1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 
А ещё как же жарко, и плечо болит, вопреки двум таблеткам перкоцета, которые ему дала мать. Семьдесят пять[270] градусов в девять часов утра непривычно для октября, а выцвевше-голубой цвет неба подсказывает, что в полдень будет ещё жарче, а в три часа ещё больше.
    
Алден отступает назад, на Джину Буффалино, они оба завалились бы, если бы не Петра Ширлз, упитанная женщина, которая подпёрла их собой. Лицо у Алдена не сердитое, только удивлённое.
    
— Жена послала меня за консервами, — объясняет он Петре.
    
Среди толпы ширится гул. Не злобный, пока ещё нет. Люди пришли купить продуктов, и продукты внутри есть, но двери заперты. А тут мужчину толкают, да ещё и какой-то школьный недоросль, который только на прошлой неделе был автослесарем.
    
Джина всматривается в Картера, Мэла и Фрэнка Делессепса. Показывает пальцем.
    
— Это же именно те ребята, которые её изнасиловали! — говорит она своей подружке Гарриэт, не понижая голоса. — Это те ребята, которые изнасиловали Сэмми Буши!
    
С лица Мэла исчезает улыбка, его покинуло желание заржать.
    
— Заткни глотку, — бросает он.
    
К толпе подъезжают Рики и Рэндол Кильяны на своём «Шевроле-Каньоне»[271]. Неподалёку появляется Сэм Вердро, он подходит пешком, конечно; право управлять машиной Сэм навсегда потерял ещё в 2007-м.
    
Джина отступает на шаг, не сводя с Мэла своих широко раскрытых глаз. Рядом с ней топчется Алден Динсмор, словно какой-то фермер-робот с полуживым аккумулятором.
    
— Так вы, ребята, шо, типа полиция? Не мутит?
    
— Если, об изнасиловании, то это чисто враньё той суки, — говорит Фрэнк. — А ты лучше прекрати распространяться на эту тему, пока не арестовали за нарушения спокойствия.
    
— Точно, бля, — встряет Джорджия. Она пододвинулась немного поближе к Картеру. Он её игнорирует. Он наблюдает за толпой. Это уже самое оно. Если объединилось пятьдесят душ, то это уже толпа. А ведь и ещё же подходят. Картеру не хватает его пистолета. Ему не нравится эта враждебность в их глазах.
    
Велма Винтёр, которая руководила «Брауни» (пока магазин не закрыли), прибывает вместе с Томми и Виллой Андерсонами. Велма дородная, сильная женщина, которая причёсывает волосы на манер Бобби Дарина[272] и выглядит так, что могла бы стать воинствующей королевой народа Дайков[273], хотя она уже похоронила двух мужей и за тем лясоточильным столом, который стоит в уголке «Шиповника», можно услышать, что она затрахала их насмерть, а теперь ищет себе третью жертву в «Диппере», каждую среду, когда там устраивают караоке в стиле кантри, итак, собирается взрослый народ. Сейчас она встаёт дыбом перед Картером, вперив себе кулаки в мясистые бедра.
    
— Закрыто, говорите? — спрашивается она деловым тоном. — Ну-ка, давайте посмотрим ваш документ.
    
Картер растерян, а собственная растерянность его всегда бесит.
    
— Отойди назад, сука, мне не нужен никакой документ. Шеф прислал нас сюда. Так приказали выборные. Здесь будет продуктовая база.
    
— Распределение? Ты это хочешь сказать? — фыркает она. — Не будет карточной системы в моём городе! — Она протискивается между Мэлом и Фрэнком и начинает гатить в двери. — Открывайте! Сейчас же открывайте, вы там!
    
— Никого нет дома, — говорит Фрэнки. — Лучше тебе прекратить это дело.
    
Но Эрни Келверт ещё не ушёл. Он спускается по трапу для загрузки муки-макаронов-сахара. Его видит Велма и начинает ещё сильнее гатить в двери.
    
— Открывай, Эрни! Открывай!
    
— Открывай! — поддерживают её голоса из толпы.
    
Фрэнк бросает взгляд на Мэла и кивает. Вместе они хватают Велму и, напрягая мышцы, тянут все её двести фунтов веса прочь от дверей. Джорджия Руа отвернулась и машет Эрни, чтобы исчез. Эрни на это не реагирует. Вот тупой, бля, так и стоит, где стоял.
    
— Открывай! — скандирует Велма. — Открывай! Открывай!
    
К ней присоединяются Томми с Виллой. А там и Уилл Викер, почтальон. И Лисса тоже, лицо у неё сияет — всю жизнь она мечтала оказаться среди участников спонтанной демонстрации, и вот он, её последний шанс. Она поднимает свой кулачок и начинает трясти им в такт — два коротких движения на от-кры и один длинный на — вай. Остальные следуют её примеру. Открывай превращается в От-кры-вай! От-кры-вай! Теперь уже все дёргают кулаками в этом двухтактном ритме на две восьмых с четвертью — может, семьдесят человек, а может, и восемьдесят, и новые прибывают непрерывно. Неплотная голубая шеренга перед маркетом кажется ещё тоньше. Четверо младших копов просят глазами у Фрэдди Дентона идей, но у Фрэдди нет никаких идей.
    
Однако у него есть пистолет. «Взял бы ты, да и выстрелил в воздух, и по возможности скорее, лысый, — думает Картер, — потому что эти люди нас вот-вот растопчут».
    
Ещё двое копов — Руперт Либби и Тоби Велан — едут сюда по Мэйн-стрит из участка (где они пили кофе и смотрели Си-Эн-Эн), обгоняя Джулию Шамвей, которая плетётся в том же направлении с камерой на плече.
    
Джеки Веттингтон и Генри Моррисон также отправляются к супермаркету, но тут кряхтит рация у Генри на поясе. Это шеф Рендольф, он говорит, что Джеки с Генри должны оставаться на своём посту возле «Топлива & Бакалеи».
    
— Но мы слышали… — начинает Генри.
    
— Выполняйте, что вам приказано, — перебивает Рендольф, не уточняя, что он только передатчик приказов — от некоторой вышестоящей инстанции.
    
— Открывай! Открывай! Открывай! — мощно салютует кулаками в теплом воздухе толпа. Ещё опасаясь, но также уже понемногу возбуждаясь. Входя в раж. Если бы увидел их Мастер Буши, решил бы, что это группа угоревших начинающих наркош, которым для аккомпанемента и полноты картины не хватает только какой-то из мелодий «Признательных мертвецов»[274].
    
Сквозь толпу пробираются братья Кильяны и Сэм Вердро. Они тоже скандируют — не ради маскировки, а просто потому, что тяжело сопротивляться непреодолимой вибрации, которая превращает толпу в стаю, — но кулаками не трясут; им ещё работу делать. Никто не обращает на них никакого внимания. Позже только несколько человек смогут припомнить, что они их там вообще видели.
    
Медичка Джинни Томлинсон также пробирается сквозь толпу. Она пришла сюда сказать девушкам, что они нужны в больнице; появились новые пациенты, и у одного из них серьёзный случай. Это Ванда Крамли с Восточного Честера. Крамли — соседи Эвансов, их усадьбы неподалёку от границы с Моттоном. Придя сегодня утром проверить, как там Джек, Ванда нашла его мёртвым в каких-то двадцати футах от того места, где Купол отрезал руку его жене. Джек лежал распластанный навзничь, рядом с ним бутылка и мозг подсыхает на траве. Ванда с плачем побежала назад к своему дому, зовя по имени мужа, но не успела она туда добраться, как её свалил инфаркт. Венделу Крамли посчастливилось, что он не разбил свой маленький фургончик «Субару» по дороге к госпиталю — он мчался со скоростью 80 миль едва ли не всю дорогу. Сейчас рядом с Вандой дежурит Расти, но Джинни не очень верит, чтобы Ванде — пятьдесят лет, лишний вес, беспрерывно курит всю жизнь — посчастливилось выкарабкаться.
    
— Девушки, — зовёт она. — Вы нам нужны в больнице.
    
— Миссис Томлинсон, это они, те самые! — кричит Джина. Она вынуждена кричать, чтобы быть услышанной среди скандирующей толпы. Она показывает пальцем на копов и начинает плакать — отчасти от страха, отчасти от усталости, но главным образом от гнева. — Вот, это они её изнасиловали!
    
Тут уже и Джинни обращает внимание на лица копов в форме и понимает, что Джина права. Джинни Томлинсон, в отличие от Пайпер Либби, не страдает приступами дикой злости, но она тоже имеет взрывной характер и тут срабатывает ещё один, дополнительный фактор: в отличие от Пайпер, Джинни видела Буши без трусов. Вагина рваная и распухшая. Огромные синяки на бёдрах, которых не было видно, пока не смыли кровь. Очень много крови.
    
Джинни забывает о том, что девушек ждут в госпитале. Она забывает о том, что надо было бы вытянуть их из этой опасной, шаткой ситуации. Она даже забывает о Ванде Крамли с её инфарктом. Она бросается вперёд, локтем отталкивая кого-то со своего пути (это Брюс Ярдли, кассир, который также приторговывает наркотой, он трясёт кулаком вместе со всем людом), приближаясь к Мэлу с Фрэнки. Оба засмотрелись на всё более и более нависающую толпу и не замечают её приближения.
    
Джинни поднимает вверх обе руки, на мгновение, становясь похожей на злодея из вестерна, который сдаётся шерифу. А тогда сводит их вместе, давая одновременно подзатыльник обоим копам.
    
— Сучьи сыны! — кричит она. — Как вы посмели, гребанные падлы? Псы вонючие! Пойдёте в тюрьму за это, на хер вся ваша ба…
    
Мэл не думает, просто реагирует. Он бьёт её прямо в лицо, ломая ей очки и нос. Она оступается назад, вскрикивает, льётся кровь. Её старомодная медсестринская шапочка освобождается от шпилек, которые её поддерживали, и кувырком летит с её головы. Брюс Ярдли, юный кассир, хочет её подхватить, но промазывает. Джинни ударяется о вереницу магазинных тележек. Они катятся поездом. Она падает на ладони и колени, захлёбываясь воплем от боли и шока. Капли красной крови из её носа — не просто поломанного, а разрушенного — начинают падать на большие жёлтые буквы КО в надписи НЕ ПАРКОВАТЬСЯ.
    
Толпа на мгновение замирает, ошарашенная, только Джина и Гарриэт бросаются туда, где скорчилась Джинни.
    
И тогда поднимается голос Лиссы Джеймисон, ясное, чистое сопрано:
    
— ВЫ СВИНЬИ УБЛЮДОЧНЫЕ!
    
Тут-то и летит первый камень. Того, кто бросил первый камень, так и не был идентифицирован. Наверное, это было первое преступление, из которого Неряха Сэму Вердро вышел сухим.
    
Джуниор подбросил его почти до центра города, и Сэм, с видениями танцующего виски в голове, отправился по восточному берегу Престил, чтобы выбрать себе правильный камень. Тот должен был быть большим, но не очень, потому что он тогда не сможет его бросить точно, даже если когда-то — столетие тому назад, как ему казалось иногда, а иногда, словно прошлым вечером — он выступал стартовым питчером «Уайлдкетс» в первом матче турнира штата Мэн. Наконец-то он его нашёл, неподалёку от моста Мира: фунт, или полтора весом и гладенький, словно гусиное яйцо.
    
— И вот ещё что, — сказал Джуниор, высаживая из машины Неряху Сэма. Это что-то не было идеей Джуниора, но Джуниор не сообщил Сэму об этом, потому что вёл себя не хуже шефа Рендольфа, который приказывал Веттингтон и Моррисону оставаться на своём посту. Иначе было бы неполиткорректно.
    
— Целься в девку, — такой была последняя установка Джуниора Неряхе Сэму перед расставанием. — Она это заслужила, и не промажь.
    
Пока Джина с Гарриэт в своих белых униформах наклоняются к обмякшей, плачущей, истекающей кровью старшей медсестре (и внимание всей толпы переключилось тоже туда), Сэм взмывает вверх, как он это делал когда-то давно, в 1970-м, бросает и впервые за последние сорок лет попадает именно туда, куда хотел.
    
Хотя и в чужую ему цель. Кусок испещрённого кварцем гранита весом двадцать унций бьёт Джорджию Руа прямёхонько в губы, ломая ей челюсть в пяти местах, вместе со всеми зубами, кроме четырёх. Она юлой ударяется о витринное стекло, челюсть у неё гротескно отвисает едва ли не до груди, из разинутого рта льётся кровь.
    
Моментально следом летят ещё два камня, один бросает Ричи Кильян, второй — Рэндол. Камень Ричи принимает затылок Билла Оллната, и школьный сторож падает наземь, неподалёку от Джинни Томлинсон. «Вот блядь! — думает Рики. — Я ж хотел попасть в какого-нибудь падлючего копа!» Не только потому, что получил такой приказ, такая у него с давних пор была собственная мечта.
    
Бросок Рендола окажется более точным. Он кидает свой камень точно в лоб Мэлу Ширлзу. Мэл падает, словно синий почтовый мешок.
    
Дальше пауза, момент затаённого дыхания. Представьте себе автомобиль, который балансирует на двух колёсах, решая — перевернуться ему или нет. Представьте, как оглядывается Рози Твичел, ошарашенная, испуганная, не уверенная в том, что случилось, не говоря уже о том, что ей делать дальше. Смотрите, как Энсон обнял её за талию. Услышьте, как сквозь свой разбитый рот воет Джорджия Руа, её причитания дико напоминают тот звук, который выдувает охотник, когда воздух проскальзывает мимо навощённой нити сделанного из жестянки манка на лося. Она голосит, а кровь льётся из её разодранного языка. Смотрите, вот и подспорье. Тоби Велан и Руперт Либби (двоюродный брат Пайпер, хотя она не гордится этим родственником) первыми прибывают на место. Пробегают глазами… и идут на попятную. Следующей появляется Линда Эверетт. Она подходит пешком, вместе с другим копом на полставки Марти Арсенолтом, который пыхтит у неё в кильватере. Она начинает протискиваться сквозь толпу, но Марти — который даже форму не одевал, а просто скатился утром с кровати и залез в старые синие джинсы — хватает её за плечо. Линда почти вырывается из его руки, но вспоминает о своих дочурках. Стыдясь собственной трусости, она позволяет Марти отвести её туда, откуда за развитием событий наблюдают Руп и Тоби. Из всей этой четвёрки только Руперт имеет при себе пистолет, но станет ли он стрелять? Хера с два он станет; среди толпы он замечает свою жену с её матерью, они держатся за руки (подстрелить тёщу Руперт был бы не против). Смотрите, вот и Джулия Шамвей прибывает вслед за Линдой и Марти, она совсем запыхалась, но уже нацеливает камеру, упустив не землю снятый с объектива колпачок, лишь бы скорее начать снимать. Смотрите, как Фрэнк Делессепс опускается на колени возле Мэла, тем самым избежав очередного камня, который свистит мимо его головы и проламывает дыру в дверях супермаркета.
    
Тогда…
    
И тогда кто-то кричит. Кто именно — никогда так и не выяснилось, даже относительно пола крикуна не пришли к согласию, хотя большинство думали, что голос был женский, а Рози позже будет говорить Энсону, что она почти уверена, что это была Лисса Джеймисон.
    
— ХВАТАЙТЕ ИХ!
    
Кто-то другой ревёт:
    
— ПРОДУКТЫ!
    
И толпа бросается вперёд.
    
Фрэдди Дентон один раз стреляет со своего пистолета в воздух. И опускает дуло, в панике он уже почти готов стрелять в толпу. Не успевает, потому что кто-то выкручивает ему руку. Он пригибается, кричит от боли. И тогда носок большого старого фермерского сапога — Алдена Динсмора — целуется с его виском. Свет не полностью померк в глазах офицера Дентона, но помутился значительно, а к тому времени, когда ему развиднелось, Большой Супермаркетовый Бунт уже завершился.
    
Кровь проступает сквозь повязку на плече у Картера Тибодо, и маленькие розочки расцветают на груди его голубой рубашки, однако он — по крайней мере, пока что — не ощущает боли. И не делает попытки убежать. Стоит крепко на ногах и бьёт первого, кто попадает в его радиус действия. Им становится Чарльз Стабби Норман, который держит антикварный магазин на шоссе 117 на краю города. Стабби падает, хватаясь руками за рот, из которого хлынула кровь.
    
— Назад, выблядки! — кричит Картер. — Назад, сучьи отморозки! Не грабить! Назад!
    
Марта Эдмандс, бэбиситерша Расти, старается помочь Стабби и получает кулаком от Фрэнка Делессепса себе в скулу, больно. Она качается, держась рукой за лицо, и, не веря собственным глазам, смотрит на юнца, который её только что ударил… и тогда плашмя падает прямо на Стабби, сбитая с ног волной взбешённых «покупателей».
    
Картер и Фрэнк начинают сыпать по ним ударами, но успевают раздать разве что штуки три, как тут же их отвлекает дикий, воющий вопль. Это городская библиотекарша, волосы развивается вокруг её, по обыкновению, умиротворённого лица. Она толкает поезд тележек, и, похоже, кричит «банзай!». Фрэнк отскакивает с её траектории, зато тележки попадают в Картера, перекидывая его. Он взмахивает руками, стараясь удержаться на ногах, и ему у него наверняка получилось бы, если бы не ноги Джорджии. Он перецепляется об них, приземляется на спину, и толпа бежит прямо по нему. Он перекатывается на живот, сплетая пальцы у себя на голове, и ждёт, пока это кончится.
    
А Джулия Шамвей щёлкает и щёлкает. Наверно, найдутся кадры с лицами знакомых ей людей, но сейчас она видит сквозь видоискатель лишь чужаков. Орду чужаков.
    
Руп Либби извлекает своё служебное оружие и четыре раза палит в воздух. Выстрелы скатываются в тёплый утренний воздух, плоские, словно озвученные перед аудиторией восклицательные знаки. Тоби Велан ныряет назад в машину, ударяясь головой, сбивая с неё свою кепку (ЧЕСТЕР МИЛЛ ЗАМЕСТИТЕЛЬ написано впереди жёлтыми буквами). С заднего сидения он хватает мегафон, прикладывает ко рту и кричит:
    
— НЕМЕДЛЕННО ПРЕКРАТИТЬ! НАЗАД! ПОЛИЦИЯ! СТОП! ЭТО ПРИКАЗ!
    
Джулия его снимает.
    
Толпа не обращает внимание ни на выстрелы, ни на мегафон. Она не обращает внимания на Эрни Келверта, когда тот выходит из-за угла здания в своём зелёном халате, который достигает дутых колен его брюк.
    
— Идите через задние двери. Не надо этого делать. Я открыл магазин сзади.
    
Толпа предпочитает прорваться, вломиться. Люди бьются в двери с надписями ВХОД и ВЫХОД и ЕЖЕДНЕВНО НИЗКИЕ ЦЕНЫ. Двери сначала держатся, а потом распахиваются под давлением общего веса толпы. Первых посетителей размазывает по дверям, они получают ранения: у двух поломанные ребра, у одного вывихнута шея, двое с поломанными руками.
    
Тоби Велан хотел было вновь поднять к губам мегафон, но потом просто положил его, чрезвычайно осторожно, на капот автомобиля, в котором он сюда приехал вместе с Рупертом. Поднимает свою кепку ЗАМЕСТИТЕЛЯ, стряхивает с неё пыль, одевает на голову. Они с Рупом отправляются к дверям, потом останавливаются, беспомощные. К ним присоединяются Линда и Марти Арсенолт. Линда видит Марту и подводит её к маленькой компании полицейских.
    
— Что случилось? — спрашивает с вытаращенными глазами Марта. — Меня кто-то ударил? У меня так печёт лицо, тут, сбоку. А кто присматривает за Джуди и Дженнилл?
    
— Твоя сестра взяла их сегодня утром, — говорит Линда, обнимая её. — Не волнуйся.
    
— Кора?
    
— Вэнди.
    
Кора, старшая сестра Марты, уже много лет живёт далеко, в Сиэтле. Линда переживает: неужели у Марты сотрясение мозга? Надо, чтобы доктор Гаскелл её осмотрел, но тут же вспоминает, что Гаскелл сейчас лежит или в госпитальном морге, или в похоронном салоне Бови. Теперь остался один Расти, и сегодня у него будет очень много работы.
    
Картер волочит Джорджию к машине № 2. Она все ещё выдаёт эти жуткие лосячьи вопли. К Мэлу Ширлзу вернулось какое-то мутное подобие сознания. Фрэнки ведёт его в сторону Линды, Марты, Тоби и остальных копов. Мэл старается поднять голову, и вновь склоняет её на грудь. Из разбитого лба у него сочится кровь, уже вся рубашка промокла.
    
Люди потоком вливаются в маркет. Мчатся вдоль полок, толкая перед собой тележки или хватая корзины со штабеля рядом с витриной с древесным углём (УСТРОЙТЕ СЕБЕ ОСЕННИЙ ПИКНИК! — призывает надпись). Мануэль Ортэга, рабочий Динсмора, и его добрый друг Дэйв Даглас сразу направляются к кассам и начинают лупить по кнопкам АННУЛЯЦИЯ, хватают деньги, запихивают себе в карманы и при этом хохочут, словно идиоты.
    
В супермаркете уже полно народа; как в Чёрную Пятницу. В отделе замороженных продуктов две женщины сцепились за последний лимонный торт «Пепперидж Фарм»[275]. В деликатесах один мужчина бьёт другого польской колбасой, призывая его оставить и другим людям хоть что-нибудь из мясного товара. Мясолюбивый клиент оборачивается и бьёт обладателя колбасы прямо в нос. Вскоре они уже катаются на полу, мелькают кулаки.
    
Ссоры повсюду, и они распространяются. Ренс Конрой, владелец и единственный работник сервисно — снабжающего бизнеса «Западный Мэн. Электрооборудование» (лозунг: «Улыбка — наша специальность») отпихивает пенсионера Брендана Эллерби, бывшего преподавателя физики Мэнского университета, когда физик едва не успевает раньше него схватить последний большой пакет сахара. Эллерби падает наземь, но десятифунтовый пакет Домино[276] из рук не выпускает, а когда Конрой наклоняется к нему, Эллерби с восклицанием «Вот тебе, сладенького!» бьёт ему пакетом в лицо. Пакет трескается, словно от взрыва, укрывая Ренса Конроя белой тучей. Электрик бьётся спиной об ряд полок с лицом белым, как у мима, и визжит: «Я ничего не вижу; я ослеп!» Карла Венциано с ребёнком, который, сидя в наплечнике, хлопает глазками над маменькиным плечом, отпихивает Генриетту Клевард от витрины с рисом «Тексмати»[277]. Маленький Стивен любит рис, он также любит играться с пустыми пластиковыми баночками, и Карла желает затариться сполна. Генриетта, которой в январе исполнилось восемьдесят четыре, падает на тот костлявый твёрдый узелок, на месте которого у неё когда-то была жопа. Лисса Джеймисон отпихивает со своего пути владельца салона «Тойота» Уилла Фримэна, чтобы успеть выхватить последнего цыплёнка из морозильной витрины. А хера, цыплёнка хватает какая-то юная девушка в майке с надписью НЕИСТОВСТВО ПАНКОВ и, весело показав Лиссе пирсингованный язык, вприпрыжку скачет прочь.
    
Где-то осыпается стекло, на этот звук откликается радостный хор голосов, большей частью мужских (но не только). Это проломили холодильник с пивом. Немало клиентов — наверное, они всё-таки надумали УСТРОИТЬ СЕБЕ ОСЕННИЙ ПИКНИК — пускаются в том направлении. Вместо От-кры-вай, звучит новая мантра: Пи-во! Пи-во!
    
Другие господа делают рейды к кладовке в подвале и назад. В скором времени уже и мужчины, и женщины затарились вином: у кого бутылка, а у кого-то и ящик. Кое-кто двигается, поставив картонные коробки с винными бутылками себе на голову, словно носители-аборигены в каком-то давнем голливудском кино.
    
Джулия, в уже посечённых осколками стекла чулках, снимает, и снимает, и снимает.
    
Во двор подтягиваются остальные городские копы, среди них и Джеки Веттингтон с Генри Моррисоном, которые по взаимному согласию покинули свой пост возле «Топлива & Бакалеи». Они присоединяются к другим полицейским, которые стоят вместе, беспомощно томясь, потому, что могут только все это наблюдать. Джеки видит поражённое лицо Линды Эверетт и прижимает её к себе. К ним присоединяется Эрни Келверт, он горько всхлипывает: «Такое безобразие! Такой стыд!» — и слезы бегут по его рыхлым щекам.
    
— Что нам теперь делать? — спрашивает Линда, прижимаясь щекой к плечу Джеки. Вплотную к ней стоит Марти, посматривая на маркет, она прижимает ладонь к своей кровавой щеке, которая распухает просто на глазах. Перед ними в «Фуд-Сити» слышны восклицания, взрывы смеха и случайные вопли боли. Там кидают какие-то вещи; Линда видит рулон туалетной бумаги, который серпантином разворачивается в полёте в том крыле, где стоит домашний инвентарь.
    
— Солнышко, — говорит Джеки. — Я просто не знаю.
   
   
    
     
11
    
    
Энсон выхватывает у Рози список покупок и бежит с ним вовнутрь маркета, прежде чем хозяйка успевает его остановить. Рози в тревоге стоит возле ресторанного фургона, сцепляя-расцепляя пальцы, колеблясь, идти ей вслед за ним или нет. Только она решила остаться здесь, как чья-то рука ложится ей на плечо. Она аж подскакивает, но, осмотревшись, видит позади Барби. Глубокое облегчение на душе ей подкашивает ноги. Рози цепляется за его руку — отчасти от радости, отчасти, чтобы не упасть в обморок.
    
Барби улыбнулся, впрочем, невесело.
    
— Людям такая радость, а ты что же, подружка?
    
— Просто не знаю, что мне делать, — говорит она. — Энсон там, внутри… все там… а копы только стоят и смотрят.
    
— Наверняка, боятся, чтобы не побили их ещё больше, потому что кое-кого из них уже успели побить. И я их не осуждаю. Все хорошо спланировано и хорошо исполнено.
    
— О чём это ты?
    
— Не обращай внимания. Хочешь попробовать остановить их, пока не дошло до худшего?
    
— Как?
    
Он взял мегафон, который так и остался лежать на капоте соседней машины, там, где его положил Тоби Велан. Но, когда протянул мегафон Рози, она отстранилась, заслоняя себе грудь руками.
    
— Лучше ты это сделай, Барби.
    
— Нет, это ты кормила их годами, тебя они знают, только тебя они послушают.
    
Она взяла мегафон, хотя и колеблясь.
    
— Я не знаю, что говорить. Ничего не приходит в голову такого, что могло бы их остановить. Тоби Велан уже старался. Но им безразлично.
    
— Велан старался им приказывать, — сказал Барби. — Приказывать толпе всё равно, что стараться руководить муравейником.
    
— Всё равно я не знаю, что мне…
    
— Я тебе расскажу, — Барби говорил спокойно, таким образом, успокаивая её. Он сделал довольно длинную паузу, чтобы подозвать жестом Линду Эверетт. Линда приблизилась вместе с Джеки, обнимая друг друга за талии.
    
— Вы можете связаться с вашим мужем? — спросил Барби.
    
— Если у него включён мобильный.
    
— Скажите ему, чтобы прибыл сюда — на санитарной машине, если возможно. Если он не ответит на звонок, садитесь в полицейскую машину и катите прямо в госпиталь.
    
— У него там пациенты…
    
— Пациенты у него есть и здесь. Он просто об этом ещё не знает. — Барби показал на Джинни Томлинсон, которая теперь сидела, привалившись спиной к шлакоблочной стене маркета, закрывая себе руками окровавленное лицо. Джина и Гарриэт Бигелоу присели наприсядки возле неё, но, когда Джина попробовала сложенным платочком остановить кровотечение из её радикально истерзанного носа, Джинни вскрикнула от боли и отвернула голову.
    
— Начиная с одной из тех двух профессиональных медиков, которые у него остались, если я не ошибаюсь.
    
— А вы что собираетесь делать? — спросила у него Линда, снимая с пояса телефон.
    
— Мы с Рози собираемся унять толпу. Правда, Рози?
   
   
    
     
12
    
    
Рози застыла в дверях, загипнотизированная хаосом, который открылся её глазам. В воздухе висел слезоточивый запах уксуса, смешанный с ароматами рассола и пива. Линолеум в проходе секции № 3 был забрызган горчицей и кетчупом, словно его кто-то от души заблевал. Туча из сахара и муки повисла над секцией № 5. Люди, которые толкали свои тележки через тот проход, кашляли, вытирали себе глаза. Некоторые из тележек буксовали, наезжая на россыпи сухих бобов на полу.
    
— Постой там секунду, — сказал Барби, хотя Рози и так не подавала признаков движения; она стояла, парализованная зрелищем, прижав мегафон себе между грудей.
    
Барби заметил Джулию, которая фотографировала разграбленные кассовые аппараты.
    
— Бросайте это дело и идём со мной, — позвал он.
    
— Нет. Мне нужно делать свою работу, больше некому. Я не знаю, куда делся Пит Фримэн и Тони…
    
— Вы не должны это снимать, а должны остановить. Прежде чем не произошло чего-то худшего, — показывал он на Ферна Бови, который прочимчиковал мимо них с нагруженной корзиной в одной руке и пивом во второй. У него была рассечена бровь и кровь стекала по лицу. Однако вид Ферн имел удовлетворённый.
    
— Как?
    
Он подвёл её к Рози.
    
— Ты готова, Рози? Время начинать.
    
— Я… ну…
    
— Не забудь, интонация беззаботная. Не старайся их остановить, только попробуй снизить температуру.
    
Рози глубоко вздохнула и подняла ко рту мегафон:
    
— ВСЕМ ПРИВЕТ, ЭТО Я ГОВОРЮ, РОЗИ ТВИЧЕЛ, ИЗ «РОЗЫ- ШИПОВНИКА».
    
Она заслужила себе вечный почёт, потому что действительно говорила беззаботно. Услышав её голос, люди начали оглядываться — не потому, что он звучал назойливо, как знал его Барби, а как раз потому, что наоборот. Он уже видел такое в Таркете, Фаллудже, Багдаде. Чаще всего после взрывов бомб в заполненных людьми общественных местах, когда прибывала полиция и машины с солдатами.
    
— ПРОШУ, ЗАКАНЧИВАЙТЕ ПРИОБРЕТАТЬ ПОКУПКИ БЫСТРЕЕ И ПО ВОЗМОЖНОСТИ СПОКОЙНЕЕ.
    
Кое-кто на это среагировал хихиканьем, но, осмотревшись один на другого, люди словно очухались. В секции № 7 Карла Венциано со стыдом, который был просто написан на её лице, помогала встать Генриетте Клевард. «Здесь полно „Тексмати“, хватит нам обеим, — думала Карла. — Что это, Господи прости, на меня нашло?»
    
Барби кивнул Рози — продолжай, — показав беззвучно губами: кофе. Издалека он услышал сирену санитарной машины, которая приближалась.
    
— КОГДА ВЫ ЗАКОНЧИТЕ, ПРИХОДИТЕ В «РОЗУ-ШИПОВНИК» ПОПИТЬ КОФЕ, СВЕЖЕЕ И ГОРЯЧЕЕ И ЗА СЧЁТ ЗАВЕДЕНИЯ.
    
Несколько человек зааплодировали. Кто-то с лужёной горлянкой завопил.
    
— Кому нужно это кофе? У нас есть ПИВО!
    
Реплику встретили восхищённым хохотом.
    
Джулия дёрнула Барби за рукав. Лоб у неё было наморщен — ну сугубо на республиканский манер, как подумалось Барби.
    
— Они не делают покупки, они грабят.
    
— Вы желаете заниматься редактурой, или вывести их отсюда раньше, чем кого-то здесь убьют за пакет «Голубой горы»[278] сухой обжарки? — спросил он.
    
Она на миг призадумалась, а потом кивнула, серьёзность на её лице уступила местом той присущей ей, обращённой к самой себе улыбке, которая ему всё больше нравилась.
    
— Вы правы, полковник, — согласилась она.
    
Барби обернулся к Рози, сделал рукой жест, словно рисует круг, и она заговорила вновь. Он повёл обеих женщин по проходам, начав с наиболее опустошённых секций деликатесов и молочных продуктов, следя, чтобы им не помешал какой-нибудь очень заводной пропойца из тех, кто уже успел здесь напиться. Таковых они не встретили. Рози чувствовала себя увереннее, а маркет затихал. Люди шли во двор. Многие толкали впереди себя тележки с награбленным, однако Барби всё равно считал это хорошим знаком. Чем быстрее они выйдут, тем лучше, всё равно, сколько они вынесут отсюда разного хлама… потому, что ключевым в этом действе было то, что они слышали, что к ним обращаются не как к ворам, а как к покупателям. Возвратите человеку, женщине или мужчине, самоуважение и в большинстве случаев — не всем, но большинству личностей — вы вернёте способность мыслить, хоть с какой-нибудь ясностью.
    
К ним, толкая перед собой заполненную продуктами тележку, присоединился Энсон Вилер. Лицо он имел немного пристыженное, рука у него кровоточила.
    
— Кто-то ударил меня банкой с оливками, — объяснил он. — Я теперь пахну, как какой-то итальянский сэндвич.
    
Рози передала мегафон Джулии, которая начала повторять почти то же самое обращение, тем самым приятным голосом: «Покупатели, заканчивайте и спокойно, по рядам выходите».
    
— Мы не можем этого забрать, — произнесла Рози, показывая на Энсонову тележку.
    
— Но нам же все это нужно, Рози, — не согласился он, хотя и извиняющим голосом, но упрямо. — Нам это действительно нужно.
    
— Тогда мы оставим здесь деньги, — сказала она. — Если кто-то уже не стибрил мой кошелёк из фургона, конечно.
    
— Однако… не думаю я, чтобы в этом был смысл, — сказал Энсон. — Какие-то дядьки воровали деньги прямо из касс. — Он видел, кто именно это делал, но называть их не хотел. Особенно, когда рядом с ним идёт редакторша местной газеты.
    
Рози ужаснулась:
    
— Что же здесь случилось? Что здесь, ради Бога, случилось?
    
— Я не знаю, — сник Энсон.
    
Во двор уже подъехала санитарная машина, понижая визг сирены до рычания. Через пару минут, когда Барби, Рози и Джулия с мегафоном все ещё обходили секции (толпа уже значительно поредела), кто-то позади них произнёс:
    
— Достаточно. Отдайте мне мегафон.
    
Барби не удивился, увидев действующего шефа Рендольфа, ряженого в полную униформу. Нарядился, как тот огурец, хотя и не поздно, зато несвоевременно. Точно по графику.
    
Рози проговаривала, поднимая достоинства бесплатного кофе в «Шиповнике». Рендольф, вырвав мегафон у неё из руки, моментально начал отдавать приказы и сыпать угрозами.
    
— Немедленно выходите! Говорит шеф Питер Рендольф. Я приказываю вам: немедленно выходите! Бросьте, что держите в руках, и немедленно выходите! Если бросите все и немедленно выйдете, вы можете избежать обвинений!
    
Рози посмотрела на Барби, смущённо посмотрела. Он пожал плечами. Главное прошло. Дух дикой стаи растворился. Копы, которые остались неповреждёнными — и даже Картер Тибодо, пошатываясь, но на ногах — начали теснить народ. Кое-кого из «покупателей», которые не бросили свои нагруженные корзины, повалили на пол, а Фрэнк Делессепс перекинул чью-то тележку. Лицо у него было пасмурное, бледное, злое.
    
— Вы собираетесь что-то сделать, чтобы эти ребята перестали такое творить? — спросила Джулия Рендольфа.
    
— Нет, мисс Шамвей, не собираюсь, — ответил Рендольф. — Эти люди грабители, так с ними и ведут себя.
    
— Кто в этом виноват? Кто закрыл маркет?
    
— Отойдите прочь, — насупился Рендольф. — Не мешайте мне работать.
    
— Жаль, что вас не было здесь, когда они ворвались, — заметил Барби.
    
Рендольф кинул на него взгляд. Взгляд был недружеский, но удовлетворённый. Барби вздохнул. Где-то стучали часы. Он знал это, и Рендольф тоже. Вскоре пробьют тревогу. Если бы не Купол, он мог бы убежать. Правда, если бы не Купол, ничего бы этого и не случилось.
    
Прямо перед ними Мэл Ширлз старался забрать переполненную товаром тележку у Эла Тиммонса. Эл не отдавал, и тогда Мэл её вырвал… и толкнул ей старика, сбив его с ног. Эл вскрикнул от боли, стыда и гнева. Шеф Рендольф захохотал. Это были короткие, рубленные, неприветливые звуки: ГАВ! ГАВ! ГАВ! — и в них Барби послышалось то, чем скоро станет Честер Милл, если не снимется Купол.
    
— Идём, леди, — сказал он. — Давайте выйдем отсюда.
   
   
    
     
13
    
    
Расти и Твич перевязывали раненых — всего около дюжины — под шлакоблочной стеной маркета, когда Барби, Рози и Джулия вышли во двор. Энсон стоял возле фургона «Шиповника», прикладывая бумажное полотенце к своей ране на руке.
    
Лицо у Расти было нахмуренным, но, увидев Барби, он немного просиял.
    
— Эй, коллега. Ты сегодня со мной. Фактически, ты мой новый медбрат.
    
— Ты весьма переоцениваешь мои медицинские умения, — ответил Барби, но направился к Расти.
    
Мимо Барби промчала Линда Эверетт, бросившись в объятия Расти. Он лишь коротко прижал её к себе.
    
— Я могу помочь, милый? — спросила она. Смотрела она при этом на Джинни, с ужасом. Джинни уловила её взгляд и утомлено закрыла глаза.
    
— Нет, — сказал Расти. — Делай свою работу. Со мной Джина и Гарриэт, а ещё я теперь имею медбрата Барбару.
    
— Буду делать, что смогу, — сказал Барби, едва не добавив: «Пока меня не арестуют, то есть».
    
— Ты справишься, — кивнул Расти. И добавил замедленным голосом: — Джина и Гарриэт — наилучшие в мире помощницы, но, когда дело заходит дальше кормления пациентов таблетками и наклеивания пластырей, они по большей части теряются.
    
Линда наклонилась к Джинни.
    
— Мне так жаль, — сказала она.
    
— Со мной будет все хорошо, — ответила ей Джинни, при этом, не открывая глаз.
    
Линда подарила своему мужу поцелуй и чуткий взгляд, и тогда уже пошла туда, где стояла с блокнотом Джеки Веттингтон и брала показания у Эрни Келверта. Говоря, Эрни то и дело вытирал себе глаза.
    
Где-то час Расти и Барби работали бок о бок, а тем временем копы натянули вдоль фасада маркета жёлтую полицейскую ленту. Пришёл осмотреть разрушения Энди Сендерс, он квохтал и тряс головой. Барби расслышал, как он спрашивал у кого-то, куда катится мир, если жители твоего города, соседи, могут поднять такую бучу. Также он пожал руку Рендольфу, поздравляя его с тем, что тот хорошо сделал огромную работу.
    
Чертовски хорошую работу.
   
   
    
     
14
    
    
Когда ты в драйве, исчезают мерзкие препятствия. Разногласия становятся друзьями. Несчастья оборачиваются джек-потом. Ты не воспринимаешь эти вещи с признательностью (эта эмоция присуща слизнякам и лузерам, по мнению Большого Джима Ренни), а как надлежащее. В драйве ты словно катаешься на каких-то магических качелях и тебе нужно (вновь таки, по мнению Большого Джима) отталкиваться горделиво.
    
Если бы он вынырнул со старой большой усадьбы на Милл-Стрит немного позже или немного раньше, то не увидел бы того, что сотворил, и, вероятно, вёл бы себя с Брендой Перкинс абсолютно по-другому. Но он вышел точно в нужное время. Так оно и прёт, когда ты в драйве; защитные блоки разрушаются, и ты прорываешься сквозь магические отверстия, легко забрасывая мяч в корзину.
    
Это ритмичное скандирование От-кры-вай! От-кры-вай! позвало его из кабинета, где он делал заметки к проекту, который планировал назвать КРИЗИСНОЙ АДМИНИСТРАЦИЕЙ… титулованным головой которой будет улыбающийся, сердечный Энди Сендерс, а Большой Джим будет реальным обладателем в тени его трона. Не чини того, что не поломано — было Первым Правилом Большого Джима в его учебнике по политике, а выставление вперёд Энди всегда действовало, как чары. Большинство Честер Милла знало, что он идиот, но это не имело значения. В одной и той же игре людей можно разводить снова и снова, потому что девяносто девять процентов из них ещё большие идиоты. И хотя Большой Джим никогда ещё не планировал политической кампании такого большого масштаба — речь шла о муниципальной диктатуре — он не имел сомнений, что всё сработает, надлежащим образом.
    
Он не внёс Бренду Перкинс в свой список вероятных усложняющих факторов, и это не важно. Когда ты в драйве, усложняющие факторы пропадают сами собой. И это ты также воспринимаешь, как надлежащее.
    
Он шёл по тротуару Милл-Стрит к углу Мэйн-стрит, это не более чем сто шагов, и его живот мерно покачивался впереди его. Впереди лежала городская площадь. Немного дальше по склону холма стоял горсовет и полицейский участок, с военным мемориалом между ними.
    
Отсюда ему не было видно «Фуд-Сити», но он видел всю деловую часть Мэйн-стрит. И Джулию Шамвей он увидел. Она выскочила из редакции «Демократа» с камерой в руке. И побежала по улице в сторону скандирующих голосов, стараясь на ходу набросить на плечо ремешок фотоаппарата. Большой Джим понаблюдал за ней. Это было действительно забавно, как она собирается успеть на очередное бедствие.
    
Всё более забавнее. Она остановилась, побежала назад, дёрнула двери газетного офиса, они оказались незапертыми, и редакторша их заперла. И вновь побежала, спеша увидеть, как там нехорошо ведут себя её друзья и соседи.
    
«Это она впервые начинает понимать, что выпущенный из клетки на волю, зверь может укусить кого-угодно, — подумал Большой Джим. — И не волнуйся, Джулия, я о тебе позабочусь, как всегда это делал. Вероятно, тебе придётся сбавить тон этой твоей надоедливой газетёнки, но разве это большая цена за безопасность?»
    
Конечно, да. А если она будет упираться…
    
— Иногда кое-что случается, — произнёс Большой Джим. Он стоял на углу улицы с руками в карманах и улыбался. А когда услышал первые визги… звук разбитого стекла… выстрелы… его улыбка ещё больше расширилась. Иногда кое-что происходит — Джуниор бы высказался не совсем так, но Большой Джим считал, что это довольно близко к…
    
Улыбка его превратилась в гримасу, когда он заметил Бренду Перкинс.
    
Большинство людей на Мэйн-стрит спешили в сторону «Фуд-Сити», увидеть, что за чудо там такое творится, но Бренда шла в противоположном направлении, вверх. Возможно, даже направляясь к усадьбе Большого Джима… что не провещало ничего хорошего.
    
«Что ей может быть нужно от меня в это утро? Что может быть такого важного, чтобы перевешивало бунт в местном супермаркете?»
    
Вполне вероятно было, что его личность — последнее, что имеет Бренда у себя на уме, но его радар зажужжал, и он внимательно присмотрелся к ней.
    
С Джулией они разошлись по противоположным сторонам улицы. Одна на заметила другую. Джулия старалась бежать, одновременно настраивая камеру. Бренда засмотрелась на облезлую красную махину универмага Бэрпи. Возле колен у неё колыхалась полотняная сумка, которую она держала в руке.
    
Подойдя к универмагу, Бренда подёргала двери, однако безуспешно. Тогда отступила назад и осмотрелась вокруг, как делают люди, когда что-то нарушает их планы, и они стараются решить, что им делать дальше. Она заметила бы Шамвей, если бы оглянулась назад, но Бренда этого не сделала. Она посмотрела по правую сторону, налево, потом через улицу, на редакцию «Демократа».
    
Бросив последний взгляд на универмаг, она перешла улицу и дёрнула двери «Демократа». Конечно, там тоже было заперто.
    
Большой Джим сам видел, как Джулия это сделала. Бренда ещё хорошенько подёргала щеколду. Постучала. Позаглядывала через стекла. Потом отступила назад, руки в боки, сумка повисла. Когда она вновь пошла вверх по Мэйн-стрит — едва плетясь, больше не оглядываясь вокруг, — Большой Джим ретировался домой, и быстро, второпях. Он сам не понимал, почему ему не хотелось, чтобы Бренда увидела, как он лицезреет… но ему и не надо было этого понимать. Тебе нужно действовать на чистых инстинктах, когда ты в драйве. Тут-то и кроется обольстительность этой штуки.
    
Ему достаточно было понимания того, что, если Бренда постучит в его двери, он будет к этому готов. И неважно, чего она захочет от него.
   
   
    
     
15
    
    
«Завтра утром я хочу, чтобы вы передали эти распечатки Джулии Шамвей», — сказал ей Барбара. Но офис «Демократа» заперт, там темно. Джулия почти наверняка сейчас там, где творится какой-то переполох, возле маркета. Там же, наверняка, и Пит Фримэн с Тони Гаем.
    
И что ей теперь делать с материалами Гови, которым он дал название ВЕЙДЕР? Если бы ей встретился почтовый ящик, она могла бы вытянуть из сумки коричневый конверт и вбросить его в щель. Но рядом не было щели.
    
Бренда прикинула, что может или пойти поискать Джулию возле маркета, или вернуться домой, подождать, пока там все успокоится и Джулия сама вернётся в редакцию. В её далёком от благоприятного логического мышления состоянии ни один из вариантов не казался приемлемым. Что касается первого, то, судя по звукам, в «Фуд-Сити» разворачивается полноценный бунт, а Бренде не хотелось быть в него втянутой. Что касается второго…
    
Этот вариант выглядел получше. Рациональнее. Разве пословица «Всё получает тот, кто умеет ждать» не принадлежала к самым любимым у Джима Ренни?
    
Но ожидание никогда не было сильной стороной Бренды, а её мать тоже имела свою прибаутку: «Сделал дело, гуляй смело». Так она и решила сейчас. Увидеться с ним, выслушать все его пышные декларации, возражения, оправдания, и тогда предложить ему выбор: уйти в отставку в пользу Дейла Барбары или прочитать обо всех своих грязных аферах в «Демократе». Конфронтация для неё — это горькое лекарство, а горькое лекарство надо как можно скорее проглотить и сполоснуть рот. Она собиралась потом сполоснуть рот двойным бурбоном и сегодня не будет ждать до полудня.
    
Вот только…
    
Не идите к нему одна. Барби это тоже говорил. А когда спросил, кому она доверяет, она назвала Ромео Бэрпи. Но у Бэрпи тоже закрыто. Что ей остаётся?
    
Вопрос лишь в том, не причинит ли ей какого-либо вреда Большой Джим, и Бренда решила, что нет. Физически, как думала, она от него защищена, поэтому не важно, чего именно остерегается Барби — эта осторожность, безусловно, результат его военного опыта. С её стороны это была огромная ошибка, однако также поняла: не одна она цеплялась за представления, что мир остался тем же самым, каким он был до Купола.
   
   
    
     
16
    
    
И все же проблема с папкою ВЕЙДЕР никуда не делась.
    
Бренда могла опасаться больше языка Большого Джима, чем какой-то физической опасности от него, но она понимала, что было бы сумасшествием появиться на пороге его дома, держа в руках эти бумаги. Он может забрать их у неё, даже если она скажет, что это не единственная копия. На это она считала его способным.
    
На полдороге к верху городского Холма она дошла до Престил-Стрит, которая обрезала северный край городской площади. Первый дом на этой улице принадлежал Маккейнам. В следующем жила Эндрия Гринелл. И, хотя в совете выборных она всегда находилась в тени двух мужчин, Бренда знала, что Эндрия честная женщина и недолюбливает Большого Джима. Как это ни удивительно, Эндрия склонна была к почитанию Энди Сендерса, хотя вряд ли хоть кто-то может воспринимать его серьёзно — это было вне понимания Бренды.
    
«Возможно, он чем-то на неё давит», — произнёс голос Гови в её голове.
    
Бренда чуть не расхохоталась. Да это же смешно. Важно то, что до замужества с Томми Гринеллом фамилия Эндрии была Твичел, а Твичелы все упрямые, даже самые смирные из них. Бренда подумала, что она могла бы оставить конверт с бумагами ВЕЙДЕР у Эндрии… если её дом не запертый и пустой. Впрочем, навряд ли, подумала она. Разве не говорил ей кто-то, что Эндрия лежит, больная гриппом?
    
Бренда перешла через Мэйн-стрит, репетируя, как она скажет: «Можно, это полежит у тебя? Я вернусь за ним через полчаса. А если не вернусь, отдай этот конверт Джулии, газетчице. А также уведоми Дейла Барбару».
    
А если её спросят, к чему такая секретность? Бренда решила, что лучше ответить напрямую. Новость о том, что Бренда решила заставить Большого Джима уйти в отставку, возможно, подействует на Эндрию лучше двойной дозы «Тамифлю».
    
Вопреки большому желанию по возможности скорее сделать своё неприятное дело, Бренда немного задержалась перед домом Маккейнов. Он выглядел пустым, но в этом не было ничего странного — много семей отсутствовали в городе, когда опустился Купол. Здесь же было кое-что другое. Слабенький запах, словно внутри лежит и портится какая-то пища. В тот же миг день ей показался более жарким, воздух более затхлым, а звуки того, что происходило в «Фуд-Сити» очень далёкими. Бренда поняла, в чём дело: она почувствовала, что за ней наблюдают. Стояла и думала, сколько из тех зашторенных окон имеют вид закрытых глаз. Но не полностью закрытых. Глаз, украдкой подсматривающих.
    
«Гони прочь эти мысли, женщина. У тебя есть спешные дела».
    
Она отправилась к дому Эндрии, только один раз задержавшись, чтобы осмотреться через плечо. Не увидела ничего другого, кроме дома с зашторенными окнами, который стоял себе мрачно и лишь немного пах гниющими продуктами. Только мясо портится так быстро. Несомненно, много мяса запасли у себя в холодильнике Генри с Ладонной, подумала она.
   
   
    
     
17
    
    
Это Джуниор подсматривал оттуда за Брендой: Джуниор на коленях, Джуниор в одних только трусах, в голове у него громыхало и стучало. Смотрел он из гостиной, из-за краешка шторы. Когда она ушла, он вернулся из кладовки. Он понимал, что вскоре ему придётся развестись со своими подружками, но сейчас он в них нуждался. Нуждался во тьме. Он нуждался даже в том смраде, который поднимался от их почерневшей кожи.
   
   
    
     
18
    
    
После того, как она трижды покрутила ручку старомодного дверного звонка, Бренда уже решила, что лучше всего ей будет вернуться домой. Она уже начала разворачиваться, но тут услышала медленное шарканье шагов, которые приближались к дверям. Они придала лицу улыбающееся выражение: «Привет, соседушка». И так и застывшая с ним на лице, увидев Эндрию: щеки бледные, тёмные круги вокруг глаз, волосы в беспорядке, пояс халата полураспущенный, под халатом пижама. И этот дом также вонял — не сгнившим мясом, правда, а блевотиной.
    
Улыбка у Эндрии была такой же бледной, как её щеки и лоб.
    
— Я знаю, какой у меня сейчас вид, — произнесла она. Не произнесла, проквакала. — Мне не хотелось бы приглашать тебя вовнутрь. Я уже поправляюсь, но ещё могу быть заразной.
    
— Ты была у доктора… — да конечно же нет. Доктор Гаскелл умер. — Ты показывалась Расти Эверетту?
    
— Да, я была у него, — ответила Эндрия. — Скоро всё будет хорошо, он мне так сказал.
    
— Ты вся в поту.
    
— Пока что лихорадит слегка, но все уже почти прошло. Я тебе зачем-то нужна, Бренда, чем могу помочь?
    
Она едва не сказала «нет» — не хотелось нагружать эту женщину, которая очевидно была ещё больной, ответственностью за то, что лежало в её сумке, — но тогда Эндрия сказала кое-что, что изменило мысли Бренды. Большие события часто вращаются на мелких колёсиках.
    
— Мне так жаль, что это случилось с Гови, я любила этого мужчину.
    
— Благодарю тебя, Эндрия. Не только за соболезнования, а и за то, что назвала его не Дюком, а Гови.
    
Для Бренды он всегда был Гови, её дорогим Гови, а папка ВЕЙДЕР была его последней работой. Возможно, самой большой его работой. Вдруг Бренда решила пустить эти документы в действие, больше не откладывая. Она полезла рукой в сумку и вытянула оттуда коричневый конверт с написанным на нём печатными буквами именем Джулия.
    
— Ты можешь это подержать у себя для меня, милая? Только некоторое время? У меня срочные дела, а я не хочу брать это с собой.
    
Бренда ответила бы на любой вопрос Эндрии, но та их очевидно не имела. Лишь взяла пухленький конверт с каким-то сбитым с толку, вежливым выражением. И это было хорошо. Экономило время. Кроме того, таким образом, Эндрия оставалась не в курсе, а, следовательно, могла сохранить свой политический запал до нужного времени.
    
— С удовольствием, — согласилась Эндрия. — А теперь… извини, мне… мне лучше прилечь. Но я не собираюсь спать! — добавила она так, словно Бренда не согласилась с её намерениями. — Я услышу, когда ты вернёшься.
    
— Благодарю, — сказала Бренда. — Ты пьёшь соки?
    
— Галлонами. Занимайся своими делами, милая, я сохраню твой конверт.
    
Бренда хотела было ещё раз её поблагодарить, но третья выборная Честер Милла уже закрыла двери.
   
   
    
     
19
    
    
Под конец её разговора с Брендой у Эндрии начало бурлить в животе. Она сдерживалась, но это была борьба, которую ей случилось проиграть. Она ляпнула что-то о соках, посоветовала Бренде заниматься её делами и захлопнула двери перед лицом бедной женщины, а сама бегом бросилась в вонючую ванную комнату с родившимся глубоко в её горле булькотением урк-урк.
    
По дороге, в гостиной, рядом с диваном стоял приставной столик, и она, пробегая мимо него, кинула, не глядя туда, конверт. Конверт скользнул по полированной поверхности и за её краем завалился в тёмный промежуток между столиком и диваном.
    
В ванную Эндрия успела, но не к унитазу… что было и неплохо, поскольку тот уже был почти переполнен застоявшимися, вонючими выбросами, которых лишался её организм в течение прошлой ночи, которая показалась ей бесконечной. Вместо этого она наклонилась над раковиной и блевала, пока ей не начало казаться, что вот-вот у неё оторвётся пищевод и вывалится изо рта, ляпнув на забрызганный фарфор, ещё живой и пульсирующий.
    
Этого не случилось, но мир померк, заколыхался перед ней на высоких качелях, стремительно уменьшаясь, теряя материальность, и она покачнулась, стараясь не упасть в обморок. Почувствовав себя лучше, она медленно пошла по коридору на ватных ногах, проводя рукой по деревянной панели для равновесия. Она дрожала и слышала мятущийся стук своих зубов, ужасный звук, который она воспринимала, как ей казалось, не ушами, а зрительными нервами.
    
Ей даже не мечталось попробовать подняться на второй этаж, в спальню, вместо этого она направилась на заднюю веранду. На веранде должно было быть уже холодно в конце октября, но сегодня в воздухе стояла духота. Она не легла на старый шезлонг, а буквально упала в его затхлые, однако утешительные объятия.
    
«Через минуту я встану, — сказала она себе. — Достану последнюю бутылку „Поланд Спринг“ из холодильника и смою этот гадостный привкус у себя изо рт…»
    
Но на этом её мысль ускользнула прочь. Она впала в глубокий, беспробудный сон, из которого даже беспрерывное дёрганье собственных ног и рук не могло её вытащить. Она увидела много сновидений. Один сон о страшном пожаре, из которого, кашляя и рыгая, убегают люди, искать себе любое место, где воздух ещё остался чистым и прохладным. Другой был о Бренде Перкинс, которая приходит к ней и отдаёт какой-то конверт. Эндрия его открывает, и оттуда лезут бесконечной лентой розовые таблетки оксиконтина.
    
Проснувшись вечером, Эндрия не помнила своих снов.
    
Не помнила она также и визита в ней Бренды.
   
   
    
     
20
    
    
— Идём в мой кабинет, — приветливо пригласил Большой Джим. — Хотели ли бы вы сначала чего-нибудь выпить? Есть кола, хотя, боюсь, она тёплая. Мой генератор заглох вчера вечером. Закончился пропан.
    
— Но я думаю, вы знаете, где вы могли бы его достать, — сказала она.
    
Он вопросительно воздел брови.
    
— Там, где вы вырабатываете метамфетамин, — объяснила она терпеливо. — Как я понимаю, основываясь на записях Гови, вы варите его большими партиями. «Головокружительные количества», как он это определил. Для этого нужно много газа.
    
Теперь, когда она перешла непосредственно к делу, куда и делся её нервный испуг. Она даже получала своего рода холодное удовлетворение, глядя, как наливаются краской его щеки и кровь приливает ко лбу.
    
— Я не имею представления, о чём вы говорите. Я думаю, ваша скорбь… — Он вздохнул, разводя своими толстопалыми руками. — Давайте зайдём. Обсудим все, я помогу вам успокоиться.
    
Она улыбнулась. То, что она могла улыбаться, стало для неё открытием и помогло ей представить себе, словно сейчас на неё смотрит Гови — откуда-то. И напоминает ей, чтобы была осторожной. Этот его совет она планировала соблюдать.
    
На передней лужайке Ренни среди опавшей листвы стояли два деревянных кресла «Адирондак»[279].
    
— Мне будет вполне удобно здесь, — сказала она.
    
— Дела я предпочитаю обсуждать внутри.
    
— А не предпочитали ли бы вы увидеть собственное фото на первой странице «Демократа»? Потому что я это могу вам организовать.
    
Он вздрогнул так, словно она его ударила, и на короткое мгновение она увидела ненависть в тех его маленьких, глубоко утопленных, свинячьих глазёнках.
    
— Дюк меня всегда не любил, и я догадываюсь, что его чувства могли естественным образом передаться…
    
— Его имя было Гови!
    
Большой Джим поднял руки, словно говоря, что нет резона спорить с некоторыми женщинами, и повёл её к креслам, которые стояли лицом к Милл-Стрит.
    
Бренда Перкинс проговорила едва ли не полчаса, с каждым своим словом набираясь всё больше прохладного гнева. Метамфетаминовая лаборатория с Энди Сендерсом и, почти наверняка, Лестером Коггинсом в роли молчаливых партнёров. Масштабы головокружительные. Возможное место её расположения. Распространители среднего уровня, которым обещана неприкосновенность взамен за информацию. Денежные потоки. Как деятельность разрослась до такого уровня, что местный фармацевт уже не мог безопасно поставлять необходимые ингредиенты и понадобился импорт из-за океана.
    
— Сырье завозилось в город на машинах с логотипами Библейской компании «Гидеон»[280], - сказала Бренда. — Гови прокомментировал это так: «Умные, даже слишком».
    
Большой Джим сидел, смотря на молчаливую улицу перед собой. Она ощущала ту злость и ненависть, которой отдавало от него. Словно жаром от сковородки.
    
— Вы не сможете ничего из этого доказать, — наконец произнёс он.
    
— Не имеет значения, если материалы Гови окажутся в «Демократе». Это не совсем то, как хотелось бы, но если и есть кто-то, кто понимает такой обходной маневр, то это именно вы.
    
Он махнул рукой.
    
— О, я уверен, вы имеете кое-какие материалы. Но моей подписи там нет нигде.
    
— Она есть на документах «Таун Венчерз», — сказала она, и Большой Джим качнулся в своём кресле так, словно она вдруг подскочила и съездила его кулаком в висок. — Компания «Таун Венчерз», зарегистрирована в Карсон-Сити. А оттуда, из Невады, деньги прослеживаются к Чунцину, фармацевтической столице Китайской Народной Республики, — она улыбнулась. — Вы считали себя умным, разве нет? Таким умным.
    
— Где эти документы?
    
— Я передала копию всех материалов Джулии сегодня утром.
    
Впутывать в это Эндрию было последним, чего бы ей хотелось. А понимание того, что папка с документами находится в руках редакторши, может быстрее сделать его посмирнее. Он мог считать, что сам или вдвоём с Энди Сендерсом они смогут прижать Эндрию.
    
— Другие копии существуют?
    
— А как вы думаете?
    
Он минутку подумал, и тогда произнёс:
    
— Я не впутывал в эти дела город.
    
Она на это промолчала.
    
— Это делалось на благо города.
    
— Вы много наделали на благо города, Джим. У нас та же самая система канализации, которая была и в шестидесятом году, озеро Честер загрязнено, деловой квартал агонизирует… — теперь она сидела прямо, вцепившись в поручни кресла. — Вы лицемерный сучий трупный червь.
    
— Чего вы желаете? — он смотрел прямо перед собой на пустую улицу. На виске у него билась толстая жилка.
    
— Чтобы вы объявили о своей отставке. Власть перейдёт к Барби, согласно президентскому…
    
— Я никогда не пойду в отставку в пользу этого никчемы, — он обернулся лицом к ней. Он улыбался. Нехорошей улыбкой. — Ничего вы не передавали Джулии, потому что Джулия в маркете, смотрит на потасовку за еду. Возможно, вы держите папку Дюка где-то под замком, но копию вы не передавали никому. Вы попробовали зайти к Ромми, потом попробовали к Джулии, и тогда пришли сюда. Я видел, как вы шли к городской площади.
    
— Шла, — согласилась она. — И имела папку при себе.
    
А если сказать ему, где она её оставила? Это будет означать поставить Эндрию в нехорошую ситуацию. Она начала привставать.
    
— Вы имели шанс. Теперь я ухожу.
    
— Вторая ваша ошибка заключается в том, что вы считали себя в безопасности на улице. На пустой улице. — Голос его звучал едва ли не по-доброму, и, когда он дотронулся до её руки, она обернулась на него посмотреть. Он схватил её за лицо. И крутанул.
    
Бренда Перкинс услышала резкий хруст, как вот случайно веточка треснет под весом заледенелого снега, и вслед за этим звуком она погрузилась в бездонную тьму, стараясь успеть позвать по имени своего мужа.
   
   
    
     
21
    
    
Большой Джим зашёл в дом и достал со шкафа в коридоре кепку из тех, что дарил посетителям салона «Подержанные автомобили Джима Ренни». А также пару варежек. И тыкву взял из кладовой. Бренда так и сидела в удобном кресле Адирондак, упёршись себе подбородком в грудь. Он оглянулся вокруг. Никого. Мир принадлежал ему. Он надел ей на голову кепку (низко натянув козырёк), на руки перчатки, а на колени положил тыкву. Сейчас этого вполне хватит, подумал он, пока домой не вернётся Джуниор и заберёт её туда, где она может пополнить душегубный счёт Дейла Барбары. А до этого побудет обычным напиханным тряпьём Хэллоуиновским чучелом.
    
Он проверил её сумку. Там лежал кошелёк, гребешок и какой-то роман в бумажной обложке. Итак, с этим все хорошо. Будет покоиться пока в подвале, за бездействующей печью.
    
Он оставил Бренду в надвинутой на лоб кепке и с тыквой на коленях, а сам зашёл в дом, чтобы спрятать её сумку и ждать своего сына.
   
  
  
   
    
В погребе
   
   
    
     
1
    
    
Предположение выборного Ренни, что никто не видел, как Бренда в то утра подходила к его дому, было правильным. Однако её утренние передвижения не остались незамеченными, и видел её не кто-то один, а целых три человека, включая того, кто также жил на Милл-Стрит. Если бы об этом знал Большой Джим, могло бы это знание его сдержать? Навряд ли: к тому времени он уже полностью определил себе курс, и поздно было поворачивать назад. Однако это могло бы побудить его к размышлению (потому что он был думающим человеком, в своём роде, конечно) о схожести между убийством и картофельными чипсами «Лэйс»[281]: после первого уже тяжело остановиться.
   
   
    
     
2
    
    
Сам Большой Джим не видел никаких соглядатаев, когда спускался постоять на углу Милл-Стрит и Мэйн. И Бренда никого не видела, поднимаясь к городской площади. И это потому, что те не желали быть увиденными. Они прятались внутри моста Мира, сооружении, признанном опасным. Но это не самое худшее. Если бы Клэр Макклечи увидела сигареты, она бы по-настоящему обалдела. Фактически, она могла бы раскудахталась, как целых две курицы. И, конечно же, никогда больше не позволила бы своему Джо водиться с Норри Келверт, даже если бы от их дружбы зависела судьба всего города, потому что именно Норри принесла курево — скомканную, сильно помятую пачку «Уинстона», которую нашла на полке в гараже. Её отец бросил курить ещё год назад, и пачка успела покрыться тонкой вуалью пыли, но сигареты внутри неё, по мнению Норри, выглядели вполне пригодными. Их там лежало только три штуки, но три — это как раз столько, сколько им нужно: каждому по одной. Воспринимайте это как ритуал привлечения удачи, проинструктировала она.
    
— Мы будем курить, как индейцы, которые молятся своим богам об удачной охоте. Тогда это должно подействовать.
    
— Звучит хорошо, — сказал Джо. Его всегда интриговало курение. Он не мог понять, в чём его привлекательность, но должно же в нём что-то быть, если столько людей этим все ещё занимаются.
    
— Каких богов? — спросил Бэнни Дрэйк.
    
— Каких тебе захочется богов, — ответила Норри, взглянув на него так, словно он был самым тупым существом во всей вселенной. — Господа Бога, если тебе нравится именно Он. — Одетая в выцветшие джинсовые шорты и розовый топ без рукавов, с распущенным волосами, которые, вместо того чтобы быть туго, до скрипа, стянутыми на затылке в повседневный хвостик, сейчас обрамляли её лукавое личико, она нравилась обоим ребятам. Они были от неё в восторге, если по правде. — Я буду молиться Чудо-Женщине[282].
    
— Чудо-Женщина не богиня, — возразил Джо, аккуратно расправляя выбранную им сигарету. — Чудо-Женщина просто супергероиня. — А подумав, добавил: — Возможно, самая суперская.
    
— Для меня она богиня, — ответила Норри, вспыхнув глазами с пасмурной искренностью, которой невозможно было противоречить, тем более её высмеивать. Она тоже аккуратно расправляла свою сигарету. Бэнни свою оставил в том виде, как и досталась; Бэнни считал, что погнутая сигарета прибавляет его образу кульности.
    
— Я носила браслеты силы Чудо-Женщины до девяти лет, а потом я их потеряла; думаю, у меня их украла та сучка Ивонна Недо.
    
Она зажгла спичку и сначала подожгла ей сигареты Джо, а потом Бэнни. И когда хотела сама подкурить, Бэнни её задул.
    
— Зачем ты это сделал? — спросила она.
    
— Трое от одной спички не подкуривают. Плохая примета.
    
— Ты веришь в такое?
    
— Не очень, — ответил Бэнни. — Но сегодня нам понадобится вся удача, которую мы только сможем привлечь. — Он бросил взгляд на свой велосипед, где в проволочном багажнике лежал пакет, а потом затянулся сигаретой. Вдохнул лишь немножко и сразу же начал кашлять дымом, глаза у него заслезились. — На вкус, как кошачье дерьмо!
    
— Много курил разного, да? — спросил Джо. И сам затянулся. Не хотелось выглядеть малодушным, но и закашляться, а то и сблевать, ему хотелось ещё меньше. Дым был жгучим, но каким-то приятным. Может, в курении что-то такое действительно есть, наконец. Вот только в голове немного дурманится.
    
«Не надо так глубоко вдыхать, — подумал он. — Потерять сознание будет совсем не кульно, почти как вырыгать». Разве что он потеряет сознание в объятиях Норри. Это было бы действительно классно.
    
Норри полезла рукой себе в карман шорт и добыла оттуда крышечку от бутылки из-под сока «Верифайн»[283].
    
— Это у нас будет пепельница. Я хочу сделать индейский ритуал курения постоянным, но совсем не хочу, чтобы мы подожгли мост Мира.
    
Она закрыла глаза. Шевелились у неё только губы. На её затиснутой между пальцами сигарете возрастал столбик пепла.
    
Бэнни посмотрел на Джо, пожал плечами, и тогда сам закрыл глаза.
    
— Всемогущий Солдат Джо[284], прошу, услышь молитву скромного рядового первого класса Дрэйка…
    
Норри, не открывая глаз, лягнула его ногой.
    
Джо вскочил (немного обалдевший, но не так чтобы очень; вторично он затянулся уже на ровных ногах) и пошёл мимо их стоячих велосипедов на тот конец крытого моста, который выходил в сторону городской площади.
    
— Ты куда? — спросила Норри, не раскрывая глаз.
    
— Мне легче молиться, когда я смотрю на природу, — сказал Джо, хотя на самом деле ему просто захотелось глотнуть свежего воздуха. Нет, не из-за изжоги от табака, ему даже понравился вкус дыма. Из-за других запахов внутри моста — трухлявого дерева, устаревшего алкоголя и кислого химического смрада, который, похоже, поднимался от реки, которая журчала под ними (это был тот запах, о котором Мастер, вероятно, сказал бы ему: «Со временем он начнёт тебе нравиться»).
    
Воздух даже вне моста не было таким уж чудесным, он отдавал какой-то употребленностью и напомнил Джо его поездку с родителями в Нью-Йорк в прошлом году. Похоже пахло в метро, особенно в конце дня, когда там полно людей, которые спешат добраться домой.
    
Он стряс пепел себе в ладонь. А развеивая его, заметил Бренду Перкинс, она шла вверх по холму.
    
В тот же миг его плеча коснулась чья-то рука. Весьма лёгкая и деликатная, чтобы принадлежать Бэнни.
    
— Кто это? — спросила Норри.
    
— Лицо знакомое, но имени не помню, — ответил он.
    
К ним присоединился Бэнни.
    
— Это миссис Перкинс. Шерифова вдова.
    
Норри толкнула его локтем.
    
— Шефа полиции, болван.
    
Бэнни пожал плечами.
    
— Какая разница.
    
Они наблюдали за ней просто потому, что там больше не было на что смотреть. Остальные горожане находились в супермаркете, вероятно, принимая участие в самой большой в мире битве за еду. Трое детей следили, но втайне; их не надо было убеждать держаться незаметно, принимая во внимание то ценное оборудование, которое им доверили охранять.
    
Бренда пересекла Мэйн-стрит в направлении Престил, немного задержалась перед домом Маккейнов, и пошла к усадьбе миссис Гринелл.
    
— Давайте уже отправляться, — произнёс Бэнни.
    
— Мы не можем отправляться, пока она там ходит.
    
Бэнни пожал плечами.
    
— Большое дело. Если она нас даже увидит, мы просто какие-то дети, мутим себе на городской площади. А знаете что ещё? Она может нас не заметить, даже смотря прямо на нас. Взрослые никогда не замечают детей, — он добавил, — разве что только на скейтбордах.
    
— Или если они курят, — добавила Норри. И каждый посмотрел на свою сигарету.
    
Джо кивнул большим пальцем себе за спину, на «Швинн-Рейнджер» Бэнни, где в приделанной перед рулём корзине лежал тот самый пакет.
    
— У них ещё есть привычка замечать детей, которые забавляются с ценным городским имуществом.
    
Норри вонзила себе сигарету в уголок губ. И сразу приобрела очаровательно крутой, очаровательно хороший, очаровательно взрослый вид.
    
Ребята вернулись к наблюдению. Теперь вдова шефа полиции говорила с миссис Гринелл. Их разговор был недлинным. Поднявшись на крыльцо, миссис Перкинс достала у себя из сумки большой коричневый конверт, а дальше они увидели, как она вручила его миссис Гринелл. И уже через несколько секунд миссис Гринелл буквально захлопнула двери перед лицом своей визитёрки.
    
— Ничего себе, какая грубиянка, — заметил Бэнни. — Будешь оставаться после уроков в течение недели.
    
Джо с Норри расхохотались.
    
Миссис Перкинс, похоже, что сбитая с толку, какое-то время постояла на крыльце, и тогда спустилась по ступенькам. Теперь она стояла лицом к площади, и дети инстинктивно отступили в тень мостового прохода. Таким образом они потеряли её из вида, но Джо заметил удобную щель в деревянной обшивке моста и продолжил наблюдение.
    
— Поворачивает на Мэйн-стрит, — комментировал он. — Ага, теперь идёт дальше по холму… вновь переходит улицу…
    
Добавил свой голос Бэнни с воображаемым микрофоном в руке:
    
— Видеорепортаж в одиннадцать.
    
Джо не обратил на это внимания.
    
— Теперь она идёт на мою улицу. — Он обернулся к Норри с Джо. — Как думаете, может, она хочет увидеться с моей матушкой?
    
— Милл-Стрит тянется на четыре квартала, чувак, — напомнил ему Бэнни. — Каковы шансы?
    
Джо почувствовал облегчение, хотя и не мог себе представить, каким образом ему мог повредить визит миссис Перкинс, даже если бы та и действительно шла к его матери. Правда, мать очень переживала из-за того, что отец остался вне города, и Джо невыносима была сама мысль о том, что он может увидеть её ещё более расстроенной. Она уже едва не запретила ему отправляться в эту экспедицию. Благодаря Богу, мисс Шамвей отговорила её от этого намерения, главным образом делая ударение на том, что Дейл Барбара особенно подчеркнул способность именно Джо с его даром к выполнению этой работы (которую Джо, вместе с Бэнни и Норри, предпочитал называть «миссией»).
    
— Миссис Макклечи, — говорила Джулия. — Барби сказал, что если кто и может с умом воспользоваться этим прибором, то это, вероятно, только ваш сын. А это очень важно.
    
Джо стало радостно от этих слов, но, взглянув на лицо матери, обеспокоенное, осунувшееся, он огорчился. Ещё и трёх дней не прошло, как опустился Купол, а она уже похудела. И от того, что она не выпускала из рук фотографию отца, ему тоже становилось нехорошо. Это выглядело так, словно тот уже умер, а не просто застрял в какой-то мотельной дыре, сидит себе там, пьёт пиво и смотрит «Домашний кинозал»[285].
    
Впрочем, она согласилась с мисс Шамвей.
    
— Конечно, он талантливый, что касается технологий, мальчик. Всегда этим отличался. — Мать окинула его взглядом от головы до ступнёй и вздохнула. — И когда это ты успел так вырасти, сынок?
    
— Не знаю, — честно ответил он.
    
— Если я тебе позволю этим заняться, обещаешь мне быть осторожным?
    
— И возьми с собой своих друзей, — напомнила Джулия.
    
— Бэнни и Норри? Конечно же.
    
— И ещё, — добавила она. — Старайтесь быть осмотрительными. Ты понимаешь, что это означает, Джо?
    
— Да, мэм, конечно же, понимаю.
    
Это означало не дать себя поймать.
   
   
    
     
3
    
    
Бренда исчезла за деревьями, которые росли вдоль Милл-Стрит.
    
— О'кей, — произнёс Бэнни. — Идём. — Он аккуратно погасил сигарету в «пепельнице», а потом пошёл и вытянул пакет из проволочного багажника своего велосипеда. В пакете лежал старомодный жёлтый счётчик Гейгера, который прошёл путь от Барби до Расти, потом к Джулии… оказавшись наконец у Джо с его командой.
    
Джо взял крышечку из-под сока и тоже погасил свою сигарету, подумав, что надо попробовать покурить вновь, когда будет больше времени, чтобы лучше сконцентрироваться на этом опыте. А с другой стороны, может, и не следует. Он и так был присажен на компьютеры, графические романы Брайана Вона[286] и скейтборд. Наверняка, ему уже достаточно и этих трёх обезьян, которые едут на его шее.
    
— Будут проходить люди, — напомнил он Норри и Бэнни. — Скорее всего, много людей, когда они устанут от своих игрищ в маркете. Нам остаётся только надеяться, что на нас они не будут обращать внимания.
    
В голове у него прозвучал голос мисс Шамвей, как она говорит его матери о том, что это дело может сыграть важную роль в судьбе города.
    
Ей не было потребности говорить ему об этом, он, несомненно, понимал это лучше их самих.
    
— А что, если кто-то из копов нарисуется… — произнесла Норри.
    
Джо кивнул:
    
— Прячем его в пакет. И вынимаем оттуда фрисби.
    
— Ты на самом деле думаешь, что там, закопанный под площадью, может работать какой-то внеземной генератор? — спросил Бэнни.
    
— Я говорил, что это возможно, — повторил Джо, и резче, чем ему бы хотелось. — Все возможно.
    
По правде, Джо считал это более чем возможным; он считал это наиболее возможным вариантом. Если Купол не порождение каких-то сверхъестественных сил, значит, он — силовое поле. Силовое поле нуждается в энергетической поддержке. Он думал, что это что-то из рода квантовой электродинамики, но не хотел лишний раз поднимать их надежды. И собственные, кстати.
    
— Давайте начинать исследование, — сказала Норри и поднырнула под жёлтую полицейскую ленту. — Я только надеюсь, что вы оба хорошо помолились.
    
Джо не верил в силу молитв, что касается вещей, которые он способный был сделать своими силами, но он послал короткую просьбу относительно другого: если они найдут генератор, пусть Норри вновь подарит ему поцелуй. Длинный и сладкий.
   
   
    
     
4
    
    
Чуть раньше этим же утром в гостиной дома Макклечи во время их консилиума перед исследованиями Джо снял с себя правый кед, а потом и белый спортивный носок.
    
— Козни или лакомства, понюхайте моё благоухание, дайте чего-нибудь вкусненького пожрать, — пропел Бэнни.
    
— Заткни пасть, придурок, — ответил Джо.
    
— Не обзывай своего друга придурком, — пристыдила его Клэр Макклечи, при этом бросив укоризненный взгляд на Бэнни.
    
Норри не старалась продемонстрировать собственное остроумие, она только заинтересованно смотрела, как Джо кладёт носок на ковёр и аккуратно разглаживает его ладонью.
    
— Это Честер Милл, — сказал Джо. — По форме похож, правда?
    
— Ты фантастически прав, — согласился Бэнни. — Такая наша Судьба, жить в городе, который имеет вид носка Джо Макклечи.
    
— Или башмачка какой-то старенькой женщины.
    
— «Жила одна старенькая женщина, и жила она в ботинке»[287], - продекламировала миссис Макклечи. Она сидела на диване, положив себе на колени фото мужа, точно так же, как она сидела и тогда, когда вчера под вечер к ним пришла со счётчиком Гейгера мисс Шамвей. — «Не знала та женщина, чем ей кормить детей, потому что имела их без счета».
    
— Хорошенькое стихотвореньице, ма, — сказал Джо, едва сдерживаясь, чтобы не оскалиться в улыбке. В средних классах они передавали друг другу отредактированную версию этой строки: «Не знала та женщина своим детям счета тыщу, потому что ненасытную имела пиздищу». Он вновь перевёл взгляд на носок. — Итак, имеет ли носок центр?
    
Бэнни с Норри призадумались. Джо предоставил им возможность подумать. То, что такой вопрос может заинтересовать его друзей, было для него одним из наиболее привлекательных в них факторов.
    
— Такого, как у круга или квадрата, центра нет, — сказала Норри. — Это геометрические фигуры.
    
Бэнни её поправил:
    
— Думаю, носок тоже геометрический фигура, в техническом смысле слова, но я не знаю, как бы ты её назвал, носкогон?
    
Норри рассмеялась. Даже Клэр немножечко улыбнулась.
    
— На карте Милл более близок к гексагону, — объяснил Джо. — Но не обращайте на это внимания. Лучше воспользуйтесь своим здравым смыслом.
    
Норри показала на то место на носке, где стопа переходила в вертикальную трубу верхней части… — Здесь. Это центр.
    
Джо обозначил это место кончиком авторучки.
    
— Не очень это уместно, мистер, — вздохнула Клэр. — Однако тебе всё равно надо приобрести новую пару, я думаю. — И, прежде чем он успел задать следующий вопрос, она добавила: — На карте это место приблизительно там, где наша городская площадь. Это вы именно там будете искать?
    
— Там мы будем искать в первую очередь, — ответил Джо, немного разочарованный тем, что у него украли триумфальный финал объяснений.
    
— Потому что если генератор существует, — задумчиво продолжила его мама, — вы думаете, он должен находиться в центре города. Или по возможности ближе к нему.
    
Джо кивнул.
    
— Круто, миссис Макклечи, — похвалил Бэнни, подняв руку. Дайте пять, мать моего сердечного друга.
    
Неловко улыбаясь, не выпуская из левой руки фото своего мужа, Клэр Макклечи хлопнула правой ладонью по ладони Бэнни. И тогда сказала:
    
— По крайней мере, городская площадь безопасное место, — сделала паузу, обдумывая собственные слова, и немного нахмурилась. — Ну, мне так кажется, но кто это может знать.
    
— Не волнуйтесь, — произнесла Норри. — Я за ними буду присматривать.
    
— Только пообещайте мне: если вы действительно что-то найдёте, вы оставите это для специалистов разбираться, — напомнила Клэр.
    
«Мам, — подумал Джо. — Я думаю, мы как раз и есть те специалисты». Но не произнёс. Он понимал, что от этого её волнение только усилится.
    
— Базару нет, — заверил Бэнни, вновь задрав руку. — Ещё пять, о мать моего…
    
На этот раз она удержала обе руки на фотографии.
    
— Я люблю тебя, Бэнни, но иногда ты меня утомляешь.
    
Он улыбнулся печально.
    
— Точь-в-точь как говорит моя мама.
   
   
    
     
5
    
    
Джо с друзьями шли вниз по холму к сцене, которая стояла в центре площади. Позади их журчала Престил. Задерживаемая Куполом, вода в речушке спала там, где Престил на северо-западе пересекала границу Честер Милла. Если Купол будет стоять и завтра, подумалось Джо, наша река превратится в совсем уже грязный ручеёк.
    
— О'кей, — сказал Бэнни. — Хорош валять дурака. Пора уже чародеям-скейтерам начинать спасать Честер Милл. Давай-ка включим эту штучку.
    
Осторожно (и с искренним уважением) Джо извлёк Гейгера из пластикового пакета. Батареи, которые его когда-то питали, были давно погибшими солдатами, а контакты окислились и поросли грязью, но с помощью кухонной соды коррозию ликвидировали, а Норри в инструментальном шкафу в отцовском гараже нашла целых три шестивольтовых батарейки.
    
— Что касается батареек, он у меня чистый маньяк, — созналась она. — А ещё он когда-то убьётся, стараясь научиться управлять скейтбордом, но я его люблю.
    
Джо положил большой палец на кнопку, но потом посмотрел на них мрачно:
    
— Хочу вас предупредить, эта штука может показывать шиш с маком везде, а там где-то всё-таки будет генератор, да ещё и не тот, который излучает альфа-бета волны…
    
— Да включай уже, ради Бога! — прервал его Бэнни. — Эта тянучка меня доконает.
    
— Он прав, — кивнула Норри. — Включай.
    
Но случилась интересная вещь. Они вволю подвергли испытанию счётчик в доме Джо, и он работал чётко: когда подняли его к дряхлым часам с радиолюминесцентным циферблатом, стрелка послушно колыхнулась. А вот теперь, когда они оказались здесь — так сказать, на поле боя — Джо окаменел. Пот выступил у него на лбу. Он ощущал, как тот скапливается и вот-вот начнёт стекать ему в глаза.
    
Он бы мог долго ещё так простоять, если бы Норри не положила ему на руку свою ладонь. А сверху и Бэнни положил свою. И они двинули включатель-ползунок вместе, втроём. Стрелка в окошке ИМПУЛЬС/ СЕК моментально прыгнула на +5 и Норри уцепилась в плечо Джо. Но когда стрелка вернулась на +2, девочка ослабила свою хватку. Они не имели опыта со счётчиками радиации, но все догадались, что увидели просто естественный фон.
    
Джо медленно обошёл эстраду, держа в руке трубку Гейгера-Мюллера, которой заканчивался витой шнур, похожий на телефонный. Лампочка питания горелая ярким медовым светом, и стрелка время от времени немного шевелилась, но большей частью оставалась неподвижной, держась около нуля. Увиденные ими маленькие её прыжки, скорее были вызваны их собственными движениями. Его это не удивило — в глубине души он ожидал, что это дело не будет простым, но в то же время Джо ощутил горькое разочарование. Это было на самом деле удивительно, как хорошо разочарование и отсутствие удивления могут дополнять один одного; словно близняшки Ольсен[288] в области эмоций.
    
— Дай я попробую, — попросила Норри. — Может, мне больше посчастливится.
    
Он безропотно отдал ей прибор. Приблизительно час или и больше они прочёсывали городскую площадь, поочерёдно держа аппарат. Они видели, как на Милл-Стрит завернула машина, но не заметили Джуниора Ренни, который вновь чувствовал себя лучше, за её рулём. И он их не заметил. Санитарная машина промчала по городскому холму в направлении «Фуд-Сити», с включёнными мигалкой и сиреной. На неё они посмотрели внимательнее, но вновь были поглощены заботами своим делом, когда вскоре вновь появился Джуниор, на этот раз за рулём отцовского «Хаммера».
    
Они так ни разу и не воспользовались для камуфляжа бросанием фрисби, которую прихватили с собой: очень уж погрузились у исследования. Да и нужды в этом не возникало. Мало кто из людей, которые возвращались домой, могло интересовать то, что происходило сейчас на площади. Кое-кто из них был ранен. Большинство тянули освобождённую от рабства маркета еду, а иные толкали перед собой доверху загруженные тележки. Почти все имели такой вид, словно им за самих себя было стыдно.
    
Около полудня Джо и его друзья уже готовы были сдаться. Кроме того, они проголодались.
    
— Идём ко мне, — сказал Джо. — Моя мама нас чем-то накормит.
    
— Супер, — согласился Бэнни. — Вот бы китайским рагу! У твоей ма в нём всегда много грибов.
    
— А может, сначала перейдём мост Мира и поищем на том берегу? — спросила Норри.
    
Джо пожал плечами:
    
— Хорошо, но там ничего нет, только лес. И там мы отдалимся от центра.
    
— Да, но… — она осеклась.
    
— Что «но»?
    
— Ничего. Просто мысль. Наверное, глупая.
    
Джо взглянул на Бэнни. Бэнни пожал плечами и отдал ей счётчик Гейгера.
    
Они вернулись к мосту Мира и поднырнули под обвисшую полицейскую ленту. В крытом переходе стояли сумерки, однако не такие тёмные, чтобы, заглянув через плечо Норри, Джо не увидел, как шевельнулась стрелка, когда они пересекали середину моста, лишь на одну чёрточку шевельнулась, и не было смысла внимательно тестировать трухлявые доски у них под ногами. После выхода с моста их встретила табличка с надписью «СЕЙЧАС ВЫ ПОКИДАЕТЕ ОБЩЕСТВЕННУЮ ПЛОЩАДЬ ЧЕСТЕР МИЛЛА, основанную в 1808 году». Хорошо протоптанная тропа вела вверх по поросшему дубами, ясенями и буками склону. Осенняя листва свисала безжизненно, даруя деревьям вместо радостного — пасмурный вид.
    
На момент, когда они достигли подножия этой тропы, стрелка в окошке ИМПУЛЬС/СЕК застыла между +5 и +10. После отметки + 10 шкала прибора резко повышалась до +500, а дальше вплоть до +1000. Верхняя часть шкалы была обозначена красным цветом. Стрелка стояла ещё за тысячу миль оттуда, но Джо был почти уверен, что настоящая её позиция показывает уже кое-что большее, чем естественный фон.
    
Бэнни смотрел на слегка дрожащую стрелку, но Джо смотрел на Норри.
    
— О чём ты тогда подумала? — спросил он. — Не бойся, говори, потому что выходит так, что мысль у тебя была совсем не глупая.
    
— Да уж, — согласился Бэнни, постучав пальцем по окошечку ИМПУЛЬС/СЕК. Стрелка прыгнула, а потом вернулась где-то между +7 и +8.
    
— Я подумала, что генератор и передатчик — это практически то же самое, — сказала Норри. — А передатчику не обязательно находиться в центре. Ему достаточно стоять на возвышении.
    
— Башня РНГХ не подходит, — сказал Бэнни. — Она просто на лужайке, потчует слушателей Иисусом. Я видел.
    
— Ну, да, но передатчик же там, типа, сверхмощный, — ответила Норри. — Мой отец говорил, тысяча ватт или где-то около того. Возможно, то, что мы ищем, покрывает меньший диапазон. И, я и подумала: где в нашем городе самое высокое место?
    
— Чёрная Гряда, — сказал Джо.
    
— Чёрная Гряда, — согласилась она, задирая свой маленький кулачок.
    
Джо стукнулся с ней кулаками и показал пальцем:
    
— Это там. Две мили. Может, три. — Он повернул трубку счётчика в том направлении, и они, словно очарованные, поглядели на стрелку, которая поднялась до +10.
    
— Ебать меня… — выдохнул Бэнни.
    
— Когда будет тебе лет сорок, — заметила Норри. Крутая, как всегда… однако она покраснела. Немножко.
    
— Там, на Чёрной Гряде, есть какой-то старый сад, — сказал Джо. — Оттуда можно увидеть весь Милл, и даже ТР-90 видно. Так говорит мой отец, по крайней мере. Эта вещь может быть там. Норри, ты гениальна. — Теперь ему не надо было ждать, пока она его поцелует. Он это сделал сам, хотя отважился чмокнуть лишь в уголок губ. Выглядела она удовлетворённой, но упрямая вертикальная морщинка не исчезла с её лба.
    
— Это может ничего не означать. Стрелка не так уже и взбесилась. Может, съездим туда на велосипедах?
    
— Конечно! — поддержал её Джо.
    
— После обеда, — уточнил Бэнни. Он считал себя практичным человеком.
   
   
    
     
6
    
    
В то время как Джо, Бэнни и Норри обедали в доме Макклечи (и действительно, ели китайское рагу), в больнице имени Катрин Рассел Расти с помощью Барби и двух девушек обрабатывал раны жертвам маркетовского бунта, Большой Джим Ренни сидел в своём кабинете и просматривал список, отмечая некоторые из позиций в нём галочками.
    
Увидел, что на подъездную аллею завернул его «Хаммер», и поставил очередную галочку: Бренда присоединилась к остальным. Подумал, что он уже готов — готов полностью, насколько это вообще возможно. И даже если бы Купол исчез прямо сейчас, он подумал, что его срака прикрыта.
    
Вошёл Джуниор, бросил на стол Большому Джиму ключи от «Хаммера». Все ещё бледный, и щеки его нуждались в бритве сейчас даже больше, чем обыкновенно, но он уже не был похожим на смерть. Левый глаз у него оставалось красным, но не пылал.
    
— Все уладил, сынок?
    
Джуниор кивнул: