1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 
С выраженьем кротким и смиренным,
   
Сжав ладони, преклонились низко
   
И свою почтительность явили,
   
Посмотрев Учителю в лицо.
   
Совершенный, способом премудрым,
   
Каждого Закон обнять заставил.
   
И таким путем пять мудрых Бхикшу
   
Просветлели в собственном уме.
   
Пять сполна, как первый, так последний,
   
Лучезарно покорили чувства,—
   
Так пять звезд сияют в вышнем Небе,
   
Услужая ласковой Луне.
   
В это время, в граде Кушинара,
   
Некто Ясас, родом благородный,
   
В сне ночном потерянный, внезапно
   
Пробудился — и глаза раскрыл.
   
Оком молодым он слуг окинул,
   
Спали крепко женщины, мужчины,
   
Платья в беспорядке, лица смяты,
   
Отвращеньем сердце сжалось в нем.
   
Думая о корне всех мучений,
   
Размышлял он, как безумны люди,
   
Размышлял, как это сумасбродно —
   
Припадать к источнику скорбей.
   
Он надел красивые убранства,
   
В светлом лике из дому он вышел,
   
На дороге встал и громко вскрикнул:
   
«Горе! Бесконечна цепь скорбей!»
   
Совершенный — путь держал во мраке
   
И, услышав сетованья эти,
   
Отвечал: «Приход твой здесь желанен,
   
Скорби есть — и отдых от скорбей.
   
Свежести исполненный, прекрасный,
   
Самый совершенный, то — Нирвана,
   
Это неподвижность есть покоя,
   
Вольного от всяческих тревог».
   
Увещанье Будды услыхавши,
   
Ясас был обрадован глубоко
   
И почуял — в месте отвращенья
   
Мудрости пробился свежий ключ.
   
Словно он взошел в затон прохладный.
   
Подошел туда, где медлил Будда,
   
Был на нем его покров обычный,
   
Дух от недостатков волен был.
   
Силой благодетельного корня,
   
Что в других рожденьях накопился,
   
Быстро получил он просветленье,
   
Тайный свет познанья в нем светил.
   
Он уразумел — Закон услыша:
   
Так, мгновенно, шелк меняет краски.
   
Самоозаренье засветилось,
   
То, что надлежало, свершено.
   
И, себя в наряде пышном видя,
   
Устыдился он,— но Совершенный,
   
Внутреннюю мысль его увидев,
   
Голосом напевным возвестил:
   
«Пусть и украшения не сняты,
   
Сердце покорить способно чувства,—
   
Раз на все взираешь без пристрастья,
   
Внешнее не может захватить.
   
Тело может ведать власяницу,
   
Мысли же — цепляться за мирское:
   
Кто в лесу глухом мирского жаждет,
   
Не подвижник он, а мирянин.
   
Лик мирской являть способно тело,
   
Сердцем же к высокому взноситься:
   
Мирянин ли ты или отшельник,
   
Все равно, коль победил себя.
   
Тот, кто носит воинские знаки,
   
Носит знак победы над врагами,
   
Так же и отшельником одетый,—
   
Говорит, что скорбь побеждена».
   
Он ему сказал: «Приди же с миром,
   
Будь со мной и будь смиренный Бхикшу».
   
Сказан зов — и вот! В иной одежде
   
Он пред ним отшельником стоял.
   
В оны дни у Ясаса в весельи
   
Пятьдесят четыре было друга:
   
Увидав, что друг их стал отшельник,
   
В верный и они вошли Закон.
   
Следствие деяний в прежних жизнях,
   
Совершенный плод они явили:
   
Так, порой, золу зальешь водою,
   
Высохнет вода, и жив огонь.
   
Было шестьдесят теперь их мудрых,
   
Шестьдесят учеников познавших.
   
И учил он: «Берега другого
   
Вы достигли, перейдя поток.
   
Свершено, что ждало совершенья.
   
От других примите милосердье,
   
Через все идя края и страны,
   
Обращайте всех в своем пути.
   
В мире, что сжигаем всюду скорбью,
   
Рассевайте всюду поученья,
   
Указуйте путь идущим слепо,
   
Светочем да будет жалость вам.
   
Так же я на гору Гайясиршу
   
Отойду к великим царским Риши,
   
К Браманам, которые живут там,
   
Поучая разному людей.
   
Там живет и Риши Касиапа,
   
Почитаем всеми как подвижник,
   
Обращая тоже очень многих,—
   
Посещу его и обращу».
   
Отбыли те шесть десятков Бхикшу,
   
Каждый получил предназначенье
   
Проповедь держать по разным странам,
   
Следуя наклонности своей.
   
Но один пошел тот Чтимый миром,
   
И пришел к горе он Гайясирше
   
И вступил в молельную долину,
   
В дол, где Риши Касиапа был.
   
Касиапа в огненной пещере
   
Совершал там жертвоприношенье,
   
В пламенном том гроте злой жил Нага,
   
Он искал покоя по горам.
   
Чтимый миром, обратить желая
   
Этого отшельника, промолвил:
   
«Где бы мог я ночью поместиться?»
   
Касиапа Будде отвечал:
   
«Не имею предложить приюта,
   
Огненную разве ту пещеру,
   
Где свершаю жертвоприношенья,
   
Там всегда прохладно по ночам.
   
Но дракон там злой живет,— и может
   
Отравлять людей по усмотренью».
   
Будда отвечал: «Позволь мне только,
   
На ночь поселюсь в пещере той».
   
Касиапа делал затрудненья,
   
Чтимый миром все просил упорно,
   
И ответил Будде Касиапа:
   
«Спорить никогда я не люблю.
   
Лишь имею страх и опасенья,—
   
Но как хочешь, так и сделать можешь».
   
Тотчас Будда в грот вступил огнистый
   
И в глубоком размышленьи сел.
   
Увидавши Будду, злой тот Нага
   
Изрыгнул свирепый яд огнистый
   
И наполнил грот горячим паром,
   
Но коснуться Будды пар не мог.
   
Он сидел там неприкосновенный,
   
А огонь перегорал в пещере,—
   
Так до Неба Брамы пламень вьется,
   
Брама же сидит невозмутим.
   
Злой тот Нага, увидавши Будду,
   
Видя лик, сияющий покоем,
   
Прекратил отравленные вихри,
   
Сердцем стих и преклонил главу.
   
Касиапа, увидавши ночью,
   
Как горит огонь во тьме, пылая,
   
Воздохнул: «О, горе, в том пожаре
   
Этот светлый человек погиб».
   
Утром он пришел с учениками
   
Посмотреть. А Будда, покоривши
   
Злого Нагу, сделал Нагу кротким,
   
В нищенскую чашу положил.
   
Касиапа думал: «Гаутама
   
Сведущ и проник в благоговенье».
   
Все же про себя сказал тихонько:
   
«Я в познаньях тайных господин».
   
Случаем воспользовавшись добрым,
   
Будда оказал влиянье духом,
   
Перемены вызвал в Касиапе,
   
Тайные в нем мысли изменил,
   
Сделал ум его покорно-гибким,
   
Для Закона правого пригодным,—
   
И, себя изведав, Касиапа
   
Собственную скудность увидал.
   
Он смиренно принял поученье,
   
С ним пятьсот ему во всем внимавших.
   
Жертвенные взяв свои сосуды
   
И добро, швырнули в реку все.
   
Это все поплыло по теченью.
   
Гада с Нади, братья, жили ниже,
   
Увидав плавучие предметы,
   
Меж собою говорили так:
   
«Перемена важная случилась».
   
И они тревожно тосковали
   
И пошли, вверх по теченью, к брату,
   
И пятьсот за каждым верных шло.
   
Увидав, что брат их стал отшельник,
   
Что Закон владеет ими дивный,
   
Молвили: «Коль брат наш подчинился,
   
В этом мы последуем за ним».
   
Так три брата и толпы их верных
   
Проповедь услышали Владыки,
   
Он учил о жертвоприношеньи,
   
Говорил он притчу об огне:
   
«Спутанные мысли — словно древо
   
В дереве другом — огонь буравят,
   
Дым густой неведенья рождают,
   
Все живое ложной жгут мечтой.
   
Так огонь печали и заботы,
   
Загоревшись, жжет не уставая,
   
Все приводит к смерти и рожденью,
   
Нет топлива — и огонь не жжет.
   
Так, когда у человека сердце
   
Ко греху воспримет отвращенье,
   
Отвращенье страсть уничтожает,
   
Гаснет хоть, и в этом выход есть.
   
Если только этот выход найден,
   
Рождено с ним зрение и знанье,
   
Жизнь и смерть в потоках видны четко,
   
Долг свершишь,— и жизни больше нет.
   
Тысяча прислушавшихся Бхикшу
   
Речи Совершенного внимали,
   
Спали с душ их все былые пятна,
   
К ним освобождение пришло.
   
Все, что надлежало, совершилось,
   
В мудрости сиял высоко Будда,
   
Правила он дал им очищенья,
   
Мощный Риши стал учеником.
   
Совершенный, с верными своими,
   
Путь направил ныне в царский город:
   
Бимбисару Раджу вспоминая,
   
В Раджагригу он с толпой пошел.
   
Выполнить хотел он обещанье,
   
И, прибыв, он оставался в роще;
   
Услыхав об этом, царь со свитой
   
К месту, где Владыка был, пошел.
   
Увидав, как Будда восседает,—
   
С сердцем, преисполненным смиренья,
   
С колесницы пышной он нисходит,
   
Украшенья снял, к нему пошел.
   
Кротко он к ногам склонился Будды,
   
О телесном вопросил здоровьи.
   
В свой черед, заговорил с ним Будда,
   
Сесть с собою рядом попросил.
   
Царь в уме подумал безглагольно:
   
«Этот Сакья, верно, власть имеет,
   
Коль своей он воле подчинил всех
   
И вокруг него — ученики».
   
Будда, эти мысли духом видя,
   
Касиапу вопрошая, молвил:
   
«Отказавшись от огнепоклонства,
   
Выгоду какую ты нашел?»
   
Касиапа, тот вопрос услыша,
   
Пред большим собраньем встал неспешно,
   
Низко поклонился, сжав ладони,
   
Обратился к Будде и сказал:
   
«Огненного духа почитая,
   
Выгоду я извлекал такую:
   
В колесе был жизни беспрерывно,
   
Ведал смерть, рожденье, боль, недуг.
   
Потому служенье это бросил.
   
Я в огнепоклонстве был усердным,
   
Я искал конца пяти желаний,
   
И в ответ — желаний был возврат.
   
Потому служенье это бросил.
   
В этом я служеньи ошибался,
   
Вечно возвращался я к рожденью,
   
Потому покоя возжелал.
   
Я был сведущ — в самоогорченьи,
   
Способ мой считался наилучшим,
   
Мудрости же высшей был я чуждым.
   
Потому отбросил способ свой.
   
Я ушел искать Нирваны высшей.
   
Отодвинув от себя рожденье,
   
Сбросив смерть, болезнь, искал я места,
   
Где неумирающий покой.
   
Потому, познавши эту правду,
   
Я закон огнепоклонства бросил
   
И оставил жертвоприношенье,
   
Связанное с действием огня».
   
Чтимый миром, слыша Касиапу
   
И желая мир подвигнуть к благу,
   
К Касиапе дальше обратился:
   
«Так! Добро пожаловать! Приди!
   
Ты желанен здесь, учитель мощный,
   
Отличил Закон ты от закона,
   
Высочайшей мудрости достиг ты.
   
Пред собраньем этим я теперь
   
Попрошу тебя явить блестяще
   
Все твои высокие свершенья,
   
Восхвали же своего владыку
   
И свои сокровища открой».
   
Тотчас же, в присутствии собранья,
   
Тело погружая в бестелесность
   
И в восторг молельный повергаясь,
   
Он в пространство вышнее взошел.
   
Там себя пред взорами явил он,
   
Ходя, стоя, сидя, засыпая,
   
Пар огнистый испуская телом,
   
Справа, слева пламень был с водой,—
   
Тело же его не обжигалось,
   
Тело же его не увлажнялось,—
   
Тучу дождевую испустил он,
   
Грянул гром, и молния зажглась,
   
И Земля и Небо содрогнулись,—
   
Так внушил он миру восхищенье,
   
И глаза на яркий блеск смотрели,
   
Этим ярким блеском не слепясь.
   
И уста различные хвалили,
   
Но язык единый был в хваленьи,
   
Зрелище чудесное пленило.
   
И потом переменилось все,—
   
Силою духовною влекомы,
   
Все к ногам Учителя склонились,
   
Восклицая: «Будда — наш учитель!
   
Чтимого мы все — ученики».
   
Так узнали все, что Совершенный
   
Истинно Всезнающим зовется.
   
К Бимбисаре Радже обратившись,
   
Будда слово должное сказал:
   
«Да внимая — все уразумеют.
   
Чувствами, и мыслями, и духом
   
Властвует закон рожденья — смерти.
   
Если ясно узришь то пятно,
   
Четкое получишь восприятье;
   
Получивши четкость восприятья,
   
Знание себя получишь с этим,
   
Восприятье чувства победишь;
   
Раз себя узнаешь и узнаешь
   
Путь, который указуют чувства,
   
Места нет для «Я» тогда, ни почвы,
   
Чтобы это «Я» образовать;
   
Все нагромождения печали,
   
Скорби жизни, боль и скорби смерти
   
Видишь как неотделимость тела,
   
Тело же увидишь не как «Я»
   
И для «Я» не узришь в теле почвы:
   
В этом есть великое открытье,
   
В этом есть бессмертный ключ покоя,
   
В этом бесконечность тишины.
   
Это мысль о самости — источник,
   
Что несчетность болей порождает,
   
Мир, как бы веревками, связует,
   
Знай, что «Я» не свяжешь,— нет и пут.
   
Свойства «Я» узнав, порвешь веревки,
   
Размыкаясь — цепи исчезают,
   
Это узришь — вот освобожденье,
   
Да погибнет ложный помысл «Я»!
   
Те, что «Я» поддерживают в мысли,
   
Или говорят, что «Я» есть вечно,
   
Или говорят, что погибает,—
   
Если взять пределы — жизнь и смерть,—
   
Заблужденье их весьма прискорбно.
   
Если «Я» не длится,— плод стремленья,
   
Достиженье, также погибает,
   
Раз не будет После — плод погиб;
   
Если ж это «Я» не погибает,—
   
В средоточьи смерти и рожденья
   
Тождество одно лишь есть, пространство,
   
Что не рождено и не умрет.
   
Если это «Я» есть в их понятьи,
   
Значит, все живое есть едино:
   
Есть во всем такая неизменность,
   
Самосовершенная, без дел.
   
Если ж так, такая если самость
   
Действует, так самость есть владыка:
   
Что ж тогда заботиться о деле,
   
Если все уж сделано давно?
   
Если это «Я» неистребимо,
   
Разум скажет — «Я» и неизменно,
   
Мы же видим радость и печали,—
   
Где же постоянству место тут?
   
Зная, что в рождении свобода,
   
О пятне греха я мысль отброшу,
   
Длится мир, и все здесь в мире длится,—
   
Что ж об избавлении мечтать?
   
Что и говорить об устраненьи
   
Самого себя, раз ложь есть правда?
   
Ежели не «Я» свершает дело,
   
Кто же, вправду, говорит о «Я»?
   
Но коли не «Я» свершает правду,
   
Нет здесь «Я», свершающего дело,—
   
Ежели ж отсутствуют здесь оба,
   
Правда в том, что вовсе нет здесь «Я».
   
Нет того, кто делает и знает,
   
Нет Владыки,— несмотря на это,
   
Вечно длится смерть здесь и рожденье,
   
Каждый день есть утро, есть и ночь.
   
Слушайте ж теперь меня и слышьте:
   
Шесть есть чувств и шесть предметов чувства,
   
Слитые взаимно в шестеричность,
   
Шестеричность знанья создают.
   
Чувства и предметы чувства, с знаньем
   
Единясь, родят прикосновенья.
   
Меж собой они переплетаясь,
   
Сеть воспоминания родят.
   
Как стекло и трут чрез силу Солнца
   
Возжигают огненное пламя,
   
Так, чрез чувства и предмет, есть знанье,
   
А чрез знанье есть Владыка сам;
   
Стебель есть из семени стремленье,
   
Семя есть не то же, что есть стебель,
   
Не одно и все же не другое:
   
Вот, в рожденьи, все, что здесь живет».
   
Чтимый миром проповедал правду,
   
Первоправду дал он в равновесьи,
   
Так, к царю со свитой говорил он,
   
Бимбисара Раджа светел был.
   
Все с себя былые пятна стер он,
   
Получил молельное он зренье,
   
Сотня тысяч духов с ним внимала
   
И бессмертный слышала Закон.
  
  
   
    
17. СВИТА
   
   
Главу склонивши, Бимбисара Раджа
   
Учителя просил принять в подарок
   
Бамбуковую рощу, Будда принял,
   
При этом безглагольность сохранил.
   
Царь, смысл поняв, склонился пред Высоким
   
И отбыл в свой дворец, а Чтимый миром
   
Пошел, великим окружен собраньем,
   
Чтоб отдохнуть в бамбуковом саду.
   
Здесь всех живущих обращал он к правде
   
И возжигал для всех лампаду мысли,
   
Установлял верховного он Браму
   
И жизнемудрых точно подтверждал.
   
А в это время Асваджит и Вашпа,
   
С спокойным сердцем и храня безгласность,
   
Вошли в тот пышный город Раджигригу,
   
Настало время пищи попросить.
   
Достоинством и мягкостью движений
   
Те двое были в мире несравненны,
   
Владыки и владычицы, их видя,
   
Возрадовались в ласковых сердцах.
   
И те, что шли, остановились молча,
   
Что были впереди, те подождали,
   
Что были позади, те поспешили,
   
И каждый на двоих смотрел светло.
   
И меж учеников неисчислимых
   
Один великой славой окружен был,
   
Он назывался в мире Шарипутра,
   
На тех двоих с восторгом глянул он.
   
Изящество движений их увидя,
   
В движеньях их покорственные чувства,
   
Достоинство размерного их шага,
   
Поднявши руки, он их вопросил:
   
«В летах вы млады, в лике же достойны,
   
Таких, как вы, не видывал я раньше.
   
Какому послушаете закону?
   
И кто учитель ваш, что вас учил?
   
И в чем ученье? Что вы изучили?
   
Прошу, мои сомненья разрешите».
   
Один из Бхикшу, радуясь вопросу,
   
Приветственно-охотно отвечал:
   
«Всеведущий рожден в семье Икшваку,
   
Что меж людей и меж Богов есть первый,
   
Единый он — великий мой учитель.
   
Я юн, и солнце правды лишь взошло,
   
Смогу ли изложить его ученье?
   
Глубок в нем смысл, для пониманья труден,
   
Но ныне, сколько скудость мне дозволит,
   
Его я мудрость вкратце изложу:
   
Все то, что есть, исходит из причины.
   
И жизнь и смерть разрушены быть могут,
   
Как действие причины. Путь же — в средстве,
   
Которое он четко возвестил».
   
И Упатишия, рожденный дважды,
   
Сердечно то воспринял, что услышал,
   
Всю мнимость чувства стер с себя, и оком
   
Увидевшим он восприял Закон.
   
Причинность достоверную он понял,
   
Всей мудростью не-самости проникся,
   
Туман несчетных' малых смут содвинул:
   
Отбросишь мысль о «Я» — нет больше «Я».
   
Коль Солнце встало — кто ночник засветит?
   
И стебель срежь — цвет лотоса с ним срезан,
   
Так стебель скорби словом Будды срезан,
   
Скорбь не взрастет, и Солнце шлет лучи.
   
Пред Бхикшу преклонился он смиренно,
   
Пошел домой. А Бхикшу, подаянья
   
Собравши, в сад бамбуковый вернулись.
   
Придя домой с сияющим лицом,
   
Являл вид необычный Шарипутра,
   
Мадгалиайяна, ему содружный,
   
Что был равно ученостью прославлен,
   
Его увидя, ласково сказал:
   
«Я замечаю, лик твой необычен,
   
Как будто весь твой нрав переменился,
   
Ты счастлив, ты владеешь вечной правдой,
   
Не без причины эти знаки все».
   
И тот ответил: «Совершенный молвил
   
Слова, каких еще не раздавалось».
   
И повторил он возвещенье правды,
   
И тот, другой, узрел душой Закон.
   
Когда давно посажено растенье,
   
Оно приносит плод свой благотворный,
   
И если в руки дашь кому лампаду,
   
Был в темноте, но вдруг увидит он.
   
Внезапно так уверовал он в Будду,
   
И оба к Будде тотчас устремились,
   
И двести пятьдесят за ними верных.
   
И Будда, их увидя, возвестил:
   
«Отмечены те двое, что приходят,
   
Меж верных возноситься будут ярко,
   
Один своею мудростью лучистой,
   
Другой же чудотворностью своей».
   
И гласом Брамы, нежным и глубоким,
   
«Благословенен ваш приход»,— сказал им.
   
«Здесь тихая и чистая обитель,—
   
Сказал он,— ученичеству — конец».
   
Тройной в руках у них явился посох,
   
Сосуд с водой пред ними появился,
   
Мгновенно каждый принял постриженье,
   
Их лик был словом Будды изменен.
   
Те два вождя и верная их свита,