1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 
Но слуге стало страшно, и говорит он:    

– Неужто вас непременно встретит дочь? Это может  оказаться кошка или собака.    

И он уговорил своего хозяина, и тот взял певчего  прыгуна-жаворонка и пообещал льву отдать первое, что встретится ему дома.    

И вот воротился он домой. Входит к себе в дом, и первая,  кого он встретил, была не кто иная, как его младшая любимая дочь. Бросилась она  к нему навстречу, стала его целовать и обнимать, а как увидела, что привёз он  ей певчего прыгуна-жаворонка, была она вне себя от радости. Но отцу было не до  веселья, он заплакал и говорит:    

– Милая моя дочка, дорогой ценой заплатил я за эту  маленькую птичку, – пришлось мне пообещать отдать тебя дикому льву; он  растерзает тебя и съест. – И рассказал ей всё, что произошло, и стал  просить её, что бы ни случилось, а ко льву не идти. Стала она его утешать и  говорит:    

– Милый батюшка, что обещано, то надо исполнить; я  пойду, но льва постараюсь задобрить и вернуться домой целой и невредимой.    

На другое утро попросила она указать ей дорогу, простилась и  спокойно отправилась в самую чащу лесную. А был лев не кто иной, как  заколдованный королевич, днём он был львом, и вместе с ним и все его слуги были  тоже львами, а ночью они опять превращались в людей.    

Когда она пришла, встретил лев её ласково и проводил в свой  дворец. А когда наступила ночь, стал он прекрасным юношей; тут и свадьбу  сыграли с большой пышностью. И стали они жить счастливо вместе, ночью  бодрствовали, а днём спали. Вот приходит он раз и говорит:    

– Завтра в доме у твоего отца будет пир по случаю  свадьбы старшей твоей сестры; если хочешь, то мои львы проводят тебя туда.    

Она сказала, что охотно повидала бы своего отца, и  направилась домой, и провожали её львы. И была великая радость, когда она  явилась, – ведь все думали, что её растерзал лев и что давно её уже нет в  живых. Рассказала она, какой у неё красивый муж и как хорошо ей живётся, и  пробыла она дома, пока продолжалась свадьба, а затем вернулась назад в лес.  Когда выходила замуж средняя дочь, её опять пригласили на свадьбу, и она  сказала льву:    

– На этот раз не хочу я идти одна, пойдём вместе со  мной.    

Но лев ответил, что это будет для него слишком  опасно, – ведь если упадёт на него луч от зажжённой свечи, то обернётся он  голубем, и придётся ему семь лет летать вместе с голубями.    

– Ax, – сказала она, – уж пойдём вместе со  мной, я буду тебя охранять и защищу от всякого света.    

И вот отправились они вместе и взяли с собой и своего  маленького ребёнка. Она велела построить там зал с прочными и толстыми стенами,  куда не проникал бы ни один луч, чтобы лев мог сидеть в нём, когда зажгутся  свадебные свечи. Но дверь была сделана из сырого дерева, она рассохлась и дала  небольшую трещину, которую никто из людей не заметил. Стали праздновать пышную  свадьбу, и когда свадебный поезд возвращался из церкви с факелами и свечами  мимо зала, упал тонкий, как волос, луч на королевича, и в тот же миг был он  обращён в голубя. Когда жена вернулась домой и стала искать мужа, найти его  нигде не могла, – перед нею сидел белый голубь. И голубь сказал:    

– Семь лет должен буду летать я по свету. Но каждые  семь шагов я буду ронять по капельке алой крови и по белому пёрышку, они укажут  тебе дорогу, и если ты пойдёшь по следу, то сможешь меня освободить.    

Сказав это, голубь вылетел в дверь, и она пошла вслед за  ним; и каждые семь шагов падали наземь алые капельки крови и белые пёрышки и  указывали ей дорогу. И так шла она всё дальше и дальше по свету, не  оглядывалась и не отдыхала. И прошло уже почти семь лет. Стала она радоваться,  думая, что скоро будут они освобождены от чар, но было это ещё так далеко!    

Шла она всё дальше, и вот однажды не упало пёрышко наземь,  не скатилась алая капелька крови. Глянула она наверх, видит – голубь исчез. Она  подумала: «Люди мне ничем помочь не могут», и она поднялась к солнцу и сказала  ему:    

– Светишь ты во все углы тёмные и на вершины горные, не  видало ли ты, где белый голубь летает?    

– Нет, – ответило солнце, – не видало я  голубя белого, но подарю тебе ларец, ты открой его, когда будешь в великой беде  и опасности.    

Поблагодарила она солнце и пошла дальше; шла она до самого  вечера, пока не взошёл уже и месяц, и спросила она у месяца:    

– Ты целую ночь светишь на поля широкие, на леса на  высокие, не видал ли ты, где белый голубь летает?    

– Нет, – ответил ей месяц, – не видал я  белого голубя, вот подарю я тебе яйцо, ты разбей его, когда будешь в большой  беде и опасности.    

Поблагодарила она месяц и пошла дальше; шла она, пока явился  ветер ночной и подул на неё прохладой. И молвила она ветру ночному:    

– Ты веешь над всеми деревьями, подо всеми листьями  дуешь, не видал ли ты, где белый голубь летает?    

– Нет, – сказал ей ветер ночной, – не видел я  белого голубя, но спрошу у других трёх ветров, может, они видали.    

Явился ветер восточный и западный ветер, но они не видели  ничего, а южный ветер ответил:    

– Видел я белого голубя, полетел он к Красному морю,  там обернулся он снова львом, ведь минуло семь лет, и борется лев там с  драконом, а дракон тот – зачарованная королевна.    

И сказал ей ветер ночной:    

– Дам я тебе совет: ступай к Красному морю, растут на  правом его берегу большие лозы: ты их сосчитай, и срежь одиннадцатую, и ударь  ею дракона – тогда лев его одолеет, и вернётся к обоим снова их человеческий  образ. Потом оглянись назад, и увидишь ты птицу-грифа, что сидит у Красного  моря; вскочи вместе с милым своим на спину к нему, и перенесёт вас птица через  море домой. На тебе ещё орешек; когда будешь ты посреди моря, кинь его в воду,  и вырастет из воды большой орешник, и отдохнёт на нём птица-гриф. Если ей  отдохнуть не удастся, то не хватит у ней сил перенести вас через море; а  забудешь ты бросить в воду орешек, то уронит вас птица-гриф в море.    

Пошла она к морю и нашла там всё, о чём говорил ей ветер  ночной. Сосчитала она лозы на морском берегу, одиннадцатую срезала, ударила ею  дракона, и лев его одолел; и вмиг обратились они снова в людей. Только освободилась  от чар королевна, что прежде была драконом, взяла она за руки юношу, села на  птицу-грифа и исчезла с ним вместе. И осталась бедная странница опять одна,  села она на землю и заплакала. Но, наконец, она успокоилась и сказала: «Я пойду  дальше, так далеко, куда только ветер дует и доколе петух будет петь, пока его  не найду». И пошла она дальше, и прошла много путей и дорог, пока не пришла,  наконец, к замку, где жили они вдвоём, и узнала, что скоро будут справлять они  свадьбу. И сказала она:    

– Бог мне поможет ещё раз! – и она открыла ларец,  подаренный солнцем, и лежало в том ларце платье, и сияло так же, как самоё  солнце. Она достала его, надела и поднялась в замок, и все люди и даже невеста  посмотрели на неё с удивлением; и это платье так понравилось невесте, что  захотелось ей надеть его под венец, и она спросила, не может ли та его продать.    

– Не продам я его ни за деньги, ни за какое  добро, – ответила она, – а за плоть и за кровь.    

Невеста спросила, что она этим хочет сказать. И она  ответила:    

– Позволь мне переночевать ночь в той комнате, где спит  твой жених.    

Невеста не согласилась; но ей так хотелось получить платье,  что, наконец, она дала согласие, приказав слуге подсыпать королевичу сонного  зелья.    

Когда наступила ночь и королевич уснул, её отвели в  спаленку. Села она у его постели и сказала:    

– Я шла за тобой семь лет, была я у солнца и месяца, и  у четырёх ветров я была – всё о тебе узнала, я помогла тебе одолеть дракона,  неужто ты меня совсем позабыл?    

Но королевич спал крепко, и казалось ему, будто ветер шумит  среди елей в лесу. Когда наступило утро, её увели из спальни, и пришлось ей  отдать своё золотое платье.    

Но когда и это не помогло, запечалилась она, вышла на луг,  села и заплакала. Сидя там, она вспомнила о яйце, что подарил ей месяц; она  разбила яйцо – и вылупилась из него наседка с двенадцатью золотыми цыплятами,  они побегали, поклевали и залезли опять под крылья наседки, – и не было  ничего милее на свете, как смотреть на это.    

Потом она встала и пошла по лугу, но невеста заметила из окошка  маленьких цыплят, и они ей так понравились, что она вышла из замка и спросила,  не продаст ли их странница.    

– Ни за деньги, ни за добро, а за плоть и за кровь.  Дозволь мне ещё одну ночь пробыть в спальне, где спит жених.    

Невеста согласилась, но решила её обмануть, как и в прошлый  вечер. Когда королевич ложился в постель, он спросил своего слугу, что это был  за шум и за шёпот в прошлую ночь. И слуга рассказал ему обо всём: что велено  было дать ему сонного зелья, потому что какая-то бедная девушка спала тайком в  его спальне, и что в эту ночь он должен дать ему снова сонного зелья. Тогда  королевич сказал:    

– Вылей это зелье на пол у моей постели.    

Ночью девушку ввели снова, и стала она рассказывать, как ей  тяжело пришлось; и он тотчас по голосу узнал свою милую жену, вскочил с постели  и воскликнул:    

– Только теперь впервые я воистину освобождён от чар, а  был я будто во сне, ибо меня околдовала чужая королевна и заставила меня тебя  позабыть, но бог вовремя снял с меня наважденье.    

Тогда они вышли оба ночью тайком из замка, – они  боялись отца королевны, который был колдуном, – сели на птицу-грифа, и  перенесла их птица-гриф через Красное море. И когда были они посреди моря,  бросила она в воду орешек. И тотчас выросло большое дерево орешник, отдохнула  на нём птица-гриф и принесла их потом домой, где нашли они своего ребёнка; он  за это время вырос и сделался красивым мальчиком; и жили они с той поры  счастливо до самой смерти.    

 89. Гусятница    

     

Жила однажды старая королева; муж у неё умер много лет тому  назад, но была у неё красавица-дочь. Когда она выросла, её обручили с одним  королевичем из далёкой страны. Пришло время, когда они должны были быть  повенчаны и девушке надо было ехать в чужое королевство, и вот собрала тогда  старуха-мать много дорогой утвари и драгоценностей – всё, что входило в  приданое королевы, так как она всем сердцем любила свою дочь. Дала она ей и  камеристку, которая должна была ехать вместе с нею, чтобы передать невесту в  руки жениха; и дали им для путешествия двух коней, и звали коня королевны Фалада,  и умел тот конь говорить. Вот настал час расставанья, и пошла старая  мать-королева в свою опочивальню, взяла маленький нож, порезала себе пальцы, и  брызнула из них кровь; потом взяла она белый платочек, и упали на него три  капли крови; королева отдала этот платочек дочери и сказала:    

– Милое моё дитятко, храни его крепко, он пригодится  тебе в дороге.    

С грустью простились они друг с другом; сунула королевна  платочек за пазуху, села на коня и отправилась к своему жениху. Проехали они  час, и почувствовала королевна сильную жажду и говорит своей камеристке:    

– Слезь с коня и набери мне воды из ручья в мой кубок,  что взяла ты в дорогу, мне очень хочется пить.    

– Если вам хочется пить, – сказала  камеристка, – то слезьте сами с коня, наклонитесь к воде и напейтесь, я  вашей служанкой быть не хочу.    

Королевну мучила жажда, и она сошла с коня, нагнулась к  ручью, напилась, но напиться из золотого кубка ей так и не пришлось. И она  сказала:    

– Ах, господи!    

И ответили ей три капли крови: «Если бы мать знала об этом,  у ней разорвалось бы сердце в груди».    

Запечалилась королевна, но ничего не сказала и села опять на  коня. Так проехали они несколько миль, но день был жаркий, солнце сильно пекло,  и ей снова захотелось пить. А проезжали они мимо родника, и она крикнула снова  своей камеристке:    

– Сойди с коня и дай мне попить из моего золотого  кубка. – Королевна все её злые слова уже позабыла. Но камеристка сказала  ещё высокомерней:    

– Если хотите пить, то и пейте сами, а вашей служанкой  я быть не хочу.    

И королевна сошла в великой жажде с коня, нагнулась над  родником, заплакала и сказала:    

– Ах, господи!    

И ответили опять капли крови: «Если бы мать знала об этом,  сердце б у ней разорвалось в груди».    

Начала королевна пить и сильно нагнулась, и выпал у неё  из-за пазухи платок, на котором были три капли крови, и уплыл по воде, но в  горе она этого не заметила. А камеристка всё это видела и обрадовалась, что  получила власть над невестой: ведь если ей потерять эти три капли крови, то  станет она беспомощной и слабой. Только хотела королевна сесть опять на своего  коня, которого звали Фалада, но камеристка сказала:    

– На Фаладе поеду я, а ты можешь ехать на моей кобыле.    

И королевне пришлось подчиниться. Потом камеристка грубо ей  приказала, чтоб сняла она королевские одежды и надела бы на себя её простое  платье, и к тому же заставила её поклясться перед богом, что она не скажет об  этом при королевском дворе ни одному человеку, а если она не даст такой клятвы,  то будет тотчас убита. Но конь Фалада всё это видел и хорошо запомнил.    

Села камеристка на коня Фаладу, а настоящая невеста на  простую лошадь, и поехали они дальше, и вот приехали, наконец, в королевский  замок. И была там великая радость по поводу их прибытия, выбежал к ним  навстречу королевич, снял камеристку с коня, думая, что это и будет его настоящая  жена. Повели её по лестнице, а настоящей королевне пришлось остаться внизу.  Посмотрел старый король в окно и увидел, что она стоит во дворе, заметил, какая  она стройная, нежная и какая красивая. Пошёл он тотчас в королевскую горницу и  спросил у невесты про девушку, что с ней вместе приехала и стоит теперь внизу  во дворе, кто она, мол, такая?    

– Я взяла её с собой в дорогу, чтоб было мне с кем  ехать. Дайте девушке какую-нибудь работу, чтоб она не стояла без дела.    

Но у короля работы для неё не нашлось, и, не зная, что  придумать, он сказал:    

– Есть у меня тут мальчонка, он пасёт гусей, пускай она  ему помогает.    

Мальчика звали Кюрдхен; и пришлось настоящей невесте  помогать ему пасти гусей.    

Немного спустя говорит фальшивая невеста молодому королю:    

– Мой любезный супруг, сделайте мне одно одолженье.    

– Я выполню его с удовольствием, – ответил он ей.    

– Велите позвать живодёра и отрубить голову коню, на  котором я сюда приехала, он по дороге меня рассердил.    

А на самом-то деле она боялась, чтобы конь не рассказал, как  поступила она с королевной. Раз уж на то пошло, то должно оно было случиться, и  пришлось верному Фаладе погибнуть. Но слух об этом дошёл до настоящей  королевны, и она тайно пообещала живодёру уплатить золотой, если он окажет ей  небольшую услугу. Были в том городе большие чёрные ворота, через них она  проходила всегда утром и вечером со своими гусями.    

– Прибейте, – сказала она, – над чёрными  воротами голову убитого Фалады, чтоб я видела её каждый раз.    

И живодёр обещал ей это: он отрубил голову Фаладе и крепко  прибил её над чёрными воротами.    

На заре, когда гнали они вместе с Кюрдхен через эти ворота  гусей, она, проходя, говорила:    

     

Вот где висишь ты, конь мой Фалада!    

     

И голова отвечала:    

     

А ты, королевна, ходишь за стадом.    

Если б об этом матушка знала,    

Сердце б у ней разорвалось.    

     

И она медленно выходила за город и гнала гусей на пастбище.    

Придя на лужок, она садилась на землю и распускала свои  волосы, а были они, словно чистое золото. И Кюрдхен смотрел на них и радовался,  глядючи, как сверкали они, и захотелось ему вырвать у неё несколько волосков.  Но она сказала:    

     

Подуй, ветер-ветерок,    

Сдуй у Кюрдхен колпачок,    

Пусть бежит за ним вдогонку;    

А я косы заплету,    

Их в порядок приведу.    

     

И поднялся вдруг такой сильный ветер, что сорвал у Кюрдхен  его шапочку, – полетела она по полю, и пришлось ему бежать за нею  вдогонку. Пока он вернулся назад, она тем временем волосы расчесала, заплела их  в косы, и он не мог вырвать у ней ни одного волоска. Рассердился Кюрдхен и  перестал с ней разговаривать; и они продолжали пасти гусей, пока не наступил  вечер, а потом пошли домой.    

На другое утро, когда они гнали гусей через чёрные ворота,  девушка сказала:    

     

Вот где висишь ты, конь мой Фалада!    

     

И ответил Фалада:    

     

А ты, королевна, ходишь за стадом.    

Если б об этом матушка знала,    

Сердце б у ней разорвалось.    

     

Села она опять на лужок и начала расчёсывать волосы.  Подбежал Кюрдхен и хотел схватить её за волосы, но она быстро промолвила:    

     

Подуй, ветер-ветерок,    

Сдуй у Кюрдхен колпачок,    

Пусть бежит за ним вдогонку;    

А я косы заплету,    

Их в порядок приведу.    

     

И подул ветер, сдул у него с головы шапочку, и пришлось  Кюрдхен бежать за нею вдогонку, и когда он вернулся, девушка давно уже привела  волосы в порядок, и он не мог вырвать у ней ни одного волоса. И пасли они гусей  до самого вечера.    

А вечером, когда воротились они домой, пришёл Кюрдхен к  старому королю и говорит:    

– С этой девушкой я пасти гусей больше не стану.    

– Почему? – спросил старый король.    

– Да она мне весь день докучает.    

Приказал старый король рассказать, что же она ему такое  делает.    

И сказал Кюрдхен:    

– Утром, когда проходим мы со стадом через чёрные  ворота, – а висит там на стене лошадиная голова, – девушка говорит:    

     

Вот где висишь ты, конь мой Фалада!    

     

а голова отвечает:    

     

А ты, королевна, ходишь за стадом.    

Если б об этом матушка знала,    

Сердце б у ней разорвалось.    

     

И стал Кюрдхен рассказывать дальше, что происходит на  гусином лугу и как приходится ему бегать вдогонку за шапочкой.    

Старый король велел ему и впредь пасти гусей, а сам, только  наступило утро, сел за чёрными воротами и услыхал, как говорила она с головою  Фалады; потом он пошёл вслед за нею на пастбище и спрятался на лугу за кустом.  И увидел он вскоре своими собственными глазами, как гусятница и пастушок  пригнали гусей, и как села она потом и начала расплетать волосы, и как засияли  они от блеска.    

И опять сказала она:    

     

Подуй, ветер-ветерок,    

Сдуй у Кюрдхен колпачок,    

Пусть бежит за ним вдогонку;    

А я косы заплету,    

Их в порядок приведу.    

     

И поднялся вихрь и сорвал с Кюрдхен шапочку, и пришлось ему  бежать далеко-далеко за нею вдогонку, а пастушка тем временем медленно  причесала и заплела волосы, и старый король всё это видел. Потом он незаметно  вернулся назад, и когда вечером гусятница возвращалась домой, король отозвал её  в сторону и спросил, зачем она всё это делает.    

– Я сказать вам об этом не смею, да и не могу ни одному  человеку пожаловаться на своё горе, – я поклялась в том перед богом, а не  то мне придётся погибнуть.    

Он стал её допытывать и не давал ей покоя, но ничего  добиться от неё не мог. И сказал король:    

– Если ты мне ничего не хочешь сказать, так пожалуйся  тогда на своё горе железной печке, – и ушёл.    

Тогда она забралась в железную печку, начала плакать и  причитать, и всё, что было у ней на сердце, высказала, и говорит:    

– Живу я, всеми покинутая, а я-то ведь королевна;  коварная камеристка принудила меня силой снять с себя королевские одежды и  заняла у жениха моё место, и должна я исполнять чёрную работу и пасти гусей.  Если бы знала об этом моя матушка, сердце б у ней разорвалось!    

А старый король стоял за печкой и слышал всё, что она говорила.  Вышел он потом и велел ей вылезть из печки. Надели на неё королевские одежды; и  казалось прямо чудом, какая была она прекрасная. Позвал старый король своего  сына и объявил ему, что невеста у него фальшивая, а на самом деле она всего  лишь камеристка, а настоящая стоит перед ним – это была бывшая гусятница.    

Сильно обрадовался молодой король, увидав её красоту и  доброту, и было устроено большое пиршество и созвали на него всех людей и  добрых друзей. И сидел на первом месте жених, а рядом с ним королевна, а с  другой стороны камеристка, но была камеристка ослеплена и не узнала её в пышном  наряде. Вот поели они, попили, стало им весело, и задал тогда старый король  камеристке загадку: чего заслуживает та, которая так, мол, и так обманула  своего хозяина, – и он рассказал ей всё, как было, по порядку, и спросил:    

– Какого приговора она достойна?    

И сказала фальшивая невеста:    

– Она достойна одного, чтоб раздели её догола и бросили  в бочку, утыканную острыми гвоздями; и надо запрячь в ту бочку двух белых  лошадей, и пусть тащат они её по всем улицам.    

– Так ты же и есть та самая, – сказал старый  король, – которая произнесла себе приговор, так и до́лжно с тобой  поступить.    

И вот, когда исполнили приговор, женился молодой король на  своей настоящей невесте, и стали они оба править своим королевством в мире и в  счастье.    

 90. Юный великан    

     

Был у одного крестьянина сын; и был он ростом всего с палец,  больше никак не рос, и за несколько лет ничуть не сделался больше. Собрался раз  крестьянин ехать на поле – землю пахать, а малютка ему и говорит:    

– Батюшка, хочу я с тобой на поле поехать.    

– На поле? – говорит отец. – Нет, уж лучше  оставайся ты дома; какая с тебя польза будет, – чего доброго, я тебя ещё  потеряю.    

И начал Мальчик-с-пальчик плакать; и чтобы его успокоить,  сунул его отец в карман и взял вместе с собой. Приехав на поле, он достал его  из кармана и посадил на только что вспаханную борозду. Вот сидит на ней  Мальчик-с-пальчик, а в это время выходит из-за горы огромный великан.    

– Видишь эту громадину? – спросил его отец, желая  напугать этим малыша; а чтоб был он послушным, сказал: – Вот он тебя заберёт с  собой.    

Великан в это время сделал несколько шагов своими длинными  ножищами и очутился у самой борозды. Взял он маленького Мальчика-с-пальчик  осторожно двумя пальцами, поднял вверх, поглядел на него внимательно и, ни  слова не молвив, двинулся с ним дальше. Отец стоял рядом, но от страха и слова  вымолвить не мог, и решил, что пропал теперь его сыночек и никогда уж он больше  его не увидит.    

И унёс великан его к себе домой, начал его выкармливать; и  вырос Мальчик-с-пальчик и стал таким же большим и сильным, как и все великаны.  Прошло два года, и направился старый великан вместе с ним в лес. Он захотел его  испытать и сказал:    

– Вытащи-ка мне вот этот прутик.    

А стал мальчик такой уже сильный, что вырвал из земли  молодое дерево вместе с корнями. Великан подумал: «Ну, дело теперь пойдёт  лучше». И взял его с собой и выкармливал ещё целых два года. Стал он его опять  испытывать, и силы у мальчика настолько прибавилось, что мог он вырвать из  земли теперь и старое дерево. Но великану это казалось ещё недостаточным, он  выкармливал его ещё два года, потом пошёл с ним в лес и сказал:    

– Ну-ка, вырви мне прутик побольше, – и парень  вырвал ему из земли самый толстый дуб – он так и затрещал; и было это для него  делом совсем пустячным.    

– Ну, теперь хватит, – сказал великан, – ты  уже обучился, – и отвёл его назад на поле, откуда он его принёс.    

А отец его как раз в это время шёл за плугом. Юный великан  подошёл к нему и говорит:    

– Посмотрите, батюшка, каким человеком ваш сын  сделался.    

Испугался крестьянин и говорит:    

– Нет, ты мне не сын, я такого не хочу, отойди от меня.    

– Да нет же, я ваш сын, и дозвольте мне приняться за  работу; пахать я умею так же хорошо, как и вы, а может, ещё и получше.    

– Нет, нет, ты не сын мне, да и пахать-то ты не умеешь;  уходи от меня прочь.    

Но так как он великана побаивался, то отошёл от плуга и сел  на край поля. Взял тогда парень всю упряжку и нажал одной только рукой на плуг,  но нажим был такой сильный, что плуг глубоко врезался в землю. Тут крестьянин  не вытерпел и крикнул:    

– Коли хочешь землю пахать, то не надо так сильно  нажимать, а то пахота будет неважная.    

Тогда парень выпряг коней, потащил плуг на себе и сказал:    

– Ступай, батюшка, домой да вели матери наварить мне  миску еды, да чтобы побольше, а я уж за это время сам всё поле вспашу.    

Пошёл крестьянин домой и сказал жене, чтоб наварила она еды  побольше. Вспахал парень поле, а было оно величиной в два моргена,[6] и сделал он это один, а  потом впряг себя в борону и стал боронить всё поле двумя боронами сразу. Кончив  работу, пошёл он в лес, вырвал из земли два дуба, взвалил их себе на плечи, а  сзади и спереди по бороне, да ещё сзади и спереди по лошади, и понёс всё это,  словно вязанку соломы, домой к отцу-матери. Входит он во двор, а мать его не  узнала и спрашивает:    

– Что это за страшный и огромный человечище?    

А крестьянин отвечает:    

– Да это наш сын.    

А она говорит:    

– Нет, это не наш сын, – такого верзилы у нас  никогда не было, наш-то ведь был совсем крошечный.    

И она крикнула ему:    

– Ступай прочь, такого мы не хотим!    

     

Но парень промолчал, отвёл лошадей на конюшню, засыпал им  овса, подложил им сена – всё как следует. Когда он закончил работу, вошёл в  комнату, сел ла скамью и говорит:    

– Матушка, ну, а теперь мне хочется чего-нибудь поесть,  скоро ли будет ужин?    

– Скоро, – ответила она и принесла две больших  полных миски еды, её хватило бы для неё и для мужа, пожалуй, на целую неделю.  Но парень поел всё это сам и спросил, нельзя ли ещё чего подбавить.    

– Нет, – сказала она, – это всё, что у нас  имеется.    

– Да ведь это только, чтоб отведать, – мне бы надо  побольше.    

Она не решилась ему отказать, пошла на кухню и поставила на  огонь большой котёл, из которого свиньи ели, и когда он вскипел, принесла она  ему целый котёл.    

– Наконец-то ещё маленько принесли, – сказал он и  съел всё за один присест; но и этим он не наелся. Тогда говорит он отцу:    

– Я вижу, что сыт я у вас не буду. Достаньте мне  железную палицу, да покрепче, такую, чтоб мне на колене не переломить, и пойду  я странствовать по свету.    

Крестьянин обрадовался, запряг в повозку пару лошадей и  привёз от кузнеца палицу, такую большую и толстую, какую только могла дотащить  пара лошадей. Положил парень палицу на колено и – трах! – переломил её  пополам, как гороховый стебель, и отбросил в сторону. Запряг тогда отец четырёх  лошадей и привёз палицу, такую большую и толстую, какую могла только дотащить  четвёрка лошадей. И эту сын, положив на колено, переломил, кинул её в сторону и  говорит:    

– Батюшка, ты в этом деле помочь мне, видно, не можешь;  надо запрячь лошадей побольше и привезти палицу, какую покрепче.    

И запряг отец восьмерик лошадей и привёз палицу, такую  большую и толстую, какую только восемь лошадей могли дотащить. Взял её сын в  руку, отломил сверху кусок и говорит:    

– Ну, вижу я, что палицы, какая мне нужна, вы достать  не можете, дольше оставаться у вас я не хочу.    

И он ушёл от него и стал выдавать себя всюду за  кузнеца-подмастерья. Пришёл раз в деревню, а жил в той деревне кузнец и был он  большой скряга – никому ничего не давал и хотел, чтоб всё принадлежало только  ему. Вот пришёл он к нему в кузницу и спрашивает, не нужен ли ему будет  кузнец-подмастерье.    

– Да, – говорит кузнец; глянул на него и подумал:  «Этот парень здоровенный, ковать сумеет хорошо и на хлеб себе заработает». И  спросил:    

– А какую ты плату за работу хочешь?    

– Да мне никакой платы не надо, – говорит  он, – а вот каждые две недели, когда будешь с другими подмастерьями  расплачиваться, хотел бы я давать тебе по два тумака, а ты уж изволь их  выдержать.    

Такой уговор скряге пришёлся по сердцу: он рассчитал, что  так сбережёт он немало денег. На другое утро новый подмастерье должен был  приняться в первый раз за работу, и когда мастер принёс раскалённую докрасна  болванку, тот ударил разок, но железо от удара всё так и разлетелось, а наковальня  вгрузла в землю так глубоко, что её нельзя было никак оттуда вытащить.    

Рассердился скряга и говорит:    

– Э-э, нет, держать я тебя на работе не стану, ты куёшь  слишком грубо. А сколько ты хочешь за этот удар?    

Подмастерье ему отвечает:    

– Одно я хочу – дать тебе небольшого пинка, больше мне  ничего от тебя не надо. – И он поднял ногу, дал ему пинка, и перелетел  кузнец через четыре стога сена.    

Потом выбрал он себе самую толстую железную болванку, какая  была в кузнице, взял её вместо посоха в руку и отправился дальше.    

Вскоре подошёл он к деревне и спросил у старосты, не  потребуется ли ему старший работник.    

– Да, – ответил староста, – пожалуй, будет  нужен. Ты, видно, парень здоровый, с делом, пожалуй, управишься. А сколько ты  жалованья за год хочешь?    

Он опять-таки ответил, что жалованья ему не надо, а вот  хочет он давать ему каждый год по три тумака, которые тот должен выдержать.  Староста таким ответом остался доволен, – он был тоже порядочный скряга.  На другое утро работникам надо было ехать в лес за дровами, все уже встали, а  старший работник ещё лежал в кровати. Вот один из работников его и окликнул:    

– Эй ты, вставай, пора в лес за дровами ехать, и тебе  тоже вместе с нами.    

     

– Э, – ответил он насмешливо и грубо, – вы уж  себе отправляйтесь, а я раньше вас с делом управлюсь.    

Вот работники и пошли к старосте и рассказали ему, что  старший-де работник ещё лежит на полатях и, видно, ехать с ними в лес не  собирается. Староста сказал, что пусть его разбудят как следует и скажут, чтоб  он запряг лошадей. А старший работник опять им отвечает:    

– Да вы езжайте себе, я раньше всех вас с делом  управлюсь.    

И он пролежал на полатях ещё часа два. Наконец вылез он из  перины, принёс из амбара две мерки чечевицы, сварил себе похлёбку, спокойно её  поел, а потом пошёл на конюшню, запряг лошадей и поехал в лес. А вблизи от  порубки была ложбина, по которой надо было ему ехать. Проехал он с телегой  через ложбину, остановил лошадей, отошёл назад к телеге и устроил из деревьев и  хворосту такую засеку, что через неё ни одна лошадь не могла бы проехать.  Подошёл он к порубке, а в это время другие работники уже выезжали оттуда домой  с гружёными телегами, вот он им и говорит:    

– Езжайте-езжайте, я всё равно раньше вас домой  приеду. – Отъехал он немного, вырвал сразу из земли два самых больших  дерева, взвалил их на телегу и повернул назад. Подъезжает к засеке, видит –  стоят работники и никак не могут через неё проехать.    

– Вот видите, – сказал он, – остались бы вы  со мной, то и домой бы поскорей приехали да ещё часок-другой могли бы поспать.    

Он хотел тоже проехать через ложбину, но лошади пробраться  никак через неё не могли. Тогда он их выпряг, положил на телегу, а сам  ухватился за оглобли и враз перетащил всё через засеку, и сделал это так легко,  словно телега была перьями нагружена. Вот перебрался он на другую сторону и  говорит тогда остальным:    

– Вот видите, я скорей вас проехал, – и двинулся  дальше, а остальным пришлось там остаться.    

Заехав во двор, он взял в руки дерево, показал его старосте  и говорит:    

– А дров-то, пожалуй, целая сажень выйдет.    

Вот староста и говорит своей жене:    

– А работник наш и вправду хорош; хоть и спит он много,  да с делом раньше других справляется.    

Так прослужил он у старосты целый год. Вышел срок, и стали  работники получать своё жалованье. Вот он и говорит:    

– Время и мне свою плату получать.    

Испугался староста пинков, которые он должен был получить, и  стал его просить и уговаривать, чтобы он простил ему те тумаки:    

– Я уж лучше старшим работником стану, а ты будь за  меня старостой.    

– Нет, – сказал он, – не хочу я быть  старостой; я старший работник и хочу им остаться, а своё, как мы условились,  должен я получить.    

Стал староста ему предлагать всё, что он только пожелает, но  старший работник на все его предложения отвечал «нет». Староста не знал, что  ему и делать, и попросил у него на размышленье две недели отсрочки. Старший  работник на это согласился. Созвал тогда староста всех своих писарей, чтоб  пораздумали они хорошенько и дали бы добрый совет. Писаря долго  думали-раздумывали и, наконец, сказали, что никто перед старшим работником устоять  не сможет, а то, пожалуй, и жизнью расплатиться придётся, – ведь он  каждого, как комара, раздавит. И они посоветовали старосте, чтобы велел он  старшему работнику спуститься в колодец и его почистить, а когда он спустится  вниз, прикатить мельничный жёрнов и сбросить его ему на голову, – тогда уж  он никогда оттуда не вылезет.    

Совет этот старосте понравился, и старший работник  спуститься в колодец согласился. Когда он очутился на дне колодца, они скатили  в колодец самый большой мельничный жёрнов, думая, что расшибут работнику  голову, а он вдруг как закричит оттуда:    

– Отгоните кур от колодца, а то роются они там в песке  и сбрасывают мне в глаза всякий мусор, и мне оттого ничего не видно.    

Крикнул тогда староста: «Кш-кш!», будто кур отгоняет.  Закончил старший работник свою работу, вылез из колодца и говорит:    

– Поглядите, какое у меня красивое ожерелье, – а  был это на самом деле жёрнов, висел он у него на шее.    

Пожелал старший работник получить теперь своё жалованье, но  староста опять выпросил две недели на размышленье. Сошлись все писаря и дали  такой совет: послать старшего работника в заколдованную мельницу, чтоб  перемолол он там ночью зерно; никто ещё с той мельницы наутро живым не  возвращался. Это предложение старосте понравилось, и он позвал в тот же вечер работника  и велел ему отвезти на мельницу восемь четвертей зерна и за ночь всё это  перемолоть, – очень, мол, нужно. Пошёл старший работник в амбар, насыпал  две четверти зерна в правый карман, две четверти в левый, а четыре насыпал в  перемётную суму, взвалил на себя и, нагруженный, отправился к заколдованной  мельнице. Мельник сказал ему, что днём он может зерно перемолоть как следует,  но ночью никак дело не выйдет, – мельница-де заколдованная, и всякого, кто  в неё зайдёт, мёртвым наутро выносить приходится. Но работник сказал:    

– Я уж как-нибудь управлюсь, вы только уходите отсюда  да ложитесь себе спать.    

И пошёл он на мельницу и засыпал зерно. Часам к одиннадцати  зашёл он к мельнику в комнату и присел на лавку. Посидел немного, – вдруг  открывается дверь, и входит в комнату большой-пребольшой стол, и ставятся на  него сами собой вино и жарко́е и много всяких других яств, а в комнате  ведь никого не было, кто мог бы всё это принести. И придвинулись потом стулья  сами к столу, но никто из людей не явился. Вдруг увидел он пальцы, они двигали  ножами и вилками и накладывали кушанья на тарелки, а больше ничего разглядеть  он не мог. Он был голоден, а когда увидел кушанья, то подсел тоже к столу и  стал есть вместе с другими; и всё ему показалось очень вкусным. Когда он наелся  и другие тоже поели всё, что было у них на тарелках, вдруг кто-то стал все  свечи тушить, – это он; ясно слышал, – и когда стало темным-темно,  хоть глаз выколи, то кто-то дал ему вроде пощёчины. Тогда он сказал: – Если это  повторится ещё раз, я дам сдачи!    

И когда он получил ещё раз пощёчину, он тоже размахнулся и  тотчас ударил кого-то в ответ.    

И так продолжалось целую ночь: он не спускал ни разу и  честно давал сдачу, не ленился – бил куда попадётся. Но только стало светать,  как всё вмиг прекратилось. Мельник встал, захотелось ему посмотреть на  работника, и он был удивлён, что увидел его в живых. И тот рассказал:    

– Наелся я досыта, но и пощёчин получил немало; ну, и  сдачи тоже давал.    

Обрадовался мельник и сказал, что теперь мельница  расколдована, и хотел было дать ему за это много денег в награду, но он сказал:    

– Денег я не хочу, у меня их и так довольно. –  Взвалил он мешок с мукой на плечи, пошёл домой и сказал старосте, что с делом  он управился, а теперь хочет получить расчёт.    

Как услыхал об этом староста, тут уж и совсем перепугался и  никак не мог успокоиться, стал ходить по комнате взад и вперёд, и пот градом  так и катился у него с лица. Открыл он окошко, чтоб подышать свежим воздухом,  но не успел и дохнуть, как дал ему старший работник такого пинка, что вылетел  он из окна, взлетел прямо на воздух и стал подыматься выше и выше, пока,  наконец, стал совсем невидим. Тогда старший работник говорит старостихе:    

– Если он назад не вернётся, то другой пинок вам уж  получать придётся.    

Закричала старостиха:    

– Нет, нет, уж мне этого не выдержать! – открыла  она другое окошко, и у неё капли пота тоже на лбу проступили. И вот дал  работник ей пинка, и вылетела она в окошко; а так как была она легче мужа, то и  взлетела куда повыше.    

Стал муж ей кричать:    

– Спускайся ко мне!    

А она всё кричала:    

– Ты уж лучше ко мне подымайся, а мне к тебе спуститься  никак невозможно. – И стали они носиться по воздуху, а друг к другу  приблизиться всё никак не могут.    

Летают ли они там до сих пор, по правде сказать, я не знаю.  А юный великан взял свою железную палицу и пошёл себе дальше.    

 91. Подземный  человечек    

     

Жил-был некогда богатый король, и было у него три дочери;  они каждый день гуляли по замковому саду, а король был такой большой любитель  всяких плодовых деревьев, что объявил, что всякого, кто сорвёт хоть одно яблоко  с дерева, он силой заклятья упрячет на сто сажен под землю. Вот наступила  осень, и стали яблоки на одном из деревьев красные, точно кровь. А три  королевские дочери гуляли каждый день под деревом и смотрели, не стряхнёт ли ветром  хоть одно яблоко, – ведь за всю свою жизнь они не нашли ни одного, которое  бы упало, – а дерево чуть не ломилось от яблок, и ветки его пригнулись до  самой земли. И вот очень уж захотелось младшей королевне съесть яблочко, и  сказала она своим сёстрам:    

– Наш отец нас очень любит, и вряд ли он выполнит своё  заклятье; я думаю, что это относится только к чужим людям. – И она сорвала  самое крупное яблоко и, подбежав к своими сёстрам, сказала:    

– Вот, отведайте, милые сестрицы, хотя бы кусочек! Я за  всю свою жизнь не ела никогда такого вкусного яблока.    

И откусили обе старшие королевны по куску яблока, и все трое  тотчас опустились под землю, да так глубоко, что не слыхать было и петушиного  крика.    

Вот наступил полдень, и король собрался уже идти к столу, но  дочерей нигде найти не мог; он долго искал их и в замке и в саду, но всё  понапрасну. Он был так опечален, что приказал объявить по всей стране, что тот,  кто найдёт его дочерей, возьмёт любую из них себе в жёны. И много тогда молодых  людей пустилось на поиски, так как трёх королевских дочерей все очень  любили, – были они ко всем ласковы, да лицом к тому же очень красивы.  Среди прочих были три молодых охотника, и, проездив целую неделю, прибыли они к  большому замку, а в замке том были красивые комнаты, и в одной из них был  накрыт стол; стояли на нём разные вкусные яства, и все они были горячие, и шёл  от них ещё пар, хотя во всём замке не было не слышно и не видно ни одной  человеческой души. Просидели они там, дожидаясь, целых полдня, а кушанья всё  оставались горячими, и от них шёл пар; они так проголодались, что сели и начали  есть, да порешили между собой остаться жить в этом замке и кинуть жребий, кому  в доме остаться, а кому ехать вдвоём на поиски королевских дочерей; так они и  сделали; и выпал жребий остаться в замке старшему. На другой день двое младших  отправились на поиски, а старший остался дома. Вдруг является в полдень  маленький человечек и начинает его просить дать ему кусочек хлеба; взял тогда  старший охотник хлеб, отрезал целый ломоть и подал ему, но маленький человечек  его уронил и попросил, чтобы тот был так добр и подал ему этот кусок хлеба. Он  согласился и, вот когда он нагнулся за хлебом, маленький человечек взял палку,  схватил его за волосы и стал бить.    

На другой день дома пришлось оставаться среднему – и с тем  случилось то же самое. Вернулись охотники вечером домой, а старший и спрашивает  среднего:    

– Ну, как поживаешь?    

– Ох, очень плохо! – Стали они тогда рассказывать  один другому про свою беду, но младшему ничего о том не сказали, – они его  не любили и всегда называли глупым Гансом, потому, что он был не такой, как  они.    

На третий день дома оставаться пришлось младшему, и снова  явился маленький человечек и стал просить дать ему кусочек хлеба; дал Ганс ему  хлеба, а тот его снова уронил и стал просить, чтобы был он так добр и поднял бы  кусок хлеба. Но младший сказал маленькому человечку:    

– Что? Разве ты сам не можешь его поднять? Если ты не  хочешь позаботиться о своём хлебе насущном, то ты недостоин его и есть.    

Разозлился тогда человечек и сказал, что он должен ему  поднять хлеб, но Ганс, не будь ленив, схватил человечка того за шиворот и  здорово его отколотил. Стал тогда человечек кричать изо всех сил:    

– Не бей меня, отпусти ты меня, – скажу я тебе  тогда, где находятся королевны!    

Услыхал это Ганс и перестал его бить. И рассказал ему тот  человечек, что живёт он, мол, под землёй и что там их больше тысячи, и  предложил ему идти, вместе с ним, обещая ему указать, где находятся королевны.  Привёл он его к глубокому колодцу, но воды в нём не было. Рассказал ему человечек,  что он доподлинно знает о том, что его приятели злое против него замышляют и  что если он хочет освободить королевен, то должен сделать это один; что и его  спутники тоже хотят отыскать королевен, но хотят они это сделать, не прилагая  усилий и избегая опасностей; что должен он взять большую корзину, сесть в неё,  взять с собой колокольчик и большой охотничий нож и спуститься вниз; а внизу  находятся три комнаты, и в каждой из них сидит по королевне, а возле каждой из  них лежит многоголовый дракон, и должен он тем драконам все головы отрубить.    

Рассказал всё это подземный человечек и исчез.    

Наступил вечер, и вернулись два охотника и стали у него  спрашивать, как ему дома пришлось, и он ответил, что было очень хорошо, –  никаких людишек он не видел, а вот в полдень приходил-де маленький человечек,  кусочек хлеба просил; и хлеба он ему дал, но тот человечек его уронил и стал  просить, чтоб он его поднял и подал ему; но он сделать этого не захотел, и стал  тогда человечек его бранить, а он его хорошенько отколотил, и человечек тогда  ему рассказал, где находятся королевны. Услыхав о том, оба охотника так  разозлились, что от злости прямо пожелтели да позеленели. На другое утро пошли  они все к колодцу и бросили жребий, кто первый должен спуститься туда в  корзине; и выпал жребий опять старшему. Сел он в корзину, взял с собой  колокольчик и говорит:    

– Когда я позвоню, тащите меня быстро наверх.    

Только он начал спускаться, как зазвонил колокольчик, чтоб  тащили его наверх. Тогда сел в корзину средний, но и с ним было то же. Вот  наступил черёд младшему, и спустили его на самый низ. Вышел он из корзины, взял  свой большой охотничий нож, подошёл к первой двери, остановился и стал  прислушиваться; и услыхал он, что дракон громко храпит. Тогда он медленно  приоткрыл дверь, видит – сидит в комнате одна из королевен, а девятиглавый  дракон положил головы ей на колени и стережёт её. Взял он тогда свой большой  охотничий нож и отрубил смаху все девять голов. Тут королевна вскочила и  бросилась ему на шею, стала его обнимать и целовать; и сняла она с груди своё  ожерелье, – а было оно из червонного золота, – и надела ему на шею. И  отправился он затем за второй королевной. Её тоже стерёг дракон с семью  головами, и освободил он её так же, как и младшую, которую сторожил дракон с  четырьмя головами, и отрубил ему головы тоже. И стали они все его  расспрашивать, обнимать и целовать без конца. Затем он стал звонить в  колокольчик, пока его не услышали. И посадил он трёх королевен одну за другой в  корзину и велел всех их тащить наверх. Но пришёл черёд и ему наверх подыматься;  тут он вспомнил слова подземного человечка, что приятели его замышляют против  него недоброе. Взял он тогда большой камень, что лежал на дне колодца, и  положил его в корзину; но когда корзина поднялась до середины, обрезали коварные  охотники верёвку, и упала корзина с камнем на дно колодца, и подумали они, что  он разбился, и убежали с тремя королевнами, взяв с них обещание, что они скажут  своему отцу, что освободили их, дескать, они. Вот пришли они к королю и стали  его просить отдать им дочерей в жёны.    

А тем временем молодой охотник бродил, грустный и печальный,  по трём комнатам, думая, что придётся ему тут и помирать. Вдруг видит он –  висит на стене флейта, и сказал он: «Зачем ты висишь здесь на стене, кому тут  может быть весело?» Поглядел он на головы драконов и промолвил: «И вы тоже  помочь мне ничем не можете». Расхаживал он по комнатам так долго, что весь  земляной пол утоптал. Наконец пришли ему в голову другие мысли, и он снял со  стены флейту и начал на ней играть; вдруг явилось множество подземных  человечков, и с каждым звуком флейты их являлось всё больше и больше; тогда он  стал продолжать игру, пока вся комната не наполнилась человечками. Стали все  они его спрашивать, чего он хочет, и он им ответил, что хотелось бы ему снова вернуться  на землю, на белый свет поглядеть; и подхватили тогда они его, и каждый схватил  его за один волос на голове, и так они его за волосы наверх из колодца и  вытянули.    

Когда он очутился на земле, то счастливо добрался к  королевскому замку, где как раз в это время должна была состояться свадьба  одной из королевен, и он направился прямо в комнату, где находился король со  своими тремя дочерьми. Увидев его, они упали на пол без чувств. Разгневался  король и велел посадить его тотчас в темницу, думая, что он причинил зло его  дочерям. Но когда королевны снова очнулись, они стали просить своего отца,  чтобы он освободил его из темницы. Король их спросил, почему они просят его об  этом, и они ответили, что не смеют ничего о том ему рассказать. Тогда он велел,  чтобы они рассказали о том печке. Вышел он из комнаты и стал у дверей  подслушивать, и так узнал он обо всём. Велел он тогда тех двух охотников  повесить, а третьему отдать свою младшую дочь в жёны.    

И надел я на свадьбу стеклянные башмаки, да споткнулся о  камень, и – дзынь! – пришёл им капут.    

 92. Король с  Золотой горы    

     

Было у одного купца двое детей, мальчик и девочка; были они  маленькие и не умели ещё ходить. Отправил однажды купец за море корабли, и  находилось всё его состояние на тех кораблях, и он думал много денег оттого  заработать; но вот пришло известие, что корабли утонули. И стал он вместо  богатого человека бедняком, остался у него всего только клочок земли за  городом. Чтоб как-нибудь про своё горе забыть, вышел он из дому в поле, стал  прохаживаться, и вдруг явился перед ним маленький чёрный человечек и  спрашивает, чего он запечалился, какая у него на сердце грусть.    

Сказал купец:    

– Если б ты мог мне помочь, я бы охотно тебе рассказал.    

– Почём знать, – ответил чёрный человечек, –  может, и помогу.    

Рассказал тогда купец о том, что все его богатства на море  утонули, и остался у него всего лишь вот этот клочок земли.    

– А ты не горюй, – молвил человечек, – если  ты мне пообещаешь доставить сюда через двенадцать лет на это вот самое место,  то, что первое дома тебя в ногу толкнёт, то получишь денег столько, сколько  захочешь.    

Подумал купец: «Ну, это, наверно, моя собака», – а про  своего маленького сына он и забыл, – и согласился; дал чёрному человечку  расписку, печать к ней приложил и домой отправился.    

Пришёл купец домой, а маленький сын обрадовался ему; стал,  держась за скамейку, к нему пробираться и крепко вцепился ему в колени.  Испугался отец, вспомнил про своё обещанье и понял теперь, в чём он сам  расписался. А так как никаких денег в ящиках он нигде у себя пока что не  находил, то и подумал, что человечек, пожалуй, подшутил. Месяц спустя пошёл  купец на чердак, хотел собрать там старую оловянную посуду и её продать, как  вдруг увидел он там целую кучу денег. И радостно-весело стало ему опять. Начал  он покупать снова товары и вскоре сделался купцом ещё поважней прежнего, и  тужить ему теперь ни о чём не приходилось. Тем временем сын его вырос и стал  таким умным и рассудительным.    

Но чем ближе подходило время к двенадцати годам, тем  озабоченней становился купец, и по лицу его было видно, что он чувствует страх.  Вот и спрашивает у него однажды сын, что с ним такое. Отцу не хотелось говорить  ему об этом, но сын так долго его упрашивал, что в конце концов он рассказал,  что пришлось ему пообещать, – не зная этого, – отдать его чёрному  человечку и что получил он за это много денег; дал он в том человечку расписку  и печать приложил, и вот должен он, когда исполнится двенадцать лет, его  отдать.    

– Вы уж, батюшка, – сказал сын, – не бойтесь,  всё будет хорошо, чёрный человечек не имеет надо мной никакой силы.    

Попросил сын у пастора благословенья, и когда подошёл срок,  он вышел вместе с отцом на поле; начертил сын круг и стал вместе с отцом в  середину круга. Явился чёрный человечек и говорит старику-отцу:    

– Ну, принёс ты мне, что обещал?    

Промолчал отец, ничего не сказал, а сын спрашивает:    

– Чего тебе тут надобно?    

Чёрный человечек говорит:    

– Мне надо с твоим отцом поговорить, а не с тобой.    

Ответил сын:    

– Ты моего отца обманул и ввёл в соблазн, давай  расписку назад.    

– Нет, – говорит чёрный человечек, – от  своего права я не откажусь.    

Долго они между собой спорили и, наконец, порешили на том,  что сын принадлежит отныне нечистому, а не своему родному отцу, и должен сын  сесть на кораблик, что стоит на реке, а отец обязан своей собственной ногой оттолкнуть  кораблик от берега, и пусть себе сын плывёт по воле волн. Простился сын со  своим отцом, сел на кораблик, и пришлось отцу оттолкнуть тот кораблик своей  собственной ногой. Перевернулся кораблик вверх дном, оказалась палуба в воде, и  подумал отец, что его сыну придётся погибнуть. Вернулся отец домой, стал о нём  горевать и его оплакивать.    

Но кораблик не утонул, а спокойно поплыл себе дальше, и  сидел в нём юноша в безопасности; и плыл кораблик долго-долго, пока, наконец,  не пристал к неведомым берегам. Вышел юноша на берег, видит – стоит перед ним  прекрасный замок, и он пошёл прямо к тому замку. Но только вступил он в замок,  видит, что тот заколдован. Обошёл он все комнаты, они оказались пустые; зашёл  он в последнюю комнату, и лежала там, извиваясь, змея. А была змея  заколдованной девушкой; увидев его, она обрадовалась и говорит:    

– Ты явился, мой избавитель? Я ждала тебя, дожидалась  целых двенадцать лет. Это королевство заколдовано, и ты должен его  расколдовать.    

– А как же мне это сделать? – спросил он.    

– Сегодня ночью явятся двенадцать чёрных человечков,  все они увешаны цепями; они станут тебя спрашивать, что ты тут делаешь, но ты  молчи, ни слова не говори, не отвечай им, и пусть они делают с тобой, что  хотят. Они станут тебя мучить, бить и колоть, а ты терпи, ничего не говори; в  полночь они должны будут уйти. На вторую ночь явятся снова другие двенадцать,  на третью ночь – двадцать четыре, и отрубят они тебе голову; но в полночь их  власть окончится, и если ты выдержишь и не вымолвишь ни единого слова, то я  буду расколдована. Я приду к тебе и принесу с собой пузырёк с живою водою. Я  окроплю тебя этой водой, и ты снова воскреснешь и будешь здоров, как прежде.    

И он сказал ей:    

– Я с радостью тебя освобожу.    

И вот случилось всё, как она говорила; чёрные человечки не  могли вынудить у него ни единого слова, и на другую ночь стала змея прекрасною  королевной; она явилась с живою водой и воскресила юношу. Бросилась она к нему  на шею, стала его целовать, и были радость и ликованье во всём замке.  Отпраздновали свадьбу, и он стал королём с Золотой горы.    

И вот зажили они вместе в счастье и довольстве, и родила  королева прекрасного мальчика. Прошло уж восемь лет, и вспомнил король про  своего отца; заговорило у него сердце и захотелось ему навестить отца. Но  королева не хотела его отпускать и сказала:    

– Я знаю наперёд, что это принесёт мне несчастье.    

Однако он не давал ей покоя до тех пор, пока она не  согласилась. Дала она ему на прощанье волшебное кольцо и сказала:    

– Возьми это кольцо, надень его себе на палец, и оно  вмиг перенесёт тебя туда, куда ты захочешь; но дай мне обещанье, что ты не  воспользуешься кольцом для того, чтоб унести меня отсюда к твоему отцу.    

Он пообещал ей это, надел на палец кольцо и пожелал  перенестись на родину, к тому городу, где жил его отец. И вмиг он там очутился,  и захотелось ему попасть в город. Подошёл он к воротам, но стража не хотела его  пропускать, оттого что была на нём странная, хотя богатая и роскошная одежда.  Тогда он взошёл на гору, где пас своё стадо пастух, обменялся с ним одеждой,  надел старую пастушью куртку, и никто тогда не стал его задерживать, и он  прошёл в город. Вот пришёл он к своему отцу и объявил ему, кто он такой; но  отец никак не мог поверить, что это его родной сын, и сказал:    

– Хотя и был у меня сын, но он давно уже умер. Я вижу,  что ты бедный, убогий пастух, и я готов накормить тебя досыта.    

И говорит пастух своим отцу-матери:    

– Нет, я вправду ваш сын. Может, вы знаете какой-либо  знак у меня на теле, по которому вы могли бы меня узнать?    

– Да, – сказала мать, – была у нашего сына  под правым плечом красная родинка.    

Он приподнял рубаху, и они увидели у него под правым плечом  красную родинку и перестали тогда сомневаться, что это и вправду их родной сын.  Потом он рассказал им, что он – король с Золотой горы, что жена у него королева  и что есть у них прекрасный сын семи лет.    

И сказал отец:    

– Я никогда этому не поверю! Какой же славный король  станет ходить в изодранной пастушьей одежде?    

Тут разгневался сын и повернул, позабыв про своё обещанье,  вокруг пальца кольцо и пожелал, чтобы жена и ребёнок тотчас к нему явились; и  вмиг они были уже здесь. Но королева начала плакать и горевать и сказала, что  он нарушил своё слово и сделал их оттого несчастными.    

Он ответил:    

– Я сделал это по забывчивости, а не по злой  воле, – и стал её утешать. Она сделала вид, будто ему простила, но в душе  затаила злобу.    

Тогда он повёл её за город, в поле, и показал ей ту реку,  где когда-то оттолкнули его кораблик, и сказал:    

– Я устал, давай сядем на землю, и я немного вздремну у  тебя на коленях. – Положил он ей голову на колени, и она стала искать у  него в голове, пока он уснул. Когда он уснул, сняла королева сначала у него с  пальца кольцо, потом тихонько высвободила ногу, но осталась туфелька; потом  взяла она на руки своего ребёнка и пожелала вернуться к себе в королевство.    

Проснулся он, видит, что лежит один, всеми покинут; жены и  ребёнка нету, и кольца на пальце нет тоже, осталась в знак доказательства одна  лишь туфелька.    

«Вернуться домой к родителям я не могу, – подумал  он, – а то они ещё скажут, что я колдун; надо мне собираться и уходить  отсюда и идти до тех пор, пока не вернусь в своё королевство». Он ушёл и,  наконец, прибыл к горе; а стояли у той горы три великана и спорили между собой,  не зная, как поделить им отцовское наследство. Увидели они, что идёт мимо  юноша, окликнули его и говорят: – Маленькие люди толковые; подели между нами  отцово наследство. А наследство это состоит, во-первых, из сабли, – у кого  находится в руках эта сабля и кто скажет: «Все головы с плеч долой, кроме моей  одной!» – то будут лежать вмиг все головы на земле; во-вторых, из плаща, –  кто им закутается, тот сделается невидимкой; и в-третьих, из пары сапог, –  кто те сапоги на себя наденет, то, куда он ни пожелает попасть, вмиг там и  очутится.    

Вот юноша и говорит:    

– А вы дайте мне эти три вещи, я испробую, в  исправности ли они.    

Дали они ему плащ, накинул он его на себя – и вмиг стал  невидимкой и обратился в муху. Потом он принял опять свой прежний вид и сказал:    

– Плащ хорош, а теперь дайте мне меч.    

А они говорят:    

– Нет, мы его тебе не дадим! Ведь если ты скажешь: «Все  головы с плеч долой, кроме моей одной!», то полетят наши головы с плеч и  останется голова только у тебя одного.    

Но они всё ж таки дали ему меч, взяв с него слово, что он  испробует его силу на дереве. Так он и сделал, и меч разрубил ствол дерева,  точно соломинку.    

Захотелось ему испробовать и сапоги, но великаны сказали:    

– Нет, мы сапог тебе не дадим; ведь если ты их наденешь  и пожелаешь попасть на вершину горы, мы останемся тут внизу, и у нас ничего не  будет.    

– Нет, – сказал он, – я этого не сделаю.    

Они дали ему сапоги. И вот оказались у него все эти три  вещи, а он думал только о своей жене и ребёнке и молвил про себя: «Ах, если б  попасть мне на Золотую гору!» – и вмиг на глазах великанов он исчез; так было  поделено их наследство.    

Был уже юноша вблизи замка; услыхал он радостные крики,  звуки скрипок и флейт, и люди сказали ему, что это его жена празднует свадьбу с  другим. Разгневался он и сказал:    

– Лживая женщина, она меня обманула и покинула город,  когда я уснул. – И он накинул на себя свой плащ и вошёл невидимкою в  замок.    

Вошёл он в зал, и стоял там большой стол, уставленный  богатой едой; гости ели и пили, смеялись, шутили. А королева сидела среди них в  прекрасных одеждах, на королевском троне, и была у неё на голове корона. Он  стал позади её, и его никто не видел. Когда ей клали на тарелку кусок мяса, он  брал его и съедал: наливали ей стакан вина, он брал его и выпивал; ей всё время  подкладывали еду, но у неё ничего не было, – тарелка и стакан вмиг  исчезали. Она была этим огорчена, ей стало стыдно, она ушла к себе в комнату и  заплакала, а он пошёл следом за ней.    

Сказала она:    

– Неужто дьявол мной овладел, разве ни разу не приходил  мой избавитель?    

Он ударил её по лицу и сказал:    

– Разве никогда не приходил твой избавитель? Да ведь он  рядом с тобою, обманщица! Разве я это заслужил от тебя?    

И он сделался видим, вошёл в зал и крикнул:    

– Пиру конец, настоящий король явился!    

Короли, князья и советники, которые там собрались, начали  над ним издеваться и смеяться; но он коротко молвил:    

– Уйдёте вы отсюда или нет?    

Они хотели было его схватить и уже кинулись на него, но он  выхватил свой меч и сказал:    

– Все головы с плеч долой, кроме моей одной!    

И покатились все головы наземь, и он остался один хозяином  замка и стал опять королём с Золотой горы.    

 93. Ворона    

     

Жила-была некогда королева; была у неё дочка, совсем ещё  маленькая, – её ещё на руках носили. Однажды стала девочка капризничать, и  что мать ей ни говорила, девочка никак не могла успокоиться. Потеряла мать  терпенье, а летали вокруг замка в то время вороны; вот открыла она окно и  сказала:    

– Хоть бы ты стала вороной и от меня улетела, мне было  бы тогда спокойней!    

Только вымолвила она это слово, обернулась девочка вороной и  выпорхнула у неё из рук прямо в окошко. Улетела она в тёмный лес и оставалась  там долгое время, и родители ничего о ней не знали. Спустя некоторое время  проезжал через тот лес один человек, услыхал он, что кричат вороны, и пошёл  туда; подошёл он ближе, а ворона ему и говорит:    

– Я родилась королевной, но меня заколдовали, и ты  можешь меня освободить от заклятья.    

– А что же надо мне для этого сделать? – спросил  он.    

Говорит ворона:    

– Ступай дальше в лес, и увидишь там дом, сидит в том  доме старуха; она предложит тебе поесть и попить, но ты этого делать не смей, а  не то нападёт на тебя сон и тогда ты не сможешь меня освободить. В саду за тем  домом стоит большая сторожевая вышка; ты взойти на ту вышку и там меня  дожидайся. Три дня подряд я буду являться к тебе в карете, каждый раз в два  часа, и будет она запряжена сначала четвёркою белых жеребцов, потом четвёркой  буланых, наконец четвёркою вороных; и если ты будешь бодрствовать и не уснёшь,  я буду расколдована.    

Человек пообещал выполнить всё, что она пожелает, а ворона  говорит:    

– Ах, я уж знаю, ты меня от колдовства не освободишь, ты  что-нибудь да возьмёшь у старухи.    

Но человек пообещал ещё раз, что ничего у старухи брать не  станет, ни еды, ни питья. Когда подошёл он к тому дому, вышла к нему навстречу  старуха и говорит:    

– Бедный вы человек, как вы истощали! Заходите и  подкрепитесь, покушайте чего-нибудь да выпейте.    

– Нет, – говорит человек, – я не хочу ни есть  и ни пить.    

Но она всё приставала к нему и говорила:    

– Если вы есть не хотите, то отпейте хоть из этого вот  стакана, ведь это всё равно что ничего.    

И вот она уговорила его, и он выпил. После полудня, около  двух часов, вышел он в сад, взобрался на вышку и стал дожидаться ворону. Стоит  он там, и вдруг такая на него напала усталость, что он не мог себя пересилить и  прилёг немного; но уснуть ему всё-таки не хотелось. Но только он лёг поудобней,  как сами собой глаза у него закрылись, он заснул и спал так крепко, что ничто  на свете не могло бы его разбудить.    

В два часа подъехала ворона на четвёрке белых жеребцов, она  сильно грустила и сказала:    

– Я знаю, он спит.    

Вошла она в сад, – так оно и оказалось: он лежал на  вышке и спал. Вышла она из кареты, подошла к нему, стала его расталкивать,  окликнула, но он не проснулся.    

На другой день в полдень явилась опять старуха, принесла ему  еды и питья, но он не хотел их брать. Она не давала ему покоя и уговаривала его  до тех пор, пока он не хлебнул из стакана. Около двух часов вышел он в сад,  поднялся на вышку и стал ждать ворону, но вдруг он почувствовал такую  усталость, что устоять был не в силах; он ничего не мог поделать, захотелось  ему лечь, и его одолел глубокий сон.    

Явилась ворона на четвёрке буланых коней, была она в великой  печали и молвила:    

– Я знаю, он спит.    

Взошла она к нему на вышку, где он лежал, но не могла его  никак разбудить. На другой день говорит ему старуха:    

– Что это такое? Ты не ешь ничего и не пьёшь, неужто ты  умирать задумал?    

Он ответил:    

– Я есть и пить не хочу и не смею.    

Но она поставила перед ним блюдо с едой и стакан вина.  Услыхал он запах, не мог удержаться и хлебнул большой глоток. Пришло время, и  вышел он в сад, на вышку, и стал дожидаться королевну; а был он ещё больше  утомлён, чем в те дни, лёг на землю и уснул, да так крепко, точно весь  окаменел.    

В два часа явилась ворона; приехала она на четвёрке вороных  жеребцов, в чёрной карете и вся в чёрном. И была ворона совсем уже в глубокой  печали и сказала:    

– Я знаю, он спит и освободить меня не сможет.    

Пришла она к нему, а он лежит и спит крепким-крепким сном.  Толкнула она его, окликнула, но разбудить не могла. Положила она тогда рядом с  ним хлеб и кусок мяса, а на третье бутылку вина, чтоб он мог поесть и выпить  столько, сколько бы захотел, а пища и вино не уменьшались бы. Потом сняла она с  пальца золотое кольцо и надела ему на палец, а было на том кольце её имя  вырезано. Оставила она ему и письмо, было в нём перечислено, что она ему  принесла, и сказано, что пища и питьё никогда не будет уменьшаться; и было в  этом письме ещё написано: «Я вижу, что ты освободить меня здесь не сможешь;  если хочешь освободить, то приходи в золотой замок Стеклянной горы, –  сделать это в твоей власти, я знаю это наверняка». Положила она всё это, села  потом в карету и поехала в золотой замок Стеклянной горы.    

Он проснулся, видит, что спал, и стало ему на сердце  грустно, и он сказал:    

– Видно, она только проехала мимо, а я её не освободил.    

Вдруг он заметил – что-то лежит около него; он прочитал  письмо, и было в нём описано, как всё случилось. Вот поднялся он и направился к  золотому замку Стеклянной горы, но он не знал, где тот замок находится.  Странствовал он по свету долгое время и попал, наконец, в тёмный лес. Шёл он  тем лесом целых четырнадцать дней и никак не мог из него выбраться. Однажды к  вечеру он так устал, что лёг под кустом и уснул. На другой день двинулся он  дальше, а под вечер собрался снова прилечь под кустом, – и вдруг услыхал  вой, плач, и никак не мог уснуть. Был час, когда люди зажигают свет, и он  увидел, что где-то вдали светится огонёк; он поднялся и пошёл ему навстречу; он  пришёл к какому-то дому, и дом показался ему совсем крошечным оттого, что перед  ним стоял великан. Подумал он: «Если войти в этот дом, великан меня заметит и  можно легко своей жизнью поплатиться». Но, наконец, он решился и вошёл. Увидал  его великан и говорит:    

– Это хорошо, что ты явился, я давненько уже ничего не  ел. Я проглочу тебя на ужин.    

– Посмотрим, – сказал человек, – я не так-то  легко дам себя проглотить. Если ты хочешь есть, то еды у меня вдосталь, чтоб  тебя накормить досыта.    

– Если это правда, – сказал великан, – можешь  спокойно оставаться; я хотел съесть тебя потому, что у меня нет ничего  другого. – Они пошли, подсели к столу, и он достал хлеб, вино и мясо, и  сколько они ни ели и ни пили, всегда оставалось столько же.    

– Это мне нравится, – сказал великан и ел сколько  влезет.    

Потом человек ему говорит:    

– Не можешь ли ты мне сказать, где находится золотой  замок Стеклянной горы?    

Великан сказал:    

– А я посмотрю по своей карте, на ней можно найти все  города и деревни и все дома.    

Принёс он полевую карту, что была у него в комнате, и стал  искать на ней замок, но на карте такого замка не было.    

– Это ничего, – сказал великан, – есть у меня  в шкафу наверху ещё карты побольше, посмотрим по ним. – Но и на них замка  не оказалось.    

Собрался человек идти дальше; но великан стал его просить  остаться ещё день-другой у него, пока не вернётся домой его брат, который ушёл  на поиски пищи. Воротился домой брат великана, и стали они его спрашивать, где  находится золотой замок Стеклянной горы; тот ответил:    

– Вот как поужинаю да наемся, поищу его на карте.    

Вошли они вместе с ним в его горницу и стали искать на его  карте, но замка такого найти никак не могли. Принёс тогда брат великана другие  старинные карты, стали они искать по тем картам; искали-искали, пока, наконец,  не нашли золотой замок Стеклянной горы, но был он за много тысяч миль отсюда.    

– А как же мне туда попасть? – спросил человек.    

Великан и говорит:    

– Есть у меня два часа свободного времени, я готов  отнести тебя почти до самого замка, а потом мне надо будет домой возвращаться и  кормить грудью ребёнка, который у нас живёт.    

Понёс великан человека, и оставалось до замка сто часов  ходу, вот он и говорит:    

– Остальную часть дороги ты пройдёшь без труда и сам.    

Повернул потом великан назад, а человек пошёл дальше, и шёл  он день и ночь, пока, наконец, не пришёл к золотому замку Стеклянной горы. Этот  замок стоял на горе из стекла, и заколдованная девушка объехала вокруг него в  своей карете, а затем вошла туда. Увидел он её, обрадовался и хотел было  взобраться к ней, наверх, но как ни старался, а всё по стеклу вниз скатывался.  Понял он, что ему к ней не добраться, крепко запечалился и молвил про себя:  «Останусь-ка я тут внизу и стану её дожидаться». Построил он себе хижину,  просидел в ней целый год и каждый день глядел на королевну, как ездила она там  наверху, но наверх к ней взобраться он никак не мог.    

Заметил он однажды из своей избушки, как бились между собой  трое разбойников-великанов, и крикнул им:    

– Господь с вами!    

Услыхав это, они остановились, но никого не заметили и  продолжали драться вовсю. Он крикнул им опять:    

– Господь с вами!    

Они остановились было, оглянулись, но, никого не заметив,  продолжали биться. Крикнул он в третий раз:    

– Господь с вами! – и подумал: «Надо поглядеть,  что эти трое задумали».    

Он подошёл к ним и спрашивает, почему они между собой  дерутся. И сказал один из великанов, что нашёл он-де палку, такую, что если ею  ударить в дверь, то дверь разлетится; другой великан сказал, что нашёл он такой  плащ, что если его на себя накинуть, то станешь невидимкой; а третий сказал,  что поймал он такого коня, что всюду на нём можно проехать и даже на Стеклянную  гору взобраться. И вот, не знают они теперь, как им быть – оставаться ли им  вместе или разойтись. Тогда человек сказал:    

– Хотел бы я у вас эти три вещи выменять; хотя денег у  меня и нету, но зато имеются у меня другие предметы, что будут подороже всяких  денег. Но я должен сперва вашу находку испытать, чтоб узнать, правду ли вы  говорите.    

И они позволили ему сесть на коня, набросили на него плащ и  дали ему в руки палку; только он всё это получил, как стал вмиг невидимкой.  Ударил он разбойников со всего маху и крикнул:    

– Ну, медвежатники, получайте теперь, что вам следует!  Вы этим довольны?    

Потом въехал он на коне на Стеклянную гору и был уже перед  самым замком – но замок был закрыт. Ударил он палкой в ворота, они вмиг  распахнулись, он вошёл туда, поднялся по лестнице наверх и вошёл в зал; сидела  там девушка, а перед нею стояла золотая чаша с вином. Девушка не могла его  заметить, оттого что был он укутан плащом. Он подошёл к ней, снял с пальца  кольцо, что она когда-то ему подарила, бросил его в чашу, и оно на дне  зазвенело. И она воскликнула:    

– Это моё кольцо! Значит, и тот человек, который меня  освободит от заклятья, должен здесь находиться.    

Стали его искать по всему замку, но нигде не нашли; он  вышел, сел на коня и сбросил с себя плащ. Вот подошли к воротам, и все увидели  его и от радости закричали. Тогда он сошёл с коня и обнял королевну; а она  поцеловала его и сказала:    

– Теперь ты меня освободил от злых чар, завтра мы  отпразднуем нашу свадьбу.    

 94. Умная дочь  крестьянская    

     

Жил когда-то на свете бедный крестьянин; земли у него вовсе  не было, и была у него всего лишь одна небольшая избушка да единственная дочка.  Вот и говорит раз дочка отцу:    

– Надо бы нам выпросить у короля хотя бы какой-нибудь  кусок пустоши.    

Услыхал король про их бедность и подарил им клочок луга.  Перепахала она его вместе с отцом, и собрались они посеять на нём рожь да ещё  что-нибудь. Вспахали они почти уже всё поле и вдруг нашли в земле ступку, а  была она из чистого золота.    

– Знаешь что, – сказал отец дочке, – господин  король был к нам так милостив, что подарил нам эту землю. Давай отдадим мы ему  за это золотую ступку.    

Но дочь на это не согласилась и говорит:    

– Батюшка, если есть у нас одна только ступка, а  пестика нету, то с нас ведь потребуют ещё и пестик, – лучше уж вы  помолчите.    

Но отец её не послушался, взял ступку и отнёс её королю и  сказал, что нашёл её на лугу, и спросил, не примет ли он её от него в дар. Взял  король ступку и спрашивает:    

– А не находил ли ты ещё чего?    

– Нет, – ответил крестьянин.    

И сказал король, чтоб доставил он ему и пестик. Крестьянин  сказал, что такого они, мол, не находили, но этот ответ помог ему мало, –  всё равно, что говорить на ветер. И посадили его в темницу, чтобы сидел он там,  пока пестика не достанет. Тюремщики приносили ему каждый день хлеб да воду –  то, что в тюрьме полагается; и услыхали тюремщики, как он всё повторял про  себя: «Ах, если б я послушался своей дочери! Ах, если б я послушался своей  дочери!» Тогда пошли тюремщики к королю и доложили, что узник всё кричит и  повторяет: «Ах, если б я послушался своей дочери», а от пищи и питья  отказывается. И приказал король тюремщикам привести узника к нему, и спросил  его король, отчего это он всё кричит: «Ах, если б я послушался своей дочери».    

– Что же такое сказала твоя дочь?    

– Да она сказала, чтоб я не относил вам ступки, а то  потребуют с меня ещё и пестик.    

– Если у тебя такая разумная дочь, то пускай она явится  ко мне.    

И вот пришлось ей идти к королю, и стал он спрашивать, так  ли она уж умна и вправду; и сказал, что хочет задать ей одну задачу; если она  её решит, то он женится на ней. Она тотчас сказала «хорошо» и согласилась её  решить. Тогда король и говорит:    

– Приходи ко мне не одетая и не голая, не верхом и не в  повозке, не путём, а всё же дорогою, – если ты сможешь это выполнить, то я  на тебе женюсь.    

Вот пошла она, разделась совсем догола – и стала она  неодетая; и взяла большую рыбачью сеть, стала в неё и укуталась ею – вот и не  была она голая; наняла она себе за деньги осла и привязала ту сеть к ослиному  хвосту, чтоб тащил он её, – вот и не ехала она ни верхом, ни в повозке; а  осёл должен был тащить её по колее, и касалась она земли одним только большим  пальцем ноги – и вот шла она ни путём, ни без дороги. Вот явилась она, и король  сказал, что задачу она решила и всё выполнила как следует. Велел он тогда  выпустить её отца из темницы, взял он её себе в жёны и отдал в её распоряжение  всю королевскую казну.    

Прошло несколько лет. И выехал однажды король на парад; и  случилось, что крестьяне, распродав свои дрова, остановились со своими  повозками у замка; иные повозки запряжены были волами, а иные лошадьми. И было  у одного крестьянина три лошади, и одна из них с маленьким жеребёнком;  жеребёнок убежал и лёг между волами, запряжёнными в повозку. Сойдясь, крестьяне  заспорили, задрались между собой и стали шуметь; тот, у кого были волы, хотел  взять себе жеребёнка, утверждая, что он-де родился от его волов, а другой  сказал: «Нет, он от моих лошадей родился, и должен он остаться у меня». И дошёл  их спор до самого короля, и он вынес приговор: где лежал жеребёнок, там он и  должен остаться; и вот жеребёнка получил крестьянин, который приехал на волах,  а ему он и вовсе не принадлежал. И пришлось другому уйти ни с чем; заплакал он  с горя о пропавшем своём жеребёнке. И вот узнал он о том, что госпожа королева  очень милостива, потому что сама родом из бедных крестьян; и он пошёл к ней,  стал её просить, не может ли она ему помочь вернуть его жеребёнка.    

Она сказала:    

– Ладно, если ты мне пообещаешь, что меня не выдашь, то  я скажу, как надо сделать. Рано поутру, когда король будет проезжать на развод  караулов, стань посреди улицы, где он будет следовать, возьми большой невод и  делай вид, будто ловишь рыбу, и всё продолжай тянуть сеть и вытряхивать, будто  она полна рыбы, – и она объяснила ему, что должен он ответить, если король  станет его спрашивать.    

И вот на другой день крестьянин принялся ловить неводом рыбу  на суше. Король, проезжая мимо, это увидел и послал своего гонца спросить, чем  этот дурак там занимается. Тот ответил:    

– Я рыбу ловлю.    

А гонец спрашивает, как же он может ловить рыбу, когда нет  воды. Тогда крестьянин сказал:    

– Да так же, как от двух волов может родиться  жеребёнок, так вот и я ловлю рыбу на суше.    

Гонец передал его ответ королю; и приказал король привести к  нему крестьянина и объявил ему, что это не сам он придумал, и пусть, мол,  тотчас сознаётся, кто его этому научил. Но крестьянин сознаваться не хотел и  всё говорил: «Да боже упаси! Сам я придумал!» Разложили его тогда на соломе и  стали бить и пытать, пока он, наконец, не сознался, что этому научила его  королева.    

Воротился король домой и говорит своей жене:    

– Зачем ты мне говоришь неправду? Отныне не хочу я,  чтоб была ты моею женой; прошли твои денёчки, ступай туда, откуда  пришла, – в крестьянскую свою избёнку.    

Однако на прощанье он дозволил ей взять с собой то, что  всего ей дороже да милей.    

И молвила она:    

– Хорошо, мой милый муженёк, если ты велишь, то я так и  сделаю, – и она кинулась к нему в объятья, стала его целовать и сказала,  что хотелось бы ей с ним как следует проститься. И она велела принести крепкого  сонного зелья, чтоб выпить с ним напоследок; и выпил король весь кубок залпом,  а она еле хлебнула. И вот вскоре впал он в глубокий сон; увидев это, она  позвала слугу, взяла красивое белое покрывало, укутала в него короля и велела  слугам вынести его и положить в карету и отвезла его тайком в свою избушку.  Положила она его в свою постельку, и спал он целый день и целую ночь, а когда  проснулся, огляделся и говорит:    

– Ах, господи, где же это я? – и стал звать своего  слугу, но никто не явился. Подошла, наконец, к постели жена и говорит ему:    

– Мой милый король, вы мне велели, чтоб взяла я собой  из замка самое что ни на есть для меня дорогое да любимое, но нету для меня  ничего дороже и милее на свете тебя, – вот и взяла я тебя вместе с собой.    

Навернулись слёзы на глаза у короля, и сказал он ей:    

– Дорогая жена, ты должна быть моею, а я твоим, –  и взял он её снова в свой королевский замок и велел отпраздновать свадьбу ещё  раз; и живут, пожалуй, они и до нынешних дней.    

 95. Старый  Гильдебранд    

     

Жили-были когда-то крестьянин с крестьянкой, и приглянулась  крестьянка сельскому попу; очень ему хотелось провести с той крестьянкой весь  день в своё удовольствие, той этого тоже хотелось.    

Ну, вот и говорит он раз крестьянке:    

– Послушай, милая моя крестьянка, я теперь кое-что  надумал, как нам с тобой вместе весь день провести в полном удовольствии.  Знаешь что, ложись-ка ты в постель в ночь под среду да скажи своему муженьку,  будто ты заболела, да только жалуйся и стони покрепче и делай этак до самого  воскресенья, когда я проповедь читаю. А я скажу в своей проповеди, что ежели у  кого в доме есть больной ребёнок, или больной муж, или больная жена, или отец  болен, мать больна, или сестра, брат или кто другой из семьи, пускай тот  отправится на богомолье на гору Геккерли в Вёлишланд, где можно за один крейцер  купить целую осьмину лаврового листа, и тотчас у того выздоровеет больной  ребёнок, больной муж и жена больная, больной отец, больная мать, больная сестра  или кто другой из семьи.    

– Я так и сделаю, – сказала на это крестьянка.    

Ну, после того под среду улеглась она в постель и стала на  болезнь жаловаться, как никогда ещё не жаловалась, и муж делал с ней всё, что  только знал, но ничто не помогало. Вот наступило воскресенье, а крестьянка и  говорит:    

– Мне так неможется, словно смерть моя подходит, и  одного б мне хотелось перед своей кончиной – это послушать проповедь нашего  господина пастора, которую он будет нынче читать.    

– Ох, дитя моё, – сказал на это крестьянин, –  не делай ты этого, а то может сделаться тебе ещё хуже, ежели ты подымешься.  Знаешь что, пойду-ка я на проповедь сам, внимательно её выслушаю и всё тебе  перескажу, что скажет господин пастор.    

– Ну, – сказала крестьянка, – ступай уж ты,  но слушай внимательно и расскажешь мне всё, что слышал.    

Вот пошёл крестьянин на проповедь; начал господин пастор  читать проповедь и говорят:    

– И ежели у кого имеется в доме больной ребёнок или  больной муж, больная жена или отец болен, мать больна или сестра, брат или кто  другой из семьи, то пусть отправится тот на богомолье на гору Геккерли в  Вёлишланд, где можно за один крейцер купить целую осьмину лаврового  листа, – и тотчас выздоровеет у того больной ребёнок, больной муж, больная  жена, больной отец, больная мать, больная сестра, брат или кто другой из семьи;  и кто пожелает предпринять такое странствие, должен после окончания мессы прийти  ко мне, и я дам тому мешок для лаврового листа и крейцер.    

Никто так не обрадовался, услышав это, как крестьянин. После  окончания мессы направился он тотчас к попу, и тот дал ему мешок для лаврового  листа и крейцер. Вернулся крестьянин домой и только вошёл в двери, да как  закричит:    

– Хе-хе, милая жёнушка, теперь уж считай, что ты  выздоровела! Господин пастор сказал нынче в проповеди, что ежели у кого в доме  имеется больной ребёнок или больной муж, больная жена, отец болен или больна  мать, больна сестра, брат или кто другой из семьи и ежели тот отправится на  богомолье на гору Геккерли в Вёлишланд, где целая осьмина лаврового листа стоит  один крейцер, то выздоровеет у того больной ребёнок, больной муж, больная жена,  больной отец, больная мать, больная сестра, брат или кто другой из семьи. Я уж  получил от господина пастора и мешок для лаврового листа и крейцер и сейчас же  отправляюсь в дорогу, чтоб ты поскорей выздоровела.    

И он ушёл из дому. Но только он ушёл, поднялась тотчас  крестьянка с постели, и поп был уже тут как тут. Но теперь мы оставим их  вдвоём, а сами пойдём вместе с крестьянином. Между тем он уже далеко отошёл,  чтоб поскорее взобраться на гору Геккерли; вот идёт он, торопится и встречает  на пути своего кума. А был его кум торговец яйцами и возвращался как раз с  рынка, где продал яйца.    

– Здорово! – говорит ему кум. – Куда это ты,  куманёк, так торопишься?    

– Да вот, кум, во святые места, – отвечает  крестьянин, – жена у меня заболела, а слыхал я нынче в проповеди господина  пастора, что ежели у кого в доме имеется больной ребёнок или больной муж,  больная жена, больной отец, больная мать, сестра больная, брат или кто другой  из семьи, то пусть тот отправится на богомолье на гору Геккерли в Вёлишланд,  где целая осьмина лаврового листа стоит один крейцер, – и выздоровеет у  того враз больной ребёнок, больной муж, больная жена, больной отец, больная  мать, сестра больная, брат или кто другой из семьи; вот и взял я у господина  пастора мешок для лаврового листа и крейцер и иду теперь на богомолье.    

– Но послушай, куманёк, – говорит кум  крестьянину, – неужто ты такой простофиля, что всему этому поверил?  Знаешь, в чём дело? Да ведь попу охота провести с твоей женой весь день вдвоём  в полное своё удовольствие, потому они тебя и околпачили, чтоб ты им не мешал.    

– Да что ты? – сказал крестьянин. – Хотел бы  я проверить, правда ли это.    

– Ну, – сказал кум, – знаешь что, садись-ка  ты ко мне в корзину от яиц, а я тебя домой отнесу, и ты всё сам увидишь.    

Сказано – сделано; посадил кум крестьянина к себе в корзину  и принёс его домой. Как пришли они домой – го-го, как там весело было! Зарезала  крестьянка почти всё, что у ней во дворе находилось, напекла пышек, и поп уже  был тут как тут и притащил с собой скрипку. Постучался кум в дверь; спрашивает  крестьянка, кто там такой.    

– Кума, да это я, – говорит кум, – пустите  меня нынче на ночлег, яиц-то я на рынке нынче не продал, приходится мне их  домой тащить, а они-то ведь очень тяжёлые, мне их не донести, да и на дворе уже  темень какая.    

– Да, куманёк, – говорит крестьянка, – пришли  вы что-то не во-время.    

Ну, ничего не поделаешь, входите, забирайтесь на печь, на  лежанку подальше.    

Вот забрался кум со своею корзиной на печь; а поп и  крестьянка были уже навеселе.    

Вот поп и говорит:    

– Слушай, голубушка, ты ведь умеешь петь так хорошо;  спой-ка мне что-нибудь.    

– Ах, – говорит крестьянка, – петь я уж  теперь разучилась, вот в молодые годы умела я петь хорошо, а теперь это прошло.    

– Э, да спой, – говорит снова поп, – хоть  немножко.    

И начала крестьянка петь:    

     

Я муженька, однако, ловко отослала    

На гору Геккерли, теперь одна  осталась.    

     

А тут и поп за нею запел:    

     

И хорошо б ему там целый год  остаться,    

Да всё с мешком по Геккерли бы  шляться.    

Аллилуйя!    

     

А там на печке и кум запел себе тоже (надо сказать вам, что  звали крестьянина Гильдебрандом), затянул он песенку:    

     

Гильдебранд, любезный мой,    

Что ж забрался ты на печку, дорогой?    

Аллилуйя!    

     

А там запел и крестьянин в корзине:    

     

Таких я песенок не в силах больше  вынесть,    

Хочу скорее из корзины вылезть.