1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 
– Милорд, –  сказала она, – вам поручено передать что-то этой девочке от ее отца.    

Лорд  Винтер недоумевал, не понимая, что хочет сказать королева.    

Тогда  принцесса Генриетта, краснея и улыбаясь, подошла к нему и подставила лоб.    

–Скажите  моему отцу, – произнесла она, – что, король или беглец, победитель  или побежденный, могущественный или бедняк, он всегда найдет во мне самую  покорную и преданную дочь.    

– Я  знаю это, ваше высочество, – сказал лорд Винтер, коснувшись губами лба  Генриетты. Затем он вышел. Проходя один, без провожатых, по просторным, темным  и пустынным покоям, этот царедворец, пресыщенный пятидесятилетним пребыванием  при дворе, не мог удержаться от слез.    

 Глава 43. ДЯДЯ И  ПЛЕМЯННИК    

     

Слуга  Винтера ожидал его у ворот с лошадьми. Он сел на лошадь и задумчиво направился  домой, время от времени оглядываясь на мрачный фасад Лувра. Вдруг он заметил,  что от дворцовой ограды отделился всадник и поехал за ними, держась на  некотором расстоянии. Лорд Винтер вспомнил, что еще раньше видел подобную же  тень – при выезде из Пале-Рояля.    

Его  слуга, ехавший в нескольких шагах позади, тоже заметил всадника и с  беспокойством на него поглядывал.    

– Тони, –  произнес лорд Винтер, знаком подозвав к себе слугу.    

– Я  здесь, ваша светлость.    

И слуга  поехал рядом со своим господином.    

– Заметили  вы человека, который следует за нами?    

– Да,  милорд.    

– Кто  это?    

– Не  знаю, но он следует за вашей светлостью от самого Пале-Рояля, остановился у  Лувра, дождался вашего выхода и опять поехал за нами.    

«Какой-нибудь  шпион кардинала, – подумал лорд Винтер. – Сделаем вид, что не  замечаем этого надзора».    

Лорд  Винтер пришпорил лошадь и углубился в лабиринт улиц, ведущих к его гостинице,  расположенной около Маре. Лорд жил долгое время на Королевской площади и теперь  опять поселился близ своего старого жилища.    

Незнакомец  пустил свою лошадь в галоп.    

Винтер  остановился у гостиницы и поднялся к себе, решив не терять из виду шпиона. Но,  кладя на стол шляпу и перчатки, он вдруг увидел в зеркале, висевшем над столом,  человеческую фигуру, появившуюся на пороге.    

Он  обернулся. Перед ним стоял Мордаунт.    

Лорд  Винтер побледнел и замер на месте. Мордаунт стоял у дверей, неподвижный и грозный,  как статуя Командора.    

Несколько  мгновений царило ледяное молчание.    

– Сударь, –  произнес наконец лорд Винтер, – я, кажется, дал уже вам ясно понять, что  это преследование мне надоело. Удалитесь, или я позову слуг, чтобы вас выгнали,  как в Лондоне. Я вам не дядя, я вас не знаю.    

– Ошибаетесь,  дядюшка, – ответил Мордаунт своим хриплым и насмешливым голосом. – На  этот раз вы меня не выгоните, как сделали это в Лондоне. Не посмеете. Что же  касается того, племянник я вам или нет, – вы, пожалуй, призадумаетесь,  прежде чем отрицать это теперь, когда я узнал кое-что, чего не знал год назад.    

– Мне  нет дела до того, что вы узнали, – сказал лорд Винтер.    

– О,  вас это очень касается, дядюшка, я уверен, да и вы сами сейчас согласитесь со  мной, – прибавил Мордаунт с улыбкой, от которой у его собеседника  пробежала по спине дрожь – В первый раз, в Лондоне, я явился, чтобы  спросить вас, куда девалось мое состояние. Во второй раз я явился, чтобы  спросить вас, чем запятнано мое имя. В этот раз я являюсь к вам, чтобы задать вопрос,  еще страшнее прежних. Я являюсь, чтобы сказать вам, как господь сказал первому  убийце: «Каин, что сделал ты с братом своим Авелем?» Милорд, что сделали вы с  вашей сестрой, которая была моей матерью?    

Лорд  Винтер отступил перед огнем его пылающих глаз.    

– С  вашей матерью? – произнес он.    

– Да,  с моей матерью, милорд, – ответил молодой человек, твердо кивнув головой.    

Лорд  Винтер сделал страшное усилие над собой и, почерпнув в своих воспоминаниях  новую пищу для ненависти, воскликнул:    

– Узнавайте  сами, несчастный, что с нею сталось, вопрошайте преисподнюю; быть может, там  вам ответят.    

Молодой  человек сделал несколько шагов вперед и, став лицом к лицу перед лордом Винтером,  скрестил на груди руки.    

– Я  спросил об этом у бетюнского палача, – произнес он глухим голосом, с  лицом, побелевшим от боли и гнева, – и бетюнский палач ответил мне.    

Лорд  Винтер упал в кресло, словно пораженный молнией, и тщетно искал слов для  ответа.    

– Да,  не так ли? – продолжал молодой человек. – Это слово все объясняет.  Оно ключ, отмыкающий бездну. Моя мать получила наследство от мужа, и вы убили  мою мать. Мое имя обеспечивало за мной право на отцовское состояние, и вы  лишили меня имени, а отняв у меня имя, вы присвоили и мое состояние. После  этого не удивительно, что вы не узнаете меня, не удивительно, что вы  отказываетесь признать меня. Конечно, грабителю непристойно называть своим  племянником человека, им ограбленного, и убийце непристойно называть своим  племянником того, кого он сделал сиротой.    

Слова  эти произвели действие обратное тому, которого ожидал Мордаунт.    

Лорд  Винтер вспомнил, какое чудовище была миледи. Он встал, спокойный и суровый,  сдерживая своим строгим взглядом яростный взгляд молодого человека.    

– Вы  хотите проникнуть в эту ужасную тайну, сударь? – сказал он. –  Извольте. Узнайте же, какова была та женщина, отчета о которой вы требуете у  меня. Эта женщина, без сомнения, отравила моего брата и, чтобы наследовать мое  имущество, намеревалась умертвить и меня. Я могу это доказать. Что вы на это  скажете?    

– Я  скажу, что это была моя мать!    

– Она  заставила человека, до тех пор справедливого и доброго, заколоть герцога  Бекингэма. Что вы скажете об этом преступлении, доказательства которого я также  имею?    

– Это  была моя мать!    

– Вернувшись  во Францию, она отравила в монастыре августинок в Бетюне молодую женщину,  которую любил ее враг. Не докажет ли вам это преступление справедливость  возмездия? У меня есть доказательства этого преступления.    

– Это  была моя мать! – с еще большей силой вскричал молодой человек.    

– Наконец,  отягченная убийствами и развратом, ненавистная всем и более опасная, чем кровожадная  пантера, она пала под ударами людей, никогда раньше не причинявших ей ни малейшего  вреда, но доведенных ею до отчаянья. Ее гнусные поступки повинны в том, что эти  люди стали ее судьями, и тот палач, которого вы видели и который, по вашему  мнению, рассказал вам все, должен был рассказать, как он дрожал от радости, что  может отомстить за позор и самоубийство своего брата. Падшая девушка, неверная  жена, чудовищная сестра, убийца, отравительница, губительная для всех людей,  знавших ее, для народов, у которых она находила приют, она умерла, проклятая  небом и землей. Вот какова была эта женщина.    

Из груди  Мордаунта вырвалось давно сдерживаемое рыдание. Краска залила его бледное лицо.  Он стиснул кулаки, лицо его покрылось потом, и волосы поднялись, как у Гамлета.    

– Замолчите,  сударь! – вскричал он в ярости. – Это была моя мать. Я не хочу знать  ее беспутства, ее пороков, ее преступлений. Я знаю, что у меня была мать и что  пятеро мужчин, соединившись против одной женщины, скрытно, ночью, тайком убили  ее, как низкие трусы. Я знаю, что вы были в их числе, сударь, вы, мой дядя,  были там, вы, как и другие, и даже громче других, сказали: «Она должна  умереть». Предупреждаю вас, слушайте хорошенько, и пусть мои слова врежутся в  вашу память, чтобы вы их никогда не забывали. В этом убийстве, которое лишило меня  всего, отняло у меня имя, сделало меня бедняком, превратило в развращенного,  злого и беспощадного человека, в нем я потребую отчета прежде всего у вас, а  затем и у ваших сообщников, когда я их найду.    

С  ненавистью в глазах, с пеной у рта, протянув руку вперед, Мордаунт сделал еще  один угрожающий шаг к лорду Винтеру.    

Тот,  положив руку на эфес шпаги, сказал с улыбкой человека, привыкшего в течение тридцати  лет играть жизнью и смертью:    

– Вы  хотите убить меня? В таком случае я признаю вас своим племянником, ибо вы,  значит, и в самом деле достойный сын своей матери.    

– Нет, –  отвечал Мордаунт, сделав нечеловеческое усилие, чтобы ослабить страшно напрягшиеся  мускулы всего тела. – Нет, я не убью вас – теперь, по крайней  мере, – ибо без вас мне не открыть остальных. Но когда я их найду, то  трепещите, сударь: я заколол бетюнского палача, заколол его без всякой жалости  и сострадания, а он был наименее виновным из всех вас.    

С этими  словами молодой человек вышел и спустился по лестнице, с виду настолько спокойный,  что никто не обратил на него внимания. На нижней площадке он прошел мимо Тони,  стоявшего у перил и готового по первому зову своего господина кинуться к нему.    

Но лорд  Винтер не позвал его. Подавленный, ошеломленный, он остался стоять на месте,  напряженно вслушиваясь. Только услышав топот удалявшейся лошади» он упал на  стул и сказал:    

– Слава  богу, что он знает только меня.    

 Глава 44. ОТЕЦ И СЫН    

     

В то  время как у лорда Винтера происходила эта ужасная сцена, Атос сидел в своей  комнате у окна, облокотившись на стол, подперев голову руками, и, не спуская  глаз с Рауля, жадно слушал рассказ молодого человека о его приключениях в  дороге и о подробностях сражения.    

Красивое,  благородное лицо Атоса говорило о неизъяснимом счастье, какое он испытывал при  рассказе об этих первых, таких свежих и чистых впечатлениях. Он упивался звуками  молодого взволнованного голоса, как сладкой мелодией. Он забыл все, что было  мрачного в прошлом и туманного в будущем. Казалось, приезд любимого сына  обратил все опасения в надежды.    

Атос был  счастлив, счастлив, как никогда еще.    

– И  вы принимали участие в этом большом сражении, Бражелон? – спросил бывший  мушкетер.    

– Да.    

– И  бой был жестокий, говорите вы?    

– Принц  лично водил войска в атаку одиннадцать раз.    

– Это  великий воин, Бражелон.    

– Это  герой! Я не терял его из виду ни на минуту. О, как прекрасно называться принцем  Конде и со славой носить это имя!    

– Спокойный  и блистательный, не так ли?    

– Спокойный,  как на параде, и блистательный, как на балу. Мы пошли на врага; нам запрещено  было стрелять первыми, и с мушкетами наготове мы двинулись к испанцам, которые  занимали возвышенность. Подойдя к неприятелю на тридцать шагов, принц обернулся  к солдатам. «Дети, – сказал он, – вам придется выдержать жестокий  залп; но затем, будьте уверены, вы легко разделаетесь с ними». Была такая  тишина, что не только мы, но и враги слышали эти слова. Затем, подняв шпагу, он  скомандовал: «Трубите, трубы!»    

– Отлично,  при случае вы поступите так же, не правда ли, Рауль?    

– Сомневаюсь,  сударь, это было слишком прекрасно, слишком величественно. Когда мы были уже  всего в двадцати шагах от неприятеля, их мушкеты опустились на наших глазах,  сверкая на солнце, точно одна блестящая линия. «Шагом, дети, шагом, –  сказал принц, – наступает пора».    

– Было  вам страшно, Рауль? – спросил граф.    

– Да, –  простодушно сознался молодой человек, – я почувствовал какой-то холод в  сердце, и при команде «пли», раздавшейся по-испански во вражеских рядах, я  закрыл глаза и подумал о вас.    

– Правда,  Рауль? – спросил Атос, сжимая его руку.    

– Да,  сударь. В ту же минуту раздался такой залп, будто разверзся ад, и те, кто не  был убит, почувствовали жар пламени. Я открыл глаза, удивляясь, что не только  не убит, но даже не ранен. Около трети людей эскадрона лежали на земле  изувеченные, истекающие кровью. В этот миг мой взгляд встретился со взглядом  принца. Я думал уже только о том, что он на меня смотрит, пришпорил лошадь и  очутился в неприятельских рядах.    

– И  принц был доволен вами?    

– По  крайней мере, он так сказал, когда поручил мне сопровождать в Париж господина Шатильона,  посланного, чтобы сообщить королеве о победе и доставить захваченные знамена.  «Отправляйтесь, – сказал мне принц, – неприятель не соберется с  силами раньше двух недель. До тех пор вы мне не нужны. Поезжайте, обнимите тех,  кого вы любите и кто вас любит, и скажите моей сестре, герцогине де Лонгвиль,  что я благодарю ее за подарок, который она мне сделала, прислав вас». И вот я  поехал, – добавил Рауль, глядя на графа с улыбкой, полной любви, – я  думал, что вы будете рады видеть меня.    

Атос  привлек к себе молодого человека и крепко поцеловал в лоб, как целовал бы  молодую девушку.    

– Итак,  Рауль, – сказал он, – вы теперь на верном пути. Ваши друзья герцоги,  крестный отец – маршал Франции, начальник – принц крови, и в первый  же день по возвращении вы были приняты двумя королевами. Для новичка это  великолепно.    

– Ах  да, сударь! – воскликнул Рауль. – Вы напомнили мне об одной вещи, о  которой я чуть не забыл, торопясь рассказать вам о своих подвигах.    

У ее  величества королевы Англии был какой-то дворянин, который очень удивился и обрадовался,  когда я произнес ваше имя. Он назвал себя вашим другом, спросил, где вы  остановились, и скоро явится к вам.    

– Как  его зовут?    

– Я  не решился спросить его об этом, сударь. Хотя он объясняется по-французски в  совершенстве, но по его произношению я предполагаю, что это англичанин.    

– А! –  произнес Атос и наклонил голову, как бы стараясь припомнить.    

Когда он  поднял глаза, то, к своему изумлению, увидел человека, стоящего в двери и растроганно  смотрящего на него.    

– Лорд  Винтер! – воскликнул он.    

– Атос,  мой друг!    

Оба  дворянина крепко обнялись. Затем Атос взял гостя за руки и пристально посмотрел  на него.    

– Но  что с вами, милорд? – спросил он. – Вы, кажется, столь же опечалены,  сколь я обрадован.    

– Да,  мой друг. Скажу даже больше: именно ваш радостный вид увеличивает мои опасения.    

С этими  словами лорд Винтер осмотрелся кругом, точно ища места, где бы им уединиться.  Рауль понял, что друзьям надо поговорить наедине, и незаметно вышел из комнаты.    

– Ну,  вот мы и одни, – сказал Атос. – Теперь поговорим о вас.    

– Да,  пока мы одни, поговорим о нас обоих, – повторил лорд Винтер. – Он  здесь.    

– Кто?    

– Сын  миледи.    

Атос  вздрогнул при этом слове, которое, казалось, преследовало его, как роковое эхо;  он поколебался мгновение, затем, слегка нахмурив брови, спокойно сказал:    

– Я  знаю это.    

– Вы  это знаете?    

– Да.  Гримо встретил его между Бетюном и Аррасом и примчался предупредить меня о том,  что он здесь.    

– Значит,  Гримо видел его?    

– Нет,  но он присутствовал при кончине одного человека, который видел его.    

– Бетюнского  палача! – воскликнул лорд Винтер.    

– Вы  уже знаете об этом? – спросил Атос с удивлением.    

– Этот  человек сейчас сам был у меня, – отвечал лорд Винтер, – и сказал мне  все. Ах, друг мой, как это было ужасно! Зачем мы не уничтожили вместе с матерью  и ребенка?    

Атос,  как все благородные натуры, никогда не выдавал своих тяжелых переживаний. Он таил  их в себе, стараясь пробуждать в других только бодрость и надежду. Казалось,  его личная скорбь претворялась в его душе в радость для других.    

– Чего  вы боитесь? – сказал он, побеждая рассудком инстинктивный страх,  охвативший его в первый момент. – Разве мы не в силах защищаться?    

Затем,  разве этот молодой человек стал профессиональным убийцей, хладнокровным злодеем?  Он мог убить бетюнского палача в порыве ярости, но теперь его гнев утолен.    

Лорд  Винтер грустно улыбнулся и покачал головой.    

– Значит,  вы забыли, чья кровь течет в нем? – сказал он.    

– Ну, –  возразил Атос, стараясь, в свою очередь, улыбнуться, – во втором поколении  эта кровь могла утратить свою свирепость. К тому же, друг мой, провидение  предупредило нас, чтобы мы были осторожны. Нам остается только ждать. А теперь,  как я уже сказал, поговорим о вас. Что привело вас в Париж?    

– Важные  дела, о которых вы узнаете со временем. Но что я слышал от ее величества английской  королевы! Д'Артаньян – сторонник Мазарини?    

Простите  меня за откровенность, друг мой; я не хочу оскорблять имени кардинала и всегда  уважал ваше мнение: неужели и вы преданы этому человеку?    

– Д'Артаньян  состоит на службе, – сказал Атос, – он солдат и повинуется  существующей власти. Д'Артаньян не богат и должен жить на свое жалованье  лейтенанта. Такие богачи, как вы, милорд, во Франции редки.    

– Увы! –  произнес лорд Винтер. – В настоящую минуту я так же беден и даже беднее  его. Но вернемся к вам.    

– Хорошо.  Вы хотите знать, не мазаринист ли я? Нет, тысячу раз нет.    

Вы тоже  извините меня за откровенность, милорд.    

Лорд  Винтер встал и крепко обнял Атоса.    

– Благодарю  вас, граф, – сказал он, – благодарю за это радостное сообщение. Вы  видите, что я счастлив, я почти помолодел. Да, значит, вы не мазаринист! Отлично.  Впрочем, иначе не могло и быть. Но простите мне еще один вопрос: свободны ли  вы?    

– Что  вы понимаете под словом свободен?    

– Я  спрашиваю: не женаты ли вы?    

– Ах,  вот что! Нет, – ответил Атос, улыбаясь.    

– Этот  молодой человек, такой красивый, такой изящный и элегантный…    

– Это  мой воспитанник, который даже не знает своего отца.    

– Превосходно.  Вы все тот же Атос, великодушный и благородный.    

– О  чем бы вы хотели еще спросить, милорд?    

– Портос  и Арамис по-прежнему ваши друзья?    

– И  Д'Артаньян тоже, милорд. Нас по-прежнему четверо друзей, преданных друг другу.  Но когда дело доходит до того, служить ли кардиналу или бороться против него,  иначе говоря, быть мазаринистом или фрондером, мы остаемся вдвоем.    

– Арамис  на стороне д'Артаньяна? – спросил лорд Винтер.    

– Нет, –  отвечал Атос, – Арамис делает мне честь разделять мои убеждения.    

– Можете  ли вы устроить мне встречу с этим вашим другом, таким милым и умным?    

– Конечно,  когда только вы пожелаете.    

– Он  изменился?    

– Он  стал аббатом, вот и все.    

– Вы  пугаете меня. Его положение, наверно, заставляет его отказываться от всяких  рискованных предприятий.    

– Напротив, –  сказал Атос, улыбаясь, – с тех пор как он стал аббатом, он еще более мушкетер,  чем прежде. Вы увидите настоящего Галаора. Хотите, я пошлю за ним Рауля?    

– Благодарю  вас, граф, в этот час его может не оказаться дома, но раз вы полагаете, что можете  ручаться за него…    

– Как  за самого себя.    

– Не  согласитесь ли вы привести его завтра в десять часов на Луврский мост?    

– Ага! –  произнес Атос с улыбкой. – У вас дуэль?    

– Да,  граф, и прекрасная дуэль; дуэль, в которой и вы примете участие, я надеюсь.    

– Куда  мы пойдем, милорд?    

– К  ее величеству королеве Англии, которая поручила мне представить ей вас, граф.    

– Ее  величество знает меня?    

– Я  знаю вас.    

– Вот  загадка, – произнес Атос. – Но все равно, раз вы знаете, как она  разгадывается, с меня довольно. Не окажете ли вы мне честь отужинать со мной,  милорд?    

– Благодарю  вас, граф, – отвечал лорд Винтер. – Признаюсь, посещение этого  молодого человека отбило у меня аппетит и, вероятно, прогонит сон.    

С какою  целью явился он во Францию? Во всяком случае, не для того, чтобы встретиться со  мной, так как он не знал о моем путешествии. Этот молодой человек пугает меня,  от него надо ждать кровавых дел.    

– А  что он делает в Англии?    

– Он  один из самых ярых сектантов, сторонников Оливера Кромвеля.    

– Кто  привлек его на сторону Кромвеля? Ведь его отец и мать были, кажется,  католиками.    

– Ненависть,  которую он питает к королю.    

– К  королю?..    

– Да,  король объявил его незаконнорожденным, отнял у него имения и запретил ему  носить имя Винтера.    

– Как  же он теперь зовется?    

– Мордаунт.    

– Пуританин,  и вдруг, переодетый монахом, путешествует один по дорогам Франции!    

– Переодетый  монахом, говорите вы?    

– Да,  вы не знали этого?    

– Я  знаю только то, что он сам сказал мне.    

– Да,  именно в этом платье он принял исповедь, – да простит мне господь, если я  богохульствую, – исповедь бетюнского палача.    

– Теперь  я обо всем догадываюсь: он послан Кромвелем.    

– К  кому?    

– К  Мазарини. И королева верно угадала, что нас опередили. Теперь для меня все  ясно. До свиданья, граф, до завтра.    

– Ночь  темна, – сказал Атос, видя, что лорд Винтер встревожен более, чем хочет  показать, – а у вас, может быть, нет с собою слуги?    

– Со  мной Тони, славный малый, хоть и простак.    

– Эй,  Оливен, Гримо, Блезуа, возьмите мушкеты и позовите господина виконта.    

Блезуа  был тот рослый малый, полулакей, полукрестьянин, которого мы видели в замке Бражелон,  когда он пришел доложить, что обед подан; Атос дал ему прозвище по имени его родины.    

Через  пять минут явился Рауль.    

– Виконт, –  сказал Атос, – вы проводите милорда до его гостиницы. Никому не позволяйте  приближаться к нему в пути.    

– О  граф, – произнес лорд Винтер, – за кого вы меня принимаете!    

– За  иностранца, который не знает Парижа, – отвечал Атос, – и которому виконт  покажет дорогу.    

Лорд  Винтер пожал ему руку.    

– Гримо, –  сказал затем Атос, – ты пойдешь впереди и, смотри, остерегайся монаха.    

Гримо  вздрогнул, затем кивнул головой и стал спокойно дожидаться отправления в путь,  с безмолвным красноречием поглаживая приклад своего мушкета.    

– До  завтра, граф, – сказал Винтер.    

– До  завтра, милорд.    

Маленький  отряд направился к улице Святого Людовика. Оливен дрожал, как Созий, при каждом  проблеске неверного света. Блезуа был довольно спокоен, так как не предполагал  никакой опасности. Тони, ни слова не знавший по-французски, шел молча, озираясь  по сторонам.    

Лорд  Винтер и Рауль шли рядом и разговаривали.    

Гримо,  согласно приказанию Атоса, шел впереди с факелом в одной руке и мушкетом в другой.  Дойдя до гостиницы лорда Винтера, он постучал в дверь кулаком и, когда дверь  отворили, молча поклонился милорду.    

Назад  шли в том же порядке. Проницательный взгляд Гримо не заметил ничего подозрительного,  кроме какой-то тени, которая притаилась на углу улицы Генего и набережной. Ему  показалось, что он уже раньше заметил этого ночного соглядатая. Гримо бросился  к нему, но не успел настигнуть: человек, как тень, скрылся в маленьком  переулке, а входить в него Гримо счел неразумным.    

Атосу  было сообщено об успехе экспедиции, и, так как было уже десять часов вечера,  все разошлись по своим комнатам.    

На  другое утро, открыв глаза, граф увидел Рауля у своего изголовья.    

Молодой  человек, уже совершенно одетый, читал новую книгу Шаплена.    

– Вы  уже встали, Рауль? – удивился граф.    

– Да, –  отвечал молодой человек, немного смутившись, – я плохо спал.    

– Вы,  Рауль, вы плохо спали! Значит, вы были чем-то озабочены? – спросил Атос.    

– Вы  скажете, сударь, что я слишком тороплюсь вас покинуть; ведь я приехал только  вчера, но…    

– Разве  у вас только два дня отпуска, Рауль?    

– Нет,  у меня десять дней отпуска, и я собираюсь не в армию.    

Атос  улыбнулся.    

– Так  куда же, – спросил он, – если только это не тайна, виконт? Вы теперь  почти взрослый, ибо участвовали уже в сражении и приобрели право бывать, где  вам угодно, не спрашиваясь у меня.    

–Никогда,  сударь! – воскликнул Рауль. – Пока я буду иметь счастье называть вас  своим покровителем, я не признаю за собой права освободиться от опеки, которой  я так дорожу. Мне только хотелось провести один день в Блуа. Вы смотрите на  меня, вы готовы смеяться надо мной?    

– Нет,  нисколько, – сказал Атос, подавляя вздох, – нет, я не смеюсь, виконт.  Вам хочется побывать в Блуа, это так естественно.    

– Значит,  вы мне разрешаете? – воскликнул Рауль радостно.    

– Конечно,  Рауль.    

– И  вы не сердитесь в душе?    

– Вовсе  нет. Почему бы мне сердиться на то, что доставляет вам удовольствие?    

– Ах,  сударь, как вы добры! – воскликнул Рауль и хотел было броситься на шею  Атосу, но из почтительности удержался.    

Атос сам  раскрыл ему объятия.    

– Итак,  я могу отправиться?    

– Если  угодно, хоть сейчас.    

Рауль  сделал несколько шагов к двери, но остановился.    

– Сударь, –  сказал он, – я подумал об одной вещи: рекомендательным письмом к принцу я  ведь обязан герцогине де Шеврез, которая была так добра ко мне.    

– И  вы должны поблагодарить ее, не так ли, Рауль?    

– Да,  мне кажется. Но, впрочем, я поступлю, как решите вы.    

– Поезжайте  мимо особняка Люинь, Рауль, и спросите, не может ли герцогиня принять вас. Мне  приятно видеть, что вы не забываете правил вежливости. Вы возьмете с собой  Гримо и Оливена.    

– Обоих? –  удивился Рауль.    

– Да,  обоих.    

Рауль  поклонился и вышел.    

Когда  дверь за ним затворилась и его веселый и звонкий голос, звавший Гримо и  Оливена, послышался на дворе, Атос вздохнул.    

«Скоро  же он меня покидает! – подумал он, покачав головою. – Ну что ж, он  повинуется общему закону. Такова природа человека – он стремится вперед.  Очевидно, он любит этого ребенка. Но вдруг он будет любить меня меньше оттого,  что любит других?»    

Атос  должен был сознаться, что не ожидал такого скорого отъезда, но радость Рауля  заполнила и сердце Атоса.    

В десять  часов все было готово к отъезду. В то время как Атос смотрел на Рауля, садившегося  на копя, к нему явился слуга от герцогини де Шеврез. Герцогиня приказала  сообщить графу де Ла Фер, что она узнала о возвращении своего молодого протеже,  о его поведении на поле сражения и хотела бы лично его поздравить.    

– Передайте  герцогине, – сказал Атос, – что виконт уже садится на лошадь, чтобы отправиться  в особняк Люинь.    

Затем,  дав еще раз наставления Гримо, Атос сделал знак Раулю, что он может ехать.    

Хорошенько  обдумав все, Атос пришел к заключению, что, пожалуй, отъезд Рауля из Парижа в  такое время даже к лучшему.    

 Глава 45. ЕЩЕ ОДНА  КОРОЛЕВА ПРОСИТ ПОМОЩИ    

     

Атос  решил с утра предупредить Арамиса и послал с письмом Блезуа, единственного  слугу, оставшегося при нем.    

Блезуа  застал Базена в тот момент, когда тот надевал свой стихарь: он в этот день  служил в соборе Богоматери.    

Атос  наказал Блезуа постараться лично повидать Арамиса. Блезуа, долговязый и простодушный  малый, помнивший только данное ему приказание, спросил аббата д'Эрбле и,  несмотря на уверения Базена, что того нет дома, так настаивал, что Базен вышел  из себя. Блезуа, видя перед собой человека, одетого в церковное платье,  предположил, что под такой одеждой скрываются христианские добродетели, то есть  терпение и снисходительность, а потому, несмотря на возражения Базена, хотел  пройти в комнаты.    

Но  Базен, сразу превращавшийся в слугу мушкетера, как только начинал сердиться,  схватил метлу и отколотил Блезуа, приговаривая:    

– Вы  оскорбили церковь, мой друг, вы оскорбили церковь!    

В эту  минуту дверь, ведущая в спальню, осторожно приоткрылась, и показался Арамис, потревоженный  непривычным шумом.    

Базен  почтительно опустил метлу одним концом вниз (он видел, что привратник в соборе ставит  так свою алебарду), а Блезуа, укоризненно взглянув на цербера, вынул из кармана  письмо и подал его Арамису.    

– От  графа де Ла Фер? – спросил Арамис. – Хорошо.    

Затем он  ушел к себе, не спросив даже о причине шума.    

Блезуа  печально вернулся в гостиницу «Карла Великого». На вопрос Атоса о данном ему поручении  Блезуа рассказал, что с ним случилось.    

– Дурень, –  сказал Атос, смеясь, – ты, значит, не сказал, что явился от меня?    

– Нет,  сударь.    

– А  что сказал Базен, когда узнал, что ты мой слуга?    

– Ах,  сударь, он передо мной всячески извинялся и заставил меня выпить два стакана прекрасного  муската с превосходным печеньем; но все-таки он чертовски груб. А еще  причетник, тьфу!    

«Ну, –  подумал Атос, – раз Арамис получил мое письмо, то он явится, как бы он ни  был занят».    

В десять  часов Атос, с обычной своей точностью, был на Луврском мосту. Там он встретился  с лордом Винтером, подошедшим одновременно с ним.    

Они  подождали около десяти минут.    

Лорд  Винтер начал опасаться, что Арамис не придет вовсе.    

– Терпение, –  сказал Атос, не спускавший глаз с улицы Бак, которая вела к мосту, – терпение,  вот какой-то аббат дает тумака прохожему, а теперь раскланивается с женщиной.  Это, наверное, Арамис.    

Действительно,  это был он. Молодой горожанин, зазевавшийся на ворон, наскочил на Арамиса и  забрызгал его грязью. Арамис, не долго думая, ударом кулака отшвырнул его шагов  на десять. В это же время проходила одна из его духовных дочерей, и, так как  она была молода и хороша собой, Арамис приветствовал ее самой любезной улыбкой.    

Через  минуту Арамис подошел к ним.    

Встреча  его с лордом Винтером была, конечно, самая сердечная.    

– Куда  же мы пойдем? – спросил Арамис. – Что у нас, дуэль, что ли, черт  возьми? Я не захватил с собою шпаги, и мне придется вернуться за нею домой.    

– Нет, –  отвечал лорд Винтер, – мы посетим английскую королеву.    

– А,  отлично, – произнес Арамис. – А какая цель этого посещения? –  спросил он шепотом у Атоса.    

– По  правде сказать, не знаю; может быть, от нас потребуют засвидетельствовать  что-нибудь.    

– Не  по тому ли проклятому делу? – сказал Арамис. – В таком случае мне не  чересчур хочется идти; нас, наверное, там проберут, а я не люблю этого, с тех  пор как сам пробираю других.    

– Если  бы это было так, – сказал Атос, – то уж никак не лорд Винтер вел бы  нас к ее величеству: ему бы тоже досталось, ведь он был с нами.    

– Ах  да, это правда. Ну, идем.    

Достигнув  Лувра, лорд Винтер прошел вперед один; впрочем, у дверей был только один  привратник. При дневном свете Атос, Арамис и сам лорд Винтер заметили, как  ужасно запущено жилище, которое скаредная благотворительность кардинала  предоставила несчастной королеве. Огромные залы, лишенные мебели, покрытые  трещинами стены, на которых местами еще блестела позолота лепных украшений,  окна, неплотно закрывающиеся, а то и без стекол, полы без ковров, нигде ни  караула, ни лакеев – вот что бросилось в глаза Атосу. Он обратил на это  внимание своего спутника, молча толкнув его локтем и указывая глазами на  окружающую их нищету.    

– Мазарини  живет получше, – сказал Арамис.    

– Мазарини  почти король, – возразил Атос, – а королева Генриетта уже почти не  королева.    

– Если  бы вы пожелали острить, Атос, – сказал Арамис, – то, право, я уверен,  превзошли бы беднягу Вуатюра.    

Атос  улыбнулся.    

Королева  ждала их с явным нетерпением, так как едва они вошли в зал, смежный с ее комнатой,  она сама появилась на пороге, чтобы встретить их – своих новых придворных,  посланных ей судьбой в несчастье.    

– Войдите,  господа, – сказала она. – Добро пожаловать.    

Они  вошли и остались стоять. Королева знаком пригласила их сесть, и Атос первый подал  пример повиновения. Он был серьезен и спокоен, но Арамис был вне себя: его  возмущало бедственное положение королевы, то тут, то там его взор встречал все  новые следы нищеты.    

– Вы  любуетесь окружающей меня роскошью? – спросила королева Генриетта, окидывая  комнату грустным взглядом.    

– Прошу  прощения у вашего величества, – отвечал Арамис, – но я не могу скрыть  своего негодования, видя, как при французском дворе обходятся с дочерью Генриха  Четвертого.    

– Ваш  друг не военный? – спросила королева у лорда Винтера.    

– Это  аббат д'Эрбле, – отвечал тот.    

Арамис  покраснел.    

– Ваше  величество, – сказал он, – я аббат, это верно, но не по своей  склонности. Я никогда не чувствовал призвания к рясе. Моя сутана держится  только на одной пуговице, и я всегда рад стать снова мушкетером. Сегодня утром,  не зная, что мне предстоит честь представиться вашему величеству, я вырядился в  это платье, но тем не менее ваше величество найдет во мне человека, который,  как самый преданный слуга, исполнит любое ваше приказание.    

– Шевалье  д'Эрбле, – заметил лорд Винтер, – один из тех доблестных мушкетеров  его величества короля Людовика Тринадцатого, о которых я рассказывал вашему  величеству. А это благородный граф де Ла Фер, – продолжал лорд Винтер,  обернувшись к Атосу, – высокая репутация которого хорошо известна вашему  величеству.    

– Господа, –  сказала королева, – несколько лет тому назад у меня было дворянство, армия  и казна; по одному моему знаку все это было готово к моим услугам. Вы,  вероятно, поражены тем, что меня окружает теперь. Чтобы привести в исполнение  план, который должен спасти мне жизнь, у меня есть только лорд Винтер, с  которым нас связывает двадцатилетняя дружба, – и вы, господа, которых я  вижу в первый раз и знаю только как своих соотечественников.    

– Этого  достаточно, – сказал Атос с глубоким поклоном, – если жизнь трех  людей может спасти вашу.    

– Благодарю  вас, господа, – сказала королева. – Вот письмо, которое король  прислал мне с лордом Винтером. Читайте.    

Атос и  Арамис стали отказываться.    

– Читайте, –  повторила королева.    

Атос  стал читать вслух уже известное нам письмо, в котором Карл спрашивал, будет ли  ему предоставлено убежище во Франции.    

– Ну  и что же? – спросил Атос, дочитав письмо.    

– Ну  и он отказал, – сказала королева.    

Друзья  обменялись презрительной усмешкой.    

– А  теперь, сударыня, что надо сделать? – спросил Атос.    

– Значит,  вы испытываете сожаление к моим бедствиям? – сказала королева растроганно.    

– Я  имею честь просить ваше величество указать мне и господину д'Эрбле, чем мы  можем послужить вам; мы готовы.    

– Ах,  у вас действительно благородное сердце! – горячо воскликнула королева, а  лорд Винтер посмотрел на нее, как бы желая сказать: «Разве я не ручался за  них?»    

– Ну  а вы, сударь? – спросила королева у Арамиса.    

– А  я, сударыня, – ответил тот, – я всегда без единого вопроса последую  за графом всюду, куда он пойдет, даже на смерть; но если дело коснется службы  вашему величеству, то, – прибавил он, глядя на королеву с юношеским  жаром, – я постараюсь обогнать графа.    

– Итак,  господа, – сказала королева, – если вы согласны оказать услугу  несчастной королеве, покинутой всем миром, вот что надо сделать. Король сейчас  один, если не считать нескольких дворян, которых он каждый день боится  потерять; он окружен шотландцами, которым не доверяет, хотя он сам шотландец. С  тех пор как лорд Винтер его покинул, я умираю от страха. Может быть, я прошу у  вас слишком многого, тем более что не имею никакого права просить. Но молю вас,  поезжайте в Англию, проберитесь к королю, будьте его друзьями, охраняйте его,  держитесь около него во время битвы, следуйте за ним в дом, где он живет и где  ежечасно строятся козни, более опасные, чем пули и мечи, – и взамен этой  жертвы, которую вы мне принесете, я обещаю не награду, – нет, это слово  может оскорбить вас, – я обещаю любить вас как сестра и оказывать вам  предпочтение перед всеми другими, кроме моего мужа и детей, клянусь в этом!..    

И  королева медленно и торжественно подняла глаза к небу.    

– Ваше  величество, – спросил Атос, – когда нам отправляться?    

– Значит,  вы согласны! – радостно воскликнула королева.    

– Да,  ваше величество. Мы принадлежим вам душой и телом. Но только ваше величество  слишком милостивы, обещая нам дружбу, которой мы не заслуживаем.    

– О, –  воскликнула королева, тронутая до слез. – Вот первый проблеск радости и  надежды за последние пять лет. Спасите моего мужа, спасите короля, и хотя вас  не соблазняет земная награда за такой прекрасный поступок, позвольте мне  надеяться, что я еще увижу вас и смогу лично отблагодарить. Нет ли у вас  каких-нибудь пожеланий? Отныне я ваш друг, и так как вы займетесь моими делами,  то я должна позаботиться о ваших.    

– Я  могу только просить ваше величество молиться за нас, – отвечал Атос.    

– А  я, – сказал Арамис, – одинок, и мне некому больше служить, как вашему  величеству.    

Королева  дала им поцеловать свою руку, а затем тихо сказала лорду Винтеру:    

– Если  у вас не хватит денег, милорд, то не задумывайтесь ни минуты, сломайте оправу  драгоценностей, которые я вам дала, выньте камни и продайте их какому-нибудь  ростовщику. Вы получите за них пятьдесят или шестьдесят тысяч ливров. Истратьте  их, если будет нужно. Благородные люди должны быть обставлены так, как они того  заслуживают, то есть по-королевски.    

У  королевы было приготовлено два письма: одно – написанное ею, а  другое – ее дочерью Генриеттой. Оба письма были адресованы королю Карлу.    

Одно  письмо она дала Атосу, другое Арамису, чтобы каждому было с чем представиться королю,  если обстоятельства их разлучат. Затем все трое вышли.    

Сойдя  вниз, лорд Винтер остановился.    

– Идите,  господа, в свою сторону, – сказал он, – я пойду в свою, чтобы не  возбуждать подозрений, а вечером в девять часов встретимся у ворот Сен-Дени. Мы  поедем на моих лошадях, а когда они выбьются из сил, – на почтовых. Еще  раз благодарю вас, дорогие друзья, от своего имени и от имени королевы.    

Они  пожали друг другу руки. Лорд Винтер отправился домой по улице Сент-Оноре,  Арамис и Атос пошли вместе.    

– Ну  что, – сказал Арамис, когда они остались одни, – что вы скажете об  этом деле, дорогой граф?    

– Дело  скверное, – отвечал Атос, – очень скверное.    

– Но  вы взялись за него с жаром.    

– Как  и всегда взялся бы за любое благородное дело, дорогой д'Эрбле. Короли сильны дворянством,  но и дворяне сильны при королях. Будем поддерживать королевскую власть, этим мы  поддерживаем самих себя.    

– Нас  там убьют, – сказал Арамис. – Я ненавижу англичан, они грубы, как и  все люди, пьющие пиво.    

– Разве  лучше остаться здесь, – возразил Атос, – и отправиться в Бастилию или  в казематы Венсенской крепости за содействие побегу герцога Бофора? Право,  Арамис, нам жалеть нечего, уверяю вас. Мы избегнем тюрьмы и поступим как герои;  выбор нетруден.    

– Это  верно. Но в каждом деле, мой дорогой, надо начинать с вопроса, очень глупого, я  это знаю, по неизбежного: есть ли у вас деньги?    

– Около  сотни пистолей, которые прислал мой арендатор накануне нашего отъезда из Бражелона;  из них мне половину надо оставить Раулю: молодой дворянин должен жить достойным  образом. Значит, у меня около пятидесяти пистолей. А у вас?    

– У  меня? Я уверен, что если выверну все карманы и обшарю все ящики, то не найду и  десяти луидоров. Счастье, что лорд Винтер богат.    

– Лорд  Винтер в настоящее время разорен, так как его доходы получает Кромвель.    

– Вот  когда барон Портос пригодился бы, – заметил Арамис.    

– Вот  когда пожалеешь, что д'Артаньян не с нами, – сказал Атос.    

– Какой  толстый кошелек!    

– Какая  доблестная шпага!    

– Соблазним  их!    

– Нет,  Арамис, эта тайна принадлежит не нам. Поверьте мне, мы не должны никого посвящать  в нее. Кроме того, поступив так, мы показали бы, что не полагаемся на свои  силы. Пожалеем про себя, но не будем об этом говорить вслух.    

– Вы  правы. Чем вы займетесь до вечера? Мне-то придется похлопотать – надо отложить  два дела.    

– А  можно отложить эти два дела?    

– Черт  возьми, приходится!    

– Какие  же это дела?    

– Во-первых,  нанести удар шпагой коадъютору, которого я встретил вчера у госпожи Рамбулье и  который вздумал разговаривать со мной каким-то странным тоном.    

– Фи,  ссора между духовными лицами! Дуэль между союзниками!    

– Что  делать, дорогой граф! Он забияка, и я тоже; он вечно вертится у дамских юбок, я  тоже; ряса тяготит его; и мне, признаться, она надоела.    

Иногда  мне даже кажется, что он Арамис, а я коадъютор, так много между нами сходства.  Этот Созий мне надоел, он вечно заслоняет меня. К тому же он бестолковый  человек и погубит наше дело. Я убежден, что если бы я дал ему такую же оплеуху,  как сегодня утром тому горожанину, что забрызгал меня, это сильно бы изменило  состояние дел.    

– А  я, дорогой Арамис, – спокойно ответил Атос, – думаю, что это изменило  бы только состояние лица господина де Репа. Поэтому послушайте меня, оставим  все, как оно есть; да теперь ни вы, ни он не принадлежите более самим себе: вы  принадлежите английской королеве, а он – Фронде.    

Итак,  если второе дело, которое вы должны отложить, не важнее первого…    

– О,  второе дело очень важное.    

– В  таком случае выполняйте его сейчас.    

– К  несчастью, не в моей власти выполнить его, когда мне хотелось бы.    

Оно  назначено на вечер, попозже.    

– А,  понимаю, – сказал Атос с улыбкой, – в полночь?    

– Почти.    

– Что  же делать, дорогой друг, это дело из таких, которые можно отложить, и вы его  отложите, тем более что по возвращении у вас будет достаточное оправдание…    

– Да,  если я вернусь.    

– А  если не вернетесь, то не все ли вам равно? Будьте же благоразумным, Арамис. Вам  уже не двадцать лет, друг мой.    

– К  великому моему сожалению. О, если бы мне было только двадцать лет!    

– Да, –  произнес Атос, – сколько глупостей вы бы тогда еще наделали!    

Однако  нам пора расстаться. Мне надо еще сделать два визита и написать письмо. Зайдите  за мной в восемь часов, а лучше давайте поужинаем вместе в семь?    

– Отлично, –  сказал Арамис. – Мне надо сделать двадцать визитов и написать столько же писем.    

На этом  они расстались. Атос нанес визит госпоже де Вандом, расписался в числе посетителей  у герцогини де Шеврез и написал д'Артаньяну следующее письмо:    

     

     

«Дорогой  друг, я уезжаю с Арамисом по важному делу. Хотел бы проститься с вами, но не  имею времени. Помните, я пишу вам, чтобы еще раз подтвердить вам свою любовь.    

Рауль  поехал в Блуа и ничего не знает о моем отъезде; присматривайте за ним в мое  отсутствие, сколько можете, и если в течение трех месяцев от меня не будет известий,  то скажите ему, чтобы он вскрыл запечатанный пакет на его имя, который он  найдет в Блуа в моей бронзовой шкатулке.    

Посылаю  вам ключ от нее.    

Обнимите  Портоса от имени Арамиса и моего. До свиданья, а может быть, прощайте».    

     

     

Письмо  это он послал с Блезуа.    

В  условленный час Арамис явился. Он был одет для дороги, со шпагой на боку –  той старой шпагой, которую он так часто обнажал и которую теперь особенно  стремился обнажить.    

– Вот  что, – сказал он, – я думаю, напрасно мы уезжаем так, не оставив хоть  несколько прощальных строк Портосу и д'Артаньяну.    

– Все  уже сделано, дорогой друг, – ответил Атос, – я подумал об этом и  простился с ними за вас и за себя.    

– Вы  удивительный человек, дорогой граф, – воскликнул Арамис, – вы ничего  не забываете!    

– Ну  что, вы примирились с вашим путешествием?    

– Вполне,  и теперь, обдумав все, я даже рад, что покидаю Париж на это время.    

– И  я тоже, – сказал Атос. – Я только жалею, что не мог обнять  д'Артаньяна, но этот дьявол хитер и, наверное, догадался бы о наших планах.    

Они  кончали ужинать, когда вернулся Блезуа.    

– Сударь,  вот ответ от господина д'Артаньяна, – сказал он.    

– Но  ведь я не просил ответа, дурак, – возразил Атос.    

– Я  и не ждал ответа, но он велел меня вернуть и вручил мне вот это.    

С этими  словами Блезуа подал маленький, туго набитый, звенящий кожаный мешочек.    

Атос  раскрыл его и сначала вынул оттуда следующую записку:    

     

     

«Дорогой  граф!    

Лишние  деньги в путешествии не помешают, в особенности если путешествие затевается  месяца на три. Вспомнив наши прежние тяжелые времена, посылаю вам половину моих  наличных денег: это на тех, что мне удалось вытянуть у Мазарини, поэтому умоляю  вас, не тратьте их на какое-нибудь уж очень дрянное дело.    

Я  никак не верю тому, чтобы мы могли вовсе больше не увидеться. С вашим сердцем и  вашей шпагой пройдешь везде. Поэтому до свиданья, а не прощайте. Рауля я  полюбил с первой встречи, как родного сына. Тем не менее искренне молю небо, чтобы  мне не пришлось стать ему отцом, хотя я и гордился бы таким сыном.    

Ваш  д'Артаньян.    

     

     

Р.S.  Само собой разумеется, что пятьдесят луидоров, которые я вам посылаю,  предназначаются как вам, так и Арамису, как Арамису, так и вам».    

     

     

Атос  улыбнулся, и его красивые глаза затуманились слезой. Значит, д'Артаньян,  которого он всегда любил, любит его по-прежнему, хотя и стал мазаринистом!    

– Честное  слово, тут пятьдесят луидоров, – сказал Арамис, высыпая деньги из кошелька  на стол, – и все с портретом Людовика Тринадцатого! Что вы намерены с ними  делать, граф, оставите или отошлете обратно?    

– Конечно,  оставлю, Арамис. Даже если б я не нуждайся в деньгах, и то оставил бы их. Что  предлагается от чистого сердца, надо принимать с чистым сердцем. Возьмите себе  двадцать пять, а остальные двадцать пять дайте мне.    

– Отлично.  Я очень рад, что вы одного мнения со мной Ну что же, в дорогу?    

– Хоть  сейчас, если желаете. Но разве вы не берете с собой слугу?    

– Нет,  этот дуралей Базен имел глупость, как вы знаете, сделаться причетником в соборе  и теперь не может отлучиться.    

– Хорошо,  вы возьмете Блезуа, который мне не нужен, так как у меня есть Гримо.    

– Охотно, –  ответил Арамис.    

В эту  минуту Гримо появился на пороге.    

– Готово, –  произнес он со своей обычной краткостью.    

– Итак,  едем, – сказал Атос.    

Лошади  были действительно уже оседланы, слуги тоже готовы были тронуться в путь.    

На углу  набережной они повстречали запыхавшегося Базена.    

– Ах,  сударь, – воскликнул он, – слава богу, что я поспел вовремя.    

– В  чем дело?    

– Господин  Портос только что был у вас и оставил вам вот это, сказав, что надо передать  вам спешно и непременно до вашего отъезда.    

– Хорошо, –  сказал Арамис, принимая от Базена кошелек. – Что же это такое?    

– Подождите,  господин аббат, у меня есть письмо.    

– Я  уже сказал тебе, что если ты еще раз назовешь меня иначе, чем шевалье, я тебе  все кости переломаю! Давай письмо!    

– Как  же вы будете читать? – спросил Атос. – Ведь здесь темно, как в  погребе.    

– Сейчас, –  сказал на это Базен и, вынув огниво, зажег витой огарок, которым зажигал свечи  в соборе.    

Арамис  распечатал письмо и прочел:    

     

     

«Дорогой  д'Эрбле!    

Я  узнал от д'Артаньяна, передавшего мне привет от вас и от графа де Ла Фер, что  вы отправляетесь в экспедицию, которая продолжится месяца два или три. Так как  я знаю, что вы не любите просить у друзей, то предлагаю вам сам. Вот двести пистолей,  которыми вы можете располагать и которые вы возвратите, когда вам будет угодно.  Не бойтесь стеснить меня: если мне понадобятся деньги, я могу послать за ними в  любой из моих замков. В одном Брасье у меня лежит двадцать тысяч ливров  золотом. Поэтому если я не посылаю вам больше, то только из опасения, что  большую сумму вы откажетесь принять. Обращаюсь к вам потому, что, как вы  знаете, я немного робею невольно перед графом де Ла Фер, хотя люблю его от  всего сердца. То, что я предлагаю вам, само собой разумеется, я предлагаю и  ему.    

Преданный  вам, в чем, надеюсь, вы не сомневаетесь,    

дю  Валлон де Брасье де Пьерфон».    

     

     

– Ну, –  промолвил Арамис, – что вы на это скажете?    

– Я  скажу, дорогой д'Эрбле, что было бы почти грешно сомневаться в провидении, имея  таких друзей.    

– Итак?    

– Итак,  разделим пистоли Портоса, как мы разделили уже луидоры д'Артаньяна.    

Дележ  был произведен при свете витой свечки Базена, и оба друга отправились дальше.    

Через  четверть часа они были у ворот Сен-Дени, где лорд Винтер уже ожидал их.    

 Глава 46. ГДЕ  ПОКАЗЫВАЕТСЯ, ЧТО ПЕРВЫЙ ПОРЫВ – ВСЕГДА ПРАВИЛЬНЫЙ    

     

Трое  друзей поехали по Пикардийской дороге, хорошо им знакомой и вызвавшей у Атоса и  Арамиса немало ярких воспоминаний из времен их молодости.    

– Если  бы Мушкетон был с нами, – сказал Атос, когда они достигли того места, где  у них был спор с каменщиками, – как бы он задрожал, проезжая здесь. Вы  помните, Арамис? Ведь это здесь он получил знаменитую пулю.    

– Честное  слово, я не осудил бы его, – отвечал Арамис, – меня самого дрожь  пробирает при этом воспоминании; посмотрите, вон за тем деревом место, где я  думал, что мне пришел конец.    

Поехали  дальше.    

Скоро и  Гримо кое-что припомнил. Когда проезжали мимо той гостиницы, где когда-то они  вместе со своим господином учинили такой великолепный разгром, Гримо подъехал к  Атосу и, указывая на отдушину погреба, сказал:    

– Колбасы!    

Атос  рассмеялся. Собственная юношеская проделка показалась ему теперь такой же забавной,  как если бы ему рассказали о чужой.    

Проведя  в пути два дня и ночь, под вечер, при великолепной погоде, прибыли они в  Булонь, в те времена почти пустынный город, расположенный весь на  возвышенности; того, что называется теперь «нижним городом», еще не  существовало. Булонь была мощной крепостью.    

– Господа, –  сказал лорд Винтер, когда они подъехали к воротам, – поступим так же, как  в Париже: въедем порознь, чтобы не возбуждать подозрений. Я знаю здесь один  трактир; он мало посещается, и хозяин его предал мне всей душой. Туда я и  направлюсь, там должны быть для меня письма, а вы поезжайте в любую гостиницу, –  например, в гостиницу «Шпаги Великого Генриха». Отдохните и через два часа  будьте на пристани; наше судно, наверное, нас ожидает.    

Так и  порешили. Винтер продолжал свой путь вдоль наружного вала, чтобы въехать в  город через другие ворота, оба же друга въехали в те ворота, перед которыми они  находились. Проехав шагов двести, они увидели гостиницу, о которой говорил  Винтер.    

Лошадей  покормили, не расседлывая; слуги сели ужинать, так как было уже поздно;  господа, торопившиеся на судно, велели им прийти на пристань, запретив  разговаривать с кем бы то ни было. Это запрещение касалось, конечно, только  Блезуа, потому что для Гримо оно уже давно стало излишним.    

Атос и  Арамис направились в гавань. Их запыленная одежда, а также известная непринужденность  в манерах и движениях, по которой всегда можно отличить людей, привыкших к путешествиям,  привлекли внимание нескольких гуляющих. На одного из них, по-видимому,  появление Арамиса и Атоса произвело особенно сильное впечатление.    

Этот  человек, на которого и они обратили внимание – по тем же причинам, по  каким их самих замечали другие, одиноко ходил взад и вперед по дамбе. Увидя их,  он уже не спускал с них глаз и, видимо, горел желанием заговорить с ними. Он  был молод и бледен, с очень светлыми глазами, которые, как глаза тигра, меняли  цвет в зависимости от того, на кого взирали; его походка, несмотря на  медленность и неуверенность при поворотах, была тверда и смела; одет он был во  все черное и довольно ловко носил длинную шпагу.    

Выйдя на  дамбу, Атос и Арамис остановились посмотреть на небольшую лодку, вполне снаряженную  и привязанную к свае.    

– Это,  без сомнения, наша, – сказал Атос.    

– Да –  отвечал Арамис, – а вон то судно готовится к отплытию и, вероятно, отвезет  нас по назначению. Только бы лорд Винтер не заставил себя ждать. Здесь  оставаться совсем не весело: не видно ни одной женщины.    

– Тише, –  произнес Атос, – нас слушают.    

Действительно,  бледный молодой человек, который уже несколько раз проходил мимо двоих друзей,  пока они рассматривали лодку, услышав имя лорда Винтера, остановился. Правда,  это могло быть случайностью, так как лицо его сохраняло полное равнодушие.    

– Господа, –  обратился он к ним, поклонившись очень вежливо и непринужденно, – простите  мне мое любопытство, но вы, кажется, приехали из Парижа или, во всяком случае,  не здешние?    

– Да,  мы из Парижа, сударь, – ответил Атос так же вежливо. – Чем могу  служить?    

– Не  будете ли вы так добры сказать мне, сударь, – продолжал молодой  человек, – правда ли, что кардинал Мазарини уже больше не министр?    

– Вот  странный вопрос, – произнес Арамис.    

– Он  и министр и не министр, – отвечал Атос. – Половина Франции старается  его прогнать, но разными интригами и обещаниями он привлек на свою сторону  другую половину; это может продолжаться очень долго, как вы сами понимаете.    

– Итак,  сударь, – сказал незнакомец, – он не бежал и не находится в тюрьме?    

– Нет,  по крайней мере, в настоящее время.    

– Крайне  вам признателен, господа, за вашу любезность, – произнес молодой человек,  отходя.    

– Что  вы скажете об этом допросчике? – спросил Арамис.    

– Я  скажу, что это либо скучающий провинциал, либо шпион, собирающий сведения.    

– И  вы так отвечали ему?    

– Я  не имел основания поступить иначе. Он был вежлив со мной, и я был вежлив с ним.    

– Но  все же, если это шпион…    

– Что  же может сделать шпион? Теперь не времена Ришелье, когда по одному подозрению  запирались гавани.    

– Все-таки  вы напрасно так отвечали ему, – сказал Арамис, провожая глазами молодого человека,  фигура которого понемногу скрывалась за дюнами.    

– А  вы, – возразил Атос, – забываете, что сами поступили еще более  неосторожно, произнеся имя лорда Винтера. Разве вы не заметили, что этот  молодой человек остановился имение тогда, когда услышал его имя?    

– Тем  более следовало предложить ему идти своей дорогой, когда он обратился к вам.    

– То  есть затеять ссору? Я опасаюсь ссор, когда меня где-нибудь ждут, – ведь и  ссора может меня задержать. Кроме того, давайте-ка я вам кое в чем признаюсь:  мне самому хотелось рассмотреть молодого человека поближе.    

– Для  чего?    

– Арамис,  вы будете смеяться надо мной, Арамис, вы скажете, что я вечно твержу одно и то  же, что мне мерещится со страху…    

– Но  в чем же дело?    

– На  кого похож этот молодой человек?    

– С  какой стороны? С хорошей или с дурной? – спросил, смеясь, Арамис.    

– С  дурной и настолько, насколько мужчина может иметь сходство с женщиной.    

– А,  черт возьми! – воскликнул Арамис. – Вы заставляете меня  призадуматься. Нет, конечно, дорогой друг, вам не мерещится, и я сам вижу, что  вы правы. Этот тонкий впалый рот, эти глаза, которые словно повинуются только  рассудку, а не сердцу… Это какой-нибудь ублюдок миледи.    

– Вы  смеетесь, Арамис?    

– Просто  по привычке. Ибо, клянусь вам, я не более вашего хотел бы встретить этого змееныша  на нашей дороге.    

– Вот  и Винтер! – воскликнул Атос.    

– Отлично.  Теперь недостает только наших лакеев, они что-то запаздывают, – заметил Арамис.    

– Нет, –  возразил Атос, – я уже вижу их. Они идут в двадцати шагах позади милорда.  Я узнал Гримо по его длинным ногам и задранной вверх голове. Тони несет наши  карабины.    

– Значит,  мы отплываем в ночь? – спросил Арамис, оглядываясь на запад, где от солнца  оставалось уже только золотистое облачко, понемногу таявшее в море.    

– Вероятно, –  отвечал Атос.    

– Вот  дьявол, – произнес Арамис, – я и днем-то недолюбливаю море, а ночью  тем более. Этот шум волн, рев ветра, ужасная качка… Признаюсь, я предпочел бы  сидеть сейчас в монастыре в Нуази.    

Атос  улыбнулся своей печальной улыбкой, думая, очевидно, совсем о другом, и  направился навстречу лорду Винтеру.    

Арамис  последовал за ним.    

– Что  же с нашим другом? – спросил Арамис. – Он похож на одного из тех  грешников в дантовском аду, которым сатана свернул шеи и которые смотрят на  свои пятки. Какого черта он все оглядывается?    

Заметив  их тоже, лорд Винтер ускорил шаг и подошел к ним с необычайной поспешностью.    

– Что  с вами, милорд? – спросил Атос. – Отчего вы так запыхались?    

– Нет,  ничего, – отвечал лорд Винтер, – только когда я проходил мимо дюн,  мне показалось…    

Он опять  оглянулся. Атос посмотрел на Арамиса.    

– Однако  едемте, – воскликнул лорд Винтер, – едемте, лодка, вероятно, уже ожидает  нас, а вот и наше судно стоит на якоре. Видите вы его? Я хотел бы уже быть на  борту.    

Он опять  оглянулся.    

– Вы  забыли что-нибудь? – спросил Арамис.    

– Нет,  я просто озабочен.    

– Он  видел его, – шепнул Арамису Атос.    

Тем  временем они подошли к лестнице, у которой стояла лодка. Лорд Винтер велел  сначала сойти слугам с оружием и носильщикам с багажом, а уж затем стал  спускаться сам.    

В эту  минуту Атос заметил человека, который шел по берегу параллельно дамбе и спешил  к противоположному концу гавани, расположенному шагах в двадцати от них, как  будто намереваясь оттуда следить за их отъездом.    

Хотя уже  стемнело, Атосу все же показалось, что это тот самый человек, который обращался  к нему с вопросами.    

«Ого, –  подумал он про себя, – уж не шпион ли это в самом деле и не собирается ли  он помешать нашему отъезду?»    

– Видимо,  он замышляет что-то против нас, – сказал Атос. – Мы все-таки отчалим,  а когда будем в открытом море, пусть пожалует к нам.    

С этими  словами Атос вскочил в лодку, которая сразу отошла от причала и стала быстро  удаляться под ударами весел четырех сильных гребцов.    

Молодой  человек между тем продолжал идти по берегу, немного обгоняя лодку. Она должна  была пройти по узкому проходу между концом дамбы, где находился только что  засветившийся маяк, и скалой, торчавшей на берегу.    

Издали  они видели, как молодой человек взбирался на эту скалу, чтобы оказаться над лодкой,  когда она будет проходить мимо.    

– Решительно,  этот молодой человек – шпион, – сказал Арамис Атосу.    

– Какой  молодой человек? – спросил лорд Винтер, оборачиваясь к ним.    

– Да  тот, который все ходил сзади, заговорил с нами и теперь ожидает нас вон там. Вы  видите?    

Лорд  Винтер посмотрел в ту сторону, куда указывал Арамис. Маяк ярко освещал проход,  по которому они плыли, нависавшую скалу и на ней фигуру молодого человека,  стоявшего с обнаженной головой и скрещенными руками.    

– Это  он! – воскликнул лорд Винтер, хватая Атоса за руку. – Это он! Мне уже  раньше показалось, что я узнал его, и я не ошибся.    

– Кто  он? – спросил Арамис.    

– Сын  миледи, – отвечал Атос.    

– Монах! –  воскликнул Гримо.    

Молодой  человек услышал эти слова. Можно было подумать, что он хочет броситься вниз, до  того он свесился со скалы.    

– Да,  это я, дядюшка! – крикнул он. – Я, сын миледи! Я, монах! Я, секретарь  и друг Кромвеля! И я знаю теперь вас и ваших спутников!    

В лодке  было три человека безусловно храбрых, в мужестве которых никто бы не усомнился.  Но все же, услышав этот голос, увидев это лицо, они почувствовали, как дрожь  пробежала по их спинам. А у Гримо волосы поднялись дыбом и обильный пот  выступил на лбу.    

– Ага, –  сказал Арамис, – так это племянник, это монах, сын миледи, как он сам  говорит!    

– Увы,  да, – прошептал лорд Винтер.    

– Хорошо,  подождите, – сказал Арамис.    

И с  ужасным хладнокровием, появлявшимся у него в решительные минуты, он взял один  из мушкетов, что держал Тони, зарядил его и прицелился в человека, стоявшего на  скале, подобно ангелу тьмы.    

– Стреляйте! –  крикнул Гримо вне себя.    

Атос  схватил дуло карабина и не дал выстрелить.    

– Черт  бы вас побрал! – вскричал Арамис. – Я так хорошо в него прицелился. Я  всадил бы ему пулю прямо в грудь.    

– Довольно  того, что мы убили мать, – глухо произнес Атос.    

– Его  мать была негодяйка, причинившая зло всем нам и нашим близким.    

– Да,  но сын ничего нам не сделал.    

Гримо,  привставший было, чтобы увидеть результат выстрела, махнул рукой и в отчаянье  опустился на скамью.    

Молодой  человек разразился хохотом.    

– А,  так это вы! – крикнул он. – Это вы, теперь-то я вас знаю!    

Его  резкий смех и грозные слова пронеслись над лодкой и, унесенные ветром, замерли  в отдаленье.    

Арамис  содрогнулся.    

– Спокойствие, –  сказал Атос. – Что за черт! Или мы перестали быть мужчинами?    

– Ну  нет, – возразил Арамис, – только ведь это истинный демон. Спросите  дядю, не был ли я прав, собираясь освободить его от такого милого племянника?