1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 
Мужчина  в красной рубашке и серых брюках, в темных носках проходит вихлявой обезьяньей  походкой, задрав кверху лысую козлобородую голову, обняв полный кувшин с водой,  двухвостые черные подтяжки болтаются сзади до самых пят. Быстро отвернувшись от  него, Блум наклоняется, чтобы разглядеть на столике в прихожей спаниельи глаза  бегущей лисы; затем, подняв голову, принюхиваясь, идет следом за Зоей в салон.  Свет люстры затенен абажуром из розоватой шелковистой бумаги. Мотылек кружит и  кружит вокруг, стукаясь, отлетая. На полу линолеум с рисунком из ромбов цвета  нефрита, лазурита и киновари. На нем отпечатки ног во всевозможных сочетаниях,  пятка к пятке, пятка к середке, носок к носку, сомкнутые ступни, мавританский  танец некогда ступавших подошв, бестелесных призраков в беспорядочном смешеньи.    

На  стенах обои с просторным узором из ивовых ветвей. Перед камином экран из  павлиньих перьев. Линч сидит на войлочном коврике у камина, скрестив по-турецки  ноги и обернув картуз козырьком на затылок. Он медленно отбивает такт жезлом.  Китти Риккетс, костлявая бледная проститутка в матросском костюме, в замшевых  перчатках, отогнутых, чтобы показать коралловый браслет, сидит на краю стола,  держа в руке сумочку из колец, качая ногой и поглядывая на свое отражение в  большом зеркале, что висит в золоченой оправе над камином. Из-под блузы у нее  болтаются кончики шнурков от корсета. Линч с насмешкой показывает на парочку у  пианино.    

Китти  (кашляет,  прикрыв рот рукой). Она малость придурковата. (Крутит у виска пальцем.) Шарики  за ролики. (Линч задирает ей подол своим жезлом, показываются белые нижние  юбки. Она немедленно оправляет свой туалет.) Прошу не забываться. (Икнув,  быстро наклоняет свою матросскую шляпу, из-под которой поблескивают крашеные  хной волосы.) Ах, простите!    

Зоя. Пупсики, свет на сцену.  (Подходит к люстре и открывает газ до предела.) Китти (глядя на газовое пламя).  Чего это ей взбрело?    

Линч (загробным голосом). Входят  призрак и домовые.    

Зоя. Все похлопаем Зое.    

Жезл в  руке Линча загорается блеском, это медная кочерга. Стивен стоит у пианолы, на  которую брошены небрежно его шляпа и тросточка. Двумя пальцами он еще раз  повторяет ряд чистых квинт. Флорри Толбот, толстая рыхлая блондинка в  поношенном платье цвета заплесневелой клубники, лениво распласталась в углу  дивана, слушая. Ее вялая рука свисает плетью за валик, на сонном веке большой  набрякший ячмень.    

Китти  (снова икает и  взбрыкивает ногой). Ах, простите!    

Зоя (тут же откликаясь). Твой парень  тебя вспоминает. Завяжи узелок на комбинации.    

Китти  Риккетс низко наклоняет голову. Ее боа размыкает кольца, скользит по плечам,  спине, рукам, креслу на пол. Линч поддевает свернувшуюся гусеницу своим жезлом.  Китти обвивает шею змеей, гнездясь в ней. Стивен оглядывается на фигуру,  сидящую в картузе козырьком на затылок.    

Стивен. На самом деле, вовсе не важно,  сочинил ли это Бенедетто Марчелло[1633]  или нашел готовым. Обряд – отдохновенье поэта. Это может быть древний гимн  Деметре или сопровождение к «Coela enarrant gloriam Domini»[1634]. Это допускает столь  разные тональности и лады как гиперфригийский и миксолидийский и столь несхожие  тексты как галдеж священников перед алтарем Давида то бишь Цирцеи да что это я  Цереры и наводка Давида главному своему тромбонщику насчет своего  всемогущества. Mais nom de nom[1635],  все это из другой оперы. Jetez la gourme. Faut que jeunesse se[1636].  (Умолкает; с улыбкой показывая на картуз Линча, заливается смехом.) С какой  стороны у тебя шишка мудрости?    

Картуз  (погрузившийся в  мрачный сплин). Липа! Оно так, потому что оно так. Бабья логика. Жидогрек это  грекожид[1637].  Крайности сходятся. Смерть высшая форма жизни. Липа!    

Стивен. Ты как нарочно запоминаешь все  мои ошибки, и ахинеи, и похвальбы. Сколько мне закрывать глаза на такое  предательство? Оселок!    

Картуз. Липа!    

Стивен. Раз так, вот тебе еще.  (Нахмурясь.) Причина заключается в том, что доминанта и тоника разделены  наибольшим возможным интервалом, который…    

Картуз. Который! Ну, чего дальше? Не  можешь.    

Стивен  (с усилием).  Интервалом, который. Есть наибольший возможный эллипс. Совместимый с. Финальным  возвращением. Октава. Которая.    

Картуз. Которая?    

Снаружи,  с оглушающим ревом, граммофон заиграл «Град Священный»[1638].    

Стивен  (с силой). То,  что идет на край света[1639],  чтобы не пересечься с самим собой. Бог, солнце, Шекспир, коммивояжер, достигнув  пересечения с собою в самой реальности обретают самих себя. Погоди. Погоди  секунду. Этот окаянный рев на улице. Себя, какими они в себе были неотменимо  предобусловлены стать. Eccol[1640]!    

Линч (с насмешливым гогочущим смешком  подмигивает Блуму и Зое Хиггинс). Как вам прохвесор, а?    

Зоя (с живостью). Уж береги мозги, он  больше знает, чем ты успел позабыть.    

Флорри  Толбот глядит на Стивена с ожирелой тупостью.    

Флорри. А мне сказали, этим летом  светопреставление будет.    

Китти. Да неужто?    

Зоя (хохочет). Господь неправедный!    

Флорри  (обиженно). Про  Антихриста даже в газетах было. Ой, нога зачесалась.    

Проходят  с выкриками оборванные мальчишки-газетчики, стуча босыми пятками, волоча  хвостатого змея.    

Газетчики. Экстренный выпуск! Результаты  скачек на коньках. Морской змей в Королевском канале. Благополучное прибытие  Антихриста.    

Стивен  оборачивается и видит Блума.    

Стивен. Время, времена и полвремени[1641].    

Рувим  Дж.Антихрист, вечный жид, выставив за спиной руку с цепкой раскрытой горстью,  тяжко выступает вперед. У чресл его сума странника, откуда торчат долговые  расписки и неоплаченные счета. Он держит длинный багор, с крюка которого  разбухшею бесформенной грудой свисает на подтяжках тело его единственного сына,  спасенное из вод Лиффи. В густеющем сумраке кувыркается домовой в обличье Панча  Костелло, с черепом гидроцефала, скошенным лбом, бульдожьей челюстью и вздутым  багровым носом, горбатый и кривобедрый.    

Все. Что это?    

Домовой  (щелкает  челюстями, прыгает во все стороны, пучит глаза и визжит, скачет как кенгуру, с  раскинутыми хваткими лапами, потом, резко просунув безгубую личину в развилку  ног, верещит оттуда). Il vient! C'est moi! L'homme qui rit! L'homme primigene[1642]!  (Неистово кружится на месте с завываньями дервиша.) Sieurs et dames, faites vos  jeux[1643]!  (Приседает, жонглируя. В руках у него летают крошечные планеты, как шарики  рулетки.) Les jeux sont faits[1644]!  (Планеты, слетясь, сталкиваются, раздается хрустящий треск.) Rien n'va plus[1645]!  (Планеты, вздувшись шарами, уплывают вверх и исчезают из виду. Он растворяется  прыжком в пустоту.) Флорри (в тупом оцепенении, крестясь украдкой).  Светопреставление!    

От нее  исходят женские теплые токи. Темное облако заполняет вселенную.    

Снаружи,  сквозь плывущий туман, ревет граммофон, заглушая кашель и шарканье ног.    

Граммофон.    

Иерусалим!    

Отвори  врата свои и пой    

Осанна[1646]…    

Ракета  взлетает в небо и лопается. На ее месте является белая звезда, возвещая  погибель всего сущего и второе пришествие Илии. По бесконечному невидимому  канату, протянутому из зенита в надир[1647],  сквозь туман кубарем скатывается Светопреставление, двуглавый осьминог в  охотничьих килтах, гусарском кивере и клетчатых шотландских юбках, обретая  форму Мэнской Треноги[1648].    

Светопреставление  (с шотландским  акцентом). Кто нам спляшет по горам, по горам, по горам[1649]?    

Перекрывая  плывущий гул и звуки надсадного кашля, глас Илии[1650], резкий, словно крик  дергача, хрипло каркает в вышине. Сам он, с лицом церковного служки, высится на  кафедре, покрытой американским флагом, потея в просторном батистовом стихаре с  рукавами воронкой. Стучит по кафедре кулаком.    

Илия. Прекратите-ка там треп в  помещении. А вы, Джейк Крейн, Креолка Сью, Дав Кемпбелл и Эйб Киршнер, извольте  кашлять с закрытым ртом. Так вот, эта вся линия обслуживается мной. Ребятки,  самый момент сейчас. Божье время – ровно 12:25. Скажи мамаше, что будешь там.  Живо сдавай заказ, и козырной туз твой. Бери до Вечность-Сортировочная прямым  экспрессом! Немедля в наши ряды! Только еще словечко. Ты божий или ты хрен в  рогоже? Если второе пришествие состоится на Кони-Айленд, готовы мы или нет?  Флорри Христос, Стивен Христос, Зоя Христос, Блум Христос, Китти Христос, Линч  Христос, все вы должны почувствовать эту космическую силу. Мы что, сдрейфим  перед космосом? Дудки! Будь на стороне ангелов. Будь призмой[1651]. У тебя ж есть эта  вещичка внутри, высшее я. Ты можешь общаться со Христом, с Гаутамой, с  Ингерсоллом. Ну как, чувствуете эти вибрации? Ручаюсь, чувствуете. Братия,  стоит только однажды ухватить это, и дело в шляпе, бодрая прогулочка на небо за  вами. Дошло до вас? Это прожектор жизни, я вам говорю, самое забористое зелье  из всех, пирог с самой лакомой начинкой. Лучшая и удобнейшая из всех внешних  линий. Великолепная, сверхроскошная штука. Приводит вас в форму. Дает вибрации.  Уж я-то знаю, я малость понимаю в вибрациях. Ладно, по боку шутки, вернемся к  сути. А.Дж.Христос Дауи и гармониальная философия, вам это ясно? О'кей.  Шестьдесят девятая западная улица, семьдесят семь. Записали? Порядок. И в любое  время можете мне звонить по солнофону. Экономьте на марках, старые алкоголики.  (Рявкает.) А теперь все разом славную нашу песню. Вместе, дружно, с огоньком,  запе-вай! Плохо, еще раз! (Ревет.) Иеру…    

Граммофон  (ревет куда  громче). Ххиерусаврасвоиосаосаосаххх… (Игла со скрежетом царапает по  пластинке.) Три проститутки (закрывая уши, визжат). Ияааай!    

Илия (в рубашке с засученными  рукавами, чернолицый, кричит что есть мочи, воздевая руки). Старший наш братец  в вышних, масса Президент, послушай, что моя твоя говори. Моя крепко вери в  твоя, масса Президент. Моя крепко думай, мисс Хиггинс и мисс Риккетс уже забери  себе религия в сердце. И моя крепко сдается, моя никогда не видала такой  перепуг, как у тебя, мисс Флорри. Масса Президент, твоя приходи, помогай моя  спасать наши дорогие сестры. (Подмигивает слушателям.) Наша масса Президент,  она все знай-понимай, но она помалкивай.    

Китти–  Кейт. Я потеряла  голову. В минуту слабости поддалась, тут вот оно и вышло, что вышло на Холме  Конституции. А меня сам епископ конфирмовал. Моя тетка по матери замужем за  Монморанси[1652].  Я была невинная, этот водопроводчик сгубил меня.    

Зоя–  Фанни. А я взяла  и дала, интересно было.    

Флорри–  Тереза. Пили три  звездочки, французский, а после еще портвейн, из-за этого и получилось. Хилан  ко мне залез в постель, ну я и согрешила[1653].    

Стивен. В начале было слово, в конце же  мир без конца. Блаженны восемь блаженств.    

Блаженства  – Диксон, Мэдден, Кроттерс, Костелло, Ленехан, Баннон, Маллиган и Линч в белых  халатах медиков, по четыре в ряд, маршируют в бодром темпе, гулким гусиным  шагом.    

Блаженства  (вразнобой).  Бутылка, бифштекс, бабец, бронедог, бульджон[1654], барнум, бардакум,  богослужакум.    

Листер  (в серых  квакерских коротких штанах и широкополой шляпе, вежливым тоном). Он из наших  друзей. Мне незачем называть имена. Взыскуй света.    

Шагом  куранты удаляется. Входит Супер, одетый парикмахером, накрахмаленный и  отглаженный до блеска, кудри накручены на папильотки. Он ведет за собой Джона  Эглинтона, на котором желтое нанковое кимоно мандарина, испещренное  буквами-ящерицами, и высокая шляпа в виде пагоды.    

Супер  (улыбаясь,  приподнимает пагоду, открывая выбритый купол, на маковке которого торчит  косичка с оранжевым бантиком). Я тут, понимаете, навожу на него красоту.  Красота тоже блаженство. То, что причастно красоте, понимаете[1655]. Как выразился Йейтс,  я хочу сказать, Китс.    

Джон  Эглинтон (извлекает  тусклый фонарь с зеленой заслонкой и светит им в угол, сварливо[1656]).  Эстетика и косметика годятся для будуара. Я ищу правду. Простую правду для  простого человека. Тандераджи желает фактов и намерен их получить.    

В снопе  света за угольным ведром – оллав[1657],  святоокий и бородатый Мананаун Мак-Лир, погруженный в раздумье, уткнувший  подбородок в колени.    

Он  медленно выпрямляется. Из его друидовых уст веет студеным морским ветром.  Вокруг головы его обвиваются миноги и угри. Он облеплен ракушками и  водорослями. В правой руке его велосипедный насос. Левой он держит за две  клешни огромного краба.    

Мананаун  Мак-Лир (гласом  волн). Аум! Гек! Вал! Ак! Люб! Мор! Ма[1658]!  Белые йоги богов. Оккультный поймандр Гермеса Трисмегиста. (Посвистами морского  ветра.) Пунарджанам балдапенджауб! Меня не проведешь. Сказано было некогда:  берегись левого, культа Шакти. (Кликами буревестника.) Шакти, Шива, во тьме  сокрытый Отец! (Велосипедным насосом крушит краба. На кооперативном циферблате  у него знаки зодиака. Стенает рыком океанских валов.) Аум! Баум! Пижаум! Я свет  усадьбе, я первосортные сливки и масло.    

Протянувшаяся  рука иудиного скелета душит свет[1659].  Зеленый свет блекнет до розоватого. Газовая струя свистит жалобно.    

Газовая  струя. Пфуаа!  Пфиииуфф!    

Зоя  подбегает к люстре и, поджав ногу, поправляет сетку горелки.    

Зоя. Кто даст курнуть, раз уж я тут?    

Линч (кидает на стол сигарету). Держи.    

Зоя (вздергивает голову с видом  оскорбленного достоинства). Даму угостить сигаретой – это не палку кинуть! (Она  тянется прикурить от горелки, медленно вращая сигарету у пламени, показывая  каштановые пучки под мышками. Линч своей кочергой нахально задирает ей подол  сбоку. Под сапфировой тканью ее тело, нагое выше подвязок, отсвечивает  русалочьей зеленью. Она невозмутимо затягивается.) Ну как, родинку разглядел на  жопе?    

Линч. А я не смотрю.    

Зоя (невинной овечкой). Это правда?  Да, конечно, вы бы не стали. А вы не пошли бы куда подальше?    

Изображая  стыдливость, она в то же время искоса поглядывает на Блума и, сделав быстрый  поворот в его сторону, освобождает юбку от кочерги.    

Волнистая  голубизна снова струится по ее телу. Блум стоит, крутит большими пальцами, в  его улыбке желание. Китти Риккетс, послюнив средний палец, приглаживает брови,  глядясь в зеркало. Липоти Вираг[1660],  базиликограммат[1661],  стремительно скатившись по каминной трубе, важно делает два шага влево на  негнущихся розовых ходулях. Он плотно запакован в несколько пальто и одет в  коричневый макинтош, под которым держит свиток пергамента.    

В левом  глазу у него монокль Кэшела Бойла О'Коннора Фицмориса Тисделла Фаррелла. На  голове возвышается египетский псхент. За каждым ухом торчит гусиное перо.    

Вираг  (каблуки вместе,  кланяется). Меня зовут Липоти Вираг, из Сомбатхея. (Покашливает раздумчиво,  сухо.) Здесь явно налицо распутные обнажения, э? Непредвиденным образом, из  зрелища задних ее частей обнаружился тот факт, что она отнюдь не носит тех  интимных предметов, к которым у тебя особая тяга. След от инъекции у нее на  бедре ты, надеюсь, заметил? Пойдем дальше.    

Блум. Granpapachi[1662]. Но…    

Вираг. С другой стороны, номер два, с  вишневой помадой и в белой шляпе, ее волосы немало обязаны эликсиру нашего  племени, из древа гофер[1663],  она в платье для прогулки и, если не ошибаюсь, слишком туго затянута, судя по  тому, как она сидит. Проглотив аршин, так сказать. Ты можешь поправить меня, но  я всегда полагал, что игривые манеры особ, приоткрывающих интимные части  туалета, привлекают тебя своей эксгибиционинистистичностью. Если выразиться  одним словом. Гиппогриф. Надеюсь, я прав?    

Блум. Она довольно худа.    

Вираг  (с  удовлетворением). В высшей степени! Замечено справедливо, а эти накладные  карманы на юбке, как и уширенный сверху покрой последней, рассчитаны, чтобы  создать впечатление полных бедер. Последняя покупка на какой-нибудь  сомнительной распродаже, ради которой общипали не одного птенца. Поддельный шик  для обмана глаз. Отметь также, какое внимание ко всем мелочам. Не откладывай на  завтра, что можно надеть сегодня. Параллакс! (Нервически дергая головой.) Тебе  слышно, как у меня трещат мозги[1664]?  Полисиллабакс!    

Блум (охватив локоть ладонью, пальцем  подперев щеку). У нее грустный вид.    

Вираг  (оскалив желтые  зубы хорька, цинично оттягивает вниз пальцем левый глаз, хрипло, лающе). На  дурака! Берегись тех, которые работают под невинность и под глубокую скорбь.  Лилия панели. У каждой имеется кнопка холостяка, которую открыл Руальдус  Колумбус. Бери ее. Приколумбь ее. Хамелеон. (Смягчается.) Ну хорошо, позвольте  нам перейти к номеру три.    

Здесь  невооруженному глазу представляется весьма крупная масса. Отметим, прежде  всего, на ее черепе значительное количество окисленного растительного вещества.  Хо-хо, она пойдет скакать! Гадкий утенок в компании, длинные колоды и корма в  два обхвата.    

Блум (с сожалением). Как выйдешь без  ружья, вся дичь на тебя.    

Вираг. Здесь тебе предоставляются все  сорта, слабой, средней и высшей крепости. Плати – выбирай по вкусу. Как ты  счастлив можешь быть с любою[1665]…    

Блум. И с…?    

Вираг  (причмокивает).  Ммам! Взгляни на ее могучие холмы. Она окутана внушительным слоем жира.  Несомненно, относится к млекопитающим, с учетом объема груди, как видишь,  спереди у нее выдаются две выпуклости солидных размеров, грозящие за обедом  окунуться в тарелку с супом; тогда как в нижней тыльной области расположены две  дополнительные выпуклости, наводящие на мысль о мощной прямой кишке и  выступающие самым благоприятным для пальпации образом, они поистине не  оставляют желать ничего, кроме упругости. Подобная мясистость – следствие  тщательного питания. При откорме в небольших клетках их печень может достигать  слоновьих размеров. Шарики свежего хлеба с пажитником и бензоем, сопровождаемые  порциями зеленого чая, за их короткий век успевают их оснастить природными  подушками колоссальных размеров. Вполне в твоем вкусе, э? Вожделенные котлы с  мясом в земле Египетской. Барахтайся в них вволю. Ликоподий[1666]. (У него подергивается  шея.) Тарарах! Вот, опять началось.    

Блум. Все-таки ячмень мне не нравится.    

Вираг  (поднимает  брови). Говорят, что надо прикладывать золотое кольцо. Argumentum ad feminam[1667],  как мы выражались в Древнем Риме и в Древней Греции в консульство Диплодока и  Ихтиозавра. Что же до всего остального – непревзойденное средство Евы. Не для  продажи. Исключительно напрокат. Гугенот. (Опять нервический тик.) Странные  звуки. (Хмыкает одобряюще.) А может быть, это бородавка. Надеюсь, ты помнишь,  чему я учил тебя на сей счет? Пшеничная мука с медом и мускатным орехом.    

Блум (задумывается). Пшеничная мука с  ликоподием и силлабаксом. Не так-то легко найти. Мне выпал страшно утомительный  день, сплошная цепь происшествий. Постойте. Ведь бородавочная кровь сама  разносит бородавки, а вы говорите…    

Вираг  (строгим  голосом, нос его делается более крючковатым, косящий глаз мигает). Перестань  крутить твои пальцы и подумай как следует. Вот видишь, ты забыл. Используй твою  мнемотехнику. La causa e santa. Тара-тара. (В сторону.) Я уверен, он вспомнит.    

Блум. Вы еще говорили, розмарин[1668],  если я верно понял, и действовать самовнушением на паразитические ткани. Или  нет, не это, теперь я припоминаю. Исцеляет прикосновение руки мертвеца. Мнемо?    

Вираг  (обрадованно).  Именно. Именно. Она. Техника. (Энергически хлопает по своему свитку  пергамента.) Вот здесь говорится, как нужно действовать, с описанием все  подробности. По указателю можно справиться обо всем, аконит при навязчивом  страхе, соляная кислота от меланхолии, для приапические цели разлапушник[1669]. А  сейчас Вираг расскажет об удалении. Наш старый знакомец каустик. Нужно их  выморить. Срезать конским волосом у самого основания. Однако обратимся к  болгарам и баскам, ты решил наконец, нравятся ли тебе женщины в мужском платье?  (С сухим смешком.) Ты собирался посвятить год на изучение религиозных вопросов,  а лето 1886 года на то, чтобы найти квадратуру круга и заработать тот миллион.  Ну и бредни! От великого до смешного один шаг. К примеру, пижамы? Или, скажем,  расклиненные закрытые трикотажные панталоны? Или, допустим, это сложное  одеяние, комбинация вместе с панталончиками? (Насмешливо кукарекает.) Кукареку!    

Блум в  нерешительности оглядывает трех девок, потом останавливает взгляд на затененной  розоватым люстре, слушает неутомимого мотылька.    

Блум. Тогда я хотел сейчас иметь  заканчивать. Ночные рубашки никогда не были. Отсюда следует. Но завтра это  новый день будет. Прошлое было есть сегодня. Что сейчас есть сейчас то завтра  будет как сейчас было быть вчера.    

Вираг  (нагибается к  его уху и шепчет, возбужденно прихрюкивая). Насекомые-однодневки проводят свое  эфемерическое существование в многократных соитиях, привлекаемые пахучей  радиацией любой посредственно презентабельной самки, у которой половой жар  распространяется в дорсальную область. Попка хороший! (Его желтый попугаячий  клюв гнусаво каркает.) На Карпатах была одна поговорка примерно в пять тысяч  пятьсот пятидесятом году нашей эры[1670].  Ложка меду влечет братца Мишку сильней чем полдюжины бочек лучшего солодового  уксуса. Полет медведя печет пчел. Однако оставим это. Может быть, в другой раз  мы продолжим. Нам, с нашей стороны, было очень, очень приятно. (Кашляет,  наклоняет голову и задумчиво потирает нос согнутой ладонью.) Ты будешь  заметить, что этих ночных насекомых привлекает свет. Но это есть заблуждение,  раз вспомни их сложный неадаптируемый глаз. О все эти каверзные вопросы смотри  том семнадцать мои «Основы сексологии, или Любовная страсть», которые доктор  Л.Б. назвал самая сенсационная книга года. Один пример, имеются опять-таки  некоторые, чьи движения происходят автоматически. Вглядись. Для него это его  солнце. Ночные птицы, ночное солнце, ночные игры. Прижмись. Джимми! Ж-ж-ж-ж!    

Блум. Помню муха или пчела таранила  свою тень на стене ошалев, а потом ползала ошалев по мне под рубашку еще хорошо  что…    

Вираг  (с бесстрастным  выражением, посмеиваясь сдобным женским смешком). Превосходно! Шпанская мушка у  него в штанишках или горчичник на его колышке! (Возбужденно болбочет, болтая  индюшиными сережками.) Голды-болды! Голды-болды! Где же мы? Сезам, откройся!  Грядет! (Торопливо развернув свиток, начинает читать, нос светляком и коготь  быстро бегают по строчкам справа налево.) Сейчас-сейчас, мой дружок. Я дам тебе  ответ, который ты ищешь. Скоро у нас будут устрицы с Ред-бэнк. Я наилучший  повар. Эти сочные двустворчатые нам будут полезны, как и трюфли из Перигора,  клубни, которые извлекает из почвы всеядный мистер хряк, они таки исключительно  эффективны в случаях нервной слабости и мужеподобия[1671]. От них хоть и вонь,  разожгут как огонь. (Трясет головой, болбочет, подтрунивая.) Шутник в своей  тарелке. Монокль в его гляделке.    

Блум (рассеянно). Гляделки нам  говорят, что женщина – это худший случай двустворчатости. Всегда открытый  сезам. Раздвоенный пол. Почему они и боятся паразитов, ползающих тварей. Но Ева  и змий этому противоречат. Хотя не исторический факт. Явная аналогия с моей  идеей. Кроме того, змеи падки до женского молока. Ползет целые мили через всеядные  леса высосать до капли груди сочной двустворчатой. Как те римлянки на полянке,  про которых у Элефантулиазиса[1672].    

Вираг  (выпятив губы,  собравшиеся резкими складками, каменно и отрешенно закрыв глаза, заунывно, как  псалмы, тянет чужеземным речитативом). И коровы с набухшими выменами, как  известно…    

Блум. Я сейчас взвою. Простите,  пожалуйста. Что? Вот. (Словно отвечая урок.) Сами разыскивали логово гада, дабы  предоставить сосцы свои его алчному сосанию. Муравей доит тлей.  (Глубокомысленно.) Инстинкт правит миром. В жизни. В смерти.    

Вираг  (склонив голову  набок, ссутулив спину и выставив горбом лопатки, уставился мутными выкаченными  глазами на мотылька, скрюченным когтем показывая на него, кричит). Кто это  Джер-Джер? Кто такой милый Джеральд? О, я боюсь, он будет очень-очень  обшигаться. Пошалуста не окашет ли кто милость таки помешать эта катастрофа,  помахав лучшая чистая салфетшио? (Мяукает.) Кис-кис-кис, поди сюда. (Вздыхает,  откидывается назад и смотрит искоса в пол, неподвижно, с отвисшей челюстью.)  Что ж, ладно. Скоро он отдохнет.    

Я  родился, чтоб летать,    

Чтоб  весною ликовать    

И  кружиться и порхать.    

Был я  царь, не стану лгать,    

Но ничто  не вечно, глядь,    

И пора  уже кончать.    

Ать!    

(С  налета ударяется в абажур, бурно трепыхая крылышками.) Преле преле преле преле  преле прелестные юбочки.    

Из двери  наверху слева выходит Генри Флауэр и, сделав два скользящих шага,  останавливается левей середины салона. На нем темная накидка и низко опущенное  сомбреро с пером. В руках среброструнные цимбалы из наборного дерева и трубка Иакова  в виде глиняной женской головки с длинным бамбуковым чубуком. Черные бархатные  панталоны в обтяжку и бальные туфли с серебряными пряжками. Романтический облик  Спасителя, с волнистыми локонами, усиками и редкой бородкой. Журавлиные ноги с  маленькими ступнями принадлежат тенору Марио, князю Кандийскому. Он поправляет  кружевные манжеты, проводит по влажным губам сладострастным языком.    

Генри  (низким и томным  голосом, перебирая струны своей гитары). Вот прекрасный цветок весь в цвету[1673].    

Вираг с  угрожающим видом, сжав челюсти, смотрит на свет люстры. Блум углубленно  созерцает Зоину шею. Галантный Генри с болтающимся двойным подбородком  поворачивается к пианино.    

Стивен  (бормочет про  себя). Играй с закрытыми глазами. Как папочка. Я наполнил чрево рожцами, что едят  свиньи[1674].  Уже сверх меры. Встану, пойду к моему. Можно подумать, это этот. Стиви, ты на  скользкой дорожке. Надо зайти к старине Дизи или отбить телеграмму. Наша  сегодняшняя встреча оставила у меня неизгладимое впечатление. Хотя наш возраст.  Подробнее напишу завтра. Кстати, сообщаю, что я в подпитии. (Снова трогает  клавиши.) Теперь минорный аккорд. Да. Впрочем, не слишком.    

Альмидано  Артифони протягивает свернутые трубкой ноты, грозно шевеля густыми усами.    

Артифони. Ci rifletta. Lei rovina tutto[1675].    

Флорри. Спой что-нибудь. Спой «Старую  сладкую песню любви».    

Стивен. Нет голоса. Я совершенно  законченный художник. Линч, я показывал тебе то письмо про лютню?    

Флорри  (с тупой  ухмылкой). Кто петь умеет, да не поет[1676].    

В окне  появляются сиамские близнецы, Филип Трезв и Филип Пьян[1677], два оксфордских  профессора с газонными косилками. Оба замаскированы лицом Мэтью Арнольда.    

Флип  Трезв. Послушай,  что дурак умному говорит. Дело неладно. Прикинь-ка сухим пером на мокрой  бумаге. Как примерный юный кретин. Получка была три фунта двенадцать, два фунта  бумажками, один золотой, две кроны, если бы молодость знала. Муни en ville,  Муни sur mer, у Мойры, у Ларчетта, с медиками на Холлс-стрит, у Берка[1678].  Все правильно? Я за тобой присматриваю.    

Филип  Пьян (с  нетерпением). Да брось ты эту муть к богу в рай! Я никому не должен. Дай только  сообразить про октавы. Вторичное раздвоение личности. Кто же мне сказал его  имя? (Его косилка начинает стрекотать.) Ага, вот. Зоэ му сас агапо[1679].  Как будто бы я здесь был раньше. Когда только, может, с Аткинсоном, где-то у  меня его карточка. Какой-то Мак. Или Тумак. Все мне талдычил про кого же,  постой, про Суинберна?    

Флорри. Так будет песенка?    

Стивен. Дух бодр, плоть же немощна[1680].    

Флорри. А ты не кончал Манут? Ты похож  на одного моего знакомого оттуда.    

Стивен. Я с ним покончил. (Про себя.)  Ах, как умно.    

Филип  Трезв и Филип Пьян (их  косилки стрекочут, травинки порхают в ригодоне). Умно-заумно. Покончил по  кочкам. А кстати, книга, и вещь, и тросточка при тебе? Да-да, вот они.  Умно-заумно, кончил-покончил. Будь в форме. Бери пример с нас.    

Зоя. Запрошлой ночью приходит один  священник, известно за каким дельцем, а сам весь застегнут наглухо, пальто не  снимает. А я ему, да что вы таитесь, я и так знаю, вы католический поп.    

Вираг. Совершенно логично с его точки  зрения. Должно быть грехопадение. (Резко, с расширившимися зрачками.) К дьяволу  папу! Ничего нового под солнцем. Я, Вираг, разоблачил Тайные Нравы Монахов и  Девственниц. Почему я порвал с католической церковью. Читайте «Священник,  женщина и исповедальня»[1681].  Пенроуз. Бес Флибертиджиббет[1682].  (Его корчит.) Развязав свой пояс из тростника, женщина с нежным сентиментом  стыда предлагает лингаму свою влажную йони. Потом скоро мужчина приносит  женщине добычу из джунглей, куски мяса. Женщина имеет проявления радости и  украшает себя шкурами и перьями. Мужчина мощно любит ее йони твердым большим  лингамом. (Кричит.) Coactus volui. Затем ветреная женщина хочет скрыться.  Мужчина с силой хватает ее за руку. Женщина визжит, плюется, кусается. Мужчина,  распалясь гневом, бьет женщину по ее пышной ядгане[1683]. (Кружится, пытаясь  поймать свой хвост.) Пиф-паф! Пух-пух! (Останавливается, чихает.) Апчхи!  (Теребит свой конец.) Фыррх!    

Линч. Ну и как, ты наложила покаяние  на святого отца? Девять раз Отче наш за то, что пальнул из церковной пушки.    

Зоя (дымные пряди моржовыми усами у  нее из ноздрей). Да где ему там пальнуть. Так, знаешь, одно ощущение. С сухим  счетом.    

Блум. Бедняга!    

Зоя (беззаботно). А сам виноват.    

Блум. Как это?    

Вираг  (его лицо  сжимается в дьявольскую пасть, от которой исходит черное свечение; костлявая  шея вытянута вперед. Поднимает рыло ублюдка и завывает). Verfluchte Goim[1684]!  Был ли у него отец или сорок отцов. Да его самого никогда не было. Бог свиней[1685]! У  него были две левые ноги. Это Иуда Иакх, ливийский евнух, папский бастард[1686]! (Опускается  на скрюченные передние лапы с твердо растопыренными локтями, глаз его  агонизирует в дыре плоского, слитого с шеей черепа, визгливый лай разносится  над умолкшим миром.) Отродье шлюхи. Апокалипсис.    

Китти. А Мэри Шортолл подхватила сифон  от Голубка Джимми[1687]  из синих фуражек и в больницу попала, а когда после она от него родила,  младенчик глотать не мог, так и задохся от спазм на своем матрасике, и мы все  на похороны сложились.    

Филип  Пьян (строго).  Qui vous a mis dans cette fichue position, Филип?    

Филип  Трезв (весело).  C'etait le sacre pigeon, Филип.    

Китти  неторопливо снимает шляпу и, положив ее на стол, поправляет крашеные хной  волосы. Более изящной, очаровательной головки с такими милыми кудряшками не  красовалось никогда у потаскухи на плечиках. Линч нахлобучивает шляпу себе на  голову. Она тут же отбирает ее.    

Линч (со смехом). Такой вот подарочек  Мечников привил человекообразным обезьянам[1688].    

Флорри  (кивает).  Локомоторная атаксия[1689].    

Зоя (весело). Ой-ой, где моя  энциклопедия?    

Линч. Три мудрые девы.    

Вираг  (трясется как в  лихорадке, обильная желтая икра пенится на тонких губах эпилептика). Она  торговала воском, приворотным зельем, померанцевым цветом. Пантер, римский  центурион, таки растлил ее своим детородническим орудием[1690]. (Высовывает  фосфоресцирующий скорпионий язык, сунув ладонь между ног.) Мессия! Он ей порвал  барабанную перепонку. (С дикими криками павиана беспорядочно дергается,  бесстыдно размахивая бедрами.) Хак! Хек! Хик! Хок! Хук! Кок! Кук!    

Бен  Дылда Доллард, багроволицый, мускулисторукий, власоноздрий, широкобородый,  лопоухий, мохнатогрудый, лохматогривый, толстосисий, выступает вперед, лядвеи  его и причинные места затиснуты в черные купальные трусы.    

Бен  Доллард (прищелкивая  кастаньетами в пухлых огромных лапах, весело выводит тирольские рулады своим  басом-бормотоном). Когда любовь горит в душе.    

Девы,  сестра Каллан и сестра Квигли, прорвавшись на ринг через служителей и канаты,  бросаются к нему с распростертыми объятиями.    

Девы (в упоении). Большой Бен! Бен,  мое Сердце!    

Голос. Держите-ка мне вот этого в  дурацких штанах.    

Бен  Доллард (захлебываясь  от хохота, хлопает себя по ляжке). Ну-ну, давайте!    

Генри  (шепчет, нежно  прижимая к груди отрубленную женскую голову). Твое сердечко, любовь моя.  (Перебирая струны лютни.) Когда явился дивный облик…    

Вираг  (меняет шкуру,  его пышное оперение линяет). Вздор! (Зевает, показывая угольно-черный зев, и  снова смыкает челюсти, подтолкнув нижнюю своим свитком.) После это сказав я  отправлялся уйти. Прощай. Прости-прощай. Dreck[1691]! Генри Флауэр поспешно  причесывает бородку и усики карманной расческой и, плюнув на пальцы,  прилизывает волосы. Рапирою себе указуя путь, скользит к дверям, и мятежная  арфа висит за спиной у него[1692].  Вираг достигает дверей двумя неуклюжими скачками ходуль, задрав хвост, и  мимоходом ловко налепляет на стену гнойно-желтую листовку, пришлепывая ее  головой.    

Листовка  К.II. Расклейка  Объявлений Запрещена. Полное соблюдение тайны. Д-р Гай Фрэнкс.    

Генри. Все уж потеряно.    

Вираг  проворно откручивает у себя голову и зажимает ее под мышкой.    

Голова  Вирага.  Шарлатан!    

Уходят  поодиночке.    

Стивен  (Зое, через  плечо). Тот пастор-задира, что основал протестантскую ересь, тебе бы больше  понравился. Но только берегись Антисфена, собачьего мудреца[1693], и кончины ересиарха  Ария. Испустил дух в клозете.    

Линч. А для нее все один Бог.    

Стивен  (набожно). И  Господь Вседержитель.    

Флорри. Я просто уверена, ты  расстрига-священник. Или монах.    

Линч. Верно-верно. Он кардинальский  сын.    

Стивен. Кардинальный евин. Монах ордена  штопора[1694].    

Его  Преосвященство Саймон Стивен кардинал Дедал, примас всея Ирландии, появляется в  дверях в красной сутане, сандалиях и носках. Его прислужники смертные грехи,  семь обезьяноподобных карликов, также в красном, несут за ним край его  облачения, подглядывая под него[1695].  На голове у него помятый, съехавший набок цилиндр. Большие пальцы засунуты под  мышки, ладони выставлены вперед. На шее четки из бутылочных пробок, посредине  их свисает на грудь крест-штопор. Вытащив большие пальцы, он плавными широкими  пассами призывает благодать свыше и торжественно, напыщенно возглашает.    

Кардинал.    

Консервио  попался в плен.    

Он в  темницу глубокую брошен.    

У него  кандалы на руках и ногах,    

Все три  тонны, а может, и больше[1696].    

Одно  мгновение он взирает на всех, зажмурив правый глаз и надув левую щеку. Потом,  не в силах остаться невозмутимым, начинает раскачиваться взад и вперед,  подбоченясь, и запевает со щедрым залихватским весельем:    

Селезень  бедный не ведал ничего,    

Жо–  жо-жо-жолтые лапки были у него.    

Он был  пухленький, жирненький, быстрый как ртуть,    

Но  дикарь-уткоед,    

Промышляя  обед,    

Застрелил  его, дробью пробив ему грудь[1697].    

Комары  тучами вьются около его одежд. Скрещенными руками он со страдальческою гримасой  расчесывает бока и взывает:    

Я терплю  адские муки. Клянусь ерундейшей чепухой, надо благодарить Иисуса, что среди  этого мелкого народца не все заодно, не то они бы сжили меня совсем с нашего  окаянного шарика.    

Склонив  голову набок, он раздает торопливые благословения средним и указательным  пальцами, дарует пасхальный поцелуй и удаляется потешными двойными шарканьями,  в съезжающем с боку на бок цилиндре, стремительно уменьшаясь до размеров  собственной свиты. Карлики следуют за ним, выписывая зигзаги, пихаясь, хихикая,  подглядывая, переглядываясь, обмениваясь пасхальными поцелуями. Издалека  доносится его голос, мужественный и милостивый, мягкий и мелодичный:    

Унесет  мое сердце к тебе,    

Унесет  мое сердце к тебе,    

И  послушный ночной ветерок    

Унесет  мое сердце к тебе[1698]!    

Ручка  запертой двери поворачивается.    

Дверная  ручка. Тееебеее!    

Зоя. Там в двери дьявол.    

Мужская  фигура сходит по скрипучим ступенькам, слышно, как она берет с вешалки шляпу и  дождевик. Блум словно помимо воли трогается с места, идет вперед, по пути  слегка прикрывает дверь, потом, нервничая, достает из кармана плитку шоколада,  протягивает Зое.    

Зоя (шутливо обнюхав его шевелюру).  Хмм. Передай своей матушке спасибо. Люблю, чего обожаю.    

Блум (настораживается, услыхав мужской  голос, говорящий с девками на крыльце). Вдруг это он? После? Или из-за того,  что не. Или решил добавить?    

Зоя (разрывая фольгу). Пальцы  придумали раньше вилок. (Отломив дольку, грызет, подает другую Китти Риккетс,  игриво обращается к Линчу.) Может, и тебе пилюльку? (Он кивает. Она  поддразнивает его.) Дать или обождать? (Он открывает рот, задрав голову. Она  ведет приманку по кругу влево, его голова следом. Ведет в обратную сторону, он  взглядывает на нее.) Лови!    

Она  кидает кусочек. На лету цапнув ртом, он звучно разгрызает его.    

Китти  (жуя). Тот  инженер, с которым я на Майрас ходила, вот у него дивные шоколадки. Внутри  всякие ликеры. А на этот базар сам вице-король приехал с супругой. Мы там  столько у Тофта на карусели кружились, до сих пор в себя не приду[1699].    

Блум (а меховой шубе Свенгали[1700], с  наполеоновской прядью, скрестив руки на груди, нахмурил лоб в усилии  чревовещателя-экзорциста, пронзительный орлиный взгляд устремлен на дверь. Затем,  напрягшись, выставив левую ногу, делает быстрый повелительный пасс и, сняв  правую руку с левого плеча, подает знак мастера ложи). Изыди, изыди, изыди, кто  бы ты ни был, заклинаю тебя!    

Снаружи  в тумане слышны удаляющиеся шаги и мужской кашель. На лице Блума облегчение. Он  стоит в спокойной непринужденной позе, заложив руку за вырез жилета. Зоя  протягивает ему шоколад.    

Блум (солидно). Благодарю.    

Зоя. Раз говорят, слушайся. Бери-ка!    

По  лестнице твердый перестук каблучков.    

Блум (берет дольку). Возбуждающее? Но  я думал что. Ваниль, это успокоительное или? Мнемо. Рассеянный свет, и память  рассеивается. Красное действует на волчанку. Цвета влияют на характер у женщин,  насколько он есть у них. Эта чернота вгоняет в тоску. Ешьте и веселитесь, ибо  завтра. (Ест.) На вкус тоже влияет, розоватость. Но я так давно не. Кажется  незнакомым. Возбуж. Тот священник. Надо, чтоб вышло. Лучше поздно, чем никогда.  Попробовать трюфли от Эндрюса.    

Отворяется  дверь. Входит хозяйка заведения, тучная Белла Коэн. На ней длинное платье цвета  слоновой кости, с пышной бахромой по подолу. Ища прохлады, она обмахивается  черным костяным веером, на манер Минни Хок[1701]  в «Кармен». На левой руке два кольца, обручальное и придерживающее его. У нее  оливковое, немного вспотевшее лицо с крупными чертами, с мясистым носом, ноздри  тронуты оранжевым. Глаза сильно подведены. Заметно пробиваются усики. В ушах  большие серьги с бериллами.    

Белла. Это нет слов! Я вся взопрела,  как куча.    

Она  обводит глазами пары, затем останавливает взгляд на Блуме, властный, настойчивый.  Большой веер ветерком овевает ее лицо, шею, ее вздымающиеся округлости. Ее  ястребиные глаза сверкают.    

Веер (колышется быстро, потом  замедленно). Я вижу, ты женат.    

Блум. Да… Не совсем, я куда-то  затерял…    

Веер (приоткрывается, складывается). И  она верховодит. Под башмаком у жены.    

Блум (с тупой ухмылкой уставясь в  пол). Это верно.    

Веер (сложенный, замер у ее ушка). Ты  не забыл меня?    

Блум. Да. Нет[1702].    

Веер (сложенный, у ее талии). Это я та  она о ком ты прежде мечтал? И тогда была она он ты нас знал с тех пор? И я все  они и сейчас мы все те же?    

Белла  подходит к нему, легонько похлопывает веером.    

Блум (вздрагивает). Властное создание[1703].  Прочла у меня в глазах эту дрему, которая нравится женщинам.    

Веер (похлопывая). Мы встретились. Ты  мой. Такова судьба.    

Блум (покорно). Пышная женщина. Я ждал  и желал твоего господства. Я так устал, я покинут, уже немолод. Можно сказать,  я стою с неотправленным письмом, подлежащим добавочному сбору, перед ящиком для  опоздавшей корреспонденции на главпочтамте человеческой жизни. Окно и дверь,  открытые под прямым углом, вызывают сквозняк тридцать два фута в секунду, по  закону падения тел. Только что я почувствовал приступ ишиаса в левой седалищной  мышце. Это у нас семейное. Бедный папа, вдовец, он был из-за этого настоящий барометр.  Он верил, что помогает тепло животных. Носил зимой жилетку на кошачьем меху. А  когда уже близился к концу, то, поминая царя Давида с сунамитянкой[1704],  клал Атоса с собой, верного и за гробом. Собачья слюна, как вы, вероятно…  (Вздрагивает.) Ай!    

Ричи  Гулдинг (входит,  обремененный портфелем). Насмешкой всегда проймешь. Лучшее, что есть в Дублине.  Печенка и почки, достойные принцев.    

Веер (похлопывая). Всему приходит  конец. Будь моим. Сейчас.    

Блум (в нерешимости). Всему сейчас?  Напрасно я отдал талисман[1705].  Попал под дождь, лежал на скалах, когда роса, это уже оплошность в моем  возрасте. Каждый феномен имеет свою естественную причину.    

Веер (медленно указывает вниз). Ты  можешь.    

Блум (посмотрев вниз, видит у нее  развязавшийся шнурок на ботинке). На нас смотрят.    

Веер (резко указывает вниз). Ты  должен.    

Блум (желая и противясь желанию). Я  ведь умею настоящим плоским узлом. Выучился, когда был в подручных, а потом в  отделе заказов по почте у Келлетта. Рука набита. Язык узелков. Позвольте мне.  Окажите любезность. Сегодня я уже стоял на коленях. Ах!    

Белла,  немного приподняв платье и встав поустойчивей, громоздит на край стула  массивную конечность с копытом в шнурованном ботинке и бабкою в шелковом чулке.  Блум, с негнущимися ногами, стареющий, склоняется над копытом и деликатными  пальцами продергивает в дырочки шнурки.    

Блум (упоенно бормочет). Служить  приказчиком у Менфилда, в дамском отделе, это была у меня юности любовная мечта[1706],  милые радости застегиванья кнопок и пуговок, дивный экстаз зашнуровыванья  крест-накрест, до самого колена, щегольской лайковой ботиночки на атласной  подкладке такой просто немыслимо крошечной, для леди с Клайд-роуд[1707].  Даже на их восковой манекен, Раймонду, я ежедневно ходил смотреть такой восторг  у меня будили ее чулки-паутинки, какие носят в Париже, и пальчик ноги, как  палочка ревеня.    

Копыто. Понюхай мою теплую козлиную  кожу. Ощути мой царственный вес.    

Блум (шнурует). Не слишком туго?    

Копыто. Если что-нибудь перепутаешь,  Руки-Крюки[1708],  я наподдам твой мячик как следует.    

Блум. Главное, не вдеть не в ту  дырочку, как я тогда перед благотворительным балом. Дурная примета. Гнездышко в  неположенном местечке у нее… у особы упомянутой вами. На том балу она  встретила… Готово!    

Завязывает  шнурки. Белла опускает ногу на пол. Блум поднимает голову.    

Прямо в  упор его разят ее глаза и тяжеловесное лицо. Его глаза мутнеют, тускнут, под  ними дряблые мешки, нос вздувается.    

Блум (невнятно бубнит). В ожидании  дальнейших распоряжений, милостивые государи, имеем честь быть…    

Белло  (густым  баритоном, с твердым яростным взглядом василиска). Презренный пес!    

Блум (влюбленно). Царица!    

Белло  (у него тяжелые,  отвисшие щеки). Раб прелюбодейных ляжек!    

Блум (плаксиво). Всесильная!    

Белло. Пожиратель кала!    

Блум (ее мышцы обмякли). Великолепная!    

Белло. Ниц! (Хлопает ее веером по  плечу.) Сгибай ноги! Левую отставь назад. Ты упадешь. Ты падаешь. Падай на  четвереньки!    

Блум (закатив глаза в обожании, она  закрывает их и визжит). Трюфли!    

С  пронзительным воплем, как в падучей, она падает на четвереньки, сопит, хрюкает,  роет рылом у его ног, затем распластывается как мертвая, плотно прикрыв глаза  вздрагивающими веками, в позе образцового мастера[1709].    

Белло  (с короткой  стрижкой, багровым вторым подбородком и пышными усами подковой вокруг бритого  рта. На нем гамаши горца, зеленый камзол с серебряными пуговицами, свободного  покроя рубашка и тирольская шляпа с пером куропатки[1710]. Руки глубоко засунуты  в карманы бриджей. Он ставит ногу на шею Блума и с силой вдавливает каблук).  Почувствуй всю мою тяжесть. Бесправный раб, падай ниц перед троном победных  каблуков твоего повелителя, чтобы они гордо и ослепительно высились над тобой.    

Блум (покорно лепечет). Клянусь, я  никогда не посмею ослушаться.    

Белло  (с зычным  смехом). Ну и олух! Ты еще плохо знаешь, что тебя ждет. Я решу твою жалкую  судьбу, я то чудовище, которое растерзает тебя. Ставлю коктейль для всех, если  я не вышибу из тебя все хитрости, голубок. Попробуй-ка, подерзи мне. Если  только решишься, дрожи заранее, ты отведаешь каблучного воспитания в  гимнастическом трико.    

Блум  заползает под диван и выглядывает из-под него.    

Зоя (расправляет юбку, чтобы спрятать  ее). Ее тут нет.    

Блум (зажмурив глаза). Ее тут нет.    

Флорри  (закрывает ее  подолом платья). Она этого не хотела, мистер Белло. Она исправится.    

Китти. Вы уж простите ее, мистер Белло.  Ведь вы простите, правда, мадамсэр?    

Белло  (вкрадчиво). Ну  поди сюда, милочка. Всего на одно словечко, моя славная, мы просто назначим  наказание, и все. Маленький задушевный разговор. (Блум робко высовывает  голову.) Вот она, наша умница. (Белло хватает ее за волосы и вытаскивает наружу.)  Я хочу лишь твоего исправления для твоего же блага, по мягкому надежному месту.  Как тут наш задик? О, такой нежный. Ну что ж, готовься.    

Блум (обмирает). Ах, не порвите мне…    

Белло  (свирепо).  Кольцо в ноздри, пытка клещами, битье палками, дыба и кнут, все это ты у меня  отведаешь под звуки флейты, как нубийский раб в древние времена[1711]. На  этот раз ты попался! Ты меня запомнишь до конца дней своих. (Его лицо  наливается кровью, жилы на лбу взбухают.) Я буду сидеть на спине у тебя как на  диване каждое утро после доброго завтрака с бутылкой портера и жареной свининой  от Маттерсона. (Рыгает.) Буду посасывать добрую сигару и читать «Газету  трактирщиков с патентом»[1712].  А потом, может, я прикажу, чтобы тебя забили на скотном дворе и зажарили бы на  вертеле, и буду тебя смаковать по ломтику прямо из духовки, с хрустящей  корочкой, запеченного как молочный поросенок с рисом и с лимоном или со  смородинным соусом. Тебе будет очень больно.    

Начинает  выкручивать ей руку. Блум визжит, опрокидывается на спину.    

Блум. Не надо так больно, няня! Не  надо!    

Белло  (выкручивая).  Еще разок!    

Блум (стонет). А-а, это чистый ад!  Какая боль! Из меня тянут все жилы!    

Белло  (кричит).  Отлично, клянусь кровавым капралом! Вот это для меня лучшая новость в этом  году! А ну-ка, черт побери, не заставляй меня ждать! (Хлещет ее по лицу.) Блум  (скулит). Вы хотите меня побить. Я все расскажу…    

Белло. Держите-ка его, девочки, сейчас  я на нем усядусь.    

Зоя. Ага! Пройтись по нему. Я хочу.    

Флорри. И я хочу, не будь жадиной.    

Китти. Нет, я. Дайте-ка мне его.    

Кухарка  борделя, миссис Кео, сморщенная, с седыми волосами на подбородке, в засаленном  фартуке, в мужских серо-зеленых носках и башмаках, обсыпанная мукой, с  заголенными красными руками, появляется в дверях, держа облепленную тестом  скалку.    

Миссис  Кео (кровожадно).  Вам не надо помочь?    

Они  хватают Блума и пригвождают к месту.    

Белло  (усаживается на  лицо Блума, похрюкивая, попыхивая сигарой, не спеша вытягивая жирную ногу). Я  вижу, Китинга Клея[1713]  выбрали президентом психиатрической лечебницы в Ричмонде, так, и надо заметить,  акции Гиннесса с фиксированным дивидендом котируются по шестнадцать и три  четверти. Я просто сваляла чертовского дурака, что не купила тот пакет, когда  Крейг и Гарднер советовали. Все мое адское невезение, черт возьми. Да еще эта  паршивая Реклама загребла двадцать к одному. (В сердцах гасит сигару об ухо  Блума.) Где эта чертова паршивая пепельница?    

Блум (задозадавленная, прижженная).  Аа! Оо! Чудовище! Мучительница!    

Белло. Проси этого каждые десять минут.  Выпрашивай. Моли об этом, как раньше ни о чем не молил. (Тычет ей в нос кукиш и  вонючую сигару.) А ну, целуй. И это и то. Целуй. (Перебросив ногу, садится  верхом и, сжимая Блума коленями, как наездник командует.) Гоп-гоп! Поехали за  орехами! Я на нем поскачу на приз Эклипса[1714].  (Наклоняется вбок и грубо стискивает мошонку своего коня, покрикивая.) Гей-гоп!  Поддай! Я тебя выезжу как полагается. (Скачет как наездник верхом, подскакивая  на седле, на седле.) Леди едет шагом, шагом, кучер едет рысью, рысью, всадник  мчит во весь опор.    

Флорри  (дергает Белло).  Дайте мне теперь. Вам уже хватит. Я раньше просила.    

Зоя (дергает Флорри). Нет мне, мне.  Ты что, еще его не прикончила, пиявка?    

Блум (задыхаясь). Не могу больше.    

Белло. Ну уж нет. Погоди-ка. (Переводит  дух.) Проклятье. Ага. Сейчас. Прямо затычку вышибает. (Откупоривает себе зад и,  наморщившись, крепко бздит[1715])  Держи-ка! (Опять закупоривает.) Черт побери, шестнадцать и три четверти.    

Блум (обливаясь потом). Не мужчина.  (Принюхиваясь.) Женщина.    

Белло  (встает с нее).  Довольно вилять. Исполнилось то, о чем ты мечтал. Отныне ты размужчинен и ты  полностью мой, тварь в ярме. Теперь об исправительной одежде. Ты расстанешься с  мужским платьем, ты это понял, Руби Коэн? и немедленно получишь роскошные  шелка, переливчатые, шуршащие, когда их надевают через голову.    

Блум (съеживается). Шелк, повелела  госпожа! О, хрустящий! Поскрипывающий! Должен ли я касаться его кончиками  ногтей?    

Белло  (указывая на  своих девок). Вот как они, такой же будешь ты, в парике с завивкой, напудренная  и надушенная, с выбритыми подмышками. С тебя снимут мерки вплотную к телу. Тебя  безжалостно затянут в тесный как тиски корсет из мягкого сизого тика, с  планшетками китового уса, вплоть до абсолютной границы, до таза, украшенного  алмазом, а фигуру, которая станет полней, чем на воле, будут одевать в облегающие  платья, в прелестные невесомые юбочки с оборками, и на всем, разумеется, будет  метка моего дома, изысканное белье для Алисы, лучшие духи для Алисы[1716].  Алиса будет себя чувствовать в шорах. Марии и Марфе сначала будет прохладно в  таких воздушных нарядах, но легкие пышные кружева вокруг голых коленок тебе  напомнят…    

Блум (очаровательная субретка с  горчичными волосами и размалеванными щеками, с крупными мужскими руками и  носом, с плотоядным ртом). Я только два раза попробовал надеть ее вещи, на  Холлс-стрит, шутки ради. Когда мы сидели на мели, я их сам стирал, чтобы  выгадать на прачечной. Еще я перелицовывал свои рубашки. Чистая экономия.    

Белло  (язвительно).  Маленькие заслуги, чтобы мамочка похвалила, да? А потом, нарядившись как в  маскарад, задернув все шторы, кокетничал перед зеркалом, выставлял голые бедра  и козлиное вымя, принимал разные позы, будто отдаваясь! Ха! Мне смешно! Черная  ношеная комбинация и короткие панталончики, которые лопнули по всем швам, когда  ее насиловали последний раз, то, что тебе продала миссис Мириэм Дэндрейд из  отеля Шелборн, верно?    

Блум. Мириэм. Черная комбинация. Дама  полусвета.    

Белло  (с грубым  хохотом). Убей бог, это прямо завлекательно! Так ты, значит, был пикантная  Мириэм, когда выстриг себе волосы с заднего хода и улегся, блаженно обмирая,  поперек постели, как миссис Дэндрейд перед тем как быть изнасилованной  лейтенантом Смайт-Смайтом, мистером Филипом Огастесом Блокуэллом, Ч.П.,  синьором Лачи Даремо[1717],  дюжим тенором, голубоглазым Бертом, лифтером, Анри Флери[1718], знаменитым, как сам  Гордон Беннет, квартероном Шериданом, богатым как Крез, восьмым номером гребной  команды старого Тринити, своим призовым ньюфаундлендом Понто и Бобе,  вдовствующей герцогиней Мэнорхамилтон. (Хохочет.) Ей-ей, от такого сиамский кот  будет ржать до колик!    

Блум (лицо ее и руки дрожат). Это  из-за Джеральда я так пристрастился к корсетам, еще в школе, когда играл  женскую роль в пьесе «Наоборот»[1719].  Это все милый Джеральд. У него это началось с того, что его страшно привлекал  корсет старшей сестры. А теперь душка Джеральд румянится и подводит веки  золотой краской. Культ прекрасного.    

Белло  (недобро  посмеиваясь). Прекрасного! Смехотворный бред! Когда ты как барышня усаживался  на отполированном троне, подбирая свои оборочки.    

Блум. Ради науки. Чтобы сравнить  различные удовольствия, какие мы испытываем. (Серьезно.) И такая поза  действительно лучше… потому что сколько раз бывало замочишь…    

Белло  (резко). Это еще  что за фокусы? Вон там, в углу, для тебя опилки. Я тебе дала строгие указания,  ты что, забыл? Извольте это делать стоя, сэр! Я отучу тебя от мерзких привычек!  Если хоть раз я найду следы на твоих пеленках, берегись! Клянусь ослом Дорена[1720], ты  у меня походишь по струнке. Грехи прошлого ополчаются на тебя. Их множество.  Сотни.    

Грехи  прошлого (нестройной  разноголосицей). У него было нечто вроде тайного брака по крайней мере с одной  женщиной, в полутьме Черной Церкви[1721].  Он мысленно звонил по телефону мисс Данн на Д'Ольер-стрит и говорил ей  немыслимые вещи, приведя себя в непристойный вид перед аппаратом в уличной  будке. Словом и делом он подстрекал одну ночную девицу отлагать фекалии и  другие вещества в антисанитарном отхожем месте возле пустующих строений. В пяти  общественных уборных он сделал надписи карандашом, предлагая свою законную  супругу любому самцу с мощным членом. А не проводил он целые ночи на задах  вонючей фабрики купоросных красок, пристраиваясь к влюбленным парочкам да  прикидывая, сколько и что и как мог бы он подглядеть? И не лежал ли он в  постели как толстый боров, пожирая глазами тошнотворный обрывок использованной  туалетной бумаги, который презентовала ему грязная шлюха, поощренная пряником и  почтовым переводом?    

Белло  (звучно  присвистнув). Недурственно! И что же было самой отвратительной непристойностью  во всей твоей преступной карьере? Выкладывай-ка нагрязноту. Изблюй все, что  есть! Раз в жизни на откровенность.    

Немые  нечеловеческие лица выступают толпой из тьмы, они злобно косятся, невнятно  стрекочут, исчезают, Буфлуффум, Польди Кок[1722],  Шнурки за пенни, старуха у Кэссиди, слепой юноша, Ларри носорог, та девушка, та  женщина, та проститутка, та другая, та…    

Блум. Не спрашивайте меня! Наша общая  вера[1723].  Плизентс-стрит. Я не думал и половины… Клянусь всем самым святым…    

Белло  (повелительно).  Отвечай. Мерзкое ничтожество! Я настаиваю. Позабавь меня, расскажи неприличное,  или историю с привидениями, или стихи, только живо, живо! Где? Как? Когда? Со  сколькими? Считаю до трех. Раз! Два! Тр…    

Блум (заплетающимся языком лепечет). Я  сусусунул нос в мемемерзкое…    

Белло  (высокомерно).  Убирайся, вонючий пес! Придержи язык! Говори, когда с тобой говорят.    

Блум (кланяясь). Господин! Госпожа!  Укротительница мужчин!    

Воздевает  руки. Браслеты падают с его запястий.    

Белло  (с издевкой).  Днем ты будешь стирать и полоскать наше вонючее белье, притом и тогда, когда у  нас, дам, наши недомогания, ты будешь мыть наши нужники, подоткнув подол и с  посудной тряпкой вместо хвоста. Как мило, правда? (Он надевает ей на палец  рубиновое кольцо.) Так! Этим кольцом я беру тебя[1724]. Говори, благодарю,  госпожа.    

Блум. Благодарю, госпожа.    

Белло. Ты будешь убирать постели,  готовить для меня ванну, выносить изо всех комнат ночные горшки, в том числе и  кухаркин, миссис Кео, с песком. Да, и учти, все семь вымыть начисто или  вылакать, как шампанское. Пей мое горяченьким! Так вот! Ты будешь передо мной  на задних лапках, а не то я тебе прочту отменную лекцию о твоих прегрешениях,  мисс Руби, и отделаю тебя в лучшем виде, мисс, по голому заду жесткой щеткой.  Пропишу тебе так, что ты поймешь все свои ошибки. На ночь твои руки в браслетах  ты обильно умастишь кремом и наденешь на них перчатки на сорока трех пуговках,  свеженапудренные тальком и с надушенными кончиками пальцев. За такие милости  рыцари в старину отдавали жизнь. (Усмехается.) Мои молодцы будут в восторге,  увидев такую дамочку, а больше всех полковник, когда они придут сюда накануне  свадьбы, потешиться с моей последней новинкой в золотых туфельках. Но сначала я  сама с тобой развлекусь. Один мой знакомый с ипподрома по имени Чарльз Альберта  Марш (я только что была с ним в постели, и еще с одним джентльменом из канцелярии  лорда-канцлера) ищет служанку для всех услуг. Выпяти бюст. Улыбайся. Убери  плечи. Кто сколько дает? (Показывает на нее.) Вот за эту вещь, обучена хозяином  носить поноску, корзинка в зубах. (Засучивает рукав и погружает руку по локоть  в вульву Блума.) Глубина подходящая! Ну как, парни? Это вас не заводит? (Тычет  рукой в покупщика.) Свистать всех наверх, делаем почин!    

Покупщик. Флорин!    

Служитель  Диллона звонит в колокольчик.    

Голос. Переплачивает шиллинг и восемь  пенсов.    

Служитель. Брень!    

Чарльз  Альберта Марш.  Видать, еще девушка. Дыхание хорошее. Свежее.    

Белло  (стучит  молотком). Два шиллинга. Дешевле некуда, цена мизерная. Росту четырнадцать  ладоней. Можете пощупать, разглядеть ееего стати. Повертите егоее туда-сюда.  Нежное тело, мягкие мышцы, шелковистая шкура. Эх, будь при мне мой золотой  дырокол! Очень легко доится. Что ни день, три галлона парного. Хорош и на  племя, должна принести приплод через час. Один из его предков поставил рекорд  удойности, тысяча галлонов цельного молока за сорок недель. Н-но, золотце!  Покажи-ка товар лицом! Н-но! (Ставит на крупе Блума свое клеймо, инициал К.)  Вот вам! Коэн с гарантией! Два шиллинга, джентльмены, кто больше?    

Темнолицый  человек (тщательно  скрывая акцент). Зто вундтов зтерлинков.    

Голоса  (шушукаются).  Для калифа Гарун аль Рашида.    

Белло  (он доволен).  Отлично. Пускай они все сбегутся. Легкая, смело укороченная юбочка, приподнятая  до колен, чтоб показать белые панталончики, это могучее оружие, а  чулки-паутинки с изумрудными подвязками и прямым швом, уходящим выше колен,  пробудят лучшие инстинкты наших пресыщенных ловеласов. Обучись плавной  семенящей походке на четырехдюймовых каблуках а ля Луи-Кэнз, усвой греческую  осанку[1725],  круп выпячен, бедра колышутся маняще, коленки скромненько вместе, целуются.  Действуй на них всей силой всех своих чар. Потворствуй их содомским порокам.    

Блум (прячет зардевшееся лицо под  мышку и туповато ухмыляется, сунув в рот палец). Ага, я знаю, вы на что  намекаете.    

Белло. Да на что ты еще годишься,  импотент? (Нагибается и, заглядывая, грубо тычет веером между толстых жировых  складок на ляжках Блума.) Подберись! Подберись! Бесхвостый кот! Что у нас там?  Куда это делся хвостик или, может, тебе его отрубили, птичка? Спой, пташечка,  спой. Висит как у шестилетнего мальчонки, прудящего лужицу за повозкой. Заведи  себе бочку или продай насос. (Зычно.) Да ты можешь мужское дело или нет?    

Блум. На Экклс-стрит…    

Белло  (язвительно). Я  бы очень хотела пощадить твои чувства, но только твоим местом уже завладел  мужчина с мускулатурой. Времена изменились, мой резвый юноша! Вот он-то уж  мужчина в натуре, и рост что надо. Если б тебе, недоноску, иметь этакое орудие,  узластое, шишкастое, с наростами где попало. Ручаюсь тебе, он мощно пальнул!  Нога к ноге, колено к колену, живот на живот, грудь на груди! Нет, это тебе не  евнух. Сзади пук рыжей поросли, что куст колючек. Погоди девять месяцев,  увидишь! Черт побери, да он уже в ней чихает и брыкается во все стороны! Есть  от чего прийти в бешенство, правда? Трогает за живое? (Презрительно  сплевывает.) Тьфу, тряпка!    

Блум. Я был подвергнут непристойному  обращению, я… я пойду в полицию. Сто фунтов. Это неслыханно. Я…    

Белло. Кишка тонка, дохлячок. Нам надо  добрый ливень, а не твои жалкие брызги.    

Блум. От этого с ума сойдешь! Молль! Я  забыл! Прости! Молль! Ведь мы… все-таки…    

Белло  (беспощадно).  Нет, Леопольд Блум, все изменилось по воле женщины, покуда ты спал пластом в  Сонной Пещере[1726].  Ночь твоя длилась двадцать лет. Вернись и взгляни.    

Над  пустошью голос Древней Сонной Пещеры.    

Сонная  Пещера. Рип ван  Винкль! Рип ван Винкль!    

Блум (в разбитых башмаках, с  заржавелым ружьишком, с исхудалым, осунувшимся, обросшим лицом, пробирается  ощупью, на цыпочках; вглядевшись через ромбики стекол, взывает). Я вижу ее! Это  она! Первый вечер у Мэта Диллона! Но это платье, зеленое! И волосы выкрашены в  светлый цвет, и он…    

Белло  (насмешливо  смеется). Слепой сыч, это же твоя дочка, со студентом из Моллингара.    

Милли  Блум, светловолосая, в легких туфельках, легком зеленом платье, с голубым  шарфиком, вьющимся по ветру, как у приморских красоток, на миг оторвавшись от  своего возлюбленного, восклицает, широко раскрыв юные удивленные глаза.    

Милли. Ой! Это же папулька! Но как же…  Ой, папа, ты так постарел!    

Белло. Как, изменился? Гляди, наша  этажерка, наш письменный стол, за которым никогда не писали, кресло тетушки  Хегарти[1727],  репродукции старых мастеров. Тут живет припеваючи мужчина со своими приятелями.  Приют Рогоносцев! Отчего бы нет? Сколько у тебя было женщин, ну-ка? Шатался за  ними по темным улицам, плоскостопый мозгляк, пытаясь их возбудить своим  утробным урчанием. Что молчишь, мужчина с панели? Порядочные женщины, идущие с  покупками. Теперь другой оборот. Получай той же монетой.    

Блум. Они… Я…    

Белло  (обрывает его).  Они затопчут тот ковер, под брюссельский, что ты купил на распродаже у Рена. В  своих буйных забавах с резвушкой Молль, ловя блоху у нее под рубашкой, они  уронят и изуродуют статуэтку, которую ты нес домой под дождем, ценя искусство  ради искусства. Потом доберутся до всех секретов у тебя в нижнем ящичке. Пустят  твой астрономический справочник на раскурку трубок. И будут поплевывать в твой  камин через медную решетку, которую ты купил за десять шиллингов у Хэмптона  Лидома.    

Блум. Десять и шесть. Так ведут себя  последние негодяи. Отпустите меня. Я вернусь. Я докажу…    

Голос. Клянись[1728]!    

Блум  стискивает кулаки и ползет вперед, зажав в зубах охотничий нож.    

Белло. Квартирантом или приживальщиком?  Слишком поздно. Ты устроил у себя в доме постель второго сорта, и лежать в ней  другим. Твоя эпитафия уже написана. Ты на самом дне, старый пень, и крепко  заруби себе это.    

Блум. Справедливость! Вся Ирландия  против одного! Неужели никто… (Кусает пальцы.)    

Белло. Сдохни и пропади, если в тебе  осталась хоть капля приличия или достоинства. Я бы тебе могла дать такого  старого редкого винца, от которого ты в два счета слетаешь в ад и обратно[1729].  Подпиши завещание, оставь нам весь капиталец. Если нету, добудь как знаешь,  наворуй, ограбь, в бога душу! И мы тебя зароем возле сортира в кусточках, и  будешь там лежать в дерьме и покое, рядом со старым Рогачом Коэном, моим  приемным племянником, за которого я вышла, с этим сукиным сводником и  педерастом, треклятым кривошеим подагриком, и с остальными моими мужьями,  сколько их там, десять или одиннадцать, не вспомню, как их, сволочей, звали,  чтоб все вы там гнили в одной помойке. (Разражаясь громким перхающим смехом.)  Мы вас удобрим навозом, мистер Цветок! (Насмешливо писклявит.) Пока, Польди!  Пока, папулька!    

Блум (хватаясь за голову). Моя сила  воли! Память! Я грешил! Я стра… (Рыдает без слез.) Белло (издевается). Поплачь,  малютка, уа, уа! Крокодиловы слезы!    

Блум,  павший духом, плотно спеленатый для жертвоприношения, рыдает, упав ничком.  Слышится похоронный звон. У Стены плача темные фигуры обрезанных, в пепле и  вретищах, М.Шуломовиц, Джозеф Голдуотер, Моше Герцог, Харрис Розенберг,  М.Мойсел, Дж.Цитрон, Минни Уотчмен, О.Мастянский, преподобный Леопольд  Абрамовиц, кантор. Размахивая руками, они пронзительно и протяжно оплакивают  вероотступника Блума[1730].    

Обрезанные  (с гортанным  заунывным напевом осыпают его гнилыми плодами; цветов нет). Шема Исраэл Адонаи  Элоим Адонаи Эхад[1731].    

Голоса  (со вздохами).  Итак, скончался. Да, да. Да, в самом деле. Блум? Никогда не слыхивал. Нет? Это  странный был тип. Вот и вдова. Эта? Да, да.    

Над  погребальным костром для самосожжения вдовы подымаются пламя и дым смолистого  камфарного дерева. Завеса благовонного дыма рассеивается. Выйдя из дубовой  рамки, нимфа с распущенными волосами, в легких одеждах высокохудожественных  чайно-коричневых тонов, спускается из своего грота и, пройдя под пологом ивовых  ветвей, останавливается над Блумом.    

Ивы (шепчут листвою). Сестра. Наша  сестра. Ш-ш!    

Нимфа  (негромко).  Смертный! (Ласково.) О нет, не стенай!    

Блум (студенистой массой переползает  под ветви; в полосах солнечного света, с достоинством). В таком положении. Я  чувствовал, что от меня ждут этого. Сила привычки.    

Нимфа. Смертный! Ты нашел меня в дурном  обществе, с кафешантанными танцорками, уличными торговцами, боксерами,  популярными генералами, безнравственными актерами пантомимы в телесных трико,  модными исполнительницами шимми, Ла Аурора и Карини, музыкальный номер,  сенсация века. Я была скрыта в розовой дешевой бумаге, пахнущей керосином. Меня  окружали избитые непристойности для клубных бездельников, историйки,  соблазнительные для зеленых юнцов, объявления о силуэтных открытках, самых совершенных  игральных костях и бюстгальтерах, рекламы патентованных товаров, а также зачем  носить бандаж, с аттестацией от джентльмена с грыжей. Интимные советы женатым.    

Блум (поднимает у ее ног черепашью  голову). Мы встречались прежде. На другой звезде.    

Нимфа  (печально).  Резиновые изделия. Никогда не рвутся. Марка, предпочитаемая нашими  великосветскими клиентами. Корсеты для мужчин. Излечиваю припадки, плата в  случае неуспеха возвращается. Добровольные свидетельства о замечательном  средстве профессора Уолдмена для развития груди. Мой бюст увеличился на четыре  дюйма за три недели, сообщает миссис Гэс Раблин с приложением фотографии.    

Блум. Ты имеешь в виду «Фотокартинки»?    

Нимфа. Да, их. Ты унес меня оттуда,  вставил в дубовую рамку с позолотой и повесил над своим брачным ложем. И  однажды, в летний вечер, таясь, ты меня поцеловал в четырех местах. Ты любовно  подрисовал карандашом мои глаза, мою грудь и мое стыдное место.    

Блум (смиренно целует ее длинные  волосы). Твои классические формы, о бессмертная красавица. Я счастлив был  смотреть на тебя, восхвалять тебя как то, что причастно красоте, едва ли не  молиться тебе.    

Нимфа. Темными ночами я слышала твои  хвалы.    

Блум (поспешно). Да, да. Ты хочешь  сказать, что я… Во сне у всех проявляется самое худшее, кроме разве детей. Я  знаю, я свалился с постели, то есть меня столкнули. Говорят, что вино, если в  нем полежит что-нибудь стальное, помогает от храпа. А от прочего – та  английская выдумка, о которой мне на днях прислали проспект, по ошибке, спутали  адрес. Говорится, будто она обеспечивает испускание без запаха и без шума. (Со  вздохом.) Это уж всегда так. Брак, тебе имя – вероломство.    

Нимфа  (пальцами  затыкает уши). А слова! Я их не нашла в словаре.    

Блум. Но ты поняла их?    

Ивы. Ш– ш!    

Нимфа  (закрывает лицо  руками). Чего не повидала я в этой спальне? Чего только не встречал мой взор?    

Блум (извиняющимся тоном). Я понимаю.  Грязное белье, сложенное грязным наружу. И кровать разболталась. Из Гибралтара  морем, уже давно.    

Нимфа  (низко опустив  голову). Хуже! Хуже!    

Блум (осторожно раздумывая). Стульчак  разваливается. Это не из-за ее веса. Она тогда весила ровно семьдесят кило. Как  перестала кормить, набрала девять фунтов. Там просто трещина и мало клея. А? И  этот нелепый горшок в оранжевую полоску, одна ручка отломана.    

Слышен  шум водопада, веселые каскады плеска.    

Водопад.    

Пулафука  Пулафука    

Пулафука  Пулафука[1732].    

Ивы (сплетаясь ветвями). Слушайте.  Шепот. Она права, сестра наша. Мы росли у водопада Пулафука. Мы давали тень и  прохладу в душные летние дни.    

Джон  Уайз Нолан (вдали,  в форме Ирландского национального лесничества, приветно приподымает шляпу с  пером). Растите и умножайтесь! Давайте тень и прохладу в душные дни, о деревья  Ирландии!    

Ивы (шепчут). Кто приезжал на  Пулафуку со школьной экскурсией? Кто не пошел по орехи с одноклассниками, а вместо  этого укрылся под нашей сенью?    

Блум (узкогрудый, с покатыми,  подбитыми ватой плечами, в неказистом черно-сером подростковом костюмчике,  который уже тесен ему, в белых теннисных туфлях, в отогнутых носочках с каемкой  и красной школьной фуражке со значком). Я был тогда мальчишка, подросток. Тогда  мне хватало малого, тряский вагон, смешанные запахи из М и Ж, толпа на  ступеньках старого театра «Ройял», которая сбилась в кучу (они ведь любят  давку, это стадный инстинкт, и полусумрак театра, весь насыщенный сексом,  разнуздывает порочность). Даже прейскурант их белья. Кроме того, жара. В то  лето были пятна на солнце. Конец учебного года. Ромовые бабы в буфете.  Идиллические дни.    

Идиллические  Дни, школьники в бело-голубых футболках и шортах, юные Доналд Тернболл, Абрахам  Чаттертон, Оуэн Голдберг, Джек Мередит, Перси Эпджон[1733] стоят под деревьями на  полянке и зовут юного Леопольда Блума.    

Идиллические  Дни. Деляга[1734]!  Вали к нам. Ура! (Приветственные вопли.) Блум (неуклюжий подросток в теплых  варежках, в повязанном мамочкой шарфе, забросанный градом снежков, пытается  встать). Еще! Мне шестнадцать! Ну, красота! Звоните во все колокола на  Монтегю-стрит. (Жиденьким голоском восклицает.) Ура лучшей из школ!    

Эхо. Осел!    

Ивы (с тихим шелестом). Она права,  сестра наша. Шепот. (По всему лесу слышны шепот и поцелуи. Лица гамадриад  глядят из листвы, из стволов, превращаясь в распускающиеся цветы.) Кто  осквернил нашу безмолвную сень?    

Нимфа  (стыдливо,  сквозь веер пальцев). Как! Прямо под открытым небом?    

Ивы (низко клонясь к земле). О да,  сестра. На нашей девственной мураве.    

Водопад.    

Пулафука  Пулафука    

Фуфуфука  Фуфуфука.    

Нимфа  (широко раскрыв  веер пальцев). О! Какой позор!    

Блум. Я рано развился. Юность. Фауна.  Я принес жертву богу лесов. Цветы расцветают весной[1735]. Стояла пора любви.  Капиллярное притяжение это естественный феномен. Лотти Кларк, льняные волосы, я  подсматривал в папин театральный бинокль, как она раздевалась перед сном, шторы  были плохо задернуты. Она была озорница, любила жевать всякие травинки.  Скатывалась по траве с горки у моста Риальто, чтобы меня соблазнить своими  дикими шалостями. У них там росло кривое дерево, она на него залезла, и я. Тут  и святой бы не устоял. В меня как демон вселился. А потом, кому это было видно?    

Валкий  Телок с маленькими белыми рожками просовывает сквозь листву жующую мокроносую  морду.    

Валкий  Телок (тянет,  пуская слюни, его выпуклые глаза роняют крупные слезы). Мнее. Мнее вии.    

Блум. Простое удовлетворение  потребности. (С наболевшей страстью.) Ни одна девочка не хотела, когда я  пробовал ухаживать. Я был замухрышка. Они не хотели со мной играть…    

Высоко  на мысу Хоут пробирается через рододендроны коза с полным выменем, с заячьим  хвостиком, роняя орешки.    

Коза (блеет). Бее-бе-бе-бе!  Коз-коз-козаа!    

Блум (раскрасневшийся, с непокрытой  головой, в колючках утесника и чертополоха). Законно обручены. Обстоятельства  меняют дело[1736].  (Напряженно смотрит вниз, на залив.) Тридцать два кувырком в секунду. В газетах  кошмар. Приступ головокружения у Илии. Падение с утеса. Печальный конец  типографского служащего.    

В серебристобезмолвном  летнем воздухе кукла Блума, спеленатая как мумия, скатывается круговращательно  с оконечности Львиной Головы в винноцветные ожидающие воды.    

Блумумия. Блублублубульк!    

Вдали, у  края залива, между маяками Бейли и Киш, проплывает «Король Эрина», из трубы  валит черный дым, расстилаясь к берегу.    

Советник  Наннетти (с  желтым ястребиным профилем, в темном альпаковом пиджаке, стоит в одиночестве на  палубе, заложив руку за вырез жилета и декламируя). Когда моя страна займет  свое место среди наций нашей планеты, вот тогда, но не прежде, чем тогда, пусть  будет написана моя эпитафия. Я закон…    

Блум. Чил. Пуфф!    

Нимфа  (надменно). У  нас, бессмертных, как ты убедился сегодня, нет такого места и нет волос там. Мы  чисты и холодны как камень. Мы питаемся электрическим светом. (Соблазнительно  изгибает тело, взяв пальчик в рот.) Ты обращался ко мне. Я слышала сзади. Как  же ты мог?…    

Блум (пристыженно водит ладонью по  кустикам вереска). Да, я был как полнейшая свинья. И клизмы ставил. Треть пинты  кассии и столовая ложка каменной соли. Вводить поглубже. Шприц от Гамильтона  Лонга, друг женщины.    

Нимфа. В моем присутствии. Пуховка для  пудры. (Покраснев, делает книксен.) Не говоря уж о прочем.    

Блум (удрученно). Да. Peccavi[1737]! Я  чтил тот живой алтарь, где спина уже перестает называться так. (С неожиданною  горячностью.) А почему надушенная изящная ручка, украшенная драгоценностями,  рука, что правит…    

Фигуры  скользят, змеятся цепочкой среди деревьев, образуя медлительный лесной узор,  томно перекликаясь.    

Голос  Китти (в чаще).  Покажи-ка нам одну из этих подушечек.    

Голос  Флорри. На,  смотри.    

Тетерев  взлетает в кустах, ошалело хлопая крыльями.    

Голос  Линча (в чаще).  Ух! Горяченькая!    

Голос  Зои (в чаще). Из  горяченького местечка.    

Голос  Вирага (вождь  птичьего племени, в военной синей раскраске, в уборе из перьев, потрясая  копьем, мчится широкими прыжками через заросли тростника, топча шишки и  желуди). Горяч! Горяч! Берегитесь Сидящего Быка[1738]!    

Блум. Это сильней меня. Теплый  отпечаток ее теплого тела. Даже сидеть там, где сидела женщина, особенно если у  нее бедра были раздвинуты, как бы в преддверии высшей близости, а уж совсем  особенно, если она, садясь, повыше подняла полы на подкладке из белого сатина.  Тут уже полнота женского. Она пленяет и переполняет меня.    

Водопад    

Плеполняет  Пулафука    

Пулафука  Пулафука.    

Ивы. Ш– ш! Говори, сестра!    

Нимфа  (безглазая, в  белом одеянии монахини, в апостольнике и наколке с большими крыльями; мягко, с  отсутствующим взором). Монастырь Транквилла. Сестра Агата. Гора Кармел[1739],  явления в Ноке и в Лурде. Желаний нет больше. (Склонив голову, со вздохом.)  Только эфирность. Туманно-кефирная чайка, туда ль ты летишь, отвечай-ка.    

Блум  привстает. Сзади на брюках у него отлетает пуговица.    

Пуговица. Трик!    

Две  девки из Кума, в шалях, приплясывают под дождем, визгливо выкрикивая.    

Девки.    

Панталоны  Леопольда на одной булавке.    

А  булавка упадет -    

Как же  он домой дойдет,    

Как же  он домой дойдет?    

Блум (холодно). Ты разрушила чары.  Последняя капля. Если бы существовала только эфирность, то где вы были бы все,  белицы, послушницы? И трусят и хочется, как осел, когда мочится.    

Ивы (серебряная фольга их листвы  осыпалась, костлявые одряхлевшие руки трясутся). Листопад!    

Нимфа. Какое кощунство! Посягнуть на  мою добродетель! (На платье у нее появляется большое влажное пятно.) Запятнать  мою невинность! Ты не достоин касаться одежд чистой женщины. (Ее рука что-то  хватает в складках одеяния.) Но погоди. Не петь тебе больше любовных песен,  сатана. Аминь. Аминь. Аминь. Аминь. (Вынимает кинжал и, облаченная в доспехи  рыцаря-храмовника[1740],  разит его в чресла.) Некум!    

Блум (вскочив, удерживает ее руку).  Эй! Небракада! Живуча как кошка! Извольте честно, сударыня. Без обрезательного  ножа. Лиса и виноград, верно? Мало вам вашей колючей проволоки? Распятие  слишком тонко? (Хватает ее вуаль). Тебе кто нужен, святой аббат, или Брофи,  хромой садовник, или бессточная статуя водоноса, или добрая матушка Альфонс, а  братец Лис?    

Нимфа  (с криком  убегает, оставив у него вуаль, ее гипс трескается, из трещин вылетают облачка  вони). Поли…!    

Блум (ей вдогонку). А то вы сами не  пускаетесь во все тяжкие! Нечего дергаться, ты и так в разной слизи. Мне  кое-что про это известно. Вся ваша сила в нашей слабости. А ну-ка, сколько нам  полагается как производителям? Сколько на бочку с вас? Я читал, вы на Ривьере  оплачиваете своих кавалеров. (Убегающая нимфа рыдает.) Ха! Я шестнадцать лет  надсаживаюсь как последний раб. И что, суд мне присудит хотя бы пять шиллингов  содержания? Водите за нос других, а меня не выйдет. (Принюхивается.) Это еще  что. Лук. Гнилой. Сера. Жир.    

Перед  ним стоит Белла Коэн.    

Белла. Узнаешь меня в следующий раз.    

Блум (хладнокровно оглядывает ее).  Отцвела. Овца-перестарок рядится ярочкой. Зубы подгуляли уже, наросла шерсть,  где не следует. Сырой лук перед сном улучшил бы тебе цвет лица. И какой-нибудь  массаж против двойного подбородка. Глаза пустые, точь-в-точь как стеклянные  глаза у твоего лисьего чучела. Что же, такие и подходят ко всему остальному.  Кончено. Я не трехствольный мушкет.    

Белла  (презрительно).  Да, ты не тянешь. (Ее матерая пизда гавкает[1741]) Фохрахт!    

Блум (презрительно). Сперва почисти  свою игрушку, у тебя там соки твоего жеребца капают с гребешка. Возьми пук сена  да подотрись.    

Белла. Знаю я тебя, рекламщик! Дохлый  мерин!    

Блум. Видал я его, бандерша! Торговка  люэсом!    

Белла  (поворачивается  к пианино). А кто тут из вас играл марш мертвых из «Саула»?    

Зоя. Я. Поберегите-ка свои мозоли.  (Мигом подскочив к пианино, колотит по клавишам скрещенными руками.) Прогулка  кота по крыше. (Оглядываясь.) А? Кто там крутит любовь с моими кисоньками?  (Мигом обратно к столу.) Все что твое мое, а все что мое то мне.    

Китти с  недовольным видом облепляет зубы серебряной фольгой. Блум подходит к Зое.    

Блум (ласково). Отдай, пожалуйста, ту  картофелину, хорошо?    

Зоя. А это фант, это фантик, хорошая  штучка.    

Блум (с чувством). Это же ведь пустяк,  а для меня память, от бедной мамы.    

Зоя.    

Эта  штучка мне нужна    

Спросит  бог, а где она    

А ты  скажешь, я не знаю    

Тебя  выгонят из раю[1742].    

Блум. С ней связаны воспоминания. Мне  бы хотелось ее иметь.    

Стивен. Иметь иль не иметь, вот в чем  вопрос.    

Зоя. Держи. (Задирает подол, открывая  голую ляжку, и извлекает картофелину, закатанную в отворот чулка.) Кто спрятал,  тот и найдет.    

Белла  (нахмурившись).  Что это еще? У нас тут не варьете. И не разбейте мне пианино. Кто здесь платит?    

Подходит  к пианоле. Стивен, порывшись в кармане, вытягивает за уголок банкноту и подает  ей.    

Стивен  (с театральной  учтивостью). Молочко от козла. Я подоил почтенную дублинскую публику. Прошу  прощения, мадам. Если позволите. (Неверной рукой тыкает в Линча и Блума.) Мы  все ставим на этих скачках, и Клинк и Линк. Dans ce bordel ou tenons nostre  etat[1743].    

Линч (подает голос от камина). Дедал!  Дай ей благословение за меня.    

Стивен  (вручает Белле  монету). Золотой. Уже у нее.    

Белла  (смотрит на  деньги, потом на Зою, Флорри и Китти). Вы хотите трех девушек? У нас здесь по  десять шиллингов.    

Стивен  (восторженно).  Сто тысяч извинений. (Снова порывшись, выуживает и подает ей две кроны.)  Позвольте, brevi manu[1744],  у меня неладно со зрением.    

Белла  подходит к столу пересчитать деньги, Стивен беседует сам с собой односложными речениями.  Зоя наклоняется над столом. Китти заглядывает через плечо Зои. Линч встает,  поправляет картуз и, обняв Китти за талию, присоединяет свою голову ко всей  группе.    

Флорри  (силится  встать). Ох! До чего ногу отсидела. (Ковыляет к столу. Блум тоже подходит.)    

Белла,  Зоя, Китти, Линч, Блум (пререкаясь  скороговоркой). Этот джентльмен… десять шиллингов… платит за троих… да постойте  минутку… джентльмен платит отдельно… кто тут трогает?… ой… ты гляди, кого  щиплешь… вы на ночь или на время?… кто?… это ложь, с вашего позволения…  джентльмен заплатил, как настоящий джентльмен… выпить… одиннадцать уж когда  было.    

Стивен  (стоя у пианолы,  делает жест отвращения). Никаких бутылок! Что-что, одиннадцать? Загадка.    

Зоя (подняв юбку, прячет полсоверена  в чулок). Добываем тяжким трудом на спинке.    

Линч (приподняв Китти, отставляет ее  от стола). Пошли!    

Китти. Обожди-ка. (Цепко когтит две  кроны.)    

Флорри. А меня?    

Линч. Опля!    

Приподнимает  ее, несет и плюхает на диван.    

Стивен.    

Лис уж  поет,    

кочет в  полет,    

Колокол  в небе    

Одиннадцать  бьет.    

Бедной  душе ее с неба долой    

Час  улетать настает.    

Блум (спокойно кладет полсоверена на  стол между Беллой и Флорри). Кажется, так. Позвольте. (Забирает фунтовую  бумажку.) Три по десять. В расчете.    

Белла  (восхищенно).  Вам палец в рот не клади, старый вы греховодник. Прямо поцеловала бы.    

Зоя (показывая на Блума). Его? Куда  хочешь без мыла влезет.    

Линч  опрокидывает Китти на диван и целует. Блум с банкнотой подходит к Стивену.    

Блум. Это ваше.    

Стивен. Почему такое? Le distrait или  беззаботный нищий. (Сызнова роется в кармане, вытаскивает пригоршню монет.  Что-то падает.) Упало.    

Блум (нагнувшись, подбирает и подает  ему коробок спичек). Вот.    

Стивен. Люцифер[1745]. Спасибо.    

Блум (рассудительно). Возможно, вам  лучше отдать мне деньги на сохранение. Зачем платить лишнее?    

Стивен  (отдает ему всю  наличность). Сперва будь справедлив, а уж потом щедр[1746].    

Блум. Я буду, только мудро ли это?  (Считает.) Один, семь, одиннадцать, еще пять. Шесть. Одиннадцать. За то, что  вы, может быть, потеряли, не отвечаю.    

Стивен. Почему кочет? Пропарокситон[1747].  Как утверждает Лессинг[1748],  важен застывший миг. Голодный лис. (Громко смеется.) Хоронит свою бабку.  Наверно, он убил ее.    

Блум. Здесь один фунт шесть шиллингов  одиннадцать пенсов. Для ровного счета, фунт семь.    

Стивен. Не имеет ни малейшей важности.    

Блум. Да, но…    

Стивен  (подходит к  столу). Пожалуйста, сигарету. (Линч с дивана бросает сигарету на стол.) Итак,  Джорджина Джонсон скончалась и обвенчалась[1749].  (На столе появляется сигарета, Стивен смотрит на нее.) Чудо. Салонная магия.  Обвенчалась. Гм. (Загадочный и меланхоличный, он чиркает спичкой и принимается  зажигать сигарету.) Линч (глядя на небо). Знаешь, если спичку держать поближе,  у тебя будет шанс зажечь.    

Стивен  (подносит спичку  ближе к глазам). Глаза линкса. Надо носить очки. Вчера разбил. Шестнадцать лет  назад[1750].  Расстояние. Глазу все кажется плоским. (Отдаляет спичку. Она гаснет.) Мозг  мыслит. Вблизи – вдали. Неотменимая модальность зримого. (Таинственно  нахмурившись.) Гм. Сфинкс. Зверь, у которого две спины в полночь. Обвенчалась.    

Зоя. На ней женился один коммивояжер  и увез с собой.    

Флорри  (кивает). Мистер  Агнер из Лондона.    

Стивен. Агнер. Агнец. Агнец из Лондона,  вземлющий грехи мира[1751].    

Линч (обнимая Китти на диване, звучно  затягивает). Dona nobis pacem[1752].    

Сигарета  выскальзывает из пальцев Стивена. Блум поднимает ее и бросает в камин.    

Блум. Лучше не курить. Вам нужно  поесть. Если бы не тот окаянный пес. (Зое.) У вас ничего не найдется?    

Зоя. А что, он голодный?    

Стивен  (с улыбкой  простирая к ней руку, выводит на мотив клятвы из «Гибели богов»[1753]):  Hangende Hunger, Fragende Frau, Macht uns alle kaput[1754].    

Зоя (трагически). Гамлет, я нюх  родного твоего отца! (Берет его за руку.) Красавчик голубоглазый, дай погадаю  по руке. (Показывает на его лоб.) Нет морщин – нет ума. (Считает.) Два, три,  Марс это храбрость. (Стивен качает головой). Детей нет.    

Линч. Молодец среди овец. Мальчик,  который не умел бояться[1755].  (Зое.) Кто тебя научил хиромантии?    

Зоя (оборачиваясь к нему). Спроси мои  муде, которых у меня нет. (Стивену.) Я по лицу вижу. Глаза вот такие. (Она  нагибает голову и хмурит лоб.) Линч (со смехом дважды шлепает Китти по заду).  Осердясь. Розгой хлясь.    

Дважды  слышен свист розги. У гроба пианолы крышка резко откидывается, оттуда, как  чертик из бутылки, выскакивает круглая лысая маленькая головка отца Делана[1756].    

Отец  Долан. Кто тут  захотел розги? Ты разбил очки? Маленький ленивый выдумщик. По глазам вижу.    

Милостивая,  снисходительная, начальственная, укоряющая голова ректора Джона Конми  поднимается из гроба пианолы.    

Ректор  Джон Конми. Ну  полноте, отец Долан. Полноте. Я уверен, что Стивен хороший мальчик.    

Зоя (разглядывая ладонь Стивена).  Женская рука.    

Стивен  (шепчет).  Продолжай. Лги. Прижмись. Ласкай меня. Я никогда не мог прочесть Его почерк,  если не считать дактилоскопии Его большого пальца на пикше[1757].    

Зоя. В какой день ты родился?    

Стивен. В четверг. Сегодня.    

Зоя.    

Четверговое  дитя    

далеко  пойдет шутя[1758]    

(Смотрит  линии у него на руке.) Линия судьбы. Влиятельные друзья.    

Флорри  (показывает).  Воображение.    

Зоя. Бугор Луны. У тебя будет встреча  с… (Вдруг резко уставившись в ладонь.) Про плохое я тебе не скажу. Или все  равно хочешь знать?    

Блум (отводит ее пальцы и подставляет  свою ладонь). Вреда больше, чем пользы. Вот, почитай мою.    

Белла. Покажите-ка. (Повернув руку  Блума к себе.) Так я и знала. Узловатые пальцы, бабник.    

Зоя (разглядывает ладонь Блума).  Решетка. Дальняя морская дорога и женитьба на деньгах.    

Блум. Не сходится.    

Зоя (с живостью). Ага, вижу. Короткий  мизинец. Твоя наседка тебя совсем заклевала. Опять не сходится?    

Чернушка,  большая наседка, высиживающая яйцо в меловом кругу, поднимается, расправляет  крылья и кудахчет.    

Чернушка. Куд-куда ко-ко-коо. (Боком  отходит от снесенного яйца и вперевалочку удаляется.) Блум (показывая на свою  руку). Шрам это несчастный случай. Двадцать два года назад упал и порезался.  Мне было тогда шестнадцать.    

Зоя. Вижу, сказал слепой. Ты нам чего  поинтересней.    

Стивен. Видишь? Движется к единой  великой цели. Мне тоже двадцать два. Шестнадцать лет назад я двадцатидвухлетний  шлепнулся, двадцать два года назад он шестнадцатилетний упал со своей лошадки.  (Морщится.) Ушиб где-то руку. Надо пойти к зубному. А деньги?    

Зоя  шепчется с Флорри, обе хихикают. Блум высвобождает руку и рассеянно выводит по  столу медленные каракули с обратным наклоном.    

Флорри. Что-что?