1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 
      
Ты в критическом явленье
      
В пьесу ввел свои войска,
      
Создавая затрудненье
      
Для финального стиха.
     
     
      
Без твоих военных акций
      
Обойдется наш спектакль.
      
Я найду других редакций
      
Черновой последний акт.
     
     
      
Все, что сказано на сцене,
      
Говорилось не тобой,
      
Не тебе шептали тени,
      
Что диктовано судьбой.
     
     
      
Знай, что принца монологи
      
И отравленная сталь
      
Без тебя найдут дорогу
      
В расколдованную даль,
     
     
      
Если совести поэта
      
Доверяешь жизнь и честь,
      
Если ждешь его совета,
      
Ненавидя ложь и лесть…
     
     
      
Выбирай судьбу заране,
      
Полководец Фортинбрас.
      
Будет первой датской данью
      
Мой эпический рассказ…»
     
     
      
Снова слышен шелест шелка
      
Занавески золотой.
      
Пляшут лунные осколки
      
В темной комнате пустой.
     
     
      
Фортинбрас, собравшись с духом,
      
Гонит бредовые сны.
      
Не слова звучали глухо,
      
А далекий плеск волны.
     
     
      
Ходят взад-вперед солдаты.
      
В замке — тишь и благодать.
      
Он отстегивает латы,
      
Опускаясь на кровать.
     
    
   
  
  
   
    
ЗЛАТЫЕ ГОРЫ
   
   
    
     
Лиловый мед[29]
    
    
     
      
Упадет моя тоска,
      
Как шиповник спелый,
      
С тонкой веточки стиха,
      
Чуть заледенелой.
     
     
      
На хрустальный, жесткий снег
      
Брызнут капли сока,
      
Улыбнется человек,
      
Путник одинокий.
     
     
      
И, мешая грязный пот
      
С чистотой слезинки,
      
Осторожно соберет
      
Крашеные льдинки.
     
     
      
Он сосет лиловый мед
      
Этой терпкой сласти,
      
И кривит иссохший рот:
      
Судорога счастья.
     
    
   
   
    
     
Инструмент[30]
    
    
     
      
До чего же примитивен
      
Инструмент нехитрый наш:
      
Десть бумаги в десять гривен,
      
Торопливый карандаш —
     
     
      
Вот и все, что людям нужно,
      
Чтобы выстроить любой
      
Замок, истинно воздушный,
      
Над житейскою судьбой.
     
     
      
Все, что Данту было надо
      
Для постройки тех ворот,
      
Что ведут к воронке ада,
      
Упирающейся в лед.
     
    
   
   
    
     
Тебя я слышу, слышу, сердце
    
    
     
      
Тебя я слышу, слышу, сердце,
      
Твой слабый стук из тайника.
      
И в клетке ребер нету дверцы,
      
Чтоб отомкнуть ключом стиха.
     
     
      
И я прочту в зловещем стуке,
      
В твоих ослабленных толчках
      
Рассказ о той, о смертной муке
      
В далеких горных рудниках.
     
     
      
Ты замуровано, как вечник.
      
Все глуше, глуше ты стучишь,
      
Пока под пыткой спазм сердечных
      
Ты навсегда не замолчишь.
     
    
   
   
    
     
У крыльца[31]
    
    
     
      
У крыльца к моей бумаге
      
Тянут шеи длинные
      
Вопросительные знаки —
      
Головы гусиные.
     
     
      
Буквы приняли за зерна
      
Наши гуси глупые.
      
Та ошибка — не зазорна
      
И не так уж грубая.
     
     
      
Я и сам считаю пищей,
      
Что туда накрошено,
      
Что в листок бумаги писчей
      
Неумело брошено.
     
     
      
То, что люди называли
      
Просто — добрым семенем,
      
Смело сеяли и ждали
      
Урожай со временем.
     
    
   
   
    
     
Так вот и хожу 
    
    
     
      
Так вот и хожу
      
На вершок от смерти.
      
Жизнь свою ношу
      
В синеньком конверте.
     
     
      
То письмо давно,
      
С осени, готово.
      
В нем всего одно
      
Маленькое слово.
     
     
      
Может, потому
      
И не умираю,
      
Что тому письму
      
Адреса не знаю.
     
    
   
   
    
     
Шепот звезд в ночи глубокой
    
    
     
      
Шепот звезд в ночи глубокой,
      
Шорох воздуха в мороз
      
Откровенно и жестоко
      
Доводил меня до слез.
     
     
      
Я и до сих пор не знаю,
      
Мне и спрашивать нельзя:
      
Тропка узкая лесная —
      
Это стежка иль стезя?
     
     
      
Я тогда лишь только дома,
      
Если возле — ни души,
      
Как в хрустальном буреломе,
      
В хаотической глуши.
     
    
   
   
    
     
Отчего на этой даче 
    
    
     
      
Отчего на этой даче
      
Не решается задача
      
Из учебника тайги?
     
     
      
Подгонять ее к ответу
      
У меня таланта нету.
      
Боже правый, помоги!
     
     
      
Сколько формул, сколько знаков,
      
Каждый знак — не одинаков,
      
Не таков, как был вчера.
     
     
      
А об истинном значенье
      
Думать мне — одно мученье
      
И, конечно, не игра.
     
     
      
Дело было бы попроще,
      
Если б пели в наших рощах
      
Птицы, вроде соловья.
     
     
      
Я б доверил птичьим горлам
      
Изложенье важных формул
      
Содержанья бытия.
     
     
      
Ведь любых чудес загадка
      
Решена во мгле распадка
      
И до ужаса проста.
     
     
      
Что ж дрожит полярной ночью,
      
Разорвав рубаху в клочья,
      
Онемевшая мечта?
     
    
   
   
    
     
В шахте
    
    
     
      
Жизнь, дорожащая мгновеньем,
      
Где напряжен до боли слух,
      
Где даже ветра дуновенье
      
И то захватывает дух.
     
     
      
Нет, не затем я рос все выше,
      
Чтоб, упираясь в потолок,
      
Паденье этой тяжкой крыши
      
Сдержать и выдержать я мог.
     
     
      
Того чудовищного веса
      
Свисающего потолка
      
Не удержать крепежным лесом
      
Хотя б и лучшего стиха.
     
     
      
Но рифм пугливое смещенье
      
И треск ломающихся строф
      
Звучит сигналом приближенья
      
Неотвратимых катастроф.
     
     
      
И кто успеет двинуть бровью
      
И доберется до норы,
      
Покамест грохнет, рухнет кровля
      
И слышен грузный вздох горы.
     
     
      
Предупрежден моей судьбою,
      
Где хруст костей — ему сигнал,
      
Он припадет к груди забоя,
      
Чтоб уцелеть от гнева скал.
     
     
      
И, стоя в каменной метели,
      
Белее меловых пород,
      
Поймет мои мечты и цели,
      
Мою беспомощность поймет.
     
     
      
И возвратит свое значенье
      
Тому, что звал он пустяком,
      
Пустым воскресным развлеченьем,
      
А не спасительным стихом.
     
    
   
   
    
     
Златые горы
    
    
     
      
Когда я плелся еле-еле
      
На зов обманный огонька,
      
В слепящей и слепой метели
      
Меня вела моя тоска.
     
     
      
Я повторял твои простые,
      
Твои прощальные слова.
      
Кружились горы золотые,
      
Моя кружилась голова.
     
     
      
В голодном головокруженье,
      
В знобящей дрожи рук и ног
      
Двоилось каждое движенье
      
Ветрам упрямым поперек.
     
     
      
Но самой слабости сердечной
      
Такая сила придана,
      
Что будь метель — метелью вечной,
      
Со мной не сладила б она.
     
     
      
Мне все казалось — вместе, рядом
      
С тобой в пурге вдвоем идем,
      
Глядим двойным горячим взглядом
      
На землю, залитую льдом.
     
     
      
И вдвое я тогда сильнее,
      
И вдвое тверже каждый шаг.
      
Пускай и боль вдвойне больнее —
      
Мне легче севером дышать.
     
     
      
Едва ли, впрочем, в той метели
      
Хотя б один бывает звук
      
Похож на стон виолончели,
      
На глубину скрипичных мук.
     
     
      
Но мы струне не очень верим,
      
И жизни выгодно сейчас
      
Реветь на нас таежным зверем,
      
Пургой запугивая нас.
     
     
      
Я верю в жизнь любой баллады,
      
Любой легенды тех веков,
      
Какие смело в двери ада
      
Входили с томиком стихов.
     
     
      
Я приведу такие сказки,
      
Судьбу Танкредов и Армид,
      
И жизнь пред ними снимет маску
      
И сходством нас ошеломит.
     
    
   
   
    
     
Я с отвращением пишу
    
    
     
      
Я с отвращением пишу,
      
Черчу условленные знаки…
      
Когда б я мог карандашу
      
Велеть не двигаться к бумаге!
     
     
      
Не успеваю за моей
      
В губах запутавшейся злостью,
      
Я испугался бы гостей,
      
Когда б ко мне ходили гости.
     
     
      
И в угол из угла стихи
      
Шагают, точно в одиночке.
      
И не могу поднять руки,
      
Чтобы связать их крепкой строчкой.
     
     
      
Чтоб оттащить их в желтый дом,
      
В такую буйную палату,
      
Где можно бредить только льдом,
      
Где слишком много виноватых.
     
    
   
   
    
     
Говорят, мы мелко пашем
    
    
     
      
Говорят, мы мелко пашем,
      
Оступаясь и скользя.
      
На природной почве нашей
      
Глубже и пахать нельзя.
     
     
      
Мы ведь пашем на погосте,
      
Разрыхляем верхний слой.
      
Мы задеть боимся кости,
      
Чуть прикрытые землей.
     
    
   
   
    
     
Мы ночи боимся напрасно[32]
    
    
     
      
Мы ночи боимся напрасно —
      
Цветы изменяют свой цвет
      
Затем, чтобы славить согласней
      
Полуночный, лунный ли свет.
     
     
      
Хочу, чтобы красок смятенье
      
И смену мгновенную их
      
На коже любого растенья
      
Поймал мой внимательный стих.
     
     
      
Оттенки тех огненных маков,
      
Чернеющих в лунных лучах,
      
Как рукопись полная знаков,
      
Еще не прочтенных в ночах.
     
     
      
Что резало глаз и пестрело,
      
Теперь для того смягчено,
      
Чтоб смело из ночи смотрело
      
В раскрытое настежь окно.
     
     
      
И встретится с ищущим взглядом,
      
И в дом мой поспешно войдет
      
Шагать и поддакивать рядом,
      
Покамест не рассветет.
     
    
   
   
    
     
О тебе мы судим разно[33]
    
    
     
      
О тебе мы судим разно.
      
Или этот емкий стих
      
Только повод для соблазна,
      
Для соблазна малых сих.
     
     
      
Или он пути планетам
      
Намечает в той ночи,
      
Что злорадствует над светом
      
Догорающей свечи.
     
     
      
Может, в облике телесном,
      
В коже, мышцах и крови
      
Показалось слишком тесно
      
Человеческой любви.
     
     
      
Может, пыл иносказанья
      
И скрывает тот секрет
      
Прометеева страданья,
      
Зажигающего свет.
     
     
      
И когда б тому порукой
      
Был огарок восковой,
      
Осветивший столько муки,
      
Столько боли вековой.
     
    
   
   
    
     
Романс
    
    
     
      
В заболоченной Чукотке,
      
У вселенной на краю
      
Я боюсь одной чахотки —
      
Слишком громко я пою,
     
     
      
Доставая из-под спуда,
      
Из подполья злого дня
      
Удивительные руды
      
С содержанием огня.
     
     
      
Для моих усталых легких
      
Эти песни — тяжелы.
      
Не найду мелодий легких
      
Средь сырой болотной мглы.
     
     
      
Кровь густая горлом хлынет,
      
Перепачкав синий рот,
      
И у ног моих застынет,
      
Не успев всосаться в лед.
     
    
   
   
    
     
Вернувшись в будни деловые[34]
    
    
     
      
Вернувшись в будни деловые
      
С обледенелых синих скал,
      
Сегодня, кажется, впервые
      
Я о тайге затосковал.
     
     
      
Там измерять мне было просто
      
Все жизни острые углы,
      
Там сам я был повыше ростом
      
Среди морозной, жгучей мглы,
     
     
      
Где люди, стиснутые льдами,
      
В осатанелом вое вьюг
      
Окоченевшими руками
      
Хватались за Полярный круг.
     
     
      
И где подобные миражи
      
Не сказка и не болтовня,
      
Подчас ясней бывали даже
      
Видений яви, света, дня.
     
     
      
Где руки — мне, прощаясь, жали
      
Мои умершие друзья,
      
Где кровью налиты скрижали
      
Старинной книги бытия.
     
     
      
И где текли мужские слезы,
      
Мутны, покорны и тихи,
      
Где из кусков житейской прозы
      
Сложил я первые стихи.
     
    
   
   
    
     
Вернись на этот детский плач
    
    
     
      
Вернись на этот детский плач,
      
Звенящий воем вьюг,
      
Мой исповедник, мой палач,
      
Мой задушевный друг.
     
     
      
Пусть все надежды, все тщеты,
      
Скользящие с пера,
      
Ночное счастье — только ты
      
До раннего утра.
     
     
      
Прости мне бедность языка,
      
Бессилие мое,
      
И пребывай со мной, пока
      
Я доскажу свое
     
    
   
   
    
     
Ты смутишься, ты заплачешь
    
    
     
      
Ты смутишься, ты заплачешь,
      
Ты загрезишь наяву.
      
Ты души уже не спрячешь
      
По-июльскому — в траву.
     
     
      
И листы свои капуста
      
Крепко сжала в кулаки,
      
И в лесу светло и пусто,
      
И деревья — высоки.
     
     
      
Раскрасневшаяся осень
      
Цепенеет на бегу,
      
Поскользнувшись на откосе
      
В свежевыпавшем снегу.