1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 
Принявши завершенный облик Бхикшу,
   
Простертые, пред Буддою упали
   
И, вставши, сели около него.
   
В то время был мудрец, рожденный дважды,
   
Он Ведающий звался, Агнидатта,
   
Прославлен был и завершен он в лике,
   
Богат, имел достойную жену.
   
Но бросил это все, ища спасенья,
   
И сделался отшельником молельным.
   
Близ башни шел он — Башни Многодетской,—
   
Внезапно Сакью Муни увидал.
   
Блистателен был ликом Сакья Муни,
   
Как вышитое знамя храмовое.
   
Почтительно к Высокому приблизясь,
   
Он, приклонясь к его ногам, сказал:
   
«О, долго я сомненьями терзался.
   
Когда б ты восхотел возжечь лампаду!»
   
И Будда знал, что тот, рожденный дважды,
   
Чистосердечно правый путь искал.
   
Приветливым он голосом промолвил:
   
«Искателя приход благословенен».
   
Устав благой был обнят ждущим сердцем,
   
И Будда изъяснил ему Закон.
   
Мудрец был после назван Многоведец.
   
Он раньше говорил: «Душа и тело
   
Различны», говорил: «Одно и то же»,
   
Есть «Я», и также место есть для «Я».
   
Теперь свои ученья он отбросил.
   
И лишь узрел, что скорбь все громоздится,
   
И правила узнал, как скорбь исчерпать,
   
Дабы освобождения достичь.
   
Превратность лика — шаткая опора,
   
В хотеньи жадном — дикость смутных мыслей,
   
Но, если это сердцем отодвинешь,
   
Нет ни друзей, ни недругов ни в чем.
   
И если сердце жалостью согрето
   
И ко всему с благим идет волненьем,—
   
И ненависть, и гнев тогда растают,
   
Есть равновесье светлое в душе.
   
Соотношеньям доверяясь внешним,
   
В уме взметаешь призрачные мысли,
   
Но мыслью эти тучи разгоняешь,—
   
Болотный огонек бежит ее.
   
Ища освобожденья, погасил он
   
Неверное хотение, стремленье,
   
Но сердце беспокойное дрожало,
   
Как в ветре гладь воды приемлет рябь.
   
Затем, войдя в глубины размышленья,
   
Покоем покорил он дух смущенный,
   
И понял он, что «Я» не существует,
   
Рождение и смерть — лишь тень одна.
   
Но выше был бессилен он подняться,
   
Исчезло «Я», и все с ним потонуло.
   
Теперь же факел мудрости зажегся,
   
И мрак сомненья, дрогнув, побежал.
   
Он явственно увидел пред собою
   
Конец того, что было бесконечно,
   
И десять разных точек совершенства ,
   
Разочаровавши тьму, он сосчитал.
   
Убиты десять зерен огорченья,
   
Еще однажды к жизни он вернулся,
   
Что должен был он сделать, то он сделал
   
И посмотрел Учителю в лицо.
   
Он отстранил три жгучие отравы,
   
Неведенье, хотение и злобу,
   
Три восприял сокровища в замену,
   
То — Община, и Будда, и Закон.
   
И к трем ученикам пристало трое,
   
Как три звезды в тройном звездятся Небе,
   
И троезвездье, в ярком повтореньи,
   
Служило Будде, Солнцу между звезд.
  
  
   
    
18. ЩЕДРЫЙ
   
   
Был в то время некий благородный,
   
Имя чье — Друг Бедных и Сирот,
   
Был богат он свыше всякой меры
   
И в щедротах был неистощим.
   
С Севера пришел он, из Кошалы,
   
И гостил у друга своего,
   
Имя чье хранит преданье — Чула.
   
Услыхав, что Будда в мир пришел,
   
Что живет в бамбуковой он роще,
   
Что блестящи качества его,
   
В ту же ночь отправился он в рощу
   
И пред ликом Светлого предстал.
   
Совершенный знал, кто прибыл в рощу,
   
Видел сердце чистое его
   
И, его по имени назвавши,
   
Ласково с ним так заговорил:
   
«Радуясь правдивому Закону,
   
С сердцем кротким к веденью стремясь,
   
Победив желание дремоты,
   
Ты пришел явить почтенье мне.
   
Так как мы увиделись впервые,
   
Я свое ученье изложу
   
И тебя приветствую достойно,
   
Видя светлый плод твоих заслуг.
   
В ряде предыдущих воплощений,
   
Корень блага твердо посадив,
   
Ты взрастил растенье ожиданья,
   
И оно блестяще расцвело.
   
Услыхавши ныне имя Будды,
   
Ты душой своей возликовал,
   
Ибо ты сосуд для правосудья,
   
Скромный в духе, ты изящно-щедр.
   
Ты в делах обильно благотворен,
   
Помощь тем, кто помощи лишен,
   
Именем владеешь знаменитым,
   
И заслуга в нем свершенных дел.
   
Ты свершаешь, повинуясь сердцу,
   
И за то, что щедро ты даешь,
   
От меня, как дар, прими Нирвану,
   
Щедрый дар Безветрия души.
   
Мой устав исполнен благодати,
   
Может он спасать от злых дорог,
   
Изводить из спутанностей жизни,
   
Человека в Небо возводить.
   
Все же не желай восторгов Неба,
   
Их искать — великое есть зло,
   
Ибо в возрастании хотенья,
   
Как попутный призрак, скорбь растет.
   
Укрепись в искусстве отреченья,
   
Не ищи, не жаждай, не хоти,
   
В том отрада тихого покоя,
   
Ясный смысл Безветрия души.
   
Смерть, болезнь и старость — это боли,
   
Троекратность скорби мировой.
   
Мир поняв, мы устраним рожденье,
   
Дряхлый возраст, и болезнь, и смерть,
   
Человек наследует в рожденьи
   
Дряхлый возраст, и болезнь, и смерть,
   
И когда он вновь родится в Небе,
   
К этому же там он приведен.
   
Нет ни для кого там продолженья,
   
Если ж нет, то в этом самом скорбь,
   
А когда ты преисполнен скорби,
   
В этом нет «доподлинного Я».
   
Если же восторг без продолженья
   
Есть не «Я», а только скорбь одна,
   
В этом только скорбь повторной скорби,
   
Накопленье новое скорбей.
   
Истреби же эту скорбь, в том радость,
   
Путь к тому — спокойствие души.
   
Мир, по существу, всегда тревожен,
   
Корень пытки в этом вижу я.
   
Чтоб ручей не видеть в истеченьи,
   
Наложи печать на самый ключ.
   
Пусть ни жизнь, ни смерть тебя не тронут,
   
Этих двух враждебных не желай.
   
Загляни глубоко в мир обширный,
   
Ты увидишь дряхлость, смерть, недуг,
   
Мир объят пожаром всеохватным,
   
Пепелище, где ни посмотри.
   
Видя это вечное томленье,
   
Мы должны стремиться к тишине,
   
Слитны быть в одном великом Сердце,
   
В светлую Обитель отойти.
   
Пусто все! Нет «Я»! Для «Я» нет места!
   
Этот мир — создание мечты,
   
Мы — нагромождение осадков,
   
Мы — переплетение семян».
   
Благородный, слыша это слово,
   
Первой грани святости достиг,
   
Осушил он море жизнесмерти,
   
И осталась капля лишь одна.
   
В стороне от общества людского,
   
Погашая вспышки всех страстей,
   
Он достиг безличных состояний,
   
Тучи тьмы разъялись перед ним.
   
Так, порой, летит осенний ветер,
   
Разгоняет в небе облака.
   
И достиг он истинного зренья,
   
Заблужденья прочь толпой ушли.
   
Размышлял о мире он глубоко.
   
Этот мир не сотворен Творцом,
   
Ишвара не есть его причина,
   
Но не беспричинен этот мир.
   
Если б мир был Ишварою создан,
   
Если б был Творцом он сотворен,
   
Не было б ни старых в нем, ни юных,
   
Не было бы после, ни теперь.
   
Не было б пяти дорог рожденья,
   
Перевоплощения в мирах,
   
И когда б, однажды, кто родился,
   
Он бы уж разрушиться не мог.
   
Не было бы скорби и злосчастья,
   
Не было б ни зла здесь, ни добра,
   
Ибо то, что чисто и не чисто,
   
Все бы исходило от Творца.
   
И когда бы мир Творцом был создан,
   
Речь о том бы вовсе не велась,
   
Ибо сын отца всегда признает
   
И с почтеньем говорит «Отец».
   
Люди, угнетаемые горем,
   
На него б не поднимали бунт,
   
Самосуществующему только б
   
Отдавали дань любви сполна.
   
Если б было так, все было б ясно,
   
Виден был бы всем исток всего,
   
Одного бы Бога почитали,
   
И других бы не было Богов.
   
И когда бы Ишвара Творцом был,
   
Не был бы он в самобытии:
   
Ибо если б ныне был Творцом он,
   
Должен был бы быть Творцом всегда.
   
Самосуществующим бы не был,
   
Ибо в нем бы замысел дрожал.
   
Если же без замысла он был бы,—
   
Был бы он как малое дитя.
   
И во всем, что живо, скорбь и радость,
   
Если причиняет их Творец,—
   
Значит, любит он и ненавидит,
   
Самобытия здесь вовсе нет.
   
И когда б Творец все создал,—
   
Делать ли добро иль зло тогда,
   
Было б совершенно безразлично,
   
Все тогда его, и все есть в нем.
   
Если ж рядом с ним другой есть кто-то,
   
Значит, он не есть конец всего.
   
Помысл о Творце отбросить надо,
   
Сам опровергает он себя.
   
Если скажем мы: Само-природа
   
Есть Творец,— ошибочно и то: 34
   
Что не из чего не истекает,
   
Истеченье как же даст оно?
   
Между тем кругом все в мире связно,
   
Из причин и следствий все идет,
   
Как растут из семени побеги:
   
Довод отвергает сам себя.
   
Не само-природой все возникло.
   
Если ж скажем — все через нее,
   
Все б она собою наполняла,
   
Нечего бы делать было ей.
   
И само-природа, как понятье,—
   
Ежели понятье примем мы,—
   
Исключает видоизмененья,
   
В мире ж все меняется везде.
   
Раз само-природа есть причина,
   
Что ж освобожденья нам искать?
   
Сами мы владеем той природой,
   
Жизнь и смерть претерпим без борьбы.
   
Ибо если кто освободится,
   
То само-природа, вновь и вновь,
   
Выстроит ему беду рожденья.
   
Слепота ли зрение родит?
   
Видим дым,— мы знаем: есть и пламень,
   
Действие с причиной суть одно,
   
И само-природа, неразумье,
   
Разум, не могла бы сотворить.
   
Если видим чашу золотую,
   
Вся она из золота сполна.
   
И само-природу, как источник,
   
Видя мир, должны отринуть мы.
   
Если время есть причина мира,
   
Вольности напрасно нам искать:
   
Постоянно время, неизменно,
   
Промежутки должно претерпеть.
   
Как в рядах Вселенной нет пределов,
   
В промежутках времени — в мирах —
   
Нет границ, и нет им остановки,
   
В тех морях лишь можем мы тонуть.
   
Если «Я» вселенское — причина,
   
Мировое «Я» — Творец миров,
   
Радостью б одно другому было,
   
Лишь одна б приятственность была.
   
В этом мире не было б злой Кармы,
   
Наши же деянья создают
   
Доброе сплетение и злое,—
   
Ложен довод мирового «Я».
   
Если скажем мы — Творца нет вовсе,
   
Вольность — бесполезная мечта:
   
Если все собою достоверно,
   
Что ж пытаться это изменять?
   
Между тем различные деянья
   
В мире и дают различный плод,
   
Значит, все исходит в этом мире
   
Из одной причины иль другой.
   
Не Ничто — причина всех явлений,
   
Есть и дух, и убыль духа есть;
   
Все — в связи причинности законной,
   
Неразрывна цепь, звено к звену».
   
Благородный, слышавший то слово,
   
В сердце ощутил лучистый свет.
   
Построенья правды он воспринял,
   
Мудрость в сочетаньи с простотой.
   
Укрепившись в истинном Законе,
   
Низко перед Буддой преклоняясь,
   
Он благоговейно сжал ладони
   
И его смиренно стал просить:
   
«В Шравасти живу я, край богатый,
   
Там царит покой и тишина,
   
Прасэнаджит — царь страны той мирной,
   
Род его зовется родом Льва.
   
Это имя всюду знаменито,
   
Славен он вдали, как и вблизи.
   
Там желаю я найти Обитель
   
И молю тебя ее принять.
   
В сердце Будды — это твердо знаю —
   
Предпочтений нет; не ищет он,
   
Где бы отдохнуть; но эту просьбу
   
Не отринь во имя всех живых».
   
Будда, зная, что владело сердцем,
   
Побудившим эту речь держать,
   
Видя помысл чистый милосердья,
   
Молвил благородному в ответ:
   
«Истинный Закон теперь ты видел,
   
Сердце безобманное твое
   
Любит щедрость, зная, что богатство
   
Шатко и к нему не нужно льнуть.
   
Если кладовая загорелась,
   
То, что ускользнуло от огня,
   
Мудрый отдает другим охотно,
   
Не держась за шаткое добро.
   
Лишь скупец хранит его тревожно,
   
Все его боится потерять,
   
Позабыв закон непостоянства,
   
В смертный час теряя разом все.
   
Время есть для щедрости и способ,
   
Как есть время в бой идти бойцу,
   
Человек, способный быть щедротным,
   
Сильный и способный есть боец.
   
Тот, кто щедр, любим везде и всеми,
   
В имени его широкий свет,
   
Дружбу с ним благие ценят сердцем,
   
В смертный час он полон тишины.
   
Он не знает боли угрызений,
   
Не терзает жалкий страх его,
   
Демоном не может он родиться,
   
Призраком не будет он бродить.
   
Из щедрот — цветок произрастает,
   
Милосердье — золотистый плод,
   
Между кем бы щедрый ни родился,
   
Светлый след его идет за ним.
   
До бессмертной доходя дороги,
   
Мы ведомы щедростью былой,
   
Восьмикратный путь воспоминанья
   
Озирая, радуемся мы.
   
Любящий и щедрый, отдавая,
   
Что имеет, гонит тени прочь,
   
Устраняет жадное желанье,
   
Копит мудрость зрячую в душе.
   
Щедрый человек нашел дорогу,
   
Чтоб достичь конечного пути:
   
Кто взрастит растенье, тень имеет,
   
И Нирвана щедрому дана.
   
Отдавая платье — мы красивей,
   
Разлучаясь с пищей — мы сильней.
   
Основавши тихую обитель,
   
Над цветком мы видим спелый плод.
   
И дают не все красиво-щедро:
   
Так дают, чтоб радости найти,
   
И дают, чтоб получить сторицей,
   
И дают, чтоб славу приобресть,
   
И дают, чтоб счастье ведать в Небе,—
   
Но давая, ты даешь не так:
   
Истинная щедрость вне расчетов,
   
Ты, давая, просто лишь даешь.
   
Что задумал, сделай это быстро!
   
Бродит сердце, если ждет чего,
   
Но, когда глаза открыты благу,
   
Сердце возвращается домой!»
   
Благородный принял поученье,
   
Добрым сердцем просветлел еще,
   
Друга своего позвал в Кошалу,
   
Высмотрел пленительный там сад.
   
Князь наследный Джэта был владельцем,
   
В роще были чистые ключи.
   
К князю во дворец пришел спросить он,
   
Не продаст ли эту землю он.
   
Князь ценил тот сад необычайно,
   
Не хотел сперва его продать,
   
А потом сказал: «Коли покроешь
   
Золотом весь сад,— бери его».
   
Благородный, в сердце восторгнувшись,
   
Золотом стал землю покрывать.
   
Джэта же сказал: «К чему ты тратишь
   
Золото,— ведь сад я не отдам».
   
Щедрый отвечал: «Не дашь? К чему же
   
Ты сказал — все золотом покрой?»
   
Спорили они и препирались,
   
Наконец отправились к судье.
   
Между тем в народе говорили:
   
«Щедрости такой примера нет».
   
Джэта знал, что в щедром чисто сердце,
   
И спросил: «Что здесь задумал ты?»
   
Тот сказал: «Хочу создать Обитель.
   
Чтобы Совершенному отдать».
   
Князь, едва услышал имя Будды,
   
Тотчас озаренье получил.
   
Золота он взял лишь половину,
   
Чтоб в Обитель часть свою внести:
   
«Пусть — земля твоя, мои — деревья,
   
Я деревья Будде отдаю».
   
Так и согласились, стали строить,
   
Строили и день они и ночь,
   
Высоко хоромина взнеслася,
   
Как дворец, один из четырех.
   
Вымерены были направленья,
   
Правильность их Будда подтвердил.
   
Диво несравненное сияло,
   
Совершенный в свой уют вошел.
   
С ним вошли все верные толпою,
   
Не было поклонов службы там.
   
Лишь одно богатство в нем сияло:
   
Золотом горела мудрость в нем.
   
Щедрый же снискал свою награду,
   
Кончив жизнь, взошел на Небеса,
   
Сыновьям и внукам оставляя
   
Поле плодотворное заслуг.
  
  
   
    
19. СВИДАНИЕ
   
   
Будда был в стране Магадха,
   
Он неверных обращал,
   
Он Законом единичным
   
Соглашал различность душ.
   
Изменяя словом мудрым,
   
Души вел он к одному:
   
Так, когда восходит Солнце,
   
Звезды тонут все в заре,
   
И, покинув Раджагригу,
   
Пятигорный этот град,
   
Он пошел с учениками,
   
Верных тысяча с ним шла.
   
Он пошел с толпой великой
   
До Нигантхи до горы,
   
Что вблизи Капилавасту,
   
Там к решенью он пришел.
   
Он замыслил благородно
   
Приготовить светлый дар,
   
Приготовить дар молельный
   
Для родителя-царя.
   
А учитель и советник
   
Должных выслали людей
   
И направо, и налево,
   
Чтобы Будду увидать.
   
Вскоре Будда был увиден,
   
Точно высмотрен был путь,
   
Тотчас вестники вернулись
   
С этой вестью во дворец.
   
«Бывший долго так в отлучке,
   
Чтобы светоч обрести,—
   
Получивши озаренье,
   
К нам царевич держит путь».
   
Царь обрадован был вестью,
   
И с блестящей свитой он,
   
Окруженный всею знатью,
   
Вышел сына повстречать.
   
И, неспешно приближаясь,
   
Будду издали узрел,
   
Красота его сверкала,
   
В ней удвоенный был блеск,
   
В средоточии великой
   
Кругом сомкнутой толпы
   
Был он словно вышний Брама
   
На превышней высоте.
   
Царь покинул колесницу
   
И с достоинством пошел,
   
Сердцем мысля и тревожась,
   
Так ли делает он все.
   
Красоту родного видя,
   
В тайне сердца ликовал,
   
Все же слов, достойных мига,
   
Не нашли его уста.
   
И о том он также думал:
   
«Я в слепой еще толпе,
   
Сын же мой великий Риши,—
   
Как мне с ним заговорить?»
   
Также думал он, как долго,
   
Как давно уж он желал
   
Этой встречи, что случилась
   
Неожиданно теперь.
   
Сын его меж тем, приблизясь,
   
Сел, молчание храня,
   
В совершенство облеченный,
   
Не меняяся в лице.
   
Так мгновенья истекали,
   
И один перед другим,
   
Хоронили чувства оба,
   
И с тоской подумал царь:
   
«Как он делает печальным
   
И безрадостным меня,
   
Сердце ждавшее — пустыня,
   
Был родник — и где родник?
   
Я похож на человека,
   
Что давно искал воды,
   
И ручей увидел светлый,
   
Подошел — и нет ручья.
   
Так теперь я вижу сына,
   
Те же, прежние, черты,
   
Но душой как отчужден он,
   
В лике, весь он, как взнесен!
   
Сердце он явить не хочет,
   
Чувства спрятал он свои,
   
Он сидит как не сидит там,
   
Пред иссохшим я руслом».
   
Отдаленно так сидели,
   
Мысли билися в уме,
   
Их глаза вполне встречались,