1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 
Блум. Но вы уверены с этим Voglio? Я в  смысле произноше…    

Бредет  следом, за ним терьер, вынюхивая. Старая сводня берет его за рукав,  поблескивают волоски на ее бородавке.    

Сводня. Десять шиллингов, целка.  Свежачок, не притрагивались. Пятнадцать. И никого там, один папаша ее, бухой в  подкладку.    

Показывает  рукой. В приотворенных дверях своей темной каморки стоит Брайди Келли, робкая,  забрызганная дождем.    

Брайди. Хэтч-стрит. Может, у вас есть  настроение?    

Слабо  ойкнув, взмахнув шалью, словно летучая мышь крыльями, она убегает. Дюжий детина  гонится за ней большими сапошажищами. Спотыкается о ступеньки, встает и  исчезает во мраке. Доносятся слабые смешки, потом затихают.    

Сводня  (ее волчьи глаза  горят). Ишь, как ему приспичило. Ты слушай, в шикарном заведении ты девушку не  найдешь. А тут за десять. Да не телись час, гляди в штатском засекут. А эта, из  шестьдесят седьмого, сучка.    

Герти  Макдауэлл хромает к нему, строя нежные глазки. С жеманными ужимками вынимает  из-за спины и показывает ему, скромно потупясь, запятнанное кровью белье.    

Герти. Все мое достояние земное тебе я  вверяю дабы ты. (Понизив голос.) Вы это сделали. Ах, я ненавижу вас.    

Блум. Я? Когда? Это вам приснилось. Я  вас первый раз вижу.    

Сводня. А ну, отойди от джентльмена, ты,  аферистка. Пишет обманные письма джентльмену. Ходит на панель, пристает к мужчинам.  Твоей матери давно пора выдрать тебя как следует, шлюха ты эдакая.    

Герти  (Блуму). Вы  подглядели все секреты у меня в нижнем ящичке. (Гладит его рукав, хнычет.)  Несчастный женатик! Я тебя люблю за то, что ты мне так сделал.    

Она  уходит, ступая боком, прихрамывая. Посреди мостовой стоит миссис Брин в мужском  фризовом пальто с большими накладными карманами. Ее глаза широко раскрыты, во  взгляде бездна лукавства, улыбка обнажает все ее травоядные козьи зубы.    

Миссис  Брин. Мистер…    

Блум (солидно откашлявшись). Сударыня,  мы имели удовольствие в нашей последней корреспонденции от шестнадцатого сего…    

Миссис  Брин. Мистер  Блум! Здесь, в самом гнездилище порока! Ха-ха, вы славно попались! Нет, каков  негодник!    

Блум (поспешно). Не надо имя так  громко. Что это вы вообразили? Не выдавайте меня. У стен есть уши. Как ваши  дела? Ведь мы целую вечность. Вы изумительно выглядите. Абсолютно безупречно.  Погода стоит совсем по сезону. Черное преломляет тепло. А я, представляете,  решил срезать, тут короче домой. Места интересные. Приют Марии Магдалины,  спасение падших женщин. Я секретарь…    

Миссис  Брин (протестующе  машет пальцем). Нет уж, нет уж, не сочиняйте! Я кой-кого знаю, кому это не  понравится. Вот погодите, все расскажу Молли! (Лукаво.) Итак, сию минуту полный  отчет или же горе вам!    

Блум (оглянувшись назад). Она часто  говорила, что ей хотелось бы побывать. Как вельможи в трущобах. Ради экзотики.  Будь она богата, держала бы негритянскую прислугу в ливреях. Отелло, черный  зверь. Юджин Стрэттон. Даже комики под негров в ливерморовском балагане. Братья  Боухи. Чуть ли не трубочисты.    

Выскакивают  Том и Сэм Боухи, два черных эстрадника в белых костюмах, ярко-алых носках,  перекрахмаленных манишках стиля самбо, с огромными алыми астрами в петлицах. У  каждого болтается банджо. Их негроидные руки, странно маленькие и бледные,  дергают тенькающие струны. Блестя бивнями и белками, стоя спиной к спине, гремя  грубыми башмаками, они выбивают отчаянную дробь, носок – пятка, пятка – носок,  разом тренькая, распевая, смачно причмокивая жирными негритосскими губами.    

Кто– то  есть у меня в доме с моей Диной,    

Кто– то  есть у меня в доме, знаю-знаю,    

Кто– то  есть у меня в доме с моей Диной,    

Он  бренчит на старом банджо.    

Они  срывают черные маски со своих толстых добродушных физиономий и, наяривая,  нажаривая, притопывая, пристукивая, утанцовывают в кекуоке чук-чуки-чук  чиричичи.    

Блум (с кисло-сладкой улыбкой). Так не  позволить ли нам маленькую вольность, если вы расположены? Быть может, вы бы не  возражали оказаться в моих объятиях – о, всего на крошечную долю секунды?    

Миссис  Брин (в веселом  ужасе). Фу, какой бред! Поглядите на себя в зеркало!    

Блум. Ради старых времен, а? Я просто  имею в виду вчетвером, этакое небольшое слияние двух наших супружеств. Знаете,  у меня к вам всегда была слабость. (Меланхолически.) Ведь это я вам прислал  валентинку со стихами про газель.    

Миссис  Брин. Всеблагие  угодники, но вид у вас – чистый цирк! Это же умереть. (Протягивая руку, строго  допрашивает.) А что это вы там прячете за спиной? Отвечайте сразу, как  примерные дети.    

Блум (берет ее кисть свободной рукой).  И это была Джози Пауэлл, прелестнейшая дебютантка в Дублине! Как мчится время!  Не вспоминаете ли вы, обращаясь к прошлому с ретроспективным упорядочением, тот  давний рождественский вечер, новоселье Джорджины Симпсон, когда играли в Ирвинга  Бишопа, читать чужие мысли или найти булавку с завязанными глазами? Следующему  игроку: угадайте, что спрятано в этой коробочке!    

Миссис  Брин. С вашей  трагикомической декламацией вы были первым львом этой вечеринки. И вы отлично  справились с ролью. Вы ведь всегда имели успех у женщин.    

Блум (заправский кавалер, в смокинге с  шелковыми отворотами, с голубым масонским значком в петлице, при черной бабочке  и перламутровых запонках, поднимает высокий граненый бокал шампанского). Леди и  джентльмены, я предлагаю тост за Ирландию, дом и красу.    

Миссис  Брин. Те  незапамятные милые деньки. Старая сладкая песня любви.    

Блум (многозначительно понижая голос).  Признаюсь вам, что я просто чайник от любопытства, не чайник ли сейчас кое-что  кое у кого.    

Миссис  Брин (живо подхватывает).  Еще как чайник! Я прямо вся чайник, как Лондон. (Игриво задевает его бедром.)  Потом еще были игры с тайнами в гостиной, хлопушки с елки, и наконец мы уселись  под веточкой омелы на оттоманке у лестницы. И никого нам не надо было.    

Блум (в красной наполеоновской  треуголке с янтарным полумесяцем, пальцы его медленно скользят вдоль ее  запястья к мягкой, влажной, пухлой ладошке; она мило уступает ему). Сейчас пора  ночного колдовства. Я вынимал из этой ручки занозу, бережно, осторожно.  (Надевая на палец ей рубиновое кольцо.) La ci darem la mano.    

Миссис  Брин (а  цельнокроеном бальном платье, синем, оттенка лунного света, на лбу у нее  мишурная диадема сильфиды, бальная книжечка упала подле синелунной атласной  туфельки. Мягко изгибая ладонь, дыша учащенно). Voglio e non. Ах, вы такой  горячий! Вы прямо обжигаете. Левая рука ближе к сердцу.    

Блум. И когда вы неожиданно сделали  этот выбор, все говорили, что это точно по сказке. Чудище и красавица. Нет,  этого я вам никогда не смогу простить. (Подносит сжатый кулак ко лбу.) Подумать  только! Вы тогда значили для меня все! (Хрипло.) Женщина, это убивает меня!    

Дэнис  Брин в белом цилиндре, с рекламными щитами Уиздома Хили, шаркает мимо них в  ночных шлепанцах, с пыльной косматой бородой, торчащей вперед, и что-то бормочет,  адресуясь то вправо, то влево. Малыш Олф Берген, наряженный пиковым тузом, идет  за ним по пятам, передразнивая его движения и корчась от хохота.    

Олф  Берген (издевательски  тыкает в рекламный щит). К.к.: ку-ку.    

Миссис  Брин (Блуму). А  внизу играли в смешные фанты. (Бросает лукавый взгляд.) Но что же вы не  поцеловали мою ладошку, чтоб все прошло? Вам ведь хотелось.    

Блум (шокирован). Лучшая подруга  Молли! Как вы это можете?    

Миссис  Брин (ее сочный  язычок, выглянув между губ, посылает ему поцелуй голубки). Ах-ах. Пошлите  вопрос в газету. А там у вас подарочек для меня?    

Блум (с нарочитой небрежностью). Так,  кое-что на ужин. Кошер. Как живется в доме без паштетов Сливи. Я был на «Лии».  Миссис Бэндмен Палмер. Проникновенная исполнительница Шекспира. К сожалению, выбросил  программку. Тут неподалеку отличное место по части свиных ножек. Вот пощупайте.    

Появляется  Ричи Гулдинг, на голове у него пришпилены три дамские шляпы, в руке кренящий  его набок черный фирменный портфель Коллиса и Уорда, на котором намалеваны известкой  череп и кости. Открыв портфель, показывает, что тот набит доверху свиными  сосисками, вяленой треской, копченой селедкой и коробочками пилюль.    

Ричи. Лучшее, что есть в Дублине.    

Плешивый  Пэт озабоченным зябликом торчит на обочине, с салфеткою на руке, готовый ко  услугам слуга.    

Пэт (приближается, держа криво блюдо,  с которого капкапкапает соус). Бифштекс с почками. Бутылка пива. Хи хи хи. Пэт  служит, клиент ждет тужит.    

Ричи. Божемой. Яне елсу тра.    

Понурив  голову, уныло шагает дальше. Фабричный, шатаясь, бредущий мимо, пыряет его  своим горящим двузубцем.    

Ричи (хватается за поясницу, вскрикнув  от боли). А-ай! Почки мои! Огонь!    

Блум (показывая на фабричного). Шпик.  Не привлекайте внимания. Не выношу бессмысленную толпу. Я тут не ради  развлечения. Попал в большие затруднения.    

Миссис  Брин. Вы вечно  плели всякие небылицы, чтоб подлизаться.    

Блум. Я вам расскажу маленький секрет,  как я попал сюда. Но только полная тайна. Даже Молли ни слова. Тут совершенно  особая причина.    

Миссис  Брин (сгорая от  любопытства). О, ни за что на свете.    

Блум. Может быть, пройдемся, вы не  хотите?    

Миссис  Брин. Да-да.    

Сводня  тщетно делает знаки. Блум удаляется с миссис Брин. Терьер трусит следом, скуля  жалобно, виляя хвостом.    

Сводня. Жидовский недоносок!    

Блум (на нем серый котелок, спортивный  костюм овсяного цвета с веточкой жимолости в петлице, модная кремовая рубашка,  клетчатый шейный платок с андреевским крестом, белые гетры, рыже-красные  башмаки; на груди бинокль, через руку легкий бежевый плащ). А вы помните, как  давным-давно, в незапамятные времена, когда Милли, мы ее звали Марионеткой,  только что отняли от груди, мы все вместе поехали на скачки в Фэрихаус?    

Миссис  Брин (строгого  фасона элегантный темно-синий костюм, велюровая белая шляпа, вуаль-паутинка). В  Лепардстаун.    

Блум. Да-да, Лепардстаун. Молли там  выиграла семь шиллингов на трехлетке, ее звали Тайна, а после мы все  возвращались домой через Фоксрок в каком-то немыслимом допотопном тарантасе и  вы были тогда во всем своем блеске в той новой шляпке из белого велюра с  отделкой из кротового меха это вам миссис Хейс присоветовала ее купить мол цену  снизили стало всего девятнадцать и одиннадцать, а там один кусок проволоки да  вельветовая тряпка, ручаюсь вам чем угодно она это специально сделала…    

Миссис  Брин. Еще бы не  специально, лживая кошка! Лучше не напоминайте мне! Чудная советчица!    

Блум. Потому что она гораздо меньше  вам шла чем та миленькая блестящая тока с крылышком колибри которой я так  любовался на вас вы правда в ней были сплошное очарование хотя неужели не жалко  было их убивать, жестокая вы душа, это же крохотушки у них сердечко с маковую  росинку.    

Миссис  Брин (поглаживая  его руку, кокетливо). О да, я была ужасно жестокая!    

Блум (тихо, таинственно, убыстряя  речь). А Молли уписывала мясной сандвич из корзинки с провизией миссис Джо Галлахер.  По правде сказать, хотя у нее хватало и законников и поклонников, меня никогда  особенно не волновал ее стиль. Она была…    

Миссис  Брин. Как-то  слишком…    

Блум. Вот именно. И Молли все  смеялась, как Роджерс и Чудила О'Рейли начали кукарекать, когда мы проезжали  мимо фермы, и тут мимо нас прокатил в коляске Маркус Терциус Мозес,  чаеторговец, со своей дочкой, ее все звали Плясунья Мозес, и у нее на коленях  сидел пудель, ужасно важный, и вы у меня спросили, не случалось ли мне читать  или слышать или видеть или встречать…    

Миссис  Брин (с  волнением). Да, да, да, да, да, да, да.    

Ее  фигура рядом с ним тает. Он идет дальше, к адским вратам, за ним сзади скулящий  пес. В подворотне стоит баба и мочится по-коровьи, наклонясь вперед и расставив  ноги. Возле закрытого трактира кучка гуляк-мастеровых обступила старшого с  перебитым носом, который заправляет им какую-то басню, отпуская хриплые шутки.  Двое безруких, отделясь, сцепились, рычат, барахтаются в шутовской потасовке  закосевших калек.    

Старшой  (пригнувшись,  гнусавит в нос). И когда значит Керне на Бивер-стрит слез с лесов он думаете  куда опростался прямо в ведерко с пивом что Дервановы штукатуры поставили там  на стружках.    

Мастеровые  (гогочут,  выставляя волчьи пасти). Га, штоб ему!    

Их  шапки, заляпанные краской, покачиваются. Покрытые известкой и клеем своих  лачуг, калеки без конечностей, резвясь, подпрыгивают вокруг него.    

Блум. Опять совпадение. Они думают,  это смешно. Как бы не так. Среди бела дня. Старался дойти. Хорошо, женщин не  было.    

Мастеровые. Во заливает, штоб ему!  Прослабило. Штоб ему, прямо в пиво!    

Блум  идет дальше. Дешевые шлюхи парами и поодиночке, в платках и простоволосые,  зазывают изо всех переулков, дверей, углов.    

Шлюхи.    

Чудак,  куда так спешишь?    

Как там  твой колышек?    

А у тебя  есть спичка?    

Поди–  ка, я тебе сделаю, она вскочит.    

Блум  пробирается через их клоаку в сторону освещенной улицы, что видна дальше.  Оттопырив занавеску в окне, граммофон выставил наружу медный помятый хобот. В  сторонке содержательница подпольного кабака рядится с фабричным и двумя солдатами.    

Фабричный  (рыгая). Игде  этот чертов дом?    

Содержательница. Пердон-стрит. Бутылка крепкого –  шиллинг. Я женщина честная.    

Фабричный  (ухватив за  шиворот солдат, шатаясь, вместе с ними трогает с места). Британская армия,  вперед!    

Рядовой  Карр (за его спиной).  Здорово он надрался.    

Рядовой  Комптон (со  смехом). Не говори!    

Рядовой  Карр (фабричному).  Казармы Портобелло, а там столовка. Спросишь Карра. Просто Карра, и все.    

Фабричный  (горланит).    

Мы  вексфордские.    

Парни.    

Рядовой  Комптон. Слышь!  А как тебе старшина?    

Рядовой  Карр. Беннет? Да  это ж мой кореш. Люблю Беннета, милягу.    

Фабричный  (горланит).    

Позорные  цепи.    

Свободу  родимой земле.    

Шатаясь,  бредет вперед, волоча их за собой. Блум останавливается в нерешимости. Подходит  пес, вывалив язык, тяжело дыша.    

Блум. Ищи ветра в поле. Дома все  разбросаны. Поди угадай, куда они делись. Пьяный ходит вдвое быстрей. Сплошная  неразбериха. Сперва эта сцена на Уэстленд-роу. Потом вскочил в первый класс,  когда билет в третий. Потом остановку проехал. Поезд с паровозом сзади. Мог бы  завезти в Малахайд или в ночное депо или с другим столкнуться. Все от второй  выпивки. В меру – когда один раз. Чего я за ним? Все-таки он самый приличный из  всего сборища. Если б не услышал про миссис Бьюфой-Пьюрфой, не зашел бы и его  бы не встретил. Фатум. А он промотает те денежки. Тут контора помощи бедным.  Раздолье для всяких махинаций. Так-так, у вас затруднения? Что легко пришло,  легко уйдет. Мог бы расстаться с жизнью из-за этого трамгонгфар –  дугрельсджаггернаута, хорошо, что не растерялся. Хотя присутствие духа не  всегда спасает. В тот день, если бы прошел мимо окон Трулока на две минуты  поздней, получил бы пулю. Отсутствие тела. А если б только дыру на платье, мог  бы пятьсот фунтов взыскать. Угроза для жизни. Кто б это был там? Туз какой-нибудь  из клуба на Килдерстрит. Храни господи его егерей. (Разглядывает на стенке  фаллический рисунок мелом, с подписью «Сладкий сон».) Комики! Вот Молли  нарисовала в Кингстауне, на замерзшем стекле в вагоне. А это на что похоже?    

Размалеванные  куклы глядят из окон, стоят в раскрытых дверях, куря дешевые сигареты. Сладкий  тошнотворный дымок плывет к нему круглыми и овальными кольцами.    

Кольца. Сладкие прелести. Прелести  греха.    

Блум. Что-то у меня с позвоночником.  Дальше или вернуться? Еще этой свинины набрал. Наешься ее – сам свинеешь.  Головы нет. Пустая трата. Переплатил шиллинг и восемь пенсов. (Приблудный пес,  виляя хвостом, тычет в его ладонь мокрым холодным носом.) Странно, чего их всех  ко мне тянет. Даже тот зверюга сегодня. Сначала лучше заговорить с ними. Они  как женщины, любят rencontres[1598].  Только вони, как от хорька. Chacun son gout[1599]. А может, он бешеный.  Фидо. Не знает, что ему делать. Хороший песик, хороший! Гарриоун[1600]!  (Волкодав ложится на спину, бесстыдно вихляясь, лапами попрошайничая, вывалив  черный длинный язык). Влияние окружения. Отдай, и дело с концом. Если никто  тут. (Ласково подзывая, он неуклюже и воровато, крадучись, словно браконьер,  отступает в темный вонючий угол, за ним по пятам сеттер. Развернув один  сверток, собирается бросить свиную ножку, помедлив, берется за баранью.) Весомо  для трех пенсов. С другой стороны, я ведь держу в левой руке. Требует большего  усилия. Отчего? Меньше, потому что меньше работает. Ладно уж, бросай. Два и  шесть.    

Не без  сожаления выпускает из рук свиную ножку и сверток с бараньей.    

Мастиф  неуклюже ворошит сверток, жадно набрасывается на мясо, рыча, с хрустом  разгрызая кости. Безмолвно, настороженно приближаются двое патрульных в  дождевиках с капюшонами. Перешептываются между собой.    

Патрульный. Блум. Блума. Блуму. Блум.    

Каждый  из них кладет руку на плечо Блума.    

Первый  патрульный.  Задержан при нарушении. Загрязнял общественные места.    

Блум (запинаясь). Но я делаю добро  другим.    

Стая  бакланов и чаек жадно взмывает с тинистых вод Лиффи, в клювах у них кусочки  сладкого пирожка.    

Чайки. Кау кау каррош кирожок.    

Блум. Друг человека. Выдрессирован  лаской.    

Показывает  рукой. Боб Дорен, опасно покачиваясь на высоком табурете, наклоняется над  чавкающим спаниелем.    

Боб  Дорен. Ах ты  шелудяга. Дай лапку. Ну дай лапку.    

Бульдог  рычит, шерсть у него на загривке встает дыбом, меж коренными зубами, сжимающими  свиную кость, сочится бешеная слюна. Боб Дорен валится беззвучно в провал,  ведущий в подвал.    

Второй  патрульный.  Защита животных от жестокого обращения.    

Блум (с жаром). Благородное дело! Я  отчитал кучера конки на мосту Хэролдс-кросс за то, что он плохо обращается с  лошадью, вся холка хомутом стерта. И что же, он меня еще обложил за мою заботу.  Притом был мороз, и этот вагон был последний. А все рассказы из цирковой жизни  в высшей степени аморальны.    

Синьор  Маффеи, бледный от ярости, в костюме укротителя львов, с брильянтовыми  запонками на пластроне рубашки, выступает вперед, держа цирковой затянутый  бумагой обруч, ползущий кольцами кнут и револьвер, который он наводит на  жрущего дога.    

Синьор  Маффеи (со  злобной усмешкой). Леди и джентльмены, перед вами моя дрессированная борзая. Не  кто иной, как я, укротил Аякса, свирепого мустанга пампасов, с помощью моего  патентованного седла с шипами для плотоядных. Хлестать по брюху плетью с  узлами. Вздергивание на блоке с придушиваньем за горло сделает покорной овечкой  самого несговорчивого льва, будь он хоть сам Leo ferox[1601], ливийский людоед.  Раскаленный докрасна лом и особые мази, втираемые в обожженное место, создали  нам Фрица Амстердамского, мыслящую гиену. (Сверкает глазами.) Мне известно  индийское заклинание. Его действие достигается блеском моих глаз и этих  брильянтов, что у меня на груди. (С чарующей улыбкой.) А теперь позвольте  представить вам мадмуазель Руби, красу арены.    

Первый  патрульный. Так.  Фамилия, адрес.    

Блум. Вы знаете, я забыл. Ах, да!  (Снимает свою шляпу-люкс, раскланивается.) Доктор Леопольд Блум, дантист. Вы  слышали, конечно, про пашу фон Блюма. Несметные миллионы. Доннерветтер! Владеет  половиной Австрии. И Египта. Двоюродный брат.    

Первый  патрульный.  Подтверждения.    

Из– за  кожаного ободка внутри Блумовой шляпы выпадает карточка.    

Блум (в красной феске, в полном  одеянии кадия с широким зеленым кушаком, с поддельным орденом Почетного  легиона, торопливо поднимает и подает карточку). Имею честь. Член Клуба Молодых  Офицеров Армии и флота. Мои поверенные: фирма Джон Генри Ментон, Бэйчлорз-уок,  27.    

Первый  патрульный (читает).  Генри Флауэр. Без определенного места жительства. Бродяжничество, создание  помех уличному движению.    

Второй  патрульный.  Алиби. Вы получаете предупреждение.    

Блум (вытаскивает из нагрудного  кармана измятый желтый цветок). Флауэр, цветок. Вот он, этот цветок. Мне дал  его один человек, я не знаю его фамилии. (Убедительным тоном.) Вы ведь знаете  эту старую шутку, роза Кастилии. Блум. Смена фамилии. Вираг. (Интимно и  доверительно понижает голос.) Вы понимаете, сержант, мы помолвлены. Тут  замешана женщина. Сердечные сложности. (Слегка подталкивает плечом второго  патрульного.) Конечно, порой случается и Ватерлоо. Как-нибудь вечерком заходите  на бутылочку старого бургонского. (Второму патрульному, бойким тоном.) Я вас  познакомлю, инспектор. С ней без промаха. Проделает все, не успеете оглянуться.    

Выплывает  темное, меченое ртутью лицо, за ним женская фигура под вуалью.    

Темная  ртуть. Его  разыскивают в Замке. Его выгнали с позором из армии.    

Марта  (под густой  вуалью, алая ленточка вокруг шеи, в руке номер «Айриш таймс»; показывая на  него, с упреком). Генри! Леопольд! Лионель, моя утрата! Верни мне доброе имя.    

Первый  патрульный (сурово).  Пройдемте в участок.    

Блум (испуганно пятится назад,  надевает шляпу, потом, приложив правую руку к сердцу, отведя локоть под прямым  углом, делает знак масона второй ступени). Нет-нет, глубокочтимый мастер, это  распутница. Личность установлена ошибочно. Лионская почта. Лезюрк и Дюбоск. Вы  помните дело о братоубийстве Чайлдса. Мы ведь медики. Смертельный удар был  нанесен топором. Я обвинен по ошибке. Пусть лучше один виновный ускользнет, чем  девяносто девять будут неповинно приговорены.    

Марта  (рыдает под  вуалью). Это нарушение обещания. Мое настоящее имя Пегги Гриффин. Он мне писал,  что он ужасно несчастен. Бездушный соблазнитель, я на тебя пожалуюсь брату, он  играет в регби защитником за «Бектайв».    

Блум (конфиденциально прикрыв рот  рукой). Она пьяна. Эта женщина под воздействием алкоголя. (Невнятно бормочет  пропуск ефремлян.) Вшиволет.    

Второй  патрульный (со  слезами на глазах, Блуму). Вам должно быть так стыдно, так стыдно за себя.    

Блум. Господа присяжные, позвольте мне  объясниться. Это чистейшие небылицы. Меня неправильно поняли. Меня делают  козлом отпущения. Я почтенный семьянин с репутацией без единого пятнышка. Я  проживаю на Экклс-стрит. Моя супруга, я дочь заслуженного военачальника,  отважного джентльмена и человека чести, по имени, как там его, генерал-майор  Брайен Твиди, одного из наших храбрецов, которые одерживают для Британии победы  на поле брани. Он получил повышение за геройскую оборону Роркс-Дрифт.    

Первый  патрульный. Полк.    

Блум (обращается к галерее).  Королевские дублинские стрелки, дети мои, соль земли, известные всему миру. Мне  кажется, я вижу среди вас кое-кого из старых товарищей по оружию. К.Д.С. Вместе  с нашей столичной полицией, что охраняет наш покой, самые ловкие, самые  мужественные парни на службе у нашего монарха.    

Голос. Предатель! Да здравствуют буры! Кто  освистывал Джо Чемберлена?    

Блум (кладет руку на плечо первого  патрульного). Мой старый папаша тоже был мировой судья. Я, как и вы, сэр, такой  же твердокаменный британец. Я сражался под нашими знаменами в беззаботной  войне, за короля и державу, под начальством генерала Гофа, того, что в парке,  получил ранения при Блумфонтейне и при Спайон-Коп, упоминался в приказах. Я  делал все, что в силах белого человека. (Тихо, с чувством.) Джим Бладсо. Лодку  к берегу держи.    

Первый  патрульный.  Профессия или род занятий.    

Блум. Род моей деятельности –  литература. Я писатель и журналист. Кстати, в настоящее время мы как раз  выпускаем сборник премированных рассказов, это мой замысел, нечто абсолютно  новое. Я связан с английской и ирландской прессой. Если вы позвоните…    

Подходит  Майлс Кроуфорд дергающейся походкой, зажав гусиное перо в зубах. Его багровый  клюв пламенеет в ореоле соломенной шляпы. Одна рука помахивает связкой  испанских луковиц, другая прижимает к уху телефонную трубку.    

Майлс  Кроуфорд (его  петушиные сережки болтаются). Алло, семьдесят семь восемьдесят четыре. Редакция  «Уикли сортир» и «Фрименс дристалл». Парализуем Европу. Кто-кто? Из суда? Кто  писатель? Это Блум-то?    

Мистер  Филип Бьюфой, бледный, стоит на свидетельском месте в аккуратной визитке, с  уголком платка из нагрудного кармана, в отутюженных сиреневых брюках и  лакированных башмаках. В руке у него пухлый портфель с наклейкой «Мастерские  удары Мэтчена».    

Бьюфой  (растягивая  слова). Нет, вы ни в какой мере, вы ни в малейшей степени, насколько я знаю. Я  просто не допускаю такой мысли. Ни один, родившийся джентльменом, ни один,  имеющий хотя бы слабые признаки джентльмена, никогда не опустится до такого  позорного поведения. Он из таких, милорд. Плагиатор. Скользкий негодяй,  прикидывающийся писателем. Бесспорно установлено, что он, следуя подлой своей  натуре, обокрал мое популярнейшее творение, истинный шедевр, чистой воды алмаз,  с любовными сценами ниже всякого подозрения. Книги Бьюфоя о любви, о роскоши и  богатстве, знакомые, без сомнения, вашей светлости, знамениты по всей империи.    

Блум (хмурый, пристыженно и кротко  бормочет). Вот только то место, где про смеющуюся чаровницу, рука об руку,  насчет него я бы хотел отклонить обвинение, если позволите…    

Бьюфой  (вздернув губу в  надменной улыбке, окидывает зал взглядом). Полнейший осел! Никаких слов не  хватит для вашей бездонной тупости! Я думаю, вам незачем так себя утруждать по  этому поводу. Здесь присутствует мой литературный агент, мистер Дж.Б.Пинкер.  Надеюсь, милорд, что мы получим возмещение издержек, как это положено  свидетелям, не правда ли? Мы весьма оскудели по вине этого жалкого  щелкоперишки, этой реймсской сороки, даже не учившейся в университете.    

Блум (бурчит под нос). Университет  жизни. Плохая литература.    

Бьюфой  (взрывается  криком). Это гнуснейшая ложь, это показывает его моральную гнилость! (Потрясает  портфелем.) Вот здесь у нас, милорд, неоспоримые доказательства, corpus delicti[1602],  образец моего зрелого творчества, обезображенного клеймом зверя.    

Голос  с галереи.    

Моисей,  еврейский царь,    

Подтирался  «Таймсом» встарь.    

Блум (собравшись с духом). Передержки.    

Бьюфой. Подлая скотина! Да тебя в луже  утопить, гнида! (Обращаясь к суду.) А вы посмотрите на его личную жизнь! Она у  него не двойная, нет, четверная! На людях ангел, а дома черт. Да его имя нельзя  при дамах произносить! Первейший интриган века!    

Блум (обращаясь к суду). А он,  холостой, каким образом…    

Первый  патрульный.  Король против Блума. Вызовите свидетельницу Дрисколл.    

Секретарь. Мэри Дрисколл, кухарка!    

Появляется  Мэри Дрисколл, молодая служанка в стоптанных туфлях. На согнутой руке у нее  надето ведро, в другой руке швабра.    

Второй  патрульный. Еще  одна! Вы из того злосчастного сословия?    

Мэри  Дрисколл (возмущенно).  Я вам не девка. Я самого честного поведения, служила у последних хозяев четыре  месяца. Хорошее место, шесть фунтов в год, да еще наградные, и каждую пятницу  выходной, а пришлось уйти, потому как он приставал.    

Первый  патрульный. В  чем вы его обвиняете?    

Мэри  Дрисколл. Он ко  мне подкатился известно с чем, ну только я об себе выше понимаю, пускай я  бедная.    

Блум (в мягкой домашней куртке,  фланелевых брюках и шлепанцах, небритый, с взъерошенными волосами;  примирительно). Я ведь с тобой обращался как с благородной. Вещицы дарил на  память, изумрудные подвязки, куда шикарней, чем в твоем положении пристало.  Заступился за тебя, не подумав, когда тебя обвинили в покраже. Всему есть мера.  Играй по-честному.    

Мэри  Дрисколл (с  жаром). Вот как перед Богом, если я когда брала эти устрицы!    

Первый  патрульный. По  поводу нанесенного оскорбления. Было ли нечто совершено?    

Мэри Дрисколл. Он меня застал за домом, на  задах, ваша честь, когда хозяйка пошла утром за покупками, и просит булавку. А  сам как облапит, у меня в четырех местах потом синяки были. И два раза пробовал  под юбку залезть.    

Блум. Она сама отвечала действиями.    

Мэри Дрисколл  (презрительно).  Да мне своей швабры жалко было, вот что. Я его окоротила, милор, а он говорит:  только ты никому не сказывай!    

Всеобщий  смех.    

Джордж  Фотрелл (секретарь  королевского и мирового суда, звучным голосом). К порядку! К порядку! Сейчас  обвиняемый огласит ложное заявление.    

Блум, не  признавая себя виновным, держа в руке распустившуюся кувшинку, начинает длинную  бессвязную речь. Здесь еще услышат, что скажет его защитник в своем  прочувствованном обращении к суду. Он потерпел полное крушение в жизни, но,  хоть и был заклеймен как паршивая овца, если можно так выразиться, он желает  стать на путь исправления, загладить прошлое чистой, как у сестер, жизнью и  вернуться к природе словно невинное домашнее животное. Родившись семимесячным,  он был заботливо вскормлен и выпестован престарелым, прикованным к постели  родителем. Возможно, случались ошибки и промахи блудного отца, однако он хотел  бы открыть новую страницу и теперь, наконец-то очутившись в двух шагах от  позорного столба, вести тихую домашнюю жизнь на закате дней, проникнутую теплом  трепетного семейного лона. Акклиматизированный британец, в тот летний вечер с  площадки паровоза на Кольцевой линии он видел пускай урывками между тем как  дождик собирался было, но передумал мелькавшие в окнах любвеобильных семейных  очагов в Дублине и в городской округе истинно буколические сцены райского  счастья с обоями от Докрелла шиллинг и девять пенсов рулон, невинных детишек,  родившихся британцами, лепечущих молитвы Святому Младенцу, юных школьников,  склонившихся над своими уроками, примерных девушек, сидящих за фортепьяно или  возносящих жаркие хвалы Всевышнему, собравшись со всем семейством вокруг  горящего рождественского камина, а по проселкам, по зеленым тропинкам гуляли  colleens со своими кавалерами под мелодии аккордеона с органным звучанием  металлическая отделка из сплава «Британия» четыре регистра и двенадцать мехов,  просто даром, самый выгодный случай какой…    

Снова  смех. Он бормочет бессвязные слова. Репортеры жалуются, что не могут  расслышать.    

Протоколистка  и стенографистка (не  отрываясь от своих записей). Закройте у него крантик.    

Профессор  Макхью (за  столом для журналистов, чихая, подбадривает). Чихай на них, парень. Выкладывай  все как есть.    

Следует  перекрестный допрос, предмет рассмотрения – Блум и ведро.    

Большое  ведро. Лично  Блум. Расстройство желудка. На Бивер-стрит. Да, резь. Да, нестерпимо. Ведро  штукатуров. Шел, еле крепясь. Неописуемые мучения. Подобно смертельной агонии.  Около полудня. Любовь или бургонское. Да, немного шпината. Критический момент.  В ведро не заглядывал. Никого. Довольно грязно. Не до конца. Старый номер  «Осколков».    

Возгласы  и свистки сливаются в кошачий концерт. Блум, в порванном сюртуке, выпачканном  известкой, в помятом и съехавшем набок цилиндре, с нашлепкой из пластыря на  носу, неслышимый, продолжает говорить.    

Дж.Дж.О'Моллой  (в парике и  мантии адвоката, тоном горестного протеста). Не место здесь предаваться  непристойному зубоскальству над бедным смертным, который злоупотребил  алкоголем. Мы не в зверинце, и не на студенческой попойке, и не разыгрываем  пародию на правосудие. Мой подзащитный – дитя, бедный иммигрант, который начал  на голом месте, приехав сюда безбилетником на пароходе, и теперь пытается  честно, в поте лица своего, зарабатывать хлеб свой. Пресловутый проступок, о  котором здесь так трубят, был совершен в результате минутного отклонения  наследственности, вызванного галлюцинацией, и вольности, подобные той, что  вменяется ему в вину, вполне дозволены и привычны на его родине, в земле  фараонов. Prima facie[1603],  я обращаю ваше внимание на то, что здесь отсутствовали попытки к соитию.  Близость не имела места, и оскорбление, на которое жаловалась девица Дрисколл,  то есть покушение на ее добродетель, более не повторялось. Я усматриваю здесь  атавизм. В семействе подзащитного отмечены случаи лунатизма и кораблекрушений.  Если бы обвиняемый мог говорить, поведать бы он смог такую повесть, которая  показалась бы нам одною из самых необычайных, какие только можно найти в  книгах. Он ведь и сам, милорд, словно обломок крушения, у него слабая грудь,  болезнь бедняков, чахотка. Его оправдание в том, что он монгольской расы и не  отвечает за свои действия. Не все дома, вы понимаете.    

Блум (босой, тщедушный, в блузе и  штанах кули, поджимая от стеснения пальцы ног, таращит крошечные кротовые  глазки, ошарашенно озирается вокруг, потирая ладонью лоб. Потом поддерживает  штаны и с восточною учтивостью приветствует суд, показывая большим пальцем на  небо). Его делай осень пиликласна нось. (Простодушно напевает.)    

Мальсика  холосая    

Возку  свинки плинесла    

Отдала  два глосика…    

Крики и  свист заглушают его.    

Дж.Дж.О'Моллой  (Запальчиво  обращаясь к толпе). Это слишком неравный бой. Клянусь Стиксом, я не позволю,  чтобы над моим подзащитным, каков бы он ни был, так бесновалась и глумилась  стая гиен и шакалов. На смену закону джунглей пришли заповеди Моисея. Я  утверждаю, и утверждаю категорически, отнюдь не желая чинить противное целям  правосудия, что обвиняемый не был пособником преступления и истица не  подвергалась насилию. Мой подзащитный относился к этой юной особе как к своей  родной дочери. (Блум берет руку Дж.Дж.О'Моллоя и подносит к губам.) Я  представлю опровергающие свидетельства, и я абсолютно бесспорно докажу, что  здесь снова орудует невидимая рука. Виновный неизвестен – хватайте Блума. Мой  подзащитный застенчив и робок от природы, он меньше всех на свете способен  сделать что-либо неблаговидное, что-либо оскорбительное для скромности или же  бросить камень в грешницу, которая пошла по кривой дорожке, когда какой-нибудь  негодяй, повинный в ее падении, заставил ее служить своему сластолюбию. Он  хочет идти прямым путем, и я считаю его самым безупречным из всех людей,  которых мне доводилось знать. В данный момент он находится в трудных  обстоятельствах, поскольку ему пришлось заложить свои обширные владения в  глубинах Малой Азии в Агендат Нетаим, диапозитивы которого сейчас вам будут  показаны. (Блуму.) Вам не помешало бы сделать красивый жест.    

Блум. Пенни на каждый фунт.    

На стену  направляют вид озера Киннерет, в серебристой дымке виднеются пасущиеся стада.  Моше Длугач, альбинос с глазками хорька, в синих рабочих брюках, стоит на  галерее, держа в каждой руке лимон и свиную почку.    

Длугач  (сиплым  голосом). Берлин W_13, Бляйбтройштрассе.    

Дж.Дж.О'Моллой  восходит на невысокую приступку и с важностью берется за отвороты мантии. Лицо  его удлиняется, становится бледным и бородатым, глаза западают, скулы  загораются пятнами больного румянца: чахоточное обличье Джона Ф.Тэйлора. Он  подносит платок ко рту и разглядывает скоротечную розово-красную кровь.    

Дж.Дж.О'Моллой  (едва слышно).  Прошу прощения, у меня сильнейший озноб, я только недавно поднялся после  болезни. Несколько тщательно подобранных слов. (Обретает птичью голову, лисьи  усы и длиннорылое красноречие Сейвура Буша.) Когда приходит время ангелу  открыть книгу, если только достойно жить что-либо преображенное душой или  преображающее душу, зачатое задумчивым лоном, я говорю: даруйте обвиняемому  святую привилегию сомнения.    

В суд  передают бумагу, на которой что-то написано.    

Блум (в наряде придворного). Могу  представить самые наилучшие рекомендации. Мсье Каллан и Коулмен. Мистер Уиздом  Хили, мировой судья. Мой старинный патрон Джо Кафф. Мистер В.Б.Диллон, бывший  лорд-мэр Дублина. Я вращался в блестящем кругу самых очаровательных… Цариц  дублинского света. (Небрежно.) Нынче вечером на узком приеме у вице-короля я  совсем заболтался со старым приятелем, с сэром Робертом, королевским  астрономом, и с его женой, леди Болл. Сэр Боб, говорю ему…    

Миссис  Йелвертон Барри (на  ней опаловое бальное платье с большим декольте, длинные, по локоть, перчатки  цвета слоновой кости, накидка с собольей оторочкой и кирпичным подбоем, в  волосах гребень с брильянтами и эгретка). Констебль, арестуйте его. Он мне  прислал анонимное письмо, когда мой муж был на Манстерской выездной сессии в  Северном Округе Типперери, нарочно изменил почерк на детские каракули и  подписался Джеймс Розголюб. Он там писал, что увидел с галерки мои бесподобные  округлости, когда я сидела в ложе театра «Ройял» на представлении «Цикады»,  которое давали по просьбе наместника. Я воспламенила его, он там писал. И он  мне сделал непристойное предложение нарушить мой супружеский долг в следующий  четверг, в полпятого по меридиану Дансинка. Он также предлагал прислать мне по  почте произведение мсье Поль де Кока «Девушка в трех корсетах».    

Леди  Беллингам (в  шляпке, кутаясь в кроличью под котик мантилью, выходит из своего ландо и  подносит к глазам черепаховый лорнет, который вынимает из пышной муфты  опоссумова меха). И мне также. Да, я думаю, это та же сомнительная личность.  Потому что однажды в ненастный день он закрыл дверцу моей кареты возле дверей  дома сэра Торнли Стокера, это было во время ужасных холодов в феврале девяносто  третьего, когда у меня в доме замерзли даже клапан бака над ванной и решетка  сливной трубы. А после этого он мне прислал цветок эдельвейса, добытый им в мою  честь, так он сказал, на горных вершинах. Я отдала его осмотреть ученому  специалисту по ботанике и получила сведения, что это цветок картофеля  домашнего, похищенный из теплиц показательной фермы.    

Миссис  Йелвертон Барри.  Позор ему!    

Врывается  толпа шлюх и оборванцев.    

Шлюхи  и оборванцы (вопят).  Держи вора! Молодчага, Синяя Борода! Тройное ура Ицке Мойше!    

Второй  патрульный (извлекает  наручники). А вот и браслетки.    

Леди  Беллингам. Он  мне писал разными почерками, расточал льстивые комплименты, называл Венерой в  мехах и уверял, что ужасно сочувствует моему продрогшему выездному лакею,  Палмеру, хотя тут же признавался в зависти к его шапке-ушанке и овчинному  тулупу, а также и к тому, что он имеет счастье быть так близко к моей особе,  когда стоит за моим сиденьем в ливрее с родовыми гербами Беллингамов, на черном  поле золотая оленья голова. Он самым неподобающим образом восхвалял нижние  части моей фигуры, мои полные икры в шелковых чулках, натянутых туго до  предела, и весьма пылко распространялся о прочих моих сокровищах, которые, как  он сказал, он живо воображает себе в мечтах, хотя они и скрыты бесценным  кружевом. Он побуждал меня, и притом уверял, что считает это своей жизненной  миссией, чтобы я осквернила супружеское ложе и совершила бы адюльтер как можно  скорей, при самой первой возможности.    

Баронесса  Толбойс (в  амазонке и котелке, в ботфортах со шпорами, алом жилете и желтых мушкетерских  перчатках с расшитыми раструбами; шлейф амазонки подобран, в руке охотничий  хлыст, которым она то и дело похлопывает себя по голенищу). И меня также. Он  увидел меня в Феникс-парке на игре в поло, на матче Вся Ирландия против  Остальной Ирландии. Я знаю, глаза у меня сверкали божественно, когда я  смотрела, как драгунский капитан Денни Железная Рука делает победный бросок на  своем любимом Кентавре. Этот плебейский Дон Жуан следил за мной, притаившись за  кэбом, а потом прислал мне в двойном конверте неприличную фотографию, из тех,  что продают на парижских бульварах из-под полы, они оскорбительны для всякой  дамы. Она до сих пор у меня. На ней полураздетая сеньорита, тоненькая,  хорошенькая (как он торжественно заверил, его жена, заснятая им с натуры),  совершает незаконное сношение с мускулистым тореро явно разбойничьего вида. Он  уговаривал меня делать то же самое, предаваться греху с гарнизонными офицерами.  Он умолял меня, чтобы я выпачкала его письмо абсолютно неназываемым образом, а  также наказала бы его, чего он вполне заслуживает, уселась бы на него верхом и  погоняла, хлеща кнутом что есть сил.    

Леди  Беллингам. И  меня.    

Миссис  Йелвертон Барри.  И меня.    

Несколько  самых уважаемых дублинских дам поднимают недостойные письма, полученные ими от  Блума.    

Баронесса  Толбойс (охваченная  внезапным порывом ярости, топает ножкой, зазвенев шпорами). Клянусь Богом, я  это сделаю. Я буду хлестать и хлестать этого мерзкого труса, пока хватит сил. Я  сдеру с него шкуру заживо.    

Блум (в испуге зажмуривается). Как,  здесь? (Корчась от страха.) Опять! (Съеживается, тяжело дыша.) Я люблю  опасность.    

Баронесса  Толбойс. Ну  погоди! Сейчас тебе станет жарко! Ты у меня запляшешь!    

Леди  Беллингам.  Распишите-ка ему штаны хорошенько! Отделайте гнусного выскочку во все цвета!    

Миссис  Йелвертон Барри.  Позор! У него ни малейшего оправдания! Женатый мужчина!    

Блум. Все на меня. Я ведь имел в виду  только так, отшлепать. Так, чтобы разогревало, пощипывало, но не до крови.  Утонченная порка для стимуляции кровообращения.    

Баронесса  Толбойс (с  издевательским смехом). Ах вот как, любезный? Ну что ж. Бог свидетель, сейчас  ты получишь сюрприз на всю жизнь, уж ты мне поверь, самую беспощадную порку,  какая только доставалась кому-нибудь. Ты разбудил яростную тигрицу в моей душе.    

Леди  Беллингам (мстительно  потрясая своим лорнетом и муфтой). Помучай его, прижги, Ханна, милочка. Перцу  ему под хвост. Разделай гадкого пса так, чтобы едва жив остался.  Кошкой-девятихвосткой его. Устрой ему вивисекцию и кастрацию.    

Блум (весь дрожа, съеживается,  складывает ладони с умоляющим видом). О, какой холод! Какой озноб! Всему виной  ваша упоительная красота. Забудем, простим. Это фатум. Пощадите меня, на один  этот раз. (Подставляет другую щеку.)    

Миссис  Йелвертон Барри (сурово).  Вы не должны его щадить, баронесса! Его надо как следует проучить!    

Баронесса  Толбойс (рывком  сдергивая перчатку). Пощады не будет! Свинья, грязный пес, и отроду был таким!  Смеет обращаться ко мне! Да я его засеку до черноты прямо на улице, у всех на  глазах. Всажу в него шпоры со всего маха. Он рогоносец, это все знают. (Яростно  рассекает воздух хлыстом.) А ну-ка сюда, сэр! Не мешкать, живо! Сию минуту  спускайте с него штаны.    

Блум (трясущийся, суетливо  повинуется). Погода была такая теплая.    

Проходит  Дэви Стивенс с кудрявой шевелюрой, в кольце мальчишек-газетчиков.    

Дэви  Стивенс.  "Вестник Сердца Иисусова и «Ивнинг телеграф» с приложением по случаю Дня  Святого Патрика. Сообщаются новейшие адреса всех дублинских рогоносцев.    

Высокопреподобный  каноник О'Ханлон в златотканой парчовой ризе возносит и выставляет на  поклонение мраморные часы. Отец Конрой и преподобный Джон Хьюз, О.И., стоящие  перед ним, склоняются долу.    

Часы (раздверяясь).    

Ро – га    

Ро – га    

Ро – га    

Слышно,  как позвякивают медные пружины кровати.    

Пружины. Жик-жик, жика-жика, жик-жик.    

Завеса  тумана стремительно раздергивается, и за ней делаются видны сидящие на скамье  присяжных Мартин Каннингем, старшина, в высоком цилиндре, Джек Пауэр, Саймон  Дедал, Том Кернан, Нед Лэмберт, Джон Генри Ментон, Майлс Кроуфорд, Ленехан,  Падди Леонард, Флинн Длинный Нос, Маккой и некто со стертыми чертами. Безликий.    

Безликий. Езда без седла. Вес по возрасту.  Ей-ей, он уж ее организовал.    

Присяжные  (все их головы  поворачиваются к нему). Правда?    

Безликий  (злобно).  Задница выше кумпола. Сто шиллингов на пять.    

Присяжные  (все их головы  согласно кивают). Мы почти все так и думали.    

Первый  патрульный. Он у  нас на заметке. Еще одну девицу лишил косичек.    

Объявлен  розыск: Джек Потрошитель. Награда тысяча фунтов.    

Второй  патрульный (с  почтительным страхом шепчет). И в черном весь. Видать, мормон. Анархист.    

Секретарь  (громким  голосом). Принимая во внимание, что Леопольд Блум, без определенного места  жительства, известен как террорист, фальшивомонетчик, двоеженец, сводник и  рогоносец и представляет общественную опасность для граждан города Дублина, а  также принимая во внимание, что в настоящем судебном заседании достопочтенный…    

Его  светлость сэр Фредерик Фолкинер, главный судья Дублина, в серокаменных  судейских одеждах, поднимается со скамьи, каменнобородый. В руках у него  зонтик-жезл. Изо лба выдаются мощные Моисеевы рога.    

Главный  судья. Я положу  конец гнусной торговле живым товаром, и я избавлю Дублин от этой позорной язвы.  Неслыханно! (Надевает черную шапочку.) Извольте распорядиться, господин главный  инспектор, чтобы его взяли со скамьи подсудимых и заключили в тюрьму Маунтджой  на такой срок, какой будет угоден его Величеству, и там предали смертной казни  через повешение, исполнение чего всецело вверяется вашей ответственности, да  помилует Господь вашу душу. Уведите его.    

Черная  шапочка нисходит на его голову. Появляется главный инспектор Длинный Джон  Феннинг, куря большую пахучую сигару.    

Длинный  Джон Феннинг (обводит  сцену тяжелым взглядом и вопрошает густым раскатистым басом). Ну, кто повесит  Иуду Искариота?    

Х.Рамболд,  цирюльник, в кроваво-красном камзоле и фартуке кожевника, с мотком веревки  через плечо, поднимается на эшафот. За поясом у него дубинка со свинцом и палица,  утыканная гвоздями. Злобно потирает хищные руки с надетыми на них кастетами.    

Рамболд  (главному судье,  со зловещей развязностью). Гарри-вешатель, ваше величество, гроза Мерси. По  пять гиней вертлюжок. Была бы шея, веревку сыщем.    

Звонят  колокола на церкви Святого Георгия, гулкий, медленный, замогильный звон.    

Колокола. Эй-гей! Эй-гей!    

Блум (впадая в отчаяние). Постойте.  Остановитесь. А чайки. Доброе сердце. Я видел. Невинность. Девушка перед  клеткой обезьян. В зверинце. Похотливые шимпанзе. (Задыхается.) Тазовый  бассейн. Ее наивный румянец обезоружил меня. (Не может справиться с волнением.)  Я покинул эти пределы. (Просительно обращается к одной из фигур в толпе.)  Хайнс, можно два слова вам? Вы знаете меня. Можете не отдавать мне эти три  шиллинга. Если вам нужно еще немного…    

Хайнс  (холодно). Я вас  впервые вижу.    

Второй  патрульный (показывает  в угол). Бомба там.    

Первый  патрульный.  Адская машина с часовым механизмом.    

Блум. Нет-нет. Это свиная ножка. Я был  на похоронах.    

Первый  патрульный (берется  за свою дубинку). Лжец!    

Гончая  поднимает морду, и все видят серое цинготное лицо Падди Дигнама. Он слопал все.  От него исходит гнилостное дыхание пожирателя падали. Он вырастает до  человеческих размеров и очертаний. Шкура таксы превращается в темный саван  покойника. Зеленый, кровью налитый глаз сверкает. Половина одного уха, весь нос  и большие пальцы рук отъедены упырями.    

Падди  Дигнам (глухим  голосом). Это правда. Это были мои похороны. Доктор Финьюкейн  засвидетельствовал смерть от естественных причин, когда я заболел и помер.    

Он  поднимает к луне изуродованное пепельное лицо и тоскливо воет.    

Блум (торжествующе). Вот, слышите!    

Падди  Дигнам. Блум, я  дух Падди Дигнама. О слушай, слушай, слушай!    

Блум. Это голос Исава.    

Второй  патрульный (крестясь).  Это как же такое может быть?    

Первый  патрульный. Про  это нет в кратком катехизисе.    

Падди  Дингам. Это  метемпсихоз. Привидения.    

Голос. Ну и дичь.    

Падди  Дигнам (убежденным  тоном). Прежде я был в одном из служащих мистера Джона Генри Ментона,  стряпчего, поверенного по присягам и свидетельствам, Бэйчлорз-уок, 27. Сейчас я  покойник, гипертрофия сердечной стенки. Не повезло. Жена, бедняжка, ее силы  были и так подорваны. Как она там, держится? Заберите у нее ту бутылку хереса.  (Осматривается кругом.) Фонарь. Мне б надо справить потребность. Топленое  молоко что-то не пошло впрок.    

Представительная  фигура Джона О'Коннелла, управляющего, выступает вперед, держа связку ключей на  траурной ленте. Рядом с ним отец Гробби, настоятель, с раздутым брюхом и кривой  шеей, в стихаре, в цветном ситцевом платочке вместо ночного колпака, сонно  сжимает жезл, сплетенный из маковых стеблей.    

Отец  Гробби (зевнув,  затягивает хрипло и квакающе). Намине. Джекобс. Вобисквит[1604]. Аминь.    

Джон  О'Коннелл (через  мегафон, с грозными завываниями сирены). Покойный Дигнам, Патрик Т.!    

Падди  Дигнам (вздрогнув,  настораживает уши торчком). Высокие ноты. (Извиваясь, вытягивается вперед,  припадает ухом к земле.) Голос моего хозяина!    

Джон  О'Коннелл.  Погребальное свидетельство УМ-Ъ 85000. Секция 17. Дом Ключей. Участок 101.    

Падди  Дигнам с явным усилием вслушивается, думает, хвост палкой, уши торчком.    

Падди  Дигнам. Молитесь  за упокой души его.    

Уползает  вниз через подвальный люк, полы савана волочатся по шуршащему гравию. За ним  ковыляет жирная старая крыса, черепашьи лапы как ножки грибов под серым  панцирем. Голос Дигнама доносится приглушенным лаем из-под земли: «Дигнам помер  и зарыт, он на кладбище лежит». Том Рочфорд, красногрудый как снегирь, в  фуражке и бриджах, выпрыгивает из своей машины о двух колонках.    

Том  Рочфорд (кланяется,  приложив руку к груди). Рувим Дж. Ставлю флорин, что найду его. (Отважно и  зорко оглядев люк.) Ну, мой черед. В Карлоу, вперед, за мной!    

Делает в  воздухе лихое сальто-мортале и скрывается в люке. Два диска в колонках,  качнувшись, выставляют круглые глаза нулей. Все исчезает. Блум пробирается  дальше через клоаку. Останавливается перед освещенным домом, прислушивается.  Поцелуи, выпархивая из гнездышек, вьются вокруг него, чирикают, щебечут,  воркуют.    

Поцелуи  (щебечут). Лео!  (Чирикают.) Звонкий жаркий чуткий сладкий для Лео! (Воркуют.) Чмок-чмок!  Умм-юмм! О-оо! (Чирикают.) Цви-вить! Сюд-сюда! Лео-по! (Щебечут.) Лео-ле,  Лео-люб! (Чирикают.) Лео-лео, люб-люб!    

Они  снуют, перепархивают на его одеждах, яркие и быстрые блестки, серебристые  искорки.    

Блум. Мужское туше. Печальная музыка.  Церковная музыка. Может быть тут.    

Зоя  Хиггинс, девица легкого поведения в сапфировой узкой юбке с тремя бронзовыми  пряжками, с черной узенькой бархаткой на шее, кивает ему, спускается со  ступенек и подходит вплотную.    

Зоя. Вы ищете кого-нибудь? Он там  внутри с другом.    

Блум. Это заведение миссис Мак?    

Зоя. Нет, это дальше, тут восемьдесят  один, миссис Коэн. Бывает, дальше зайдешь, хуже найдешь. Матушка Пантуфля. (Как  старому знакомому.) Эту ночку-то она сама при деле с ветеринаром, тот жучок ей  все верные ставки говорит да еще платит за ученье ее сынка в Оксфорде. Работка  сверхурочная, но у ней нынче фортуна перевернулась. (С подозрением.) А вы,  часом, не папаша ему?    

Блум. Ничего подобного!    

Зоя. А то оба в черном. Тогда небось  котик не прочь побаловаться?    

Его  плоть чутко отзывается на приближение ее пальцев. Она скользит рукой по его  левому бедру.    

Зоя. Где там орешки?    

Блум. Сбоку. Интересно, что всегда  справа. Наверно, то тяжелей. Мой портной, Мизайес, говорит, из миллиона у  одного так.    

Зоя (внезапно встревожившись). У тебя  твердый шанкр.    

Блум. Это вряд ли.    

Зоя. Я же чувствую.    

Запустив  руку в левый карман его брюк, она вынимает оттуда твердую почерневшую  сморщенную картофелину. Приоткрыв рот с влажными губками, глядит то на нее, то  на Блума.    

Блум. Семейный талисман. На счастье.    

Зоя. А это для Зои, правда ведь? За  то, что я такая миленькая?    

Жадно  сует картофелину к себе в карман, потом берет его под руку, прижимается тесно и  горячо. Он принужденно улыбается. Звучит восточная музыка, медленно, такт за  тактом. Он смотрит в ее карие глаза, обведенные краской. Улыбка его теплеет.    

Зоя.  Узнаешь меня в следующий раз.    

Блум (с  тоскою покинутого). Газели милой никогда я в жизни не любил, хотя судьба…    

Газели  скачут, пасутся на горных склонах. Неподалеку озера. По берегам их темные тени  кедровых рощ. Веет душистый аромат, пряный смолистый дух восходит ввысь  пахучими прядями. Восток горит, сапфировое небо прочерчивает полет бронзовых  орлов. Под ним лежит женоград, белый и обнаженный, в прохладной неге и роскоши.  Струи фонтана шепчутся в окружении дамасских роз. Огромные розы шепчут о  пурпуре виноградных гроздьев. С таинственным шепотом источается вино, вино  стыда, крови, страсти.    

Зоя (шепча-мурлыча в такт музыке,  улыбается, сладостные губы одалиски увлажнены бальзамом из розовой воды и  свиного жира). Шорах ани веноввах, беноит Ершалоим[1605].    

Блум (очарован). По твоему выговору я  так и думал, что ты от доброй лозы.    

Зоя. А ты не слышал, что думать  вредно?    

Игриво  покусывает его ухо маленькими златопломбыми зубками, обдавая густым застоялым  чесночным духом. Розы, расступаясь, являют взору золотую усыпальницу царей и  гниющие их останки.    

Блум (отшатывается, механически  продолжая гладить ее правую грудь вялой плоской ладонью). А ты из Дублина?    

Зоя (поймав выбившуюся прядь, ловко  вплетает в завиток). Извини-подвинься. Я англичанка. А у тебя подымить не  будет?    

Блум (в прежней позиции). Я редко  курю, милочка. Так, иногда сигару. Детское баловство. (Игриво.) Можно губы  занять и кой-чем получше трубы с травой.    

Зоя. Ну-ну, валяй. Сочини речь про  это.    

Блум (в шляпе апаш, в брюках из  грубого вельвета и в черной блузе рабочего с алым развевающимся  галстуком-бантом). Род человеческий неисправим. Сэр Уолтер Рэли привез нам из  Нового Света эти клубни и эту траву, из коих первое при поглощении убивает  инфекции, второе же отравляет слух, зрение, сердце, память, волю, разум –  словом, все. Таким образом, он привез к нам яд на целый век раньше, чем тот,  другой, забыл его имя, привез нам пищу. Самоубийства. Лживость. Все наши нравы.  А поглядеть на нашу общественную жизнь!    

С  дальних колоколен доносится полночный звон.    

Звон. Возвратись, Леопольд! Лорд-мэр  Дублина!    

Блум (в одеянии олдермена, с цепью).  Избиратели Арран-куэй, Иннс-куэй, Ротонды, Маунтджоя и Северных Доков, я  заверяю вас, что самое наилучшее – это провести линию трамвая от скотного рынка  к реке. Вот музыка будущего. Вот моя программа. Cui bono[1606]? Однако наши  пиратствующие Летучие Голландцы на корабле-призраке своих капиталов…    

Из  толпы избирателей.  Трижды тройное ура нашему будущему главному магистрату!    

Северным  сиянием загорается факельное шествие.    

Факельщики. Урра!    

Именитые  горожане, местные тузы и почетные граждане пожимают руку Блуму и поздравляют  его. Тимоти Хэррингтон, трижды бывший лорд-мэром Дублина, весьма внушительный в  пурпурной мантии мэра, с золотой цепью и в белом шелковом галстуке,  переговаривается с советником Лорканом Шерлоком, locum tenens. Оба горячо  кивают в общем согласии.    

Бывший  лорд-мэр Хэррингтон (на  нем белого шелка широкий шейный платок, золотая цепь мэра и пурпурная мантия, в  руке жезл). Чтобы речь олдермена сэра Лео Блума была напечатана за счет  налоговых сумм. Чтобы дом, в котором он был рожден, был украшен, памятною  доской. И чтобы проезд, прежде называвшийся Коровий Выгул, вблизи Корк-стрит,  именовался отныне Бульваром Блума.    

Советник  Лоркан Шерлок.  Принято единогласно.    

Блум (пламенно). Эти Летучие Голландцы  или, верней, Липучие Голландцы, когда они валяются на коврах у себя в  кают-компании, со скуки играя в кости, до чего им дело? Машины – вот одна их  забота, их химера, их талисман. Приспособления и автоматы, механические  страшилища, наштампованные упыри для взаимного истребления, мерзостные ублюдки,  которых плодит алчность капиталистов, похотливо прилипших, присосавшихся к  нашему опроституированному труду. Бедняки отдыхают с голоду, а они себе  откармливают своих королевских оленей, они себе стреляют базанов и фекасов,  купаются в золоте, плавают в платине. Их барство таит коварство, а наше  государство это их царство, и до каких же пор, товарищи, это кошмарство…    

Бурные,  долго не смолкающие аплодисменты. Повсюду вырастают триумфальные арки,  торжественные обелиски, праздничные флагштоки. Над улицей протянулись полотнища  с лозунгами: «Cead Mile Failte»[1607]  и «Мах Тов Мелек Израиль»[1608].  Во всех окнах теснятся взволнованные зрители, по преимуществу дамы. Выстроенные  вдоль дороги полки Королевских дублинских стрелков. Собственных Его Величества  шотландских пограничных гвардейцев, Камеронских горцев и Валлийских стрелков,  стоя по стойке смирно, сдерживают натиск толп. Школьники облепили все  телеграфные и фонарные столбы, все водосточные и печные трубы, подоконники и  карнизы, ограды, парапеты и желоба, приветственно свистя и вопя. Вдали  возникает облачный столп. Слышится мелодия «Кол Нидре»[1609], исполняемая на  флейтах и барабанах. Подходят передовые, над ними вздымаются в небо и  императорские орлы, реют знамена, колышутся пальмовые ветви. Посреди  гражданских флагов высоко возносится хоругвь папы римского на древке из золота  и слоновой кости. Приближается ядро шествия, его возглавляют Джон Хауард  Парнелл, городской церемониймейстер, в шахматном плаще, атлонский младший  герольдмейстер и герольдмейстер ольстерский. Далее следуют достопочтенный  Джозеф Хатчинсон, лорд-мэр Дублина, его светлость лорд-мэр Корка, их милости  мэры Лимерика, Голуэя, Слайго и Уотерфорда, двадцать восемь ирландских  пэров-представителей, сердары, гранды и махараджи, несущие тронный балдахин.  Дублинская столичная пожарная команда, капитул финансовых святых в порядке  своей плутократической иерархии, епископ Даунский и Коннорский, Его  высокопреосвященство Майкл кардинал Лог, архиепископ Армаский, примас всея  Ирландии, Его преосвященство, высокопреподобный доктор Вильям Александер,  архиепископ Армаский, примас всея Ирландии, главный раввин, президент  пресвитерианцев, главы общин баптистов, анабаптистов, методистов и моравских  братьев, а также почетный секретарь Общества друзей. За ними движутся цеха,  гильдии и городское ополчение с развернутыми знаменами: бондари, птицеводы,  жерновщики, рекламные агенты, нотариусы, массажисты, виноторговцы, бандажисты,  трубочисты, салотопы, ткачи бархатов и поплинов, ветеринары,  итальянцы-зеленщики, отделочники церквей, изготовители обувных рожков, хозяева  похоронных заведений, торговцы шелками, камнерезы, аукционеры, пробкоделы,  страхователи от пожаров, красильщики и пятновыводильщики, экспортеры спиртных  напитков, разлитых по бутылкам, скорняки, рисовальщики ярлыков, гравировальщики  гербовых печатей, конюхи, менялы поставщики принадлежностей для крикета и  стрельбы из лука, изготовители сит, скупщики яиц и картофеля, чулочники и  перчаточники, подрядчики по водопроводным и канализационным работам. За ними  движутся камер-юнкеры. Черный Жезл, герольдмейстер Ордена Подвязки, Золотая  Трость, шталмейстер, лорд обергофмаршал, президент геральдической палаты,  великий коннетабль, несущий меч королевства, железную корону св.Стефана, потир  и библию. Четыре пеших горниста трубят в трубы. Лейб-гвардейцы отзываются  приветственными звуками рогов. Под триумфальной аркой появляется Блум с  обнаженной головой, в алой бархатной мантии, отороченной горностаем; в руках у  него жезл святого Эдуарда, держава и скипетр с голубем, меч милосердия. Он  восседает на белоснежном коне, у которого длинный, развевающийся алый хвост,  роскошный чепрак и золотая уздечка. Неистовый восторг. Дамы с балконов осыпают  его лепестками роз. Воздух напоен их благоуханием. Приветственные клики мужчин.  Пажи Блума бегут среди толпы с ветками боярышника и стеблями крапивы.    

Пажи  Блума.    

Птичий  царь крапивник,    

Мы тебя  искали,    

В день  святого Стефана    

В кустиках  поймали.    

Кузнец  (бормочет). Как  Бог свят! Неужто ж это Блум? Ведь с виду и тридцати одного не дашь.    

Мостильщик  и Каменотес. Вот  знаменитый Блум, величайший реформатор мира. Шапки долой!    

Все  обнажают головы. Женщины жадно перешептываются.    

Миллионерша  (златоуста). Он  просто измумителен!    

Аристократка  (аристократично).  Сколько этот человек повидал!    

Феминистка  (мужественно). А  сделал!    

Колокололитейщик. Классическая внешность! У него  лоб мыслителя.    

Погода к  Блуму. Яркие лучи воссияли на северо-западе.    

Епископ  Даунский и Коннорский.  Мне принадлежит честь представить вам вашего несравненного  императора-президента и короля-премьера, сиятельнейшего, милостивого и  могущественного правителя сего царства. Боже, храни Леопольда Первого!    

Все. Боже, храни Леопольда Первого!    

Блум (в далматике и пурпурной мантии,  епископу Даунскому и Коннорскому, с достоинством). Благодарю вас,  высококакойтотам сэр.    

Вильям,  архиепископ Армаский (в  пурпурном облачении и широкополой шляпе). Обязуешься ли во царствовании твоем  соблюдать, дабы закон и милость исполняемы были во всех твоих решениях и  приговорах в Ирландии и землях, принадлежащих ей?    

Блум (клянется, положив правую руку  себе на яйца). Да поможет мне в том Всевышний. Все сие обещаюсь соблюдать.    

Майкл,  архиепископ Армаский (выливает  Блуму на голову банку бриллиантина). Gaudium magnum annuntio vobis. Habemus  carneficem[1610].  Леопольд, Патрик, Эндрю, Дэвид, Джордж, да приими помазание!    

Блум  облачается в златотканую мантию и надевает рубиновое кольцо. Он восходит и  утверждается на Камне Предназначения. Пэры-представители надевают свои двадцать  восемь корон. Несется ликующий звон колоколов от церквей Христа, святого  Патрика, святого Георгия и с веселой Малахайд. Со всех сторон взлетают огни  фейерверка благотворительного базара Майрас, образуя в небе  фаллопиротехнические символы. Пэры присягают на верность, один за другим  приближаясь и преклоняя колена.    

Пэры. И становлюсь вассалом вашим  всецело и безраздельно, дабы служить вам верой и правдой.    

Блум  поднимает правую руку, на которой сверкает бриллиант Кохинор. Конь его ржет.  Тотчас воцаряется тишина. Межконтинентальные и межпланетные телеграфные  передатчики приготовились передать сообщение.    

Блум. Подданные мои! Сим назначаем мы  верного нашего скакуна Копулу Феликс[1611]  нашим наследственным Великим Визирем, а также объявляем, что с сего дня  отвергли мы прежнюю супругу нашу и даровали августейшую нашу руку принцессе  Селене, красе ночи.    

Бывшую  морганатическую супругу Блума поспешно увозят на черном вороне.    

Принцесса  Селена, в синелунных одеждах, увенчанная серебряным полумесяцем, выходит из  паланкина, принесенного двумя великанами. Взрыв приветствий.    

Джон  Хауард Парнелл (поднимает  королевский штандарт). Прославленный Блум! Преемник моего великого брата!    

Блум (обнимая Джона Хауарда Парнелла).  Благодарим тебя от души, Джон, за эту поистине королевскую встречу в зеленом  Эрине, земле обетованной наших общих предков.    

Ему  подносят хартию, где записаны городские вольности, и вручают ключи от Дублина,  лежащие скрещенными на алой подушке. Он показывает всем, что у него зеленые  носки.    

Том  Кернан. Вы  заслужили это, ваша честь.    

Блум. Ровно двадцать лет назад в этот  день мы победили извечного нашего врага при Ледисмите. Наши гаубицы и  фальконеты в верблюжьих запряжках отменно обработали его порядки. На поллиги  вперед! Они наседают! Все уж потеряно! Неужели отходим? Нет и нет! Мы их  погнали как стадо! Вперед! Наступаем! Развернувшись с левого фланга, наша  легкая кавалерия пронеслась через высоты Плевны и с боевым кличем «Честной  Саваоф» изрубила сарацинских пушкарей всех до единого. Бригада наборщиков  «Фримена». Слушайте! Слушайте!    

Джон  Уайз Нолан. Вот  человек, вырвавший из тюрьмы Джеймса Стивенса.    

Ученик  Синемундирной школы.  Браво!    

Старожил. Вы гордость своего отечества,  сэр, должен вам это прямо сказать.    

Торговка  яблоками. Вот  такой человек и нужен Ирландии.    

Блум. Возлюбленные мои подданные, над  вами занимается заря новой эры. Я, Блум, истинно говорю вам, она уже при  дверях. Даю вам в том слово Блума, скоро виидете все во град грядущий златой, в  новый Блумусалим в Новой Гибернии будущего.    

Тридцать  два рабочих с кокардами всех графств Ирландии, под началом подрядчика Дервана,  возводят новый Блумусалим. Это – исполинское сорокатысячекомнатное сооружение с  хрустальной крышей, выстроенное в форме гигантской свиной почки. В ходе  строительства сносится целый ряд зданий и памятников. Правительственные  учреждения временно переводятся в пакгаузы. Множество жилых домов сравнивают с  землей. Их обитателей размещают в бочках и ящиках, помеченных красными буквами  Л.Б. Несколько бедняков сваливаются с лестницы. Обрушивается часть городской  стены, усеянная сотнями верноподданных зрителей.    

Зрители  (умирая).  Morituri te salutant[1612].  (Умирают.)    

Из  потайной дверцы выскакивает человек в коричневом макинтоше. Длинным вытянутым  пальцем указывает на Блума.    

Человек  в макинтоше. Не  верьте ни одному его слову. Это – Леопольд Макинтош, известный поджигатель. Его  настоящее имя Хиггинс.    

Блум. Пристрелить его! Христианская  собака! И кончим о Макинтоше!    

Пушечный  залп. Человек в макинтоше исчезает. Блум скипетром сбивает маковые головки.  Поступают известия о скоропостижной смерти многих могущественных врагов,  скотоводов, членов парламента, членов постоянных комиссий. Телохранители Блума  раздают милостыню Великого Четверга, памятные медали, хлебы и рыбы, значки  общества трезвости, дорогие сигары, бесплатные суповые кости, резиновые  презервативы в закрытых пакетиках, перевязанных золотой нитью, сливочные  тянучки, ананасные леденцы, любовные записочки, сложенные треугольником,  готовое платье, котлеты в тесте, бутылки дезинфицирующей жидкости Джейса,  товарные купоны, сорокадневные индульгенции, фальшивые монеты, колбасы из  молочных поросят, театральные контрамарки, единые сезонные билеты для всех  трамвайных маршрутов, билеты Венгерской королевской лотереи с привилегией от  властей, талоны на бесплатный обед, дешевые издания Двенадцати Худших Книг в  Мире: «Фрицы и лягушатники» (политическое), «Уход за ребенком» (инфантильное),  «50 блюд за 7 с половиной шиллингов» (кулиническое), «Был ли Иисус солнечным  мифом?» (истерическое), «Изгони эту боль» (медициническое), «Все о Вселенной  для младенцев» (позывательное), «Фыркнем все разом» (юморительное),  «Путеводитель рекламного агента» (жирнолистика), «Любовные письма  матушки-повитухи» (эротическое), «Кто есть кто в космосе» (астрософическое),  «Песни, запавшие в душу» (мелодическое), «Грошовый путь к миллионному  состоянию» (сберегательное). Несусветная сутолока и суматоха. Женщины  протискиваются к Блуму, чтобы коснуться края его одежды.    

Леди  Гвендолен Дюбеда, мощно растолкав толпы, прыгает к нему на лошадь и под  восторженные вопли зрителей целует в обе щеки. Вспышки магния. Мамы и папы  поднимают грудничков и ползунков.    

Женщины. Батюшка наш! Батюшка!    

Груднички  и ползунки.    

Я  хороший тихий мальчик,    

Лео мне  подарит мячик.    

Блум  наклоняется над малюткой Бордменом, ласково щекочет ему животик.    

Малютка  Бордмен (икает,  из ротика течет свернувшееся молочко). Аля ля ля.    

Блум (пожимает руку слепому юноше).  Мой более чем Брат! (Обнимает за плечи престарелых супругов.) Дорогие мои  старые друзья! (Играет в пятый угол с оборванными уличными детишками.) И – раз!  Фьюйть! (Укачивает близнецов в колясочке.) Часики тик-так, тик-так, вот,  сапожник, мой башмак. (Жонглирует, показывает фокусы, вынимает изо рта шелковые  платки, красные, оранжевые, желтые, зеленые, голубые, синие, фиолетовые.) Как  однажды Жак-звонарь головой свалил фонарь. 32 фута в секунду. (Утешает вдову.)  Разлука молодит сердце. (Отплясывает разудалый шотландский танец, шутовски  дергаясь и вихляясь.) Эй, шевелись, черти! (Целует пролежни ветерана,  прикованного к постели.) Почетные раны! (Шутливо ставит подножку тучному  полисмену.) К.к.: ку-ку. К.к.: ку-ку. (Шепчет на ушко краснеющей официантке и  добродушно смеется.) Плутовка, ну и плутовка! (Съедает сырую репу, поднесенную  фермером Морисом Баттерли.) Отличная вещь! Чудесно! (Отказывается принять три  шиллинга, которые хочет ему вручить Джозеф Хайнс, журналист.) Нет и нет,  дружище, даже не думайте! (Снимает с себя пальто и отдает нищему.) Прошу вас,  возьмите это. (Затевает гонки ползком с увечными стариками и старухами.)  Вперед, парни! Ползи веселей, девчата!    

Гражданин  (в избытке  чувств роняет слезу на свой изумрудный шарф). Да благословит его Бог!    

Трубят  бараньи рога, призывая к молчанию. Поднимают знамя Сиона.    

Блум (величественно сбрасывает плащ,  являя свою дородность, развертывает список и читает торжественно). Алеф Бет  Гимел Далет Хагада Тефилим Кошер Иом-Кипур Ханука Рош-Гашана Б'Най Брит Бар  Мицва Маца Ашкеназим Мешуге Талиф.    

Джимми  Генри, младший муниципальный секретарь, оглашает официальный перевод.    

Джимми  Генри. Отныне  открывается Суд Совести. Его Христианнейшее Величество изволит вершить  правосудие под открытым небом. Бесплатные медицинские и юридические советы,  разгадывание ребусов, решение разнообразных задач. Сердечно приглашаются все  желающие. Дано в нашем верном граде Дублине в год I Райской Эры.    

Падди  Леонард. Как мне  избавиться от налогов и пошлин?    

Блум. Уплатить их, мой друг.    

Падди  Леонард. Покорно  благодарю.    

Флинн  Длинный Нос. А я  могу заложить свою страховку от пожара?    

Блум (педантично). Сэры, да будет вам  известно, что согласно гражданскому праву вы связаны вашими собственными  обязательствами в течение полугода в размере пяти фунтов.    

Дж.Дж.О'Моллой. Истинный Даниил, да что там!  Нет! Сам Питер О'Брайен!    

Флинн  Длинный Нос. А  где ж это я запорву пять фунтов?    

Сикун  Берк. А если с  мочевым пузырем неладно?    

Блум.    

Acid.  nit. hydrochlor. dil.,    

20  minims Tinct. mix vom.,    

4 minims  Extr. taraxel. lig.,    

30  minims Aq. dis., 3 p. в день.    

Крис  Каллинан. Чему  равен параллакс субсолярной эклиптики Альдебарана?    

Блум. Рад вас слышать, Крис.К.II.    

Джо  Хайнс. А почему  вы не в форме?    

Блум. Когда мой блаженной памяти  пращур носил форму австрийского деспота в сырой темнице, где были ваши пращуры?    

Бен  Доллард. Анютины  глазки?    

Блум. Украшают (озеленяют) наши  общественные парки.    

Бен  Доллард. Когда  случаются близнецы?    

Блум. Отец (патер, папа)  призадумывается.    

Ларри  О'Рурк. Патент  бы на всю неделю для моей новой распивочной. Вы ж помните меня, сэр Лео, с тех  пор, как жили в седьмом доме. Посылаю дюжину портера для вашей мадамы.    

Блум (холодно). Вы злоупотребляете  моей снисходительностью. Леди Блум не принимает подарков.    

Крофтон. Уж это праздник так праздник.    

Блум (внушительно). То, что вы  называете праздником, я называю священнодействием.    

Алессандро  Ключчи. Когда же  у нас будет наш дом ключей?    

Блум. Я стою за реформу городских  нравов, за десять заповедей в их чистом виде. Старые горизонты сменятся новыми.  Единение всех, евреев, мусульман и язычников. Три акра и корову каждому из  детей природы. Катафалки люкс на автомобилях. Физический труд, обязательный для  всех. Парки должны быть открыты круглосуточно. Электрические посудомойки.  Туберкулез, слабоумие, войны и нищенство воспрещаются. Всеобщая амнистия,  еженедельный карнавал с разрешенными вольностями для масок, наградные для всех,  всемирный язык эсперанто и всемирное братство. Довольно патриотизма пропойц и  жуликов, раздутых водянкой. Свободные финансы, свободная рента, свободная  любовь и свободная гражданская церковь в свободном гражданском государстве.    

О'Мэдден  Берк. Свободная  лиса в свободном курятнике.    

Дэви  Берн (зевает).  Ииииииииааааааахх!    

Блум. Смешанные расы и смешанные  браки.    

Ленехан. А как насчет смешанных бань?    

Блум  объясняет тем, кто поблизости, свои планы социальных преобразований. Все  выражают согласие и поддержку. Появляется хранитель музея на Килдер-стрит, он  тянет платформу, на которой покачиваются статуи обнаженных богинь – Венеры  Каллипиги, Венеры Пандемос, Венеры Метемпсикоз и гипсовые фигуры, также  обнаженные, изображающие девять новых муз – Торговли, Оперной Музыки, Любви,  Рекламы, Промышленности, Свободы Слова, Многократного Голосования, Гастрономии,  Личной Гигиены, Курортных Концертов, Обезболивания Родов и Популярной  Астрономии.    

Отец  Фарли. Он  англиканец, агностик, всяковер, он хочет подорвать нашу святую веру.    

Миссис  Риордан (рвет  свое завещание). Я разочаровалась в вас! Вы нехороший человек!    

Матушка  Гроган (снимает  башмак, чтобы запустить им в Блума). Ах ты, скотина! Негодяй паршивый!    

Флинн  Длинный Нос.  Спой-ка нам, Блум. Какую-нибудь старую сладкую песню.    

Блум (залихватски заводит).    

Я  клялся, что я не покину ее,    

Она мне  разбила все сердце мое.    

Мое  труляля труляля труляля.    

Прыгунчик  Холохан. Старина  Блум! Его ни с кем не сравнишь, единственный в своем роде.    

Падди  Леонард.  Опереточный ирландец!    

Блум. Какая опера похожа на хромого в  Гибралтаре? Роза и костыль.    

Смех.    

Ленехан. Плагиатор! Долой Блума!    

Сивилла  под покрывалом (пылко).  Я блумистка, и я горжусь этим. Я верю в него, несмотря ни на что. Я жизнь за  него готова отдать, второго такого комика нет на свете.    

Блум (подмигивает окружающим). Готов  спорить, она красотка.    

Теодор  Пьюрфой (в  рыбацком картузе и непромокаемой куртке). Он использует механические средства,  чтобы помешать священным целям природы.    

Сивилла  под покрывалом (вонзает  себе в грудь кинжал). Мой герой, мое божество! (Умирает.)    

Множество  пылких и очаровательных дам также совершают самоубийства, они закалываются,  топятся, пьют синильную кислоту, волчий корень, мышьяк, вскрывают себе вены,  отказываются от пищи, бросаются под паровые катки, с колонны Нельсона, в  главный чан пивоварни Гиннесса, задыхаются, сунув голову в газовую печь,  вешаются на модных подвязках, выбрасываются из окон различных этажей.    

Александр  Дж.Дауи (громогласно).  Собратья во Христе и во антиблумстве, сей человек по имени Блум – поистине  исчадие адово и поругание христианскому миру. С колыбели одержим сатанинской  похотью, этот смердящий козел мендесский явил раннюю склонность к детскому  распутству, какое приводит на память грады долины, с некой развратной старухой.  Сей низкий лицемер, закоренелый в бесчестьи, он и есть тот бык белый, о коем  сказано в Апокалипсисе. Он поклоняется Блуднице Вавилонской и козни исходят из  ноздрей его вместе с дыханием. Ему по заслугам костер, котел кипящего масла.  Калибан!    

Толпа. Линчевать его! Зажарить живьем!  Он еще хуже Парнелла. Мистер Фокс!    

Матушка  Гроган швыряет свой башмак в Блума. Хозяева лавочек по Нижней и Верхней  Дорсет-стрит забрасывают его разными бросовыми предметами, костями, жестянками  из-под сгущенного молока, гнилой капустой, хлебными корками, овечьими хвостами,  ошметками сыра.    

Блум (в смятении). Да это просто  солнечный удар, это опять какая-то скверная шутка. Клянусь Творцом, невинен я  как снег, не тронутый лучами солнца! Это был мой брат Генри. Он мой двойник. Он  живет в Долфинс-барн, дом номер два. То клевета, ужаснее змеи, навлекла на меня  ложные обвинения. Собратья и соотечественники, sgeni inn ban bata coisde gan  capall[1613].  Я прошу моего старого друга, доктора Мэйлахи Маллигана, специалиста по вопросам  пола, дать медицинское заключение обо мне.    

Доктор  Маллиган (в  кожаной куртке автомобилиста и зеленых очках-консервах, вздетых на лоб). У  доктора Блума наблюдается бисексуальная аномалия. Он недавно сбежал из частной  лечебницы доктора Юстейса для душевнобольных мужчин. Он был рожден вне брака и  страдает наследственной эпилепсией, развившейся в результате необузданных  половых излишеств. В предыдущих поколениях отмечены случаи слоновой болезни.  Налицо явные симптомы хронического эксгибиционизма. Присутствует также скрытое  двурушничество. Он преждевременно облысел по причине мастурбации, сделавшей из  него идеалиста-извращенца и обратившегося распутника со вставными зубами. На  семейной почве он временно утратил память и, как я полагаю, перед другими он не  грешен, а лишь другие перед ним. Я произвел внутривагинальное обследование и,  применив тест на кислотность к 5427 анальным, подмышечным, грудным и лобковым  волоскам, свидетельствую, что он virgo intacta[1614].    

Блум  прикрывает половые органы своей шляпой-люкс.    

Доктор  Мэдден. Налицо  также выраженная гипсоспадия. В интересах потомков я предлагаю заспиртовать  пораженные части и сохранить их в национальном тератологическом музее.    

Доктор  Кроттерс. Я  произвел анализ мочи пациента. Она белковидна. Слюноотделение недостаточное,  коленный рефлекс прерывист.    

Доктор  Панч Костелло.  Весьма заметен fetor judaicus[1615].    

Доктор  Диксон (зачитывает  медицинское заключение). Профессор Блум представляет собой законченный образец  нового типа – женственного мужчины. Его душевные качества просты и  привлекательны. По мнению многих, он очень милый человек, чудесная личность. В  целом он не лишен странностей, застенчив, однако не слабоумен в медицинском  смысле. Он написал юрисконсульту Общества Содействия Обратившимся Священникам  прекраснейшее письмо, настоящую поэму, где все полностью разъясняется.  Практически он абсолютный трезвенник и, как я могу подтвердить, спит на  соломенной подстилке и питается лишь самой спартанской пищей, сухим горохом,  подобранным у зеленщика. И летом и зимой он носит власяницу ирландской работы и  каждую субботу подвергает себя самобичеванию. Насколько мне известно, он  некогда содержался в исправительной колонии Гленкри для малолетних  преступников, в качестве правонарушителя первого разряда. Согласно другому  сообщению, он был рожден после смерти отца. Я взываю к вашему милосердию во имя  самого священного слова из всех, какие только случалось произносить нашим  органам речи. Он вскоре ждет ребенка.    

Все  охвачены сочувствием. Женщины падают в обморок. Богатый американец собирает  пожертвования в пользу Блума. Дождем сыплются золотые и серебряные монеты,  банковские чеки, банкноты, драгоценности, облигации казначейства, подлежащие  оплате векселя, долговые расписки, обручальные кольца, часовые цепочки,  медальоны, браслеты и ожерелья.    

Блум. Ах, я так мечтаю стать матерью.    

Миссис  Торнтон (в  одежде няни-сиделки). Прижмись ко мне крепче, милочка. Уже скоро кончится.  Крепче, милая, крепче.    

Блум  крепко обнимает ее и производит на свет восемь желтых и белых мальчиков. Они  появляются на ступенях лестницы, покрытой красным ковром и уставленной  экзотическими растениями. Все осьмяшки красивы, с лицами из благородных  металлов, хорошо сложены, прилично одеты и прекрасно воспитаны, бегло говорят  на пяти живых языках и имеют широкие интересы в различных науках и искусствах.  Имя каждого четкими буквами отпечатано на груди рубашки: Назодоро, Голдфингер,  Хризостом, Мэндорс, Силверсмайл, Зильберзельбер, Вифаржан, Панаргирос[1616].    

Им тут  же вверяют высокие и ответственные посты в разных странах, они становятся  директорами банков, железнодорожными диспетчерами, президентами компаний с  ограниченной ответственностью и вице-президентами синдикатов отелей.    

Голос. Блум, ты Мессия бен Иосиф или  бен Давид?    

Блум (загадочно). Ты сказал.    

Брат  Обирало. Тогда  сотвори чудо.    

Бэнтам  Лайонс.  Предскажи, кто выиграет Сент-Леджер.    

Блум  ходит по канату, прикрывает левый глаз левым ухом, проникает сквозь стены,  взбирается на колонну Нельсона и виснет на бровях с ее верхнего уступа, глотает  двенадцать дюжин устриц (с раковинами), исцеляет нескольких золотушных,  изменяет черты лица, приобретая неотличимое сходство со многими историческими  фигурами, лордом Биконсфилдом, лордом Байроном, Уотом Тайлером, Моисеем  Египетским, Моисеем Маймонидом, Моисеем Мендельсоном, Генри Ирвингом, Рипом ван  Винклем, Кошутом, Жан-Жаком Руссо, бароном Леопольдом Ротшильдом, Робинзоном  Крузо, Шерлоком Холмсом, Пастером, поворачивает каждую ногу одновременно в  разных направлениях, обращает вспять морской прилив и затмевает солнце, вытянув  свой мизинец.    

Брини,  папский нунций (а  форме папского зуава, в стальной кирасе на груди, в ручных и ножных латах, с  пышными мирскими усами и в темной бумажной митре). Leopoldi autem generatio[1617].  Моисей родил Ноя, Ной родил Евнуха, Евнух родил О'Халлорана, О'Халлоран родил  Гугенхейма, Гугенхейм родил Агендата, Агендат родил Нетаима, Нетаим родил Ле  Гирша, Ле Гирш родил Иесурума, Иесурум родил Маккея, Маккей родил  Остролопского, Остролопский родил Смердоза, Смердоз родил Вейсса, Вейсс родил  Шварца[1618],  Шварц родил Адрианополя, Адрианополь родил Аранхуэца, Аранхуэц родил Луи  Лоусона, Луи Лоусон родил Ихаводоносора, Ихаводоносор родил О'Доннелла Магнуса,  О'Доннелл Магнус родил Христбаума, Христбаум родил Бен Маймуна, Бен Маймун  родил Пыльного Родси, Пыльный Родси родил Бенамора, Бенамор родил Джонс-Смита,  Джонс-Смит родил Саворгнановича, Саворгнанович родил Ясписа, Яспис родил  Вентетюньема[1619],  Вентетюньем родил Сомбатхея, Сомбатхей родил Вирага, Вираг родил Блума et  vocabitur nomen eius Emmanuel[1620].    

Рука  мертвеца (пишет  на стене). Блум – это бессия.    

Мандавош  (в снаряжении  лесного разбойника). А что ты делал в коровнике за Килберреком?    

Малютка–  девочка (гремя  погремушкой). И под мостом Баллибох?    

Остролист. И в Чертовом Овраге?    

Блум (отчаянно краснеет с головы до  ягодиц, три слезы падают из его левого глаза). Пощадите мое прошлое.    

Ирландские  арендаторы, согнанные с земли (в  поддевках и бриджах, с доннибрукскими дубинками). Sjambok[1621] его!    

Блум с  ослиными ушами усаживается у позорного столба, скрестив руки и вытянув ноги,  насвистывая «Don Giovanni, a cenar teco». Сиротки из приюта в Артейне, взявшись  за руки, кружатся вокруг него. Девицы из Миссии Тюремных Врат, взявшись за  руки, кружатся в обратную сторону.    

Сиротки  из Артейна.    

Он пес,  свинья и грязный хам    

Решил,  что он любимчик дам!    

Девицы  из тюремных врат.    

Как  увидишь хэ,    

Прихвати  себе    

И скорее  в пэ    

Заходи  не бэ.    

Хорнблоуэр  (в ефоде[1622] и  егерском картузике, возвещает). И понесет он грехи народа Азазелю[1623],  духу, пребывающему в пустыне, и Лилит, привидению ночному. И побьют камнями они  его и осквернят его, да, все они от Агендат Нетаима и от Мицраима[1624],  земли Хама.    

Все  забрасывают Блума картонными бутафорскими камнями. Пьяницы, бредущие из  кабаков, и бездомные псы во множестве подходят к нему и оскверняют его.  Появляются Мастянский и Цитрон в лапсердаках, с длинными пейсами, и тычут  бородами в Блума.    

Мастянский  и Цитрон. Велиал[1625]!  Лемляйн из Истрии, лже-Мессия! Абулафия!    

С утюгом  под мышкой приближается Джордж С.Мизайес, портной Блума, и подает счет.    

Мизайес. За переделку брюк одиннадцать  шиллингов.    

Блум (потирает руки, приободрившись).  Как в добрые старые времена. Бедняга Блум!    

Рувим  Дж.Додд, чернобородый Искариот, злой пастырь[1626], неся на плечах тело  своего утонувшего сына, подходит к позорному столбу.    

Рувим  Дж. (хриплым  шепотом). Сука одна продала. Уже за мусорами чешут. Рви когти на первой  громыхалке.    

Пожарная  команда. Баамм!    

Брат  Обирало (надевает  на Блума высокий остроконечный колпак и желтое одеяние, на котором вышиты  нарисованные языки пламени. Вешает ему на шею мешок с порохом и предает в руки  гражданских властей, напутствуя). Остави ему долги его.    

По  единодушной просьбе общественности лейтенант Майерс из Дублинской пожарной  команды поджигает Блума. Раздаются рыдания.    

Гражданин. Хвала небу!    

Блум (в тканом хитоне с буквами  И.Х.С., как феникс, высится среди языков пламени). Не плачьте обо мне, дщери  Эрина[1627].    

Показывает  дублинским репортерам следы ожогов. Дочери Эрина в черных одеждах, с большими  молитвенниками и длинными зажженными свечами в руках, преклоняют колена и  молятся.    

Дочери  Эрина.    

Почка  Блума, молись за нас.    

Цветок  Банный, молись за нас.    

Ментор  Ментона, молись за нас.    

Рекламный  Агент для «Фримена», молись за нас.    

Масон  Милосердный, молись за нас.    

Мыло  Блуждающее, молись за нас.    

Прелести  Греха, молись за нас.    

Музыка  без Слов, молись за нас.    

Укротитель  Гражданина, молись за нас.    

Друг  всех Подвязочек и Панталончиков, молись за нас.    

Повитуха  Всемилостивая, молись за нас.    

Картофелина,  охраняющая от всякой Чумы и Язвы, молись за нас.    

Хор из  шестисот голосов под управлением Винцента О'Брайена[1628] исполняет хорал  «Аллилуйя», аккомпанирует на органе Джозеф Глинн. Блум немеет, съеживается,  обугливается.    

Зоя. Болтай-болтай, покуда не  почернеешь.    

Блум (с улыбкой во взоре, в старой  шляпчонке[1629],  за ленту которой заткнута глиняная трубочка, в запыленных башмаках, с красным  узелком эмигранта, ведет на соломенной веревочке черную как мореный дуб  свинью). Ну-к, надоть идти, хозяйка, не то, сдохни все козлы в Коннемаре, ужо  мне выдубят шкуру. (Со слезою во взоре.) Все это безумие. Патриотизм, скорбь по  умершим, музыка, будущее нации. Быть или не быть. Сон жизни подошел к концу.  Окончи же его с миром. А они пускай живут дальше. (Смотрит печально вдаль.)  Песенка моя спета. Одна небольшая порция мышьяку. Задернуть занавески. Письмо.  А после этого лечь и обрести покой (Тихо вздыхает.) Довольно. Я прожил свое.  Прощайте Прощайте.    

Зоя (поправляя свою бархотку,  равнодушно). Ты что, серьезно? Тогда пока. (Насмешливо.) Ты, видно, встал  сегодня с левой ноги, а может, кончил слишком быстро со своей кралей. Я вас  насквозь вижу.    

Блум (с горечью). Мужчина и женщина, любовь,  что это все? Бочка и затычка.    

Зоя (вдруг рассердившись). Терпеть не  могу этих вшивых ломак. Хоть и со шлюхой, а надо по-человечески.    

Блум (с раскаянием). Правда, что-то я  нелюбезен. Вы это необходимое зло. Так ты откуда? Из Лондона?    

Зоя (словоохотливо). Из Свиндона, где  свинки на органах играют. Вообще-то я из Йоркшира, то есть там родилась.  (Отводит его руку, нащупывающую ее сосок.) Слушай, Томми-мышонок. Брось-ка это  да займись чем похуже. У тебя есть с собой на короткий заход? Десять шиллингов?    

Блум (улыбаясь, кивает медленно).  Больше, моя гурия, больше.    

Зоя. За больше любовь подольше.  (Ласково похлопывает его бархатными лапками.) Ну как, пошли, поглядишь новую  пианолу у нас в салоне? Я уж для тебя расстараюсь.    

Блум (в нерешительности почесывая затылок  с беспрецедентным изумлением уличного разносчика, внезапно оценившего  изысканную симметрию ее сочных груш). Кой-кто смертельно бы ревновал, узнай она  только. Чудище с зелеными глазами[1630].  (Серьезно.) Ты же знаешь, как это трудно, что тебе объяснять.    

Зоя (она польщена). О том сердце не  болит, чего глаз не видит. (Поглаживает его.) Ну, пойдем, пойдем.    

Блум. Смеющаяся чаровница! Рука, что  качает колыбель.    

Зоя. Детка!    

Блум (в рейтузиках и пальтишке,  большеголовый, с шапкой темных волос, раскрыв широко глаза, зачарованно смотрит  на ее переливчатую юбку, пухлым пальчиком считает пряжки на ней и лепечет,  высовывая мокрый язычок). Лаз ва тли – тли тла тлаз.    

Пряжки. Любит. Не любит. Любит.    

Зоя. Молчание знак согласия.  (Маленькие растопыренные коготки завладевают его рукой, указательный палец  чертит на его ладони условный знак тайного наставника[1631], влекущий к  неотвратимому.) Руки горячие значит глотка замерзла.    

Он  колеблется, одолеваемый музыкой, запахами, соблазнами. Она ведет его за собой к  ступеням, манит запахом подмышек, порочностью подведенных глаз, шуршаньем юбки,  в змеистых складках которой таится едкий звериный дух всех самцов, обладавших  ею.    

Самцы  (разя серной  вонью похоти и навоза, с утробным ревом встают на дыбы в стойлах, мотают  ошалелыми головами). Харрош!    

Зоя и  Блум подходят к дверям, у которых сидят две сестры-проститутки.    

Они с  любопытством разглядывают его из-под нарисованных бровей, улыбаются в ответ на  торопливый поклон. Он нечаянно спотыкается.    

Зоя (вовремя подхватив его проворной  рукой). Гоп-ля! Наверх не падать.    

Блум. Праведник упадет семь раз[1632].  (На пороге останавливается, пропускает ее.) По правилам, после вас.    

Зоя. Сначала дама, потом кавалер.    

Переступает  порог. Он медлит. Она оборачивается и тянет его. Он перескакивает порог. В  прихожей на вешалке из рогов висят мужская шляпа и дождевик. Блум снимает свою  шляпу, затем, увидев их, хмурится, затем улыбается, занятый какими-то мыслями.  Дверь на антресолях распахивается.