1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 
– Я тебе что-то скажу, – заговорил опять  первый. – Роса, упавшая нынче ночью с виселицы, может вернуть зрение  всякому, кто ею умоется. Эх, если б знали об этом слепые, то каждому из них  захотелось бы вернуть себе зрение, даже если б они не поверили, что это  возможно.    

Услыхал это портной, достал платок, приложил его к траве и,  когда он намок от росы, протёр им себе глазницы. И вмиг исполнилось то, что  сказал ворон: оказались у него два новых и здоровых глаза. Увидел вскоре  портной солнце, которое подымалось над горами. Раскинулся перед ним на равнине  большой королевский город с роскошными воротами и целою сотней башен, и начали  пылать золотые макушки и кресты на шпилях. Он мог различить каждый листок на  деревьях, видеть пролетающих птиц и комаров, ведущих в воздухе пляску. Достал  портной из кармана иглу, и когда смог так же легко, как прежде, вдеть в неё  нитку, сердце забилось у него от радости. Он бросился на колени, стал  благодарить господа бога за оказанную ему милость и прочитал утреннюю молитву,  не забыв помолиться и о бедных грешниках, что висели, как язык колокола, и  бились под ветром один об другого. Взял он на плечи свою котомку и, вскоре  позабыв о перенесённых страданьях, отправился дальше, насвистывая и напевая  песенку.    

Первым, кого он встретил, был гнедой жеребёнок, весело  скакавший по полю. Портной ухватил его за гриву, собираясь сесть на него верхом  и ехать в город. Но жеребёнок стал его упрашивать, чтоб он оставил его на  свободе.    

– Я ещё совсем молод, – сказал он, – и даже  такой лёгонький портной, как ты, и тот может переломать мне хребет. Отпусти  меня бегать на воле, пока я не окрепну. Подойдёт время, и я смогу тебя  отблагодарить.    

– Ну, беги себе, – сказал портной, – вижу,  что ты тоже такой попрыгун, как и я. – Он хлестнул его по спине прутиком,  и жеребёнок на радостях, взмахнув задними копытами, перескочил через кусты и  канаву и помчался по полю.    

Но портняжка со вчерашнего дня ничего не ел.    

– Хотя солнце и наполняет мне светом глаза, –  сказал он, – а хлеб в рот, однако, не попадает. Первое, что встретится мне  на пути, если оно окажется хоть немного съедобным, надо будет поймать.    

В это время навстречу ему важно шествовал по лугу аист.    

– Постой, постой! – крикнул портной и схватил его  за ногу. – Не знаю, можно ли тебя есть, но с голоду долго разбираться не  станешь, я отрежу тебе голову и тебя зажарю.    

– Не убивай меня, – ответил аист, – я  священная птица, никто меня не обижает, я приношу людям большую пользу. Оставь  меня в живых, я когда-нибудь службу тебе сослужу.    

– Ну, лети себе, долговязый, – сказал портной. И  поднялся аист на воздух, свесив свои длинные ноги, и спокойно улетел.    

– Что ж из этого получится? – молвил про себя  портной. – Мне всё голодней, а в животе всё пустей. Ну, что попадётся мне  теперь на пути, то уже будет моё.    

Увидел он, что подплывают к берегу озера две молодых утки.    

– Вы явились как раз кстати, – сказал он, схватив  одну из них, и собрался было скрутить ей голову. Но начала старая утка, что  спряталась в камыше, громко крякать, подплыла с разинутым клювом и стала его  просить-умолять, чтоб сжалился он над её милыми детками.    

– Ты только подумай, – сказала она, – как бы  плакала твоя мать, если б кто собрался тебя утащить и убить.    

– Ну, успокойся, – сказал добродушный  портной, – я не стану детей твоих трогать, – и он бросил пойманную  утку в воду.    

Повернулся, вдруг видит – стоит он перед старым дуплистым  деревом, и летают там взад и вперёд дикие пчёлы.    

– Вот уж теперь будет мне награда за мои добрые  дела, – сказал портной, – медок меня подкрепит!    

Но вылетела пчелиная матка, начала ему грозить и сказала:    

– Если ты моих пчёл тронешь и разрушишь гнездо, то наши  жала тысячами раскалённых иголок вопьются тебе в тело. А если ты оставишь нас в  покое и пойдёшь своею дорогой, то мы тебе когда-нибудь службу сослужим.    

Увидел портной, что и тут ничего не выходит, и говорит:    

– Три блюда порожних да на четвёртом ничего – вот так  обед!    

И он потащился с голодным желудком в город; и как раз в то  время звонили к обеду, и был в харчевне для него уже обед приготовлен, и можно  было ему тотчас садиться за стол. Наелся он и говорит:    

– А теперь хотелось бы мне и за работу приняться.    

Он обошёл город в поисках мастера и вскоре нашёл хорошее  место. А так как ремесло своё он изучил основательно, то в скором времени он  стал знаменит, и каждому хотелось, чтобы камзол шил ему только этот маленький  портной. И что ни день – уважение к нему всё увеличивалось.    

– Дальше мне при моём мастерстве и двигаться-то  нечего, – сказал он, – дело с каждым днём идёт всё лучше и лучше.    

Наконец король назначил его своим придворным портным.    

Но вот как бывает на свете: в тот же день его прежний  товарищ, сапожник, стал тоже придворным мастером. Только он увидал портного и  заметил, что у того опять два здоровых глаза, стала его мучить совесть. «Прежде  чем он мне отомстит, – подумал сапожник, – надо будет ему яму  вырыть». Но тот, кто другому яму копает, сам в неё попадает. Вечером, когда  сапожник пошабашил и уже наступили сумерки, пробрался он к королю и говорит:    

– Господин мой король, а портной человек самонадеянный:  он осмелился заявить, что сможет добыть золотую корону, которая пропала в  стародавние времена.    

– Это мне было бы приятно, – сказал король и велел  позвать к себе на другое утро портного и приказал ему разыскать корону или  навсегда покинуть город.    

«Ого, – подумал портной, – мошенник предлагает  больше того, что имеет. Если этот король-брюзга требует от меня то, чего ни  один человек выполнить не может, то нечего мне тут дожидаться до завтра, а надо  поскорей из города выбираться».    

Связал он свой узелок, но только вышел за городские ворота,  стало ему жаль расставаться со своим счастьем и уходить из города, где ему так  повезло. Подошёл он к озеру, где когда-то завёл знакомство с утками; и как раз  в это время сидела на берегу старая утка, которой он отдал утят, и чистила себя  клювом. Она сразу его узнала и спросила, отчего он так запечалился.    

– Если б ты знала, что со мною случилось, то удивляться  не стала б, – ответил портной и рассказал ей про свою судьбу.    

– Если это и всё, – ответила утка, – то мы  выход найдём. Корона в воду упала, лежит на самом дне, мы её живо оттуда  достанем. Ты только расстели на берегу свой платок.    

Нырнула утка со своими двенадцатью утятами и минут через  пять выплыла наверх, сидя в середине короны, что держалась у ней на крыльях, а  двенадцать утят плыли с ней рядом, подложив под неё свои клювы, и помогали её  держать. Подплыли они к берегу и положили корону на платок.    

Ты не поверишь, пожалуй, какая красивая была корона! Когда  на ней засияло солнце, она блестела, как сто тысяч карбункулов! Завязал портной  свой платок четырьмя узлами и отнёс корону королю. Обрадовался король и повесил  за это портному на шею цепь золотую.    

Увидал сапожник, что проделка его не удалась, придумал тогда  вторую, явился к королю и говорит:    

– Господин мой король, а портной-то ведь так зазнался,  что осмеливается заявлять, будто он сможет весь королевский замок, со всем, что  находится в нём внутри, вылепить из воску и точь-в-точь сделать его таким, как  ваш.    

Велел король, чтоб портной явился к нему, и приказал ему  вылепить из воску королевский замок, со всем, что находится в нём, точь-в-точь  как снаружи, так и внутри, и если он этого не выполнит как следует или будет в  замке недоставать на стене хотя бы одного гвоздика, то он будет посажен на всю  жизнь в подземелье.    

Подумал портной: «Дело становится всё хуже и хуже, этого ни  один человек не выдержит», – положил он на плечи свой узелок и ушёл из  города. Вот подошёл он к дуплистому дереву, сел на землю и запечалился.  Вылетели пчёлы, и спросила у него пчелиная матка:    

– Что голову набок свесил, уж не одеревенела ли она у  тебя?    

– Ах, нет, – ответил портной, – меня угнетает  другое, – и рассказал о том, что потребовал от него король.    

Загудели тут, зажужжали между собой пчёлы, и говорит  пчелиная матка:    

– Ступай ты сейчас домой, а завтра в это самое время  приходи сюда да захвати с собою большой платок – всё будет ладно!    

Воротился портной назад, а пчёлы полетели прямо в  королевский замок, влетели туда в открытое окно, заползли во все углы и  закоулки и всё доподлинно разглядели. Полетели они потом назад и вылепили из  воску замок, точь-в-точь такой же самый, да так быстро, что можно было  подумать, что замок растёт прямо на глазах. К вечеру всё было уже готово, и  когда портной явился на другое утро, то стояло всё великолепное здание, такое,  как надо, и было в нём всё до самого последнего гвоздика на стене и черепицы на  крыше; был он притом такой стройный и белоснежный, и пахло от него мёдом.    

Завязал его портной осторожно в платок и принёс королю; и  тот не мог никак надивиться, глядючи на замок, поставил его у себя в главном  зале и подарил за это портному большой каменный дом.    

Но сапожник дела не оставил, пришёл в третий раз к королю и  говорит:    

– Господин мой король, а портной ведь дознался, отчего  вода во дворе замка фонтаном не бьёт, и осмеливается заявить, что будет она  бить в середине двора высоко, в рост человека, и будет вода чистая, как  хрусталь.    

Велел король привести к себе портного и сказал:    

– Если завтра к утру вода у меня во дворе не забьёт  фонтаном, как ты это сам обещал, то палач на том же самом дворе сделает тебя на  одну голову короче.    

Бедный портной, не долго раздумывая, поспешил скорей к  городским воротам, а так как на этот раз дело шло о жизни, то слёзы катились у  него по щекам. Вот шёл он, совсем пригорюнившись, вдруг подскочил к нему  жеребёнок, которого он когда-то отпустил на свободу; за это время он стал  красивым гнедым конём.    

– Теперь настал срок, – сказал ему конь, –  когда я смогу тебя отблагодарить за твоё доброе дело. Я уже знаю, что тебе  надо; ты вскочи на меня, теперь у меня на спине могут и двое таких, как ты,  поместиться.    

Отлегло у портного на сердце; вскочил он одним махом на  коня, помчался конь во весь опор в город, и прямо в королевский двор. Пробежал  конь трижды быстро, как молния, вокруг двора и после третьего круга упал  наземь. И в тот же миг что-то страшно загромыхало: взлетел на воздух, точно  ядро, кусок земли в самой середине двора и пролетел над замком, и тотчас забила  вода фонтаном в рост человека и коня, и была вода прозрачная, как хрусталь, и  заиграли на ней солнечные лучи. Как увидел это король, так и застыл от  изумленья. Он подошёл и обнял портняжку в присутствии всех придворных.    

Но счастье длилось недолго.    

Было у короля много дочерей, одна красивей другой, но сына у  него не было. Вот явился злой сапожник к королю в четвёртый раз и говорит:    

– Господин мой король, а портной ведь своего зазнайства  не оставил. Он теперь осмелился заявить, что ежели б он пожелал, то мог бы  велеть принести королю сына по воздуху.    

Велел король кликнуть портного и сказал:    

– Если ты за девять дней устроишь так, что мне принесут  сына, то получишь мою старшую дочь в жёны.    

«Награда, правда, большая, – подумал портняжка, –  но королевна мне, пожалуй, ни к чему, да и вишни-то висят слишком высоко: если  на них взобраться, то ветки подо мной поломаются, и, чего доброго, ещё  свалишься вниз».    

Пошёл он домой, уселся на свой портняжный стол и, поджав под  себя ноги, начал думать-раздумывать, как тут ему быть.    

– Дело не выйдет! – воскликнул он наконец. –  Надо отсюда уходить; здесь, как видно, жить спокойно нельзя.    

Завязал он свой узелок и поспешил к городским воротам. Вышел  он на луг и увидал старого своего приятеля – аиста, что расхаживал взад и  вперёд, точно какой знаменитый мудрец; он иногда останавливался, приглядывался  к лягушке, а потом её проглатывал. Аист подошёл к нему и с ним поздоровался.    

– Я вижу, – начал он, – у тебя за плечами  котомка. Почему ты из города уходишь?    

Рассказал портной аисту, что потребовал от него король, а  выполнить он этого не в силах, и стал на несчастную свою участь жаловаться.    

– Брось из-за этого горевать да голову себе  морочить, – сказал ему аист, – я выручу тебя из беды. С давних пор  приношу я в город спелёнутых деток, могу и для тебя вытащить из колодца  маленького принца. Ступай домой и будь спокоен. Через девять дней отправляйся в  королевский замок, я туда прилечу.    

Воротился портняжка домой и в назначенный срок был уже в  замке. А вскоре прилетел туда аист и постучался в окно. Портной открыл ему, и  долговязый дядюшка вошёл осторожно в комнату; важно шагая, он шёл по мраморному  полу, и был у него в клюве младенец; и протягивал тот, словно ангел, свои  ручонки королеве. Положил аист младенца к ней на колени, и начала королева  младенца ласкать, целовать, и была такая счастливая и радостная. Снял аист с  плеча, перед тем как улететь из замка, свою дорожную сумку и подал её королеве.  А лежали там свёртки с пёстрыми леденцами, их поделили между маленькими  принцессами. Но старшей ничего не досталось, зато получила она в мужья весёлого  портного.    

– Я чувствую, будто мне выпало великое счастье, –  сказал портной. – Моя мать была права, она всегда говаривала: «Кто на бога  надеется да счастье имеет, у того всего будет вдосталь».    

И пришлось сапожнику шить башмаки, в которых портняжка  плясал на свадебном пиру, а потом было сапожнику велено навсегда покинуть  город. А дорога проходила через тот лес, мимо виселицы. От ярости, гнева и  полуденной жары бросился сапожник в изнеможении на землю. Только закрыл он  глаза, собираясь уснуть, как кинулись, громко крича, вороны, сидевшие на  головах у повешенных, и выклевали ему глаза. Обезумев, он бросился бежать в  лес, – там он, должно быть, и погиб, так как с той поры никто его больше  не видел и ничего о нём больше не слышал.    

 108. Ганс мой Ёж    

     

Жил-был крестьянин; много было у него и денег, и всякого  добра; но хотя и был он богат, одного ему недоставало, чтобы быть вполне  счастливым: не было у него с женою детей. Поедет он, бывало, с другими  крестьянами в город, а они и посмеиваются над ним, спрашивают, отчего это у  него детей нету.    

Вот рассердился он однажды и, воротясь домой, говорит:    

– Хочу, чтобы был у меня ребёнок, пусть он будет хотя  бы ежом!    

И вот родила ему жена ребёнка, и был он от головы до пояса  ежом, а дальше мальчиком. Как увидела она ребёнка, испугалась и говорит:    

– Видишь, это ты нас околдовал.    

А муж ей говорит:    

– Ну, что ж, теперь делу помочь нельзя, а крестить  мальчика всё равно надо; но в кумовья-то к нам, пожалуй, никто и не пойдёт.    

Жена говорит:    

– Да и имени-то ему другого не дашь, кроме как Ганс  мой Ёж .    

Когда его крестили, то поп сказал:    

– Его из-за колючек и в приличную постель не положишь.    

И вот положили они за печкой охапку соломы, а на неё  Ганса-Ежа. Кормиться грудью матери он не мог, а то бы поколол он её своими  иглами. Так и пролежал он за печкой целых восемь лет; и вот надоел он отцу, и  тот одного только и желал: чтобы Ганс-Ёж поскорей умер. Но он не умирал, а всё  продолжал лежать за печкой. А на ту пору была в городе ярмарка, и крестьянин,  собираясь туда отправиться, спросил у жены, что ей там купить.    

– Купи для хозяйства немного мяса да пару сдобных булок, –  ответила она.    

Затем спросил он работницу, и она попросила купить ей пару  туфель да тёплые чулки узорные. Наконец спросил он:    

– А ты, Ганс-Ёж, что хочешь?    

– Батюшка, – сказал он, – привезите мне  волынку.    

Воротился крестьянин домой, отдал жене мясо и сдобные булки,  что купил ей на ярмарке, затем отдал работнице туфли и чулки узорные, наконец  полез за печку и дал Гансу-Ежу волынку. Получил Ганс-Ёж волынку и говорит:    

– Батюшка, сходите теперь в кузницу да попросите  подковать моего петуха, тогда уеду я отсюда и никогда уже больше назад не  вернусь.    

Обрадовался отец, что сможет от него избавиться, и велел  подковать ему петуха; а когда его подковали, сел Ганс-Ёж верхом на своего  петуха и уехал; и взял он с собой свиней и ослов, которых он собирался пасти в  лесу. Как они приехали в лес, велел он петуху взлететь с ним на самое высокое  дерево, и сидел на нём Ганс-Ёж и пас ослов и свиней, и сидел он так много-много  лет подряд, пока стадо, наконец, стало очень большое; и отец с той поры так  ничего и не знал о своём сыне.    

А Ганс-Ёж всё сидел на дереве и играл на волынке, – и  что за чудная музыка то была! Однажды проезжал мимо король – он заблудился в  лесу – и услыхал ту музыку. Удивился король и послал своего слугу, чтобы тот  доведался, откуда это доносится музыка. Посмотрел, поглядел слуга вокруг –  ничего не увидел, кроме петушка на верхушке дерева; а то был петушок, на  котором сидел Ёж и играл на волынке. Тогда король приказал слуге спросить у  него, зачем он там сидит и не знает ли он, как проехать ему назад в своё королевство.  Спустился тогда Ганс-Ёж с дерева и сказал, что укажет ему дорогу, если король  ему пообещает и отпишет то, что встретится ему первым по возвращении домой у  королевского замка. И подумал король: «Это, пожалуй, сделать мне будет легко,  ведь Ганс-Ёж грамоты не знает, и я могу написать то, что захочу». Взял король  перо и чернила и написал что-то; Ганс-Ёж указал ему дорогу, и король  благополучно воротился домой. Увидала издали королевна своего отца,  обрадовалась, побежала к нему навстречу и стала его целовать. Тут он вспомнил о  Гансе-Еже и рассказал ей, что приключилось с ним в пути: пришлось ему, дескать,  дать письменное обещание какому-то диковинному зверю отдать то, что встретится  ему дома первым, – а сидел тот зверь верхом на петухе, точно на лошади, и  чудно играл на волынке. Но на самом-то деле он написал, что он не должен ему  ничего отдавать, ведь Ганс-Ёж читать не умеет. Узнав об этом, принцесса  обрадовалась и сказала, что он правильно поступил, – ведь всё равно она  никогда бы к нему в лес не пошла.    

А Ганс-Ёж тем временем пас ослов и свиней, был весел и сидел  на дереве, играя на своей волынке. И случилось, что на ту пору проезжал мимо  другой король вместе со своими слугами и скороходами. Он заблудился в лесу и не  знал, как ему назад домой воротиться, а лес был большой и дремучий. Услыхал он  издали прекрасную музыку и спрашивает у своего скорохода, что бы это могло  значить, и велел узнать, в чём тут дело. Подошёл скороход к дереву, посмотрел,  поглядел, видит – сидит на верхушке петушок, а Ганс-Ёж на него верхом уселся. И  спрашивает его скороход, что он там наверху делает.    

– Пасу своих ослов и свиней. А что вы хотите?    

И говорит скороход, что они, мол, в лесу заблудились и не  знают, как им вернуться назад в своё королевство, – не может ли он указать  им дорогу. Слез Ганс-Ёж вместе с петухом с дерева и говорит старому королю, что  дорогу ему он укажет, если согласен он будет отдать ему то, что встретит он  первым по возвращении своём домой, в свой королевский дворец. Король на это  согласился и расписался Гансу-Ежу в том, что выполнить своё обещание согласен.  И поехал Ганс-Ёж верхом впереди на своём петухе, указал королю дорогу, и  добрался тот благополучно в своё королевство. Въехал он во двор замка, и  встретили его с великой радостью. А была у короля единственная дочь, была она  красавица; вот выбежала она первой отцу навстречу, бросилась к нему на шею,  стала его целовать да радоваться, что её отец-старик домой воротился. Стала она  его спрашивать, где он так долго странствовал; и рассказал он ей, что заблудился,  мол, в лесу и, пожалуй, назад бы не вернулся, но проезжал он через дремучий  лес, и сидел на макушке высокого дерева не то ёж, не то человек верхом на  петухе и чудно играл на волынке; он-то и помог ему выбраться из лесу и указал  дорогу; и пообещал он ему за это первое, что встретится ему в королевском  дворце, и это оказалась она, – вот потому и стало ему так грустно сейчас.  Но она пообещала ему, что из любви к нему пойдёт за этого Ежа, если он явится.    

А Ганс-Ёж пас своих свиней, а у свиней родились поросята; и  стало их так много, что весь лес был ими полон. И не захотел Ганс-Ёж жить  больше в лесу, и велел он передать своему отцу, чтоб очистили в деревне все  хлевы, так как явится он с большим стадом, и каждый сможет резать тогда свиней  столько, сколько захочет. Услыхал это отец и запечалился: он ведь думал, что  Ганса-Ежа давно уже нет в живых.    

Сел Ганс-Ёж на своего петуха, погнал свиней в деревню и  велел свиней тех колоть. Ох, какая пошла резня да рубка, – за два часа  ходу было слыхать!    

Затем Ганс-Ёж и говорит:    

– Батюшка, велите вы моего петушка ещё раз подковать в  кузнице, а потом я уеду и весь свой век не вернусь к вам назад.    

Велел отец подковать петушка и обрадовался, что Ганс-Ёж  домой возвращаться не собирается.    

И поехал Ганс-Ёж в первое королевство; но король повелел,  что ежели кто верхом на петухе приедет и будет притом играть на волынке, то  должны все в него стрелять, рубить его и колоть, чтобы он не осмелился  показаться в замке. Только подъехал Ганс-Ёж к замку, как кинулись на него со  штыками люди. Но он ударил своего петуха шпорой, перелетал через ворота и  очутился у королевского окошка; сел на окошко и крикнул, чтобы король отдал  обещанное, а не то придётся ему и дочери его с жизнью своей распрощаться. Стал  король свою дочь уговаривать, чтобы вышла она к Гансу-Ежу и спасла бы и свою и  его жизнь. Вот оделась она во всё белое, и дал ей отец карету, запряжённую  шестериком, отпустил с нею добрых и надёжных слуг и дал ей денег и много  всякого добра. Села она в карету, а Ганс-Ёж со своим петухом и волынкой уселся  рядом с нею; попрощались они с королём и поехали. И король думал, что он уже  больше её никогда и не увидит. Но вышло по-другому: только они отъехали немного  от города, раздел её Ганс-Ёж, снял с неё белое платье и стал колоть её до крови  своими иглами и приговаривать:    

– Это тебе в награду за твою неверность; уходи от меня,  жить с тобой я не хочу, – и прогнал он её домой; и вот была она опозорена  на всю свою жизнь.    

А Ганс-Ёж поехал на своём петушке и со своей волынкой  дальше, и приехал он в другое королевство, к тому королю, которому он путь  указал. А король тот велел, если явится кто, похожий на Ганса-Ежа, чтобы  часовые перед ним на караул взяли, пропустили бы его и чтоб кричали все «ура» и  привели бы его в королевский замок. Как увидала его королевна, испугалась, –  такой он был страшный на вид; но она подумала: «Что ж теперь делать, если я  отцу своему дала обещание?» Приняла она Ганса-Ежа ласково да приветливо,  обвенчалась с ним, и пришлось ему идти к столу королевскому. Села она с ним  рядом, и стали они есть да пить. Вот наступил вечер, и надо было уже им спать  ложиться, и было ей страшно его игл; но он сказал ей, чтоб она не боялась, что  ей больно не будет; и он попросил старого короля, чтобы поставил он четырёх  человек у дверей на страже и чтоб развели они большой костёр; и когда он войдёт  в опочивальню и станет спать ложиться, то снимет с себя свою ежовую шкуру и  бросит её у постели; и должна стража подбежать и кинуть ту шкуру в огонь и не  отходить, пока она не сгорит дотла.    

Когда колокол пробил одиннадцать часов, он отправился в  опочивальню, скинул с себя ежовую шкуру и положил её у постели; и явилась  стража, быстро схватила её и кинула в огонь. Когда она сгорела дотла,  освободился он от чар и лежал теперь в постели, и был похож на настоящего  человека, но было тело у него угольно-чёрное, словно обожжённое. Послал король  за своим лекарем, и тот стал натирать его разными целебными мазями и  бальзамом, – и сделался он белым, красивым юношей. Увидала его королевна,  обрадовалась; и на другое утро поднялись они радостные, стали пить да есть, а  потом уж и свадьбу сыграли.    

И Ганс-Ёж получил от старого короля всё королевство.    

Прошло несколько лет, и поехал он со своею женой к отцу и  говорит, что он его сын. Но отец ответил, что нет у него никакого сына; был у  него, правда, сын, да тот родился ежом с колючими иглами и давно уже ушёл  странствовать по свету. Но вот, наконец, старик-отец узнал своего Ганса-Ежа,  обрадовался и отправился с ним в его королевство.    

     

Вот и сказке конец пришёл,    

К дому Густхен тебя привёл.    

     

 110. Монах в  терновнике[7]    

     

Жил когда-то крестьянин-богач, и был у него батрак; работал  он на богача старательно и честно, каждое утро подымался первым, а вечером  ложился последним; если попадалась какая-нибудь тяжёлая работа, за которую  никто не хотел браться, он всегда принимался за неё первым. К тому же он не  жаловался, а всем был доволен и всегда был весел.    

Вот проработал батрак год, и хозяин не заплатил ему ничего и  подумал: «Этак будет разумней всего, я что-нибудь себе сберегу, он теперь от  меня не уйдёт и будет прекрасно продолжать работать».    

Батрак на этот раз смолчал, выполнял и второй год, как и  прежде, свою работу; в конце второго года он опять не получил своего заработка,  но стерпел и остался работать дальше. Прошёл и третий год, пораздумал хозяин, полез  к себе в карман, но ничего оттуда не достал.    

Тут батрак, наконец, не выдержал и говорит:    

– Хозяин, я вам честно работал три года, будьте добры,  уплатите мне то, что надлежит получить мне по праву; я от вас ухожу, хочу  поглядеть, что на белом свете делается.    

Ответил скряга:    

– Да, мой любезный работничек, ты мне служил усердно, и  за то будешь ты щедро награждён, – он сунул руку в карман и отсчитал  батраку три геллера денег, – вот тебе по целому геллеру за год, это плата  большая и более чем достаточная; редко у кого из хозяев ты получил бы столько.    

Простодушный батрак в деньгах понимал мало, загрёб свой  капитал и подумал: «Ну, теперь карман мой полон, чего мне тужить и зачем дальше  на тяжёлой работе мучиться?»    

И он ушёл и двинулся через горы, по долинам, распевая песни  да приплясывая сколько его душе было угодно. Приходилось ему раз проходить мимо  лесной чащи, вдруг вышел оттуда маленький человечек и окликнул его:    

– Куда это ты, брат-Весельчак, собрался? Вижу, ты не  больно озабочен и грустить не собираешься.    

– А чего мне быть грустным? – ответил  батрак. – Всего у меня вдосталь, и заработок за целых три года в кармане у  меня позвякивает.    

– А сколько же у тебя богатств-то? – спрашивает  его человечек.    

– Сколько? Целых три геллера, отсчитано верно.    

– Послушай, – сказал карлик, – человек я  бедный, подари мне свои три геллера: работать я больше не в силах, а ты ещё  молод и можешь себе легко заработать на хлеб.    

А было у батрака сердце доброе, сжалился он над человечком,  отдал ему свои три геллера и сказал:    

– Ну, бог с тобой, мне и этого хватит.    

Сказал человечек:    

– Я вижу, сердце у тебя доброе, и обещаю тебе исполнить  твои три желанья – за каждый геллер по желанью, и все они исполнятся.    

– Ого, – сказал батрак, – да ты, видно, из  тех, кто на выдумки горазд! Ну, что ж, если так, то я пожелаю себе, во-первых,  такой самопал, что во всё, куда ни нацелишься, он попадёт; во-вторых, такую  скрипочку, что ежели на ней заиграть, то всяк, кто услышит игру, начнёт  плясать; в-третьих, если я у кого что попрошу, то чтоб не было мне ни в чём  отказу.    

– Это всё у тебя и будет, – сказал человечек,  сунул руку в куст, и – кто бы мог только подумать! – была уже перед  батраком и скрипочка, и самопал, готовый выстрелить, – будто их кто по  заказу сделал. Дал человечек их батраку и сказал:    

– Если ты что у кого попросишь, то ни один человек на  свете тебе в этом не откажет.    

– Ну, милый, чего ж тебе теперь и желать-то? –  сказал себе батрак и весело двинулся дальше.    

Вскоре повстречался ему по дороге беглый монах: он стоял и  прислушивался к пению птицы, которая сидела на самой макушке дерева.    

– Божье чудо! – воскликнул монах. – Такая  маленькая птичка, а какой необычайно сильный голос! Эх, если бы мне её  заполучить! Кто б это мог насыпать ей соли на хвост?    

– Если это и всё, – сказал батрак, – то  птичка враз на земле очутится, – приложил он самопал, нацелился, и упала  птица в терновую заросль.    

– Ступай, плут, – сказал он монаху, – и  достань теперь оттуда птицу.    

– О да, позвольте уж мне, а то прибежит собака. Уж раз  вы в птицу попали, то дайте подобрать её мне, – он лёг на землю и начал  пробираться в кусты.    

Вот залез монах в самую гущу терновника, и захотелось  доброму батраку над ним посмеяться, – снял он свою скрипку и начал играть.  И мигом начал монах на ноги подыматься и прыгать, и чем больше батрак играл,  тем быстрей становилась пляска. Но колючие шипы разорвали ему потёртый  подрясник, причесали как следует ему волосы, всего его искололи и впились в  тело.    

– Ой, – закричал монах, – зачем мне такая  игра! Бросьте играть на скрипке, плясать мне вовсе не хочется.    

Но батрак его не послушал и подумал: «Ты довольно с людей  шкуру драл, пускай с тобой поступит так же терновая заросль». Он принялся снова  играть, и пришлось монаху подпрыгивать всё выше и выше, и лохмотья его  подрясника повисли на шипах.    

– Ай! Ай! Ай! – кричал монах. – Я готов вам  отдать всё, что потребуете, только оставьте свою игру на скрипке, дам полный  кошелёк денег.    

– Уж если ты такой щедрый, – сказал батрак, –  то так и быть, я брошу свою музыку; но надо будет о тебе порассказать всюду,  как здорово ты пляшешь! – и он забрал кошелёк и пошёл себе дальше.    

А монах, как стоял, так и застыл на месте, он смотрел  батраку вслед, пока тот отошёл далеко и совсем уже скрылся из виду; потом монах  закричал во всё горло:    

– Эх ты, несчастный музыкант, музыкантишко ты  трактирный! Погоди, поймаю я тебя одного, будешь ты от меня удирать, аж пятки  засверкают. Эх ты, оборванец, заткни себе грош в глотку, вся цена тебе шесть  грошей! – и он продолжал его ругать на чём свет стоит. Наконец он  удовлетворился, отдышался и побежал в город к судье.    

– Ой-ой-ой! Господин судья, посмотрите, как меня злодей  на большой дороге ограбил, избил! Камень, и тот сжалиться может. Всю одежду на  мне изорвал! Всего меня исколол, исцарапал! Все мои жалкие гроши забрал у меня  вместе с кошельком. А были там всё дукаты, один красивей другого. Ради бога,  упрячьте вы этого злодея в тюрьму!    

Сказал судья:    

– Так что ж, это был, наверно, солдат, который тебя так  изрубил саблей?    

– Боже упаси! – ответил монах. – Никакой  сабли у него не было: висел у него самопал за плечами и скрипка на шее, –  злодея легко опознать.    

Выслал тогда судья своих стряпчих, чтобы его изловить; нашли  они доброго батрака, – он шёл медленно по дороге, и оказался у него  кошелёк с золотом. Привели его на суд, а батрак говорит:    

– Я монаха не трогал и денег у него не брал, он сам мне  их предложил, оттого что не мог вынести моей музыки.    

– Боже мой! – закричал монах. – Да он врёт,  как водой бредёт.    

И судья батраку не поверил и сказал:    

– Плохо ты оправдываешься, так ни один монах не  поступит, – и присудил доброго батрака повесить за то, что он будто  совершил грабёж на большой дороге.    

Стали батрака уводить, и закричал монах ему вслед:    

– Эй ты, бродяга, дрянной музыкант! Теперь-то ты  получишь заслуженное тобой наказанье!    

Стал батрак спокойно подыматься вместе со своим палачом по  лестнице, а на последней ступеньке повернулся и говорит судье:    

– Прежде чем мне умереть, исполните одну мою просьбу.    

– Хорошо, – сказал судья, – если ты не будешь  просить, чтоб тебя помиловали.    

– Нет, я прошу не о помиловании, – сказал  батрак, – а дозвольте мне сыграть в последний разок на своей скрипке.    

Поднял монах страшный крик:    

– Ради бога, не разрешайте ему, не разрешайте!    

Но судья сказал:    

– Почему не позволить ему этой маленькой радости? Это и  по закону положено, и это будет исполнено.    

Но не могло быть батраку отказано ещё и потому, что имел он  такой дар, что ни в чём ему не было отказа.    

Завопил монах снова:    

– Ой, ой, ой, привяжите меня покрепче!    

Снял батрак с шеи свою скрипочку, приладил её, и только  ударил он смычком, как зашаталось, заколыхалось всё – и судья, и писаря, и  судейские; и выпала у палача из рук верёвка, которою он должен был привязать  монаха. Ударил батрак смычком ещё раз – и все подняли ноги, и отпустил палач,  собираясь пуститься в пляс, доброго батрака. Ударил батрак смычком в третий раз  – и подпрыгнули все и пошли в пляс; были судья и монах впереди остальных и  плясали лучше всех. А вскоре за ними заплясали и те, кто явился на рынок из  любопытства, и посмешались между собой все, и старые и молодые, и толстые и  худые. Даже собаки, прибежавшие вместе со своими хозяевами, и те поднялись на  задние лапы и тоже запрыгали. И чем дольше играл батрак, тем всё выше  подпрыгивали плясуны, толкая друг друга головами, и начали, наконец, жалостно  кричать. Крикнул тогда судья, уже совсем запыхавшись:    

– Я дарую тебе жизнь, только перестань играть на  скрипке!    

Стало доброму батраку его жалко, оставил он скрипку, повесил  её на шею и спустился с лестницы. Подошёл он затем к монаху, который лежал на  земле, еле дыша, и говорит ему:    

– Мошенник, сознайся теперь, откуда ты деньги взял, а  не то я сниму скрипку и опять заиграю.    

– Я их украл, я их украл! – закричал монах. –  А ты их честно заработал.    

И велел судья отвести монаха на виселицу и повесить его, как  вора.    

 111. Учёный охотник    

     

Жил-был молодой парень. Обучился он слесарному ремеслу и  говорит своему отцу, что хотелось бы ему теперь отправиться в странствие и  попытать счастья.    

– Что ж, – сказал отец, – я на это  согласен, – и дал ему на дорогу немного денег.    

И вот стал парень повсюду ходить да работу себе подыскивать.  Прошло некоторое время, и ничего из слесарного ремесла у него не вышло, было  оно ему не с руки; и явилось у него желанье охотничьим промыслом заняться.  Повстречался ему во время странствий один охотник в зелёном камзоле и  спрашивает у него, откуда он идёт и куда направляется.    

– Был я слесарем-подмастерьем, – отвечает ему  парень, – но ремесло это мне больше не по вкусу, хочу охотничьим делом  заняться: не возьмёте ли меня в ученики?    

– Ну, что ж, я согласен, если пойдёшь со мной вместе.    

И пошёл молодой подмастерье с ним вместе, нанялся к нему на  несколько лет и изучил охотничье ремесло. Вот порешил он заняться этим делом, и  дал охотник ему в уплату одно лишь духовое ружьё; но было у того ружья  свойство: если из него выстрелить, то можно попасть без промаху. Отправился  парень в путь-дорогу и пришёл в густой, дремучий лес, из которого и за день не  выбраться. Только завечерело, он взобрался на высокое дерево, чтоб не напали на  него дикие звери. К полуночи показалось ему, что вдали мерцает небольшой  огонёк; стал он сквозь ветки вглядываться и запомнил, где светится тот огонёк.  Он снял шапку и бросил её вниз, в ту сторону, где виднелся свет, чтобы потом,  когда он слезет с дерева, направиться в ту сторону, как по примете. Он спустился  вниз, подошёл к шапке, надел её и пошёл напрямик в ту сторону. Чем дальше он  шёл, тем всё ярче светился огонь. Подойдя ближе, он увидел, что это огромный  костёр, и сидят возле него три великана, держат на вертеле быка и жарят его.  Вот один из великанов и говорит:    

– Надо попробовать, скоро ли мясо будет готово, –  он оторвал от него кусок, собираясь сунуть его себе в рот, но охотник выстрелом  из ружья выбил его у великана из рук.    

– Э-э, – сказал великан, – это, видно, ветер  сдул его у меня с руки, – и взял другой кусок мяса. Но только собрался он  откусить его, как тотчас охотник выстрелом из ружья выбил его опять.    

Тогда великан ударил по уху своего соседа и крикнул:    

– Что это ты у меня кусок мяса вырываешь?    

– Я у тебя его не вырывал, – ответил тот, –  должно быть, его сбил у тебя какой-нибудь знаменитый стрелок.    

Взял великан третий кусок мяса, но удержать его в руках не  смог, охотник выбил его опять.    

Говорят тогда великаны:    

– Это, видно, хороший стрелок, если он может выбить  кусок у самого рта; такой стрелок нам был бы полезен.    

И они крикнули во всю глотку:    

– Эй ты, знатный стрелок, поди-ка сюда! Подсаживайся к  нашему костру, можешь наесться вдосталь; мы тебе ничего не сделаем. А не  придёшь, силой тебя притащим, и тогда ты пропал.    

Подошёл тогда парень к ним и говорит, что он, мол, учёный  охотник; во что ни нацелится, в то и попадёт без промаху. Сказали тогда  великаны, что если он с ними пойдёт, то будет ему хорошо. Они рассказали ему,  что у лесной опушки, за рекой, находится башня, сидит в ней прекрасная королевна,  которую им очень бы хотелось похитить.    

– Ладно, – сказал парень, – я её быстро  добуду.    

А они говорят:    

– Но дело это не такое простое. Там лежит маленькая  собачонка, если кто подойдёт близко, она тотчас начнёт лаять, а только она  залает, всё в королевском дворе просыпается: вот почему и не можем мы туда  попасть. Сумеешь ли ты эту собачонку уложить наповал?    

– Да, – отвечал он, – это для меня плёвое  дело.    

Сел он на кораблик, переехал реку, и когда был он у берега,  подбежала собачонка, хотела было залаять, но охотник взял своё духовое ружьё и  застрелил её наповал.    

Увидали это великаны, обрадовались и подумали, что теперь уж  они наверное получат королевну. Но охотник решил сначала посмотреть, как с  делом управиться, и сказал, чтоб великаны оставались на том берегу, пока он их  не покличет.    

Вот отправился он в замок, и была там мёртвая тишина, всё  кругом спало. Открыл он первую комнату, видит – висит на стене сабля, вся из  чистого серебра сделана, и на ней золотая звезда и королевское имя написано; и  лежит тут же на столе запечатанное сургучом письмо. Распечатал он его, и было в  нём написано, что кто эту саблю возьмёт, тот сможет убить всякого, кто к нему  подойдёт. Снял он со стены саблю, повесил её себе через плечо и пошёл дальше.    

Вошёл он в ту комнату, где лежала спящая королевна; а была  она такая прекрасная, что он остановился как вкопанный и стал, затаив дыхание,  её разглядывать. И подумалось ему: «Как могу я отдать невинную девушку в руки  диких великанов, замысливших злое?» Он огляделся и увидел, что стоят под  кроватью туфли, и на правой вышито имя её отца со звездою, а на левой – её имя,  тоже со звездой. И был на девушке большой шёлковый, шитый золотом шейный  платок; на правой его стороне было имя её отца, а на левой – её имя, и всё  золотыми литерами вышито. Взял охотник ножницы, отрезал от платка правый  краешек и спрятал его к себе в сумку; взял затем туфлю с правой ноги и тоже  спрятал её в сумку. А девушка продолжала спать, вся закутанная в рубашку;  отрезал он кусочек от её рубашки и тоже спрятал; но сделал он всё это, к ней не  прикасаясь. Потом он вышел, оставив её спокойно спать.    

Когда он подошёл опять к воротам, то стояли великаны  по-прежнему, дожидаясь его и думая, что он принесёт им королевну. Но охотник им  крикнул, чтоб они подошли, что девушка, дескать, в его власти, да дверь в  воротах он открыть не в силах, но есть, мол, там дыра, через которую они могут  пролезть. Подошёл первый великан совсем уже вплотную, обмотал тогда охотник  вокруг руки его волосы, втащил голову великана в дыру и отрубил её одним ударом  сабли, а потом втащил и его самого. Подозвал он затем второго, тоже отрубил ему  голову, наконец, отрубил голову третьему и обрадовался, что освободил  прекрасную девушку от её врагов; потом он вырезал великанам языки и спрятал их  в сумку. И подумал: «Пойду я теперь домой к своему отцу, покажу ему, что успел  я сделать за это время; а потом снова начну странствовать по свету, и будет мне  наверняка счастье, которое мне пошлёт господь».    

Вот просыпается в замке король и видит: лежат три великана  убитые. Пошёл он тогда в опочивальню к своей дочери, разбудил её и спрашивает,  кто это был такой, что великанов уничтожил.    

А она говорит:    

– Милый отец, я не знаю, я крепко спала.    

Встала она, хотела было надеть туфли, а правой-то и нету;  глянула на платок, а он порезан и правого краешка не хватает; посмотрела она на  рубашку, видит – вырезан из неё кусочек. Созвал король всех своих придворных,  солдат и прочую челядь и спрашивает, кто освободил его дочь и убил великанов. А  был у короля военачальник. Был он одноглазый и уродливый, и говорит, что это,  мол, он сделал. Сказал тогда старый король, что если он совершил такой подвиг,  то пускай, мол, и женится на его дочери. А девушка говорит:    

– Милый отец мой, чем идти мне за него замуж, уж лучше  мне по миру идти, хоть на самый край света.    

Сказал старый король, что если она замуж за него не хочет,  то должна снять с себя королевское платье, надеть крестьянскую одежду и уйти  отсюда; должна она тогда отправиться к горшечнику и приняться за торговлю  глиняной посудой. Вот сняла она с себя королевское платье, пошла к горшечнику,  набрала у него в долг разного гончарного товару и пообещала ему, если к вечеру  его распродаст, уплатить за него деньги. И велел король, чтобы села она на углу  с этим товаром и начала бы его продавать. Потом он заказал несколько  крестьянских телег и сказал, чтобы, едучи мимо, наехали они на глиняную посуду  и чтоб остались от неё одни только черепки. Только королевна выставила на улице  свой товар, наехали телеги и побили весь товар на кусочки.    

Заплакала королевна и говорит:    

– Ах, господи, как же я теперь уплачу горшечнику?    

А король хотел этим заставить её выйти замуж за  военачальника, но вместо того пошла она опять к горшечнику, спросила его, не  согласится ли он дать ей ещё в долг гончарного товару. Горшечник ответил «нет»,  пускай, мол, сначала заплатит ему за прежний. Пошла она к своему отцу, начала  плакать и причитать и сказала, что хочет уйти странствовать по свету.    

А король ей говорит:    

– Я велю выстроить для тебя в лесу домик, там будешь ты  жить всю свою жизнь и стряпать для всех прохожих людей, но денег за это брать  ты не смей.    

Вот построили ей домик, привесили на дверях вывеску, и было  на ней написано: «Нынче задаром, а завтра за деньги».    

Жила королевна там долгое время, и разошлась по всему свету  молва, что живёт, мол, в лесу девушка, даром готовит еду и что так и написано  на дверях на вывеске. Услыхал о том и охотник и подумал: «Это дело для меня  подходящее; ведь я беден и денег у меня нету». Взял он своё духовое ружьё и  сумку, в которой было спрятано всё, что забрал он тогда из замка в знак  доказательства, и отправился в лес; нашёл он там домик с вывеской: «Нынче  задаром, а завтра за деньги». Повесил себе через плечо саблю, которой отрубил  головы троим великанам, вошёл в домик и велел подать себе что-нибудь закусить.  Увидя красивую девушку, он обрадовался, а была она и вправду писаная красавица.    

Спросила она у него, откуда он и куда направляется; он  сказал ей:    

– Я странствую по свету.    

Спросила она, откуда у него эта сабля, ведь на ней вырезано  имя её отца. А он говорит:    

– А не дочь ли ты короля?    

– Да, – отвечала она.    

– Этой саблей, – сказал он, – я отрубил  головы троим великанам, – и он достал из сумки в знак доказательства их  языки; потом он показал ей туфлю, кусок платка и кусок рубашки. Тут  обрадовалась она очень и сказала, что он и есть тот самый, кто её спас. И они  отправились вместе к старому королю и привели его в лес; повела она короля к  себе в горницу и сказала ему, что вот этот, мол, охотник и спас её от  великанов. Как увидел король все знаки доказательства, он уж сомневаться в этом  не мог, и сказал, что ему радостно знать, как всё это случилось, и что теперь  может охотник на ней жениться; и девушка обрадовалась этому от всего сердца.  Потом они переодели его, будто он знатный иноземный вельможа, и велел король  устроить свадебный пир. Когда гости стали садиться за стол, военачальника  посадили по левую руку от королевны, а охотника по правую; и военачальник  подумал, что это, должно быть, явился в гости какой-то иноземный вельможа. Вот  поели они, попили, и говорит тогда старый король военачальнику, что он загадает  ему загадку, которую тот должен разгадать:    

– Если кто говорит, что будто убил трёх великанов, но,  будучи спрошен, где ж их языки, ответит, что у тех великанов языков во рту не  было, то как это понять?    

Военачальник ответил:    

– Значит, что их вовсе и не было.    

– Нет, – сказал король, – у каждой живой  твари язык имеется.    

Стал он спрашивать его дальше: а чего, мол, заслуживает тот,  кто стал бы ему перечить?    

Ответил военачальник:    

– Надо того изрубить на куски.    

И сказал король, что он сам себе вынес приговор, – и  посадили военачальника в темницу, четвертовали его, а королевну выдали замуж за  охотника. После того привёз охотник в замок своих отца и мать, и стали они жить  счастливо и радостно у своего сына; а после смерти старого короля получил  охотник всё королевство.    

 112. Цеп с неба    

     

Выехал раз крестьянин на паре волов землю пахать. Только  выехал он на поле – начали рога у волов расти. Растут и растут. Собрался  крестьянин домой ехать, и стали рога такие большие, что и в ворота не въехать.  Но, к счастью, повстречался ему мясник, и уступил крестьянин ему своих волов;  сошлись на том, что он даст мяснику меру репного семени, а тот заплатит ему за  каждое семя по брабантскому талеру. Что и говорить, хорошо продал!    

Пришёл крестьянин домой и понёс мяснику на спине целую меру  репного семени. Но по дороге он выронил из мешка одно семечко.    

Уплатил ему мясник, как они сторговались, всё как  полагается; а не выронил бы крестьянин того семечка, было бы у него ещё одним  брабантским талером больше. Вот возвращается он домой, а за это время выросло  из того семени дерево вышиной до самого неба. Крестьянин подумал: «Раз случай  такой подвернулся, дай-ка погляжу, что там наверху ангелы делают; посмотрю на  них хоть разок».    

Вот взобрался он на самую макушку, видит – ангелы там  наверху овёс молотят, загляделся он на них; смотрит и вдруг видит, что дерево,  на котором стоял он, начинает покачиваться; глянул он вниз и увидел, что кто-то  его подрубливает. «Если придётся мне вниз падать, то дело будет плохо», –  подумал крестьянин, и не мог ничего лучшего придумать, как набрать овсяной  соломы, что лежала в стогу, и скрутить из неё верёвку. Взял он с собой мотыгу и  цеп с неба и стал спускаться вниз по верёвке. Попал он на земле как раз в глубокую-преглубокую  яму, но, по счастью, захватил с собой мотыгу, вырубил он себе ступеньки,  поднялся по ним наверх и принёс с собой цеп, чтобы никто не мог сомневаться,  что всё, о чём рассказал он, есть самая настоящая правда.    

     

113. Королевские  дети    

     

Жил давно тому назад один король; родился у него младенец, и  был на нём знак, что когда ему исполнится пятнадцать лет, он должен будет  погибнуть от оленя. Когда он достиг этого возраста, однажды отправились с ним  егеря на охоту. В лесу королевич отъехал от других в сторону и вдруг заметил  большого оленя, он хотел его застрелить, но нагнать его никак не мог. Мчался  олень до тех пор, пока не заманил королевича в самую чащу лесную, глядь –  вместо оленя стоит перед ним огромный, высокий человек и говорит:    

– Вот и хорошо, что я тебя захватил! Я уже шесть пар  стеклянных лыж из-за тебя загубил, а поймать тебя никак не мог.    

Он взял королевича с собой, перетащил его через озеро,  привёл в большой королевский замок, усадил с собой за стол, и стали они вместе  ужинать. Вот поели они, и говорит тогда король королевичу:    

– Есть у меня трое дочерей; и ты должен простоять в  опочивальне у старшей на страже с девяти вечера до шести утра. Я буду являться  к тебе всякий раз, когда будет звонить колокол, буду тебя окликать, и если ты  хоть раз не отзовёшься, будешь утром казнён; а если каждый раз будешь  откликаться, то получишь дочь мою в жёны.    

Вот вошёл молодой королевич с королевною в опочивальню, где  стоял каменный истукан, и сказала королевна истукану:    

– Мой отец будет являться сюда каждый час, начиная с  девяти часов вечера, пока не пробьёт три часа; если он будет окликать, ты  отзывайся вместо королевича.    

Закивал головой каменный истукан и кивал всё тише и тише,  пока, наконец, его голова стала по-прежнему неподвижна. На другое утро говорит  король королевичу:    

– Ты своё дело выполнил хорошо, но выдать за тебя замуж  старшую дочь я не могу. Ты должен прежде простоять на страже всю ночь у второй  дочери, а там я подумаю, можно ли тебе на моей старшей дочери жениться. Я буду  являться к тебе каждый час, и если я тебя позову, ты откликайся, а если я  окликну тебя, а ты не отзовёшься, то кровью своей за это расплатишься.    

Направился королевич с королевною в опочивальню, и стоял там  каменный истукан ещё повыше того, и сказала ему королевна:    

– Если мой отец будет окликать, то отвечай ты. –  Закивал молча головой большой каменный истукан, а потом стал раскачивать  головой всё тише и тише, пока голова, наконец, стала неподвижна.    

Улёгся королевич у порога опочивальни, подложил себе руку  под голову и уснул. На другое утро говорит ему король:    

– Хотя ты с делом управился хорошо, но выдать за тебя  замуж вторую дочь я не могу. Ты должен простоять ещё ночь на страже у младшей  королевны, а там я подумаю, можно ли выдать за тебя среднюю дочь. Я буду  являться к тебе каждый час, и если тебя окликну, ты мне отзывайся; а если я  окликну тебя, а ты не отзовёшься, то кровью своей за это расплатишься.    

Вот вошёл королевич с младшей королевной в опочивальню, и  стоял там истукан куда побольше и повыше, чем в опочивальне у первых двух  королевен. И молвила истукану королевна:    

– Если мой отец будет окликать, то отвечай ты. – И  в ответ на это большой, высокий каменный истукан кивал головой чуть не целых  полчаса, пока его голова стала опять неподвижна.    

А королевич улёгся у порога и уснул.    

Говорит на другое утро ему король:    

– Хотя ты стражу нёс хорошо, а всё-таки выдать за тебя  замуж свою дочь я не могу. Есть у меня дремучий лес, если ты мне его с шести  часов утра до шести вечера весь дочиста вырубишь, то я тогда о том пораздумаю.    

И дал он ему стеклянный топор, стеклянный клин и стеклянный  колун. Только пришёл королевич в лес, ударил раз топором – а топор пополам и  раскололся. Взял он клин, ударил по нему колуном, а тот на мелкие осколки  рассыпался. Он был этим так поражён, что подумал: «Вот смерть уж моя пришла».  Он сел и заплакал.    

Наступил полдень, и говорит король:    

– Дочки милые, кто-нибудь из вас должен ему отнести  поесть.    

– Нет, – сказали обе старшие, – ничего мы ему  относить не станем. Пускай та, у которой он сторожил последнюю ночь, и отнесёт  ему.    

Пришлось тогда младшей отнести ему поесть. Пришла она в лес  и спрашивает его, как подвигается у него работа.    

– О, совсем плохо, – говорит он.    

Тогда она сказала ему, что он должен сначала немного поесть.    

– Нет, мне теперь не до еды, мне умирать придётся, есть  мне совсем не хочется.    

Стала она говорить ему ласковые слова и уговорила его хоть  что-нибудь поесть. Вот подошёл он и немного поел. Когда он маленько  подкрепился, она и говорит:    

– А теперь давай я поищу у тебя в голове, может, ты  немного повеселеешь.    

Стала она ему в голове искать, и вдруг он почувствовал  усталость и уснул. А она взяла свой платок, завязала на нём узелок, ударила  трижды узелком о землю и молвила: «Арвеггер, сюда!»    

И вмиг явилось множество подземных человечков, и стали они спрашивать,  что королевне надобно. И она им сказала:    

– Надо за три часа весь дремучий лес вырубить да  сложить все деревья в кучи.    

Пошли подземные человечки, созвали всех своих на подмогу, и  принялись те враз за работу; и не прошло и трёх часов, как всё уже было  исполнено. Явились подземные человечки к королевне и доложили ей об этом.    

Взяла она опять свой белый платок и говорит: «Арвеггер,  домой!» И все человечки исчезли. Проснулся королевич, сильно обрадовался, а  королевна и говорит:    

– Как пробьёт шесть часов, ты ступай домой.    

Он так и сделал, и спрашивает его король:    

– Ну что, вырубил лес?    

– Да, – говорит королевич.    

Уселись они за стол, и говорит король:    

– Я не могу ещё выдать дочь за тебя замуж, ты сперва  должен мне кое-что выполнить.    

Спросил королевич, что ж он должен сделать.    

– Есть у меня большой пруд, – сказал  король, – так вот завтра поутру сходи ты туда да вычисти мне его, чтоб  блестел он, как зеркало, да чтоб водились в нём разные рыбы.    

На другое утро дал ему король стеклянную лопату и говорит:    

– К шести часам вечера пруд должен быть готов.    

Направился королевич к пруду, ткнул лопатой в тину, а лопата  сломалась; ткнул он мотыгой в тину – и мотыга сломалась. Сильно запечалился  королевич. Принесла ему в полдень младшая королевна поесть и спросила, как идёт  у него работа. Сказал королевич, что дело идёт совсем плохо:    

– Видно, придётся мне головой поплатиться. Лопата у  меня сломалась.    

– О, – сказала она, – ступай сюда да поешь  сперва чего-нибудь, тогда тебе веселей станет.    

– Нет, – сказал он, – есть я ничего не могу,  уж очень я запечалился.    

Успокоила она его ласковым добрым словом и заставила поесть.  Потом стала у него опять в голове искать, и он уснул. Тогда взяла она свой  платок, завязала на нём узелок, ударила трижды о землю и молвила: «Арвеггер,  сюда!» И вмиг явилось к ней множество подземных человечков, стали все её  спрашивать, чего она хочет. И велела она им за три часа весь пруд очистить,  чтобы сверкал он, как зеркало, хоть глядись в него, и чтоб плавали в нём всякие  рыбы. Пошли человечки к пруду, созвали всех своих на подмогу; и за два часа  работа была исполнена.    

Вернулись они и говорят:    

– Мы исполнили всё, что было приказано.    

Тогда взяла королевна платок, ударила им трижды о землю и  молвила: «Арвеггер, домой!» И все тотчас исчезли. Проснулся королевич, видит –  работа готова. Тогда королевна ушла и сказала, чтоб к шести часам он домой  воротился.    

Пришёл он домой, а король и спрашивает:    

– Что ж, очистил ты пруд?    

– Да, – ответил королевич, – всё исполнено.    

Подошёл король к пруду и сказал:    

– Хотя ты пруд и очистил, но выдать свою дочь за тебя  замуж пока я не могу. Ты должен прежде исполнить ещё одну задачу.    

– Какую ж ещё? – спросил королевич.    

А была у короля большая гора, вся она терновником поросла.    

– Ты должен весь терновник на горе вырубить и построить  там большой замок, да такой прекрасный, что никто из людей такого ни разу не  видывал, и чтоб было в том замке всё для житья необходимое.    

Поднялся на другое утро королевич, – и дал ему король  стеклянный топор и стеклянный бурав и велел, чтоб всё было к шести часам вечера  сделано. Но только ударил он топором по первому терновнику, как топор вдребезги  разлетелся, да и бурав тоже к делу оказался непригодным. Сильно запечалился  королевич, стал ожидать свою возлюбленную – не придёт ли она, не поможет ли ему  из беды выбраться. Наступил полдень, пришла она и принесла ему поесть. Он вышел  к ней навстречу, рассказал ей всё, что случилось, позавтракал, что она ему  принесла, и дал ей у себя в голове поискать, а сам уснул. Завязала она опять  узелок, ударила им трижды по земле и молвила: «Арвеггер, сюда!» И снова явилось  множество подземных человечков, и они спросили её, чего она хочет.    

– Вы должны за три часа, – сказала она, –  вырубить на горе весь терновник и построить на вершине замок, да такой  красивый, какого ещё никто из людей не видывал, и чтоб было в нём всё для житья  необходимое.    

Взошли они на гору, созвали всех своих на подмогу, и в  скором времени всё было уже готово. Пришли они и говорят о том королевне. Взяла  она тогда платок, трижды ударила им о землю и сказала: «Арвеггер, домой!» И все  они тотчас исчезли.    

Проснулся королевич, видит – всё сделано, и стало ему  весело, словно птице в воздухе. Вот пробило шесть часов, и вернулись они тогда  вместе домой. И спрашивает король:    

– Ну что, замок готов?    

– Да, – говорит королевич.    

Сели они за стол, а король и говорит:    

– Моей младшей дочери замуж за тебя я отдать не могу,  пока двух старших не выдам.    

Сильно запечалились королевич с королевною, и не знал он,  что ему теперь делать.    

Пробрался он раз ночью к королевне и убежал с ней вместе из  замка. Пробежали они часть дороги, обернулась королевна назад и видит, что отец  их догоняет.    

– Ах, – сказала она, – что ж теперь делать?  Мой отец нас догоняет, хочет нас домой вернуть. Обращу я тебя в шиповник, а  сама обернусь розой и укроюсь в твоих шипах.    

Подошёл отец к тому месту, видит – стоит шиповник, а на нём  роза цветёт. Хотел он было розу сорвать, но стал шиповник колоть его своими  шипами, – и пришлось королю воротиться домой ни с чем. Спрашивает у него  жена, почему не привёл он домой свою дочь. Рассказал он жене, что почти было  нагнал он её, да вдруг потерял из виду и вместо них увидел перед собой  шиповник, а на нём розу.    

Говорит ему королева:    

– Стоило тебе только розу сорвать, а шиповник и сам бы  за нею пришёл.    

Отправился король опять к тому месту, чтоб розу добыть. А  королевич с королевною тем временем ушли уже далеко-далеко, и пришлось королю  их опять догонять. Оглянулась дочь, видит – отец уже близко. И говорит она:    

– Ах, что же нам теперь делать? Обращу я тебя в кирху,  а сама обернусь пастором, буду читать на кафедре проповедь.    

Подошёл отец к тому месту, видит – стоит кирха, а на кафедре  пастор читает проповедь. Прослушал он проповедь и домой воротился. Спрашивает у  него королева, почему он дочь с собой не привёл, а король отвечает:    

– Пришлось мне гнаться за ними далеко-далеко. Нагнал я  их, вижу – стоит кирха, а в ней пастор проповедь читает.    

– А тебе следовало бы пастора с собой привести, –  сказала королева, – а кирха и сама бы за тобой пошла. Посылаю я тебя за  ними в погоню, а ты сделать ничего не можешь, – видно, придётся мне самой  за ними бежать.    

Пробежала она часть дороги, заметила вдали беглецов,  обернулась королевна случайно назад, видит – мать за ними гонится, и говорит:    

– Ах, какие ж мы несчастные, сама матушка за нами  гонится! Обращу я тебя в пруд, а сама обернусь рыбой.    

Пришла мать к тому месту, видит – перед нею большой пруд, а  в нём рыбка плещется, голову из воды выставляет, плавает себе весело.  Захотелось ей ту рыбку поймать, да никак ей это не удаётся. Рассердилась она крепко  и задумала выпить весь пруд до́суха, чтоб ту рыбку поймать; и  выпила, – но стало ей так плохо, что пришлось ей назад весь пруд  изрыгнуть. Вот она и говорит:    

– Я вижу, что с вами ничего не поделаешь, – и  стала их к себе кликать.    

Тогда приняли они снова свой прежний вид, и дала королева  дочери три грецких ореха и сказала:    

– Эти орехи тебе службу сослужат, если ты в беду  попадёшь.    

И пошли молодые дальше своею дорогой. Пробыли они в пути уже  десять часов и подошли, наконец, к замку, откуда был родом королевич, а рядом  была деревня. Пришли они, а королевич и говорит:    

– Ты, моя милая, здесь обожди, я пройду в замок сперва  один, а вернусь с каретой и слугами и отвезу тебя туда.    

Когда он явился в замок, все очень обрадовались его  возвращению. Он рассказал им, что есть у него невеста, что она в соседней  деревне его дожидается, и чтоб тотчас заложили карету и привезли её в замок.  Заложили тотчас карету, и много слуг уселось в неё. Но едва королевич собрался  сесть в ту карету, как вдруг мать поцеловала его, – и от материнского  поцелуя он вмиг позабыл всё, что было и что предстояло ему сделать. Мать велела  выпрячь коней из кареты, и все вернулись домой. А девушка сидит тем временем в  деревне, ждёт-дожидается, когда за ней приедут; но никто не является. Нанялась тогда  королевна в работницы на мельницу, что около замка была, и вот каждый день  после полудня приходилось ей сидеть на берегу реки и мыть посуду. Случилось,  что однажды вышла королева из замка прогуляться по берегу, заметила она  красивую девушку и говорит: «Какая красотка! Как она мне понравилась!»    

Стала она о ней у всех расспрашивать, но никто о той девушке  ничего не знал. Прошло много времени, а девушка продолжала по-прежнему честно и  верно служить у мельника. А тем временем королева подыскала для своего сына  жену из далёкой страны. Вот уже приехала невеста, и должна была вскоре  состояться свадьба. Собралось много народу поглядеть на ту свадьбу, и стала  молодая работница просить у мельника, чтоб он позволил и ей побывать на той  свадьбе. Мельник тогда сказал: «Ступай, пожалуй!»    

Перед тем как идти, раскрыла она один из трёх грецких  орехов, достала из него прекрасное платье, надела его, пошла в нём в кирху и  стала у алтаря. Вот явились невеста с женихом, стали они у алтаря, но когда  пастор уже собирался их благословить, глянула вдруг невеста в сторону,  поднялась с колен и говорит, что венчаться не хочет, пока не будет у неё такого  ж прекрасного платья, как у той вон дамы. Тогда они вернулись домой и велели  узнать у дамы, не продаст ли она этого платья.    

– Нет, продать я его не продам, а за услугу, пожалуй,  отдам.    

Её спросили, что же она за него хочет. Она ответила, что  отдаст платье, если ей будет дозволено провести ночь у дверей опочивальни, где  будет спать королевич. Ей сказали, что пусть она так и сделает, но заставили  слугу подсыпать королевичу сонного зелья. А королевна легла на пороге двери в  его опочивальню и всю ночь жалобно ему выговаривала, что она, мол, и лес для  него весь вырубила, и пруд очистила, и замок для него построила, и в шиповник  его обращала, и в кирху, и в пруд, а он так скоро её позабыл. Но королевич ведь  ничего не слышал; а проснулись от её причитаний слуги, стали прислушиваться и  никак не могли разобрать, что бы это могло значить.    

На другое утро, когда все поднялись, нарядилась невеста в платье  и поехала с женихом в кирху. А красивая девушка тем временем раскрыла второй  орешек, и оказалось в нём платье, ещё прекраснее первого. Она надела его и  пошла в кирху, стала у алтаря, и случилось всё то же, что и накануне. Вот легла  девушка на вторую ночь на пороге двери в опочивальню королевича, и велено было  слуге напоить его сонным зельем. Но явился слуга и, вместо того чтобы дать ему  сонного зелья, налил ему бессонного, и лёг королевич в постель; а работница  мельника начала жаловаться и выговаривать ему всё, как и в прошлый раз.    

Королевич всё это слышал, сильно запечалился, и вдруг ему  вспомнилось прошлое. Он хотел выйти к девушке, но его мать заперла дверь на  замок. На другое утро он тотчас явился к своей возлюбленной, рассказал ей обо  всём, что с ним случилось, и просил её не иметь на него зла, что он позабыл её  на такое долгое время. Тут раскрыла королевна третий орех, достала из него  платье, а было оно куда прекраснее двух первых. Она надела его, и вот поехали  они с королевичем в кирху, и вышло к ним навстречу много детей, они подали  жениху и невесте цветы и склонили перед ними пёстрые знамёна. В кирхе их  обвенчали, а потом была весёлая свадьба. А коварную мать и фальшивую невесту  прогнали прочь.    

И кто эту сказку последним сказал, у того и сейчас не остыли  уста.    

 114. Про умного  портняжку    

     

Жила-была некогда принцесса, и очень уж была она гордая:  придёт к ней, бывало, жених, и начнёт она загадывать ему загадки; а если он их  не разгадает, то посмеётся она над ним и прочь прогонит. И велела она объявить,  что кто загадку её разгадает, то за того она и замуж выйдет: пусть, мол,  приходит к ней всякий, кто пожелает. Вот, наконец, и нашлось трое портных; двое  старших считали, что они мастера большие, дело своё знают, и тут тоже, пожалуй,  промаха не дадут. А третий из них был человек на вид неказистый и порядочный  растяпа, да и в ремесле своём не искусник, но он думал, что в этом деле выйдет  ему счастье, а то откуда же и взяться-то счастью? Вот и говорят ему двое  старших:    

– Да оставайся ты лучше дома, а то со своим-то умишком  не далече ты двинешься.    

Но портняжка сбить себя с толку не дал и ответил, что он  готов головой ручаться, что с этим делом он управится; и вот он смело двинулся  в путь-дорогу, точно весь свет ему принадлежал.    

Вот явились они втроём к принцессе и объявили, чтоб задала  она им свои загадки, – люди, мол, пришли толковые да опытные, и разум у  них такой тонкий, что в игольное ушко продеть можно.    

И говорит им принцесса:    

– Есть у меня на голове два разноцветных волоса, –  так какого же они цвета?    

– Если в этом вся загадка, – сказал первый  портной, – то вот тебе и разгадка: один чёрный, другой белый, как о сукне  говорится – чёрное с крапинкой.    

И ответила принцесса:    

– Ты разгадал неверно, пусть отвечает второй.    

И ответил тогда второй:    

– Уж если не чёрный и не белый, то каштановый и рыжий –  точь-в-точь, как у моего батюшки праздничный сюртук.    

– И ты разгадал неверно, – сказала  принцесса, – пусть отвечает третий, – этот, я вижу, знает наверно.    

Вот выступил смело портняжка и говорит:    

– У принцессы на голове один волос серебряный, а другой  золотой, – вот какого они цвета!    

Услыхала это принцесса, побледнела от страха, чуть было без  чувств не упала, оттого что портняжка верно разгадал. А была она твёрдо уверена  что ни одному человеку на свете той загадки не разгадать. Пришла она в себя и  говорит:    

– Того, что ты разгадал, ещё мало, чтобы пошла я за  тебя замуж; ты должен будешь выполнить ещё другое. Лежит у меня в сарае  медведь, вот ты и проведи с ним целую ночь; а когда я утром встану и увижу, что  ты жив, тогда ты на мне и женишься.    

Она думала таким образом отделаться от портняжки, –  ведь не было ещё такого человека, который, попав в лапы к медведю, жив бы  остался. Но портняжка не испугался, он охотно согласился и сказал:    

– Смело задумано – полдела сделано.    

Вот наступил вечер, и привели моего портняжку к медведю.  Медведь уж собрался кинуться на маленького человечка и поздороваться с ним  хорошенько своей лапой.    

– Эй ты, потише, потише, – сказал  портняжка, – я уж тебя успокою, – и он достал преспокойно из кармана  грецких орехов, раскусил их и начал есть. Увидел это медведь, захотелось ему  тех орехов отведать. Полез портняжка в карман и подал ему их целую пригоршню;  но были то не орехи, а камешки. Сунул медведь их в пасть, принялся  грызть, – грызёт, а разгрызть никак не может. «Эх, – подумал  он, – что это я за такой глупый болван, и орехов-то разгрызть не умею», и  говорит он портняжке:    

– Послушай, разгрызи-ка ты мне орехи.    

– Вот ты каков, – молвил портняжка, –  пасть-то у тебя вон какая большая, а маленького орешка разгрызть не умеешь!    

Взял он камень, но вместо него сунул себе в рот орех, и –  щёлк! – тот раскололся.    

– Надо будет ещё раз попробовать, – сказал  медведь, – вижу я, дело оно такое, что и я, пожалуй, сумею.    

И дал портняжка ему снова камней. Стал медведь над ними  работать, грызть изо всех сил. Но ты ведь тоже не поверишь, что он их разгрыз.  Тут вытащил портняжка из-под полы скрипку и начал на ней наигрывать. Услыхал  медведь музыку, не мог удержаться, начал плясать. Проплясал он немного, и это  ему так понравилось, что он спросил портняжку:    

– Послушай, а трудно ли играть на скрипке?    

– Да совсем легко, вот смотри, – сюда кладу я  пальцы левой руки, а правой смычком вожу, и вот оно как весело получается:  гоп-гоп-гоп, тра-ля-ля-ля!    

– Вот так бы играть на скрипке, – сказал  медведь, – и мне бы хотелось, можно было б плясать, когда придёт охота.  Научи ты меня играть! Что ты на это скажешь?    

– С большим удовольствием, если есть у тебя к тому  способности. Ну-ка, покажи мне свои лапы. Э, да они у тебя слишком длинные,  надо будет когти немного пообрезать. – И вот он принёс тиски, а медведь и  положил в них свои лапы; тут портняжка и ну их закручивать, да как можно  покрепче, и говорит:    

– Теперь подожди, пока я принесу ножницы, – и,  оставив медведя реветь сколько ему влезет, лёг в углу на солому и уснул.  Услыхала вечером принцесса, как ревёт медведь, и подумала, что ревёт он от  радости, покончив с портным. Встала она наутро беззаботная и довольная, но  глянула в сарай, видит – стоит портняжка, весел и здоров, рядом с медведем и  чувствует себя, точно рыба в воде. Что тут было ей сказать? Ведь в присутствии  всех она дала ему обещанье; и велел тогда король подать карету, и должна была  принцесса отправиться вместе с портняжкой в кирху и с ним обвенчаться. Только  они сели в карету, а те двое портных стали завидовать счастью своего приятеля;  и было у них сердце злое, вошли они в сарай и освободили медведя из тисков. В  ярости кинулся медведь вслед за каретой. Услыхала принцесса, что медведь сопит  да ревёт, стало ей страшно, и она закричала:    

– Ах, это гонится за нами медведь, он хочет тебя  утащить!    

Тут мой портной быстро смекнул, что ему делать: встал он на  голову, высунул ноги в окно кареты и закричал:    

– Видишь тиски? Если ты не уберёшься подобру-поздорову,  то попадёшь в них опять!    

Как увидал это медведь, повернулся и убежал прочь. А  портняжка мой поехал себе преспокойно в кирху и обвенчался с принцессой, и жил  с ней он счастливо, точно жаворонок полевой.    

А кто сказке моей не верит, пусть талер даёт живей!    

 115. Солнце ясное  всю правду откроет    

     

Бродил по свету один портной-подмастерье, своим ремеслом  занимался; и вот пришло время, что не мог он найти себе никакой работы, и так  уж он обеднел, что даже на харчи и гроша денег у него не было. На ту пору  встретился ему по дороге еврей; и подумал подмастерье, что денег у того при  себе много, и, забыв бога, подступил он к еврею и говорит:    

– Отдай мне свои деньги, а не то я тебя убью.    

И ответил ему еврей:    

– Смилуйся ты надо мной, не лишай меня жизни, денег у  меня нету, есть всего лишь каких-нибудь восемь геллеров.    

Но портной сказал:    

– Нет, деньги у тебя есть, доставай-ка поживей, –  и набросился на него и бил его так долго, что тот был уже еле живой.    

Вот собрался еврей помирать, и молвил он своё предсмертное  слово: «Солнце ясное всю правду откроет», – с этим и помер.    

Портной-подмастерье кинулся рыться у него в карманах, деньги  искать, и нашёл всего-то не больше восьми геллеров, как еврей ему и говорил.  Тогда взял его подмастерье и отнёс в кусты, а сам отправился дальше, по своему  ремеслу работы искать. Долго он странствовал и пришёл, наконец, в город, и  поступил на работу к мастеру, а у того мастера была красивая дочь; влюбился он  в неё, женился и зажил с нею в добром и счастливом браке.    

Много времени прошло с той поры; двое детей уж у них было,  помер тесть, померла и тёща, и вели молодые хозяйство уже сами. Раз, поутру,  сидел муж на своём портняжном столе у окошка; принесла жена ему кофе, налил он  его в блюдце и собрался уже было пить, а тут солнце засияло на блюдце, и его  отраженье блеснуло на стене и забегало по ней солнечными зайчиками. Посмотрел  портной и говорит:    

– Вот бы и хотелось солнцу ясному всю правду открыть,  да не может оно.    

А жена ему и говорит:    

– Муженёк, что ты хочешь этим сказать?    

И ответил портной:    

– Нет, об этом сказать тебе я не смею.    

Но стала она его просить:    

– Если ты меня любишь, то должен мне сказать. – И  дала она ему обещание, что никто о том не узнает, и не давала ему покоя.    

И рассказал он ей, что много лет тому назад странствовал он,  оборванный да без денег, и убил одного еврея, а еврей тот в смертный свой час  сказал ему такие слова: «Солнце ясное всю правду откроет». И хотело бы солнце  всю правду открыть, вот и на стене заблестело и зайчиков солнечных пустило, а  всё же сделать оно ничего не смогло. Затем стал он просить её и упрашивать,  чтоб никому она о том не говорила, а то погибать ему придётся; и она ему  обещала. Но когда сел он за работу, пошла она к своей куме и всё ей рассказала,  взяв с неё слово никому о том не сказывать. Но не прошло и трёх дней, как знал  уж об этом весь город, и потребовали портного на суд и присудили его казнить.    

Так солнце ясное всю правду открыло.    

     

116. Синяя свечка    

     

Жил-был солдат, и служил он верой и правдой королю многие  годы; но кончилась война, и солдат, получив много ран, служить больше не мог.  Вот и говорит ему король:    

– Можешь домой отправляться, теперь ты мне не нужен;  жалованья получать ты больше не будешь, – деньги плачу я только тому, кто  мне службу несёт.    

И не знал солдат, чем ему теперь и жить, и он ушёл  озабоченный и шёл целый день, а вечером пришёл в лес. Наступила уже темень, и  увидел он вдали огонёк, пошёл ему навстречу и пришёл к дому, – а жила в  нём ведьма.    

– Пусти меня переночевать и дай мне чего-нибудь поесть  и попить, – сказал он ей, – а то пропадать мне придётся.    

– Ого! – ответила она. – Да кто же даст  что-нибудь беглому солдату? Но так уж и быть, я сжалюсь над тобой и пущу тебя,  если сделаешь ты то, что я от тебя потребую.    

– А что же ты потребуешь? – спросил солдат.    

– Чтоб завтра вскопал ты мне огород. – Солдат  согласился, и на другой день усердно принялся за работу, но до вечера всё же не  управился.    

– Вижу я, – сказала ведьма, – что ты нынче  больше не можешь. Ну, пробудь у меня ещё одну ночь, а завтра нарубишь ты мне за  то поленницу дров и щепок наколешь.    

Весь день проработал солдат, а к вечеру ведьма предложила  ему остаться у неё ещё на одну ночь.    

– Завтра работа тебе предстоит небольшая: есть у меня  за домом старый пустой колодец; упала в него моя свечка, горит она синим  пламенем и не гаснет, – вот ты и должен будешь мне её оттуда достать.    

На другой день повела его старуха к колодцу и спустила туда  в корзине. Нашёл он синюю свечку и подал ведьме знак, чтобы вытащила она его из  колодца. Стала она его тащить наверх, но только стал он подыматься к краю  колодца, а ведьма протянула руку вниз и хотела было отнять у него синюю свечку.    

– Нет, – сказал солдат, заметив её злой  умысел, – свечку я отдам тебе только тогда, когда стану обеими ногами на  землю.    

Пришла ведьма в ярость, сбросила его снова в колодец, а сама  ушла.    

Упал бедный солдат на мягкое дно колодца, не причинив себе  никакого вреда, а синяя свечка продолжала гореть, но что ему было в том толку?  Видит, не уйти ему теперь от смерти. Сидит он в колодце грустный, и сунул он  случайно руку в карман и нашёл там свою трубку, а набита она была до половины  табаком. «Это будет последней моей радостью», – подумал он, достал её,  зажёг от синей свечки и начал курить. Разошёлся дымок по дну колодца, и явился  вдруг перед ним чёрный человечек и спрашивает:    

– Что, хозяин, прикажешь?    

– Что ж мне тебе приказать? – ответил ему солдат в  изумлении.    

– Я обязан выполнять всё, – сказал  человечек, – что потребуешь.    

– Ладно, – сказал солдат, – помоги мне  сначала выбраться из колодца.    

Взял его чёрный человечек за руку и повёл через подземный  ход, но солдат синюю свечку взять с собой не забыл. Показал он ему по пути  богатства, собранные и запрятанные ведьмой, и набрал солдат золота столько,  сколько нести мог. Поднялся он наверх и говорит человечку:    

– Ну, а теперь ступай да свяжи старую ведьму и отведи  её на суд.    

Тут вскоре промчалась она, точно ветер, с страшным криком,  на диком коте, а чёрный человечек вернулся назад.    

– Всё исполнено, – сказал он, – ведьма уж  висит на виселице. Что ж прикажешь теперь, хозяин, мне делать? – спросил  человечек.    

– Сейчас пока ничего, – ответил солдат. –  Можешь себе идти домой, но чуть что – тотчас явись, когда я тебя позову.    

– Звать меня не надо, – сказал человечек, –  только зажги свою трубку синей свечой, и я тотчас явлюсь перед тобой. –  Затем он исчез на его глазах.    

Воротился солдат в город, откуда он и пришёл. Направился в  самую лучшую гостиницу, велел сшить себе красивый камзол и приказал хозяину  убрать свою комнату как можно красивей и богаче. Когда комната была готова,  солдат поселился в ней, кликнул чёрного человечка и говорит:    

– Служил я королю верой и правдой, а он меня прогнал да  ещё голодать заставил, хочу я ему теперь за это отомстить.    

– Что же должен я сделать? – спросил человечек.    

– Поздно вечером, когда королевна будет в постели,  принеси её сюда спящей, пусть поработает она у меня служанкой.    

– Для меня это дело лёгкое, а для тебя будет  опасное, – если об этом доведаются, плохо тебе придётся.    

Пробило двенадцать, распахнулась дверь, и принёс человечек  ему королевну.    

– Ага, вот ты и здесь! – крикнул солдат. –  Ну, живей принимайся за работу. Ступай принеси метлу да подмети мне комнату.    

Подмела она ему комнату, он зовёт её к своему креслу,  протягивает ей ноги и говорит:    

– Снимай с меня сапоги.    

Сняла она с него сапоги, и кинул он их ей в лицо, и должна  она была их поднять, почистить и глянец на них навести. Всё она исполняла, что  он ей ни приказывал, беспрекословно, молча, с полузакрытыми глазами. Но с  первым пением петуха отнёс её чёрный человечек назад в королевский замок и  положил в постель.    

На другое утро встала королевна с постели, пошла к своему  отцу и рассказала, что видела она удивительный сон: «Будто несло меня с  быстротой молнии по улицам, и попала я в комнату к одному солдату, должна была  прислуживать ему, как служанка, и исполнять всякую чёрную работу, подметать  комнату и сапоги чистить. Это был сон, но, однако, я так устала, будто было это  всё на самом деле».    

– Сон мог оказаться и явью, – сказал  король. – Я дам тебе совет: набей полный карман гороху и проделай дырку в  кармане, и если тебя снова унесут, то горошины выпадут, и на улице будет виден  след.    

Когда король это говорил, то чёрный человечек стоял незримо  рядом и всё слышал. Ночью, когда он снова понёс королевну по улицам, выпало  несколько горошин у ней из кармана, но след они указать не могли: хитрый  человечек заранее разбросал горох по всем улицам. И королевна должна была снова  до первых петухов исполнять работу служанки.    

На другое утро король выслал своих людей разыскать след, но  все поиски были напрасны, – на всех улицах сидели бедные дети и подбирали  горох, говоря: «А сегодня-то ночью шёл гороховый дождь».    

– Надо будет что-нибудь другое придумать, – сказал  король. – Ты сегодня, ложась в постель, башмаков не снимай, а когда будешь  возвращаться оттуда, спрячь один из них там; а я уж его найду.    

Чёрный человечек доведался и про этот замысел, и когда  вечером солдат стал требовать, чтобы тот принёс ему снова королевну, стал ему  отсоветовать и сказал, что против такой хитрости нету никакого средства, и если  башмак у него найдут, то плохо ему придётся.    

– Делай, что я велю, – ответил солдат, и должна  была и на третью ночь королевна исполнять работу служанки. Но она спрятала,  прежде чем её понесли назад домой, свой башмак у него под кроватью.    

На другое утро король приказал искать по всему городу башмак  своей дочери; и нашли его у солдата; но, по совету человечка, вышел солдат за  городские ворота; ну, тут его и схватили и в тюрьму бросили. И забыл он во  время бегства самое своё дорогое – синюю свечку и золото, и остался у него в  кармане один только дукат. Когда стоял он, закованный в цепи, у окошка тюрьмы,  увидел он проходящего мимо тюрьмы одного из своих товарищей. Стал он стучать в  окошко, и когда тот подошёл, говорит он ему:    

– Окажи мне услугу, принеси мне мой маленький узелок,  что оставил я в гостинице, дам я тебе за это дукат.    

Побежал его товарищ туда и принёс ему узелок. Только солдат  снова остался один, набил он свою трубку и кликнул чёрного человечка. И сказал  чёрный человечек своему хозяину:    

– Ты не бойся, ступай туда, куда тебя поведут, пусть  будет что будет. Только не забудь захватить с собой синюю свечку.    

На другой день был суд над солдатом, и хотя он ничего  дурного не сделал, но присудили его судьи к смертной казни. Когда его вывели,  стал он просить короля оказать ему последнюю милость.    

– Какую? – спросил его король.    

– Дозволь выкурить мне по дороге трубку.    

– Выкури хотя и целых три, – ответил  король, – но не думай, однако, что я тебя помилую.    

Достал солдат свою трубку, закурил её от синей свечки, и  только поднялось несколько колец дыма, как явился чёрный человечек, и была у  него в руке небольшая дубинка, и он спросил у солдата:    

– Что прикажешь, хозяин?    

– Убей насмерть этих лживых судей и стражу, да и короля  не пощади, он поступил со мной плохо.    

Стал носиться тогда чёрный человечек, точно молния, то туда,  то сюда, и кого он только касался своей дубинкой, тот падал наземь и ни встать,  ни шелохнуться больше не мог. Стало королю страшно, и начал просить он пощады,  чтобы оставил его тот в живых; и отдал он солдату королевство и дочь свою в  жёны.    

 118. Три фельдшера    

     

Странствовали по свету три фельдшера, они решили, что  искусство своё хорошо изучили, и вот зашли они раз в харчевню, где и решили  заночевать. Хозяин спросил у них, откуда они и куда путь держат.    

– Мы странствуем по свету, своим искусством занимаемся.    

– Ну, так покажите мне хоть что-нибудь из того, что вы  умеете, – сказал хозяин.    

Вот первый из них и говорит, что он может отрезать себе  руку, а наутро она снова прирастёт; второй сказал, что он может вырезать у себя  сердце, а наутро его опять вставить, и будет оно живое; третий сказал, что он  может вырвать себе глаза, а наутро их снова вставить и оживить.    

– Если вы это всё умеете, – сказал хозяин  харчевни, – значит, дело вы своё хорошо изучили.    

А была у них такая мазь, что если ею что помазать, то и  срастётся; баночку, в которой та мазь хранилась, они носили всегда при себе.  Вот отрезали они руку, вырезали сердце и глаза, как они и пообещали, и положили  всё это вместе на тарелку и подали хозяину. Отдал хозяин тарелку работнице,  велел спрятать всё в шкаф и беречь как следует. А имела работница тайную  любовь, был то один солдат. Вот уснули в доме и хозяин, и три фельдшера, и все  остальные гости, и явился солдат, захотелось ему чего-нибудь поесть. Открыла  работница шкаф и достала ему кое-чего поесть, но, увлечённая своей любовью, она  позабыла прикрыть дверцы шкафа, подсела к столу, за которым сидел её  возлюбленный, и начали они вести между собой разговоры. Вот сидит она такая  довольная, ни о какой беде и не думает, а тут подкралась в это время кошка,  заметила, что шкаф стоит открытый, и, схватив руку, сердце и глаза трёх  фельдшеров, убежала. Солдат наелся, и собралась работница убирать посуду;  хотела запереть шкаф, но тут-то и заметила, что тарелка, которую дал ей хозяин  спрятать, пустая.    

И говорит она в испуге своему возлюбленному:    

– Ах, что ж мне теперь, бедной девушке, делать? Нет ни  руки, ни сердца и глаз нету. Что будет со мной, когда настанет утро!    

– А ты успокойся, – сказал ей солдат, – я  тебя из беды выручу: висит на площади вор на виселице, я отрежу у него руку.  Скажи, какая там была рука?    

– Правая.    

Дала ему девушка острый нож, пошёл солдат, отрезал у бедного  грешника правую руку и принёс её девушке. Потом поймал солдат кошку и вырвал у  неё глаза; теперь не хватало одного только сердца.    

– А не резали ли у вас чего в доме? Нет ли у вас свиной  туши в погребе?    

– Есть, – сказала девушка.    

– Ну, вот и хорошо, – сказал солдат, спустился в  погреб и принёс свиное сердце.    

Положила всё это девушка на тарелку, поставила её в шкаф, а  потом преспокойно улеглась в постель.    

Утром встали фельдшера и просят девушку принести им тарелку,  на которой лежат, мол, рука, сердце и глаза. Достала она тарелку из шкафа, и  взял первый фельдшер руку вора, приставил её и помазал своей мазью, и в ту же  минуту рука к нему приросла. Взял второй фельдшер кошачьи глаза, вставил их  себе, и они тоже приросли. А третий вставил себе свиное сердце. Находился при  этом и хозяин харчевни, он дивился их искусству и сказал, что подобного он ни  разу не видывал и что будет их теперь всем людям советовать и расхваливать. Потом  оплатили фельдшера свой трактирный счёт и отправились дальше.    

Вот идут они по дороге, а тот, у кого оказалось свиное  сердце, всё убегает от товарищей своих в сторону, а увидит где какой закоулок,  бежит туда, начинает нюхать по сторонам и сопеть, как делают это свиньи. Хотели  остальные двое его за фалды удержать, но не тут-то было, он вырвался и начал  забираться в самую густую грязь. Второй фельдшер тоже держал себя странно, тёр  глаза и говорил своим спутникам:    

– Товарищи, что это со мной случилось? Это не мои  глаза, я совсем ничего не вижу, пусть кто-нибудь меня ведёт, а не то я упаду.    

Так пробирались они с трудом до вечера и, наконец, подошли к  другой харчевне. Вошли они вместе в комнату, а сидел в это время у стола один  богатый господин и деньги считал. Тот, у кого была рука вора, начал вокруг него  расхаживать, протянул руку раз-другой, – и только богач отвернулся, сунул  он руку в кучу и набрал полную пригоршню денег. Увидал это один из фельдшеров и  говорит:    

– Товарищ, что это ты делаешь? Не смей воровать, стыдно  тебе!    

– Э-э, – ответил тот, – да что поделаешь! Так  руку и тянет что-нибудь взять, и выходит это невольно.    

Вот улеглись они потом спать, и когда уже лежали, стало  настолько темно, что и руки не разглядеть. Вдруг тот, что с кошачьими глазами,  будит остальных товарищей и говорит:    

– Братцы, да гляньте-ка, разве вы не видите, что вокруг  нас бегают белые мышата?    

Те поднялись, но увидеть ничего не могли. Вот он и говорит:    

– С нами творится что-то неладное, должно быть, мы не  своё назад получили. Надо будет вернуться к тому хозяину, – он нас  обманул.    

Отправились они на другое утро назад в ту харчевню и сказали  хозяину, что получили они, дескать, не то, что им принадлежало. У одного, мол,  рука вора, у другого – кошачьи глаза, а у третьего – свиное сердце. Хозяин  сказал, что виновата в этом, должно быть, работница, и решил её позвать, но как  увидела она тех трёх фельдшеров, убежала через чёрный ход и назад не вернулась.  Тогда потребовали трое фельдшеров за это у хозяина много денег, не то, пустят  они ему в дом красного петуха. Отдал хозяин им всё, что у него было и что мог  он достать, – и с тем трое фельдшеров от него и ушли. Им хватило этого на  всю жизнь, но всё же хотелось бы им больше заниматься своим настоящим делом.    

 119. Семеро швабов    

     

Собрались раз семеро швабов вместе, один из них был господин  Шульц, другой Яккли, третий Марли, четвёртый Йергли, пятый Михаль, шестой Ганс,  а седьмой был Вейтли; и все семеро порешили весь свет обойти, поискать  приключений и великие подвиги совершить. А чтоб идти вооружёнными и без опаски,  они посчитали, что надёжней всего будет заказать себе одно копьё на всех, да  зато подлинней и покрепче. Взяли они все семеро это копьё, и выступил впереди  самый храбрый и отважный – был то, конечно, господин Шульц, а следом за ним шли  один за другим все остальные, а последним был Вейтли.    

И случилось так, что однажды, в июле месяце, сделали они  большой переход, и им оставалось пройти ещё немалое расстоянье до деревни, где  они должны были заночевать, как вдруг в сумерках пролетел мимо них, злобно  жужжа, большой навозный жук, а может быть, шершень. Господин Шульц так  испугался, что чуть было не выронил копьё, и от страха у него по всему телу  выступил пот.    

– Вслушайтесь, вслушайтесь! – крикнул он своим  товарищам. – Боже мой, я слышу звук барабана!    

Яккли, который держал копьё сзади него, – уж не знаю,  чем ему там запахло, – сказал:    

– Тут, конечно, дело неспроста, я слышу отчётливо запах  пороха и фитиля. – При этих словах господин Шульц обратился в бегство и  вмиг перепрыгнул через забор, а так как попал он на зубцы грабель, брошенных  кем-то после сенокоса, то угодили ему грабли прямо в лицо и здорово его  ударили.    

– Ой, ой, ой! – завопил господин Шульц. –  Забирай меня в плен! Я сдаюсь, я сдаюсь!    

Остальные шестеро тоже перепрыгнули друг через дружку и,  подскочив, закричали:    

– Раз ты сдаёшься, я тоже сдаюсь, раз ты сдаёшься, я  тоже сдаюсь!    

Наконец, когда никакого врага не оказалось, который бы их  собирался связать и увести, они поняли, что обманулись. А чтоб люди не узнали  про этот случай и не посмеялись бы над ними, назвав их дураками, они поклялись  друг перед другом об этом помалкивать, если, конечно, кто-нибудь из них  невзначай об этом не проговорится.    

Потом двинулись они дальше. Но вторую опасность, которую они  испытали, уж никак нельзя было сравнить с первой. Спустя несколько дней им  пришлось проходить через пустошь, и сидел там на солнышке заяц и дремал,  насторожив уши, и его большие стеклянные глаза были неподвижны. При виде этого  страшного дикого зверя, они все испугались и стали держать совет, как тут  поступить, чтоб счастливо выйти из опасности. Ведь если обратиться в бегство,  то следовало опасаться, что чудовище кинется за ними в погоню и всех их  проглотит живьём. И вот сказали они:    

– Нам предстоит выдержать большую и опасную битву, и  кто на это отважится, за тем половина победы окажется!    

И все семеро схватили копьё, господин Шульц впереди, а  Вейтли позади. Господин Шульц, тот старался копьё всё придерживать, а Вейтли уж  так расхрабрился, что хотел было кинуться в атаку, и крикнул:    

     

Коли во имя храбрых швабов    

Или умри в бою со славой!    

     

     

Но Ганс, тот знал, чем его уязвить, и сказал:    

     

Ты на словах в рядах передних,    

С драконом в битве – ты последний.    

     

И крикнул Михаль:    

     

А я клянусь вам головой    

Что это чёрт передо мной.    

     

Теперь был черёд за Йергли, и сказал он: