1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 
— Мы сядем в тюрьму? — этот его вопрос прозвучал с какой-то равнодушной заинтересованностью.
    
— Нет, — ответил Большой Джим. Сама мысль о том, что он может попасть в тюрьму, никогда не впадала ему в голову, даже когда Перкинсиха сюда заявилась и начала выдвигать ему обвинения. Он улыбнулся. — Зато Дейл Барбара сядет.
    
— Никто не поверит, что он убил Бренду Перкинс.
    
Большой Джим не сдержал улыбки.
    
— Поверят. Они испуганы, и, значит, поверят. Так оно всегда действует.
    
— Откуда ты знаешь?
    
— Потому что серьёзно изучаю историю. Тебе тоже следует, хотя бы немного.
    
На языке у него вертелся вопрос: почему сын бросил обучение в Бодоине[289]? Или просто надоело, или его отчислили, или попросили уйти? Но сейчас было не то время и не то место. Вместо этого он спросил Джуниора, может ли он выполнить ещё одна задачу.
    
Джуниор потёр себе висок:
    
— Наверное, да. Запрягся — тяни.
    
— Тебе нужна будет помощь. Можешь взять Фрэнка, конечно, но мне кажется, лучше того парня, Тибодо, если он сегодня способен шевелиться. Только не Ширлза. Мальчик хороший, но тупой.
    
Джуниор не произнёс ничего. Большой Джим вновь удивился, что же не так с его сыном. Но на самом деле хочется ли ему об этом узнать? Наверное, когда закончится уже этот кризис. А пока что у него на плите кипит много кастрюль и сковородок, а уже вот-вот надо и обед подавать.
    
— Что ты хочешь, чтобы я сделал?
    
— Позволь, я кое-что сначала проверю, — Большой Джим взял мобильный телефон.
    
Каждый раз, делая это, он ожидал, что тот окажется бесполезным, словно дойки на быке, но телефон все ещё работал. Он набрал ПУ. В полицейском участке прозвонило три раза, и телефонную трубку взяла Стэйси Моггин. Голос у неё звучал замучено, совсем не по-деловому, что ей было свойственно по обыкновению, но Большой Джим не удивился: ещё бы после утренних гуляний; он и сейчас отдалённо слышал в телефонной трубке человеческий рёв.
    
— Полиция, — произнесла она. — Если у вас не срочное дело, пожалуйста, перезвоните нам чуть позже. Мы ужасно заня…
    
— Это Джим Ренни, милочка, — он знал, что Стэйси ненавидит, когда её называют милочкой. Именно поэтому так её и называл. — Дай-ка мне шефа, тип-топ.
    
— Именно сейчас он старается прекратить кулачный бой прямо у нас в приёмной, — сказала она. — Может, вам лучше позвонить по телефону позже…
    
— Нет. Я не могу звонить по телефону позже, — сказал Большой Джим. — Или ты думаешь, я звонил бы ему, если бы у меня не было важного дела? Давай, катись туда, милочка, и дай по голове дубинкой самому агрессивному. И тогда скажи Питу, чтобы пошёл в свой кабинет и…
    
Она не дала ему закончить, не попросила подождать, а просто бросила на стол телефонную трубку, которая откликнулась ему глухим стуком. Это не повлияло на настроение Большого Джима; когда он дразнил кого-то, ему нравилось знать, что он всё-таки его достал. Издалека он слышал, как кто-то обзывал кого-то воровским сукиным сыном. Это вызвало у него улыбку.
    
Через мгновение его уже соединили, Стэйси даже не обременила себя тем, чтобы его предупредить. Какое-то время ему пришлось слушать Пса Макграфа[290]. Потом телефонную трубку взяли. Запыхавшийся Рендольф:
    
— Говорите быстрее, Джим, потому что у нас здесь дурдом. Те, что не попали в госпиталь с поломанными рёбрами или ещё чем-то, ведут себя, как бешеные шершни. Все обвиняют друг друга. Я стараюсь не заполнять камеры в подвале, но здесь такое, что половина их просто рвутся туда попасть.
    
— Ну как, шеф, увеличение численного состава полиции кажется тебе сегодня уже хорошей идеей?
    
— О Господи, да. У нас есть побитые. Я отправил одного из новых офицеров-помощников, то есть девушку, Руа, в госпиталь, у неё вся нижняя часть лица разбита. На вид она, словно та невеста Франкенштейна.
    
Улыбка Большого Джима ещё больше расширилась. Сэм Вердро все сделал, как надо. Да, конечно, тут реализовалось ещё одно свойство магического состояния в драйве; случаются нечастые моменты, когда ты не можешь лично забить мяч и тебе нужно его передать, и ты всегда передаёшь пас именно той персоне.
    
— Кто-то попал в неё камнем, и в Мэла Ширлза тоже. Он ненадолго вышел из строя, но сейчас уже, кажется, в порядке. Это так гадко. Я послал его тоже в госпиталь, чтобы залатали.
    
— Да, это просто стыд, — согласился Большой Джим.
    
— Кто-то специально целился в моих офицеров. И не один кто-то, я думаю. Большой Джим, мы действительно можем найти ещё волонтёров?
    
— Думаю, ты найдёшь достаточно желающих среди добропорядочных юношей нашего города, — сказал Большой Джим. — Фактически, я сам знаю кое-кого из наших прихожан Святого Спасителя. Ребята Кильяна, например.
    
— Джим, у Кильяна сыны тупые, как дрова.
    
— Знаю, но они сильные ребята и выполняют приказы, — он сделал паузу. — И они умеют стрелять.
    
— А разве мы вооружим новых полицейских? — в голосе Рендольфа слышалось сомнение и вместе с тем надежда.
    
— После того, что случилось сегодня? Обязательно. Я думаю, человек десять дородных, надёжных молодых людей, для начала. Фрэнк с Джуниором помогут нам таких подобрать. А если эта штука будет стоять и через неделю, нам понадобятся ещё люди. Зарплату будешь выдавать денежными расписками. Выдашь им первым карточки на продукты, когда и если начнётся распределение. Им и их семьям.
    
— Хорошо. Так вы пришлёте Джуниора или нет? Фрэнк здесь, и Тибодо также. Его немного зацепили возле маркета, пришлось даже менять повязку, но сейчас он уже, как огурец. — Рендольф понизил голос. — Говорит, это Барбара там ему менял повязку. Хорошо управился.
    
— Очень мило, но мистеру Барбаре очень долго не придётся менять никаких повязок. А для Джуниора у меня есть другая работа. И для офицера Тибодо. Пришли его ко мне.
    
— Зачем?
    
— Если бы тебе это надо было знать, я бы сказал. Просто пришли его сюда. Джуниор с Фрэнком составят список возможных новых рекрутов позже.
    
— Ну… если вы так на…
    
Рендольфа перебила новая вспышка шума. Там что-то упало или бросили что-то. И, судя по звуку, ещё что-то разлетелось.
    
— Сейчас же прекратите! — завопил Рендольф.
    
Улыбаясь, Большой Джим отодвинул телефонную трубку подальше от себя. Он и так чудесно все слышал.
    
— Ну-ка, хватайте тех двух… да не тех, ты, идиот. ДРУГИХ двух… Нет, не надо они у меня под арестом! Мне надо, чтобы они убрались отсюда! Пусть хоть на сраках скачут, если ногами не в состоянии шевелить!
    
Через минуту он уже вновь говорил с Большим Джимом:
    
— Напомните мне, зачем я согласился на эту работу, потому что сам я что-то уже забыл.
    
— Все устроится, всё будет хорошо, — успокоил его Большой Джим. — Завтра ты получишь пятёрку дополнительных служак — свеженьких молодых бычков — и ещё пять новых в четверг, а то и раньше. Пять — это, по крайней мере. А теперь пошли сюда Тибодо. И будь готов упечь в камеру в подвале её нового жителя. Мистер Барбара поселится в ней ещё до конца дня.
    
— По какому обвинению?
    
— Четыре убийства, плюс подстрекательство к бунту в местном супермаркете? Годится?
    
Он выключил телефон раньше, чем Рендольф успел ему что-то ответить.
    
— Какую работу ты собираешься поручить нам с Картером? — спросил Джуниор.
    
— Сегодня? Во-первых, небольшая разведка и планирование. С последним я помогу. Потом вы возьмёте участие в аресте Барбары. Думаю, тебе это будет приятно.
    
— Да, приятно.
    
— А когда Барбара окажется в погребе, вы с Тибодо должны хорошенько поужинать, потому что настоящая работа ждёт вас ночью.
    
— Что?
    
— Сжечь редакцию «Демократа» — интересно звучит?
    
Джуниор выпятил глаза:
    
— Зачем?
    
То, что его сын такое спрашивает, стало для него разочарованием.
    
— Потому, что в ближайшем будущем существования газеты не в интересах города. Что-нибудь ещё?
    
— Отец, а тебе никогда не приходило в голову, что ты мог сойти с ума?
    
— Конечно, — кивнул Большой Джим. — Мне палец в рот не клади.
   
   
    
     
7
    
    
— Сколько времени я провела в этом помещении, но, ни разу не могла себе представить, что сама могу оказаться на этом столе, — произнесла Джинни Томлинсон своим новым, растерянным голосом.
    
— А если бы даже могла, то наверно не представляла бы, что обрабатывать тебя будет тот, кто утром готовит для тебя стэйк с яичницей. — Барби старался поддерживать шутливый тон, хотя он зашивал и перевязывал здесь беспрерывно с того мгновения, как приехал в больницу имени Катрин Рассел первым рейсом санитарной машины, и уже устал. У него было подозрение, которое в значительной мере было от стресса: он смертельно боялся, чтобы кому-то от его работы не стало хуже вместо улучшения. Такую же тревогу наблюдал он на лицах Джины Буффалино и Гарриэт Бигелоу, но вопреки всему, девушкам было легче, в их головах не тикали часы, запущенные Джимом Ренни.
    
— Кажется мне, я ещё не скоро смогу съесть стэйк, — сказала Джинни.
    
Расти сначала вправил ей нос, а потом уже взялся за других пациентов. Барби ему ассистировал, держал её за голову по возможности деликатнее и шептал что-то ободряющее. В её ноздрю Расти заложил тампоны, пропитанные медицинским кокаином. Подождал десять минут, пока анестезия начнёт действовать (за это время он успел наложить повязку на очень растянутое запястье и эластичный бандаж на колено одной толстой женщине), и тогда извлёк тампоны и схватил скальпель. Фельдшер действовал со стоящей восторга скоростью. Прежде чем Барби успел посоветовать Джинни произнести «вилка», Расти скользнул рукояткой скальпеля выше расширителя ноздрей, зафиксировал его и, упёршись в носовую перегородку, использовал, как рычаг.
    
«Словно автомобильное колесо монтирует», — подумал Барби, слушая, как, хотя и тихо, но явным образом потрескивает, возвращаясь к более или менее нормальной позиции, нос Джинни. Она не кричала, но ногти её продырявили бумагу, которой был застелен осмотровый стол, и слезы ручьями бежали по её щекам.
    
Теперь она была спокойна — Расти дал ей пару таблеток перкоцета, — но из того её глаза, который не так распух, не переставали литься слезы. Щеки были на вид, как пурпурные пышки. Барби подумал, что она сейчас похожа на Роки Бальбоа после боя с Аполло Кридом[291].
    
— Смотри на жизнь с яркой стороны, — посоветовал ей Барби.
    
— А это где-то есть?
    
— Несомненно. Похоже на то, что мисс Руа не менее месяца будет сидеть только на супе и молочных коктейлях.
    
— Джорджия? Я слышала, что ей досталось. Сильно?
    
— Будет жить, но красоту себе вернёт очень нескоро.
    
— Она никогда не могла претендовать на титул Мисс Яблочный Цветок[292]. — И тогда тише: — Это был её визг?
    
Барби кивнул. Казалось, что вся больница заполнена только воплями Джорджии.
    
— Расти вколол ей морфин, но она долго не могла выключиться. У неё организм, как у лошади.
    
— А мозг аллигатора, — добавила Джинни своим беспомощным голосом. — Я никому бы не пожелала такого, как случилось с ней, но всё равно это к чёрту хороший пример возврата кармы. Сколько я уже здесь? Мои часы разбились к чёрту.
    
Барби взглянул на свои.
    
— Сейчас четырнадцать тридцать. И я думаю, ты где-то на пять с половиной часов уже приблизилась к выздоровлению.
    
Резко крутнувшись, он услышал, как у него хрустнуло в спине, а потом немного попустило. Барби решил, что Том Петти был прав: ожидание — это самая тяжёлая вещь[293]. Он предполагал, что, оказавшись в камере, будет чувствовать себя легче. Если вообще останется живым. Вдруг мозг ему пронзила мысль, что быть застреленным за сопротивление во время ареста — возможно, самый лучший для него выход.
    
— О чём ты думаешь, что так улыбаешься? — спросила она.
    
— Ни о чём, — он уже держал в руке пинцет. — А теперь лежи тихо, пока я буду заниматься деликатным делом. Раньше начнём — раньше закончим.
    
— Мне нужно встать и включиться в работу.
    
— Если попробуешь, твоё включение моментально завершится падением на пол.
    
Она обратила внимание на пинцет:
    
— Ты хорошо знаешь, что собираешься с этим делать?
    
— Ещё бы. Я когда-то завоевал золотую медаль на Олимпиаде по выниманию стекла.
    
— У тебя коэффициент болтания ерунды ещё более высокий, чем у моего бывшего мужа, — она уже потихоньку улыбалась.
    
Барби догадывался, как ей больно, даже с обезболивающим в крови, и ему нравилась её выдержка.
    
— Ты же не собираешься оказаться тем медиком, который, оказавшись в роли пациента, тут же превращается в тирана? — спросил он её.
    
— Таким был доктор Гаскелл. Он как-то загнал себе занозу под ноготь большого пальца, а когда Расти предложил ему её вытянуть, Чудотворец сказал, что доверится только специалисту, — рассмеялась она, но тут же вздрогнула и застонала.
    
— Если тебя это хоть немного утешит, скажу, что коп, который тебя ударил, получил камнем в голову.
    
— Снова-таки, карма. А он уже на ногах?
    
— Да.
    
Мэл Ширлз ещё два часа назад на своих ногах вышел из больницы с перевязанной головой.
    
Когда Барби наклонился к ней с пинцетом, она инстинктивно отвернула голову. Он возвратил её на место, нажав рукой — очень деликатно — на неё менее распухшую щеку.
    
— Я понимаю, тебе нужно, — произнесла она. — Просто я, словно ребёнок, когда дело касается глаз.
    
— Принимая во внимание то, как сильно он тебя ударил, тебе ещё повезло, что стекло застряло вокруг глаз, а не попало в них.
    
— Да, я знаю. Но прошу, не делай мне больно, хорошо?
    
— Хорошо, — согласился он. — Ты уже вскоре будешь на ногах, Джинни. Я всё сделаю быстренько.
    
Он вытер руки, предпочитая, чтобы они были совсем сухими (перчаток не надевал, сомневался, что сможет в них надлежащим образом удерживать пинцет), и наклонился ближе. В бровях и вокруг глаз застряло с полдесятка заноз от линз её разбитых очков, но этот крохотный кинжал, который беспокоил её более всего, торчал в уголке её левого глаза. Барби был уверен, что Расти сам бы его извлёк, если бы заметил, но он сконцентрировался на её носе.
    
«Сделай это быстро, — напомнил он себе. — Кто колеблется, тот и обсирается».
    
Он извлёк осколок и бросил его в пластиковый лоток на столе. На том месте, где тот только что торчал, набухло крохотное семя крови. Барби выдохнул:
    
— О'кей. Остальное — это ничто. Лёгкий хлеб.
    
— Твои бы слова и до Бога, — сказала Джинни.
    
Едва лишь он извлёк последний осколок стекла, как отворились двери, из смотровой вышел Расти и сказал Барби, что нуждается в его помощи. Фельдшер держал в руке жестяную коробку.
    
— Помощи с чем?
    
— Там один ходячий геморрой, — объяснил Расти. — Этот сракоголовый тип хочет уйти отсюда со своей незаконной добычей. При других условиях я бы радушно спровадил его прочь за двери, но именно теперь я могу его использовать.
    
— Джинни? — спросил Барби. — Ты в порядке?
    
Она махнула рукой в сторону дверей. Он отправился вслед за Расти, но тут она его позвала:
    
— Эй, красавчик…
    
Он обернулся, и она послала ему воздушный поцелуй. Барби его поймал.
   
   
    
     
8
    
    
В Честер Милле был только один дантист. По имени Джо Боксёр. В конце Страут-Лейн располагался его зубоврачебный офис, где из окон кабинета приоткрывался живописный вид на речушку Престил и мост Мира. Приятный вид, знаете ли, если сидишь прямо. Большинство посетителей вышеуказанного кабинета проводили там время в полулежащем состоянии, и наслаждение их глазам обеспечивали несколько десятков приклеенных к потолку фотографий любимой собачки Джо Боксёра породы чихуахуа.
    
— На одной из тех фоток та чёртова собака, похоже, словно опорожняется, — рассказывал после очередного визита к дантисту Даги Твичел своему приятелю Расти. — Может, эта порода просто всегда сидит в такой позе, но я так не думаю. Думаю, я пролежал полчаса, именно созерцая то, как заслюнявленное животное выжимает из себя говно, пока тот ещё кобель Боксёр выковыривал у меня из челюсти два зуба мудрости. Отвёрткой, судя по моим ощущениям.
    
Поперечная вывеска, которая виднелась рядом с дверьми офиса доктора Боксёра, имела вид баскетбольных трусов размера достаточного, чтобы налезть на какого-нибудь сказочного великана. Выкрашена она была кричащими золотым и зелёным — цвета местных «Уайлдкетс». Надпись на ней гласила: «ДЖОЗЕФ БОКСЁР, доктор зубоврачебной хирургии». А ниже: «БОКСЁР — ЭТО МГНОВЕННО». Он действительно работал фантастически быстро, с этим соглашались все, но не признавал никаких медицинских страховок и принимал плату только денежной наличностью. Если, скажем, к нему заявлялся какой-нибудь лесоруб с нагноением дёсен и щекой надутой, как у белки, которая насовала себе полный рот орешков, и начинал что-то говорить о зубоврачебной страховке, Боксёр советовал ему сначала получить живые деньги от «Синего Креста» или «Антема»[294], и тогда уже приходить к нему.
    
Минимальная конкуренция заставила бы его смягчить свою драконовскую политику, но с полдесятка дантистов, которые старались укорениться в Честер Милле с начала девяностых, не выдержали и сдались. Ходили слухи, что это добрый друг Боксёра Джим Ренни мог приложить руку и делает невозможной зубоврачебную конкуренцию в городе, но никаких конкретных доказательств не было. Тем временем Боксёра можно было каждый день увидеть за рулём «Порше», наклейка на бампере которого гласила: «ВТОРАЯ МАШИНА У МЕНЯ ТОЖЕ ПОРШЕ!»
    
Когда Расти, а следом и Барби, следуя за ним, появились из коридора, Боксёр уже отправился к входным дверям больницы. То есть старался, потому что Твич все ещё держал его за руку. На второй руке Боксёра висела корзина, заполненная вафлями «Егго»[295]. Одни лишь коробки вафель и больше ничего. У Барби мелькнула мысль (и не впервые): а не лежит ли он сейчас временами в какой-то канаве вне паркинга «Диппера», избитый в говно, и переживает ужасные видения своего повреждённого мозга?
    
— Я не останусь! — тявкнул Боксёр. — Мне нужно отнести это домой и положить в холодильник! Тем более то, что вы предлагаете, почти наверняка не имеет никаких шансов, поэтому уберите прочь от меня свои руки.
    
Барби отметил пластырь в форме мотылька, который сидел у Боксёра на одной из бровей, и большую повязку у него на правой руке. Похоже на то, что дантист захватил эти вафли в серьёзной битве.
    
— Скажите этому держиморде, чтобы убрал от меня свои руки, — обратился он, увидев Расти. — Рану мне обработали, теперь я иду домой.
    
— Ещё не сейчас, — сказал Расти. — Вам предоставили бесплатную медпомощь, и я жду от вас благодарности.
    
Боксёр был небольшим дядечкой, футов пять и четыре дюйма в высоту, но тут уже он вытянулся в полный рост, выпятив грудь:
    
— Ждите и будьте прокляты. Я не расцениваю оральную хирургию — на которую, кстати, я не получил сертификата от штата Мэн — как равноценную отплату за пару пластырных повязок. Я зарабатываю себе на жизнь работой, Эверетт, и ожидаю, что моя работа будет оплачена.
    
— Плату вы получите на небесах, — произнёс Барби. — Не так ли сказал бы ваш друг Ренни?
    
— Он не имеет никакого отношения к…
    
Барби подступил ближе и впялился в сделанную из зелёного пластика продуктовую корзину в руке Боксёра. Там, на рукоятке, ясно читались печатные буквы: «СОБСТВЕННОСТЬ „ФУД-СИТИ“». Боксёр попробовал, правда, без особого успеха, заслонить от него корзину своим телом.
    
— Поскольку говорится об оплате, нам интересно, вы заплатили за эти вафли?
    
— Не смешите меня. Все там брали себе что угодно. А я взял всего лишь это, — он с вызовом взглянул на Барби. — У меня очень большой холодильник, и, так уже случилось, я очень люблю вафли.
    
— То, что все там брали себе что угодно, не очень поможет вам защититься от обвинений в грабеже, — ласково произнёс Барби.
    
Боксёру просто некуда уже было тянуться выше, однако как-то он это сделал. Лицо у него покраснело почти до пурпурности.
    
— Тогда ведите меня в суд! Откуда здесь суд? Дело закрыто! Да?
    
Он уже чуть было не отвернулся, но Барби его схватил, но не за руку, а за корзину.
    
— В таком случае я это конфискую, вы согласны?
    
— Не имеете права!
    
— Нет? Тогда ведите меня в суд, — улыбнулся Барби. — О, я забыл, откуда здесь суд?
    
Доктор Боксёр покосился на него, оскалив свои мелкие, безукоризненные зубки.
    
— Мы запросто приготовим эти вафельки в тостере в нашем кафетерии, — сказал Расти. — Объедение будет.
    
— Ага, надо скорее включить тостер, пока у нас ещё работает электричество, — пробурчал Твич. — А как выключится, можно насадить их на вилки и поджарить в инсинераторе на заднем дворе.
    
— Вы не имеете права.
    
— Позвольте мне полностью прояснить для вас ситуацию, которая сложилась, — начал Барби. — Если вы не сделаете того, что от вас хочет Расти, я не имею намерения отдавать ваши «Егго».
    
Захохотал Чез Бендер, у которого были залеплены пластырем переносица и щека. Не по-доброму захохотал:
    
— Платите наличными! Разве не так вы сами постоянно говорите, док?
    
Боксёр перевёл свой горящий взгляд сначала на Бендера, потом на Расти.
    
— То, чего вы желаете, почти не имеет шансов на осуществление. Вы и сами должны это понимать.
    
Расти открыл жестяную коробку и протянул к нему. Внутри лежало шесть зубов.
    
— Тори Макдоналд прособирала их возле супермаркета. Ползала на коленях и нащупывала пальцами в лужах крови, которая натекла с Джорджии Руа. Итак, если вы желаете в ближайшее время завтракать вафлями «Егго», доктор, вы должны вставить эти зубы назад в голову Джорджии.
    
— А если я просто уйду отсюда?
    
Чез Бендер, учитель истории, сделал шаг вперёд. С крепко сжатыми кулаками.
    
— В таком случае, мой дорогой корыстолюбец, я выбью из вас дерьмо на парковке.
    
— А я помогу, — добавил Твич.
    
— Я не буду помогать, но охотно вас потом осмотрю, — заверил Барби.
    
Послышался смех, кое-кто зааплодировал. Барби одновременно стало и смешно, и гадко.
    
Плечи у Боксёра поникли. Как-то сразу он стал маленьким человечком, который попал в слишком сложную для него ситуацию. Он взял в руки жестяную коробку, посмотрел на Расти:
    
— Выполненная при оптимальных условиях оральная хирургическая операция по реимплантации этих зубов могла бы увенчаться успехом, они могли бы действительно укорениться, но я бы не отважился гарантировать что-то этой пациентке. Если я сделаю операцию, это будет счастье, если у неё приживётся один-два зуба. Более вероятно, что они попадут с вдохом ей в трахею, и она удавится.
    
Коренастая женщина с копной ярко-рыжих волос толкнула Боксёра в плечо.
    
— Я буду сидеть рядом с ней, и буду следить, чтобы этого не случилось. Я её мать.
    
Доктор Боксёр вздохнул.
    
— Она в сознании?
    
Не успел он сказать ещё что-нибудь, как на площадку перед больницей подкатили два полицейских экипажа, один из них был зелёным джипом шефа. Из передней машины вылезли Фрэд Дентон, Джуниор Ренни, Фрэнк Делессепс и Картер Тибодо. Из второй — Рендольф и Джеки Веттингтон. И жена Расти с заднего сидения. Все были вооружены и, приблизившись к дверям госпиталя, вынули пистолеты.
    
Небольшая толпа, которая наблюдала конфронтацию с дантистом, отхлынула немного назад, кое-кто из этих людей не сомневался, что сейчас их будут арестовывать за кражи.
    
Барби обернулся к Расти Эверетту.
    
— Посмотри на меня.
    
— Что ты имеешь ввид…
    
— Смотри на меня! — Барби поднял руки, крутя ими во все стороны. И тогда задрал майку, показывая свой плоский живот, потом спину. — Ты видишь какие-то следы? Ушибы?
    
— Нет…
    
— Не забудь им об этом сообщить так, чтобы они поняли, — сказал Барби.
    
Только на это у него и хватило времени. Рендольф завёл своих офицеров в двери.
    
— Дейл Барбара? Выступите вперёд.
    
Не успел Рендольф поднять пистолет, как Барби сделал шаг. Потому что случаются разные происшествия. Иногда запланированные.
    
Барби увидел удивление на лице Расти, и из-за этой душевной невиновности фельдшера он ощутил к нему ещё большую симпатию. Он увидел Гарриэт Бигелоу и Джину Буффалино, они стояли, вытаращив глаза. Но главное внимание он уделял Рендольфу и его помощникам. У всех были каменные лица, но в глазах Тибодо и Делессепса он заметил очевидное удовлетворение. Для них это расплата за ту ночь возле «Диппера». И расплата должна быть полноценной.
    
Расти выступил перед Барби, словно прикрывая его.
    
— Не делай этого, — пробормотал Барби.
    
— Расти, нет! — ойкнула Линда.
    
— Питер? — спросил Расти. — В чём дело? Барби здесь помогает нам и, к чёрту, хорошо делает свою работу.
    
Барби побоялся отодвинуть упитанного фельдшера в сторону или даже дотронуться до него. Вместо этого он поднял руки, очень медленно, с раскрытыми ладонями.
    
Увидев это, Джуниор и Фрэдди Дентон бросились на Барби, со скоростью ветра. Попутно Джуниор толкнул Рендольфа, и зажатая в кулаке шефа «Беретта» выстрелила. Звук в фойе прозвучал оглушительно. Пуля попал в пол в трёх дюймах от носка правого ботинка Рендольфа, пробив на удивление большую дыру. Моментально тревожно запахло порохом.
    
Джина с Гарриэт вскрикнули и бросились назад в главный коридор, быстро перепрыгнув доктора Боксёра, который перемещался на карачках в том же самом направлении со склонённой головой, и по обыкновению аккуратно зачёсанные волосы мотылялись у него перед лицом. Брендан Эллерби, которому перед этим вправили немного выбитую челюсть, тыкнул дантиста в предплечье, когда он проползал рядом. Металлическая коробка выкатилась у того из руки, ударилась о стойку рецепции и открылась, зубы Джорджии Руа, которые так тщательно пособирала Тори Макдоналд, рассыпались по полу.
    
Джуниор с Фрэдди схватились за Расти, который не делал никаких попыток сопротивляться. Он выглядел абсолютно дезориентированным. Они оттолкнули его в сторону. Расти полетел по фойе, стараясь удержаться на ногах. Его подхватила Линда, и на пол они завалились вместе.
    
— Что за херня? — заревел Твич. — Что это за херня здесь происходит?
    
Картер Тибодо, немного прихрамывая, приблизился к Барби, который понял, что будет дальше, но рук не опустил. Опустить их означало быть застреленным. И, возможно, не только ему. После того, как прозвучал первый выстрел, шансы на то, что начнут стрелять и другие пистолеты, значительно повысились.
    
— Привет, хуйло, — произнёс Картер. — Говорят, ты здесь такой занятой пацан. — И врезал ему в живот.
    
Барби напряг мышцы, ожидая этого, но всё равно от удара преломился пополам. Силён был этот сукин сын.
    
— Прекратите! — заревел Расти. Он все ещё выглядел растерянным, но теперь ещё и злым. — Прекратите это немедленно, черт вас побери!
    
Он постарался встать, но Линда, обхватив своего мужа обеими руками, удержала его на полу.
    
— Не надо, — сказала она. — Не надо. Он опасен.
    
— Что? — обернулся Расти к ней, недоверчиво вытаращившись. — Ты взбесилась?
    
Барби продолжал держать руки поднятыми, показывая ладони копам. В его согнутом состоянии это было похоже на то, словно он наклонился в приветствии «салам».
    
— Тибодо, — приказал Рендольф, — отойди. Достаточно.
    
— Убери свой пистолет, идиот, — закричал Расти на Рендольфа. — Убить здесь кого-то хочешь?
    
Рендольф бросил на него горделиво-презрительный взгляд, а потом обернулся к Барби.
    
— Стань прямо, сынок.
    
Барби разогнулся. Было больно, но он был в состоянии. Он понимал, что, если бы не подготовился к тычку Тибодо, корчился бы сейчас на полу, хватая ртом воздух. Интересно, попробовал бы Рендольф с носака заставить его встать на ноги? Присоединились ли бы к нему другие копы, несмотря на зрителей в фойе, кое-кто с которых уже начали подходить ближе, чтобы лучше видеть? Безусловно, потому что сейчас у них кровь буяет. Как всегда в таких случаях.
    
Рендольф сказал:
    
— Я арестовываю вас за убийство Анджелы Маккейн, Дороти Сендерс, Лестера А. Коггинса и Бренды Перкинс.
    
Каждое из этих имён поражало Барби, но последнее больше всего. Последнее, как кулаком. Эта добрая женщина. Она забыла об осторожности. Барби не мог её винить — она все ещё находилась в глубокой скорби по своему мужу, — а вот себя он должен был винить в том, что позволил ей пойти к Ренни. За то, что её приободрил.
    
— Что случилось? — спросил он Рендольфа. — Люди, что это, ради Бога, вы там такого наделали?
    
— А то сам не знаешь, — сказал Дентон.
    
— Что ты за психопат такой? — спросила Джеки Веттингтон. Лицо у неё скривилось в ненавистную маску, глаза пылали угольками гнева.
    
Барби проигнорировал их обоих. Так и держа руки вверх, он не сводил глаз с лица Рендольфа. Достаточно и наименьшего повода — и они все вместе бросятся на него. Даже Джеки, по обыкновению самая приятная из женщин, может принять участие, хотя для неё нужна причина, а не просто повод. А может, и нет. Иногда и добрых людей перемыкает.
    
— Давайте я уточню вопрос, — сказал он Рендольфу. — Что вы позволили наделать Ренни? Потому что это его мутные дела, вы сами это понимаете. Все в этом замарано его пальцами.
    
— Заткнись. — Рендольф обернулся к Джуниору. — Забей его в наручники.
    
Джуниор подступил к Барби, но прежде чем он успел дотронуться до его поднятых запястий, Барби спрятал руки за спиной и обернулся. Расти с Линдой все ещё оставались на полу, Линда продолжала обнимать мужа за грудь удерживающим захватом.
    
— Вспомни, — кивнул Барби фельдшеру, в то время как на нём замыкались пластиковые наручники, затягиваясь все туже и туже, плотнее, пока не врезались в тонкую кожу немного выше ладоней.
    
Расти встал. Линда старалась его удержать, но он оттолкнул собственную жену, кинув на неё такой взгляд, которого она от него раньше никогда не видела. В нём присутствовала суровость, Укор, однако также и печаль.
    
— Питер, — произнёс он, а когда Рендольф начал отворачиваться, повысил голос до крика. — Я это тебе говорю! Посмотри на меня, когда я это делаю!
    
Рендольф обернулся. С каменным лицом.
    
— Он знал, что вы заявитесь сюда за ним.
    
— Конечно, да, — сказал Джуниор. — Может, он и сумасшедший, но совсем не глупый.
    
Расти на него даже не взглянул.
    
— Он показал мне свои руки, лицо, задрал майку и показал свой живот и спину. На нём нет никаких царапин, разве что появится синяк после подлого тычка Тибодо.
    
Подал голос Картер:
    
— Три женщины! Три женщины и проповедник! Он заслужил этого.
    
Расти не отводил взгляда от Рендольфа.
    
— Это полный бред.
    
— Со всем моим уважением, Эрик, это не твоя парафия, — засунул в кобуру и застегнул пистолет Рендольф. К всеобщему облегчению.
    
— Это так, — согласился Расти. — Я просто лепило, не коп, и не законник. И я тебе говорю: если у меня случится оказия осмотреть его вновь, когда он будет находиться у вас в камере, и у него окажутся побои и царапины, пусть тогда тебе помогает Бог.
    
— И что ты такого сделаешь? Позвонишь в Союз гражданских прав[296]? — спросил Фрэнк Делессепс. Губы у него были белыми от злости. — Этот твой дружок забил насмерть четверых людей. У Бренды Перкинс сломана шея. Одна из девушек была моей невестой, он её сексуально домогался. Вероятно, и после смерти, а не только до неё, так оно выглядит.
    
Толпа, которая полностью рассеялась после выстрела, а потом сдвинулась поближе, чтобы лучше видеть, что происходит, выдала испуганный стон.
    
— Это его ты защищаешь? Тогда и тебе нужно сидеть в тюрьме!
    
— Фрэнк, заткни пасть! — крикнула Линда.
    
Расти посмотрел на Фрэнка Делессепса, мальчика, которого он лечил от ветряной оспы и кори, выводил у него вшей, которых тот насобирал себе полную голову в летнем лагере, лечил ему сломанный во время пробежки на вторую базу запястье, а однажды у него, ещё двенадцатилетнего, был довольно тяжёлый случай поражения ядовитым плющом. Очень мало находил он общего между тем мальчиком и этим парнем.
    
— Ну, а если меня закроют? Что тогда, Фрэнки? Что будет, если у твоей матери вновь случится приступ острого холецистита, как в прошлом году? Я буду лечить её в тюрьме в разрешённое для свиданий время?
    
Фрэнк выдвинулся вперёд, подняв руку, чтобы его то ли схватить, то ли стукнуть. Джуниор её перехватил.
    
— Он своё получит, не переживай. Каждый, кто на стороне Барбары, своё получит. Всему своё время.
    
— Итак, в разные стороны? — Расти говорил искренне удивлённым голосом. — О каких это вы сторонах здесь базарите? Это вам не футбольный матч.
    
Джуниор улыбнулся так, словно знал какую-то тайну.
    
Расти обратился к Линде:
    
— Это твои коллеги такое говорят. Тебе это нравится?
    
Какое-то мгновение она была не в состоянии поднять на него глаза. Потом, через силу, посмотрела.
    
— Они обезумели, вот и все, и я их не обвиняю. Потому что я тоже едва не обезумела. Четыре человека, Эрик, разве ты не расслышал? Он убил их и почти наверняка изнасиловал, по крайней мере, двух из тех женщин. Я помогала разгружать их с катафалка у Бови. Я видела пятна.
    
Расти покачал головой.
    
— Я весь день с утра с ним рядом, я вижу, как он помогает людям, а не мучит их.
    
— Не спорь, — произнёс Барби. — Перестань, парень, ты же большой. Это не тот…
    
Джуниор ткнул его под ребра. Жёстко.
    
— Ты имеешь право на молчание, говноед.
    
— Он это сделал, — сказала Линда. Она потянулась к Расти, увидела, что тот не собирается взять её руку, и безвольно её опустила. — Они нашли его армейские жетоны в руке Энджи Маккейн.
    
Расти молчал. Он только смотрел, как Барби тычками ведут к машине шефа и замыкают на заднем сидении с так же закованными за спиной руками. Был только один миг, когда глаза Барби поймали взгляд Расти. Барби покачал головой. Только раз, но резко и твёрдо.
    
И тогда его увезли.
    
В фойе застыла тишина. Джуниор и Фрэнк поехали с Рендольфом. Картер, Джеки и Фрэдди Дентон садились во вторую полицейскую машину.
    
Линда стояла и смотрела на своего мужа: умоляюще, и вместе с тем сердито. Потом сердитость из её глаз исчезла. Она пошла к нему, подняв руки, желая, чтобы он её обнял, хотя бы на несколько секунд.
    
— Нет, — сказал он.
    
Она остановилась.
    
— Что с тобой не так?
    
— Что с тобой не так? Ты не видела, что здесь только что произошло?
    
— Расти, она сжимала в руке его армейские жетоны!
    
Он медленно кивнул.
    
— Весьма предусмотрительно, тебе не кажется?
    
Её лицо, на котором вместе присутствовали обида и надежда, сразу заледенело. Похоже было, она только теперь заметила свои протянутые к нему руки и теперь опустила их.
    
— Четыре человека, — повторила она. — Трое избиты почти до неузнаваемости. Есть разные стороны, и тебе нужно подумать, на чьей ты стороне.
    
— Ты тоже, золотце, — ответил Расти.
    
Со двора позвала Джеки:
    
— Линда, поехали.
    
Расти вдруг осознал, что вокруг него публика и что многие из них то и дело голосуют за Джима Ренни.
    
— Просто хорошенько обдумай всё это, Линда. И подумай, на кого работает Пит Рендольф.
    
— Линда! — позвала Джеки.
    
Линда Эверетт пошла с низко опущенной головой. Она не оглянулась. Расти оставался невозмутимым, пока она не села в машину. И тогда его начало трясти. Он подумал, что может упасть, если сейчас же не сядет.
    
Чья-то рука легла ему на плечо. Это был Твич.
    
— С вами все хорошо, босс?
    
— Да, — ответил он, словно этим словом можно было что-то поправить. Барби утянули в тюрьму, а у него состоялась первая настоящая ссора с женой за… сколько? Четыре года? Или всё-таки шесть? Нет, с ним не все хорошо.
    
— Встаёт вопрос, — произнёс Твич. — Если те четверо людей были убиты, почему их повезли в похоронный салон Бови, а не на патологоанатомическое исследование? Чья это была идея?
    
Прежде чем Расти успел что-то сказать, выключился свет. Госпитальный генератор, наконец, доел горючее.
   
   
    
     
9
    
    
Досмотрев, как они подчистили остатки её китайского рагу (туда же ушли и все остатки телячьего фарша), Клэр махнула троим деткам, чтобы они встали перед ней на кухне. Она смотрела на них серьёзно, и они так же смотрели на неё — такие юные и преисполненные такой решительности. Тогда, вздохнув, она вручила Джо его рюкзак. Бэнни заглянул внутрь и увидел три сэндвича с арахисовым маслом и джемом, три фаршированных яйца, три бутылки «Снепла»[297] и полдюжины овсяного печенья с изюмом. Хоть и только что пообедал, он просиял.
    
— Супер, миссис Маккейн! Вы настоящая…
    
Она не слушала, всё своё внимание сосредоточив на Джо.
    
— Я понимаю, что это, вероятно, очень важно, поэтому отправляюсь с вами. Я даже подвезу вас туда, если вы…
    
— Не надо, мама, — перебил ей Джо. — Это приятная прогулка на велосипедах.
    
— И безопасная, — добавила Норри. — На дорогах почти нет машин.
    
Глаза Клэр не отрывались от Джо, прожигая его насквозь тем знаменитым Материнским взглядом.
    
— Тогда пообещай мне две вещи. Первое, что ещё до наступления тьмы ты вернёшься домой… и я не имею ввиду последний глоток сумерек, я имею ввиду, пока ещё будет светить солнце. Второе, если вы что-то там найдёте, вы обозначите его местонахождение, и оставите его в полной и целостной неприкосновенности. Я признаю, что вы трое можете быть самыми лучшими искателями того-неизвестно-чего, но разбираться с ним — это дело взрослых. Ты даёшь мне слово? Обещай, потому что иначе я поеду с вами за компанию.
    
Бэнни высказал своё сомнение:
    
— Я никогда не ездил по Чёрной Гряде, миссис Макклечи, но неподалёку от этой дороги бывал. Не думаю, чтобы ваш «Шеви», так сказать, годился для такого путешествия.
    
— Тогда пообещайте мне или останетесь здесь, выбирайте.
    
Джо пообещал. Остальные двое тоже. Норри даже перекрестилась. Джо начал надевать на плечи рюкзак. Клэр опустила в него свой мобильный телефон.
    
— Не потеряйте его, мистер.
    
— Конечно, ма. — Джо переступал с ноги на ногу, ему не терпелось уже уйти.
    
— Норри? Я могу положиться на тебя, чтобы ты нажала на тормоза, если эти двое вдруг обезумеют?
    
— Конечно, мэм, — ответила Норри Келверт так, будто тысячу раз за последний год она сама не заглядывала смерти в лицо, или не находилась в мгновении от того, чтобы стать калекой на своей доске. — Конечно, можете.
    
— Я надеюсь. Я очень надеюсь, — сказала женщина Клэр, держась за висок так, будто у неё разболелась голова.
    
— Суперовый обед, миссис Макклечи! — сказал Бэнни и поднял руку. — Дайте пять.
    
— Боже правый, что я делаю! — спросила Клэр. А уже потом хлопнула по его ладони.
   
   
    
     
10
    
    
За передней стойкой, которая достигала груди, в приёмной полицейского участка, куда люди по обыкновению приходили пожаловаться на такие вещи, как кража или вандализм, или на соседскую собаку, которая непрерывно лает, находилась дежурная часть. Там стояли столы, индивидуальные шкафчики и кофейный аппарат с упреждающей надписью «КОФЕ И ПОНЧИКИ НЕ БЕСПЛАТНЫЕ». Здесь же был и пункт регистрации. Фрэдди Дентон сфотографировал Барби, а отпечатки пальцев у него брал Генри Моррисон, в то время как Питер Рендольф с Дейтоном стояли рядом с пистолетами в руках.
    
— Расслабь, расслабь пальцы! — кричал Генри. Куда и делся тот мужчина, который любил поболтать с Барби о соперничестве «Рэд Сокс» и «Янки» во время ланча в «Розе-Шиповнике» (всегда сэндвич с беконом, латуком и помидорами и отдельно солёный огурец на шпажке). Теперь это был коп, который с радостью съездил бы Барби в нос. И сильно. — Не катай пальцы сам, я прокатаю, только расслабь их!
    
Барби подумал, что можно было бы объяснить Генри, как тяжело расслабить пальцы, когда рядом нависают двое с нацеленными на тебя пистолетами, особенно, когда знаешь, что им ничего не стоит выстрелить. Вместо этого он держал рот на замке и старался расслабить руки, чтобы Генри, в конце концов, смог откатать отпечатки. И ему это удалось, вполне удалось. При других обстоятельствах Барби спросил бы у Генри, зачем они вообще этим занимаются, но и на эту тему он также попридержал язык.
    
— О'кей, — произнёс Генри, когда решил, что отпечатки наконец-то ясно видны. — Ведите его вниз. Я хочу помыть руки. Чувствую себя грязным потому, что до него дотрагивался.
    
С другой стороны стояли Джеки и Линда. Теперь, когда Рендольф с Дейтоном спрятали пистолеты в кобуру и ухватили Барби под руки, женщины вытянули своё оружие. Они держали пистолеты дулами книзу, но в полной готовности.
    
— Я хотел бы вырыгать всё, чем ты меня кормил, если бы это было возможно, — произнёс Моррисон. — Меня от тебя воротит.
    
— Я этого не делал, — сказал Барби. — Подумай своей головой, Генри.
    
Моррисон только отвернулся. «Мышление сегодня здесь в дефиците», — подумал сам Барби. Это как раз то, не сомневался он, что нравится Ренни.
    
— Линда, — позвал он. — Миссис Эверетт.
    
— Не говорите со мной. — Лицо у неё было белым, как бумага, если не учитывать темно-пурпурных дуг под глазами.
    
— Идём-ка, солнышко, — произнёс Фрэдди и сильно пиханул его кулаком в поясницу, как раз над почкой. — Апартаменты ждут тебя.
   
   
    
     
11
    
    
Джо, Бэнни и Норри крутили педали на север по шоссе 119. День был по-летнему знойным. В безжизненном, насыщенном влажностью воздухе ни дуновения. Среди высоких сорняков по обе стороны дороги сонно пели сверчки. В небе над горизонтом виднелась какие-то тени, о которых Джо сначала подумал, что это тучи. Потом он понял, что это пыль и грязь на поверхности Купола. В этой местности Престил текла рядом с шоссе, и они должны были бы слышать, как она шумит, спеша на юго-восток к Касл Року, стремясь слиться с мощным Адроскоггином[298], но слышали они только сверчков и несколько ворон, которые апатично каркали где-то среди деревьев.
    
Проехав Глубокую Просеку, где-то через милю, они наконец-то добрались до дороги, которая носила название Чёрная Гряда. Это была грунтовка, вся в страшных колдобинах, ещё и два наклонённых, искалеченных морозами знака стояли перед выездом на неё. Тот, что слева, предупреждал: «РЕКОМЕНДОВАНО ТОЛЬКО ПОЛНОПРИВОДНЫМ АВТОМОБИЛЯМ». Тот, что справа добавлял: «ПРЕДЕЛ МОСТА 4 ТОННЫ. БОЛЬШИМ ТЯЖЕЛОВОЗАМ ЗАПРЕЩЕНО». Оба знака были испещрены дырками от пуль.
    
— Нравится мне город, где жители регулярно упражняются в стрельбе по мишеням, — произнёс Бэнни. — Здесь я чувствую себя в безопасности в отличие от Эла Клайдера.
    
— Это та гнида, которая на подхвате у Аль-Каиды, — поддакнул Джо.
    
Бэнни, пренебрежительно улыбнувшись, покачал головой.
    
— Я говорю о страшном мексиканском бандите, который перебрался в Западный Мэн, во избежание…
    
— Давайте включим Гейгера, — перебила его Норри, слезая с велика.
    
Счётчик ехал там же, в багажнике «Швинна-Рейнджера» Бэнни. Замотанный в несколько старых полотенец, которые Клэр держала у себя в корзине на тряпье. Бэнни его распаковал и подал Джо, жёлтый корпус счётчика оказался самой яркой вещью среди этого обвитого маревом вида. Бэнни произнёс уже без улыбки:
    
— Лучше ты сам. Я очень нервничаю.
    
Джо, секунду подумав, передал счётчик Норри.
    
— Вот же серуны, — произнесла она довольно благодушно и включила аппарат. Стрелка моментально колыхнулась к +50. Джо впился в неё глазами, чувствуя, как сердце у него вдруг начало биться вместо груди в глотке.
    
— Bay! — воскликнул Бэнни. — Какой стремительный взлёт.
    
Норри перевела взгляд со стрелки, которая замерла там стабильно (но пока что в полшкалы от красного сектора), на Джо.
    
— Едем дальше?
    
— Чёрт побери, конечно, — кивнул он.
   
   
    
     
12
    
    
В полицейском участке электричества хватало, по крайней мере, пока что. Облицованный зелёными кафелем подвальный коридор освещали флуоресцентные лампы с их депресивно-бессменным сиянием. Рассвет ли там или глубокая ночь, а здесь, внизу, всегда полдень. Шеф Рендольф и Фрэдди Дентон эскортировали Барби (если здесь уместное это слово, принимая во внимание его предплечья, зажатые в их руках) вниз по ступенькам. Позади них, все ещё с пистолетами наголо, шли две женщины-офицеры.
    
Налево по коридору располагался архив. По правую сторону — пять камер, по две с каждой стороны и одна в самом конце. Последняя — самая маленькая, с узеньким топчаном, который нависал над стальным нужником без сиденья, и именно к ней они его волочили.
    
По приказу Питера Рендольфа, который сам получил этот приказ от Большого Джима, даже заводилы, которые принимали участие в магазинной передряге, были освобождены под их честное слово (а куда они могли деться?) ради того, чтобы все камеры оставались пустыми. Сюрпризом для них стал Мэлвин Ширлз, когда тот выскочил из камеры № 4, где прятался. Намотанная у него на голове повязка сползла теперь на лоб, он был в тёмных очках, которыми маскировал два здоровенных синяка у себя вокруг глаз. В руке он держал длинный спортивный носок, наполненный чем-то тяжёлым: самодельная праща. Первое, моментальное впечатление, которое промелькнуло у Барби, — его атакует Человек-Невидимка.
    
— Падло! — крикнул Мэл, замахнувшись носком.
    
Барби уклонился нырком. Тяжёлый носок просвистел у него над головой, попав в плечо Фрэдди Дентону. Фрэдди взревел и выпустил руку Барби. Позади них закричали женщины.
    
— Ебаный убийца! Кого ты нанял, чтобы мне разбили череп? А?
    
Мэл вновь взмахнул своим оружием и на этот раз попал в левый бицепс Барби. Ему сразу отключило руку. Там не песок, в этом гольфе, а что-то наподобие круглобокого пресс-папье. Что-то стеклянное или металлическое, во всяком случае, круглое. Если бы оно было угловатое, рука у него уже бы кровоточила.
    
— Ах-ты-ж-ебучка-ебаная-переёбаная! — зашёлся воплем Мэлвин и вновь взмахнул тяжёлым носком. Шеф Рендольф отклонился назад и тоже выпустил руку Барби. Барби перехватил верх носка, вздрогнув, когда под весом шара внутри, остаток его обмотался вокруг его запястья. Он резко дёрнул и сумел вырвать у Мэла Ширлза его самодельное оружие. В тот же миг повязка со лба Мэла соскользнула ему прямо на очки, ослепив парня, словно на заказ.
    
— Ни с места! Стоять! — закричала Джеки Веттингтон. — Арестованный, прекратите сейчас же! Последнее предупреждение!
    
Барби почувствовал, как ему между лопаток упёрся маленький кружочек. Видеть он не мог, но и без того понял, что Джеки взяла его на мушку. «Если она в меня выстрелит, именно туда войдёт пуля. А она может выстрелить, потому что в маленьком городке, где большое происшествие всегда в диковинку, даже профессионалы становятся любителями».
    
Он выпустил из руки носок. Он глухо звякнул, ударившись об линолеум тем, что было в него вложено. Он поднял руки.
    
— Мэм, я уже бросил эту штуку! — позвал он. — Мэм, я безоружен, опустите, пожалуйста, ваш пистолет!
    
Мэлвин смахнул набок со лба ослабленную повязку. Она размоталась, повиснув у него на спине, словно хвост тюрбана какого-то свами. Он дважды ударил Барби: сначала в солнечное сплетение, а потом «под ложечку». На этот раз Барби не подготовился, и воздух вырвался из его лёгких с хриплым звуком ПАХ. Он согнулся, а потом и опустился на колени. Мэл ударил кулаком ему по загривку — а может, это был Фрэдди; насколько понимал Барби, это мог быть и сам Бесстрашный Вождь лично — и он распластался на полу, свет утончился чуть ли не до полнейшего исчезновения. Кроме того места, где был отбит кусок линолеума. Его Барби видел очень хорошо. Фактически, с захватывающей дух чёткостью, а почему бы и нет? Выбоина была в каком-то дюйме от его глаз.
    
— Стоп, стоп, прекратите его бить! — голос долетал с огромного расстояния, но у Барби не было сомнений, что принадлежит он жене Расти. — Он же лежит, он уже безопасен, разве вам не ясно?
    
Вокруг него в каком-то хитроумном танце мелькали подошвы. Кто-то наступил ему на зад, перецепился, вскрикнул: «Ой, бля!», а потом его ударили в бедро. Все это происходило очень далеко. Позже будет больно, но именно сейчас всё было не так уж и плохо.
    
Чьи-то руки вцепились в него, поддёрнули вверх. Барби старался поднять голову, впрочем, легче было просто позволить ей висеть. Его потащили по коридору к последней камере, зелёный линолеум мелькал у него между ног. Что там Дентон говорил наверху? «Апартаменты ждут?»
    
«А впрочем, я сомневаюсь, чтобы там подавали мятные подушечки или практиковали регулярную смену постельного белья», — подумал Барби. Но это его не волновало. Он всего лишь желал остаться в одиночестве и начать зализывать свои раны.
    
Перед самой камерой кто-то упёрся ему в зад ботинком, чтобы добавить ускорения. Он полетел вперёд, задрав правую руку, чтобы уберечь лицо перед столкновеньем с зелёной шлакоблочной стеной. Старался также поднять и левую, но она так и оставалась безжизненной от локтя и ниже. Голову, однако, он умудрился защитить, что уже неплохо. Его отбросило от стены, он покачнулся и вновь упал на колени, на этот раз возле топчана, словно прежде чем на него завалиться, хотел совершить молитву. За спиной громыхнули, замыкаясь, двери камеры.
    
Барби сцепил руки на топчане — левая уже понемногу начала действовать — и подтянулся. Обернувшись, он успел увидеть Рендольфа, который отправился прочь бойцовской походкой — кулаки сжаты, голова наклонена. Немного поодаль Дентон сматывал с головы Ширлза остатки повязки, тогда как сам Ширлз дико выглядел (мощность этого обозлённого взгляда каким-то образом даже усиливали тёмные очки, которые теперь криво сидели у него на носу). Поодаль, за мужчинами, возле подножия ступенек стояли женщины-офицеры. Обе имели одинаково встревоженный, ошеломлённый вид. Линда Эверетт побледнела в лице больше, чем обыкновенно, и Барби показалось, что он заметил блеск слез между её ресниц.
    
Барби собрал всю свою волю и позвал:
    
— Офицер Эверетт!
    
Она вздрогнула, всполошённая. Разве хоть кто-то называл её когда-нибудь раньше «офицером Эверетт»? Наверное, только школьники, когда она выполняла свои обязанности, контролируя пешеходные переходы, что и было, вероятно, самой серьёзной задачей, которая возлагалась на неё, как на копа на полставки. До этой недели, то есть.
    
— Офицер Эверетт! Мэм! Прошу вас!
    
— Заткнись! — гаркнул Фрэдди Дентон.
    
Барби он был безразличен. Он чувствовал, что вот-вот может упасть в обморок или, по крайней мере, у него померкнет в глазах, но пока что он держался.
    
— Скажите вашему мужу, чтобы осмотрел трупы! Особенно миссис Перкинс! Мэм, он должен провести экспертизу тел! Их не привозили в госпиталь. Ренни этого не позво…
    
Питер Рендольф стремительно двинулся назад. Барби заметил, какую вещь он отцепил с пояса у Фрэдди Дентона, и хотел было прикрыть руками себе лицо, но руки у него были очень тяжёлыми.
    
— Ты напросился, сынок, — сказал Рендольф, просовывая сквозь решётку газовый баллончик, и нажал кнопку.
   
   
    
     
13
    
    
Норри остановила свой велосипед на Чёрной Гряде посреди изъеденного ржавчиной моста и стояла, вглядываясь в дальний конец просеки.
    
— Едем лучше дальше, — сказал Джо. — Надо, пока есть время, воспользоваться дневным светом.
    
— Да-да, но взгляни-ка, — ответила Норри, показывая пальцем.
    
На противоположном берегу, под крутым обрывом, распластанные в иле там, где перед появлением Купола, который замедлил Престил, ещё недавно бурно текла речная вода, лежали трупы нескольких оленей: самец, две самки и пара годков. Все довольно большого размера; лето в Милле было славным, и им хватало еды. Джо видел тучки мух, которые роились над трупами, слышал даже их сонное гудение. Звук, который в обычный день был бы заглушён шумом стремительной реки.
    
— Что с ними могло случиться? — спросил Бэнни. — Как думаете, нет ли чего-нибудь общего между ними и тем, что мы ищем?
    
— Если ты говоришь о радиации, мне кажется, она действует не так быстро, — ответил Джо.
    
— Если это не очень мощная радиация, — добавила Норри нервно.
    
Джо показал на стрелку счётчика Гейгера.
    
— Наверное, так, но сейчас она ещё не такая уж и мощная. Даже если бы стрелка зашкалила полностью на красное, я не думаю, чтобы за каких-то три дня она убила бы таких больших животных, как олени.
    
Бэнни показал рукой:
    
— У самца поломана нога, даже отсюда видно.
    
— А я уверена, что у одной из самок поломаны обе, — сказала Норри, которая стояла, прикрывая себе глаза ладонью. — Передние. Видите, как они согнуты?
    
Джо подумал, что олениха выглядит так, словно перед гибелью она старалась выполнить какое-то головокружительное гимнастическое упражнение.
    
— Думаю, они прыгали, — сказала Норри. — Прыгали с берега, как крысы, которые бросаются с кручи.
    
— Лемоны, — подсказал Бэнни.
    
— Ле-минги, куриный ум, — исправил его Джо.
    
— Хотели от чего-то убежать? — спросила Норри. — И потому прыгали?
    
Оба парня промолчали. Оба выглядели младше, чем ещё неделю назад, и были похожи на детей, которые вынуждены слушать возле костра какое-то слишком страшное повествование. Они, все трое, застыли возле своих великов, смотрели на мёртвых оленей и слушали сонное гудение мух.
    
— Поехали? — спросил Джо.
    
— Думаю, мы должны, — сказала Норри. Она перекинула ногу через раму и выпрямилась.
    
— Правильно, — кивнул Джо и оседлал свою веломашину.
    
— Господи, — пробурчал Бэнни. — Очередная заморочка, и вновь ты меня в неё втянул.
    
— А?
    
— Да все в норме, катись, мой сердечный братец, катись.
    
На противоположной стороне моста они увидели, что ноги поломаны у всех оленей. У одного из телят-годков был также расколот череп, вероятно, когда падал, ударился о большой валун, который в нормальное время скрывался под поверхностью воды.
    
— Проверь счётчик, — сказал Джо.
    
Норри включила аппарат. Стрелка затанцевала, лишь немного не достигая +75.
   
   
    
     
14
    
    
Пит Рендольф докопался в одном из ящиков стола Дюка Перкинса до старого кассетного магнитофона, добыл его на свет и проверил: батарейки оказались все ещё пригодными. Когда зашёл Джуниор, Рендольф нажал «ЗАПИСЬ» и положил маленький «Sony» на угол стола так, чтобы юноша мог его видеть.
    
Недавний приступ мигрени утих, оставив за собой лишь тупое бормотание в левом виске, и Джуниор чувствовал себя довольно спокойно; они с отцом это уже репетировали, и Джуниор знал, что ему говорить.
    
— Там всё будет пучком, — пообещал Большой Джим. — Чистая формальность.
    
Так оно и вышло.
    
— Как ты нашёл тела, сынок? — спросил из-за стола Рендольф, покачиваясь в своём вращающемся кресле. Все личные вещи Перкинса он убрал, положив в шкаф в другом уголке комнаты. А теперь, когда умерла Бренда, он думал, что может их вообще выбросить на мусорник. Кому нужны личные вещи покойника, если он не имеет близких родственников?
    
— Ну, — начал Джуниор. — Я возвращался с патрулирования на шоссе 117. Всё, что происходило в супермаркете, я пропустил…
    
— Тебе повезло, — заметил Рендольф. — Там было натуральное говно с кровью, прости мне мой французский. Кофе?
    
— Нет, благодарю, сэр. Я склонен к мигреням, а кофе их ещё больше усиливает.
    
— Да, это плохая привычка. Не такая, как сигареты, но тоже плохая. А ты знаешь, что я тоже курил, пока не стал спасённым?
    
— Нет, сэр, я об этом не знал. — Джуниор надеялся, что этот идиот наконец-то прекратит своё глупое краснобайство, позволив ему рассказать заготовленную историю и скорее убраться отсюда прочь.
    
— Эй, меня крестил Лестер Коггинс, — Рендольф прижал руки к груди, разведя ладони веерами. — Полное погружение в Престил. Вот тогда же, там, я и отдал своё сердце Иисусу. Я не такой уже и ревностный ходок в церковь, как иные, не такой верный я прихожанин, конечно, как твой отец, но преподобный Коггинс был хорошим человеком. — Рендольф покачал головой. — У Дейла Барбары многое на совести. Я всегда это подозревал.
    
— Да, сэр.
    
— И на многие вопросы он должен ответить. Я выдал ему порцию слезоточивого газа, но это только аванс перед тем, что он получит позже. Итак, ты возвращался с патрулирования и?…
    
— И вспомнил, что кто-то мне говорил, что видел машину Энджи в их гараже. Ну, знаете, в гараже Маккейнов.
    
— Кто тебе это говорил?
    
— Фрэнк? — Джуниор почесал себе висок. — Думаю, это был Фрэнк.
    
— Продолжай.
    
— Ну, и я заглянул в окно гаража и увидел, что её машина действительно стояла там. Я пошёл к передним дверям, позвонил, но никто не ответил. Тогда я обошёл дом, пошёл к задним дверям, потому что меня это встревожило. Там стоял какой-то странный… запах.
    
Рендольф сочувственно кивнул.
    
— Грубо говоря, ты просто доверился своему нюху. Хорошая полицейская работа, сынок.
    
Джуниор внимательно всмотрелся в Рендольфа, думая, была ли это шутка, или какая-то хитрая ловушка, но в глазах шефа не пряталось ничего, кроме честного восторга. Джуниор понял, что его отец примудрился найти себе помощника (первое слово, которое пришло ему на ум, было соучастник), ещё более тупого, чем Энди Сендерс. А он считал это невозможным.
    
— Продолжай и заканчивай. Я понимаю, тебе больно говорить. Нам всем это больно.
    
— Да, сэр. Именно так, как вы говорите. Задние двери были не заперты, и я пошёл по нюху прямо в кладовую. Я глазам своим не поверил, когда увидел, что там находилось.
    
— Тогда же ты увидел и жетоны?
    
— Да. Нет. Типа того. Я увидел, что у Энджи что-то зажато в руке… на цепочке… но не понял, что это, а мне не хотелось ничего там трогать. — Джуниор скромно потупил взор. — Я понимаю, я всего лишь новобранец…
    
— Хорошая мысль, — подхватил Рендольф. — Умная мысль. Сам знаешь, при обычных обстоятельствах у нас здесь сейчас была бы в полном составе команда криминалистов из офиса генерального прокурора штата — они бы по всем статьям прижали Барбару к стенке — но сейчас чрезвычайные обстоятельства. И, я думаю, мы выяснили уже достаточно. Он всё-таки придурок, если забыл о своих жетонах.
    
— Я позвонил по своему мобильному отцу. Рассудив из всей той болтовни по радио, что вы должны быть очень заняты в то время…
    
— Занят? — подкатил под лоб глаза Рендольф. — Сынок, ты и половины всего не знаешь. Ты правильно сделал, что позвонил отцу. Он же практически тоже служит в нашем участке.
    
— Отец мигом взял двух офицеров — Фрэда Дентона и Джеки Веттингтон, — и они приехали к дому Маккейнов. Когда уже Фрэдди фотографировал место преступления, к нам присоединилась также Линда Эверетт. Потом появились со своим похоронным экипажем Стюарт Бови и его брат. Отец решил, что так будет лучше, потому что в госпитале такая горячка после того бунта в супермаркете и все такое.
    
Рендольф кивнул.
    
— Очень правильно. Живым помогай, мёртвых прячь. Кто именно нашёл жетоны?
    
— Джеки. Она карандашом разогнула пальцы Энджи, и жетоны выпали на пол. Фрэдди все сфотографировал.
    
— На суде это поможет, — произнёс Рендольф. — Который мы проведём сами, если этот Купол не исчезнет. Мы запросто можем это сделать. Знаешь, как сказано в Библии: с верой мы горы можем свернуть. В котором часу ты нашёл трупы, сынок?
    
— Около полудня. — «После того, как в последний раз простился с моими подружками».
    
— И сразу же позвонил отцу?
    
— Не сразу. — Джуниор подарил Рендольфу стесняющийся взгляд. — Сначала я вышел на улицу и поблевал. Они там были такие, такие ужасно побитые. Я сроду не видел ничего подобного. — Он тяжело вздохнул, не забыв добавить в голос чуточку дрожи. Магнитофон едва ли уловит этот трепет, но Рендольф его запомнит. — Когда я уже проблевался, вот тогда и позвонил отцу.
    
— О'кей, думаю, я получил всё, что надо.
    
Никаких дополнительных вопросов, касающихся хода событий во времени или его «утреннего патрулирования»; даже предложения написать рапорт Джуниору (что было к лучшему, потому что писание сейчас неизбежно откликнулось бы ему болью в голове). Рендольф наклонился вперёд выключить магнитофон.
    
— Благодарю, Джуниор. Почему бы тебе не отдохнуть остаток дня? Пойди домой и отдохни. У тебя измученный вид.
    
— Я хотел бы присутствовать сэр, когда вы его будете допрашивать. Барбару.
    
— Не следует тебе беспокоиться, что пропустишь сегодня что-то. Мы дадим ему время повариться в собственном соку. Это идея твоего отца, и она очень правильная. Допрашивать его начнём завтра днём или вечером, и ты тоже будешь присутствовать. Даю тебе слово. И допрашивать мы его будем решительно.
    
— Да, сэр. Хорошо.
    
— Никаких тех штучек с «мирандой»[299].
    
— Ясно, сэр.
    
— И, благодаря Куполу, никто его не передаст окружному шерифу. — Рендольф взглянул на Джуниора. — Всё будет как в той поговорке: «Что случилось в Лас-Вегасе, должно остаться в Лас-Вегасе».
    
Джуниор не знал, что ему на это ответить: «да, сэр» или «нет, сэр», потому что не имел понятия, о чём этот идиот за столом сейчас болтает.
    
Рендольф ещё мгновение или дольше так же с намёком смотрел на Джуниора, словно желая убедиться, что они поняли друг друга, а потом вдруг всплеснул ладонями и встал.
    
— Иди домой, Джуниор. Ты немного переволновался.
    
— Да, сэр, есть такое. Думаю, я пойду. Отдохну, то есть.
    
— У меня в кармане лежала пачка сигарет, когда меня погружал в воду преподобный Коггинс, — произнёс Рендольф тем сердечным тоном, которым делятся любимыми воспоминаниями. Он обнял Джуниора за плечи, провожая его к дверям. Джуниор сохранял на лице почтительное, заинтересованное выражение, хотя готов был, чуть ли не плакать под весом этой упитанной руки. Словно несёшь на себе галстук из мяса. — Они испортились, конечно. И я никогда больше не купил себе ни одной пачки. Спасённый от дьявольского зелья Сыном Господним. Разве не благодать Божья?
    
— Чудеса, — сподобился Джуниор.
    
— Бренда и Энджи получат самое большое внимание, конечно, и это нормально — выдающаяся жительница города и молодая девушка, у которой вся жизнь была ещё впереди, но преподобный Коггинс тоже имел своих приверженцев. Не говоря уже о большом количестве прихожан, которые любили его.
    
Уголком левого глаза Джуниор видел пухлую ладонь Рендольфа. Ему подумалось, а как бы повёл себя Рендольф, если бы он вдруг укусил его за эту руку. Может, даже отгрыз бы на фиг какой-то из его толстых пальцев и выплюнул на пол.
    
— Не забываем и о Доди, — он сам представление не имел, зачем это произнёс, но оно подействовало. Рука Рендольфа упала с его плеч. Человека словно громом ударило. Джуниор понял, что тот просто забыл о Доди.
    
— О Господи, — проскулил Рендольф. — Доди. А кто-нибудь звонил Энди, сообщал ему?
    
— Не знаю, сэр.
    
— Твой отец должен был бы, точно?
    
— Он чрезвычайно поглощён заботами.
    
Это было правдой. Большой Джим сидел дома, в кабинете, и писал план своей речи на городском собрании вечером в четверг. Той, которую он объявит как раз перед голосованием жителей города за предоставления чрезвычайных полномочий совету выборных на время, пока будет длиться кризис.
    
— Наверное, я сам ему позвоню, — сказал Рендольф. — Хотя, вероятно, лучше мне сначала об этом помолиться. Хочешь стать на колени вместе со мной, сынок?
    
Джуниор лучше бы сам себе в штаны налил бензина и произвёл поджог собственных яиц, но вместо этого произнёс:
    
— Говорите с Богом один на один, и вы яснее услышите Его ответы. Так всегда говорит мой отец.
    
— Хорошо, сынок. Это дельный совет.
    
Не ожидая, пока Рендольф успеет ещё что-то сказать, Джуниор выпорхнул сначала из кабинета, а потом и из полицейского участка. Он пошёл домой, погруженный в мысли, опечаленный потерей своих подружек, думая, не случится ли ему найти кого-нибудь другого. А ещё лучше несколько.
    
Под Куполом все возможно.
   
   
    
     
15
    
    
Пит Рендольф честно старался молиться, но слишком много всякого разного взрывало ему мозг. Кроме того, Господь помогает тем, кто помогает себе сам. В Библии этого нет, думал он, но всё-таки так оно и есть. Он позвонил Энди Сендерсу на мобильный, найдя его номер на стене, в списке, пришпиленном к доске объявлений. Надеялся, что ему никто не ответит, но тот откликнулся уже на первый гудок — разве оно не всегда так случайно?
    
— Привет, Энди. Это шеф Рендольф. У меня довольно неприятные новости для вас, мой друг. Наверное, вам лучше сесть.
    
Тяжёлый это был разговор. Мерзкий, по правде. Когда он, наконец-то, закончился, Рендольф остался сидеть, барабаня пальцами по столу. Он подумал (в который раз), что не очень сожалел бы, если бы за этим столом сейчас сидел Дюк Перкинс. Может, и вообще бы не жалел. Эта работа оказалась намного более тяжёлой и грязной, чем он себе представлял. Личный кабинет не достоин был такого напряжения. Даже зелёная машина шефа полиции не стоила этого; каждый раз, садясь за её руль, когда его зад проваливался в ранее продавленные более тяжёлыми ягодицами Дюка вмятины, в голове у него всплывала одна и та же мысль: «Ты не годишься для этого».
    
Сендерс скоро будет здесь. Хочет посмотреть в глаза Барбаре. Рендольф старался ему отказать, но посреди его тирады о том, что лучше бы Энди сейчас упасть на колени, молиться за души дочери и жены — не говоря уже о силе, чтобы нести свой крест, — Энди прервал связь.
    
Рендольф вздохнул и набрал другой номер. После двух гудков в ухо ему гаркнул раздражённый голос Большого Джима:
    
— Что? Что?
    
— Это я, Джим. Я понимаю, вы работаете, и мне неприятно вас отвлекать, но не могли бы вы приехать сюда? Мне нужна помощь.
   
   
    
     
16
    
    
Трое детей стояли под каким-то лишённым светлой глубины небом, которое теперь имело явный желтоватый оттенок, и смотрели на мёртвого медведя возле подножия телефонного столба. Столб торчал криво и был надломлен. На высоте четырёх футов от основания его пропитанный креозотом ствол был разрушен и забрызган кровью. И ещё кое-чем. Чем-то белым, что, как считал Джо, похоже на фрагменты костей. А также сероватой, мучнистой массой, которая, наверняка, была моз…
    
Он отвернулся, стараясь сдержать спазм в горле. Ему это почти удалось, но тут первым вырвал Бэнни — с громким звуком юуурп, — а за ним и Норри. Джо сдался и тоже присоединился к клубу рыгателей.
    
Когда они собой, наконец, овладели, Джо полез в рюкзак и, достав оттуда «Снепл», раздал каждому по бутылке. Первым делом он прополоскал себе рот и выплюнул. Так же совершили Норри и Бэнни. И лишь потом они начали пить. Сладкий чай был тёплым, но всё равно Джо ощущал райское наслаждение в горле.
    
Норри сделала два осторожных шага к чёрному, обсиженному гудящими мухами сугробу возле подножия столба.
    
— Он — как те олени, — сказала она. — Перед бедным мишкой не было реки, в которую он мог бы броситься, и он разбил себе голову о телефонный столб.
    
— Может, у него было бешенство, — заметил Бэнни тоненьким голосом.
    
Джо рассудил, что технически такая вероятность существует, но он в это не верил.
    
— Я думал о версии самоубийства, — ему ненавистна была дрожь в собственном голосе, но, вопреки всему, он никак не мог её унять. — Это делают и киты, и дельфины — выбрасываются на берег. Я видел по телевизору. А отец мне говорил, что и восьминоги такое делают.
    
— Что за речь, — предостерегла его Норри. — Осьминоги.
    
— Да какая разница. Отец говорил, что, когда их среда становится совсем загрязнённой, они отгрызают сами себе щупальца.
    
— Чувак, ты хочешь, чтобы я вновь вырыгал? — спросил Бэнни. Голос у него звучал жалостливо и утомлено.
    
— И, именно это сейчас мы видим здесь, загрязнение среды? — спросила Норри. — То есть окружающей среды?
    
Джо покосился глазом на желтоватое небо. Потом показал на юго-запад, где остался висеть после причинённой ракетным обстрелом пожара чёрный осадок, лишая небо цвета. Этот мазок выглядел на футов триста в высоту и тянулся где-то на милю в ширину. Может, и больше.
    
— Конечно, — согласилась она. — Но есть и кое-что другое. Разве нет?
    
Джо пожал плечами.
    
— Если нас ожидает внезапный порыв к самоубийству, то, может, нам лучше просто сейчас вернуться назад? — произнёс Бэнни. — У меня есть кое-что, ради чего следует ещё пожить. Я пока ещё не начал побеждать в «Боевом молоте»[300].
    
— Проверь счётчик на медведе, — сказала Норри.
    
Джо потянулся сенсорной трубкой к медвежьему трупу. Стрелка не опустилась, но и не поднялась.
    
Норри показала на восток. Прямо перед ними дорога выходила с густо поросшей черным дубом[301] полосы, от которой она когда-то и получила своё название. Выбравшись из этой дубравы, подумал Джо, они смогут увидеть на верху холма яблоневый сад.
    
— Давайте проедем дальше, пока, по крайней мере, не выедем из-под деревьев, — сказал он. — Замеряем оттуда, и, если уровень будет возрастать, сразу вернёмся в город и расскажем обо всём этом доктору Эверетту, или этому парню, Барби, или им обоим. Пусть решают, что дальше.
    
Бэнни посмотрел с сомнением в глазах.
    
— Ну, я не знаю…
    
— Если почувствуем что-то плохое, сразу же разворачиваемся и назад, — сказал Джо.
    
— Если мы способны помочь, мы должны это сделать, — сказала Норри. — Я предпочитаю выбраться из Милла раньше, чем ополоумею от клаустрофобии.
    
Она улыбнулась, показывая, что это только шутка, но голос у неё звучал далеко не шуточно, и Джо отнёсся к её словам серьёзно. Многие любили насмехаться с Милла, какой он крохотный — возможно, именно поэтому здесь была такой популярной эта песня Джеймса Макмертри — и городок действительно, в формальном смысле, был маленький. И в демографическом. Он смог припомнить у них лишь одну американку азиатского происхождения — Памелу Чен, которая иногда помогала Лиссе Джеймисон в библиотеке. А чёрных жителей, после того как семья Леверти переехала в Оберн, у них нет совсем. В городе не было «Макдоналдса», не говоря уже об «Старбакс»[302], и местный кинотеатр давно закрыт. Но до сих пор Милл всегда казался ему географически большим, богатым ещё неизведанными местами. Удивительно, как город вдруг уменьшился в его воображении, только он осознал, что они с мамой и отцом не могут больше сесть в машину и просто уехать в сторону Льюистона, купить у Йодера жареных устриц и мороженого. Конечно, ресурсов у них полно, но они же не вечные.
   
   
    
     
17
    
    
— Правильно, плач!
    
Голос долетал откуда-то издали, Барби старался пробиться в ту сторону, но тяжело было раскрыть пылающие глаза.
    
— О многом же ты ещё должен поплакать!
    
Голос, который сделал это заявление, звучал так, словно его хозяин и сам плачет. Знакомый откуда-то голос. Барби старался рассмотреть, но тяжёлые, распухшие веки его не слушались. Глаза под ними пульсировали в такт сердцебиению. Носовые пазухи были забиты так, что каждый глоток воздуха отдавался ему выстрелом в ушах.
    
— Зачем ты её убил? Зачем ты убил мой ребёнка?
    
«Какой-то сучий потрох прыснул мне в глаза газом. Дентон? Нет, Рендольф».
    
Барби был в состоянии раскрыть глаза, только приложив ладони себе к бровям и сдвинув их кверху. И увидел Энди Сендерса, тот стоял за решётчатыми дверями, и слезы катились ему по щекам. А что видел Сендерс? Мужчину в камере, а человек в камере всегда выглядит виноватым.
    
Сендерс вскрикнул:
    
— Она была для меня всем!
    
Позади него стоял Рендольф с расстроенным видом, он переминался, словно ученик на двадцатой минуте после того, как не получил разрешения на свою просьбу выйти в туалет. Барби не удивило то, что Рендольф позволил Сендерсу спустись сюда. Это не потому, что Сендерс первый выборный, а потому что Рендольф просто не в состоянии был сказать ему «нет».
    
— Хорошо, Энди, — произнёс Рендольф. — Достаточно уже. Вы хотели его увидеть, и я вам позволил, хотя это абсолютно против правил. Он закрыт крепко и надёжно и заплатит сполна за всё, что наделал. Итак, идём уже наверх, и я налью вам чашку…