1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 
       

   С раннего детства я — сплю и не сплю —    

   Вижу гранитные глыбы».    

   «Любите? Знаете?» — «Знаю! Люблю!»    

   «С Ним в заточенье пошли бы?»    

       

   «За Императора — сердце и кровь,    

   Все — за святые знамена!»    

   Так началась роковая любовь    

   Именем Наполеона.    

      

         КОНЬКОБЕЖЦЫ    

       

       Асе и Борису    

       

   Башлык откинула на плечи:    

   Смешно кататься в башлыке!    

   Смеется, — разве на катке    

   Бывают роковые встречи?    

       

   Смеясь над «встречей роковой»,    

   Светло сверкают два алмаза,    

   Два широко раскрытых глаза    

   Из-под опушки меховой.    

       

   Все удается, все фигуры!    

   Ах, эта музыка и лед!    

   И как легко ее ведет    

   Ее товарищ белокурый.    

       

   Уж двадцать пять кругов подряд    

   Они летят по синей глади.    

   Ах, из-под шапки эти пряди!    

   Ах, исподлобья этот взгляд!    

       

   …………………………….    

       

   Поникли узенькие плечи    

   Ее, что мчалась налегке.    

   Ошиблась, Ася: на катке    

   Бывают роковые встречи!    

           ПЕРВЫЙ БАЛ    

       

   О, первый бал — самообман!    

   Как первая глава романа,    

   Что по ошибке детям дан,    

   Его просившим слишком рано,    

       

   Как радуга в струях фонтана    

   Ты, первый бал, — самообман.    

   Ты, как восточный талисман,    

   Как подвиги в стихах Ростана.    

       

   Огни сквозь розовый туман,    

   Виденья пестрого экрана…    

   О, первый бал — самообман!    

   Незаживающая рана!    

      

         СТАРУХА    

       

   Слово странное — старуха!    

   Смысл неясен, звук угрюм,    

   Как для розового уха    

   Темной раковины шум.    

       

   В нем — непонятое всеми,    

   Кто мгновения экран.    

   В этом слове дышит время    

   В раковине — океан.    

      

         ДОМИКИ СТАРОЙ  МОСКВЫ    

       

   Слава прабабушек томных,    

   Домики старой Москвы,    

   Из переулочков скромных    

   Все исчезаете вы,    

       

   Точно дворцы ледяные    

   По мановенью жезла.    

   Где потолки расписные,    

   До потолков зеркала?    

       

   Где клавесина аккорды,    

   Темные шторы в цветах,    

   Великолепные морды    

   На вековых воротах,    

       

   Кудри, склоненные к пяльцам,    

   Взгляды портретов в упор…    

   Странно постукивать пальцем    

   О деревянный забор!    

       

   Домики с знаком породы,    

   С видом ее сторожей,    

   Вас заменили уроды, —    

   Грузные, в шесть этажей.    

       

   Домовладельцы — их право!    

   И погибаете вы,    

   Томных прабабушек слава,    

   Домики старой Москвы.    

           «ПРОСТИ»  ВОЛШЕБНОМУ ДОМУ    

       

   В неосвещенной передней я    

   Молча присела на ларь.    

   Темный узор на портьере,    

   С медными ручками двери…    

   В эти минуты последние    

   Все полюбилось, как встарь.    

       

   Был заповедными соснами    

   В темном бору вековом    

   Прежде наш домик любимый.    

   Нежно его берегли мы,    

   Дом с небывалыми веснами,    

   С дивными зимами дом.    

       

   Первые игры и басенки    

   Быстро сменились другим.    

   Дом притаился волшебный,    

   Стали большими царевны.    

   Но для меня и для Асеньки    

   Был он всегда дорогим.    

       

   Зала от сумрака синяя,    

   Жажда великих путей,    

   Пренебреженье к науке,    

   Переплетенные руки,    

   Светлые замки из инея    

   И ожиданье гостей.    

       

   Возгласы эти и песенки    

   Чуть раздавался звонок!    

   Чье-нибудь близко участье?    

   Господи, может быть счастье?    

   И через залу по лесенке    

   Стук убегающих ног…    

           НА ВОКЗАЛЕ    

       

   Два звонка уже и скоро третий,    

   Скоро взмах прощального платка…    

   Кто поймет, но кто забудет эти    

   Пять минут до третьего звонка?    

       

   Решено за поездом погнаться,    

   Все цветы любимой кинуть вслед.    

   Наимладшему из них тринадцать,    

   Наистаршему под двадцать лет.    

       

   Догонять ее, что станет силы,    

   «Добрый путь» кричать до хрипоты.    

   Самый младший не сдержался, милый:    

   Две слезинки капнули в цветы.    

       

   Кто мудрец, забыл свою науку,    

   Кто храбрец, забыл свое: «воюй!»    

   «Ася, руку мне!» и «Ася, руку!»    

   (Про себя тихонько: «Поцелуй!»)    

       

   Поезд тронулся — на волю Божью!    

   Тяжкий вздох как бы одной души.    

   И цветы кидали ей к подножью    

   Ветераны, рыцари, пажи.    

       

   Брестский вокзал,    

   3 декабря 1911    

      

         ИЗ СКАЗКИ — В  СКАЗКУ    

       

   Все твое: тоска по чуду,    

   Вся тоска апрельских дней,    

   Все, что так тянулось к небу, —    

   Но разумности не требуй.    

   Я до самой смерти буду    

   Девочкой, хотя твоей.    

       

   Милый, в этот вечер зимний    

   Будь, как маленький, со мной.    

   Удивляться не мешай мне,    

   Будь, как мальчик, в страшной тайне    

   И остаться помоги мне    

   Девочкой, хотя женой.    

           ЛИТЕРАТУРНЫМ  ПРОКУРОРАМ    

       

   Все таить, чтобы люди забыли,    

   Как растаявший снег и свечу?    

   Быть в грядущем лишь горсточкой пыли    

   Под могильным крестом? Не хочу!    

       

   Каждый миг, содрогаясь от боли,    

   К одному возвращаюсь опять:    

   Навсегда умереть! Для того ли    

   Мне судьбою дано все понять?    

       

   Вечер в детской, где с куклами сяду,    

   На лугу паутинную нить,    

   Осужденную душу по взгляду…    

   Все понять и за всех пережить!    

       

   Для того я (в проявленном — сила)    

   Все родное на суд отдаю,    

   Чтобы молодость вечно хранила    

   Беспокойную юность мою.    

      

         В. Я. БРЮСОВУ    

       

   Я забыла, что сердце в вас — только ночник,    

   Не звезда! Я забыла об этом!    

   Что поэзия ваша из книг    

   И из зависти — критика. Ранний старик,    

   Вы опять мне на миг    

   Показались великим поэтом…    

       

   1912    

      

         «Он  приблизился, крылатый…»    

       

   Он приблизился, крылатый,    

   И сомкнулись веки над сияньем глаз.    

   Пламенная — умерла ты    

   В самый тусклый час.    

       

   Что искупит в этом мире    

   Эти две последних, медленных слезы?    

   Он задумался. — Четыре    

   Выбили часы.    

       

   Незамеченный он вышел,    

   Слово унося важнейшее из слов.    

   Но его никто не слышал —    

   Твой предсмертный зов!    

       

   Затерялся в море гула    

   Крик, тебе с душою разорвавший грудь.    

   Розовая, ты тонула    

   В утреннюю муть…    

       

   Москва, 1912    

           «Посвящаю эти  строки…»    

       

   Посвящаю эти строки    

   Тем, кто мне устроит гроб.    

   Приоткроют мой высокий    

   Ненавистный лоб.    

       

   Измененная без нужды,    

   С венчиком на лбу,    

   Собственному сердцу чуждой    

   Буду я в гробу.    

       

   Не увидят на лице:    

   «Все мне слышно! Все мне видно!    

   Мне в гробу еще обидно    

   Быть как все».    

       

   В платье белоснежном — с детства    

   Нелюбимый цвет! —    

   Лягу — с кем-то по соседству? —    

   До скончанья лет.    

       

   Слушайте! — Я не приемлю!    

   Это — западня!    

   Не меня опустят в землю,    

   Не меня.    

       

   Знаю! — Все сгорит дотла!    

   И не приютит могила    

   Ничего, что я любила,    

   Чем жила.    

       

   Москва, весна 1913    

      

         «Идешь, на  меня похожий…»    

       

   Идешь, на меня похожий,    

   Глаза устремляя вниз.    

   Я их опускала — тоже!    

   Прохожий, остановись!    

       

   Прочти — слепоты куриной    

   И маков набрав букет —    

   Что звали меня Мариной    

   И сколько мне было лет.    

       

   Не думай, что здесь — могила,    

   Что я появлюсь, грозя…    

   Я слишком сама любила    

   Смеяться, когда нельзя!    

       

   И кровь приливала к коже,    

   И кудри мои вились…    

   Я тоже была, прохожий!    

   Прохожий, остановись!    

       

   Сорви себе стебель дикий    

   И ягоду ему вслед:    

   Кладбищенской земляники    

   Крупнее и слаще нет.    

       

   Но только не стой угрюмо,    

   Главу опустив на грудь.    

   Легко обо мне подумай,    

   Легко обо мне забудь.    

       

   Как луч тебя освещает!    

   Ты весь в золотой пыли…    

   — И пусть тебя не смущает    

   Мой голос из-под земли.    

       

   Коктебель, 3 мая 1913    

           «Моим стихам,  написанным так рано…»    

       

   Моим стихам, написанным так рано,    

   Что и не знала я, что я — поэт,    

   Сорвавшимся, как брызги из фонтана,    

   Как искры из ракет,    

       

   Ворвавшимся, как маленькие черти,    

   В святилище, где сон и фимиам,    

   Моим стихам о юности и смерти,    

   — Нечитанным стихам!    

       

   Разбросанным в пыли по магазинам,    

   Где их никто не брал и не берет,    

   Моим стихам, как драгоценным винам,    

   Настанет свой черед.    

       

   Коктебель, 13 мая 1913    

      

         «Солнцем жилки  налиты — не кровью…»    

       

   Солнцем жилки налиты — не кровью —    

   На руке, коричневой уже.    

   Я одна с моей большой любовью    

   К собственной моей душе.    

       

   Жду кузнечика, считаю до ста,    

   Стебелек срываю и жую…    

   — Странно чувствовать так сильно    

   и так просто    

   Мимолетность жизни — и свою.    

       

   15 мая 1913    

      

         «Вы, идущие  мимо меня…»    

       

   Вы, идущие мимо меня    

   К не моим и сомнительным чарам, —    

   Если б знали вы, сколько огня,    

   Сколько жизни, растраченной даром,    

       

   И какой героический пыл    

   На случайную тень и на шорох…    

   — И как сердце мне испепелил    

   Этот даром истраченный порох!    

       

   О летящие в ночь поезда,    

   Уносящие сон на вокзале…    

   Впрочем, знаю я, что и тогда    

   Не узнали бы вы — если б знали —    

       

   Почему мои речи резки    

   В вечном дыме моей папиросы, —    

   Сколько темной и грозной тоски    

   В голове моей светловолосой.    

       

   17 мая 1913    

           «Сердце,  пламени капризней…»    

       

   Сердце, пламени капризней,    

   В этих диких лепестках,    

   Я найду в своих стихах    

   Все, чего не будет в жизни.    

       

   Жизнь подобна кораблю:    

   Чуть испанский замок — мимо!    

   Все, что неосуществимо,    

   Я сама осуществлю.    

       

   Всем случайностям навстречу!    

   Путь — не все ли мне равно?    

   Пусть ответа не дано, —    

   Я сама себе отвечу!    

       

   С детской песней на устах    

   Я иду — к какой отчизне?    

   — Все, чего не будет в жизни    

   Я найду в своих стихах!    

       

   Коктебель, 22 мая 1913    

      

         «Мальчиком,  бегущим резво…»    

       

   Мальчиком, бегущим резво,    

   Я предстала Вам.    

   Вы посмеивались трезво    

   Злым моим словам:    

       

   «Шалость — жизнь мне, имя — шалость.    

   Смейся, кто не глуп!»    

   И не видели усталость    

   Побледневших губ.    

       

   Вас притягивали луны    

   Двух огромных глаз.    

   — Слишком розовой и юной    

   Я была для Вас!    

       

   Тающая легче снега,    

   Я была — как сталь.    

   Мячик, прыгнувший с разбега    

   Прямо на рояль,    

       

   Скрип песка под зубом, или    

   Стали по стеклу…    

   — Только Вы не уловили    

   Грозную стрелу    

       

   Легких слов моих, и нежность    

   Гнева напоказ…    

   — Каменную безнадежность    

   Всех моих проказ!    

       

   29 мая 1913    

           «Я сейчас лежу  ничком…»    

       

   Я сейчас лежу ничком    

   — Взбешенная! — на постели.    

   Если бы Вы захотели    

   Быть моим учеником,    

       

   Я бы стала в тот же миг    

   — Слышите, мой ученик? —    

       

   В золоте и в серебре    

   Саламандра и Ундина.    

   Мы бы сели на ковре    

   У горящего камина.    

       

   Ночь, огонь и лунный лик…    

   — Слышите, мой ученик?    

       

   И безудержно — мой конь    

   Любит бешеную скачку! —    

   Я метала бы в огонь    

   Прошлое — за пачкой пачку:    

       

   Старых роз и старых книг.    

   — Слышите, мой ученик? —    

       

   А когда бы улеглась    

   Эта пепельная груда, —    

   Господи, какое чудо    

   Я бы сделала из Вас!    

       

   Юношей воскрес старик!    

   — Слышите, мой ученик? —    

       

   А когда бы Вы опять    

   Бросились в капкан науки,    

   Я осталась бы стоять,    

   Заломив от счастья руки.    

       

   Чувствуя, что ты — велик!    

   — Слышите, мой ученик?    

       

   1 июня 1913    

           «Идите  же! — Мой голос нем…»    

       

   Идите же! — Мой голос нем    

   И тщетны все слова.    

   Я знаю, что ни перед кем    

   Не буду я права.    

       

   Я знаю: в этой битве пасть    

   Не мне, прелестный трус!    

   Но, милый юноша, за власть    

   Я в мире не борюсь.    

       

   И не оспаривает Вас    

   Высокородный стих.    

   Вы можете — из-за других —    

   Моих не видеть глаз,    

       

   Не слепнуть на моем огне,    

   Моих не чуять сил…    

   Какого демона во мне    

   Ты в вечность упустил!    

       

   Но помните, что будет суд,    

   Разящий, как стрела,    

   Когда над головой блеснут    

   Два пламенных крыла.    

       

   11 июля 1913    

      

         АСЕ    

       

       1. «Мы быстры и наготове…»