ничего не видел.
    
— Да выпрямись ты наконец, черт тебя побери, — презрительно покачал головой Залаченко. — И что бы ты без меня делал!
    
Нидерман отчаянно моргал. Залаченко поковылял к лежавшему на земле телу дочери и потащил, ухватив за шиворот. Приподняв тело, он поволок его к выкопанной в земле яме, которая должна была стать ее могилой. Яма была слишком мала, чтобы она поместилась там в полный рост. Он подтащил тело так, что ноги высунулись за край ямы, и отпустил. Она свалилась вниз, как мешок картошки, и осталась лежать в скорченной позе зародыша.
    
— Закапывай, — приказал Залаченко. — Чтобы уж нам поскорее вернуться домой.
    
У полуослепшего Нидермана работа заняла довольно много времени. Лишнюю землю, не поместившуюся в яме, он, энергично махая лопатой, раскидал вокруг.
    
Залаченко закурил сигарету, разглядывая результаты работы Нидермана. Его все еще продолжало трясти, но адреналин уже начал приходить в норму. При мысли, что ее больше нет, он вдруг почувствовал облегчение. Он все еще помнил тот взгляд, которым она много лет назад посмотрела на него, перед тем как бросить пакет с бензином.
    
Было уже девять часов вечера. Оглядевшись, Залаченко кивнул. Довольно скоро им удалось отыскать в кустах «ЗИГ-Зауэр» Нидермана, а затем они повернули к дому. Залаченко чувствовал необыкновенное удовлетворение. Сначала он занялся рукой Нидермана. Рана от удара лопатой оказалась очень глубокой, и Залаченко пришлось вооружиться иглой и ниткой, чтобы ее зашить; этому искусству он еще пятнадцатилетним мальчишкой научился в военном училище в Новосибирске. По крайней мере, обезболивания тут не требовалось, но рана могла оказаться настолько серьезной, что Нидерману пришлось бы обращаться с ней в больницу. Он наложил на палец лубок и забинтовал руку.
    
Закончив с этим делом, он открыл бутылку пива, а Нидерман отправился в ванную промывать глаза.
   
   
    
     
Глава 32
    
    
Четверг, 7 апреля
    
Микаэль Блумквист прибыл на Центральный вокзал Гётеборга в девять часов. Часть потерянного из-за поломки времени поезд наверстал, но прибыл все же с некоторым опозданием. Последний час поездки Микаэль обзванивал из поезда автосалоны, сдававшие машины напрокат. Сначала он хотел найти машину в Алингсосе, с тем чтобы выйти там из поезда, но оказалось, что в такое позднее время это уже невозможно. В конце концов он бросил эту бесполезную затею и заказал себе «фольксваген» в одной из гостиниц Гётеборга. Ему сказали, что он может забрать машину на площади Йернторг. Он не решился связываться с общественным транспортом Гётеборга с его запутанной системой проездных билетов, разобраться в которой способен разве что инженер по ракетостроению, и предпочел сразу же взять такси.
    
Получив наконец заказанную машину, он обнаружил, что в бардачке нет карты. Пришлось искать работающую в вечернее время заправку и покупать карту там. Немного подумав, он приобрел еще и карманный фонарик, бутылку минеральной воды и стаканчик кофе в дорогу, который он поставил в стеклянную подставку возле панели приборов. Было уже половина одиннадцатого, когда он проезжал Партилле, направляясь из Гётеборга на север, по дороге на Алингсос.
    
    
В половине десятого мимо могилы Лисбет Саландер пробегал лис. Животное остановилось, тревожно оглядываясь по сторонам. Лис инстинктивно почувствовал, что здесь кто-то зарыт, но решил, что зарытое находится так глубоко, что не стоит и пытаться раскапывать. Лучше поискать добычу полегче.
    
Где-то поблизости зашумел в кустах какой-то ночной зверек, и лис прислушался к шороху. Он сделал осторожный шаг, но прежде чем продолжить охоту, поднял заднюю лапку и, жалобно заскулив, пометил место.
    
    
Обычно Бублански никому не звонил поздно вечером по служебным вопросам, но на этот раз он не смог удержаться. Инспектор снял трубку и набрал номер Сони Мудиг.
    
— Прости, что я звоню так поздно. Ты еще не спишь?
    
— Нет, не беспокойся.
    
— Я только что дочитал до конца расследование девяносто первого года.
    
— Похоже, что тебе, как и мне, было не оторваться от этого чтения.
    
— Соня… Как ты понимаешь то, что тут происходит?
    
— У меня такое впечатление, что Гуннар Бьёрк, занимающий выдающееся место в списке клиентов, отправил Лисбет Саландер в дурдом, когда она попыталась защитить себя и свою мать от сумасшедшего убийцы, которому покровительствовала Служба безопасности. В этом ему помогал, в частности, Петер Телеборьян, на заключение которого мы в значительной степени опирались при оценке ее психического здоровья.
    
— Но это же совершенно меняет все представление о ней!
    
— Это многое объясняет.
    
— Соня, ты можешь заехать за мной завтра в восемь часов?
    
— Конечно могу.
    
— Мы съездим в Смодаларё и поговорим с Гуннаром Бьёрком. Я разузнал о нем. Он находится на больничном по причине ревматизма.
    
— Я с нетерпением буду ждать встречи с ним.
    
— По-моему, нам придется полностью пересмотреть наше представление о Лисбет Саландер.
    
    
Грегер Бекман украдкой взглянул на жену. Эрика Бергер стояла у окна гостиной и глядела на водную гладь. В руке у нее был мобильник, и Грегер знал, что она ждет звонка Микаэля Блумквиста. Вид у нее был такой расстроенный, что он подошел и обнял ее.
    
— Блумквист взрослый мальчик, — сказал Грегер. — Но уж если ты так беспокоишься, то позвонила бы лучше в полицию.
    
Эрика Бергер вздохнула.
    
— Это надо было сделать уже несколько часов назад. Но не это меня так расстраивает.
    
— Мне следует об этом знать?
    
Она кивнула.
    
— Расскажи.
    
— Я скрывала от тебя. И от Микаэля. А главное, от редакции.
    
— Скрывала?
    
Она обернулась к мужу и рассказала ему, что ее пригласили работать главным редактором в «Свенска моргонпостен». Грегер Бекман удивленно вскинул брови.
    
— Не понимаю, почему ты об этом не рассказывала, — сказал он. — Это же для тебя просто здорово! Подарок судьбы!
    
— Наверное, потому, что я чувствую себя предательницей.
    
— Микаэль поймет. Для каждого человека когда-то приходит время сделать следующий шаг. И теперь это время настало для тебя.
    
— Я знаю.
    
— Ты действительно уже решила?
    
— Да, я решила. Но у меня не хватило духу рассказать кому-нибудь об этом. И потом, у меня такое чувство, что я ухожу в самый неподходящий момент.
    
Он покрепче обнял жену.
    
    
Драган Арманский потер глаза и выглянул в окно. За окном реабилитационного центра в Эрставикене стояла тьма.
    
— Нужно позвонить инспектору Бублански, — сказал он.
    
— Нет, — возразил Хольгер Пальмгрен. — Ни Бублански, ни вообще кто бы то ни было из людей, облеченных властью, ни разу и пальцем для нее не шевельнул. Так оставьте ее самостоятельно разбираться со своими делами.
    
Арманский внимательно посмотрел на бывшего опекуна Саландер. Он все еще находился под впечатлением поразительных изменений к лучшему, которые произошли в состоянии Пальмгрена со времени их последней встречи в рождественские праздники. Речь его по-прежнему оставалась невнятной, зато глаза ожили и заблестели по-новому. Кроме того, у Пальмгрена появилась злость, которой Арманский раньше никогда за ним не замечал. В этот вечер адвокат поведал ему в деталях всю историю, которую восстановил Блумквист, и Арманский пришел в ужас.
    
— Она же попытается убить своего отца!
    
— Возможно, — спокойно согласился Пальмгрен.
    
— Или, наоборот, Залаченко убьет ее.
    
— И это возможно.
    
— А мы будем тут спокойно ждать?
    
— Драган! Вы хороший человек, но что там сделает или не сделает Лисбет Саландер и останется ли она жива или умрет — это не ваше дело.
    
Пальмгрен развел руками. К нему внезапно вернулась давно утраченная координация движений. Казалось, будто драматические события последних недель вдохнули в него новые силы.
    
— Я никогда не испытывал симпатии к людям, которые решают все сами без суда и следствия. Но с другой стороны, я не встречал ни одного человека, у которого было бы для этого столько оснований, как у нее. В ее случае это веление судьбы, так судил рок задолго до того, как она родилась. Нам с вами остается только решить, как мы встретим Лисбет, если она вернется.
    
Арманский огорченно вздохнул и покосился на старого адвоката.
    
— А если следующие десять лет она проведет в «Хинсеберге»,[89] то она сама сделала этот выбор. Я же по-прежнему останусь ее другом.
    
— Я никогда не подозревал раньше, что у вас такой либертарианский[90] взгляд на жизнь.
    
— Раньше у меня его не было, — сказал Хольгер Пальмгрен.
    
    
Мириам By лежала в кровати, уставясь глазами в потолок. Рядом с ней горел ночник, тихо играло радио. Передавали «On a Slow Boat to China».[91] Вчера она очнулась в больнице, куда ее привез Паоло Роберто. Она то спала, то вдруг беспокойно просыпалась. Врачи говорили, что у нее сотрясение мозга. В любом случае ей требовался покой. Кроме того, у нее были сломан нос и три ребра и все тело было изранено. Левая бровь так распухла, что глаз стал похож на узкую щелочку. Она не могла пошевельнуться, так как каждое движение отдавалось болью. Болела и шея, поэтому ей на всякий случай надели ортопедический воротник. Доктора заверили ее, что она полностью восстановится.
    
Проснувшись вечером, она увидела сидящего возле ее кровати Паоло Роберто. Он широко улыбнулся ей и спросил, как она себя чувствует. Она подумала: «Неужели я выгляжу так же ужасно, как он?»
    
У него накопились к ней вопросы, она на них отвечала. Почему-то ее вовсе не удивило, что он оказался другом Лисбет Саландер. Видно было, что он самолюбивый парень. Лисбет такие нравились, а самоуверенных нахалов она не выносила. Различие было тонким, но Паоло Роберто относился к первой категории.
    
Теперь выяснилось, каким образом он вдруг оказался на складе под Нюкварном. Она удивилась, что он так упорно преследовал черный фургон, и испугалась, услышав, какие находки полиция откопала на территории склада.
    
— Спасибо, — сказала она. — Ты спас мне жизнь.
    
Он покачал головой и долго молчал, прежде чем заговорить.
    
— Я пытался объяснить Блумквисту. Он не очень понял. Думаю, ты поймешь лучше, ведь ты сама занимаешься боксом.
    
И она его поняла. Тот, кто сам не присутствовал на складе под Нюкварном, никогда не поймет, что значит биться с монстром, который не ощущает боли. Она вспомнила, какой беспомощной чувствовала себя рядом с ним.
    
Под конец разговора она просто молча держала его за перевязанную руку. Они ничего не объясняли друг другу. Для этого не было нужных слов. Когда она снова проснулась, он уже ушел. Она мечтала, чтобы Лисбет Саландер дала о себе знать.
    
Ведь Нидерман охотится за ней.
    
Мириам By боялась, как бы он ее не поймал.
    
    
Лисбет Саландер было нечем дышать. Она не сознавала, сколько прошло времени, но знала, что ее застрелили, и скорее инстинктом, чем разумом, ощущала, что зарыта в землю. Левая рука совсем не слушалась. Стоило ей хотя бы напрячь какой-нибудь мускул, как в плечо волнами накатывали приступы боли. Сознание окутывала мгла. Мне нужен воздух. Голова раскалывалась от пульсирующей боли, какой она никогда не испытывала раньше.
    
Правая рука оказалась у нее под щекой, и она начала инстинктивно отскребать землю от носа и рта. Земля была песчанистая и сравнительно сухая. Ей удалось освободить крошечное, величиной с кулачок, пространство перед лицом.
    
Она не имела представления, сколько времени ей пришлось пролежать в могиле. Но она понимала, что попала в смертельно опасное положение. Наконец в голове у нее оформилась законченная мысль:
    
Он похоронил меня заживо.
    
Поняв это, она почувствовала, что ее охватила паника. Ей стало нечем дышать. Она не могла пошевельнуться. Тонна земли придавила ее ко дну могильной ямы.
    
Она попробовала пошевелить ногой, но только напрягла мышцы понапрасну. Затем попыталась подняться. Это оказалось ошибкой — едва она надавила головой, стараясь выпрямиться, как тотчас же в виски молнией стрельнула боль. Нельзя, чтобы меня вырвало. Она вновь погрузилась в беспамятство.
    
Когда к ней снова вернулась способность думать, она осторожно проверила, какие части тела ей еще служат. Только правая рука, находившаяся возле ее лица, была в состоянии делать движения и перемещаться на несколько сантиметров. Мне нужен воздух. Воздух был наверху, за пределами могилы.
    
Лисбет Саландер начала скрести землю. Поднажав локтем, она сумела отвоевать некоторое пространство для маневра. Не поворачивая руки, она, надавливая на землю кулаком, расширила свободное пространство перед лицом. Надо откапываться.
    
Потом она поняла, что под ее скрюченным телом, между животом и ногами, есть пещерка. Там находился основной запас воздуха, благодаря которому она еще оставалась жива. Она начала отчаянно поворачиваться корпусом туда и сюда и почувствовала, как земля обваливается вниз. Тяжесть, давившая на грудь, чуть-чуть уменьшилась. Она уже могла передвигать руку на пространстве в несколько сантиметров.
    
Минуту за минутой она в полубессознательном состоянии продолжала трудиться. Она отскребала песчаную почву с лица и горсть за горстью укладывала ее под себя. Понемногу ей удалось высвободить руку настолько, что стало возможно убирать землю с головы. Сантиметр за сантиметром она освободила голову. Нащупав что-то твердое, она обнаружила, что держит в руке обломок корня или палочку. Она принялась разгребать землю сверху. Земля по-прежнему оставалась рыхлой и не слишком плотной.
    
    
Было уже десять часов, когда лис, возвращаясь в свое логово, снова оказался возле могилы Лисбет Саландер. Пообедав полевкой, он был сыт и доволен, как вдруг почуял чье-то присутствие. Он замер на месте и навострил уши. Его нос и усы мелко задрожали.
    
И тут из-под земли, словно какой-то неживой предмет, высунулись пальцы Лисбет Саландер. Окажись на месте лиса человек, он отреагировал бы на это зрелище точно так же. Он пустился наутек.
    
Лисбет ощутила, как ее руки коснулась струя холодного воздуха. Она снова могла дышать.
    
Ей потребовалось еще полчаса, чтобы выбраться из могилы. Она даже не запомнила, как все это происходило. Ей показалось странным, что левая рука почему-то перестала ее слушаться, но она продолжала механически отгребать землю правой.
    
Нужно было что-нибудь такое, чем можно копать. Она не сразу сообразила, чем может воспользоваться, но потом опустила руку в яму, кое-как добралась до нагрудного кармана и достала портсигар, подаренный Мириам By. Открыв портсигар, она стала орудовать им как совком. Горсть за горстью она выбирала рыхлую землю и отбрасывала ее взмахом запястья. Неожиданно заработало правое плечо, и она высвободила его из-под земли. Выбросив еще немного земли, она смогла приподнять голову. Теперь правое плечо и голова оказались над поверхностью. Высвободив часть корпуса, она начала выползать сантиметр за сантиметром, пока вдруг земля не отпустила из своей хватки ноги.
    
С закрытыми глазами она поползла от могилы и продолжала двигаться, пока не наткнулась плечом на древесный ствол. Она стала медленно разворачиваться всем телом, и наконец ствол оказался у нее за спиной. Прислонившись к нему, она отерла рукой залепившую глаза грязь и приподняла веки. Вокруг стоял непроглядный мрак и ледяной холод, но она вся вспотела. В голове, левом плече и бедре чувствовалась тупая боль, но у нее не хватило сил подумать, почему все болит. Десять минут она неподвижно сидела и только дышала. Затем поняла, что ей нельзя здесь оставаться.
    
Она с трудом поднялась на ноги; вокруг все качалось.
    
Тотчас же на нее напала тошнота, она нагнулась, и ее тут же вырвало.
    
Затем она пошла. Она не имела никакого представления ни о том, в какую сторону она идет, ни о том, куда направляется. Правая нога ее плохо слушалась; время от времени она, споткнувшись, падала на колени, и каждый раз сильная боль пронзала ей голову.
    
Она не знала, сколько времени они так шла, но вдруг краем глаза увидела дом. Она изменила направление и поковыляла дальше. Только дойдя до сарая на краю двора, она поняла, что движется прямиком к жилищу Залаченко. Она остановилась, зашатавшись, как пьяная.
    
Фотоэлементы на подъездной дорожке и на сарае. Она пришла с другой стороны. Они ее не обнаружили.
    
От этой мысли она растерялась. Она понимала, что находится сейчас не в той форме, чтобы связываться с Нидерманом и Залаченко. Разглядывая белеющий в темноте дом, она стояла неподвижно.
    
Щелк. Дерево. Щелк. Пожар.
    
Перед мысленным взором стояла канистра с бензином и спичка.
    
Она с трудом повернулась и, шатаясь, поковыляла к надворной постройке. Наконец дотащилась до двери, закрытой на деревянный засов. Ей удалось открыть засов, приподняв его правым плечом, — он упал на землю со стуком, и она с грохотом распахнула дверь. Шагнув в темноту, она огляделась вокруг.
    
Это был дровяной сарай. Бензина в нем не было.
    
    
Сидевший за кухонным столом Залаченко вскинул голову — где-то снаружи хлопнула дверь. Отодвинув занавеску, он глянул за окно, в темноту. Прошло несколько секунд, прежде чем его глаза стали что-то различать во мраке. Ветер к ночи все усиливался, а в конце недели прогноз обещал шторм. И тут он увидел, что дверь сарая приоткрыта.
    
За дровами он ходил с Нидерманом еще до темноты — на самом деле необходимости в этом не было, и вышли они главным образом для того, чтобы показаться на глаза Лисбет Саландер и выманить ее из укрытия.
    
Неужели Нидерман забыл закрыть дверь на засов? Иногда он бывает таким недотепой! Залаченко покосился на дверь гостиной, где спал на диване его сын и помощник. Он хотел было разбудить немца, но потом решил не трогать его и сам встал со стула.
    
    
За бензином Лисбет нужно было идти на скотный двор, где стояли машины. Тяжело дыша, она села, прислонившись к колоде для рубки дров. Надо передохнуть. Она просидела всего несколько минут, когда услышала приближающиеся к сараю неровные шаги Залаченко.
    
    
В темноте к северу от Мелльбю Микаэль ошибся поворотом. Вместо того чтобы свернуть на Носсебру, он продолжал ехать на север и обнаружил свою ошибку, только когда доехал до Трёчёрна. Он остановился и сверился с атласом.
    
Выругавшись, он повернул на юг и поехал обратно в Носсебру.
    
    
За секунду до того, как Александр Залаченко вошел в дровяной сарай, Лисбет Саландер схватила правой рукой топор с колоды. У нее не было сил занести оружие над головой, но она, держа его в одной руке, сделала замах снизу вверх и, опираясь на здоровую ногу, развернулась всем корпусом.
    
Едва Залаченко успел нажать на выключатель, как в тот же миг лезвие топора ударило ему в лицо, рассекло правую щеку и вонзилось на несколько миллиметров в лобную кость. Он даже не успел понять, что произошло, но в следующий миг его мозг опознал боль и он издал дикий крик.
    
    
Рональд Нидерман рывком пробудился от сна и, ничего не понимая, подскочил на диване. Он услышал вой, который в первый момент показался ему нечеловеческим. Вой доносился со двора. Затем он понял, что это кричит Залаченко, и поспешно вскочил на ноги.
    
Лисбет Саландер снова взмахнула топором, но тело ее не послушалось. Она собиралась занести топор выше и обрушить его на голову отца, но ее силы уже истощились, и она попала не туда, куда метила, а под коленку. Однако под действием силы тяжести лезвие вошло так глубоко, что топор застрял там и вырвался из ее руки, когда Залаченко ничком упал на пол. Он непрерывно орал.
    
Она наклонилась, чтобы снова взяться за топор. Пол под ней покачнулся, мозг точно пронзила молния. Ей пришлось сесть. Она протянула руку и ощупала карманы его куртки. В правом кармане у него по-прежнему лежал пистолет. Она сосредоточила взгляд, надпись на пистолете расплывалась перед глазами.
    
Браунинг калибра 22.
    
Жалкий скаутский пистолет.
    
Вот почему она осталась жива. Пуля из «ЗИГ-Зауэра» или из другого пистолета более крупного калибра пробила бы ее черепушку насквозь, оставив огромную дырку.
    
В тот момент, когда она формулировала для себя эту мысль, послышались шаги проснувшегося Нидермана. Фигура великана заполнила весь дверной проем. Он застыл на пороге, уставясь на нее широко открытыми, ничего не понимающими глазами. Залаченко дико орал. Его лицо превратилось в кровавую маску. Под коленкой у него торчал застрявший в ноге топор. Перед ним сидела на полу грязная и окровавленная Лисбет. Вид у нее был, будто она явилась из фильма ужасов того сорта, каких больше чем достаточно насмотрелся в свое время Нидерман.
    
    
Нечувствительный к боли Рональд Нидерман, похожий на бронебойного робота, всю жизнь не любил темноту. Сколько он себя помнил, темнота всегда таила для него какую-то угрозу.
    
Он своими глазами видел живущие в темноте существа, и его постоянно подстерегал неописуемый ужас. И вот сейчас ужас обрел ясные очертания.
    
Девка, сидящая на полу, была покойницей. В этом не было никакого сомнения.
    
Он сам зарыл ее в могилу.
    
Следовательно, существо на полу было не живой девкой, а исчадием загробного мира, против которого бессильны человеческие руки и оружие.
    
Превращение из человека в мертвеца уже началось. Ее кожа стала чешуйчатой, как у ящерицы. Оскаленные зубы сделались острыми, как лезвие бритвы, чтобы вырывать ими клочья живого мяса. Изо рта высовывался и облизывал губы змеиный язык. На окровавленных пальцах отросли длинные, как клинки, заостренные когти. Он видел, как горели во тьме ее глаза. Он услышал ее глухое рычание и увидел, как она напрягла мускулы, чтобы броситься и разорвать ему глотку.
    
Он вдруг ясно и отчетливо увидел, что у нее сзади хвост, который извивается и яростно колотит по полу.
    
И тут она подняла пистолет и выстрелила. Пуля пролетела так близко от уха Нидермана, что он услышал свист поднятого ею ветра. Он увидел, как у нее изо рта вырвался ему навстречу язык пламени.
    
Это было уже слишком!
    
У него отшибло все мысли.
    
Он повернулся и помчался прочь что было духу. Она сделала еще один выстрел, на этот раз совсем мимо цели, но после этого выстрела у него словно выросли крылья. Будто лось, он одним прыжком перемахнул через забор и исчез во тьме в направлении проезжей дороги. Он несся, подгоняемый безотчетным страхом.
    
Лисбет изумленно смотрела ему вслед, пока он не исчез из глаз.
    
Она дотащилась до двери и выглянула в темноту, но его и след простыл. Залаченко наконец перестал орать, он лежал на полу и только постанывал. Она открыла пистолет и увидела, что в нем остался только один патрон. Она подумала, прострелить ему башку или нет, но потом напомнила себе, что в темноте где-то еще бегает Нидерман, так что последний патрон лучше было на всякий случай приберечь. Если он нападет на нее, против него, вероятно, будет мало одного патрона двадцать второго калибра. Но и это все-таки лучше, чем ничего.
    
    
Она с трудом встала, хромая, вышла из сарая и закрыла за собой дверь. Целых пять минут ей понадобилось, чтобы поставить на место засов. Шатаясь, она пересекла двор, зашла в дом и нашла телефон, который стоял в кухне. Она набрала номер, которым не пользовалась вот уже два года. Его не было дома. Заговорил автоответчик.
    
— Здравствуйте! Это Микаэль Блумквист. Сейчас я не могу вам ответить. Оставьте ваше имя и номер телефона. Я позвоню вам, как только смогу.
    
Пи-и-и…
    
— Микаэль! — начала она и поняла, что говорит так, точно во рту у нее каша. Она прокашлялась. — Микаэль, это Саландер.
    
Дальше она не знала, что говорить, и медленно положила трубку.
    
«ЗИГ-Зауэр» Нидермана лежал на кухонном столе в разобранном виде, приготовленный к чистке, рядом виднелся «ванад» Сонни Ниеминена. Она бросила браунинг на пол, подковыляла к столу и взяла «ванад», собираясь проверить магазин. Там же она нашла свой мини-компьютер и засунула его себе в карман. Затем она проковыляла к мойке и налила полную чашку ледяной воды. Выпив четыре чашки, она подняла глаза и неожиданно увидела в старом зеркале для бритья свое собственное лицо. С перепуга она чуть было не выстрелила в отражение.
    
То, что она там увидела, скорее напоминало звериную морду, чем человеческое лицо. Она увидела сумасшедшую с искаженным лицом и раскрытым ртом. Кожу покрывала короста из затвердевшей глины, смешанной с кровью. Теперь она поняла, отчего убежал Рональд Нидерман.
    
Она подошла к зеркалу поближе и тут вдруг заметила, что волочит левую ногу. В бедре она ощущала резкую боль — там, куда попала первая пуля Залаченко. Вторая угодила в плечо, парализовав левую руку, и там тоже болело.
    
Однако сильнее всего болела голова, от этой боли она шаталась на ходу. Медленно подняв правую руку, она провела пальцами по затылку и нащупала огромную дыру входного отверстия.
    
Потрогав пальцем дырку в черепе, она вдруг с ужасом поняла, что прикоснулась к собственному мозгу и ее рана настолько серьезна, что она находится на краю смерти. Скорее всего, ей уже давно бы полагалось умереть. Единственное, чего она не могла понять, это как она до сих пор еще держится на ногах.
    
Внезапно ее одолела смертельная усталость. Не понимая, что с ней происходит — накатывает ли на нее обморок или сон, — она дотащилась до кухонного диванчика, осторожно опустилась на него и легла головой (здоровой стороной) на подушку.
    
Ей необходимо было прилечь, чтобы собраться с силами, хотя она сама понимала, что спать нельзя, пока на улице бродит Нидерман. Рано или поздно он сюда вернется. Рано или поздно Залаченко выберется из сарая и притащится в дом, но у нее больше не было сил стоять на ногах. Ее зазнобило. Она сняла пистолет с предохранителя.
    
    
Рональд Нидерман в нерешительности остановился на дороге между Соллебрунном и Носсебру. Он был один. Кругом царила тьма. К нему вернулась способность соображать, и ему было стыдно вспоминать о своем бегстве. Он не мог понять, как это случилось, но пришел к логическому заключению, что, по-видимому, ей удалось выжить и каким-то образом откопаться из могилы.
    
Залаченко требовалась его помощь. Следовательно, он должен вернуться в усадьбу и свернуть ей шею.
    
В то же время у Рональда Нидермана было такое чувство, что все уже кончено. Это чувство появилось у него давно. После первого же разговора с Бьюрманом все, что бы они ни делали, постоянно шло не так. Залаченко словно подменили, как только он услышал имя Лисбет Саландер. С этого момента он отбросил все принципы осторожности и умеренности, которые проповедовал в течение долгих лет.
    
Нидерман не мог решить, что делать.
    
Залаченко нужна медицинская помощь.
    
Если только она не успела его убить.
    
В связи с этим перед ним вставали вопросы.
    
Он кусал губы.
    
Много лет они с отцом были партнерами. Это были очень успешные годы. За это время он скопил довольно много денег и, кроме того, знал, где Залаченко прячет свое состояние. Он обладал необходимыми средствами и навыками для того, чтобы продолжить дело. Поэтому самым разумным было бы уйти отсюда, не оглядываясь. Одну вещь Залаченко надежно вбил ему в голову: если ситуация стала неразрешимой, уходи без лишних сантиментов. Это основа выживания — ради проигранного дела не стоит даже пальцем шевельнуть!
    
В ней не было ничего сверхъестественного. Но ее присутствие было тем, что называется bad news.[92] Она приходилась ему сводной сестрой.
    
И он явно ее недооценивал.
    
Рональда Нидермана раздирали два желания. Одна его часть хотела вернуться назад и свернуть ей шею. Другая часть хотела бежать дальше, пока темно.
    
Паспорт и бумажник лежали у него в заднем кармане. Ему незачем возвращаться. В усадьбе не осталось ничего нужного.
    
Разве что машина.
    
Он все еще стоял, раздираемый сомнениями, когда из-за пригорка вынырнули огни автомобильных фар. Он повернул голову. Возможно, он сумеет раздобыть себе транспорт другим способом. Все, что ему нужно, — это машина, на которой он сможет добраться до Гётеборга.
    
    
Впервые в жизни — по крайней мере с тех пор, как она вышла из младенческого возраста, — Лисбет Саландер оказалась не в состоянии самостоятельно справиться с ситуацией. За свою жизнь ей не раз приходилось участвовать в драках, переносить побои, становиться по воле государства объектом принудительной госпитализации и терпеть насилие со стороны частных лиц. Ей, кажется, выпало на долю больше издевательств морального и физического характера, чем может вынести обыкновенный человек.
    
Но в ответ она всегда могла взбунтоваться. Она отказалась отвечать на вопросы Телеборьяна, а когда подвергалась какой-то форме физического насилия, могла вырваться и спрятаться в одиночестве.
    
Перелом переносицы можно было пережить.
    
Но жить с дыркой в черепе было невозможно.
    
На этот раз она не могла уползти домой в свою кровать, укрыться с головой одеялом и проспать два дня, а потом встать и вернуться к обычной жизни так, словно ничего не случилось.
    
Сейчас она пострадала так серьезно, что сама себе ничем не могла помочь. Ее одолела такая усталость, что тело перестало повиноваться.
    
«Нужно немного поспать», — подумала она. И вдруг с непреложной уверенностью осознала, что если она даст себе волю и закроет глаза, то, вероятнее всего, никогда уже больше их не откроет. Проанализировав этот вывод, она затем поняла, что ей уже все равно. Эта мысль показалась даже приятной. Дать себе отдых. И чтобы не нужно было просыпаться.
    
Последней ее мыслью была мысль о Мириам By.
    
Прости меня, Мимми!
    
Закрыв глаза, она все же не выпустила из руки снятый с предохранителя пистолет Сонни Ниеминена.
    
    
Микаэль Блумквист издалека разглядел в свете фар Рональда Нидермана и сразу же его узнал. Трудно было не узнать белокурого великана ростом в двести пять сантиметров, сложенного, как бронебойный робот. Нидерман замахал ему руками. Микаэль уменьшил свет фар и притормозил. Сунув руку в наружный карман сумки для ноутбука, он достал «гавернмент», найденный на письменном столе Лисбет Саландер. Он остановился в пяти метрах от Нидермана и, выключив мотор, открыл дверцу.
    
— Спасибо, что остановился, — сказал Нидерман прерывающимся голосом. После бега он еще не отдышался. — Я попал в автомобильную аварию. Ты не мог бы подвезти меня до города?
    
У Нидермана оказался странно высокий голос.
    
— Разумеется, я могу помочь тебе добраться до города, — сказал Микаэль Блумквист и направил на Нидермана пистолет. — Ляг на землю.
    
Казалось, в эту ночь неприятностям Нидермана не будет конца. Он с сомнением посмотрел на Микаэля.
    
Нидерман ничуть не боялся ни пистолета, ни человека, который держал его в руке. Однако к оружию он относился с уважением. Всю свою жизнь он провел в мире, где правили оружие и грубая сила. Он считал, что каждый, кто направляет на него пистолет, полон отчаянной решимости и готов пустить его в ход. Щурясь, он пытался оценить человека, который держал пистолет, но свет фар позволял разглядеть только темный силуэт. Полицейский? Но, судя по тому, как он говорил, это не полицейский. Полицейские объявляют свое звание. Во всяком случае, так происходит в кино.
    
Он взвесил свои шансы. Он знал, что если пойдет напролом, то сможет завладеть оружием. Однако человек с пистолетом вел себя хладнокровно и выбрал позицию за раскрытой дверцей машины. Он успеет выпустить хотя бы одну, а то и две пули. Если действовать быстро, противник может промахнуться или не попасть в жизненно важный орган, однако, будучи ранен, он, возможно, уже будет не в состоянии продолжать бегство. Лучше дождаться другого, более удобного момента.
    
— Ложись немедленно, — рявкнул Микаэль.
    
Он отвел ствол пистолета на несколько сантиметров вбок и выстрелил в сторону обочины.
    
— Следующая пуля будет тебе в ногу, — произнес Микаэль громким и четким командным голосом.
    
Рональд Нидерман, ослепленный светом фар, опустился на колени.
    
— Кто ты? — спросил он.
    
Микаэль сунул руку в карман на дверце, вынул купленный на заправочной станции фонарик и направил луч Нидерману в лицо.
    
— Руки за спину, — приказал Микаэль. — Ноги врозь!
    
Он ждал, пока Нидерман нехотя выполнял приказание.
    
— Я знаю, кто ты такой. Если ты вздумаешь делать глупости, буду стрелять без предупреждения. Я целюсь в легкое ниже лопатки. Возможно, ты мог бы меня одолеть, но это тебе дорого обойдется.
    
Он положил фонарик на землю, снял с себя ремень и сделал из него петлю, в точности так, как его учили в стрелковой части в Кируне двадцать лет назад, когда он проходил военную службу. Встав между ног белокурого великана, он надел петлю на его руки и затянул ее выше локтей. Так силач Нидерман стал практически беспомощен.
    
Что дальше? Микаэль огляделся — они были совершенно одни на темной дороге. Паоло Роберто ничего не преувеличил, описывая Нидермана. Это оказался поистине громадный детина. Вопрос только в том, почему этот гигант бежал сломя голову, словно за ним гнался сам дьявол.
    
— Я ищу Лисбет Саландер. Я полагаю, ты ее встречал.
    
Нидерман не ответил.
    
— Где Лисбет Саландер? — спросил Микаэль.
    
Нидерман как-то странно на него посмотрел. Он никак не мог понять, что такое случилось в эту странную ночь и почему ничего не ладится.
    
Микаэль пожал плечами. Он вернулся к машине, открыл багажник и достал из него буксирный трос. Не мог же он оставить связанного Нидермана посреди дороги! Оглядевшись, он заметил на столбе в тридцати метрах от себя блестящий в лучах фар дорожный знак: «Осторожно, лоси».
    
— Вставай!
    
Приставив дуло пистолета к затылку Нидермана, он отвел его к дорожному знаку, заставил спуститься в канаву и приказал сесть спиной к столбу. Нидерман заколебался.
    
— Все очень просто, — сказал Микаэль. — Ты убил Дага Свенссона и Миа Бергман. Это были мои друзья. Я не собираюсь отпускать тебя посреди дороги. Так что ты либо будешь сидеть связанным, либо я прострелю тебе коленную чашечку. Выбор за тобой.
    
Нидерман сел. Микаэль обмотал буксирный трос вокруг его шеи и зафиксировал голову. Затем использовал все восемнадцать метров троса для того, чтобы обмотать великана вокруг корпуса. Оставив небольшой конец троса, он привязал его руки к столбу и закрепил несколькими добрыми морскими узлами.
    
Покончив с этим, Микаэль снова спросил, где Лисбет. Не получив ответа, он пожал плечами и оставил Нидермана сидеть у столба. Только вернувшись к своей машине, он почувствовал приток адреналина и осознал, что сделал. Перед глазами у него мелькало лицо Миа Бергман.
    
Закурив сигарету и отпив минералки из пластиковой бутылки, Микаэль посмотрел на видневшееся в темноте существо у столба с дорожным знаком. Затем он сел за руль, сверился с картой и понял, что до поворота к усадьбе Карла Акселя Бодина остался еще километр. Мотор заурчал, и машина проехала мимо Нидермана.
    
    
Медленно миновав поворот с указателем на Госсебергу, Микаэль поставил машину возле сарая на лесной дороге, ответвляющейся в ста метрах от предыдущего поворота. Он вынул пистолет и включил фонарик. На глинистой дороге он увидел свежий след колес и понял, что недавно тут стояла другая машина, но не стал размышлять над этим открытием. Вернувшись пешком к повороту на Госсебергу, он посветил на почтовый ящик, увидел надпись «PL92 — К. А. Бодин» и пошел дальше по этой дороге.
    
Была уже почти полночь, когда он увидел свет в усадьбе. Остановившись, он несколько минут простоял, прислушиваясь, но не услышал ничего, кроме обычных ночных звуков. Не выходя на подъездную дорогу, он прошел краем луга, приблизился к постройкам со стороны скотного двора и остановился перед открытым пространством в тридцати метрах от дома. Он был предельно сосредоточен и насторожен — марш-бросок Нидермана к дороге означал, что здесь что-то случилось.
    
На полпути через двор Микаэль уловил какой-то звук. Он быстро обернулся и встал на колено, подняв перед собой пистолет. Через несколько секунд он понял, что звук доносится со стороны сарая. Там кто-то стонал. Он быстро пересек лужайку и остановился. Заглянув за угол, он увидел, что внутри горит свет.
    
Послышалась какая-то возня. Он поднял засов, приоткрыл дверь и увидел залитое кровью лицо и полные ужаса глаза. На полу лежал топор.
    
— Господи боже мой, что за чертовщина! — промолвил он еле слышно.
    
Затем он разглядел протез.
    
Залаченко!
    
Лисбет Саландер точно тут побывала.
    
Ему трудно было представить себе, что здесь произошло. Он быстро закрыл дверь и запер ее на засов.
    
    
Оставив Залаченко в дровяном сарае, а Нидермана привязанным к столбу на дороге в Соллебрунн, Микаэль быстро пересек двор, направляясь к жилому дому. Там могло оказаться какое-нибудь неизвестное ему третье лицо, тоже представляющее опасность, но от дома веяло ощущением пустоты, как от нежилого. Опустив ствол пистолета, он осторожно открыл входную дверь и очутился в темной прихожей. В стороне кухни светился прямоугольник открытой двери. Доносилось тиканье настенных часов. Он подошел к кухонной двери и сразу же увидел Лисбет Саландер, лежащую на диванчике.
    
При виде ее истерзанного тела Микаэль в первый миг застыл на месте. Он заметил, что в безвольно свисающей с дивана руке она держит пистолет. Медленно подойдя, он опустился на колени. Ему вспомнилось, как он недавно нашел Дага и Миа, и в первую секунду показалось, что Лисбет тоже мертва. Затем он уловил едва заметное движение и понял, что она дышит. При вздохе из ее груди вырывались слабые хрипы.
    
Он протянул руку и стал осторожно вынимать из ее ладони пистолет. Внезапно ее пальцы напряглись и сжали рукоять. Приоткрыв глаза, несколько секунд она сквозь узкие щелочки смотрела на него. Взгляд ее был мутным. Затем он услышал, что она что-то тихонько бормочет, и с трудом различил слова:
    
— Чертов Калле Блумквист.
    
Затем она снова закрыла глаза и выпустила из руки пистолет. Он положил оружие на пол, достал мобильный телефон и набрал номер спасательной службы.