1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 
– Одного я не понимаю. Вы сказали, что здесь был Грима. Это имя нам знакомо. Как он попал сюда?
     
– Про него–то я и забыл, — повинился Пиппин, — Он прискакал сегодня утром. Мы как раз развели огонь и завтракали, и тут Древобород пришёл и позвал нас.
     
«Зашел проведать, как вы тут, — прогудел он, — а заодно и сказать, что всё хорошо.Хуорны вернулись, и всё идёт замечательно! Нет больше орков в Изенгарде, нет больше орочьих топоров! Уже сегодня с юга придут те, кого вы будете рады увидеть».
     
Он едва успел договорить, как на дороге послышался топот копыт. Мы выскочили за ворота, я во все глаза глядел: думал, Гэндальф или Колоброд к нам торопятся. А из тумана выскочил такой скрюченный человечишка на старой кобыле, посмотрел на весь этот разор, позеленел с лица и рот разинул. Нас увидел не сразу, а когда заметил,то вскрикнул и кинулся обратно. Но тут Фангорн в два шага догнал его и снял с седла. Лошадь убежала, и он висел, как мышь у кошки в лапах. Фангорн расспросил его, и тот ответил, что его зовут Грима, что он друг и советник Теодена, послан от него к Саруману с важными вестями.
     
«Никто не рискнул ехать ночью по равнине, кишмя кишащей орками, — заявил он, — пришлось мне. Путь был тяжёл и опасен, я устал. Волки всю дорогу преследовали меня».
     
Я увидел, как он косится на Древоборода, и решил про себя: «врёт». А Древобород долго разглядывал его, пока он не растёкся по полу, и наконец сказал: «Давненько я тебя жду, Червослов». Тот аж вздрогнул. «Гэндальф рассказал мне, кто ты и что с тобой делать. Сажай всех крыс в один капкан, так он мне велел. Я теперь хозяин Изенгарда, а Саруман сидит в своей башне, так что отправляйся к нему и передавай свои важные известия».
     
Грима только взглянул за ворота и отскочил, захотел немедленно возвращаться в Эдорас, но Фангорн не пустил. Стой, говорит, со мной, и жди, пока придёт Гэндальф или твой хозяин, или иди к башне вброд. Он предпочел второе. Вода доходила ему до ушей, но Фангорн провожал его, пока в башне не открылась дверь и этого Гриму не втащили внутрь.
     
«Думаю, там ему понравится, — сказал Фангорн, когда вернулся к нам. — А теперь я должен пойти и смыть с себя эту слизь. Если я кому понадоблюсь, пусть ищут с севернойстороны. Здесь не осталось чистой воды. Энту ни попить, ни выкупаться. Так что мне вас придётся попросить приглядеть пока за воротами. Сам король степей Рохана должен приехать, не кто–нибудь! Его люди только что разбили орков. Поприветствуйте его, как там у вас положено. Много этих королей я видел на зелёных равнинах, да так и не удосужился узнать их имена и языки. Наверно им нужна человечья еда. Поищите пока, чем можно покормить короля». Вот теперь действительно всё. А кто такой этот Червослов? Неужели такая крыса действительно была советником правителя?
     
– Да, — ответил Арагорн, — но он был еще слугой и шпионом Сарумана. Он получил по заслугам. Увидеть гибель Изенгарда, который он всегда считал непобедимым, — для него это в самый раз. Но мне сдается, его ждет кое–что похуже.
     
– Я тоже так думаю, — отозвался Мерри. — Насколько я понял, старик Фангорн отправил его в башню не потому, что пожалел. Очень уж он ехидно посмеивался, когда вернулся. Он ушел купаться и пить воду, а мы все обшарили — и что водой прибило, и две–три кладовки нетронутые нашли. «Нам нужна человечья еда душ на двадцать пять», — сказали нам энты, когда пришли за припасами, так что вас уже успели сосчитать. Энты, правда, думали, что вы отправитесь с великими мира сего, но, — Мерри подмигнул, — вы не прогадали. Здесь ничуть не хуже, чем там, клянусь. Даже лучше, потому что там выпивки нет. «Вода Изена хороша и энтам и людям», — сказал Фангорн, но мы подумали, что вы сильно устали и проголодались. А лучший наш трофей — это бочонки из Долгой Долины. Вот так все и складывалось.
     
– Теперь, наконец, мне все ясно, — сказал Гимли.
     
– Кроме одного, — заметил Арагорн. — Похоже, Саруман нашел себе прислужников среди хоббитов, иначе откуда бы здесь взяться трубочному зелью? Я слишком хорошо знаю, какие дикие земли лежат между Брылем и Роханом. Какого года бочонки? Позапрошлого? Что ж, будем надеяться, что плохое уже позади. Сделать–то мы все равно пока ничего не можем. Но надо будет сказать Гэндальфу…
     
– Уже за полдень, а его все нет, — сказал Мерри. — Пойдем поищем его. А ты, Колоброд, поглядишь на Изенгард. Зрелище, правда, не из приятных.
    
    
     
      
Глава 10
      
ГОЛОС САРУМАНА
     
     
Арагорн и его друзья миновали разрушенный туннель и, стоя на груде камней, смотрели на темную башню со множеством окон, возвышавшуюся среди хаоса разрушения. Злоба затаилась в ней. Вода уже почти сошла, лишь кое–где оставались большие мутные лужи, а между ними тянулись обширные пространства, вымощенные осклизлыми каменными плитами и усеянные валявшимися в беспорядке обломками. Сквозь проломы в стенах виднелись свежие отвалы, холмы и канавы, а за чертой разрушений зелёная извилистая долина льнула к протянутым рукам гор. С северной стороны к башне приближались несколько всадников.
     
– Это Гэндальф и Теоден со своими людьми, — присмотревшись, сказал Леголас. — Пойдемте им навстречу.
     
– Будьте осторожны, — предупредил Мерри. — Некоторые плиты здесь качаются, можно свалиться в подземелье.
     
Они медленно двигались по разбитым и скользким плитам. Всадники, заметив их, остановились. Гэндальф выехал навстречу друзьям.
     
– Мы славно поговорили с Древобородом и кое–что придумали, — сказал он. — Заодно и отдохнули. Пора выступать. А вы тут как?
     
– Начали с дыма, им же и кончили, — ответил Мерри. — И даже Саруман уже не кажется таким мерзким.
     
– Неужто? — отозвался Гэндальф. — Впрочем, это твое дело, а мне надо нанести ему прощальный визит. Это опасно, может быть бесполезно, но необходимо. Если хотите, можете сопровождать меня. Но будьте начеку. Сейчас не время для шуток.
     
– Я пойду, — сказал Гимли. — Интересно узнать, правда ли он похож на тебя.
     
– Это не так просто, — возразил Гэндальф. — Если Саруман сочтет нужным, он будет похожим на меня. Я не очень уверен, хватит ли у тебя мудрости разобраться во всех его личинах. Ну ладно, там видно будет. Может, он еще и не явится, когда увидит, что нас много. Я на всякий случай попросил энтов пока не показываться.
     
– А что он может нам сделать? — спросил Пиппин. — Обольет из окна жидкой смолой или заколдует издали?
     
– Скорее последнее, — спокойно ответил Гэндальф. — Особенно если без толку шастать у него под окнами. Знаешь, милый, если зверя загнать в угол, он на все готов. У Сарумана есть способности, о которых ты не подозреваешь. Главное — остерегайтесь его голоса!
     
Они подошли к подножию Ортханка. Башня была сложена из черного блестящего камня. Все углы и грани были такими четкими, словно только что из–под резца. Ярость энтов не оставила на башне никаких следов, кроме нескольких крошечных сколов у основания.
     
С восточной стороны между двумя массивными контрфорсами виднелась большая дверь, а над нею — закрытое ставнями окно с решетчатым балконом. Дверь была высоко над землей, и к ней вела лестница из двадцати семи широких ступеней. Это был единственный вход.
     
У подножия лестницы Гэндальф и Теоден спешились.
     
– Я поднимусь, — сказал маг. — Я бывал в Ортханке и знаю, чего нужно опасаться.
     
– Я пойду с тобой, — ответил Теоден. — Я стар и больше не ведаю страха. Мне хочется поговорить с врагом, причинившим Рохану столько бед. Со мною будет Йомер; он поддержит меня, если я ослабею.
     
– Как хотите, — сказал Гэндальф. — Арагорн, мне хотелось, чтобы ты был с нами. Остальные пусть подождут внизу.
     
– Нет уж, — живо отозвался Гимли, — мы с Леголасом тоже пойдем. Мы здесь единственные представители наших племен и не хотим пропустить самое интересное.
     
– Ну что ж, идемте, — Гэндальф улыбнулся и вместе с Теоденом начал подниматься по ступеням.
     
Всадники оставались в седлах и ждали по обеим сторонам лестницы, с тревогой озирая мрачную башню. Мерри и Пиппин сели на нижней ступеньке, чувствуя себя бесполезными и беззащитными.
     
– До ворот полмили, да еще грязь, — пробормотал Пиппин. — Лучше бы нам туда потихоньку вернуться. И зачем только мы пришли? Кто нас сюда звал?
     
Гэндальф остановился перед дверью Ортханка и ударил в нее жезлом. Она глухо зазвенела.
     
– Саруман! Саруман! — громко и повелительно крикнул он. — Выходи, Саруман!
     
Окно над дверью отворилось, но не сразу. В темном проеме никого не было видно.
     
– Кто там? — послышался оттуда голос. — Что вам нужно?
     
Теоден вздрогнул.
     
– Я знаю этот голос, — сказал он, — и проклинаю день, когда впервые внял ему.
     
– А ну–ка, Грима, позови своего хозяина! — крикнул Гэндальф. — И не заставляй нас ждать.
     
Окно захлопнулось. Прошла минута. Вдруг зазвучал другой голос, негромкий и мелодичный. В нем было непередаваемое очарование. Слышавшие этот голос редко потом вспоминали сами слова, а если все же вспоминали, то удивлялись, ибо в словах этих не было никакой силы. Но голос доставлял наслаждение. Все произносимое им казалось мудрым, со всем хотелось согласиться. Любой другой голос по сравнению с этим казался хриплым, всякие другие речи неразумными; а если кто–то осмеливался возражать, в сердцах у зачарованных слушателей вспыхивал гнев. Одного звучания этого голоса было достаточно, чтобы стать его рабом, и это колдовство жило в слушателях, даже когда они были уже далеко. Голос все шептал, приказывал, и они повиновались. Никто не мог слушать его без волнения, никто не мог противостоять его чарам. Устоять могла только твердейшая воля и устремленная мысль.
     
– В чем дело? — кротко спросил голос. — Почему вы нарушаете мой покой? Неужели вы не оставите меня ни днем, ни ночью? — В этом тоне был ласковый упрек мягкого сердца, огорченного незаслуженной обидой.
     
Все в изумлении смотрели наверх. Не слышно было, чтобы кто–нибудь выходил. Но обитатель башни уже стоял на балконе, глядя на них сверху вниз: старик в свободном плаще, цвет которого изменялся при каждом его движении. Лицо продолговатое, лоб высокий, глаза глубокие и темные, совершенно непроницаемые, но взгляд благосклонный и несколько усталый. Волосы и борода седые, с темными прядями на висках.
     
– Похож–то он похож, — прошептал Гимли, — да все–таки другой.
     
– Ну подойдите же, — продолжал медоточивый голос. — Гэндальфа я знаю слишком хорошо и не надеюсь, что он пришел за помощью и советом. Но ты, Теоден Могучий, Король Рохана, достойный сын Тенгеля Прославленного! Почему ты не пришел ко мне раньше, почему не пришел как друг? Я хотел видеть тебя, самого могучего из правителей Запада, чтобы предостеречь от чужих советов, злобных и неразумных. Но и сейчас не поздно. Я готов забыть обиды, нанесенные мне воинами Рохана, потому что хочу спасти тебя от гибели на неверном пути, выбранном тобой. Ибо только я могу спасти тебя.
     
Теоден хотел что–то сказать, но не решался. Он посмотрел на Сарумана, потом на Гэндальфа, было видно, что он колеблется. Но Гэндальф не шевелился, словно ожидая ему одному ведомого знака. Всадники перешептывались, одобряя слова Сарумана, но потом притихли и слушали как зачарованные. Им казалось, что Гэндальф никогда не говорил так хорошо с их правителем, наоборот, он всегда был груб и надменен. В их сердца тенью прокрался великий страх: они словно воочию видели гибель Рохана, к которой Гэндальф толкал их, тогда как Саруман открывал путь к спасению.
     
Неожиданно Гимли нарушил молчание.
     
– Этот колдун ставит все вверх тормашками, — проворчал он, положив руку на рукоять топора. — На языке Ортханка помощь — это гибель, а спасение — убийство. Но мы пришли сюда не как просители.
     
– Тихо! — оборвал его Саруман, в глазах у него мелькнул красный огонь. — Я не с тобой говорю, Гимли, сын Глоина. Ты нездешний, нечего тебе соваться в дела этой страны! — Голос его опять потеплел. — Но я не стану корить тебя за твои, разумеется, весьма доблестные деянья. Только прошу, дай мне договорить с Королем, моим старым соседом и другом… когда–то.
     
Он снова обратился к Теодену со сладкой речью, предлагая совет и помощь, обещая простить взаимные обиды и рука об руку идти в светлое будущее.
     
– Скажи, Теоден, разве ты не хочешь мира между нами? — вопрошал он.
     
Старый правитель молчал. Видно было, как в нем боролись гнев и сомнение. Вместо него заговорил Йомер.
     
– Послушайте меня, повелитель! — воскликнул он. — Вот опасность, против которой нас предостерегали. Неужели мы одержали победу лишь для того, чтобы нас опутал своими чарами старый лжец, источающий мед змеиным языком? Если бы собаки загнали волка, он именно так говорил бы с ними. О какой помощи идет речь? Злодей стремится уйти от расплаты, вот и все! Но неужели вы вступите в переговоры с этим предателем и убийцей? Неужели забудете Теодреда, свежий курган у Бродов, могилу Хамы в Хельмовой Пади?
     
– Если у кого и ядовитый язык, так это у тебя! — произнес Саруман с гневом, который услышали теперь все. — Каждому свое, Йомер, сын Йомунда! Твое дело — отвага в бою. Вот и убивай тех, кого велит твой господин, но не вмешивайся в дела, которые выше твоего разумения. Если когда–нибудь тебе суждено будет стать правителем, ты поймешь, что дружбой Сарумана и силой Ортханка не пренебрегают из–за детских обид. Вы выиграли битву, но не войну, и выиграли ее с помощью, на которую нельзя рассчитывать дважды. В следующий раз Тень Леса может появиться у твоей собственной двери: она капризна, лишена разума и не любит людей.
     
Я снова обращаюсь к тебе, повелитель Рохана! Подумай, можно ли назвать меня убийцей, если отважные воины гибнут в бою? Не я хотел войны. Это вы начали ее. И если я — убийца, то и правители из рода Йорла таковы, ибо много войн они вели и многих врагов побеждали. А потом заключали мир. Подумай, Теоден Могучий, будет ли между нами мир и дружба? Только ты можешь решать это.
     
– Мы хотим мира, — медленно и хрипло заговорил Теоден после долгого молчания. Всадники при этих словах радостно вскрикнули. — Да, у нас будет мир, — твердо повторил король, — когда не станет ни тебя, ни твоих дел, ни дел твоего Темного Владыки, которому ты хотел предать нас. Ты — лжец, Саруман, лжец и совратитель! Ты протягиваешь мне руку, а я вижу на ней холодный и острый коготь Мордора. Будь ты хоть в десять раз мудрее, у тебя нет права вмешиваться в дела Рохана и зариться на его богатства. Ты ведь о них думаешь сейчас! Говоришь, ты не хотел войны? А кто сжигал деревни? Кто убивал детей? Кто глумился над трупами? Когда тебя вздернут на твоем балконе на радость воронам, вот тогда я помирюсь с Ортханком! Не раньше. Я не так велик, как мои предки, но лизать руки никому не стану. Вот тебе мой ответ. Боюсь, твой голос утратил чары.
     
Всадники смотрели на Теодена, как люди, которых неожиданно разбудили. Грубым и резким карканьем старого ворона казался голос правителя после речей Сарумана. Но Саруман был вне себя от ярости; перегнувшись через перила балкона, он пожирал Теодена глазами, горящими гневом. Он стал похож на змею, готовую ужалить.
     
– Виселица и вороны! — зашипел он. И все вздрогнули, услыхав, как внезапно изменился его голос. — Старый глупец! Твой дворец — притон разбойников и пьяниц! Слишком долго они избегали виселицы. Но петля уже близко, неотвратимая и безжалостная. Тебе придется в ней болтаться! — Тут он овладел собой, и голос его вновь переменился. — Не знаю, зачем я говорю с тобой, лошадиный пастух! Мне не нужен ни ты, ни твои всадники, они только удирают проворно. Я предлагал тебе власть, которой ты не заслужил ни доблестью, ни разумом, а ты ответил мне бранью. Пусть будет так! Возвращайся в свою конюшню!
     
Но ты, Гэндальф! — Голос опять полился сладкой музыкой. — Ты меня огорчаешь. Мне стыдно видеть тебя в таком обществе. Ты так же горд, как и мудр, ты почти всевидящий. Так неужели даже сейчас ты не последуешь моему совету?
     
Гэндальф шевельнулся и взглянул вверх.
     
– Тебе есть что добавить к сказанному при нашем последнем свидании? — спросил он. — А может, ты хочешь взять какие–нибудь слова обратно?
     
Саруман озадаченно помолчал.
     
– Взять обратно? — повторил он. — Я желал тебе блага, но ты не послушал меня. Да и что тебе чужие советы при твоей мудрости. Может, ты неправильно понял меня в прошлый раз? Может, я немного погорячился? Прости меня, как я прощаю твоих дерзких и неразумных спутников. Мы оба с тобой принадлежим к древнему Ордену, самому высокому в этом мире. Наша дружба нам обоим пойдет только на пользу. Постараемся же понять друг друга и забудем на время об остальных, низкородных. Пусть они подождут наших решений. Давай подумаем вместе о вещах важных для всех, в том числе и для них. Поднимись ко мне, обсудим все сообща, мы обязательно придем к разумному решению.
     
Такую силу вложил Саруман в этот последний призыв, что никто из слушателей не мог оставаться безучастным. Теперь впечатление было совершенно иное. Они слышали ласковый упрек кроткого короля, обращенный к заблуждающемуся, но любимому вассалу. Однако самих их при этом как бы выставили за дверь, и теперь они лишь подлушивали слова, для них не предназначенные. Словно дурно воспитанные дети или нерадивые слуги, слушали они непонятные речи старших и не знали, как эти слова скажутся на их собственной судьбе. Эти двое были совсем из другой породы — возвышенной и мудрой. Они непременно заключат союз между собой. Сейчас Гэндальф поднимется на башню, дабы обсуждать там дела, недоступные их пониманию. Дверь закроется, и они останутся за порогом, ожидая решения великих. Даже у Теодена мелькнула мысль: «Он изменит нам, он пойдет туда, и тогда мы погибли!»
     
Но Гэндальф рассмеялся, и морок развеялся без следа.
     
– Саруман! — воскликнул он. Голос мага не был таким мелодичным, но казалось, заполнил собой всю долину. — Ты выбрал не то поприще! Тебе бы стать придворным шутом и передразнивать сановников. Глядишь, и кинут корку… могут, правда, и плеткой угостить, — обидно засмеялся маг, а потом продолжал уже обычным голосом. — Ты говоришь, нам нужно понять друг друга? Я тебя вполне понимаю, а вот тебе меня уже не понять. Я ничего не забыл. Когда мы виделись в последний раз, я был твоим пленником, а ты — тюремщиком на службе Мордора и как раз собирался послать меня туда. Нет, я и не подумаю подниматься к тебе: кто убежал через крышу, тот не будет входить в дверь. А теперь послушай меня, Саруман! Послушай в последний раз! Не спустишься ли ты ко мне? Твои надежды на мощь Изенгарда не оправдались. Как бы тебя не постигли и другие разочарования. Так не разумнее ли отказаться от сомнительных упований ради более достойных? Подумай, Саруман!
     
Тень пробежала по лицу Сарумана. Он побледнел, как мертвец. На мгновение он не совладал с собой, и все увидели, как терзают его сомнения, как он не может решиться: то ли покинуть свое убежище, то ли оставаться в нем и дальше. Саруман колебался, и все затаили дыхание. Потом он заговорил, голос у него был теперь ледяным и резким. Гордость и ненависть взяли в нем верх.
     
– Сойти? Мне? — насмешливо переспросил он. — Разве сойдет безоружный человек, чтобы говорить с разбойниками у своего порога? Мне и отсюда все хорошо слышно. Я не так глуп, Гэндальф Серый, чтобы доверять тебе. Лесных демонов, правда, не видно, но я знаю, где они притаились по твоему приказу.
     
– Предатели всегда недоверчивы, — устало махнул рукой Гэндальф. — Но ты напрасно опасаешься за свою жизнь, тебе ничто не грозит. Пойми, я хочу спасти тебя, и это твоя последняя возможность. Ты можешь свободно покинуть Ортханк, если захочешь.
     
– Приятно слышать! — насмешливо фыркнул Саруман. — Очень похоже на Гэндальфа Серого: так снисходительно, так великодушно. Не сомневаюсь, что Ортханк нравится тебе и мой уход был бы для тебя желательным. Но зачем мне уходить? Что ты понимаешь под словом «свободно»? У тебя ведь, конечно, есть условия?
     
– Ну, причин для ухода у тебя немало, — ответил Гэндальф. — Оглядись вокруг. Своих слуг ты не найдешь, они истреблены или рассеяны, своих соседей ты сделал своими врагами, своего нового господина обманул или пытался обмануть. Если его Око обратится сюда, оно будет гневным. Так вот, когда я говорю «свободно», это и означает свободу: свободу идти, куда захочешь, да, Саруман, даже в Мордор, если это тебе по душе. Только сперва придется отдать ключ от Ортханка и жезл. Я обещаю сохранить их и вернуть тебе, когда ты заслужишь их вновь.
     
Лицо Сарумана исказилось от бешенства, в глазах загорелся красный огонь. Он злобно рассмеялся.
     
– Да, конечно, ты вернешь их мне! Только ведь сначала тебе понадобятся еще ключи от Барад Дура, короны Семи Королей и жезлы Пяти магов. Ну что ж, ты не так уж много и хочешь и, наверное, управишься без моей помощи. Мне недосуг. Если хочешь договориться со мной, уходи и возвращайся трезвым. И пожалуйста, без этих головорезов и без недомерков, что цепляются за твой подол. Прощай! — Он повернулся и собрался уйти с балкона.
     
– Вернись, Саруман, — негромко, но повелительно окликнул его Гэндальф.
     
Ко всеобщему изумлению, Саруман медленно, словно против своей воли, повернулся, прислонившись к ограде балкона. Лицо его осунулось и постарело, а пальцы вцепились в черный жезл, как когти.
     
– Я еще не отпустил тебя, — сурово продолжал Гэндальф. — Ты поглупел, Саруман, и достоин жалости. Ты еще мог бы отвернуться от зла и безумия, мог бы принести пользу. Но ты упорствуешь. Что ж, твое право. Но предупреждаю тебя: выйти тебе будет нелегко. Ты не выйдешь до тех пор, пока рука с Востока не протянется и не схватит тебя! — Голос мага, теперь мощный и грозный, гремел. — Саруман! Открой глаза! Я больше не Гэндальф Серый, которого ты предавал. Я — Гэндальф Белый, вернувшийся из Мрака. А ты, ты стал бесцветным, и я своей властью исключаю тебя из Совета и из Ордена!
     
Он поднял руку и произнес медленно, холодным и отчетливым голосом:
     
– Саруман, я ломаю твой жезл!
     
Жезл в руке Сарумана с треском сломался, и обломки упали к ногам Гэндальфа.
     
– Ступай! — приказал Гэндальф. Саруман со стоном пал на колени и уполз внутрь.
     
В этот момент что–то тяжелое и блестящее, брошенное с силой, вылетело сверху. Оно отскочило от железной ограды балкона, на которую только что опирался Саруман, и, едва не задев Гэндальфа, упало на ступеньки у его ног. Ограда зазвенела и сломалась, ступенька треснула, и от нее во все стороны брызнули осколки. Но брошенный предмет, остался целым и покатился вниз по лестнице. Это был хрустальный шар, темный, но с огнем внутри. Он катился к большой глубокой луже, Пиппин догнал и схватил его.
     
– Подлый убийца! — вскричал Йомер, но Гэндальф остановил его.
     
– Нет, это не Саруман, — сказал он. — Это из верхнего окна — прощальный подарок Гримы Червослова, только бросок неважный.
     
– Это оттого, что он не мог решить, кого ненавидит больше, тебя или Сарумана, — заметил Арагорн.
     
– Может и так, — согласился Гэндальф. — Мало им будет радости друг от друга: оба полны яда и злобы. Но это только справедливо. Если Грима выйдет из Ортханка живым, это будет больше, чем он заслуживает. Эй, подожди–ка, милый! — воскликнул он вдруг, обернувшись и увидев Пиппина, который медленно поднимался по лестнице, словно неся тяжелый груз. — Никто не просил тебя его трогать!
     
С этими слонами маг поспешно спустился навстречу хоббиту и, отобрав у него темный шар, завернул в полу своего плаща.
     
– Я сам позабочусь о нем. Саруман ни за что бы не выбросил такую вещь.
     
– Но он может бросить что–нибудь другое, — заметил Гимли. — Раз мы уже побеседовали, то, может, нам отойти подальше?
     
– Да, — ответил Гэндальф, — больше здесь говорить не о чем.
     
Они спустились с лестницы. Всадники приветствовали их радостными криками. Чары Сарумана исчезли: все видели, что он вернулся, когда ему было приказано, и уполз, когда был отпущен.
     
– Ну вот и все, — произнес Гэндальф. — Теперь мне нужно только найти старика Фангорна и сказать ему, чем кончилось дело.
     
– Наверное, он и сам догадался, — предположил Мерри. — Разве могло быть иначе?
     
– Могло, — устало вздохнул Гэндальф, — потому что висело на волоске. Но у меня были причины рискнуть. Прежде всего, нужно было показать Саруману, что колдовская сила его голоса исчезает. Нельзя быть одновременно и тираном, и мудрецом, а ему казалось, что он сможет совместить несовместимое. Раз замысел созрел, он рано или поздно себя обнаружит. Но он попал в ловушку и заметался. Поэтому–то я и предложил ему честный выбор: порвать с Мордором, забыть о своих кознях и помочь нам. Никто лучше его не знает наших трудностей, и он мог бы оказать нам неоценимую помощь. Но вы видели, что он выбрал. Он хочет не служить, а приказывать. Он живет в страхе перед рукой Мордора и все еще надеется совладать с нею. Жалкий глупец! Он будет уничтожен, если Темный Владыка дотянется до Изенгарда. Ортханк нам не по зубам, но у Саурона зубы гораздо крепче!
     
– А когда мы победим, что ты с ним сделаешь? — спросил Пиппин.
     
– Я? Ничего, — пожал плечами Гэндальф. — Я не стремлюсь к власти. А что будет с ним — не знаю. Жаль, что столько доброй силы обратилось во зло и гниет теперь в стенах башни. Но для нас все сложилось к лучшему. Ненависть часто оборачивается против себя. Думаю, если бы даже нам удалось войти в Ортханк, немного бы в нем нашлось сокровищ более дорогих, чем то, которым швырнул в нас Грима.
     
В этот момент из окна сверху донесся пронзительный крик, тотчас же оборвавшийся.
     
– Кажется, Саруман тоже так думает, — заметил Гэндальф. — Пойдемте отсюда.
     
Они вернулись к развалинам ворот и не успели миновать арку, как из тени вышел Фангорн, а с ним еще несколько энтов. Арагорн, Гимли и Леголас изумленно глядели на них.
     
– Это мои друзья, Древобород, — сказал Гэндальф. — Я говорил тебе о них, но ты их еще не видел. — И он назвал по именам одного за другим.
     
Старый энт долго и пытливо разглядывал всех по очереди и каждому сказал несколько слов. Под конец он обратился к Леголасу:
     
– Так вы пришли из самого Сумеречья, добрый эльф? Когда–то это был очень большой лес.
     
– Он и сейчас большой, — ответил Леголас, — но, конечно, не такой большой, как прежде. Мне бы очень хотелось побродить по вашему лесу. Я побывал только на опушке и рад был бы вернуться туда.
     
Глаза у Фангорна заблестели от удовольствия.
     
– Надеюсь, ваше желание исполнится раньше, чем холмы успеют состариться, — сказал он.
     
– Я приду, если мне удастся, — ответил Леголас, — и, с вашего разрешения, мы придем вдвоем с другом.
     
– Я буду рад всякому эльфу, который придет с вами, — сказал Фангорн.
     
– Это не эльф, — возразил Леголас, — это Гимли, сын Глоина, вот он.
     
Гимли низко поклонился, топор при этом выскользнул у него из–за пояса и звякнул о камни.
     
– Гм–гм! Кха! — покашлял Фангорн, мрачно поглядев на него. — Гном, да еще с топором! Я люблю эльфов, но вы хотите от меня слишком многого. Эльф и гном — вот странная дружба!
     
– Пусть странная! — пылко воскликнул Леголас. — Но пока Гимли жив, я без него не приду. Его топор не для деревьев, а для орков, и в недавнем бою он срубил их с полсотни!
     
– Вот как? — удивился старый энт. — Ну, это уже лучше. Что ж, пусть все будет как есть. Нам незачем торопиться. Вы придете в мой лес, когда захотите, придете оба. Но теперь пора расставаться. День близится к концу, а Гэндальф говорил, что вам нужно уехать до вечера.
     
– Да, нам пора двигаться в путь, и немедленно, — кивнул маг. — Боюсь, мне придется забрать и ваших привратников, по–моему, они вам больше не понадобятся.
     
– Наверное, ты прав, — ответил Фангорн, — но мне без них будет скучно. Мы подружились так быстро, что я, кажется, тоже начинаю спешить, как все в вашем сумасшедшем мире, а может, впадаю в детство. Я очень давно не встречал столь необычных существ, они поразили меня. Впервые за долгие годы под солнцем и луной я встретил то, чего не видел раньше. Я не забуду их. Они теперь в Долгом Свитке… хм–хум…
     
      
       
Энты, рожденные дикой землею,
       
Ровесники гор, пьющие воду.
       
И вечно голодные хоббиты–крошки,
       
Неунывающий малый народец…
      
     
     
     
Энты будут их помнить. И до тех пор, пока молодые листья не перестанут появляться на ветвях, они — наши друзья. Прощайте! И если в вашем милом краю услышите вдруг что–нибудь о наших женах, дайте мне знать! Возвращайтесь, если сможете!
     
– Мы вернемся! — ответили в один голос Мерри и Пиппин и поспешно отвернулись, чтобы скрыть волнение.
     
Фангорн молча глядел на них, покачивая головой, потом обратился к Гэндальфу:
     
– Так Саруман не захотел выйти? Я так и думал. Сердцевина у него черная, как у хуорна. Но если бы, как он сейчас, я потерял все свои деревья и у меня осталась бы только нора, чтобы спрятаться, я бы тоже не стал из нее вылезать.
     
– Да, — усмехнулся маг. — Но ты ведь не собирался покрывать всю землю своими деревьями и душить все остальное. Теперь Саруману делать нечего, кроме как ненавидеть нас да строить посильные козни. Правда, Ключ Ортханка остался у него. Так что упускать его нельзя ни в коем случае!
     
– Еще чего, — пробурчал Древобород. — Энты приглядят за ним. Он и шагу за порог не ступит без моего ведома.
     
– На это я и надеялся, — ответил Гэндальф. — Вы уж возьмите эту заботу на себя, а я займусь другими делами. Но будьте внимательны! Вода спала, а вокруг башни могут быть тайные ходы. Раз уж взялись за эту работу, так доведите ее до конца: залейте Изенгард снова. Вода затопит подземелья, а вы заделаете все выходы, и здесь будет спокойное озеро. Тогда Саруману останется только сидеть наверху и глядеть в окошко.
     
– Предоставь это нам, — пророкотал Фангорн. — Мы обыщем долину, заглянем под каждый камешек. Здесь вырастет лес, настоящий дикий лес, и мы назовем его Сторожевым. Не то что Саруман — ни одна белка не прошмыгнет без моего ведома. Пока не пройдет всемеро больше лет, чем он мучил нас, мы не устанем стеречь его!
    
    
     
      
Глава 11
      
ПАЛАНТИР
     
     
Солнце садилось за длинную цепь холмов на западе, когда Гэндальф, Теоден и их спутники покидали Изенгард. Мерри ехал с Гэндальфом, а Пиппин — с Арагорном. Правитель Рохана выслал вперед дозорных, остальной отряд двигался неспешно. У ворот молчаливыми изваяниями застыл строй энтов. Фангорн держался чуть поодаль и больше всего напоминал старое дерево с обломанными ветвями. Хоббитам невольно припомнилась их первая встреча на солнечном холме. Небо было еще светлое, но на развалины Изенгарда уже ложились длинные тени.
     
Когда отряд поравнялся со стеллой с изображением Белой Руки, все заметили, что рука сброшена вниз и разбита вдребезги. Один палец валялся посреди дороги, и красный ноготь на нем почернел.
     
– Энты ничего не упустили, — сказал Гэндальф.
     
Они миновали столб, торопясь уйти из разгромленной долины до наступления темноты.
     
Мерри молчал, молчал и наконец не выдержал:
     
– Мы что, так и будем ехать всю ночь? Я, может, и недомерок, но только и недомеркам изредка нужно прилечь и отдохнуть!
     
– А, слыхал, значит, как вас величают! — усмехнулся маг. — Не стоит обижаться. Ваше счастье, что он не стал заговаривать вас. Зато смотрел во все глаза. Можешь гордиться, вы с Перегрином интересовали его больше, чем все остальные: кто вы, откуда, зачем прибыли, что знаете, как вам удалось сбежать, если все орки погибли. Вот какими мелкими загадками смущен сейчас великий ум Сарумана. Так что насмешка с его стороны — это честь для тебя, любезный Мериадок.
     
– Вот уж спасибо, — скептически отозвался Мерри, — Чести хоть отбавляй. Один мудрый обзывается, другой того и гляди всю душу вытряхнет. Только и остаётся, что во второй раз спросить: долго ли нам еще трястись.
     
Гэндальф засмеялся.
     
– Вот прилип! Эти хоббиты любого мага научат не бросаться словами. Ладно, не ворчи. Обо всем я подумал, и об отдыхе тоже. Пересечем долину и устроим привал. Но уж завтра придется поспешить. По дороге сюда мы думали, что вернемся в Эдорас напрямик, через равнину, но потом посовещались и решили сделать по–другому. В Хельмову Падь уже отправились гонцы, они предупредят, что король прибудет завтра. А оттуда с большим отрядом он пойдет через холмы. Сейчас не стоит рисковать и выходить с дружиной на открытое место.
     
– У тебя всегда так: или мало, или много. Теперь мне уже не до сна. Где эта Хельмова Падь, что она такое и что вообще все это значит? Я тут ничего не знаю.
     
– Да узнаешь ты все, узнаешь. Только не сию минуту и не у меня. Мне надо серьезно подумать.
     
– Ладно, вот остановимся, спрошу у Колоброда, он не такой скрытный. Но мы же победили, чего таиться теперь?
     
– Победить–то победили, — задумчиво ответил маг, — но это наша первая победа, и опасность меньше не стала. Между Изенгардом и Мордором есть какая–то связь. Как они обменивались вестями, не знаю, но обменивались, это точно. Око Барад Дура сейчас обращено к Изенгарду и к Рохану. Чем меньше оно увидит, тем лучше.
     
Дорога шла вдоль Изена. Поднявшийся было ночной туман разогнало холодным ветром. Почти полная луна заливала долину золотистым сиянием. Наконец холмы кончились, перед всадниками открылась обширная серая равнина.
     
Здесь они остановились, найдя защищенную от ветра лощину, заросшую вереском, густыми кустами терновника и боярышника. Под ними и развели костер.
     
Выставили двоих дозорных. Остальные, поев, завернулись в плащи и одеяла и уснули. Хоббиты расположились на куче папоротника. Мерри уже засыпал, а у Пиппина сон вдруг как рукой сняло. Он вертелся и ворочался, папоротник под ним шуршал и хрустел.
     
– Что случилось? — недовольно спросил Мерри. — Ты что, в муравейник угодил?
     
– Да нет. Неуютно как–то. Интересно, когда мы в последний раз спали в постели?
     
Мерри зевнул.
     
– Ну, посчитай по пальцам, когда ушли из Лориена.
     
– Да нет, — сказал Пиппин, — я про настоящую кровать, в спальне.
     
– Тогда у Элронда, — отозвался Мерри, — но сегодня я готов уснуть где угодно.
     
Пиппин помолчал, потом тихо–тихо заговорил:
     
– Везет тебе, Мерри. Ты ведь с Гэндальфом едешь.
     
– Ну и что?
     
– А он рассказывает тебе что–нибудь?
     
– Чуть больше, чем раньше, — усмехнулся в темноте Мерри. — Да ты ведь и сам все это слышишь, едешь же рядом, а у нас секретов никаких нет. Хочешь, поезжай с ним завтра сам, если он согласится…
     
– Правда? Вот здорово! Но он ведь все такой же скрытный? Ни чуточки не изменился?
     
– Еще как изменился! — Мерри наконец стряхнул сон, удивляясь, какая муха укусила его дружка. — Он вырос… или как там говорят… Он стал и мягче, и резче, и веселее, и значительнее. Конечно, изменился! Только мы еще не видели, насколько. Вспомни, что произошло с Саруманом. Ведь раньше он был поважнее Гэндальфа: глава Совета и все такое… Он был Саруман Белый, а Гэндальф сейчас Белый. Он велел — и Саруман вернулся, а ушел, когда ему позволили! А жезл? Помнишь: раз — и на куски!
     
– А по–моему, — упорствовал Пиппин, — из него теперь вовсе ничего не вытянешь. Взять хоть этот стеклянный шар. Ведь он рад ему. Он знает, что это, или догадывается. А нам ни словечка. А ведь я же поймал его, спас, можно сказать. А он? «Эй, дружок, дай–ка сюда». И все. Что бы это могло быть? Он такой тяжелый… — Хоббит говорил уже совсем тихо, точно сам с собой.
     
– Вот оно что, — протянул Мерри, — вот что тебе покою не дает! Ты бы вспомнил присловье Гилдора, то, что Сэм любил повторять: «Не лезь в дела Мудрых, понять — не поймешь, а хлопот не оберешься».
     
– Но мы в последнее время только этим и занимаемся, — возразил Пиппин. — Я первым увидел этот шарик. Знаешь, как хочется еще раз на него посмотреть!
     
– Спи лучше, — посоветовал Мерри. — Надо будет — все узнаешь, ну не ко времени ты со своим любопытством.
     
– А что такое? Я всего лишь сказал, что хочу посмотреть на шарик. Я и сам знаю, что не получится. Гэндальф уселся на нем, как наседка на яйцах!… А ты мне: «Спи спокойно — все узнаешь»!
     
– А чего ты ждешь? — сонно спросил Мерри. — Сочувствую, но придется потерпеть до утра. После завтрака я, может, тоже стану любопытным, тут–то мы все и выпытаем. А сейчас спать хочу, если я еще раз зевну, у меня рот лопнет. Доброй ночи! — и он мгновенно заснул.
     
Пиппин долго лежал молча. Мысль о шаре не давала ему покоя. Он словно чувствовал в руках его тяжесть, видел в глубине таинственный красный огонь и тщетно пытался заставить себя думать о чем–нибудь другом. Наконец, не в силах больше бороться с собой, он тихонько встал и огляделся. Было холодно. Ярко светила луна, тени были черными как уголь. Кругом все спали; дозорных не было видно: либо они ушли на ту сторону холма, либо затаились среди кустов. Пиппин осторожно подошел к спящему Гэндальфу и пригляделся. Маг лежал спокойно, но Пиппин уловил блеск его глаз из–под неплотно сомкнутых ресниц и поспешно отступил. Гэндальф не шевелился, и хоббит медленно, словно против воли, снова подкрался к нему. Маг лежал на боку, укрывшись плащом, и одной рукой обнимал что–то круглое, завернутое в черную ткань. Другая рука, казалось, только что соскользнула с этого свертка.
     
Чуть дыша, Пиппин подкрался еще ближе, потом, став на колени, протянул руку, дотронулся до свертка и поднял его. Сверток оказался не таким тяжелым, как он ожидал. «Наверное, это что–то другое», — подумал он со странным чувством облегчения, но обратно сверток не положил. Оглядевшись, он заметил поблизости круглый булыжник, с трудом дотянулся до него и поднял.
     
Быстро и осторожно он стянул со свертка темную ткань, завернул в нее булыжник и положил подле спящего. Теперь наконец он мог взглянуть на свою добычу. Вот он, этот шар, тусклый и гладкий, лежал у него на коленях. Пиппин торопливо завернул его в плащ и уже хотел вернуться к своему месту, но тут Гэндальф зашевелился во сне, пробормотал что–то, нащупал камень рядом с собой и, вздохнув, успокоился снова.
     
– Ох, и дурак же ты, Пиппин, — шепотом обругал себя хоббит. — Тебе что, неприятностей мало? Положи шар обратно! — ноги у него тряслись, и он чувствовал, что не посмеет больше приблизиться к спящему. — Не смогу я положить это обратно и не разбудить его. И что плохого, если я загляну в шар? Только не здесь, — он отполз в сторону и присел на кочку.
     
Положив шар на колени, хоббит склонился над ним, как ребенок над унесенным в свой уголок лакомством. Потом осторожно приоткрыл полу плаща и взглянул. Сначала шар был черным как смоль, только блики лунного света скользили по его поверхности. Потом внутри что–то засветилось и стало двигаться. Пиппин уже не мог оторваться. Вскоре вся внутренность шара запылала, в нем перемещались какие–то огни. Потом они разом погасли. Пиппин отчаянно пытался отвести взгляд, но вдруг ахнул и начал клониться все ниже и ниже и, наконец, оцепенел. Губы у него беззвучно шевелились. Так прошло несколько минут. Неожиданно хоббит пронзительно вскрикнул и замертво упал на землю. На крик выбежали часовые, спящие проснулись, и всю стоянку охватило смятение.
     
– Так вот кто оказался вором! — воскликнул Гэндальф, поспешно закрывая шар плащом. — Это плохо!
     
Пиппин лежал навзничь, оцепенев, глядя в небо невидящими глазами.
     
– Хотел бы я знать, какая беда с ним приключилась и только ли с ним?
     
Гэндальф был встревожен не на шутку. Он взял руку Пиппина, прислушался к его дыханию, потом приложил ладонь ко лбу. Хоббит затрепетал и закрыл глаза. Потом всхлипнул и сел, заслоняясь от чего–то руками.
     
– Это не для тебя, Саруман! — закричал он странным голосом, сдавленным и пронзительным, и рванулся прочь от склонившегося над ним Гэндальфа. — Я пошлю за ним сейчас же. Ты понял? Скажи только это! — он забился, пытаясь вскочить, но Гэндальф крепко и осторожно держал его.
     
– Перегрин! — властно и мягко позвал он. — Вернись, Перегрин!
     
Хоббит обмяк и, падая, вцепился в руку мага. Потом открыл глаза. Взгляд у него был измученный и жалкий.
     
– Гэндальф! — вскрикнул он. — Гэндальф, прости меня!
     
– Простить? — переспросил маг. — Скажи–ка сначала, что ты наделал?
     
– Я… я взял шар… и смотрел в него, — жалобно залепетал Пиппин, — там было так страшно! Я хотел уйти, но не мог. А потом пришел Он, и Он спрашивал, и смотрел на меня, и… я больше ничего не помню…
     
– Этого мало, — сурово произнес Гэндальф. — Что ты видел, что ты сказал Ему?
     
Пиппин закрыл глаза и не отвечал. Все смотрели на него, только Мерри отвернулся. Лицо Гэндальфа заострилось, стало суровым и властным.
     
– Говори! — потребовал он.
     
Пиппин заговорил снова, тихим, дрожащим голосом, но постепенно его речь делалась все яснее и тверже.
     
– Сначала я видел темное небо и высокие башни, звезды… они были далеко. Потом звезды начали исчезать и появляться, их заслоняло что–то большое, крылатое. Мне показалось, что вокруг башни вьются летучие мыши. Кажется, их было девять. Одна полетела прямо ко мне. Это был ужасный… нет! Я не могу сказать! Я боялся, что оно вылетит, и хотел все бросить, но оно закрыло весь шар, а потом вдруг исчезло, и появился Он. Он не говорил со мною, только смотрел, а я понимал все. Он спрашивал: «Почему ты не сообщал о себе так долго?» Я промолчал, и тогда Он опять спросил: «Кто ты?» Я опять не ответил, но мне стало очень больно, а Он все спрашивал, и тогда я ответил: «Я — хоббит». Тут он словно увидел меня и засмеялся. О–о! Это был такой страшный смех, словно тебя режут на части. Я хотел вырваться. Но Он сказал: «Погоди. Мы с тобою скоро увидимся. Передай Саруману, что этот орешек не по нему. Я сейчас же пошлю за тобой. Ты понял? Скажи только это!» — он так и впился в меня взглядом. Я чувствовал, что разваливаюсь на части… Нет, нет! Я не скажу больше ничего! Ничего больше не помню!
     
– Посмотри на меня! — приказал Гэндальф.
     
Пиппин взглянул ему прямо в глаза. Некоторое время Гэндальф молча пронизывал его взглядом. Потом лицо мага смягчилось, и в глазах появилась тень улыбки. Он ласково потрепал Пиппина по голове.
     
– Хорошо! С тобой все в порядке. Ты не врешь, а это главное. Он, к счастью, недолго говорил с тобой. Ты дурачок, Перегрин. Будь ты поумнее, все могло бы кончиться куда хуже. Запомни теперь: твоя жизнь и жизнь твоих друзей спасена только благодаря счастливому случаю. Второй раз так не получится. Если бы Он допрашивал тебя подольше, ты выложил бы ему все, что знаешь, на погибель всем нам. Он поторопился. Он решил, что ты в руках Сарумана, и собрался, не торопясь, побеседовать с тобою в Черной Крепости. Нечего вздрагивать! Коли ты ввязался в дела мудрых, привыкай. Ну, хватит. Я прощаю тебя. Успокойся! Все обошлось не так уж плохо. Могло бы быть хуже.
     
Он осторожно поднял Пиппина и отнес его на ложе. Мерри подошел и сел рядом. Гэндальф постоял над ними, улыбаясь, но когда заговорил, голос у него был серьезным.
     
– Если у тебя опять станут чесаться руки, ты уж скажи мне сразу. От этого можно вылечить. Только никогда больше не суй мне булыжники под бок. Ну, отдыхайте теперь, если сможете.
     
Гэндальф вернулся к остальным, в тревоге стоявшим вокруг таинственного шара.
     
– Опасность пришла, откуда не ждали, — ворчливо сказал он. — Мы были на волосок от гибели.
     
– Что будет с Пиппином? — спросил Арагорн.
     
– Думаю, все обойдется, — ответил маг. — Его держали недолго, а хоббиты — народ крепкий. Он быстро все позабудет. Пожалуй, даже слишком быстро. Может, ты возьмешь Камень, Арагорн? Это опасное сокровище.
     
– Опасное, конечно, — промолвил Арагорн. — Но мне думается, я могу его взять по праву. Ведь это — Палантир Ортханка, когда–то хранившийся в Гондоре? Мой срок близок. Я возьму его.
     
Гэндальф пристально взглянул на Следопыта, взял закутанный шар и почтительно подал ему.
     
– Возьми, — сказал он, — но позволь дать тебе совет: не пользуйся им пока. Будь осторожен!
     
– А когда я был неосторожен за эти долгие годы? — горько спросил Арагорн.
     
– Да, пожалуй, не был. Тем обиднее оступиться в конце пути. Но прошу тебя, — маг положил руку на плечо Следопыту, — сохрани это в тайне. Прошу об этом и остальных. Ни в коем случае не говорите ничего Пиппину, а то он опять не выдержит. Ему нельзя было прикасаться к Камню даже там, в Изенгарде, или мне нужно было быть попроворнее. Но я был занят Саруманом и по сразу догадался, что это за штука. Зато теперь все прояснилось.
     
– Да, сомнений больше нет, — кивнул Арагорн. — Теперь мы знаем наконец, какая связь была между Мордором и Изенгардом. Многое стало ясным.
     
– Странными силами владеют наши враги, и странные слабости им присущи, — заметил Теоден. — Испокон веков говорится: «Зло часто побеждает самое себя».
     
– Так бывает, — согласился Гэндальф. — На этот раз нам невероятно повезло. Я даже думаю, что хоббит спас меня от страшной ошибки. Я готов был сам заглянуть в Камень, надо же было узнать, как он действует. Если бы я это сделал, я бы открылся Врагу. А я не готов к такому испытанию и не знаю, буду ли готов когда–нибудь. Но если бы даже у меня и хватило сил, в открытую выступать еще рано.
     
– А может быть, пора? — тихо спросил Арагорн.
     
– Нет, — так же тихо ответил маг. — У нас есть немного времени, его нельзя упускать. Враг, конечно, думает, что Камень в Ортханке: с чего бы ему думать иначе? Значит, он считает, что хоббит в плену у Сарумана. Пока еще он поймет, что ошибся… Этим–то временем мы и должны воспользоваться. Мы и так слишком медлили. Окрестности Изенгарда не такое место, чтобы здесь задерживаться. Я сейчас уеду и возьму с собой Перегрина. Это будет для него полезнее, чем воровать волшебные Камни.
     
– А мы выступим на рассвете, — сказал Теоден.
     
– Это уж как решите, — ответил Гэндальф. — Только доберитесь до Хельмовой Пади побыстрее.
     
В этот миг яркий свет луны закрыла огромная тень. Некоторые из Всадников вскрикнули, закрывая головы руками. Слепой ужас и смертельный холод охватили их. Низко над ними промчалась огромная крылатая тень. Она описала широкий круг и быстрее ветра умчалась на север.
     
Всадники, бледные от ужаса, медленно приходили в себя. Гэндальф погрозил вслед тени кулаком.
     
– Назгул! — вскричал он. — Посланец Мордора! Они пересекли Реку, значит, буря близка! Советую не медлить и выступать, не дожидаясь рассвета.
     
Он подхватил на руки Пиппина и позвал коня. Сполох тотчас примчался. Через секунду маг был уже верхом и кричал Арагорну:
     
– Прощай! Торопись! Вперед, Сполох!
     
Конь тряхнул гривой, распустил хвост, заблестевший в лунном свете и, сделав скачок, от которого зазвенела земля, исчез.
     
– Это надо же, какая спокойная ночь! — ворчал Мерри. — Везет же некоторым. То им не спится и они таскают волшебные шары у магов, а те, вместо того чтобы превратить их в пень, берут наглецов с собой в путешествие…
     
Арагорн осадил его:
     
– Я не ручаюсь, что было бы лучше, если бы в Камень заглянул доблестный Мериадок. Что теперь говорить! Во всяком случае, если Гэндальф взял с собой Пиппина, тебе придется ехать со мной, и немедленно. Собирайся и захвати его вещи. Да поскорее!
     
Сполох летел по равнине. Клалось, его копыта совсем не касаются земли. Пиппин постепенно приходил в себя. Ему было тепло, а в лицо дул прохладный свежий ветер. Он был с Гэндальфом. Ужас перед Камнем и перед тенью, заслонившей луну, постепенно исчезал, таял, как туман или страшный сон. Он застенчиво подергал мага за плащ.
     
– Я и не знал, что ты ездишь без седла и поводьев, — сказал он.
     
– Это же не простой конь, — ответил маг. — Не ты едешь на нем, это он решает, везти тебя или нет. И уж если решил везти, так сам присмотрит, чтобы ты не свалился.
     
– Он быстрый как ветер, да? — спросил Пиппин. — А как легко и мягко стучат копыта!
     
– Начался подъем, земля неровная. Но видишь, как приблизились Белые Горы? Вон там, у трех черных вершин, лежит ущелье, где позапрошлой ночью был бой, — объяснил маг.
     
Пиппин притих. Гэндальф что–то мурлыкал себе под нос на разных языках, какие–то короткие рифмованные строчки, а мили незаметно проносились мимо. В шуме ветра Пиппин смог разобрать слова:
     
     
      
       
Из погибшей земли, через дали морей
       
Те короли пронесли
       
Белое Древо, Семь Звезд, Семь Камней…
      
     
     
     
– Ты о чем? — спросил Пиппин.
     
– Вспоминаю Скрижали Знания… Хоббиты, поди, давно о них позабыли, если вообще знали…
     
– Вовсе нет, — ответил Пиппин. — Мы и свои составляем, хоть кое–кому, может, они и неинтересны. Но о таком я не слышал. Какие Семь Звезд? Какие Семь Камней?
     
– Палантиры королей древности, — ответил маг.
     
– А что это значит?
     
Гэндальф ответил не сразу.
     
– Название это означает «видящий сквозь даль». Камень из Ортханка — один из них.
     
– Значит, его сделал не… не Враг?
     
– Нет. Не он. И не Саруман. Им это не по силам. Палантиры появились на Заокраинном Западе, в Эльдамаре, у Нолдоров. Быть может, их сделал сам Феанор, и было это так давно, что не нашими годами мерить. Но Саурон все способен обратить во зло. Один из этих Камней и соблазнил Сарумана. Опасны творения, если сила их создателя больше нашей собственной. Он сам виноват, конечно. Глупец! Он хранил его для себя одного, ни слова не говорил даже на Совете… Мы–то считали, что все Палантиры погибли. А нынешние эльфы и люди даже не знали о таких чудесах. Только среди дунаданов Севера еще помнят древнее знание…
     
– А что с ними делали в древности? — обрадованный разговорчивостью мага, спросил Пиппин. Он боялся, что такое настроение долго не продержится.
     
– Камни Феанора давали возможность устанавливать мысленную связь и видеть через расстояния, — ответил Гэндальф. — Они долго объединяли земли Гондора. Такие Камни были в Минас Аноре, и в Минас Итиле, и в Ортханке. А самый главный из них находился в Звездной Башне в Осгилиате. В доме Элронда говорят, что они были в Ануминосе и на Амон Сул, а последний в Серебристой Гавани. Все Камни были связаны между собой, а тот, что хранился в Осгилиате, был связан со всеми. Выходит, Палантир Ортханка уцелел… Вот только один, сам по себе, он показывает или очень дальние, или очень давние дела. Саруман погружал взгляд все дальше и дальше, пока однажды не заглянул в Барад Дур. И тут же был пойман! У Саурона в руках оказался, по–видимому, Камень из Минас Итиля. Жадность Сарумана оказалась очень удобным ушком, Саурон зацепил его, и с тех пор Камень Ортханка был настроен на Барад Дур. Он сразу переносит туда разум и взгляд всякого, кто в него посмотрит и чья воля не тверже алмаза. А как он влечет к себе! Разве я сам не чувствовал этого? Даже сейчас мне хочется испытать на нем волю, посмотреть, не смогу ли я вырвать его из–под власти Врага и повернуть, куда захочу. Заглянуть через глубины времени и пространства и увидеть чудные руки и несравненный ум Феанора за работой, в те дни, когда Белое и Золотое Деревья стояли в цвету! — он вздохнул и умолк.
     
– Если бы я знал это раньше, — жалобно протянул Пиппин. — Я ведь понятия не имел о том, что делаю.
     
– Нет, понятия у тебя хватало, — возразил Гэндальф. — Ты знал, что поступаешь глупо и плохо. Но ты не послушал себя. Ну, что сделано, то сделано. Я и сам восстановил всю картину только сейчас, а расскажи тебе об этом раньше, тебя бы разобрало еще сильнее, и ты бы не устоял. А теперь, обжегшись, будешь умнее.
     
– Да уж, — содрогнулся Пиппин. — Будь тут все Камни сразу, я бы даже не посмотрел на них.
     
– Вот и хорошо, — одобрил Гэндальф, — на это я и рассчитывал.
     
– Но и хотел бы знать… — снова начал Пиппин.
     
– Пощади! — вскричал маг в притворном ужасе. — Чтобы насытить твое любопытство, мне до конца дней придется только и делать, что отвечать на твои вопросы. Ну ладно, выкладывай, — сжалился он, — что там у тебя еще?
     
– Мне хотелось бы знать имена звезд и всего живого и еще про землю, небо и море! — засмеялся Пиппин. — На меньшее я не согласен. Но так и быть, не обязательно сегодня. А пока скажи мне только, что это за черная тень? Зачем она летела в Изенгард? И почему она тебя так встревожила?
     
– Это крылатый Черный Всадник, назгул, — ответил маг. — Он собирался отнести тебя в Черную Крепость.
     
– Но он же не за мной летел? — жалобно пролепетал Пиппин. — То есть он не знал, что я…
     
– Конечно, нет, — успокоил его Гэндальф. — От Барад Дура до Ортханка двести лиг по прямой, а то и больше. Даже назгулу нужно время, чтобы преодолеть их. Саруман ждал вестей от своего отряда и уж, наверное, смотрел в Камень, а Враг тем временем свободно читал его мысли. Теперь Враг отправил гонца проверить, что делает Саруман. А после сегодняшних событий будет отправлен и другой. Тогда Саруман окончательно попадет в ловушку. У него нет пленника, чтобы отослать в Мордор, у него нет и Камня. Но Саурон решит только, что он держит пленника у себя и не хочет подходить к Камню. Саруману не оправдаться. Хотя Изенгард разрушен, но сам Саруман жив и Ортханк цел. Значит, Саурон неминуемо определит его в мятежники. Саруман именно этого боялся, потому и отверг наши предложения. Что он будет делать теперь — неизвестно. Пока он сидит в Ортханке, он достаточно силен, чтобы выстоять даже против Девятерых Кольценосцев. Он может попытаться заманить посланца в ловушку или убить его крылатого коня. Хорошо ли это для нас, я тоже не знаю. Может быть, гнев на Сарумана спутает планы Врага. А может, Враг узнает, что я там был, что я стоял на ступенях Ортханка и со мною были хоббиты. Или что Наследник Элендила жив и стоял рядом со мной. Грима мог узнать его и в роханских доспехах. Вот этого я боюсь! И поэтому мы спешим не прочь от опасности, а навстречу ей. Каждый шаг Сполоха приближает нас к Стране Мрака, Перегрин!
     
Пиппин ничего не сказал, но задрожал так, что вынужден был вцепиться в плащ мага. Серая равнина мелькала под ними.
     
– Смотри! Показались долины Вестфолда. Вот развилка дорог. Вон то темное ущелье — Хельмова Падь. А там — Агларонд и Сверкающие Чертоги. Но о них ты лучше спроси у Гимли, если вы еще свидитесь. Самому тебе их не увидеть, зато Гимли может кого хочешь заговорить своими восторгами.
     
– Я думал, мы остановимся в Пади, — сказал Пиппин. — Куда же мы теперь скачем?
     
– В Минас Тирит, пока война не захлестнула его.
     
– Ох! И далеко это?
     
– В три раза дальше, чем до дворца Теодена, — промолвил Гэндальф, — а по прямой до Эдораса сто миль. Но по прямой летают только посланцы Мордора. Сполоху предстоит более длинный путь. Кто окажется быстрее? На рассвете мы сделаем привал в какой–нибудь долине меж холмами. Надо отдохнуть. Надеюсь, что это будет в Эдорасе. Спи пока. Быть может, ты увидишь, как в первых лучах рассвета засияют золотые палаты Дома Йорла. А еще через два дня под тенью Миндоллуина тебе откроются белые стены Минас Тирита.
     
Вперед, Сполох! Лети, мой прекрасный конь, лети, как не летал еще никогда в жизни. Это твоя страна, здесь тебе знаком каждый камень. Лети же! Вся надежда на скорость!
     
Сполох тряхнул гривой и звонко заржал, словно отвечая призыву боевой трубы. Искры летели у него из–под копыт, а ночь струилась вокруг, как поток.
     
Пиппин постепенно засыпал, и ему казалось, что они с Гэндальфом сидят неподвижно на статуе мчащегося коня, а весь мир проносится мимо, и сильный ветер шумит в ушах, как река.
    
   
   
    
     
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
    
    
     
      
Глава 1
      
УКРОЩЕНИЕ СМЕАГОРЛА
     
     
– Вот мы и в ловушке, — горестно вздохнул Сэм. Понурив голову, он стоял рядом с Фродо, вглядываясь в сгущавшиеся сумерки. Это был, наверное, третий вечер их одинокого пути. Они потеряли счет времени на этих голых каменистых склонах. Приходилось карабкаться, оступаясь и падая, возвращаться назад, снова искать дорогу и опять попадать в те же самые места. Но все–таки, хотя и очень медленно, они продвигались на восток. Временами они видели с отрогов хребта унылую равнину внизу, покрытую гиблыми болотами. Там не было заметно никаких признаков жизни.
     
Хоббиты стояли на краю высокого мрачного обрыва. Ущелье под ними скрывал туман, вершины утесов за спиной прятались в облаках. С востока налетал порывами холодный ветер. День кончался. Равнину впереди уже затопили густые тени. Островки зелени на ней потускнели и стали бурыми. Далеко справа погасли блики на волнах Андуина. В той стороне был Гондор, там остались друзья, но Фродо и Сэм смотрели на юго–восток, туда, где на самом краю надвигающейся ночи смутно виднелась неровная стена — то ли неподвижные тучи, то ли далёкие горы. Там, на границе земли и неба, мерцали красные сполохи.
     
– Вот, — сказал Сэм, — единственное место в мире, в которое я совсем не хотел бы попасть, а как раз туда–то нам и надо. Мало того, что нам надо туда, куда не надо, так мы еще никак не можем туда попасть. Мы плутаем и плутаем и никак не спустимся. Да и куда спускаться–то? Видно же, что на равнине сплошное болото. Даже здесь пахнет тиной.
     
– Да, — коротко ответил Фродо.
     
Он не шевелился, не в силах отвести глаз от тёмной стены на горизонте, только прошептал устало:
     
– Мордор! Если уж суждено попасть туда, то пусть это будет скорее, — он вздрогнул от ледяного ветра, пропитанного гнилостным болотным запахом. — Ладно, не стоять же здесь всю ночь. Поищем укрытие для ночлега, а завтра видно будет.
     
– А может, послезавтра, или послепослезавтра, — проворчал Сэм, — а может, и никогда. Наверное, мы сбились с пути.
     
– Это неважно, — странно ответил Фродо. — Я должен попасть в Страну Мрака, значит, и путь должен найтись, только бы не слишком поздно. Нас могла спасти лишь быстрота, а мы все плутаем в горах. Я уж думаю, не ведет ли нас злая воля Минас Моргула? Нужно было раньше расстаться с отрядом обойти и хребет и болота и выйти к мордорским перевалам. А теперь поздно. Позади орки, а мы теряем драгоценное время. Я устал, Сэм, и просто не знаю, что делать. Послушай, сколько у нас осталось припасов? — обеспокоенно спросил он.
     
– Только лориенские лепешки, но их достаточно. Вот уж не думал, что эльфийская еда может приесться, но сейчас за кусок простого хлебца, да с кружкой пива, все бы, кажется, отдал. Ну, пусть не кружку, хоть полкружечки! У меня ведь и посуда с собой, да что от нее толку! Ни хвороста, ни дичи.
     
Быстро темнело. Они устроились во впадине между камнями. Спать было холодно, но камни все же защищали от пронизывающего восточного ветра.
     
Рано утром они уже сидели, дрожа, и утоляли голод эльфийскими лепешками. Сэм спросил:
     
– Ну что, появлялись ночью глаза?
     
– Нет, — ответил Фродо, — уже две ночи как их нет.
     
– Вот не жалко! От этих глаз у меня мороз по коже. Может, он, наконец, потерял нас, проклятый лиходейщик! Попался бы мне этот Горлум, я бы поговорил с ним по–своему.
     
– Надеюсь, случая у тебя не будет, — произнес Фродо. — Не знаю, как ему удалось нас выследить, но здесь, на камнях, нет ни следов, ни запаха, так что, может, он и потерял нас. Но я сейчас не о нем думаю, а о том, как бы нам выбраться из этого лабиринта. Хочется закрыться хоть чем–нибудь с востока. Плохо, когда только мёртвые равнины отделяют нас от Тени. Она словно смотрит на нас. Идем. Надо искать спуск.
     
Но день снова прошел в бесконечных блужданиях по краю плоскогорья. Кроме тоненького свиста ветра, тишину здесь не нарушало ничто, но временами им чудились то отзвуки шлепающих шагов, то стук потревоженного камня. Стоило остановиться и прислушаться, как все замолкало.
     
Они пробирались по внешнему хребту Эмин Майл, вслед за ним забирая всё больше к северу. Здесь было много раскрошенных временем каменных глыб, глубоких рытвин и трещин. Обходя их, путники уклонялись то влево, то вправо и поэтому не сразу заметили, что нагорье медленно, но неуклонно понижается, спускаясь к равнине.
     
Наконец, хребет резко свернул к северу, и глубокий провал преградил им путь. По ту сторону ущелья, вздымалась огромная скала — серая, неприступная и ровная, словно обрезанная ножом. Надо было поворачивать: либо на запад, в середину нагорья, либо идти вниз, на восток.
     
– Придется спускаться в ущелье, — сказал Фродо. — Посмотрим, куда оно нас приведёт.
     
– К обрыву, могу об заклад биться, — буркнул Сэм.
     
Ущелье вело и вело их по краю, временами на дне виднелись то чахлые березки, то кривые жалкие ели, убитые ледяным ветром. Видно, когда–то давно дно ущелья густо зеленело, но потом пришли стужа и мрак, и теперь лишь пни напоминали о прежнем.
     
Дойдя почти до конца ущелья, Фродо заглянул вниз и удивленно присвистнул.
     
– Смотри–ка, Сэм, похоже, мы здорово спустились. Дно–то неглубоко и не так круто, как раньше.
     
Сэм тоже посмотрел вниз.
     
– Оно конечно, — проворчал он, — если кто умеет летать, к примеру, то и правда неглубоко. А если кто только ползает и прыгает — тому достаточно.
     
Фродо на глаз прикинул расстояние и решительно сказал:
     
– Все равно. Тут не больше восемнадцати фатомов. Надо попробовать.
     
– Нам хватит, — мрачно отозвался Сэм. — Я и смотреть–то с такой высоты боюсь, куда уж тут лезть…
     
– Посмотри, — не обращая на него внимания, говорил Фродо, — здесь не так круто, и склон в трещинах и выступах. Знаешь, если пробовать, то лучше сейчас. Кажется, будет гроза.
     
Туманную гряду гор на востоке накрыли черные тучи, от них к западу протянулись грязные перья. Поднявшийся ветер донес дальний раскат грома. В тучах сверкнула молния. Тревожно взглянув на небо, Фродо стянул поясом плащ, поправил сумку и направился к краю обрыва.
     
– Попробую, — сказал он.
     
– Ладно, — мрачно отозвался Сэм, — только сначала я.
     
– Почему ты? — удивился Фродо. — Ты ведь не хотел…
     
– Да я и сейчас не хочу, но лучше все–таки мне. Ведь если я свалюсь сверху, нам обоим не поздоровится. А вам нельзя… — Сэм не договорил, сел на край обрыва, повернулся и приготовился спускаться. Вряд ли ему раньше доводилось отваживаться на столь отчаянно–безрассудный поступок.
     
– Стой, Сэм! Вот осел упрямый… — остановил его Фродо. — Ты же наверняка убьешься, даже под ноги не глядишь! — Он подхватил Сэма подмышки и вытащил наверх. — Подожди–ка здесь, потерпи немного.
     
Фродо растянулся на краю обрыва и, свесив голову, начал высматривать дорогу. Свет быстро мерк, хотя солнце еще не село.
     
– Рискнем, — наконец произнес он. — Я пройду здесь, да и ты сможешь, если не потеряешь голову.
     
– Попробуй тут не потерять, — проворчал Сэм. — Дна–то не видно, вон как стемнело. А если там не за что будет зацепиться?…
     
– Вернусь обратно, — коротко ответил Фродо.
     
– Легко сказать, — гнул свое Сэм. — Давайте уж до утра подождем.
     
– Нет! — в голосе Фродо слышалось непонятное упорство. — Мне дорог каждый час, каждая минута. Я попробую спуститься. А ты не ходи за мной, пока не позову!
     
Он уцепился за выступ и легко соскользнул вниз, нащупывая ногами опору.
     
Быстро темнело. Грозовая туча с востока уже накрыла небо.
     
– Шаг первый, — сказал Фродо, — здесь уступ расширяется вправо. Я уже могу стоять, и я… — Фродо замолчал, и в тот же миг прямо у них над головами небо раскололось и ослепительная прямая молния ударила в камни неподалеку. Вслед за ужасным раскатом грома в мгновенной тишине сверху упал протяжный пронзительный вопль. Если в лесах Шира он заставил хоббитов оцепенеть, то здесь, в этой каменистой пустыне, Сэму показалось, что он сейчас умрет от невыразимого ужаса. Он упал ничком, стараясь закрыться от всего, не видеть и не слышать.
     
Пытаясь зажать руками уши, Фродо невольно выпустил опору, пошатнулся, вскрикнул и сорвался вниз.
     
Сэм заставил себя подползти к краю и окликнуть Фродо. Ответа не было. Пересиливая нарастающую дрожь, он с трудом крикнул снова, но порыв ветра затолкал крик обратно в горло.
     
Фродо не упал в ущелье, а скользнул вдоль стены и угодил на другой карниз пятнадцатью футами ниже. К счастью, край выступа поднимался, а порыв ветра вжал хоббита в скалу; падение ему не грозило. Он распластался, прижавшись лицом к холодному камню, чувствуя, как колотится сердце, и попытался взять себя в руки. Вокруг был непроницаемый мрак — то ли сгущалась мгла, то ли он ослеп от вспышки. Он услышал, как Сэм зовет его, и слабо ответил:
     
– Я не могу… Здесь не за что ухватиться… и не видно ничего.
     
– Как мне вам помочь? — в отчаянии крикнул Сэм, перегнувшись через край и начисто забыв о своей боязни высоты. Почему Фродо ничего не видит? Темно, конечно, но не настолько же… Он–то видит Фродо: вон маленькая серая фигурка прижалась к скале… Но рукой до него не дотянуться…
     
С новым раскатом грома хлынул ливень. Дождь с градом обрушился слепящей стеной, глухо застучал по камням, обжигая холодом.
     
– Я спущусь к вам! — крикнул Сэм. Что это даст, он и сам не знал.
     
– Нет, нет, подожди! — голос Фродо прозвучал тверже и увереннее. — Мне уже лучше. Подожди! Тут нужна веревка…
     
– Веревка! — радостно завопил Сэм. — Да такого дурака, как я, стоит на ней повесить другим в назидание! Старик мой всегда повторял: «Олух ты, Сэм, и больше никто!» Веревка–то…
     
– Хватит причитать! — прикрикнул Фродо. Он немного пришел в себя, и вопли Сэма одновременно смешили и раздражали его. — Слышал я про твоего старика! Ты хочешь сказать, что в твоих карманах и веревка завалялась? Так доставай ее!
     
– Да в сумке она у меня! — никак не мог успокоиться Сэм. — Таскал–таскал и вдруг забыл, надо же!
     
– Займись делом и дай мне конец!
     
Сэм торопливо вытряхнул сумку. Веревка лежала на самом дне. Серебристо–серая, мягкая, шелковистая веревка из Лориена! Размотав ее, он бросил конец Фродо.
     
Фродо заметил тонкую, слово светящуюся нить. Окружавший его мрак поредел. Он задержал взгляд на веревке, и ему стало спокойнее… Дотянувшись до нее, Фродо обвязался и с помощью упиравшегося изо всех сил Сэма вскарабкался наверх.
     
Гром грохотал в отдалении, а холодный ливень хлестал по–прежнему. Меж валунов вспухли пенистые потоки, а с каменных карнизов лило, словно с крыш.
     
Отыскав щель в скале, чтобы хоть как–то укрыться от разбушевавшейся стихии, они сели, прижавшись друг к другу.
     
– Меня бы сейчас там смыло, — дрожа, проговорил Фродо. — Как здорово, что ты вспомнил о веревке!
     
– Здорово было бы, если бы я вспомнил о ней пораньше, — виновато вздохнул Сэм. — Я своими глазами видел, как эльфы клали ее в лодку, и тогда взял один моток, уж очень она мне понравилась. Хэлдир еще сказал тогда: «Она на все годится». Вот и пригодилась!
     
– Надо и мне было взять, — с сожалением произнес Фродо. — Но я слишком торопился уйти от отряда. Интересно, а хватит ли ее, чтобы спуститься?
     
Сэм измерил веревку на руке.
     
– Тридцать локтей, — сообщил он. — С виду тонкая, но выдержит много. А мягкая, легкая какая! Одно слово — эльфийская.
     
– Тридцать локтей, — задумчиво повторил Фродо, — думаю, хватит. Надо попробовать.
     
– Дождь почти кончился, — ответил Сэм, — но впотьмах лучше не рисковать. Я как вспомню этот вопль… — он содрогнулся. — Вроде как Черный Всадник, только сверху. Это что же, они уже и летать научились? Лучше дождемся утра.
     
Фродо поднялся на ноги.
     
– Знаешь, Сэм, мне больше невмоготу сидеть здесь, на виду у Темной Страны.
     
Гроза стихала. Небо на востоке расчистилось. Мрачная мысль Саурона ненадолго задержалась на этой местности и сосредоточилась на долине Андуина. Теперь там бушевала настоящая буря, и воды Великой Реки хлестал ливень. Минас Тирит померк под тучами. Гроза накрыла Гондор, дотянулась до границ Рохана, и Всадники, спешившие на запад, видели позади тонущее в мрачных клубах солнце. Но здесь, над каменистой пустыней, над гнилыми болотами, вечернее небо в тишине стало глубоким темно–синим озером, и в нем проглядывали первые бледные звезды.
     
– Как хорошо опять видеть — сказал Фродо, полной грудью вдыхая посвежевший воздух. — Я ведь думал, что ослеп — от молнии или от чего похуже… Совсем ничего не видел, пока не спустилась эта веревка. Она словно светилась…
     
– Как серебро в ночи, — подтвердил Сэм. — Раньше я этого не замечал. Правда, и не вспоминал ее с самого Лориена… — Он помолчал, а потом спросил: — А как мы по ней спускаться будем?
     
Фродо с минуту подумал.
     
– Вот что, Сэм. Привяжи–ка ее к этому пню. Будь по–твоему, иди первым. Я стану потихоньку отпускать веревку, тебе придется лишь отталкиваться, чтобы не ушибиться о скалу. Правда, если найдешь опору и дашь мне передохнуть, это будет очень кстати. А когда спустишься, пойду я. Со мной уже все в порядке.
     
Спускаться оказалось вовсе не так трудно, как Сэм думал. С веревкой было не страшно, хотя иногда он все же зажмуривался, чтобы не смотреть вниз. В одном месте скала вдруг стала отвесной, а потом подалась вглубь; несколько раз он срывался и повисал, как паук на паутине, но Фродо наверху страховал его, и Сэм благополучно добрался до подножия обрыва. Веревки хватило с запасом.
     
– Готово! — крикнул он наверх. Фродо хорошо слышал его голос, но как ни вглядывался — серый плащ Сэма совершенно сливался с камнями внизу.
     
Самому Фродо спускаться было труднее. Наверху теперь никого не было. Сначала он не очень–то доверял веревке, но, сорвавшись и повиснув дважды, успокоился и так же благополучно оказался на дне.
     
– Ну вот, — воскликнул он, — вот мы и вырвались! — Но тут же приуныл. — А дальше что? Как бы не пришлось скоро пожалеть, что у нас под ногами не твердый надежный камень.
     
Не отвечая, Сэм смотрел наверх.
     
– Вот это да! — сказал он. — Веревка там, а мы здесь. Во–первых, жалко, а во–вторых, мы как будто специально оставили ее для этого поганца Горлума.
     
– Уж что–нибудь одно, — засмеялся Фродо, — или спускаться, или оставаться с веревкой наверху.
     
– Жалко, — покачал головой Сэм. — Веревка все–таки не простая, эльфийская. Может быть, сама Владычица своими руками ее свила… Галадриэль! — прошептал он и слегка дернул веревку на прощанье.
     
К их несказанному удивлению, веревка соскользнула с обрыва и мягкими петлями упала Сэму на голову.
     
– Так, — Фродо с трудом сдержал улыбку. — А я–то доверил жизнь твоему умению вязать узлы! Как это она еще раньше не развязалась!
     
Сэму было не до смеха. Он обиженно ответил:
     
– Может, я и не мастак лазать по горам, но в узлах разбираюсь. Это у нас в роду, еще от прадедушки. Такой узел никогда сам не развяжется…
     
– Значит, о камень перетерлась, — предположил Фродо. — Давай посмотрим.
     
Веревка оказалась совершенно целой. Сэм долго ее осматривал, ощупывал, даже обнюхал, хмурясь и качая головой, а потом сказал:
     
– Как хотите, сударь, а вязал я ее крепко. Она сама вернулась, когда я вспомнил Владычицу Лориена.
     
Он свернул веревку и бережно уложил ее в сумку.
     
– Ладно, главное — она вернулась, — согласился Фродо. — Давай подумаем, что делать дальше. Скоро ночь. Ох, как чудесны звезды!
     
– Душа радуется, — подтвердил Сэм, глянув вверх. — В них есть что–то эльфийское. А месяц уже подрос, свету прибавилось.
     
– Все же по болотам лучше идти в полнолуние, — проговорил Фродо.
     
В наступивших сумерках они продолжали путь. Вскоре место недавнего спуска уже не разглядеть было на фоне темной скалы.
     
– Хорошо, что веревку мы прихватили, — сказал Сэм, оглядываясь назад. — Пусть его поломает голову, как мы спустились, пусть пошлепает своими лапами по острым скалам.
     
Идти было трудно. Во–первых, склон был довольно крут, а во–вторых, полно камней, мокрых и скользких после прошедшего дождя. Уже через несколько минут путь им преградила новая широкая расщелина. Дна не было видно, только слышалось слабое журчание: внизу тек ручей. Нечего было и думать найти обход в темноте.
     
Как Фродо ни хотелось поскорее выбраться отсюда, пришлось искать место для ночлега. Они долго бродили у подножья утесов, пока не свалились от усталости с подветренной стороны огромного валуна. Луна стояла уже высоко, и застывший каменный мир вокруг был залит неверным серебристо серым светом.
     
– Возьми мое одеяло, Сэм, и спи, а я покараулю. Мне плохо спится последние дни. Я… — Фродо замолчал и схватил Сэма за руку. — Смотри! Что это там, наверху?
     
Сэм взглянул и чуть слышно свистнул сквозь зубы.
     
– Это Горлум, — сказал он. — Все–таки выследил нас. Ну и мерзкая тварь! Точно паук на стене.
     
Отвесная каменная стена неподалеку выглядела совершенно гладкой в лунном свете. По ней, растопырив тонкие лапы, медленно спускалось что–то и впрямь похожее на огромного паука. Издали на скале было не различить ни щелей, ни выступов, поэтому казалось, что Горлум ползет, как муха, да еще вниз головой! Голова иногда приподнималась, словно принюхиваясь, тогда в лунном свете поблескивали большие глаза.
     
– Интересно, видит он нас? — прошептал Сэм.
     
– Не знаю, — так же тихо ответил Фродо. — Вряд ли. Мы в плащах. Я тебя–то еле вижу. Странно: он же никакого света не любит, ни солнечного, ни лунного. Видеть не видит, а вот услышать или учуять может. И слух и чутье у него очень хорошие. А мы с тобой недавно такой шум подняли. Да и сейчас разговаривали слишком громко.
     
– Ну все, — сказал Сэм. — Он мне надоел, и на этот раз я его не упущу. — Надвинув капюшон на лицо, Сэм начал потихоньку красться к подножию скалы.
     
– Осторожно! — прошептал Фродо, следуя за ним. — Он опаснее, чем кажется.
     
Горлум был уже футах в пятидесяти от подножия утеса. Хоббиты наблюдали, притаившись за большим камнем. Видно, скалолазу попалось сложное место, некоторое время он принюхивался и сердито шипел. Потом пополз дальше, и Фродо с Сэмом расслышали:
     
– Ссс! Оссторожнее, моя прелесть! Тишше едешь — дальше будешшь. Не сспеши, не сломай себе шшею! — Он поднял голову, взглянул на луну и тут же зажмурился. — Гадкий, гадкий свет! — зашипел он. — Он сследит за нами! У нас болят от него глаза, горлум, горлум!
     
Продолжая спускаться, Горлум шипел все громче:
     
– Где наша прелесть? Оно нашше, нашше, мы хотим его! Ссс! Мерзкие воры! Куда они подевали нашу прелесть? Мы иххх ненавидим!
     
– Что это за «прелесть»? — шепнул Сэм. — Неужели он…
     
– Тихо! — остановил его Фродо. — Он близко, может услышать.
     
Горлум и в самом деле остановился и завертел головой, прислушиваясь и прикрыв огромные глаза. Сэм, едва сдерживая себя, с гневом и отвращением рассматривал это странное существо.
     
Наконец Горлум оказался футах в десяти от земли, прямо у них над головами. Дальше шла совершенно отвесная стена, никакой опоры на ней не было. Горлум попытался развернуться ногами вперед, но не удержался и с визгом рухнул вниз, поджав, как паук, лапы.
     
Сэм выскочил из–за камня и в два прыжка оказался возле упавшего. Но даже в эту минуту, ошеломленный ударом о землю, Горлум успел схватить и обвить Сэма руками и ногами, как спрут. Липкие пальцы нащупывали Сэмово горло, а в плечо впились острые зубы. Сэм растерялся и боднул Горлума головой в лицо. В ответ раздалось яростное шипение, но хватка не ослабла.
     
Будь Сэм один, ему пришлось бы туго. Но Фродо с Шершнем в руках схватил Горлума за волосы и запрокинул его голову.
     
– А ну, отпусти, — сурово приказал он. — Смотри! Ты уже видел Шершень, а теперь можешь попробовать.
     
Глаза Горлума, еще секунду назад горевшие злобным огнем, погасли, руки разжались, и он упал на землю, как старая тряпка. Сэм вскочил на ноги, держась за плечо, и, наверное, пришиб бы Горлума, но его враг, поскуливая, елозил перед ним по камням.
     
– Не трогай нассс! Не трогай! Они ведь не тронут насс, такие славные хоббиты! Нам так плохо, горлум! Мы никого не трогали, а они прыгают на насс, как на мышшь… Пусть они нас пожалеют, а мы будем хорошшие, хорошшие…
     
– Что с ним делать? — свирепо спросил Сэм. — Связать и бросить здесь, чтобы больше не шпионил за нами!
     
– Не надо! — взмолился Горлум пуще прежнего. — Это ссмерть для нассс! Нельзя нассс связывать, нельзя, горлум, горлум! Мы можем умереть здессь!
     
Отчаянно рыдая, он подполз к ногам Фродо.
     
– Нет, убивать его мы не вправе, — неожиданно произнес Фродо. — Этот несчастный… он ничего не сделал нам.
     
– Не сделал? — Сэм потирал плечо. — Но хотел сделать, да и сейчас хочет. Задушить нас во сне задумал, поганец!
     
– Может быть, — задумчиво ответил Фродо, — но это другое дело…
     
Горлум притих и жалобно поглядывал на него, а в памяти Фродо звучали давние слова: «Какая жалость, что Бильбо не убил тогда эту подлую тварь! — Жалость? Именно Жалость и остановила его тогда. Жалость и Милосердие: нельзя убивать без нужды. — Вот уж кого мне ничуть не жаль. Он заслуживает смерти! — Верно. Заслуживает. И не только он. Многие из живущих заслуживают смерти, а многие из умерших — жизни. Ты можешь вернуть им жизнь? То–то же. Тогда не спеши осуждать и на смерть. Никому, даже мудрейшим из мудрых, не дано видеть все хитросплетения судьбы».
     
– Да, — сказал Фродо. Сэм с удивлением посмотрел на него. — Вы видите, — продолжал Фродо, глядя на запад. — Я боюсь, но мне жаль его. Он жалкий. Я не хочу убивать.
     
Горлум поднял голову.
     
– Да, бедные мы, жжалкие, — проскулил он, — хоббиты хорошшие, они не будут нас убивать.
     
– Нет, не будем, — произнес Фродо, — но и не отпустим, не надейся. Слишком ты хитер и злобен, поэтому пойдешь с нами, а мы уж за тобой присмотрим. Только услуга за услугу. От тебя потребуется кое–какая помощь.
     
Горлум опасливо встал на ноги.
     
– Да, да, мы сссоглассны. Мы пойдем вместе с добрыми хоббитами, найдем для них тропы в темноте, вссе сделаем. Только вот куда они идут в этихх гиблыхх холодных местах, мы хотим знать. — В его бледных часто мигающих глазах промелькнула злобная искорка.
     
Сэм хотел было ответить, но сдержался. По тону Фродо он понял, что происходит нечто важное, и решил не вмешиваться. И все–таки слова Фродо поразили его.
     
Глядя прямо в бегающие глаза Горлума, Фродо раздельно произнес:
     
– Ты уже догадался, Смеагорл, куда мы идем. И ты знаешь туда дорогу. Мы идем в Мордор.
     
При этих страшных словах Горлум рухнул как подкошенный, зажимая уши руками.
     
Сэм с трудом разобрал его шипение.
     
– Ссс! Да, догадались, мы догадались, — шептал он. — Не надо, не надо ходить туда! Там только пепел, пепел и жажда, там ямы, сстрашные орки, тысячи орчищев! Не надо ходить туда, добрые хоббиты не пойдут, нет, они пожалеют бедных нассс!
     
– Значит, ты был там? — сурово спросил Фродо. — И тебя опять тянет туда?
     
– Нет! — вскричал Горлум и сник. — Да, был, один раз, только один раз, случайно, разве не так? Но мы не хотим, мы не вернемся туда больше, нет, нет!
     
Вдруг голос у него изменился, и Сэм с Фродо не сразу поняли, что он, жалобно всхлипывая, разговаривает не с ними, а с кем–то другим.
     
– Отпустите, отпустите меня, горлум! Мне больно, не надо так больно! О, мои бедные руки! Я не хочу, мы не хотим. Я устал. Его нигде нет, нигде, горлум, горлум! О–о, они там не спят, гномы и люди и страшные эльфы с такими яркими глазами! Я не могу…
     
Он вскочил, сжал длинные костлявые пальцы в кулак и погрозил востоку.
     
– Мы не хотим! — крикнул он. Лицо его исказила судорога. — Мы не можем дать тебе… — И снова, упав на колени, взмолился: — Не смотри на нас, горлум, горлум, не ссмотри так, не надо! Уйди, закрой глаза, усни!
     
– Нет, Смеагорл, — прервал его Фродо, — тебе не уговорить его уйти, и не заснет он, как бы ты ни просил. Но если хочешь избавиться от него навсегда, помоги мне, покажи дорогу в его страну. Обещаю, что не поведу тебя дальше.
     
Горлум сел, исподлобья оглядел хоббитов и прохрипел:
     
– Дорогу? Он там, он всегда там. Спросите у орков, они знают, они покажут вам дорогу, а Смеагорла не просите. Бедного Смеагорла нет, он давно ушел, пропал. У него отняли Сокровище, и он пропал.
     
– Но если ты пойдешь с нами, мы найдем его, — сказал Фродо.
     
– Нет, никогда! Он потерял Сокровище, — стонал Горлум.
     
– Встань! — резко приказал Фродо. Сэм снова удивленно взглянул на него.
     
Горлум встал и попятился, пока не уперся спиной в скалу.
     
– Вот так лучше, — сказал Фродо, — ты понял? Мы договорились. Когда тебе лучше идти, днем или ночью? Хоть мы и устали, но, если тебе удобней ночью, мы отправимся сейчас же.
     
– От света у нас болят глаза, — проскулил Горлум, — не надо идти под Белым Ликом, не надо. Пуссть он опусстится за холмы. Пусть добрые хоббиты пока отдохнут.
     
– Тогда садись, — приказал Фродо, — сиди и не двигайся.
     
Сами хоббиты сели по обе стороны от Горлума, опершись спиной о камни и вытянув усталые ноги. И не говоря друг другу ни слова, оба знали, что спать не придется.
     
Луна медленно клонилась к закату. Потемнело. В небе разгорелись звезды. Текли минуты, никто из троих не шевелился. Горлум сидел в странной позе: подбородок на согнутых коленях, руки расслабленно распластаны по земле. Но по напряженной спине видно было, что он не спит. Из–под полуприкрытых век Фродо взглянул на Сэма. Сэм понял его. Они поудобней облокотились на камни и закрыли глаза, вернее, притворились, что закрыли. Вскоре послышалось их ровное дыхание. Через несколько минут руки Горлума слегка пошевелились, голова чуть заметно повернулась вправо, потом влево, приоткрылся один глаз, за ним — другой. Хоббиты будто ничего не замечали.
     
Внезапно Горлум, как кузнечик, прыгнул вперед. Именно этого от него и ждали. Не успел он сделать и шагу после прыжка, как Сэм бросился ему на плечи, а Фродо дернул за ноги.
     
– Давай веревку, Сэм!
     
Сэм достал веревку и ехидно осведомился:
     
– Куда это вы собрались, дражайший Горлум, в этих гиблых, холодных местах? Мы хотим знать, да! Уж не к приятелям ли оркам? У–у, гнусная тварь! — замахнулся он на Горлума. — Сейчас вот надену веревку на твою тощую шею, да затяну покрепче, поди перестанешь прыгать!
     
Горлум даже не пытался вырваться. Он только метнул на Сэма быстрый злобный взгляд.
     
– Постой, Сэм, — остановил друга Фродо. — Не надо его вязать. Ему же придется идти. Привяжи его за ногу, чтобы не мог сбежать, и все.
     
Он не сводил глаз с Горлума, пока Сэм затягивал хитрый узел на тощей, но жилистой ноге пленника. Но ни он, ни Сэм не могли представить, к чему это приведет. Едва лишь узел охватил лодыжку, как Горлум пронзительно и противно заверещал, а потом начал корчиться, пытаясь достать веревку зубами. И визжал при этом не умолкая.
     
Приглядевшись, Фродо понял, что ему действительно больно. Но узел не мог быть причиной. Веревка охватывала ногу совсем слабо. Сэм только грозился затянуть ее покрепче.
     
– А ну, замолчи! — прикрикнул Фродо. — Никто тебе больно не делал. Если бы ты не думал удирать, не надо было бы и привязывать тебя.
     
Горлум, не слушая его, верещал пуще прежнего.
     
– Жжется, кусается! — орал он. — Это эльфы, это они ее сделали, погибель на них! Злые хоббиты, они знаются с эльфами, эльфы страшные, страшные! Снимите, снимите ее! — он совсем зашелся от крика.
     
– Ах, вот оно что, — понял Фродо и призадумался. — Ладно, мы ее снимем. Но ты пообещаешь, и пообещаешь так,что я поверю тебе…
     
– Обещаю! Все, что хотите! — завопил Горлум. — Все обещаю! Больно!
     
– Простого обещания мало, поклянись, — приказал Фродо.
     
Горлум разом смолк. Его широко раскрытые глаза вспыхнули и остановились на Фродо.
     
– Смеагорл, — вдруг отчетливо произнес он, — Смеагорл поклянется на Сокровище.
     
Фродо резко выпрямился, и Сэма снова поразил его строгий властный тон.
     
– Ты осмеливаешься клясться на Сокровище? Подумай! «…И единою черною волей сковать…» Этим ты клянешься? Оно извратит твою клятву и вовек не отпустит тебя. Остерегись!
     
Горлум припал к земле.
     
– На Сокровище, на Сокровище, — твердил он.
     
– Ну и в чем ты клянешься? — спросил Фродо.
     
– Быть очень–очень хорошим, — быстро проговорил Горлум.
     
Он проворно подполз и обнял ноги Фродо. Его трясло от собственных слов, когда он говорил:
     
– Смеагорл клянется, что никогда–никогда не отдаст Сокровище Тому, который там… — В глазах его снова плеснулся ужас. — Смеагорл убережет Сокровище. Но пусть ему покажут Сокровище, он будет клясться.
     
– Нет, — сурово произнес Фродо, глядя на него сверху вниз. Но в голосе его звучало и сострадание. — Ты хочешь увидеть свою Прелесть, хочешь прикоснуться к ней, но ты же знаешь, — Оно отнимет у тебя разум, Оно подчинит тебя своей воле. Нет, ты не будешь клясться на Нем. Ты ведь знаешь, где Оно? Знаешь, Смеагорл. Так вот, поклянись Им, Оно здесь, перед тобой!
     
На миг Сэму почудилось, что Горлум съежился, а его друг, наоборот, вырос и принял облик могучего Владыки, укрывшегося серым облаком, чтобы скрыть своё величие. Возле его ног повизгивал маленький щенок. Но тем не менее что–то сближало их.
     
Горлум приподнялся и начал ластиться к Фродо, поглаживая его колени.
     
– Довольно! — раздался властный голос, и Сэм уже не удивился. — Клянись!
     
– Мы клянемся, — униженно забормотал Горлум, — нет, я, я клянусь служить хозяину Сокровища. Добрый хозяин, добрый Смеагорл, — тут он заплакал и снова начал хвататься за лодыжку.
     
– Сними веревку, Сэм, — распорядился Фродо.
     
Сэм неохотно повиновался. Тотчас же Горлум вскочил и начал носиться кругами, как собачонка, которую наказали, а потом опять погладили. Теперь он почти не шипел, не скулил и обращался уже не к себе, а к своим спутникам. Когда они приближались, он еще вздрагивал, съеживался и всячески старался не касаться эльфийских плащей, но казался дружелюбным и даже трогательным в попытках понравиться. Он хрипло хохотал, подпрыгивал при всякой шутке и просто ласковом слове Фродо и плакал, если Фродо отталкивал его. Однако Сэм по–прежнему был настороже. Этот новый Горлум–Смеагорл нравился ему еще меньше.
     
– Ладно, Горлум, или как тебя там, — проворчал он, — хватит! Луна зашла, ночь проходит. Пора идти.
     
Горлум с восторгом увивался вокруг.
     
– Идемте, идемте, — приговаривал он. — Я знаю, знаю дорогу. Орки там не ходят, орки не знают, они не любят болот, они обходят их. А мы пойдем там, там хорошо, я знаю. Идите за Смеагорлом. — Он припустился вперед, встал, оглянулся, как пес, приглашающий на прогулку.
     
– Стой, погоди! — крикнул Сэм. — Не так быстро. Я пойду сзади, и веревка будет у меня наготове.
     
– Нет, — неожиданно серьезно и даже чуть торжественно ответил Горлум, — Смеагорл обещал.
     
Некоторое время они шли на север, потом круто повернули вслед за Горлумом и начали спускаться прочь от обрывов и круч к болотам внизу. Через несколько минут все трое растаяли в темноте.
     
На обширной пустынной местности, простирающейся до самых Ворот Мордора, лежало черное безмолвие.
    
    
     
      
Глава 2
      
ЧЕРЕЗ БОЛОТА
     
     
Горлум двигался полусогнувшись, вытянув шею и то и дело опускаясь на четвереньки, но двигался быстро. Хоббиты не могли за ним угнаться, но, похоже, он больше не помышлял о бегстве. Когда Фродо с Сэмом отставали, он останавливался и поджидал их. Довольно скоро путь опять преградила та самая расщелина, с которой они сражались накануне, только теперь они были значительно ниже.
     
– Вот, — сказал Горлум, — здесь мы спустимся. И пойдём всё дальше, дальше, туда, — он махнул рукой в сторону болот на юго–востоке.
     
Горлум порыскал вдоль края расщелины, остановился и подозвал хоббитов.
     
– Нам сюда! Смеагорл уже ходил здесь, я ходил здесь, я прятался от орков.
     
Один за другим — Горлум впереди — они спустились на дно. Это было не трудно — глубина не превышала пятнадцати футов. Внизу струился ручеек. Множество таких маленьких потоков бежало с нагорья и терялось в стоячих озерцах и болотах внизу. Горлум свернул вправо — теперь они шли на юг — и с удовольствием зашлепал по воде. Он даже принялся напевать что–то, хихикал и подмигивал, толкуя о «сладких рыбках».
     
      
       
Каменюки и колючки
       
Так кусают наши ручки
       
И терзают ножки,
       
Скалы дыбятся, как гвозди,
       
Как обглоданные кости,
       
Где мясца ни крошки.
       
Но бежит ручей прохладный,
       
Нашим ноженькам приятный…
       
Что бы мы хотели?
      
     
     
     
– Что бы мы хотели? — И он бросил на хоббитов долгий взгляд. — Сейчас скажем. Тот–то, прежний, давно догадался… — В глазах Горлума вспыхнул огонек, очень не понравившийся Сэму.
     
      
       
В промозглой тьме живет она,
       
Как смерть, скользка и холодна,
       
Одета в панцирь из монет,
       
Но если тронешь — звона нет,
       
Она всегда в воде живет,
       
Но в рот ни капли не берет.
      
      
       
Ты так прохладна, так нежна!
       
Ты так приятна, так нужна!
       
И встреча будет так сладка,
       
Когда кусну тебя слегка!
       
Чудесно думать о еде!
       
Рыбешка! Рыбонька! Ты где?