1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 
им принять
от­речение.
Шри Бхагаван
всегда отговаривал
делать это. В
случае, представленном
ниже, он разъяснил,
что от­речение
есть не изъятие,
а расширение
любви.

Почитатель:
Я склонен бросить
работу и оставаться
всегда со Шри
Бхагаваном.

Бхагаван:
Бхагаван
всегда с вами,
в вас. Я
в
вас и есть Бхагаван.
Это вам и следует
осознать.

П:
Но я чувствую
побуждение
оставить все
привязан­ности
и отречься от
мира как санньясин.

Б:
Отречение не
означает внешнее
снятие одежд
и т. п.
или
оставление
дома. Истинное
отречение
со­стоит в
отречении от
желаний, страстей
и привя­занностей.

П: Но
однонаправленная
преданность
Богу невозмож­на,
пока человек
не оставит мир.

Б:
Нет. Тот, кто
воистину отрекся,
на самом деле
по­гружается
в мир и расширяет
свою любовь,
что­бы
обнять его
целиком. Позиция
почитателя
бо­лее точно
выражается
всеобщей любовью,
чем уходом из
дома ради облачения
в одежду цвета
охры.

П: Но дома
узы привязанности
слишком сильны.

Б: Тот,
кто отрекся
еще недостаточно
зрелым, создает
себе лишь
дополнительные
оковы.

П: Разве
отречение это
не величайшее
средство раз­рушения
привязанностей?

Б: Оно
может быть
таким для тех,
чей ум уже свободен
от путаницы.
Но вы не уловили
глубинную
сущ­ность
отречения:
великие души,
которые оставили
жизнь в миру,
сделали это
не из отвращения
к се­мейной
жизни, но из-за
своей великодушной
и все­объемлющей
любви ко всему
человечеству
и всем живым
существам.

П: Семейные
связи должны
уйти лишь через
какое-то время.
Так почему мне
не следует
проявить ини­циативу
и разорвать
их сейчас, чтобы
моя любовь
могла быть
одинаковой
ко всем?

Б:
Когда
вы действительно
ощутите эту
равную любовь
ко всем, когда
ваше сердце
так расширится,
что обнимет
мироздание
в целом, то вы,
конечно, не
почувствуете,
что оставляете
то или это; вы
просто выпадете
из мирской
жизни, как созревший
плод падает
с дерева. Вы
почувствуете
весь мир вашим
домом.

Нет
ничего удивительного
в том, что такие
вопросы ставились
часто и что для
многих ответы
были полной
неожиданностью,
потому что
позиция Шри
Бхагавана
противоречила
традиционно
принятой точке
зрения. Хотя
духовные пути,
передаваемые
потомству из
поко­ления
в поколение,
никогда не
менялись, Учители
при­спосабливали
методы обучения,
ведущие к осознанию
Истины, так,
чтобы соответствовать
измененным
усло­виям века.
В современном
мире для многих
отречение или
даже полное
соблюдение
ортодоксальности
*
не­возможны.
Почитатели
— бизнесмены,
служащие, вра­чи,
юристы, инженеры
— так или иначе
связаны с жиз­нью
и нравами
современного
города, но, однако,
ищут Освобождения.

Наиболее
часто Шри Бхагаван
разъяснял, что
ис­тинное
отречение
находится в
уме. Оно не
достигается
отречением
от материального
и не задерживается
от­сутствием
его.

«Зачем
вы думаете, что
вы семьянин?
Подобные мысли,
что вы — санньясин,
отрекшийся,
будут пресле­довать
вас, даже если
вы покинете
мир как санньясин.
Останетесь
ли вы в миру
или же отречетесь
от него и уйдете
в лес, ум будет
преследовать
вас. Источником
мысли является
эго. Оно творит
тело и мир и
застав­ляет
вас думать, что
вы — домохозяин.
Если же вы
от­речетесь
от мира, то это
лишь заменит
мысль о до­мохозяине
на мысль о
санньясине,
а
окружение дома
на лес,
но внутренние
препятствия
всегда с вами.
Они даже сильно
возрастут в
новой обстановке.
Изменение среды
вам не поможет.
Ум — это единственное
пре­пятствие,
и он должен
быть превзойден
— дома ли, в лесу
ли. Если вы можете
сделать это
в лесу, то почему
не дома? Следовательно,
зачем менять
окружение?
Ва­ши усилия
могут предприниматься
даже сейчас,
при любом окружении».

Он
также объяснял,
что не работа
— препятствие
для садханы,
а
лишь позиция
ума, с которой
она вы­полняется,
и что возможно
продолжать
обычную де­ятельность,
но только без
привязанности.
«Чувство „Я
работаю” само
является
препятствием,
— говорит он
в „Евангелии
Махарши”. —
Спросите себя:
„Кто работа­ет?",
вспомните, кто
вы есть на самом
деле. Тогда
ра­бота не будет
связывать вас.
Она будет выполняться
автоматически».
В своем дневнике
«День за днем
с Бхагаваном»
Дэвараджа
Мудальяр записал
более под­робное
разъяснение.

«Вполне
возможно совершать
все жизненные
дела без
привязанности
и считать только
Ат­ман
реальным.
Ошибочно
предполагать,
что ес­ли человек
установлен
в Атмане,
то его обя­занности
в жизни не будут
выполняться
правиль­но.
Это похоже на
состояние
актера. Он
загри­мирован,
одет в костюм
и действует
на сцене, даже
переживая
исполняемую
им роль, но
доподлинно
знает, что в
действительной
жизни яв­ляется
не той личностью,
а чем-то еще.
Точно так же,
почему сознание
тела или чувство
„Я есть те­ло”
беспокоит вас,
если вы определенно
знаете, что вы
не тело, но Я?
Ничто
из выполняемого
телом
не должно выводить
вас из пребывания
в Я.
Такое
пребывание
помешает правильному
и эф­фективному
исполнению
каких-либо
обязанностей
тела не больше,
чем сознавание
актером своего
истинного
положения
препятствует
исполнению
им роли на сцене».

Как медитация
или «вспоминание»
(это можно на­зывать
по-разному) не
ухудшает качество
сделанной
работы, точно
так же и процесс
работы не вредит
ме­дитации.
Шри Бхагаван
четко разъяснил
это в разго­воре
с Полем Брантоном.

Бхагаван:
Отрекаться
от деятельной
жизни не надо.
Ес­ли вы медитируете
*
час или два
ежедневно, то
сможете справиться
со всеми своими
обязанностя­ми.
При правильной
медитации
вызванное ею
те­чение ума
будет продолжаться
и во время вашей
работы. Здесь
как бы два пути
выражения одной
идеи; та же линия,
которую вы
принимаете
в ме­дитации,
будет выражена
и в вашей деятельности.

Поль
Брантон: И каков
будет результат?

Б: Если
вы будете продолжать,
то обнаружите,
что ваше отношение
к людям, событиям
и объектам
постепенно
изменяется.
Ваши действия
будут стре­миться
самопроизвольно
следовать вашим
медита­циям.

Человеку
следует отказаться
от личного
эгоизма,
который привязывает
его к этому
миру. Отбрасы­вание
ложного «я»
есть истинное
отречение.

ПБ: Возможно
ли стать неэгоистичным,
ведя активную
мирскую жизнь?

Б: Между
работой и мудростью
противоречия
нет.

ПБ: Вы
подразумеваете,
что можно продолжать
все прежние
активности,
профессиональные
например, и в
то же время
получить
Просветление?

Б:
Почему же нет?
Однако в таком
случае человек
не станет
думать, что это
прежняя личность
выполняет
работу, ибо его
сознание будет
постепенно
изме­няться,
перемещаться,
пока не войдет
в ТО, которое
лежит за пределами
маленького
«я».

Многих
сначала ставило
в тупик предписание
дей­ствовать
с чувством
отрешенности
и беспокоило,
мож­но ли в
действительности
продуктивно
работать таким
способом. Но
они имели перед
собой пример
самого Шри
Бхагавана,
поскольку все,
что он делал,
было до педантичности
тщательным,
будь то правка
корректу­ры
или переплетение
книги, приготовление
пищи или вырубка
и полировка
ложки из скорлупы
кокосового
ореха.
И, фактически,
даже перед тем,
как иллюзия
Я-есть-делатель
рассеяна, отчужденное
отношение к
работе не вредит,
а увеличивает
ее продуктивность,
по­ка оно сочетается
с добросовестностью,
так как по­добная
позиция предполагает
не безразличие
к каче­ству
выполнения
работы, а только
невмешательство
эго в нее; именно
вмешательство
эго вызывает
и раз­ногласия,
и неэффективность.
Если бы все
люди делали
свои дела просто
потому, что это
их работа, без
тще­славия
или эгоизма,
то эксплуатация
бы исчезла,
уси­лие было
бы правильно
направлено,
координация
за­менила бы
соперничество
и большинство
проблем ми­ра
было бы решено.
То, что продуктивность
работы не страдает,
очевидно, если
вспомнить о
периодах слепой
веры в каждой
религии, оставивших
образцы наиболее
совершенного
искусства —
в готическом
ли соборе или
в мечети, индусской
скульптуре
или да­осской
живописи —
созданных
художниками,
которые считали
себя только
инструментами
и предпочли
ос­таться
безымянными.
Можно брать
примеры из
других профессий
также. Врач
лечит более
эффективно,
когда он не
взволнован
чем-либо, и, в
самом деле,
поэтому часто
предпочитает
не лечить самому
членов своей
собственной
семьи. Финансист
действует более
невоз­мутимо
и результативно
там, где его
собственные
интересы не
поставлены
на карту. Даже
в играх фор­туна
благосклонна
к тому, кто
незаинтересован.

Предписание
продолжать
семейную жизнь
встреча­ло
возражение,
что Шри Бхагаван
сам оставил
свой дом. На
это он обычно
кратко отвечал,
что каждый
че­ловек
действует
согласно своей
прарабдхе
(судьбе).
Од­нако
здесь уже возникает
вопрос о том,
что полная
внешняя нормальность
и участие в
ежедневном
распо­рядке
жизни, которым
Шри Бхагаван
служил таким
со­вершенным
примером в
последние годы
и которые он
предписывал
своим последователям,
были для него
са­мого
невозможны
сразу после
Пробуждения,
случивше­гося
в доме дяди в
Мадурае. Ответ
таков, что ставшее
возможным для
Шри Бхагавана
он, своей Милостью,
делает осуществимым
и для тех, кто
следует ему.

Вернемся
к матери: в Ашраме
она получила
су­ровую тренировку.
Шри Бхагаван
довольно часто
иг­норировал
ее, не отвечая
на вопросы,
хотя замечал
ос­тальных.
Если мать жаловалась,
то он говорил:
«Все женщины
— мои матери,
а не только
вы». Тут вспо­минается
высказывание
Христа, когда
ему сказали,
что его мать
и братья стоят
у края толпы,
ожидая разговора
с ним: «Кто бы
ни исполнял
Волю моего
Отца, Ко­торый
на небесах, —
мой брат и сестра
и мать» *.
Сна­чала
мать Шри Бхагавана
часто плакала
от досады, но
постепенно
понимание
развилось в
ней. Ощущение
превосходства
от того, что
она — мать Свами,
ушло, чувство
эго ослабело,
и Алагамма
посвятила себя
служ­бе преданным.

Даже
сейчас он все
еще высмеивал
ее правоверную
брахманскую
щепетильность.
Если ее сари
случайно касалось
небрахмана,
Махарши восклицал
с притвор­ным
испугом: «Смотрите!
Чистота ушла!
Религия уш­ла!»
Пища в Ашраме
была строго
вегетарианской,
но Алагамма,
подобно нескольким
очень набожным
брах­манам,
шла еще дальше
и считала некоторые
овощи тоже
не-саттвичными
(нечистыми),
и Шри Бхагаван
обычно насмешливо
говорил: «Обратите
внимание на
эту луковицу!
Это огромное
препятствие
к мокше
(Ос­вобождению)!»

Здесь
следует сказать,
что Шри Бхагаван
вообще не осуждал
ортодоксальность.
В данном случае
у ма­тери была
чрезмерная
привязанность
к формам ор­тодоксальности,
и на это он нападал.
В целом он
под­черкивал
важность саттвической
(чистой)
пищи. Он вообще
редко давал
какие-либо
предписания,
касаю­щиеся
внешней деятельности;
его обычный
метод со­стоял
в том, чтобы
посеять духовное
семя в сердце
и оставить,
дабы оно по
мере роста
формировало
внешнюю жизнь.
Предписания
приходили
изнутри. Один
почитатель
с Запада к моменту
прибытия был
отчаянным
любителем
мясного, считавшим
мясо по­длинной
сущностью пищи,
также как и
самой вкусной
ее
частью, и хотя
по этому вопросу
не было сказано
ни слова,
пришло время,
когда он почувствовал
от­вращение
к самой идее
поедания мяса.

Следует
разъяснить
для читателей
неиндийцев,
что практика
вегетарианства
вытекает не
только из неже­лания
отнимать жизнь
или есть мясо,
хотя это одна
из ее причин.
Она проводится
также и потому,
что не-саттвическая
пища
(которая включает
некоторые сорта
овощей, так же
как и мясо) имеет
тенденцию
увеличивать
животные страсти
и препятствовать
духов­ному
усилию.

Были
также и другие
способы, которые
заставили мать
осознать, что
он, родившийся
ее сыном, —
Боже­ственное
воплощение.
Однажды, когда
Алагамма си­дела
перед Махарши,
он исчез, и вместо
сына мать увидела
лингам
(столб)
чистого света.
Представляя
се­бе, что сын
сбросил свою
человеческую
форму, она залилась
слезами, но
вскоре лингам
пропал
и Махарши появился
снова, как и
раньше. В другом
случае мать
увидела сына,
увешанного
гирляндами
цветов и окру­женного
змеями, как
Шива в традиционных
образах. Она
закричала ему:
«Прогони их!
Я боюсь!»

После
этого мать
умоляла его
отныне появляться
ей только
в своей человеческой
форме. Цель
этих ви­дений
была достигнута:
Алагамма осознала,
что фор­ма,
которую она
знала и любила
как своего
сына, была столь
же иллюзорной,
как и любая
другая, что он
мог принять
на себя.

В
1920 году здоровье
матери начало
ухудшаться.
Она должна была
уменьшить
работу по
обслуживанию
Ашрама и больше
отдыхать. В
течение ее
болезни Шри
Бхагаван постоянно
ухаживал за
матерью, часто
про­сиживая
с ней ночь. В
безмолвном
присутствии
сына и медитации
ее разум достиг
зрелости.

Конец
наступил в 1922
году, во время
празднества
Бахаула Навами
*,
которое тогда
пришлось на
19 мая. Шри Бхагаван
и еще несколько
человек весь
день при­служивали
больной, не
принимая пищи.
Когда солнце
зашло, приготовили
еду, и Шри Бхагаван
попросил ос­тальных
идти и есть, но
сам остался.
Вечером группа
почитателей
сидела рядом
с матерью, распевая
Веды,
в
то время как
другие повторяли
имя Рамы. Она
ле­жала
там более двух
часов, ее грудь
тяжело вздымалась,
дыхание перешло
в шумные хрипы,
и все это время
Шри Бхагаван
сидел возле
матери, положив
свою пра­вую
руку ей на сердце,
а левую — на
голову. Сейчас
уже не было
вопроса продления
жизни, нужно
было только
так успокоить
ум, чтобы смерть
могла стать
махасамадхи,
погружением
в Я,
Атман.

В
восемь часов
вечера мать
была окончательно
ос­вобождена
от тела. Шри
Бхагаван сразу
поднялся, со­всем
веселый. «Сейчас
мы можем поесть,
— сказал он. —
Идите, загрязнения
нет».

В
этих словах
был глубокий
смысл. Смерть
индуса вызывает
ритуальное
загрязнение,
требующее
очисти­тельного
обряда, но это
была не смерть,
а обратное
погружение,
не развоплощенная
душа, но совершенный
Союз с Атманом.
И поэтому не
было нужды в
очи­стительной
церемонии.
Несколькими
днями позднее
Шри Бхагаван
подтвердил