1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 
– Ну вот что, брат, – сказал Чжу Ба-цзе. – Нечего смеяться надо мной. Давайте лучше как следует обсудим все.

– А что же тут обсуждать, – сказал Сунь У-кун. – Если ты согласен остаться здесь, то попроси учителя быть твоим сватом, пусть он скажет хозяйке, что ты желаешь породниться с ней. Здесь столько всякого добра, и уж конечно они смогут одеть тебя как следует и устроят по этому случаю роскошный пир. И нам кое-что перепадет, и ты вернешься в мир, так что во всех отношениях будет хорошо.

– Да, все это как будто правильно, – нерешительно произнес Чжу Ба-цзе, – но что же это получается: то я ухожу из мира, то снова возвращаюсь туда, то развожусь, то опять женюсь?

– Так у тебя, дорогой брат, оказывается, есть жена? – с удивлением спросил Ша-сэн.

– Ты ничего не знаешь, – заметил Сунь У-кун. – Ведь он был в Тибете зятем почтенного Гао из деревни Гаолаочжуан. Затем его наставила на путь Истины бодисатва, потом я его усмирил, и ему не оставалось ничего другого, как постричься в монахи. Он оставил жену и согласился сопровождать учителя на Запад. Ну, а поскольку он расстался со своей женой давно, то теперь ему в голову лезут всякие скверные мысли. Вот почему он, выслушав хозяйку, так загорелся.

– Дурень, – обратился Сунь У-кун к Чжу Ба-цзе, – иди в зятья. Но прежде поклонись мне как следует, да не один раз. Тогда я уж, так и быть, препятствовать не стану.

– Ну что ты болтаешь! – возмутился Чжу Ба-цзе. – Каждый из вас не прочь остаться здесь, а строите из себя скромников и на одного меня нападаете. Ведь недаром говорится: «Монах – что похотливый дьявол». Кто же откажется от этого? А вы стараетесь выдать себя бог знает за кого. Сегодня мы чаю, надо полагать, не дождемся, да и огня у нас нет. Но это ничего, одну ночь как-нибудь перебьемся, а вот коню завтра снова придется везти на себе ездока и, если его не покормить, он будет пригоден только на то, чтобы содрать с него шкуру. Так что вы сидите здесь, а я пойду попасу коня.

С этими словами Дурень со злостью отвязал поводья.

– Ша-сэн! – сказал Сунь У-кун. – Побудь с учителем, а я пойду посмотрю, где он будет пасти коня.

– Иди, – сказал Сюань-цзан, – только смотри не издевайся над ним.

– Ладно!

Выйдя из дома, Великий Мудрец встряхнулся и, превратившись в красную стрекозу, вылетел за ворота. Нагнав Чжу Ба-цзе, он увидел, что тот и не собирался искать хорошего пастбища. Подгоняя коня, Чжу Ба-цзе обошел усадьбу кругом и подошел к задним воротам. Здесь хозяйка с дочерьми любовалась орхидеями. При появлении Чжу Ба-цзе девушки тотчас же скрылись в доме.

– Куда это вы направились, почтенный монах? – спросила хозяйка.

Дурень выронил из рук поводья и, приветствуя женщину, сказал:

– Да вот вышел попасти коня.

– Какой-то непонятный человек ваш учитель, – продолжала женщина. – Ведь остаться в моем доме куда лучше, чем быть странствующим монахом и идти на Запад.

– Видите ли, они идут по приказу самого Танского императора и не решаются нарушить его волю. Вот только сейчас они насмехались надо мной, поставили меня в неудобное положение и даже вызвали во мне некоторые сомнения. Боюсь только, что со своей длинной мордой и огромными ушами не понравлюсь вам.

– Никакой неприязни к вашей наружности я не испытываю, – отвечала женщина. – У нас в доме нет хозяина, а он нам очень нужен. Не знаю только, понравитесь ли вы моим дочерям.

– Да вы скажите дочерям, пусть не смотрят только на внешний вид, – сказал Чжу Ба-цзе. – Чрезмерная разборчивость ни к чему. Возьмите, например, нашего Танского монаха. С виду он красавец, а на что годится? А я хоть и безобразен, зато обо мне даже стихи сложили.

– А что в этих стихах говорится? – спросила женщина.

– А вот что, – отвечал Чжу Ба-цзе,

Хотя слыву я существом
Нечистым и ничтожным,
Мне трудолюбием своим
Все ж похвалиться можно.
Не нужен сильный вол – со мной
Сравнится ли скотина?
Могу вспахать я целину
На много тысяч цинов.
Едва лишь граблями взмахну,
Как всем на удивленье
Взойдут из брошенных семян
Чудесные растенья.
Коль нет дождя – я упрошу,
И сильный дождь польется,
Коль нужен ветер – покричу,
И ветер отзовется…
Везде проникну, все пройду,
Все на земле открою,
Лягнув небес могучий свод,
Колодец вмиг отрою…
Хотя слыву я существом
Нечистым и ничтожным,
Мне трудолюбием своим
Все ж похвалиться можно.
– Если вам действительно хочется заняться хозяйством, – сказала женщина, – то пойдите еще раз посоветуйтесь со своим учителем. Если он не будет возражать, я согласна взять вас в зятья.

– А что мне с ним советоваться, – отвечал Чжу Ба-цзе. – Он мне не отец. Я и сам знаю, что делать.

– Ладно, – согласилась женщина. – Я сейчас поговорю с дочерьми.

С этими словами она ушла в дом, с шумом захлопнув за собой дверь. А Чжу Ба-цзе, который и не думал даже пасти коня, подвел его к дому. Он, конечно, не подозревал, что Сунь У-кун все видел и слышал. А Сунь-У-кун тотчас же полетел назад, принял свой обычный вид и, представ перед Сюань-цзаном, сказал:

– Учитель, а ведь Чжу Ба-цзе все-таки увел коня!

– Ну, если бы он не вел его на поводу, конь мог бы легко сбежать, – отвечал Сюань-цзан.

Тут Сунь У-кун рассмеялся и передал во всех подробностях разговор хозяйки с Чжу Ба-цзе. Сюань-цзану трудно было поверить всему этому. Немного погодя они увидели, как Дурень привел коня и привязал его.

– Ну что, попас коня? – спросил учитель.

– Да здесь даже хорошей травы нет, – отвечал тот.

– Где попасти коня ты не нашел, а вот куда привести его, нашел место, – заметил Сунь У-кун.

Услышав это, Чжу Ба-цзе понял, что тайна его раскрыта, и, опустив голову, молчал. Вскоре скрипнула входная дверь, появились две пары красных фонарей, курильница и наконец сама хозяйка. Она благоухала, украшения звенели. Вместе с ней вы шли все три дочери: Чжэнь-чжэнь, Ай-ай и Лянь-лянь. Она велела девушкам приветствовать паломников за священными книгами. Девушки встали в ряд и почтительно поклонились. Поистине это были писаные красавицы.

Их дивная застенчивость влечет
Людей завороженные сердца,
И тонкие нефритовые брови,
Темны, как будто мотыльков пыльца.
Взгляни – и прелесть их прозрачных лиц
Тебя дыханием весны обдаст,
Нет красоте божественной границ –
Она смиряет силу государств.
Обилье украшений головных
В подобранных изящно волосах.
И вьются, отгоняя пыль от них,
Расшитые искусно пояса.
Их нежная улыбка хороша,
Как розоватых персиков расцвет,
Когда они проходят не спеша,
Все ароматы веют им вослед
Сгибались, колыхались на ходу
С покорностью к ручью склоненных ив,
Чу славную в преданьях красоту
И Си-цзы прелесть тонкую затмив.
И равномерно колыхаясь в такт
Их необычно маленьким шагам,
Большие шпильки наклонялись так,
Что пробегал огонь по жемчугам.
Не с неба ли девятого сошли,
Сияя красотою неземной?
Возможно, ради страждущей земли
Чан Э рассталась с золотой луной?
Увидев их, Сюань-цзан сложил ладони рук и, опустив голову, начал молиться. Великий Мудрец Сунь У-кун не обращал на них ни малейшего внимания, а Ша-сэн и вовсе повернулся к ним спиной. Но что творилось с Чжу Ба-цзе! Он не мог оторвать глаз от красавиц, находился в полном смятении и был обуреваем греховными помыслами и страстями. От крайнего волнения он едва слышным голосом проговорил:

– Благодарение небу, что бессмертные небожительницы сошли с неба. Мамаша, уведите, пожалуйста, ваших дочерей.

Девушки тотчас же скрылись за ширмами, оставив пару шелковых фонарей.

– Почтенные отцы духовные, – сказала тут хозяйка. – Кто из вас пожелал бы остаться и взять в жены моих дочерей?

– Мы уже советовались на этот счет, – сказал Ша-сэн, – и решили оставить здесь Чжу Ба-цзе.

– Брат, не смейся надо мной. Опять вы разыгрываете меня.

– Какие тут еще насмешки! – воскликнул Сунь У-кун. – Ведь ты уж обо всем договорился. Ты даже называл хозяйку мамашей. Учитель будет посаженым отцом, хозяйка – матерью, я – поручителем, а Ша-сэн – сватом. Сегодня как раз счастливый день. Поклонись учителю и оставайся здесь.

– Нет, так не пойдет! – запротестовал Чжу Ба-цзе. – Кто же поступает так в подобных случаях?

– Ну, вот что, Дурень! – сказал Сунь У-кун. – Нечего притворяться! Ведь сколько раз ты назвал хозяйку «мамашей», зачем же говорить, что из этого ничего не получится? Соглашайся поскорее, и веди нас к свадебному столу, так-то оно лучше будет.

С этими словами он одной рукой схватил Чжу Ба-цзе, а другой – хозяйку и сказал:

– Дорогая матушка, введите зятя в свой дом.

Дурень совсем растерялся и не знал, что делать, – то ли идти за хозяйкой, то ли оставаться здесь. В этот момент хозяйка позвала слугу.

– Расставьте столы и стулья! – приказала она. – И приготовьте ужин в честь этих почтенных монахов. А я уведу своего зятя в дом.

Затем она велела повару заняться приготовлением свадебного пира, который решила устроить на следующий день. Слуги поспешили выполнить распоряжение хозяйки. Вскоре трое паломников поужинали и, быстро расстелив свои постели, улеглись спать в гостиной, но об этом мы рассказывать не будем. Вернемся лучше к Чжу Ба-цзе. Следуя за тещей, он прошел уже бесчисленное количество комнат. Шел он неуверенно, спотыкаясь на каждом пороге.

– Мамаша, – взмолился он наконец, – идите помедленнее. Дорога для меня незнакомая и вы уж, пожалуйста, помогите мне.

– Мы прошли только кладовые, склады, крупорушку и другие хозяйственные помещения, – сказала хозяйка. – И даже не дошли до кухни.

– Какой у вас громадный дом! – поразился Чжу Ба-цзе и снова поплелся, наощупь находя повороты и огибая углы.

Они долго шли, пока наконец не очутились у жилых помещений. – Дорогой зять, – промолвила хозяйка. – Твой старший брат сказал, что сегодня счастливый день для бракосочетания, и велел мне ввести тебя в свой дом. Но все это произошло как-то неожиданно, мы не успели даже позвать гадальщика, не поклонились перед домашним алтарем и не совершили свадебного обряда. Так что сейчас ты должен совершить хотя бы восемь поклонов.

– Вы совершенно правы, мамаша, – согласился Чжу Ба-цзе. – Прошу вас сесть и принять мои поклоны. Но я думаю, что для экономии один поклон можно будет считать за два – один поклон алтарю, а другой вам, в благодарность за то, что вы согласились породниться со мной.

– Ну ладно, ладно, – засмеялась женщина. – Вот ведь какой экономный зять мне попался. Я сяду, а ты совершай поклоны.

И что тут только было! Зал ярко сиял в серебряном свете свечей. Дурень начал отбивать поклоны.

– Мамаша, – сказал он, кончив отбивать поклоны, – а какую из дочерей вы отдаете мне в жены?

– Не знаю, что и делать, – сказала тут хозяйка. – Я хотела бы выдать за тебя старшую, но боюсь, что рассердится вторая. Если же отдать за тебя вторую, станет сердиться третья. А если отдать младшую, опять же рассердится старшая. Вот я и не могу решить.

– Мамаша, – сказал Чжу Ба-цзе, – если вы боитесь, что начнутся раздоры, отдайте за меня всех трех, и все будет в по – рядке.

– Что за вздор ты несешь! Ведь нельзя жениться на всех сразу!

– А почему бы и нет? – возразил Чжу Ба-цзе. – Да у кого не бывает трех жен или четырех наложниц? Пусть даже их было бы больше, я охотно согласился бы. С молодых лет питаю пристрастие к женскому полу и ручаюсь, что угожу каждой из них.

– Нет, это не дело, – сказала хозяйка. – Сделаем вот как: ты завяжешь себе глаза вот этим платком и устроим гаданье. Я позову дочерей, они будут проходить мимо тебя. Ты протя – нешь руки и которая из них попадется тебе в руки, та и будет твоей женой.

Дурень согласился, взял платок и завязал глаза.

– Ну, мамаша, зовите дочерей!

– Чжэнь-чжэнь! Ай-ай! Лянь-лянь! – позвала хозяйка. – Сейчас жених будет гадать: на кого падет выбор, та и выйдет за него замуж.

Зазвенели украшения, вокруг разлился чудесный аромат, словно сами небожительницы спустились на землю. Дурень протянул руки, стараясь поймать одну из них, бросался то в одну, то в другую сторону, но все безуспешно. Он слышал лишь шорох, когда женщины проходили мимо него. Побежит в одну сторону, хватает столб, ринется в другую, наткнется на стену. У него даже закружилась голова, и он едва держался на ногах. От ударов и толчков у него распухла морда и вся голова была в шишках. Наконец, едва переводя дух, он опустился на пол и сказал:

– Ваши дочери чересчур хитры. Ни одной из них я не могу поймать. Что же делать?

Тогда женщина сняла с его глаз повязку и сказала:

– Нет, дорогой зять, дело не в том, что они хитры, просто ни одна из них не хочет обижать другую.

– Тогда вот что, мамаша, – сказал Чжу Ба-цзе. – Раз они не хотят, выходите вы за меня.

– Дорогой зятек! – воскликнула хозяйка. – Где же это видано – на теще жениться! Мои дочери от природы очень умные. Каждая из них вышила жемчугом рубашку. Может, какая-нибудь подойдет тебе, тогда ту дочь, которая сделала ее, возьмешь себе в жены.

– Вот и прекрасно! – обрадовался Чжу Ба-цзе. – Давайте сюда рубашки, я попробую их надеть и если надену все сразу, то на всех дочерях и женюсь.

Хозяйка пошла в комнату, вынесла оттуда рубашку и передала ее Чжу Ба-цзе. Дурень снял с себя черный халат и натянул рубашку. Однако не успел он повязаться поясом, как тут же рухнул на пол. Оказалось, что он крепко-накрепко связан веревками. Тело его нестерпимо ныло от боли, а женщины куда-то исчезли.

В этот момент Сюань-цзан, Сунь У-кун и Ша-сэн проснулись, словно от какого-то толчка. На востоке занимался рассвет. Подняв голову, они внимательно осмотрелись кругом и не увидели ни домов, ни колонн с резьбой. А спали они в лесу среди сосен и кедров. Сюань-цзан, совершенно растерявшись, позвал Сунь У-куна.

– Дорогой брат! Хватит спать! – воскликнул Ша-сэн. – Мы встретились с нечистой силой!

– Почему ты так думаешь? – спросил улыбаясь Сунь У-кун. Он прекрасно понимал, что произошло.

– Да ты посмотри, где мы спали, – сказал Сюань-цзан.

– Ну что ж, – сказал Сунь У-кун. – Мы неплохо провели ночь в этом сосновом лесу. Не знаю только, куда в наказанье поместили нашего Дурня, – добавил он.

– О каком наказании ты говоришь? – спросил Сюань-цзан.

– Женщины, которых мы видели вчера здесь, бодисатвы, правда, я не знаю, какие именно, – сказал Сунь У-кун. – Явившись к нам, они приняли человеческий облик, а в полночь, вероятно, исчезли. Но вот Чжу Ба-цзе пришлось понести наказание.

Услышав это, Сюань-цзан сложил ладони рук и почтительно поклонился. В этот момент они увидели развевающуюся на сучке старого кедра полосу бумаги. Ша-сэн бросился туда и, взяв бумагу, передал учителю. Там было восемь строф.

И вот, когда Сюань-цзан со своими учениками читал эти строфы, из глубины леса донесся отчаянный крик:

– Отцы мои! Меня связали, погибаю! Спасите! Я никогда больше не осмелюсь так поступать!

– Сунь У-кун! – сказал Сюань-цзан. – Уж не Чжу Ба-цзе ли это кричит?

– Конечно, он, – подтвердил Ша-сэн.

– Не обращай внимания, брат, – сказал Сунь У-кун. – Надо трогаться в путь!

– Этот Дурень, конечно, закоренелый упрямец, – промолвил Сюань-цзан. – Но все же он правдивый парень. К тому же он силен и несет наши вещи. В свое время бодисатва не оставила его своей милостью. Я думаю, что надо помочь ему и взять его с собой. Впредь он, пожалуй, не будет делать ничего предосудительного.

Ша-сэн свернул постель и собрал вещи. Сунь У-кун подвел Сюань-цзану коня, тот сел на него, и они отправились в глубь леса. Однако, если вас интересует, что случилось потом с Чжу Ба-цзе, прочтите следующую главу.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ,
повествующая о том, как великий праведник с горы Ваньшоушанъ задержал своего старого друга и как Сунь У-кун украл плоды дерева жизни в монастыре Учжуангуань
И вот три паломника вошли в лес и увидели там Дурня, который был привязан к дереву и громко стонал от боли. Подойдя к нему, Сун У-кун язвительно сказал:

– Ну что, прекрасный зятек! Так поздно, а ты еще не встал. Ведь надо поблагодарить родителей невесты и сообщить учителю о счастливом событии. Что же ты возишься со своими узлами? А где же теща, жена где?!

Дурень не знал, куда деваться от стыда и, стиснув зубы, старался превозмочь нестерпимую боль. Ша-сэн пожалел его и, опустив коромысло с вещами, освободил от веревок. Чжу Ба-цзе молчал, не переставая кланяться.

О том, как все это происходило, в сборнике «Сицзянюе» есть стихи.

Наносим мы смертельные удары
По собственным телам мечом страстей,
Разряженной красотки юной чары
Любого духа злобного страшней.
Стремиться к мелким выгодам не стоит,
Нет счастья в наполнении мошны,
Для сохраненья внутренних достоинств
Мы в строгости себя блюсти должны.
Чжу Ба-цзе сгреб в кучку листья и, возжигая благовония, поклонился небу.

– Ты узнал этих бодисатв? – спросил его Сунь У-кун.

– Как мог я узнать? У меня перед глазами пошли огненные круги, и я упал без сознания.

Тогда Сунь У-кун передал ему снятую с дерева полоску бумаги. Прочитав ее, Чжу Ба-цзе ощутил еще больший стыд.

– Ну что, брат, – сказал со смехом Ша-сэн, – видишь, как тебе повезло!

– Не говори об этом, брат. Я и так презираю себя! – сказал Чжу Ба-цзе. – Вперед не стану поступать так безрассудно.

Пусть кости мои трещат, пусть плечи покроются мозолями от ноши, я буду следовать за учителем.

– Вот теперь ты правильно рассуждаешь, – промолвил Сюань-цзан.

И они двинулись дальше. Сунь У-кун вывел всех на дорогу.

Они шли довольно долго и вдруг перед ними выросла огромная гора. Остановив коня, Сюань-цзан сказал:

– Ученики мои! Надо быть начеку. Может быть, на этой горе живут волшебники, которые могут причинить нам вред.

– Вам нечего бояться, учитель, – успокоил его Сунь У-кун, – ведь ваши ученики рядом с вами.

Не тревожась больше, Сюань-цзан двинулся дальше. Однако вы послушайте, какая это была замечательная гора:

Не видно конца к небесам устремившимся скалам,
Утесы над пропастью мрачною нагромоздились,
К хребту Куэнь-луня гора вдалеке примыкала,
В Небесную реку вершины ее погрузились.
Спускались порой журавли на верхушки акаций,
Слепящее солнце пронзало лесные туманы,
На свежих зеленых полянах устав кувыркаться,
На длинных лианах качались крича обезьяны.
И ветер рождался в ущельях сырых и тенистых,
И ввысь устремясь, вызывал облаков колыханье…
И щебет невидимой птицы в зеленом бамбуке,
И в дикой душистой траве поединки фазаньи…
И венчики слив на зеленых нагорьях раскрылись,
И склоны покрыл розоватый и цепкий шиповник,
Простерся чудесным ковром фиолетовый ирис,
Был певчими птицами лес заповедный наполнен…
В глубоких и мрачных пещерах жилище Цилиня,
Которому звери с покорностью повиновались,
И горные реки меж скал, в благодатной долине
Прозрачную воду неспешно струя, извивались…
– Ученики мои! – восторженно воскликнул Сюань-цзан. – Мы долго шли, встречая на своем пути немало высоких гор и опасных рек. Но ни одна из них по красоте не может сравниться с этой горой. Это поистине удивительная гора! Может быть, до храма Раскатов грома уж не так далеко, тогда нам нужно как следует подготовиться, чтобы предстать перед Буддой!

– Рановато, – сказал смеясь Сунь У-кун. – Путь еще нам предстоит долгий!

– Дорогой брат! Сколько же осталось до храма Раскатов грома? – спросил Ша-сэн.

– Сто восемь тысяч ли, – отвечал Сун У-кун. – Из десяти перевалов мы не сделали пока и одного.

– Сколько же лет нужно идти, чтобы добраться туда, доро – гой брат? – спросил Чжу Ба-цзе.

– Вы, братья мои, сможете проделать этот путь дней за десять. Я за один день могу пятьдесят раз обойти вокруг земли и все время буду видеть солнце. А вот об учителе трудно что-нибудь сказать.

– Когда же, по-твоему, мы придем? – спросил Сюань-цзан.

– Если бы вы отправились в путь еще ребенком и шли до самой старости, а потом снова стали бы молодым и так повторялось бы тысячу раз, то и за это время трудно было бы дойти. Но вам я вот что скажу. Храните чистые помыслы и искренне молитесь о том, чтобы благополучно вернуться обратно, только тогда вы достигнете священной горы Линшань.[10]

– Дорогой брат, – сказал Ша-сэн. – Хоть здесь и не расположен храм Раскатов грома, но в этих удивительно красивых местах, несомненно, живут хорошие люди.

– Это, конечно, верно, – подтвердил Сунь У-кун. – Здесь нет злых духов и обитают только монахи и небожители. Пойдемте потихоньку.

Оставим пока наших путников и посмотрим, что представляла собой гора Ваньшоушань. Здесь находился монастырь под названием Учжуангуань. В этом монастыре проживал преподобный старец, даосское имя которого было Чжэнь Юань-цзы, а прозвище – Юй Ши Тунцзюнь. В монастырском саду росло священное дерево, появившееся в период первобытного хаоса, когда земля и небо еще не были отделены друг от друга. Лишь на одном из четырех материков, на материке Синюхэчжоу, росло такое дерево. Называлось оно «Дерево жизни». Это дерево цвело раз в три тысячи лет. Еще через три тысячи лет на нем завязывались плоды и только через последующие три тысячи лет плоды созревали. Таким образом лишь через десять тысяч лет можно было вкушать плоды этого дерева. Вызревало всего тридцать плодов. Каждый плод походил на новорожденного младенца. У него были и четыре конечности и все пять органов чувств. Тот, кому посчастливится ощутить аромат этого плода, может прожить до трехсот шестидесяти лет, кому же выпадет счастье съесть такой плод, тот живет до сорока семи тысяч лет.

В тот день праведник Чжэнь Юань-цзы получил приглашение от Высшего даосского божества во дворец Мило, расположенный в высших небесных сферах, слушать проповедь «Пути и следствия хаотического начала». Надо вам сказать, что этот праведник воспитал бесчисленное количество учеников, но многих при нем уже не было. Осталось всего сорок восемь человек, в совершенстве познавших Истину. Захватив с собой сорок шесть учеников, праведник отправился слушать проповедь. Самых младших учеников он оставил дома. Одного из них звали Цин-фын – Чистый ветер, другого – Мин-юе – Ясная луна. Цин-фыну было всего тысяча триста двадцать лет, а Мин-юе только что исполнилось тысяча двести.

Отправляясь из дома, Чжэнь Юань-цзы дал своим послушникам наказ:

– Я не посмел отказаться от приглашения высшего божества и должен отправиться во дворец Мило. Вы оставайтесь здесь и будьте осторожны. На днях здесь будет проходить один мой старый друг, так вы уж постарайтесь как следует принять его. Можете сорвать два плода с дерева жизни и угостить его. Словом, пусть он поймет, что я помню нашу старую дружбу.

– А кто же он, ваш старый друг? – спросили послушники. – Скажите нам, чтобы мы могли устроить ему достойную встречу.

– Это преподобный монах, который служит у Танского императора в Китае. Его духовное имя Трипитака. Сейчас он следует в Индию, чтобы поклониться Будде и получить у него священные книги.

Тут послушники сказали.

– Еще Конфуций говорил: «Если пути Истины различны, нет надобности для сближения». Мы – последователи даосской школы Великого начала, зачем же нам водить дружбу с этим монахом?

– Где уж вам понять это? – сказал праведник. – Этот монах до перерождения был великим человеком и являлся вторым учеником святого Будды на Западе. Я познакомился с ним пятьсот лет назад на пиру в честь спасения бесприютных духов. Он собственными руками поднес мне чай, и сын Будды почтил меня. Вот почему я считаю его своим старым другом.

Тогда послушники выразили готовность выполнить его волю.

А праведник, уходя, продолжал давать им наставления.

– Я веду строгий учет этих плодов, – говорил он. – Вы дайте ему два, а больше не расходуйте.

– С тех пор как врата сада были для нас открыты, – сказал Цин-фын, – мы съели всего два плода и на дереве осталось еще двадцать восемь. Мы дадим вашему другу два плода, как вы приказали.

– С Танским монахом мы в дружбе, – продолжал праведник, – но смотрите, как бы не вышло каких-нибудь неприятностей с его спутниками. Надо сделать так, чтобы они ничего не заподозрили.

Послушники обещали выполнить все, как полагается. После этого праведник в сопровождении учеников отправился на небо. Между тем наши паломники, продолжая путь, вдруг увидели среди соснового леса и зарослей бамбука высокие строения.

– Что это за место? – спросил Сюань-цзан у Сунь У-куна.

– Это монастырь, – внимательно присмотревшись, отвечал Сунь У-кун. – Не то буддийский, не то даосский. Давайте подойдем поближе и посмотрим.

Вскоре они очутились у ворот, где перед ними открылась чудесная картина:

Безмятежностью веяло светлой от склонов,
Вековою сосною покрыты хребты,
На тропинках, бамбуком густым осененных,
Преисполнено все неземной чистоты.
Журавлиные стаи порой пролетали,
Словно в небе плыла облаков череда,
Обезьяны друг с другом делились плодами,
По ветвям пробегая туда и сюда.
И резные ворота средь пышных растений
Отражались в сверкающей глади пруда,
И тянулись травинки из тонких расщелин,
Хоть под ними скала, как железо, тверда…
И повсюду буддийские храмы вздымали.
Прямо в небо шатры черепичные крыш,
И террасы и башни тонули в тумане,
И стояла повсюду глубокая тишь.
Здесь вовек суета не терзает мирская,
Дышит полным покоем святая земля,
К добродетельной жизни сердца привлекая,
И в награду познание Дао суля
Здесь царицы Ван-му доставляя посланья,
Птицы черные в небе лазурном снуют,
Облегчая великого Дао познанье,
Книги Лао-цзы фениксы всем раздают.
Вид хребтов, протянувшихся вдаль, необычен,
От него невозможно глаза оторвать,
Эту землю по праву любой небожитель
Мог своею обителью чистой назвать.
Сюань-цзан сошел с коня и, взглянув на ворота, увидел слева табличку с надписью: «Волшебная страна горы долголетия, обиталище небожителей – монастырь Учжуангуань».

– А ведь это действительно даосский монастырь, ученики мои, – сказал Сюань-цзан.

– Учитель, – промолвил Ша-сэн, – этот монастырь так прекрасен, что здесь, несомненно, живут хорошие люди. Давайте войдем и посмотрим, что там делается. Это место мы запомним на всю жизнь и, вернувшись в Китай, будем вспоминать о нем.

– Ты совершенно прав, – согласился с ним Сунь У-кун. После этого все вошли в первые ворота. На вторых воротах висела надпись, оставшаяся с предыдущего нового года: «Обиталище никогда не стареющих небожителей, счастливая страна вечно живущих даосов».

– Эти даосы такими громкими словами просто хотят запугать людей, – рассмеявшись сказал Сунь У-кун. – Пятьсот лет назад, когда я устроил дебош в небесных чертогах, я не видал ничего подобного даже на воротах дворца самого великого Лао-цзюня.

– А ты не обращай внимания и входи, – посоветовал Чжу Ба-цзе. – Кто знает, может быть, эти даосы действительно имеют какие-нибудь особые заслуги.

И вот, когда они уже вошли во вторые ворота, то увидели двух молодых отроков, быстро идущих им навстречу.

Их облик жизнерадостности полон:
Прически в виде круглого пучка,
Откинулись халатов легких полы,
И вьются перья рукавов слегка.
Тугие пояса у стройных талий,
На пряжке толстой золотой дракон,
И туго верх соломенных сандалий
Затянут тонким шелковым шнурком.
Весь вид их и спокоен и изящен,
И всяк поймет, взглянув на них едва,
По лицам, смертным не принадлежащим,
Что перед ним два юных божества.
Низко кланяясь, отроки вышли навстречу гостям и приветствовали их:

– Почтенный учитель! Простите, что мы раньше не вышли встретить вас. Пожалуйста, проходите!

Сюань-цзан был обрадован таким приемом и, следуя за послушниками, прошел в центральный храм, который состоял из пяти залов, с дверьми решетчатыми сверху и глухими снизу. Послушники открыли дверь и ввели Сюань-цзана в зал. На стене висели два огромных разукрашенных иероглифа «Небо и земля». Рядом стоял небольшой жертвенный столик, покрытый красным лаком, с инкрустациями, а на столике – две золотые курильницы и ароматные свечи для возжигания.

Сюань-цзан подошел к столику и зажег свечи. Затем он трижды обошел зал по кругу и, обернувшись, сказал:

– Святые послушники! Ваш монастырь расположен на Священной границе с Западом. Почему же вы не приносите жертвы трем даосским божествам, четырем императорам и всем служителям даосского неба, а лишь возжигаете фимиам Небу и Земле?

– Не станем обманывать вас, учитель, – с улыбкой отвечали послушники, – видите эти два иероглифа: так вот, мы считаем, что поклоняться следует только верхнему. И все это благодаря нашему учителю.

– Что же он сделал? – спросил Сюань-цзан.

– Три даосских божества – приятели нашего учителя, – отвечали послушники. – Четыре императора – его старые друзья. Девять светил – его младшие потомки, а Юань-чэн просто гость.

Услышав это, Сунь У-кун так расхохотался, что даже упал.

– Слушай, брат! Ты чему смеешься? – спросил Чжу Ба цзе.

– Вот все говорят, что я один морочу голову, – отвечал Сунь У-кун. – Но эти отроки врут еще более беззастенчиво. – А где же ваш учитель? – спросил Сюань-цзан.

– Учитель получил приглашение от высшего даосского божества во дворец Мило, который расположен в высших небесных сферах, и слушает там проповедь «Пути и следствия хаотического начала».

Тут Сунь У-кун не мог сдержать негодования:

– Стыда у вас нет! – крикнул он сердито. – Да перед кем это вы решили выкидывать свои штучки? Нечего хвалиться и молоть всякую ерунду! Да знаете ли вы, какие небожители обитают во дворце Мило? Станут приглашать туда таких скотов, как вы!

Видя, что Сунь У-кун пришел в ярость, и опасаясь скандала или драки, Сюань-цзан поспешил вмешаться.

– Сунь У-кун, перестань спорить, – сказал он. – Мы как пришли сюда, так и уйдем. Ведь не зря говорит пословица: «Ворон ворону глаз не выклюет». Раз их учителя нет дома, зачем подымать шум? Ты пойди за ворота, попаси коня. Ша-сэн присмотрит за вещами, а Чжу Ба-цзе пусть достанет из тюка пшено и попросит разрешения приготовить на очаге еду. Перед уходом мы расплатимся с ними, и все будет в порядке. А сейчас займитесь каждый своим делом и дайте мне немножко отдохнуть. Подкрепимся и пойдем дальше.

После этого Сунь У-кун, Ша-сэн и Чжу Ба-цзе занялись своим делом. А Мин-юе и Цин-фын остались очень довольны.

– Какой замечательный монах! – говорили они. – Он как святой с Запада, явившийся к нам. Истинную природу не скроешь. Наш учитель велел оказать хороший прием Танскому монаху и в доказательство своей дружбы к нему сказал, чтобы мы угостили его плодами дерева жизни. Однако он предостерегал нас от скандала, который могут учинить его спутники. И действительно, уж очень дерзкие и грубые у него ученики. Хорошо, что он услал их отсюда, а то нельзя было бы даже показать плод дерева жизни.

– Вот что, брат, – сказал тут Цин-фын. – А ведь мы, собственно говоря, и не знаем, действительно ли этот монах старый друг нашего учителя. Надо будет как следует порасспросить его, а то как бы не вышло ошибки.

И, подойдя к Сюань-цзану, они спросили:

– Разрешите узнать у вас, почтенный учитель, не вы ли Танский монах Трипитака, который следует в Индию за священными книгами?

– Я самый и есть, – почтительно отвечал им Сюань-цзан. – А откуда вам известно мое имя? – в свою очередь спросил он послушников.

– Наш учитель, уходя, велел нам выйти пораньше встретить вас, – сказали они. – Но вы так скоро прибыли, что мы не успели выполнить его приказа. Присядьте, пожалуйста, учитель, мы сейчас подадим вам чаю.

– Не стоит, спасибо, – поблагодарил Сюань-цзан.

Мин-юе тотчас же сходил в свою комнату, налил чашку ароматного чаю и поднес ее гостю. После этого Цин-фын обратился к Мин-юе:

– Брат, мы не должны нарушать воли нашего учителя. Пойдем принесем плоды.

Оставив Сюань-цзана одного, послушники отправились к себе. Один из них взял золотую колотушку, другой – красивое блюдо, которое покрыл несколькими шелковыми полотенцами, и они пошли в сад. Цин-фын вскарабкался на дерево и колотушкой начал сбивать плоды, а Мин-юе стоял под деревом и принимал их на блюдо. Сбив два плода, они вернулись в зал и преподнесли их Сюань-цзану.

– Почтенный Танский учитель, – промолвили они. – Наш монастырь Учжуангуань находится в захолустье, и у нас нет ничего, чем мы могли бы угостить вас. Единственное, что мы можем предложить, – вот эти плоды, отведайте и утолите жажду.

Увидев плоды, Сюань-цзан весь задрожал и, отскочив в сторону, воскликнул:

– О небо! Небо! Возможно ли, чтобы в такой урожайный год в монастыре ели людей? Ведь это младенцы, как же вы смеете предлагать мне утолить ими жажду?

– Этот монах живет в мире сует, где царит беззаконие, – тихонько сказал Цин-фын. – Он происходит от простых смертных, где ему распознать драгоценность небожителей?

– Учитель, – сказал тогда, выступая вперед, Мин-юе, – это плод жизни, ничего не случится, если вы съедите его.

– Глупости все это! Ерунда! – закричал Сюань-цзан. – Мать этого ребенка, еще когда носила его, вынесла много горя, как же можно сейчас, когда он не прожил еще и трех дней, преподносить его вместо плода?

– Но этот плод действительно вырос на дереве, – уверял Цин-фын.

– Что за чепуха! – продолжал возмущаться Сюань-цзан. – Уж не хотите ли вы сказать, что на дереве растут люди! Унесите это блюдо! Совести у вас нет!

Убедившись в том, что Сюань-цзан не станет есть плодов, послушники вынуждены были унести их. А надо сказать, что плоды эти были необычны: их следовало сразу есть, так как они очень быстро затвердевали и становились непригодными для еды. Поэтому, вернувшись к себе в комнату, послушники взяли каждый по плоду и, усевшись рядом на кровати, начали есть.

И надо же было случиться, чтобы комната, в которой они находились, была отделена от кухни всего лишь тоненькой перегородкой. Даже шепот был отчетливо слышен на кухне. А там в это время как раз находился Чжу Ба-цзе, занятый приготовлением еды. Он еще раньше слышал, как приходили послушники взять колотушку и блюдо, и насторожился. А сейчас, услыхав разговор о том, что Танский монах по своему неведению отказался есть плоды жизни, и узнав, что послушники сами решили съесть их, он подумал: «А почему бы и мне не отведать такой плод!» При этой мысли у него потекли слюнки. Однако решиться на это один он не мог и стал дожидаться Сунь У-куна, чтобы посоветоваться с ним, как быть. Он забыл и о пище, и об очаге и только то и делал, что вытягивал шею, прислушивался, или же выбегал из кухни, посмотреть, что делается.

Вскоре он увидел Сунь У-куна, который привел коня, привязал его к акации и хотел возвращаться. Тут Дурень отчаянно замахал ему руками и позвал:

– Иди сюда!

Сунь У-кун подошел и спросил:

– Ты что шумишь? Может быть, думаешь, что еды на всех не хватит? Тогда надо будет накормить досыта учителя, а сами мы попросим для себя еды где-нибудь по дороге.

– Входи сюда, – сказал Чжу Ба-цзе. – Дело совсем не в этом. Известно ли тебе, что в этом монастыре есть драгоценность?

– Что еще за драгоценность? – полюбопытствовал Сунь У-кун

– Ты, конечно, о ней никогда не слышал и не поймешь, что это такое, – смеясь сказал Чжу Ба-цзе.

– Ты что ж, Дурень, решил пошутить надо мною? – рассердился Сунь У-кун. – Пятьсот лет назад, стремясь познать закон небожителей и путешествуя на облаках, я побывал на краю света и чего только не повидал!

– А видел ты когда-нибудь, дорогой брат, плоды дерева жизни? – спросил Чжу Ба-цзе.

– Вот чего не видел, того не видел, – признался изумленный Сунь У-кун. – Однако слышал, как другие говорили, что плоды дерева жизни – это эликсир бессмертия, и если человек вкусит этих плодов, то может продлить свою жизнь. Но где их достать?

– Они здесь рядом, – отвечал Чжу Ба-цзе. – Эти послушники принесли два плода, чтобы угостить нашего учителя, но он принял их за младенцев и решительно отказался есть. За это послушники даже упрекнули нашего учителя. Я думаю, что после того как учитель отказался, им следовало бы предложить эти плоды нам. Но вместо этого они тайком от нас там, за перегородкой, съели их, да с таким аппетитом, что я весь слюной изошел. Как бы нам попробовать хотя бы по одному? – спросил он Сунь У-куна. – Мне кажется, что в этом деле ты кое-что смыслишь. Что если бы ты сходил в сад и выкрал несколько плодов?

– Это сущий пустяк для меня, – заявил Сунь У-кун. – Стоит мне только пойти туда, и все будет сделано. С этими словами он повернулся и хотел уйти. Но Чжу Ба-цзе остановил его.

– Слушай, брат, – сказал он. – Они говорили о какой-то золотой колотушке, которой сбивают плоды. Очевидно, без нее не обойтись. Смотри, как бы не промахнуться.

– Знаю, знаю! – отвечал на это Сунь У-кун.

Великий Мудрец тут же сделался невидимым и вошел в комнату послушников. Но здесь он никого не нашел. Съев плоды, послушники ушли в зал и там беседовали с Сюань-цзаном. Сунь У-кун осмотрелся, ища то, что называлось золотой колотушкой. Однако ничего, кроме золотой палочки, длиной в два чи и толщиной в палец, которая висела над подоконником, он не нашел. Внизу прутик оканчивался шишкой, величиной с головку чеснока, а вверху имел отверстие, в которое был вдет зеленый шнур. «Это, видимо, и есть золотая колотушка», – решил Сунь У-кун, снял прутик и вышел из комнаты. Пройдя за дом, он открыл ворота и увидел сад.

Это поистине было прекраснейшее обиталище небожителей на земле, лучший сад на западе. Сунь У-кун никак не мог налюбоваться красотой этого леса. Пройдя первый ряд деревьев, он увидел перед собой огород.

Здесь повсюду росли плоды и овощи всех четырех времен года. Тут можно было найти и шпинат, и сельдерей, и капусту. Молодые ростки бамбука и батат, тыквы-горлянки и съедобные водяные травы, лук и чеснок, гвоздику и лук душистый. Гнезда лотоса, и баклажаны, буковник и редьку, красный бархатник, зеленую капусту и коричневую горчицу.

«Да эти монахи, оказывается, сами снабжают себя овощами», – усмехнувшись подумал Сунь У-кун.

Пройдя огород, он обнаружил еще одни ворота и, открыв их, увидел огромное дерево. Его листья напоминали листья банана и издавали чудесный аромат. Крона бросала густую тень. Высота этого дерева достигала более тысячи чи, а корни расходились на восемь чжан в окружности.

Сунь У-кун прислонился к дереву и посмотрел вверх. На ветвях, обращенных к южной стороне, он увидел плод жизни, точь-в-точь похожий на младенца. Он был прикреплен к ветви и только руки и ноги производили свободные движения да голова покачивалась. Когда же проносился ветерок, казалось, что плоды эти издают звуки. Сунь У-кун был в восторге и думал про себя: «Что за чудо! Вот уж поистине такое редко встретишь!». И он с шумом взобрался на дерево.

А надо вам сказать, что таким делом Сунь У-куну еще не приходилось заниматься. Не успел он ударить золотой колотушкой, как плод свалился с дерева. Сунь У-кун тоже прыгнул вниз и начал искать его. Однако как он ни старался, плода найти не смог. Он обшарил всю траву, но напрасно.

«Что за странные вещи происходят! – подумал Сунь У-кун. – Не иначе как у плода есть ноги. Но если бы даже он умел ходить, то все равно не смог бы перебраться через стену. Видимо, духи почвы в саду не хотят, чтобы плод достался мне, и забрали его».

И Сунь У-кун произнес заклинание, начинавшееся словом: «Ом!» В тот же миг перед ним предстал дух и, почтительно кланяясь, промолвил:

– Явился по вашему вызову, Великий Мудрец! Какие будут приказания?

– Ты разве не знаешь, что я известный разбойник в Поднебесной, – сказал Сунь У-кун. – Я выкрал персики из Небесного сада, стащил императорское вино, похитил эликсир бессмертия и все же никто не осмелился отнять их у меня. А сейчас, когда я выкрал всего один плод, ты хочешь получить свою долю. Эти плоды растут на дереве, их может склевать даже птица, что же особенного в том, что я хотел съесть один из них? А ты воспользовался тем, что я сбил с дерева плод, и утащил его.

– Обвинение ваше несправедливо, – отвечал Дух почвы. – Это сокровище принадлежит земным небожителям, а я дух почвы, так разве осмелился бы я взять его? Я даже не имею счастья вдыхать его аромат.

– Куда же он мог деться? – спросил Сунь У-кун. – Я ведь сбил его с дерева.

– Великий Мудрец, – сказал тут дух, – вы знаете лишь то, что это сокровище приносит долголетие, но вам неизвестно его происхождение.

– Что значит происхождение? – спросил Сунь У-кун.

– Это сокровище цветет раз в три тысячи лет. Еще через три тысячи лет на дереве завязываются плоды, а чтобы они созрели, должно пройти еще три тысячи лет. За десять тысяч лет созревает всего тридцать плодов. Тот, кому посчастливится вдохнуть их аромат, будет жить триста шестьдесят лет, а тот, кто съест один из них, проживет сорок семь тысяч лет. Единственно, чего они боятся, – это пяти элементов.

– Я что-то не совсем понимаю, – сказал Сунь У-кун.

– А это значит, – сказал дух, – что от соприкосновения с металлом они падают вниз, от соприкосновения с деревом засыхают, в воде растворяются, в огне сгорают, а прикоснувшись к земле, уходят в нее. Поэтому сбивать эти плоды с дерева можно лишь какой-нибудь металлической вещью. Когда плод сбит, его надо принять на блюдо, покрытое шелковым полотенцем. На деревянной посуде он тотчас же засыхает и теряет свою силу. Их можно держать только на фарфоровой посуде и есть, обмыв чистой водой. Если плод приблизить к огню, он засохнет и тоже потеряет свою силу. Оказавшись на земле, он уходит в нее. Плод, который вы, Великий Мудрец, только что сбили, несомненно, ушел в землю. И теперь эта земля в течение сорока семи тысяч лет будет тверже, чем чугун, даже стальной бурав не оставит на ней никакого следа. Вот почему человек, который съест плод дерева жизни, становится долговечным. Если вы сомневаетесь, Великий Мудрец, можете сами убедиться, стоит вам только ударить по этой земле.

Сунь У-кун взял посох и изо всей силы стукнул им по земле. Раздался страшный треск, посох отскочил, однако на земле не осталось даже царапины.

– Вот чудеса! – воскликнул изумленный Сунь У-кун. – Этим посохом я превращал скалы в порошок. Даже на чугуне он оставлял глубокие следы. А сейчас царапины и то не осталось. Выходит, я зря обвинил тебя! Что же, иди с миром!

И дух почвы удалился.

Теперь Сун У-кун знал, что делать. Он влез на дерево и, держа в одной руке колотушку, другой загнул переднюю полу своего шелкового халата, чтобы поймать падающие плоды. Затем, проскользнув между ветками, он сбил в полу своего халата три плода, спрыгнул с дерева и направился прямо в кухню.

– Ну как, брат, удалось достать? – с улыбкой спросил Чжу Ба-цзе.

– Сам посмотри, – сказал Сунь У-кун. – Это было не так уж трудно. На Ша-сэна тоже хватит. Надо позвать его.

– Ша-сэн, иди сюда! – махнул рукой Чжу Ба-цзе.

Услышав, что его зовут, Ша-сэн оставил вещи, которые охранял, и прибежал на кухню.

– Ты зачем меня звал, брат? – спросил он.

– Посмотри, ты знаешь, что это за штука? – сказал Сунь У-кун, раскрывая полу рясы.

– Это плоды дерева жизни, – отвечал Ша-сэн.

– Верно! Да ты, оказывается, знаешь! – удивился Сунь У-кун. – Где же тебе довелось их попробовать?

– Есть мне их, правда, не приходилось, – отвечал Ша-сэн. – Но, когда я служил распорядителем церемоний при дворе императора и сопровождал императорскую колесницу на Персиковый пир, я видел, как небожители из других стран преподносили эти плоды царице Ван-му в день ее рождения. Ну вот, видеть видел, а поесть так и не удалось. Ты уж дал бы мне, брат, попробовать.

– Ладно! – сказал Сунь У-кун, – Каждый из нас может съесть по одному плоду.

И они начали есть.

Как вам известно, Чжу Ба-цзе от природы был невероятно прожорлив и имел огромную пасть. Да еще послушники раздразнили его аппетит, поэтому, как только плод жизни попал к нему в руки, он в один миг проглотил его, а затем с невинным видом, глядя на Сунь У-куна и Ша-сэна, спросил:

– Что это вы едите?

– Плоды жизни, – ответил Ша-сэн.

– Каковы они на вкус?

– Не обращай на него внимания, Ша-сэн, – сказал Сунь У-кун. – Ведь ты уже съел свою долю, чего же пристаешь с вопросами.

– Поторопился я, дорогой брат, – признался Чжу Ба-цзе. – Надо было есть, как вы: медленно, с чувством, чтобы распознать как следует вкус. А я проглотил его целиком и не знаю даже, есть ли в середине плода косточка. Будь другом, раз уже разжег мой аппетит, достань для меня еще один плод, чтобы я как следует распробовал его.

– Ты, дорогой мой, не знаешь меры, – сказал Сунь У-кун. – Ведь это тебе не каша и не лепешки, которыми наедаются до отвала. Ты сам подумай, за десять тысяч лет их вызревает всего тридцать штук, и съесть хотя бы одну штуку – большое счастье. Нет, нет! Хватит с тебя!

С этими словами Сунь У-кун взял золотую колотушку и, не глядя, бросил ее в комнату послушников, в то время как Дурень продолжал ворчать.

Между тем послушники вошли к себе в комнату, чтобы взять чай и угостить Сюань-цзана. И тут они услышали, как Чжу Ба-цзе недовольно сказал:

– Никакого удовольствия от того, что съел плод жизни, я не получил. Вот бы съесть еще, тогда все было бы по-другому. Услышав это, Цин-фын заподозрил неладное.

– Мин-юе – сказал он, обращаясь к своему товарищу, – ты слышал, что сказал длинномордый монах? Он сказал, что неплохо бы съесть еще один плод жизни. Уходя, наш учитель наказывал нам остерегаться спутников Танского монаха. Не иначе, как они выкрали наше сокровище.

– Беда, брат, беда! – сказал Мин-юе. – Ты посмотри, почему золотая колотушка очутилась на полу? Ну-ка, пойдем скорее в сад, посмотрим, что там делается.

И они оба отправились в сад. Ворота были открыты.

– Что же это такое? Ведь я закрыл ворота, – удивился Цин-фын.

Он обошел сад и обнаружил, что ворота в огород тоже открыты. Тогда они поспешили к дереву жизни и стали считать плоды, но насчитали всего только двадцать два плода.

– Ты хорошо считаешь? – спросил Мин-юе.

– Хорошо, – отвечал Цин-фын.

– Так вот, всего было тридцать плодов, – сказал Мин-юе. – Открыв сад, учитель разделил между всеми нами два плода, значит, осталось двадцать восемь. Сейчас мы с тобой сбили два плода для Танского монаха, таким образом должно остаться двадцать шесть, а мы насчитали всего двадцать два. Выходит, четырех плодов не хватает. Совершенно ясно, что плоды украдены этими злодеями. У нас нет иного выхода, как пойти поругаться с Танским монахом.

Они вышли из сада и прошли прямо в зал.

Тыча в Сюань-цзана пальцем, послушники стали ругать его самыми непристойными словами. Они называли его и разбойником, и крысиной головой, и лысым разбойником, и бесстыжим, и брюзгой. Наконец Сюань-цзан не вытерпел:

– Почтенные послушники! – сказал он. – Что вы ругаетесь? Успокойтесь. Ведь можно говорить потише. Зачем зря шуметь?

– Да ты оглох, что ли? – возмутился Цин-фын. – Мы ведь тебя ругаем, неужели ты не понимаешь? Ты выкрал у нас плоды жизни, и хочешь, чтобы мы молчали!

– А как они выглядят, эти плоды? – спросил Сюань-цзан.

– Да ведь мы только что приносили их тебе и предлагали съесть, а ты отказался, заявив, что это младенцы.

– Боже милостивый! – воскликнул Сюань-цзан. – Да при одном только виде этих плодов я пришел в ужас, как же мог я съесть их? Да если бы даже я был прожорливым человеком, то и тогда не решился бы на такой злодейский поступок. Так что зря вы нападаете на меня.

– В таком случае плоды украли ваши ученики!

– А вот это вполне возможно, – признался Сюань-цзан. – Вы успокойтесь, а я расспрошу их об этом. Если это действительно они, я заставлю их возместить эту потерю.

– Возместить! – воскликнул Мин-юе. – Да разве купишь их за деньги?

– Может быть, их и нельзя купить, но пословица не зря говорит: «Добродетель и справедливость – дороже золота». Я прикажу им принести вам извинения, и дело с концом. И кроме того, неизвестно, виновны ли они.

– А кто же, если не они? – сказал Мин-юе. – Они и сейчас продолжают спорить, никак не поделят их между собой. – Ученики! – крикнул Сюань-цзан. – Идите-ка все сюда!

– Ну, теперь пропали! – сказал Ша-сэн. – Учитель зовет нас, да и послушники раскричались. Разговор, видимо, будет об украденных плодах.

– Ну и дела! – воскликнул Сунь У-кун. – Ведь и особенного-то ничего нет. Этими плодами можно только жажду утолить. Конечно, мы их выкрали. Однако признаваться в этом не надо.

– Вот это правильно! – подхватил Чжу Ба-цзе. – Молчок! И, выйдя из кухни, они все втроем направились в зал.

Но о том, как они отказались от того, что сделали, вы узнаете из следующей главы.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ,
в которой рассказывается о том, как праведник Чжэнь Юань-цзы захватил паломника за священными книгами и как Сунь У-кун учинил разгром в монастыре Учжуангуань
Войдя в зал, ученики сказали своему учителю:

– Кушанье скоро будет готово. Вы об этом хотели спросить у нас?

– Нет, – отвечал Сюань-цзан, – совсем не об этом. Здесь в монастыре растет дерево жизни, плоды его похожи на новорожденного младенца. Так вот, кто из вас украл и съел эти плоды?

– Я и в глаза их не видел, – отвечал Чжу Ба-цзе.

– Вот кто это сделал, – крикнул тут Цин-фын. – И еще смеется!

– У меня от рождения улыбка на лице, – крикнул Сунь У-кун. – И потом, я не видел никаких ваших плодов, почему же мне не смеяться?

– Ты не сердись, – сказал Сюань-цзан. – Нам, людям монашеского звания, не пристало ругаться и есть то, что нам не положено. Если вы виновны, принесите извинение. Зачем же отпираться?

Выслушав учителя, Сунь У-кун решил, что тот вполне прав и надо сказать всю правду.

– Учитель, – сказал он. – Я не виноват. Чжу Ба-цзе узнал, что послушники за перегородкой едят плоды жизни. Ему тоже захотелось их попробовать. Тогда он попросил меня достать этот плод. Я достал три штуки и каждый из нас съел по одному плоду. А раз съели, так о чем теперь говорить?

– Ну, не разбойник ли этот монах! – крикнул Мин-юе. – Ведь он выкрал целых четыре плода!

– О милосердный Будда! Как же так? Выкрали четыре, а у нас оказалось только три. Видимо, один плод Сунь У-кун спрятал для себя, – ворчал Дурень.

Узнав, что плоды жизни действительно украдены, послушники еще больше разозлились. Все это привело в ярость Великого Мудреца. Он заскрежетал зубами и, вытаращив свои огненные глаза, метавшие молнии, принялся вращать посохом. Едва сдерживая гнев, он пробормотал:

– Как нагло ведут себя эти послушники! Уж лучше бы отколотили нас. А то завели какую-то канитель. С какой стати мы должны терпеть это? Ну, погодите, разделаюсь я с вами, не придется вам больше кушать этих плодов.

С этими словами он выдернул у себя с загривка волосок и, дунув на него, крикнул:

– Изменись!

В тот же миг волосок превратился в точную копию Сунь У-куна, которого он усадил рядом с Танским монахом и вместе с Чжу Ба-цзе и Ша-сэном оставил выслушивать ругань послушников. А из самого Сунь У-куна в это время вылетел дух, который, вскочив на облако, поплыл прямо в сад. Здесь он постучал своим посохом и, призвав магическую силу, способную сдвигать горы и хребты, свалил дерево жизни. Увы! от дерева полетели лишь ветки, и оно свалилось, обнажив корни. Даосы лишились волшебных плодов, продлевающих жизнь.

Свалив дерево, Великий Мудрец стал искать плоды, однако ничего не нашел. А дело в том, что они, как вы уже знаете, от соприкосновения с металлом падали вниз. А так как посох Сунь У-куна имел с обоих концов золотые ободки и был сделан из железа, то плоды тут же попадали вниз и ушли в землю. Вот поэтому-то на дереве не осталось ни одного плода.

– Отлично! – воскликнул Сунь У-кун. – Теперь мы квиты!

Он вернулся в зал, водворил на место выдернутый волосок и принял свой обычный вид. Однако для простых смертных, находившихся в зале, все его действия остались незамеченными.

Но вернемся к послушникам. Наругавшись вдосталь, Цин-фын сказал:

– Эти монахи терпеливы, словно курицы, и совершенно спокойно выносят оскорбления. Сколько мы ругали их, а они и словом не обмолвились. Возможно, что не они выкрали плоды жизни. Мы могли неверно сосчитать: ветви на верхушке дерева очень густые. Не будем больше зря бранить их, пойдем-ка посмотрим еще раз как следует.

– Ты прав, пожалуй, – согласился Мин-юе.

И они снова отправились в сад. Дерево жизни лежало на земле со сломанными ветвями и изуродованным стволом. У Цин-фына от испуга отнялись ноги, и он рухнул на землю, а Мин-юе почувствовал слабость во всем теле и задрожал как осиновый лист.

У послушников в голове все помутилось, и, лежа в пыли, они причитали:

– Что ж теперь делать! Что делать! Ведь они уничтожили драгоценность монастыря Учжуангуань и лишили потомство наших бессмертных плодов! Что мы скажем учителю, когда он вернется?

– Вот что, брат, – сказал наконец Мин-юе. – Перестань кричать. Давай-ка лучше приведем себя в порядок и постараемся не вспугнуть монахов. Все это, конечно, дело рук волосатого монаха с лицом Бога грома. Это он своим волшебством погубил нашу драгоценность. Если мы станем с ними ссориться, они, конечно, будут от всего отказываться и в конце концов начнут с нами драку. А разве можем мы двое справиться с четырьмя? Поэтому не надо пока их раздражать, скажем, что мы ошиблись – плоды все на месте, и извинимся перед ними. Когда же они примутся за еду, мы добавим им закуски. Как только каждый из них возьмет в руки чашку, мы сразу же захлопнем все ворота, повесим замки и не выпустим монахов отсюда. Вернется учитель, пусть сам все рассудит. Этот монах его старинный друг. Может быть, наш учитель окажется настолько гуманным, что простит его. Если же он захочет наказать их, разбойники будут в наших руках, и мы хоть таким путем искупим свою вину.

– Вот это правильно! – подтвердил, выслушав его, Цин-фын.

Кое-как собравшись с духом и стараясь придать своему лицу радостное выражение, они пришли в зал и, низко кланяясь монаху, промолвили:

– Вы уж не сердитесь на нас, почтенный отец, за нашу грубость.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил Сюань-цзан.

– Плоды, оказывается, все на месте, – сказал Цин-фын. – Листва на верхушке очень густая, и мы не могли правильно сосчитать плодов. А вот сейчас пошли проверили, и все оказалось на месте.

Тут Чжу Ба-цзе с негодованием сказал:

– Вы так молоды, что даже не умеете вести себя! Начали ругаться и понапрасну обвинили нас. Это недостойно человека!

Один только Сунь У-кун все понимал и думал про себя:

«Врете, друзья, врете! Плодов жизни больше нет! Не иначе, как вы пустились на хитрость, чтобы выйти сухими из воды».

– Ну, в таком случае накрывайте на стол, – сказал Сюань-цзан. – Подкрепимся и в путь.

Чжу Ба-цзе пошел на кухню за едой, а Ша-сэн поставил стол и стулья. Послушники поспешили принести закуски. Тут были маринованные тыквы, баклажаны, соленья, редька, маринованные бобы, семена лотоса, сельдерей – в общем, семь тарелок. Кроме того, был подан чайник с прекрасным ароматным чаем и две чайных чашки. Словом, послушники старались, как могли, угодить гостям. И вот, как только Сюань-цзан и его ученики взяли в руки чашки с едой, послушники с шумом захлопнули ворота и закрыли их на замок с двумя пружинами.

– Эй вы послушники, – сказал засмеявшись Чжу Ба – цзе. – Что вы делаете? Какие-то чудные у вас тут обычаи. Неужели, когда вы едите, вы закрываете ворота?

– Вы совершенно правы, – сказал Мин-юе. – Вы ешьте, а потом мы откроем ворота.

Но Цин-фын, не выдержав, начал ругаться.

– Погодите, лысые разбойники, мы отомстим вам за вашу жадность! Вы стащили у нас священные плоды и должны поплатиться за это, как преступники, забравшиеся в поле или в сад. Но это еще не все. Вы повалили священное дерево и уничтожили драгоценность монастыря Учжуангуань. Что вы можете сказать в свое оправдание? Лишь в том случае, если вам удастся добраться до Индии и вы увидите Будду, вы сможете пребывать в новом перевоплощении.

При этих словах Сюань-цзан выронил чашку из рук и почувствовал, как тяжело стало у него на сердце. Между тем, закрыв все ворота, послушники вернулись к дверям зала и начали всячески поносить паломников. Они кричали до позднего вечера, пока сильно не проголодались. А после трапезы ушли к себе. Тут Сюань-цзан стал отчитывать Сунь У-куна.

– Пакостная ты обезьяна! – говорил он. – Вечно из-за тебя какие-нибудь несчастья! Если бы ты только украл плоды, они посердились бы, поругались – и дело с концом. Так надо было тебе повалить дерево жизни. Ведь если разобраться в этом деле, то будь на месте судьи даже твой родной отец, он и то ничего не смог бы сказать в твое оправдание!

– Не волнуйтесь, учитель, – сказал Сунь У-кун. – Подождем, пока послушники уснут, и тут же тронемся в путь.

– Да что ты, брат! – сказал Ша-сэн. – Как можем мы это сделать, если все ворота крепко-накрепко заперты?

– Об этом не беспокойся! – сказал смеясь Сунь У-кун. – Я знаю, что делать.

– О, тебе что беспокоиться, – заметил Чжу Ба-цзе. – Ты можешь превратиться в насекомое и вылететь через любую щелочку. А вот мы не обладаем такой способностью и вынуждены будем остаться здесь: расплачиваться за других.

– Пусть только он попробует поступить так и отправиться без нас, – сказал тут Сюань-цзан. – Я прочитаю строки из псалма Старой сутры, посмотрим, как это ему понравится!

Чжу Ба-цзе хоть и был огорчен, все же не утерпел, чтобы не рассмеяться.

– Учитель, о чем вы говорите? Мне известно, что среди священных буддийских книг имеются сутры Лэняньцзин, Фахуацзин, сутра Павлина, Алмазная сутра, сутра бодисатвы Гуаньинь, но о Старой сутре я никогда ничего не слышал.

– Да ты, брат, не знаешь, в чем дело, – сказал Сунь У-кун. – Обруч, который я ношу на своей голове, подарен нашему учителю самой бодисатвой Гуаньинь. Учитель обманом уговорил меня надеть его, и как только я это сделал, он словно прирос ко мне. И теперь нечего даже думать о том, чтобы его снять. Заклинание это называется «Сжатие обруча», вот что значит Старая сутра. Как только учитель начинает читать заклинание, у меня сразу же появляется нестерпимая головная боль. Этим учитель держит меня в руках.

Учитель! – обратился он к Сюань-цзану. – Пожалуйста, не читайте своего заклинания. Я никого не собираюсь обманывать и обещаю вывести вас всех отсюда.

Когда они закончили разговор, на востоке взошла луна.

– Сейчас самое подходящее время трогаться в путь, – сказал Сунь У-кун. – Вокруг все тихо, взошла луна.

– Да что ты голову морочишь, – сказал Чжу Ба-цзе. – Куда же мы пойдем, когда все ворота заперты?

– Не веришь, так смотри! – сказал Сунь У-кун.

С этими словами он взял свой посох, повертел его в руках и произнес «Заклинание о раскрытии замков». Затем он указал им на ворота, и в тот же миг все замки с лязгом полетели вниз, а ворота с шумом распахнулись.

– Вот это ловко! – с удовлетворением воскликнул Чжу Ба-цзе. – Даже волшебник-алхимик не мог бы так сделать.

– Подумаешь, какая невидаль, – сказал Сунь У-кун. – Да если бы здесь были Южные ворота неба, и они раскрылись бы.

Сунь У-кун предложил учителю выйти из монастыря и помог ему сесть верхом. Чжу Ба-цзе взял коромысло с вещами, а Ша-сэн повел коня.

– Идите пока медленно, – сказал Сунь У-кун. – А я позабочусь о том, чтобы послушники проспали целый месяц.

– Только смотри, не причини им вреда, – предупредил Сюань-цзан. – Иначе ты поплатишься за свою неблагодарность.

– Не беспокойтесь, – ответил Сунь У-кун.

Затем он вошел в монастырь и подошел к той комнате, где спали послушники. В поясе у Сунь У-куна были запрятаны насекомые, которые усыпляли людей. В свое время он выиграл их у одного из князей неба Цзэн-чана – Вирупакши, когда играл с ним в цайцюань у Восточных ворот неба. И вот Сунь У-кун вытащил двух насекомых и бросил их в окно. Насекомые побежали прямо к послушникам, которые сладко спали. После этого Сунь У-кун нагнал Танского монаха, и они все вместе зашагал и на запад. Всю ночь, до самого рассвета, путники, не останавливаясь, шли вперед.

– Эта обезьяна доконает меня, – сказал Сюань-цзан. – Из-за тебя я не спал всю ночь.

– Вы, учитель, только и знаете, что ворчать, – обиделся Сунь У-кун. – Сейчас уже светло, и вы можете немного отдохнуть где-нибудь у дороги под деревьями.

Тогда Сюань-цзан спешился и, подойдя к дереву, устроил себе постель. Ша-сэн поставил на землю коромысло и задремал, а Чжу Ба-цзе улегся спать, подложив под голову камень. Сунь У-кун был очень доволен. Взобравшись на дерево, он начал резвиться и прыгать по ветвям. Однако о том, как отдыхали четыре паломника, мы распространяться не будем.

Вернемся теперь к праведнику Чжэнь Юань-цзы. После того как проповедь во дворце Мило была закончена, он вместе со своими учениками покинул небо Тушита, спустился на яшмовое небо и, воссев на лучезарные облака, вскоре прибыл к воротам монастыря Учжуангуань на горе Ваныноушань. Ворота монастыря были распахнуты настежь, а земля чисто подметена.

– Цин-фын и Мин-юе действительно надежные люди, – сказал праведник. – Обычно, когда солнце только под горизонтом, они еще даже не потягиваются. А вот теперь, оставшись одни, не поленились подняться рано и подмести двор.

Сопровождавших его учеников обрадовали эти слова. Однако, войдя в храм, они увидели, что никто не возжег фимиама, и не могли понять, куда девались Цин-фын и Мин-юе.

– Вероятно, они решили воспользоваться нашим отсутствием, захватить с собой кое-что из вещей и скрыться, – высказал кто-то свое предположение.

– Ну, что за глупости! – воскликнул праведник. – Разве может человек, отрекшийся от мира, совершить столь постыдный поступок. Просто вчера вечером перед сном они забыли запереть ворота, а сегодня еще не вставали.

И действительно, дверь в комнату послушников была заперта и оттуда доносился храп. Однако ни стук в дверь, ни крики не разбудили послушников. Пришлось высадить дверь и стащить послушников с кровати. Но те не просыпались.

– Ну и молодцы! – рассмеялся праведник. – Когда человек обретает бессмертие, он всегда полон энергии и не думает о сне. Неужели они так сильно утомились? Быть не может, это ктото околдовал их. Воды! Живее!

Один из послушников поспешил выполнить приказание. Праведник произнес заклинание и, набрав в рот воды, прыснул ею в лица послушников. В тот же миг они освободились от сонных чар и, широко открыв глаза, увидели своего учителя и собратьев.

Они тут же стали отбивать поклоны, приговаривая:

– Уважаемый учитель! Ваш друг хоть и монах, но он и его спутники – настоящие бандиты.

– Вы не волнуйтесь, – сказал с улыбкой праведник, – и расскажите все толком.

– Учитель, – начал тогда Цин-фын, – после того как мы расстались с вами, сюда прибыл Танский монах из Китая и с ним три его ученика. У них был конь. Не смея нарушить вашу волю, мы расспросили их о цели путешествия, а затем сорвали два плода жизни и преподнесли их монаху. Однако монах оказался простым смертным и не смог оценить наше сокровище. Как ни упрашивали мы его попробовать эти плоды, он упорно твердил, что мы предлагаем ему новорожденных младенцев, и наотрез отказался принять угощение. Тогда мы сами съели эти плоды. Кто мог подумать, что один из его учеников, странствующий монах по имени Сунь У-кун, и его товарищи украдут у нас четыре плода и съедят их? Но Сунь У-кун ни за что не хотел сознаваться в этом и, применив волшебство… – Тут Цин-фын остановился, не в силах продолжать.

У послушников потекли по щекам слезы.

– А бил вас этот монах? – спросили послушников бессмертные.

– Нет, не бил, – отвечал Мин-юе. – Но он погубил наше дерево жизни.

– Не горюйте и не плачьте! – успокоил их праведник, у которого рассказ послушников не вызвал и тени возмущения. – Вы, конечно, не знаете, что этот монах, по имени Сунь У-кун – один из бывших служителей секты Тай-и. Когда-то он учинил в небесных чертогах дебош. Он обладает необычайной сверхъестественной силой. Надеюсь, вы сможете опознать этих монахов?

– Разумеется, – отвечал Цин-фын.

– В таком случае следуйте за мной, – приказал праведник. – А вы, – обратился он к остальным ученикам, – приготовьте все, что необходимо для наказания. Мы приведем монахов обратно, и вы как следует проучите их.

Ученики отправились выполнять приказание, а сам праведник вместе с Мин-юе и Цин-фыном взобрался на волшебное облако и отправился догонять Сюань-цзана. За какой-нибудь миг они проделали расстояние в тысячу ли. Праведник внимательно посмотрел на запад, но никаких следов Сюань-цзана там не обнаружил. Тогда он посмотрел на восток и увидел, что они обогнали Сюань-цзана больше чем на девятьсот ли. Несмотря на то что Сюань-цзан со своими учениками шел, не отдыхая всю ночь, он проделал путь всего в сто двадцать ли, в то время как праведник на своем волшебном облаке в один миг обогнал его.

– Учитель, – промолвили послушники, – человек, который сидит под деревом у дороги, и есть Танский монах.

– Да я и сам вижу, – отвечал праведник. – Вы возвращайтесь, приготовьте веревки и ждите. Я поймаю и приведу его.

С этими словами праведник опустился на землю и, встряхнувшись, принял вид странствующего святого.

В сплошных заплатах ветхая ряса,
Пенькой простою подпоясан,
Из хвоста оленя в руках мухобойка,
В барабан деревянный ударяет легонько,
На ногах башмаки из соломы,
Голова платком обмотана скромным,
Рукавами встречный ветер играет,
Шагает он, песенку о луне напевая…
Подойдя прямо к дереву, под которым отдыхал Сюань-цзан, он громким голосом обратился к нему:

– Учитель! Скромный монах приветствует вас!

Сюань-цзан поспешил ответить на приветствие почтительным поклоном и сказал:

– Простите, пожалуйста, мою неучтивость!

– Откуда путь держите, учитель? – спросил праведник: – И почему сидите здесь, у дороги?

– Я послан великим китайским императором Танов в Индию за священными книгами, – отвечал ему Сюань-цзан. – И вот, утомившись, решил немного отдохнуть.

– Ах, вот как! – с притворным удивлением воскликнул праведник: – Раз вы едете из Китая, то, верно, побывали на той горе, где живу я?

– Не знаю, на какой горе находится ваша уважаемая обитель, – сказал Сюань-цзан.

– Я обитаю в монастыре Учжуангуань, на горе Ваньшоушань.

Сунь У-кун, слышавший все это, решил на всякий случай вступить в разговор.

– Нет, нет, мы там не были. Мы проехали верхней дорогой, – сказал он.

– Я тебе покажу, низкая обезьяна! – смеясь сказал праведник, тыча пальцем в Сунь У-куна. – Кого же это ты вздумал обманывать? Ведь это ты повалил дерево жизни. Вы шли всю ночь, но, как видишь, недалеко ушли. Для чего же ты отпираешься? Мы все равно не отпустим вас. Ты должен вернуть нам дерево.

Услышав это, Сунь У-кун рассвирепел. Схватив свой посох, он размахнулся и хотел ударить праведника по голове. Однако тот уклонился от удара и на облаке вознесся в небо. Сунь У-кун тоже вскочил на облако и бросился за ним вдогонку. В воздухе праведник принял свой настоящий вид.

Сунь У-кун размахивал своим посохом во все стороны. Праведник же, поворачивая свою мухобойку то вправо, то влево, отражал удары и, наконец, пустил в ход волшебство. Он раскрыл свой рукав навстречу ветру, взмахнул им, и в тот же миг все четыре паломника, вместе с конем, оказались в рукаве.

– Дело дрянь! – сказал тут Чжу Ба-цзе. – Мы ведь попали в суму.

– Не в суму, Дурень, – сказал Сунь У-кун, – а в рукав.

– Ну, раз так, то не беда, – сказал Чжу Ба-цзе. – Дайте-ка я поработаю своими граблями, пробью дыру в рукаве и освобожусь. А потом можно сказать, что мы выпали по его собственной неосторожности.

И Чжу Ба-цзе изо всех сил ткнул граблями в рукав. Однако это оказалось бесполезным. Наощупь преграда казалась мягкой, в действительности же была крепче железа.

В тот же миг праведник повернул облако и сразу же опустился около монастыря Учжуангуань. Здесь собрались все его ученики, готовые выполнить любое приказание. Праведник велел принести веревку и стал вытаскивать из рукава своих пленников, словно кукол. Первым он вытащил Танского монаха и велел привязать его к колонне в центральном зале. Затем вынул трех его учеников, которых тоже привязали к столбу. И, наконец, он вынул коня, которого привязали на дворе и дали ему сена. Вещи паломников праведник бросил на веранду.

– Ученики мои, – сказал он. – Эти монахи отреклись от суетного мира, поэтому к ним нельзя применить ни меча, ни пики, ни топора. Принесите-ка плетку и вздуйте их, хоть душу отведем, а то очень жаль дерево жизни.

Послушники тотчас же выполнили приказание. А надо вам сказать, что плетка эта была неимоверной длины и сделана не из шкуры вола, барана, оленя или теленка, а из кожи дракона. Кроме того, ее специально отмачивали в воде. И вот здоровенный послушник взял плетку в руки.

– Учитель, с кого начинать? – спросил он.

– Так как больше всех виноват Танский монах Сюань-цзан, то с него и начинайте, – сказал праведник.

Услышав это, Сунь У-кун подумал: «Наш учитель не вынесет побоев. Одного удара достаточно, чтобы покончить с ним. А ведь все это я наделал». И он тут же, не выдержав, сказал:

– Вы ошиблись, учитель! Ведь плоды украл и съел я, и дерево повалил тоже я. Почему же вы начинаете с него?

– Ишь, какая отчаянная обезьяна! – сказал улыбаясь праведник. – Ну что ж, тогда с нее и начинайте.

– А сколько ударов всыпать? – снова спросил послушник.

– Тридцать! Столько, сколько было плодов на дереве, – отвечал праведник.

Послушник взмахнул плеткой и начал отсчитывать удары.

Опасаясь, что удары будут чересчур сильны, Сунь У-кун напряг все свое внимание, чтобы угадать, по какому месту его будут бить. И, увидев, что послушник намеревается бить по ногам, Сунь У-кун сделал движение и сказал: «Изменяйтесь». В тот же миг его ноги стали железными.

Пока послушник отсчитал тридцать ударов, наступил полдень.

– Ну что ж, а теперь следует наказать Сюань-цзана за то, что он распустил своих разнузданных и упрямых учеников и тем самым нарушил заповедь религии, – сказал праведник.

Послушник хотел уже взяться за дело, но Сунь У-кун снова вмешался.

– Учитель, вы опять делаете ошибку, – сказал он. – Наш учитель понятия не имел о том, что я украл плоды. Он сидел в это время в зале и беседовал с вашими послушниками. Так что во всем виноваты мы, нас и наказывайте.

– Эта подлая обезьяна хотя и коварна, – сказал праведник, – но все же понимает, что надо почитать старших. Ну что ж, всыпь ей еще.

Послушник снова отсчитал тридцать ударов. И когда после этого Сунь У-кун посмотрел на свои ноги, они блестели, как зеркало. Но никакой боли он не испытывал. Между тем близился вечер.

– Опустите пока плетку в воду. – сказал праведник. – Подождем утра и тогда продолжим наказание.

Поужинав, все ушли на покой, однако распространяться об этом мы больше не будем.

Сюань-цзан очень горевал по поводу всего случившегося, и по лицу у него текли слезы.

– Мало того, что вы натворили, – выговаривал он своим ученикам, – так и меня еще впутали в это дело и мне приходится отвечать за вас. Как же можно все это вынести?

– Не ругайте нас, учитель, – стал просить Сунь У-кун. – Ведь не вас били, а меня, о чем же вам печалиться?

– Хоть меня и не били, – продолжал Сюань-цзан, – зато привязали и мне больно.

– Но ведь мы тоже привязаны, – сказал Ша-сэн.

– Ладно, перестаньте шуметь! – сказал Сунь У-кун. – Скоро тронемся в путь.

– Дорогой брат. Опять ты что-то затеваешь, – сказал Чжу Ба-цзе, – и все без толку. Веревки, которыми связали нас, конопляные, для крепости намочены в воде. Это, пожалуй, куда хуже, чем сидеть запертыми в храме. Тогда ты хоть мог посредством волшебства открыть ворота, и мы свободно прошли.

– Не хвастаясь, скажу вам, – отвечал на это Сунь У-кун, – что будь это не конопляные веревки, скрученные втрое и намоченные в воде, а канаты толщиной в чашку, сделанные из коры кокосовой пальмы, освободиться от них было бы для меня сущим пустяком.

Пока они разговаривали, вокруг все стихло. В это время бессмертные обычно удалялись на покой. И вот прекрасный Сунь У-кун стал уменьшаться и быстро освободился от веревок.

– Ну, учитель, пошли! – сказал он.

– Брат, – забеспокоился тут Ша-сэн. – Помоги и нам!

– Потише разговаривайте! – предупредил Сунь У-кун.

Освободив Сюань-цзана, он развязал также Чжу Ба-цзе и Ша-сэна. Затем привел в порядок свою одежду, оседлал коня, принес с веранды вещи, и они все вместе вышли из ворот.

– Чжу Ба-цзе, – сказал он. – Пойди сруби четыре ивы, что растут на берегу!

– Для чего они тебе? – удивился Чжу Ба-цзе.

– Нужны! Иди скорее!

Чжу Ба-цзе обладал огромной силой и мог одним ударом свалить дерево. Поэтому очень скоро он принес Сунь У-куну все четыре ивы. Тот обломал ветки, велел внести деревья в монастырь и поставить около тех столбов, где они сами до этого были привязаны. Затем Великий Мудрец произнес заклинание, надкусил кончик языка и, вспрыснув в деревья кровь, сказал: «Изменяйтесь!» В тот же момент одно дерево превратилось в Сюань-цзана, второе в Сунь У-куна, а остальные два в Ша-сэна и Чжу Ба-цзе. Деревья могли говорить и отвечали, если к ним обращались по имени. После этого Сунь У-кун с Чжу Ба-цзе поспешили в путь и вскоре догнали своего учителя.

В эту ночь, как и в предыдущую, они шли без остановок и далеко ушли от монастыря Учжуангуань. К утру Сюань-цзан совсем обессилел и спал, покачиваясь в седле.

– Учитель! – окликнул его Сунь У-кун. – Так не годится. Разве может монах быть таким слабым? Вот я, например, могу не спать тысячу ночей подряд и не буду чувствовать никакой усталости. Слезайте с коня, не то проезжие станут над вами смеяться. Укройтесь где-нибудь от ветра, отдохните, а потом двинемся дальше.

Не будем говорить сейчас о том, как отдыхали четверо паломников, а вернемся лучше в монастырь. На следующее утро праведник, позавтракав, вошел в зал.

– Принесите плетку, – приказал он. – Сегодня будет подвергнут наказанию Танский монах Сюань-цзан.

Послушник, взмахнув плеткой, сказал:

– Сейчас я буду тебя бить.

– Что ж, бей, – отвечало дерево.

Отсчитав тридцать ударов, послушник перешел к Чжу Ба-цзе.

– А теперь я примусь за тебя, – сказал он.

– Ладно, – отвечало дерево.

Точно так же ответил и Ша-сэн. Но когда очередь дошла до дерева, принявшего вид Сунь У-куна, настоящего Сунь У-куна, следовавшего в пути, вдруг пробрала дрожь.

– Плохи дела! – воскликнул он.

– Ты о чем это? – спросил Сюань-цзан.

– Превращая четыре дерева в наши подобия, – отвечал Сунь У-кун, – я был уверен, что сегодня меня уже бить не будут. Но, оказывается, я ошибся, и вот сейчас меня всего трясет. Придется снять заклинание.

И Сунь У-кун что-то быстро проговорил. Послушник, производивший наказание, от испуга выронил плетку.

– Учитель, – доложил он. – Первым подвергся наказанию Танский монах, а сейчас передо мной дерево!

Услышав это, праведник рассмеялся.

– Сунь У-кун – действительно Прекрасный царь обезьян, – сказал он. – Я слышал о том, что он учинил дебош в небесных чертогах и его не могли поймать никакими сетями, расставленными на небе и земле. Теперь я верю этому. Ну, хорошо, тебе удалось бежать, но зачем было устраивать эту штуку с деревьями? Нет, этого ему никак нельзя простить! Я догоню его!

Сказав это, праведник поднялся на облако и, посмотрев на запад, увидел идущих по дороге паломников: один нес вещи, другой ехал на коне.

– Куда же ты направился, Сунь У-кун? – посмотрев вниз, крикнул праведник. – Верни-ка нам дерево жизни!

– Все кончено! – воскликнул Чжу Ба-цзе. – Опять наш враг появился.

– Вот что, учитель, – сказал тут Сунь У-кун, – от благих помыслов придется пока отказаться. Разрешите нам применить силу. Мы в момент расправимся с ним и после этого сможем идти дальше.

Услышав это, Танский монах весь задрожал, но не успел он еще ответить, как все три его ученика, схватив свое волшебное оружие, все вместе поднялись в воздух и, окружив праведника, со всех сторон стали наносить ему удары.

Пустив в ход всю свою силу, они одновременно нападали на праведника. Однако тот лишь помахивал мухобойкой. Через каких-нибудь полстражи он, как и в первый раз, раскрыл свой рукав и изловил всех четырех паломников вместе с конем и вещами.

В следующий момент он повернул облако и тут же очутился в монастыре. Там его встретили бессмертные. Усевшись в зале, он одного за другим стал вынимать своих пленников. Танского монаха привязали к ясеню. Чжу Ба-цзе и Ша-сэна – рядом с ним, а Сунь У-куна связали и повалили на землю.

«Сейчас начнут допрашивать», – подумал Великий Мудрец.

Праведник приказал принести десять кусков полотна.

– Вот как заботятся о нас, Чжу Ба-цзе, – сказал смеясь Сунь У-кун. – Из полотна, вероятно, сошьют одежду. Чуть поэкономнее, так можно и рясу сшить.

Тем временем небожители принесли несколько кусков полотна.

– Заверните в полотно Танского монаха, Чжу Ба-цзе и Ша-сэна, – приказал праведник.

Небожители поспешили выполнить приказ.

– Вот здорово! – воскликнул Сунь У-кун. – Живых людей обряжают, как покойников!

Затем праведник приказал принести лак. Небожители принесли лак собственного изготовления и густым слоем покрыли полотно, в которое были обернуты три паломника. Свободной оставили только голову.

– Учитель, – сказал тут Чжу Ба-цзе. – Вы бы лучше внизу оставили отверстие, чтобы нам можно было справлять нужду.

Наконец праведник приказал принести большой котел.