1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 

Машина опять рыскала и ныряла, а снег летел в жёлтом луче. Глеб сидел рядом с Яром. Тик и Алька мотались сзади. Бормотунчик устроился между ними. Он ворчал, когда на ухабах мальчишки валились друг на друга и прижимали его.

– У меня теперь квартира при школе, – рассказывал Яр. – Вполне приличная… Правда, её оккупировали вот эти пираты. Но мы запрём их в комнате, а сами засядем на кухне. У меня есть бутылочка "Вероны", очень подходящая для встречи земляков.

– "Верона" – это вещь, – серьёзно согласился Глеб. – Только вот что, Яр… Хочу уточнить сразу. Мы с тобой всё-таки не земляки. Не совсем земляки.

– То есть… – озадаченно сказал Яр. – Ты же рассказывал про Старогорск.

– Я жил там, правда. Не очень долго… Я не больше месяца был на в а ш е й Земле. Моя Земля – другая. Они в чём-то беспокойнее, неустроеннее и, наверно, моложе… Впрочем, теперь это не имеет значения. Потом я расскажу всё подробно…

– А всё-таки… Что же случилось?

– Поезд. Странный поезд, идущий до станции Мост…

– Опять эта станция Мост…

– Слышал?

– Да… Значит, этот поезд бежит через все пространства? Интересно, зачем?..

– О господи, – сказал Глеб. – Если бы это было единственное "зачем"… Кстати, мы тридцать пять лет назад пытались найти этот Мост и взорвать его.

– Для чего?

– Трудно объяснить. Мы знали, что он для чего-то очень нужен и м, значит, вреден людям… Найти не смогли. А во время стычки на рельсовых путях погибла моя жена.

– У тебя была жена?.. Ох, прости за глупый вопрос.

– Была… Недолго.

– А… дети? – осторожно спросил Яр.

– Нет… Знаешь, Яр, я до сих пор жалею, что не отговорил своего попутчика, когда он решил вернуться. Понимаю, что правильно сделал, а всё равно жаль.

– Какого попутчика?

– Юрку… Это был мальчик двенадцати лет. Мы вместе ушли из Старогорска… искать неведомое. Но через час он вернулся. У него в городе остались друзья. Он сперва шёл со мной, а потом вдруг говорит: "Нет, не могу оставить Гельку…" Это когда нас догнал бумажный голубок с искоркой…

Яр сказал немного виновато:

– Знаешь, я ничего не понимаю.

– Конечно. Я потом расскажу все детали.

– Я не про детали… Я про главное: что за мальчик? Тоже с т в о е й Земли?

– Нет. Он-то как раз был бы твой настоящий земляк.

– А почему он пошёл с тобой?

– Долгая история. И странная… Он рос без отца и ничего про него не знал. А потом вдруг решил, что отец у него был звездолётчиком. И говорит: "Где же его искать, как не в этой путанице пространства и времени". Я не точно его слова передаю, но мысль такая… В чём-то он был прав. По крайней мере, здесь, на Планете, есть один скадермен… Яр! А у тебя были дети?

Яр крутнул баранку, объезжая снежный бархан. И вдруг почувствовал, как прилипли к пластмассе вспотевшие ладони.

– Нет… – медленно сказал он. – Нет. Т а м не было. – Он спиной почувствовал взгляды Игнатика и Альки.

Глеб задумчиво проговорил:

– Хороший был Юрка. Только немного сумрачный…

– А откуда он узнал, что его отец – скадермен?

– Да ничего он не узнал. Это была его фантазия. Мать как-то сказала сгоряча: "Никто на Земле не знает, где этот барабанщик…"

– Яр-р, осторожнее! – сказал сзади бормотунчик. – Не дёргай руль.

Яр с трудом вывернул машину с обочины в заснеженную колею.

– Почему барабанщик? – тихо спросил он.

– Юрка увидел у матери фотографию. Там были ребята. В одном Юрка угадал отца. Уловил сходство с собой…

– Глеб… Ты видел фотографию?

– Нет. Но Юрка рассказывал… Старый двор, девочка, а по бокам от неё мальчишки с деревянными саблями. И ещё один, чуть в стороне…

Яр усилием воли растолкал почти остановившееся сердце. Тогда оно взорвалось отчаянным ритмом.

– С барабаном? – сипло спросил Яр.

– Да… Яр, значит, мы встретились не зря?

– А барабан… он из старой кастрюли?

– Да.

СНЕЖНАЯ ПОЛЯНА
1
После вьюжной ночи утро было тихое, только воздух позванивал от колючего морозца. Да ещё шуршали и поскрипывали лыжи. Ярко горело солнце.

На старые, покрытые льдистой корочкой пласты лёг свежий снег. Он был сухой и мелкий. На солнце он казался ярко-жёлтым, а в нетронутых лучами ложбинах лежала густая синева. От разбросанных по склонам сосёнок и пней тянулись лиловые тени. Яр часто мигал от блеска – снежинки, будто крошечные зеркальца, били по глазам голубыми, малиновыми и белыми вспышками.

Путь лежал среди пологих, покрытых редколесьем холмов. По неглубокому свежему слою лыжи скользили отлично. Данка, Чита и Алька убежали вперёд и мелькали разноцветными пятнышками на краю широкой вырубки. Яр, Глеб и Тик неторопливо шли по их следам. Яр и Глеб – рядом, Игнатик чуть позади. После бессонной ночи у Яра чуть кружилась голова. Но дышал он легко, и усталости не было. Только и радости он не чувствовал. Вчерашняя резкая печаль слегка улеглась, но осталось ощущение потери и тревожной неизвестности. И желание скорее эту неизвестность разорвать, и понимание, что сделать это едва ли удастся…

У Глеба ярко блестела седина, он шёл без шапки. В школьной кладовой ему подобрали лыжи и ботинки, Яр дал свой свитер. Глеб был похож на бодрого и сильного пенсионера, у которого в прошлом немало спортивных побед. Яр подумал, что у него красивое лицо: обветренное, узкое, с чётким узором глубоких морщин. Решительное лицо. Только глаза, смотревшие сквозь толстые стекла, казались немного неуверенными. Но, скорее всего, это лишь сегодня.

Глеб улыбнулся и сказал:

– Целый век не вставал на лыжи, а вот помню ещё кое-что.

– Ты отлично держишься, – сказал Яр. – Глеб…

– Что?

– Глеб… А какой он был?

– Юрик?

– Да… Хотя ты, наверно, не очень помнишь. Сорок лет…

– Нет, я помню, Яр… Тощенький такой парнишка, темноволосый. Немножко сумрачный. Иногда казалось, что обижает своего друга Гельку… но вот вернулся же к нему… Яр, было в нём какое-то одиночество, я про это уже говорил. Правда, в последнее время он стал веселее. Был в Старогорске детский праздник, Юрика взяли в барабанщики, он ходил в голубой форме с галунами и аксельбантами. Ладненький такой стал, гибкий и какой-то… ну, будто решил для себя важное.

– Решил… – медленно сказал Яр. – Сперва решил идти с тобой, потом вдруг вернулся…

– Ну что же… Это ведь тоже надо было решить. Если трезво подумать, не было у него никакой надежды отыскать тебя. А там оставались друзья… Яр, я хорошо помню, как он уходил от меня, ему закат светил в спину, а он шёл по рельсу, как по воздуху, и только один раз посмотрел назад…

– Всё-таки посмотрел…

– Посмотрел и помахал рукой… Когда я эту песню писал… ну, о барабанщике… – я почему-то всё время думал о Юрке. Хотя он никакого отношения не имел к восстанию…

– Спасибо, Глеб, – сказал Яр.

– За что?

– Так… – вздохнул Яр и услышал сзади:

– Яр, подожди…

Он тут же оглянулся. Игнатик стоял, упираясь подбородком в палки, и лицо у него было… Яр знал, когда у Тика такое лицо. Он очень хорошо знал. Когда рядом беда. И не просто беда, а такая, которая грозит расставанием. "Этого ещё не хватало", – тоскливо подумал Яр. И все другие тревоги тут же затерялись в страхе за Игнатика. Яр глазами сказал Глебу: "Иди вперёд", и тот понял, сразу понял, умница Глеб. Яр круто развернулся, и они с Игнатиком съехались вплотную – так, что лыжи одного прошли между лыжами другого.

Яр увидел у Игнатика слезинки и сел перед ним на корточки.

– Ну? Тик, что случилось? – Он крепко взял его за маленькие красные варежки. – Тик… Не молчи.

Игнатик посмотрел в сторону, часто замигал и сказал полушёпотом:

– Яр, я тебя вчера обманул.

Вчера, на дороге. Яр на минуту остановил машину. Руки ослабели, даже стыдно было. Он торопливо проговорил:

– Сейчас, ребята, сейчас…

– Давай, сяду за руль, – сказал Глеб.

– Да нет, что ты… Я только спросить хотел… – Он быстро обернулся: – Тик, можно пробить пространство? Чтобы побывать там ! Тик, ты же умеешь! А?

"Я веду себя, как слезливый растерявшийся ребёнок", – подумал он. Однако это было неважно. Важно было, что скажет Игнатик.

Игнатик сказал:

– Яр, я не знаю… я не могу. Я мог прийти на крейсер, мог от манекенов уйти… Ну, потому что я знал, куда. Потому что к тебе… А как теперь…

Яр стиснул руль, глубоко вздохнул, посидел секунд пять и включил скорость.

– Ладно… – пробормотал он. – Ничего…

Это случилось, от этого не уйдёшь. Яр не думал, что когда-нибудь его потянет в родные места, потому что родным местом стала Планета, здесь было всё, и он верил, что так будет до конца жизни, но вот теперь…

– Яр, ему сейчас уже за пятьдесят, – осторожно напомнил Глеб.

– Не всё ли равно…

– Мы попробуем что-нибудь придумать… – неуверенно сказал Глеб.

– Что? – горько усмехнулся Яр. – Распотрошить бормотунчика, отдать манекенам искорку и взамен попросить помощи?

– К счастью, это невозможно, – серьёзно сказал Глеб.

– К счастью для миров и цивилизаций, – опять усмехнулся Яр. – Ах ты, чёрт бы побрал все эти миры и пространства… Юрка. Как я и мечтал… Если бы хоть что-нибудь узнать про него…

– Ве-тер-ки! – вдруг механическим голосом сказал сзади бормотунчик.

– Что? – разом спросили Яр и Глеб.

– Ве-тер-ки. Они летают везде. Они знают всё. Это совет.

– Где их найдёшь, ветерков? – недовольно спросил Глеб. – Тоже мне совет.

– Что знал, то сказал. Это совет, – повторил бормотунчик и глухо выключился.

– Я знаю где, – хмуро и решительно сказал Яр. – В Пустом Городе. Будут каникулы, мы туда съездим, верно, Тик?

– А я?! – подскочил Алька.

Игнатик долго молчал. Машину сильно кидало, и жёлтый луч метался среди летучего снега.

Игнатик наконец проговорил:

– Не надо в Город. Ветерки есть ближе. Я провожу.

…Уже дома, когда грелись у трескучей уютной печки, Игнатик как-то виновато рассказал, что ветерки под Новый год собираются на лесных полянах и на короткое время превращаются в обыкновенных мальчишек. Они для этого и слетаются – чтобы снова почувствовать себя ребятами, поиграть, подурачиться, повидаться с друзьями. Они же, хоть и ветерки, но остались мальчишками в душе. Причём навсегда…

– И ты знаешь эти поляны? – недоверчиво спросил Глеб.

Игнатик кивнул:

– Одна совсем недалеко. У Чёрного озера. Это километров восемь…

– А откуда ты всё это знаешь? – снова спросил Глеб. – Нет, я верю, конечно, только… Я вот сорок лет здесь, а…

– Глеб, не спрашивайте, – мягко сказала Данка. – Тик про многое знает и много всего умеет. А объяснять про это не умеет…

– Например, как выстрелило ружьё… – подал голосок Алька.

– Кое-кто у меня дотанцует, – сказал в пространство Яр.

– Душе-раздир-рающе выстрелило! – отозвался бормотунчик. Он висел наверху у печки, вцепившись в кольцо выдвинутой вьюшки.

Чита поднял глаза от книги и посмотрел на бормотунчика. Тот, кажется, смутился, засучил ножками, замурлыкал, как приглушённое радио. Тик молчал, он сидел на охапке поленьев и стягивал шерстяные носки. Глеб присел с ним рядом.

– Люди, – сказал Глеб. – Мне с вами хорошо… Так хорошо мне не было целую космическую вечность. Ей-богу… Но я же ещё мало про вас знаю. Люди, если я что-нибудь не так скажу или не то спрошу, вы не сердитесь. И не прогоняйте меня, ладно?

– Куда же на ночь-то… – снисходительно откликнулся Алька. – Ой! Простите, это меня нечаянно в язык ужалило.

Глеб засмеялся.

Яр пообещал:

– Кое-кто за свой язык сейчас отправится ночевать домой.

– Я больше не буду.

Игнатик вдруг сказал:

– А что такого? Я могу рассказать про ветерков. Они ко мне прилетали, когда я у манекенов сидел. Это ведь они мне рассказали, что Яр вернулся. И снежинки принесли пятиконечные. Они хорошие ребята, завтра сами увидите…

И вот теперь он признался:

– Яр… Я тебя вчера обманул.

– Что? Как обманул? – потерянно пробормотал Яр. – Значит, нет поляны с ветерками?

– Да нет, поляна есть… Я про другое обманул. Что не могу пройти через пространство…

– Значит… можешь?

Тик помотал головой, и блестящие слезинки слетели с ресниц.

– Не могу… Но я тогда ещё не знал, что не могу, ещё сам не понял, а сказал сразу.

– Тик… почему?

Он молчал и опять смотрел вбок. В сторону синей ложбины.

– Тик, ну ты чего… – очень-очень бережно, будто вывинчивая взрыватель, сказал Яр. – Тик, ну разве у человека не могут быть два сына?

– Да я понимаю… – прошептал Тик. – Я ведь поэтому и повёл к ветеркам.

– Тик, ты, наверно, не совсем понимаешь… Ты повёл, но… ты всё равно что-то думал, я знаю. Да?

Он прошептал ещё тише:

– Я думал, может, мне остаться с ними?

– С кем?

– С ветерками… У меня получится.

Яр в душе задохнулся от страха. "А ну-ка, тихо, – сказал он себе. – Ну-ка, спокойно!"

– Игнатик, – всё с той же осторожностью начал он. – Ты где-то доверчивый, а где-то… просто досада берёт. Ты один раз уже не поверил мне и ушёл… И что получилось? Кому было хорошо?

Игнатик стоял с опущенной головой. Смотрел уже не в сторону, а вниз.

– Если бы ты знал… – с отчаянием сказал Яр и встал. – Если бы можно было передать, ч т о человек чувствует. Не словами, а так вот, из мозга в мозг. Чтобы ты понял, к а к мне было тогда ночью… Когда я увидел на столбике "Игнатик Яр"…

Тик поднял мокрые глаза.

– Ну ладно, Яр. Я же не уйду…

– Ага, это сейчас "не уйду"! А потом опять что-нибудь тебя взбрыкнёт…

– Нет, Яр. Теперь никогда.

Яр тяжело сопел и смотрел поверх деревьев.

– Ну, я глупый был, – пробормотал Игнатик.

– Свинья ты всё-таки, – сказал Яр. Взрыватель был вывинчен, и можно было отвести душу. – Нет, в самом деле, свинство какое…

Игнатик облапил красными варежками брезентовую штормовку Яра.

– Просто слов нет, какая морока с тобой, – сердито и беспомощно проговорил Яр. – И дёрнул Игнатика за шерстяной шарик на синей вязаной шапке. – Придумал! "Уйду"!.. А я? А Данка, Алька, Чита? Подумал?

– Ага… Я про это и подумал, Яр, если отыщется твой сын, тогда ведь нас уже будет шестеро. А так ведь нельзя…

– Ох, как мне надоела эта идиотская математика! Почему, леший всё раздери, нельзя?

Тик виновато объяснил:

– Ну, будет же это… неустойчивый многоугольник.

Яр часто задышал.

– Ты что? – испугался Тик.

– Я считаю до ста. Чтобы сдержаться… Многоугольники, пятиугольники… Да главное, чтобы держаться крепко друг за друга! Ясно?.. И, кстати, нас уже и так шестеро. Куда от нас теперь денется Глеб?

Они оба посмотрели на Глеба. Он стоял в полусотне шагов. Стоял спиной, но часто оглядывался на Игнатика и Яра. Тик слабо улыбнулся и помахал ему варежкой. Глеб радостно замахал палками.

– Он хороший, – сказал Игнатик. Яр придвинул его к себе вплотную.

– А мой Юрка… – сказал Яр. – Он ведь сейчас, наверно, такой же, как Глеб. Ну, разве что чуть помоложе… Тик, вы же с ним очень разные…

"И вам, таким разным, не пришлось бы ссориться и ревновать друг друга, если бы встретились. Нечего и бояться", – добавил он про себя.

Игнатик его понял. И недовольно ответил:

– Что хорошего, если разные? Наоборот… Был бы он мальчишка, другое дело. Одинаковым братьям легче договориться…

С ближнего склона мчались Алька, Чита и Данка.

– Ну что за копуши! – кричала Данка. – А ещё мужчины!..

2

Дальше они двигались вшестером.

Впереди встала густая рощица – смесь ёлок, берёзок и осин. Яр хотел обойти её, но Игнатик обогнал всех и въехал под заснеженные ветви. Минуты две лыжники пробирались среди трескучих сучьев и мохнатых зелёных лап, затем вышли на просеку.

– Ой… – негромко сказала Данка. – Это что?

Просеку наискось пересекали следы. Человеческие следы. Кто-то маленький, лёгкий, почти не проваливаясь, пробежал здесь по свежему снегу. Босиком.

Просека полого уходила вниз по склону, солнце светило вдоль неё, и лучи накрывали снег неярким скользящим светом. Зато в следах солнце как бы застревало. Они ярко золотились на мерцающем снегу. Это было очень красиво. Но Данка передёрнула плечами и сказала:

– Они же поморозятся…

– Они холода не чувствуют, – насупленно ответил Игнатик. И попросил: – Пошли. Только без шума.

Лыжники пересекли просеку рядом со следами и опять оказались в чаще. Но почти сразу чаща поредела. И слышны стали голоса. Весёлые тонкие голоса, вскрики и смех. Как на школьном дворе во время перемены.

Ёлки расступились, и открылась овальная поляна.

На поляне бегали, догоняли друг друга, кувыркались и боролись десятка два одетых по-летнему мальчишек.

Яр передёрнул плечами. Было что-то резко тревожное, ненастоящее и даже пугающее в этом полёте растрёпанных ребячьих волос, в мельканьи смуглых ног и рук, взметающих гейзеры снега. Но мальчишки играли по-настоящему. И сами они были настоящие. Снег мелкими капельками таял на их загорелой коже. И когда Яр издалека разглядел эти капельки, ему стало легче.

Младшим было лет восемь-девять, старшим где-то около тринадцати. Они оказались давно не стриженные и все очень загорелые – будто после смены в летнем лагере у моря. Многие бегали босиком. Приглядевшись, Яр заметил, что их майки, рубашки, матроски – выцветшие и залатанные. Но, если не приглядываться, мальчишечья компания казалась очень пёстрой и даже нарядной. Будто швырнули на снег охапку разноцветных ёлочных флажков и теперь их носит ветер.

Посреди поляны, провалившись тонкими ногами в снег почти по колено, стоял и швырялся снежками мальчишка ростом с Игнатика. А другие ребята кидали в него. Мальчишка смеялся, откидывая голову. Рубашка у него была жёлтая, и волосы – жёлтые, солнечные. Они горели на ярком свету. Снежки – совсем не липкие, сухие – не долетали до ребят, рассыпались в воздухе в мелкую сверкающую пыль. В клубах этой пыли и на жёлтом снегу метались тонкорукие синие тени…

И вдруг пыль осела, тени замерли, смех и голоса стихли. Оказалось, что мальчишки стоят неподвижно. И смотрят на незваных лыжников.

– Стойте здесь, – быстро сказал спутникам Игнатик. Сильно толкнулся палками, оставил их в снегу, выехал вперед и замахал над головой красными варежками.

Мальчик с жёлтыми волосами улыбнулся.

– Это Тик, – сказал он негромко, но было хорошо слышно в холодной тишине. – Всё в порядке, ребята.

Он выдернул ноги из снега и, почти не касаясь его, побежал к Игнатику. И другие побежали. Обступили со смехом, снова поднялся шум. Яру показалось, что сейчас мальчишки подбросят Игнатика в воздух и станут качать, как победителя лыжной гонки. Но нет, они только смеялись и шумели. Потом чуть поутихли, и звонкий голос отчётливо сказал:

– А чего же! Конечно!

Из толпы высунулся щуплый темноволосый пацанёнок в синей майке – один из самых маленьких. Сложил рупором ладошки и крикнул тоненько:

– Вы чего там стоите? Идите к нам!

– Пошли, – решительно сказал Чита.

Мальчишки обступили гостей. Их любопытные глаза напомнили Яру осеннее утро, когда он впервые пришёл учителем в Ореховскую школу номер семь. Ребята так же обступили, так же смотрели. Впрочем, не совсем так. У тех, у школьников, кроме любопытства мелькала порой и озабоченность: какой ты? Не злой ли? Не будешь ли обижать? А здесь все смотрели без недоверия. Кто весело, кто задумчиво, а кто чуточку хитровато.

Яр всё-таки сказал с неловкой улыбкой:

– Вы нас не бойтесь…

Те, кто стоял поближе, засмеялись. Не обидно, и всё же с ощущением превосходства. Так ребята смеются над взрослыми, когда те пытаются играть с ними в детскую игру и не умеют. Курчавый мальчик в клетчатой рубашке – пухлогубый и с очень синими глазами – снисходительно разъяснил:

– Чего же нам бояться? Если что, мы взлетели – и нет нас.

– Вы – ветерки? – в упор спросил Алька.

Они опять засмеялись. Мальчик с жёлтыми волосами сказал :

– А кто же ещё.

Худощавый, похожий на Читу паренёк (только без очков) обратился к Яру:

– Тик сказал, что вы его друзья. Значит, всё в порядке… Хорошо, что пришли. Ребята иногда скучают по людям.

– Это наш командир, – весело сунулся к Яру темноволосый малыш в синей майке.– На этой поляне командир.

Данка сняла варежку и взяла малыша за поцарапанное плечо.

– Тебя как зовут?

Он улыбнулся большим щербатым ртом:

– Вовчик зовут… А иногда – Стручок. А тебя как?

Данка нагнулась к нему.

Чита спросил у Командира:

– Вы не станете возражать, если мы разожжём костёр?

– Нет, конечно. Мы и сами… – Он оглянулся на ветерков. – Эй, ребята! Давайте костёр!

Пока собирали сучья, пока вытаптывали площадку, пока Глеб устраивал вокруг неё сиденья из валежин, Яр думал об одном: "Это же просто мальчишки. Неужели они что-то могут? Неужели сумеют помочь?"

Потом он возразил себе:

"Игнатик – тоже мальчишка. А сколько он сумел в своё время!"

Он оглянулся на Игнатика. Тот не собирал дрова. И ещё несколько ветерков не собирали – желтоволосый мальчишка, Командир, курчавый пацанёнок… Всего человек семь. Тесной кучкой они стояли на краю поляны. Не слухом, а скорее натянутыми нервами, Яр услышал обрывки их разговора.

– Это же не каждый сможет…

– Надо, чтобы смог и чтобы хотел…

– Я… – сказал желтоволосый.

– Ты, Денёк?

Желтоволосый Денёк опустил голову. И, видимо, опять сказал: "Да".

– Сперва-то хорошо, – проговорил Командир. – А когда пройдут двенадцать лет… Я знаю, я пробовал.

– Я понимаю, – сказал Денёк.– Но ведь всё равно кому-то надо…

Игнатик недоверчиво спросил:

– А разве так может быть?

– Если очень постараться… Только не у каждого получается, – вздохнул курчавый. – Я вот никак не могу. А Денёк может…

Тик незнакомым голосом сказал:

– Это было бы такое… Нет, даже не верится.

– А сам-то… – улыбнулся Денёк.

– Но я же не сквозь время…

– Это не самое трудное. Самое трудное – расставаться, – сказал Командир.

– Но ведь надо, – отозвался Денёк.

Кажется, Игнатик сказал:

– Очень надо…

Денёк пожал плечами:

– Тогда что говорить? Я могу. Пожалуйста…

Шумящая толпа заслонила Игнатика и тех, с кем он говорил. Мальчишки тащили охапки хвороста. Яр поймал себя на том, что ветерки в своих легких рубашонках и майках уже не кажутся странными, не вызывают беспокойства. Будто всё так и надо, будто здесь летняя лужайка. Странно и неуклюже выглядели Данка, Алька и Чита в своих тёплых куртках и вязаных шапках. Впрочем, Алькина зелёная шапка уже мелькала на ком-то из ветерков, а куртка на Альке была распахнута…

Яр увидел, как Вовчик-Стручок подбежал к Данке. Он протянул ей стебелёк с красными бусинками брусники.

– На! Это я под снегом раскопал!

– Ой, спасибо, Вовчик…

– Ага… Я тебе ещё найду!

3

Все сидели у костра. На солнце огонь казался густо-оранжевым и неярким. Он с хрустом пережёвывал сучья. И ветерки притихли, как притихают все на свете мальчишки у всех на свете костров. Стручок сидел на коленях у Данки и что-то шептал ей в ухо, под шапку. Она быстро кивала.

Игнатик сзади подошёл к Яру. Положил ему на плечи варежки, тихо проговорил:

– Ты ни о чём не тревожься, я им всё рассказал. Они обещали сделать всё, что можно.

– Да. Я уже понял, Тик.

– Всё-всё, что можно, – повторил Игнатик.

– Спасибо, Тик. – Яр взял его руки и сложил их у себя на груди, как концы воротника. Игнатик постоял так, потом тепло сказал Яру в ухо:

– Они надёжные, они меня уже не раз выручали… Яр, я пойду посижу с ними, а то недолго осталось.

Тревога Яра утихла. Мысли о Юрке стали спокойными, он верил теперь, что ветерки помогут. А может быть, просто пришла усталость…

Глеб сидел между Читой и Командиром, они о чём-то тихо говорили. Огонь стал спокойнее, негромко потрескивал, и с этими звуками смешивался ещё один треск: крепкие ребячьи зубы хрустели кусками колотого сахара. Это Алька распотрошил рюкзак с продуктами и всем раздал угощение. Алька знал, конечно, что не нужна ветеркам никакая еда, но догадался: сладкое ветерки всё равно любят. Что они, не мальчишки, что ли?

Рядом с Яром присел на жерди тонколицый светло-русый мальчик в оранжевой майке и вытертых джинсовых шортиках, разлохмаченных по нижней кромке. Поднял серые знакомые глаза, сказал неловко:

– А я вас помню…

И Яр мгновенно вспомнил. И обрадовался:

– В поезде! Да?

Мальчик быстро кивнул:

– Ага. Вот…– он положил Яру на колени коричневую руку. На ней пониже острого локтя был тёмный рубец.

– Помните, вы порохом присыпали, чтобы скорее зажило? И правда, быстро зажило, только порох въелся под кожу.

Яр коротко вздохнул от горячего толчка ласковости к этому одинокому и беззащитному на вид пацанёнку. Распахнул куртку, придвинул мальчика к себе, накрыл его плечи косматой полой. И тот сразу доверчиво прижался к Яру.

Помолчал немного, глянул на Яра, подняв острый подбородок, спросил полушёпотом:

– Значит, нашли того мальчика, за которым ехали?

– Нашёл…

– Я посижу тут немножко с вами, ладно?

Яр прижал его ещё плотнее. Он ощутил сквозь рубашку его тепло, гибкую твёрдость мальчишечьих рёбер, а за ними частое и упругое биение сердца.

"Они же настоящие! – ахнул про себя Яр. – Они живые, как мы! В точности! Как они могут исчезнуть, улететь?"

Мальчик пошевелился и опять посмотрел на Яра. Может быть, ему хотелось поговорить, но он не знал, о чём? Яр сказал осторожно и ласково:

– Значит, вы собираетесь вместе не только под Новый год? Тогда, летом, ты тоже спешил с кем-то встретиться…

– Конечно! – охотно откликнулся мальчик. – Тогда был большой летний сбор ветерков. Мы хотели договориться, как остановить тучу, если снова будет нашествие…

– Договорились? – быстро спросил Яр.

– У нас не хватает сил. Даже если мы все-все соберёмся, мы не можем остановить никакое облако… А большие ветры нас не слушают, им всё равно. Они ведь никогда не были людьми…

"Значит, всё это сказки, что ветерки могут соединяться в ураган", – печально подумал Яр. И, чтобы грустью не задеть мальчика, заговорил о другом:

– А весной и осенью у вас бывают сборы?

– Да. Тоже большие. И маленькие сборы бывают, когда мы тоже… превращаемся в людей. Но это не надолго…

– А когда вы… когда ветерки, то как живёте?

Он улыбнулся – и озорно, и с грустинкой:

– Ну, как… Летаем. Листьями шелестим, форточками хлопаем, балуемся… Иногда змеи воздушные помогаем ребятам запускать или кораблики гоняем по лужам, это ведь тоже работа… А я могу хоть каждый день в человека превращаться, только не на много времени, минутки на две… Многие могут.

– И превращаются? – нерешительно спросил Яр.

– Не часто. Потому что какой толк? Побегаешь две минуты, поиграешь, а потом опять лети…

– А много вас, ветерков, на свете?

– Наверно… Нас же никто не считал, – засмеялся мальчик. – По лесам, по морским берегам, в полях…

– И в Пустом Городе. Да? – сказал Яр.

– Да. Там больше всего тех, кто стал ветерками после восстания…

– А ты? Я думал, ты тоже… после…

– И я, – кивнул мальчик. – И Денёк. И Косматик… ну, тот, курчавый. Только нам в лесу больше нравится, чем в городе. Но мы туда часто летаем. Кино смотрим и просто так…

"Кем же ты был, малыш, до восстания? Как жил? Кто твои отец и мать, помнишь ли их? – думал Яр. – Спросить бы про это… И про само восстание. Что же там было?" Но он не посмел. Только сказал, будто был в чём-то виноват:

– Жаль, что мы не можем встречаться почаще… Но мы ещё, наверно, встретимся, да?

Мальчик опять зашевелился под курткой. Прошептал:

– Наверно. А вы хотите?

– Ещё бы…

– Я тоже… А сейчас уже недолго осталось. Часы подходят.

– Какие часы?

– Солнечные… Хотите посмотреть? – Он вдруг вскочил (и куртка разлетелась). Взял Яра за руку маленькими горячими пальцами. – Пойдёмте.

Он повёл Яра от костра на дальний край поляны. Здесь сохранился незатоптанный участок снега – размером с большой ковёр. В центре его была воткнута сосновая жердь (к ней не вело ни единого следа). Вокруг жерди кто-то начертил широкое кольцо и разделил его двенадцатью короткими линиями.

К самой большой черте (она смотрела прямо на север) подбиралась тонкая фиолетовая тень.

"Ещё минут десять", – подумал Яр.

– Как коснётся – всё. Полетим, – тихо сказал мальчик. – Ничего не поделаешь…

В этом "ничего не поделаешь" была привычно сжатая печаль и в то же время как бы желание утешить – и себя, и Яра. Яр даже зажмурился от резкого ощущения вины перед этим мальчишкой. А в чём он был виноват? И что он мог сделать для ветерков? Он опять ощутил себя заброшенным новичком на Планете, где были чужие законы и непонятные силы.

Надо было что-то сказать мальчику, и Яр проговорил скомканно и неуверенно:

– Но, когда вы летаете ветерками, вы же, наверно, по-прежнему вместе?

– Когда вместе, а когда поодиночке. Это всё равно не так, как здесь, на поляне, – отозвался мальчик неохотно. – Здесь-то мы совсем живые, а там…

Он замолчал, и они пошли по краю поляны. Мальчик еле касался снега стоптанными полуботинками. Всё-таки и сейчас он был в чём-то ветерок.

У разлапистой ёлочки стояли Глеб и Командир. Яр остановился: не знал, подойти или свернуть. И, пока думал, невольно услышал разговор.

– Извините меня, – очень серьёзно говорил Глеб. – Извините заранее. Сейчас я задам вам вопрос, который, может быть, вас опечалит или обидит. Но у меня такая профессия, приходится задавать людям вопросы и всегда – о главном…

– Я вас слушаю, – сказал босой Командир и наклонил набок голову.

– Скажите, вам никогда не хотелось вернуться? Стать обыкновенными? Как все ребята…

Мальчик-командир с полминуты молчал. Вскинул лицо, посмотрел мимо Глеба.

– Какой смысл в таком вопросе? Всё равно это невозможно.

– Я понимаю. И всё-таки?

Командир проговорил коротко и сухо:

– Не знаю. Кто как. Я бы не хотел.

– А почему?

Он свёл брови, потом усмехнулся:

– А зачем? Мы живем вечно, нет для нас ни расстояний, ни времени. Ничего не надо бояться. И свобода…

– Да, конечно… – пробормотал Глеб. И ещё раз сказал: – Извините.

– Ничего, Стрелок. Вы спросили – я ответил.

Глеб кивнул ему, зашагал к костру и увидел Яра. Подошёл. Неловко проговорил:

– Кажется, я всё-таки обидел его…

– Нет, – сказал мальчик в оранжевой майке, – он не обиделся. Но он соврал.

– Соврал? – быстро спросил Глеб.

– Конечно. Всем хочется быть настоящими. Иногда так хочется, что просто слёзы…

– Значит, и ветерки плачут, – вздохнул Яр.

– Бывает, – сказал мальчик.

– И командир? – спросил Яр.

– Бывает, – сказал мальчик. – Хотя он очень смелый.

Яр подавил нерешительность и задал ещё вопрос:

– А он тоже был с вами, когда восстание?

– Нет. Он был юнгой на "Атлете". "Атлет" взорвался у Стеклянных скал… А знаете, он ведь правильно сказал…

– Что правильно? – не понял Глеб.

– Если бы мы вернулись… Ну вдруг такое чудо! А что дальше? У нас ни дома, ни родных. Кому мы нужны?

Яр хотел возразить живо и горячо, но тут же испугался: "Надо ли?" А в следующую секунду подошёл Командир. Теперь он улыбался. Сказал Глебу и Яру:

– Вы извините, но вам пора. Пять минут осталось, а нам ещё надо костёр погасить. А то, если полетим, погасить уже не сможем, только раздуем до пожара… Вы идите.

– Мы вам поможем, – сказал Яр.

Командир засмеялся:

– Вы уж идите. С вами Данка. Вы же знаете, как мальчишки гасят костры…

Тогда засмеялись все. Чтобы показать, что не так уж грустно.

Денёк на прощанье что-то быстро сказал Игнатику. Стручок повис у Данки на шее, потом отскочил и отвернулся. Все ветерки быстро замахали уходящим лыжникам. Только мальчик в оранжевой майке сказал Яру:

– Я вас провожу.

Впереди всех он пробрался через окружавшие поляну заросли. Потом – поцарапанный, с мелкими веточками в волосах – пошёл рядом с Яром. Ничуть не проваливаясь в снег. Тихонько попросил:

– Вы не обижайтесь на меня, ладно?

– Господи, за что? – выдохнул Яр.

– Я же понимаю. Вам надо было узнать про восстание. А я молчал.

– Ну и правильно молчал, раз не хотел про это…

– Я не потому, что не хотел. Просто я почти ничего не помню… Только огонь помню и как мы стреляли. Карабин так здорово отдавал в плечо, а пули не летели. Падали в пыль, будто орехи. Так обидно…

– Это я знаю, – сказал Яр.

– Хорошо, что ударил барабан. Барабан их остановил. Но огонь-то не остановишь…

Он замолчал, и все молчали. Только лыжи скрипели…

– Но никто не боялся, – вдруг проговорил мальчик. Негромко, но звонко: – Никто. Даже те, кто не успели…

– Что не успели? – встревоженно спросил Яр.

Но мальчик вдруг отскочил, коротко улыбнулся, вскинул руку и пропал. Сразу. Как в кино, когда на экране тот же кадр, а человека в нём уже нет. Лишь по лыжному следу назад к зарослям убежал чуть заметный снежный вихорёк…

Они долго смотрели вслед вихорьку.

– С ума сойти, какой же я был идиот, – со стоном проговорил Глеб.

Никто не стал утешать его, хотя никто и не понял: за что он так себя?

Яр виновато сказал:

– Даже имя спросить не успел…

Чита быстро подъехал к Данке:

– Ты что?

– Ничего… – Она отвернулась. – А я успела одно имя спросить. Помните, маленький такой?

– Ещё бы. Он на тебе висел, – ревниво заметил Алька. – Ну, ты чего, Игнат? Я же так просто…

Игнатик подъехал к Яру.

– Денёк сказал, что пробьётся. Теперь надо ждать.

– Будем ждать, Тик… – Яр сильно упёрся палками и вскинул голову: – Пора домой, братцы-путешественники! В четыре часа ёлка… Глеб. а что если мы поручим тебе роль Деда Мороза?

ОСЕНЬ В СТАРОГОРСКЕ

Осень была очень похожа на позднее лето. Лишь больше стало в воздухе пушистых семян белоцвета, напоминающих летучих паучков. Да чаще слетали с клёнов ярко-жёлтые листья.

И ещё один признак был – кончились каникулы.

Только первого сентября Гелька узнал, что они с Янкой будут учиться в разных классах. Гелька в пятом, а Янка в шестом.

Янка сказал немножко виновато:

– Мне ведь почти двенадцать. Только ростом я такой, не очень…

– Значит, Юрка с тобой учился бы… – вдруг сказал Гелька. То есть не вдруг. Про Юрку они с Янкой думали постоянно. Только говорили о нём не часто, будто молчаливо условились не будить лишний раз тревогу. Но теперь Гелька сказал, не выдержал. И в простых его словах смещалось множество вопросов: "Где он? Что с ним? Куда привела рельсовая дорога? Нашёл ли? Вернётся ли? Когда?"

Янка сказал:

– Ничего. Он же не один…

– Сегодня директорша про него спрашивала, – насупленно проговорил Гелька. – "Не знаешь, куда подевался Юра?" Я говорю: "Кажется, в Нейск уехал…" – "Почему же не взял документы?" Я говорю: "Не знаю…" А что ещё сказать?

– Будет заваруха, – озабоченно сказал Янка.

Но несколько дней прошли спокойно. По крайней мере, Гельку и Янку вопросами никто не тревожил.

…Из школы они ходили мимо детской поликлиники, вдоль старой стены, где в нишах прятались заросшие лавочки. И каждый раз молча вспоминали, как летом познакомились здесь. Как Янка попал в засаду. Но не говорили про это. Янка молча улыбался. Гелька сердито поддавал коленками тяжёлый портфель с бронзовой ящеркой на крышке. Ящерка – это был такой значок, длиной со спичку. Однажды Гелька расцарапал им ногу, снял с крышки и прицепил под воротник.

– Зачем прячешь-то? – удивился Янка. – Носил бы на рубашке.

– Да ну, на рубашке… Скажут: как девчоночья брошка.

– Ничего не девчоночья, просто значок… Хорошая какая ящерка. Как живая… Откуда она у тебя?

– Я разве не рассказывал? Папа её в лесу нашёл, в траве, недалеко от скважины. Спрашивал там: чья, кто потерял? Говорят: не знаем. Ну вот он мне и привёз… Смотри, Янка, друзья-приятели топают!

Впереди, шагах в тридцати, шли Васька и Алёшка Листов. Гелька звал про себя Алёшку "Огонёк", но другие звали его "Листик". Алёшка был в новенькой зелёной форме второклассника. Васька блестел на солнце.

– Во, прогульщики, – обрадованно сказал Гелька.

– Почему? – возразил Янка. – Может быть, как мы…

У Гельки почему-то отменили урок географии, а Янку отпустили с физкультуры, потому что у него на шведской стенке вдруг закружилась голова.

– Нет, у них сейчас математика, я знаю… Эй. Ог… Листик! Васька! А ну, стоп! Лодыря гоняем, да?

Алёшка обернулся, а Васька замер. Потом, не шевельнув туловищем, Васька развернул на сто восемьдесят градусов квадратную голову (тихонько заскрипела ребристая шея). Резиновые губы растянулись в улыбке, коротенькая макушечная антенна весело изогнулась. Но тут же Васька насупился и сказал:

– А чё… Она сама…

– Нас прогнали, – деловито сообщил Листик. – Вернее, его. А меня заодно…

– Как это вы достукались? – весело удивился Янка.

Листик бросил на Ваську косой взгляд:

– Да ну его… Сам виноват. Всё время подсказывает на уроке…

– Да?! А если они сосчитать не могут! – взвинтился Васька. Затанцевал на тонких дюралевых ногах и привёл голову и туловище в нормальное положение. – Такие задачки смехотворные, а они…

– Не у всех ведь мозги электронные, – сказал Гелька. – Ты, Василий, смотри. Будешь своими способностями хвастаться, тебя ребята выскочкой задразнят.

– Ребята ничего не говорят, они только рады. Это Настюшка придирается… Настасья Фёдоровна. Она меня терпеть не может.

– Ну уж… – осторожно не поверил Гелька.

– Да! Она вчера меня стукнула…

– Как это? – изумился Янка.

– Вот так! Пластмассовым треугольником.– Васька потёр сзади нижнюю часть выпуклой ферропластовой канистры, из которой было сделано его туловище.

– Тебе же не больно. Вон какая броня, – утешил Гелька.

– Да?! – Васька сверкнул фиолетовыми фотоглазами. – Если железный, думаешь, не обидно?

Гелька и Янка вопросительно глянули на Листика.

Тот неловко объяснил:

– Она у нас ещё молоденькая, только из института. Сама ещё как девчонка…

– Всё равно это свинство, – сурово сказал Янка.

Листик смутился. Настасья Фёдоровна, видимо, ему нравилась. Листик наклонился и стал поправлять шнурки на кроссовках. Не разгибаясь, напомнил Ваське:

– Она же сразу извинилась.

– Ха! Извинилась! А потом опять придирается: "Почему ты голый в школу являешься?" Я говорю: "Я же робот, у меня и так шкура прочная". А она: "Не робот ты, а обыкновенный хулиган. И нечего приходить в школу без штанов!"

– Правда, придирается, – заметил Янка.

– Я ему свой матросский костюм дам, – примирительно сказал Листик.

Гелька представил роботёнка Ваську в матросском костюмчике – большелапого, с квадратной головой, с ногами-трубками – и зажал улыбку. Серьёзно сказал:

– Лучше комбинезон какой-нибудь. Я у себя поищу.

– В такую-то жару! – капризно отозвался Васька.

– Тебе какая разница? – удивился Гелька.

– Да, разница. Я терморецепторы в себя вставил. – Васька резиновой перчаткой хлопнул но блестящему животу с выпуклым клеймом "Промнефтегаз".

– Опять на свалку таскался за деталями, – строго сказал Гелька.

– Я ему на детали деньги давал, он их в "Юном конструкторе" купил, – заступился Листик.

– Но на свалку наш Васенька всё равно таскался, – проницательно заметил Гелька.

– Его там ржавые бабки приваживают, – сказал Янка.

– Не бабки! – огрызнулся Васька. – Я хотел посмотреть, где папа Ерёма жил.

– Папа Ерёма жил в "Курятнике", – сухо напомнил Гелька.

– "Курятник" же разломали! А сперва он жил на свалке… пока с бабками не поругался. Они его теперь вспоминают и жалеют… А вы тоже на свалку ходили, я знаю!

Гелька и Янка быстро переглянулись.

– Мы – по делу, – сурово сказал Гелька. – А тебе туда соваться нечего. И нечего спорить, когда старшие говорят…

– Подумаешь! – роботёнок дерзко мотнул антенной.

– Ничего не "подумаешь", – поддержал Гельку Янка. – Ты, Васька, не вредничай, мы тебе всё равно что родственники. Мы из-за тебя пальцы кололи. У меня потом два дня болел, я играть не мог.

– Я тоже колол, – напомнил Алёшка Листик.

– И Листика слушайся, – дипломатично сказал Гелька. – А то у него будут неприятности в школе.

– Уже, – вздохнул Листик.

Васька засопел носом, сделанным из рожка от чайника, и сказал:

– Все на одного. Воспитатели…

Васька жил у Листика.

– Пошли, – сказал Листик. – Попрошу бабушку подогнать на тебя костюм.

Васька был маленький – Алёшке по плечо. Глядя им вслед, Янка усмехнулся:

– А мы правда как воспитатели.

Гелька кивнул:

– Ага… Пока Васьки не было, никогда не думал, что могу такие речи говорить. Про послушание… Как тётя Вика!

– А всё-таки он ничего роботёнок, – сказал Янка. – Хорошего парнишку мы склепали.

– "Мы", – засмеялся Гелька. – Если бы не твой дедушка…

– Ну, я и говорю, мы все: дедушка, ты, я, Листик…

– Я думал, твой дедушка только скрипичный мастер, а он на все руки…

– Да не так уж и трудно было. По готовым-то чертежам… И главное – все материалы на месте оказались!

– Вот это – самое большое чудо… – вздохнул Гелька.

– Что – чудо?

– Что вагон оказался на месте. Приходим, а он будто никуда не уезжал. Даже колёса к рельсам, как раньше, приржавелые…

Янка задумчиво сказал:

– Я бы, наверно, решил, что всё приснилось, если бы не вторая куртка. Одна на мне, а другая – в вагоне на гвоздике. Будто не снимали. Я даже испугался. Помнишь?

– Нет, я не помню, что ты испугался. У меня у самого тогда мозги набок… Но я обрадовался. Думаю: вот хорошо, что Ерёмины чертежи теперь в двух экземплярах.

Янка тихо улыбнулся:

– И дневник Глеба. Как будто нам подарок: и тебе, и мне – пожалуйста… Гелька, ты все листы прочитал?

– Конечно. Не один раз…

– Я тоже. А стихи даже наизусть помню… Гелька, а ты говорил, что он стихов не писал…

– Я же тогда не знал ещё… Да это и не его стихи, Янка. Он же просто вспоминает старую песню.

– Не вспоминает, а придумывает. Ты прочитай внимательно.

– Я внимательно…

– Ну, ещё раз. Давай я тебе покажу.

– У меня же его дневник не с собой…

– У меня с собой. Пожалуйста! – Янка вытащил из сумки пачку потрёпанных листов. – Давай сядем… – Он продрался сквозь дикий укроп к лавочке в кирпичной нише. Гелька за ним.

В укропе прятался похожий на колючие рыбьи плавники зуболист. Гелька чертыхнулся и вскинул ноги на скамью. Янка тоже. Теперь они сидели друг к другу лицом, прислоняясь лопатками к боковым стенкам ниши. Ниша была узкая, сидеть пришлось в такой тесноте, что Гелька увидел у своего носа Янкино коричневое колено с розовыми проплешинками на месте отвалившихся коросточек. На колено упал откуда-то красный жук-пожарник. На его спинке чернел узор, похожий на человечье лицо. Вернее, на маску. Гелька сердито сдул жука, он вспомнил неподвижную маску Клоуна.

"Геля Травушкин, подари искорку…"

Янка вдруг сказал с улыбкой:

– Мы тут похожи на двух заговорщиков…

– Ага… Или на узников, которых сейчас замуруют в стене, – хмуро сказал Гелька. Кирпичи были прохладные, и он передёрнул плечами.

Янка серьёзно возразил:

– Мы не дадимся.

– Янка… А если Клоун всё ещё охотится? Если отберёт у Васьки искорку?

– Как же отберёт? Он не может без согласия.

– Ну, выманит.

– У Васьки-то? Васька не дурак.

– Да, пожалуй, – согласился Гелька.

Васька в самом деле был не дурак. За две недели жизни он прочитал кучу книжек и все учебники для первого класса. Выучил английский язык и физику по программе радиотехникума. Недаром директорша Клара Егоровна разрешила ему ходить сразу во второй класс. Но по натуре он оказался не слишком воспитанным и к тому же чересчур самостоятельным для своего возраста. Было в нём что-то от папы Ерёмы в молодости.

"Но это и хорошо. Искорку он не отдаст", – подумал Гелька. И сказал Янке:

– Я вот что придумал: надо найти ту барабанную палочку, от которой развалился Гребец. Наверно, она там и лежит в кустах. Пускай Васька носит её с собой.

– Найдём, конечно, – согласился Янка. – Сейчас и сходим. Только сперва я тебе прочитаю Глеба… Вот слушай.

Глеб писал:

"…А больше всего я люблю вспоминать летний поход после четвёртого класса. Даже не сам поход, а привал на поляне в берёзовом лесу. Были уже сумерки, и стволы в них светились, как обмазанные фосфором.

Я помню круг брезентовых палаток, а в центре круга трескучий костёрчик. И песню, которая появилась неизвестно откуда. Хорошая такая, немного печальная песня. Мотив я хорошо запомнил, навсегда, а слова – еле-еле. Только несколько строчек. Но не хочется мне, чтобы песня исчезла из памяти, и вот я понемногу придумал свои слова…"

Янка прочитал это негромко и раздельно. Глянул из-за листа на Гельку. Гелька виновато сказал:

– Да… А я как-то не обратил внимания. Думал, просто песня… А правда, хорошая?

Янка кивнул. И зашевелил губами. Он читал еле слышно, для себя, но в Гельке слова песни всё равно отдавались со звоном. Он знал их наизусть:

Звёздной ночью осенней
Улечу из гнезда.
На будёновке серой —
Голубая звезда.
Голубые петлицы —
В них клинки скрещены.
Рвется синяя птица
В небо гневной войны. 
Верный конь меня знает —
Не уронит с седла.
Жаль, что шашка стальная
Мне пока тяжела.
Но нагану я верю —
Не изменит в огне.
…Барабан в револьвере.
Барабан на коне… 
Наши парни хохочут —
Блеск по белым зубам:
"Ты зачем приторочил
У седла барабан?
Это дело пехоты —
Топать с маршем везде.
Нам совсем неохота
Оставлять лошадей…"
Янка перестал двигать губами, и Гелька понял, что он думает о барабанщике Юрке. Гелька сказал:

– Сегодня полезем на крышу? Вдруг будет сигнал…

Янка облизнул губы и как-то жалобно шевельнул бровями. Промолчал.

– Янка…

– А? – будто очнулся он. – Полезем, конечно…

– Янка… А что такое будёновка?

– Шапка такая военная…

– Я знаю, что шапка. А какая?

– Ну, вроде старинного шлема. Глеб же рассказывал… Не помнишь разве?

"Не помню, – вздохнул про себя Гелька. – Это, наверно, без меня. Когда я обиделся и ушёл…"

Янка понял. Он торопливо сказал:

– Сейчас нарисую.

Он зашарил по нагрудным карманам. На разноцветных форменных рубашках – жёлтой у Янки и сиреневой у Гельки – карманы делились продольными швами на узкие чехольчики. Как газыри на старинных черкесках. Это была новая школьная мода. В трубчатые футлярчики удобно было совать карандашики, ручки, круглые микрокалькуляторы. А также палочки-леденцы в блестящих фантиках и стеклянные трубочки для стрельбы сухими ягодами… Янка нащупал синий фломастер, пристроил на коленях пачку бумаги и на обороте печатного листа сделал быстрый рисунок. Показал Гельке. На картинке была остроконечная шапка с козырьком и длинными ушами. С большой звездой, затушёванной синими штрихами.

– Ну, я так и думал, – сказал Гелька. – Я вспомнил…

Дома Гелька взял с полки растрёпанные листы с записями Глеба,. Устроился на подоконнике и снова прочитал про поход и про костёр на привале. А потом и песню. Это была даже не песня, а целая поэма или баллада. Конечно, Глеб сочинил её длиннее той, что пели у костра.

…Наши парни хохочут
Блеск по белым зубам:
"Ты зачем приторочил
У седла барабан?
Это дело пехоты —
Топать с маршем везде.
Нам совсем неохота
Оставлять лошадей". 
Усмехаются парни,
И слова их верны:
Гулкий топот конармии
Пульс гражданской войны.
Только мне после боя,
У ночного костра.
Снится небо иное
И другая пора: 
Дремлет летнее поле.