1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 
— Вниз! — сказал пожилой лифтер.
   
Рядом с лифтером стоял старший посыльный, которого Отмычка видел раньше в вестибюле. Кивнув на чемоданы, старший посыльный спросил:
   
— Вам помочь, сэр?
   
Отмычка отрицательно помотал головой.
   
Когда он вошел в кабину, герцог и красивая молодая блондинка подвинулись к задней стенке, давая ему место.
   
Дверцы закрылись. Лифтер — Сай Левин — перевел ручку переключателя на «спуск». Не успел он это сделать, как раздался скрежет покореженного металла, и кабина лифта номер четыре, потеряв управление, полетела вниз.
   
Он должен сам посвятить Уоррена Трента в то, что произошло с герцогом и герцогиней Кройдонскими, подумал Питер.
   
Питер застал бывшего владельца «Сент-Грегори» в его кабинете в бельэтаже. Остальные участники совещания к тому времени уже разошлись.
   
Кроме Уоррена Трента, в кабинете находился еще Алоисиус Ройс, помогавший хозяину собирать свои вещи и укладывавший их в картонные ящики.
   
— Я решил заняться этим сразу, — сказал Уоррен Трент Питеру. — Мне ведь этот кабинет больше не нужен. Очевидно, вы займете его. — Хотя не прошло и получаса после их перебранки, в голосе старика не было враждебности.
   
Пока Питер и Уоррен Трент разговаривали, Алоисиус Ройс молча продолжал работать.
   
Уоррен Трент внимательно выслушал описание всех событий с того момента, когда Питер вчера днем поспешно умчался со старого кладбища, вплоть до его последних телефонных звонков Кройдонам и в новоорлеанскую полицию.
   
— Если Кройдоны действительно поступили так, как вы рассказываете, — заявил Уоррен Трент, — я им не сочувствую. Вы же правильно себя вели. По крайней мере, — буркнул он, — мы хоть избавимся от их паршивых собак.
   
— Боюсь, что Огилви тоже крепко влип.
   
Старик кивнул.
   
— Да, на этот раз он зашел слишком далеко. Теперь ему придется расплачиваться, и здесь его карьера окончена. — Он помолчал, словно бы взвешивал что-то. Затем после некоторого раздумья сказал: — Вас, наверное, удивляет, почему я был всегда так снисходителен к Огилви?
   
— Да, — согласился Питер, — удивляет.
   
— Он приходился племянником моей жене. Я вовсе не горжусь таким родством и могу вас заверить, что моя жена не имела ничего общего с Огилви. Но много лет назад она как-то попросила меня взять его на работу в отель, и я согласился. В другой раз жена проявила беспокойство о нем, и я обещал не увольнять его. И мне не хотелось нарушать это обещание.
   
Ну, как ему объяснить, подумал Уоррен Трент, что, несмотря на свою хрупкость и непрочность, это была единственная ниточка, связывавшая его с Эстер.
   
— Простите, — сказал Питер. — Я не знал…
   
— Что я был женат? — Старик улыбнулся. — Даже сейчас мало кто знает об этом. Моя жена и я начали совместную жизнь в этом отеле. Оба мы были тогда молоды. Но вскоре она умерла. Это было так давно.
   
При этих словах Уоррен Трент вспомнил, как одинок он был все эти годы, и подумал, что впереди его ждет еще большее одиночество.
   
— Если я чем-нибудь могу… — начал было Питер.
   
Внезапно дверь кабинета распахнулась настежь. В комнату влетела Кристина. Она бежала так быстро, что потеряла туфлю. Волосы ее растрепались, она с трудом переводила дыхание.
   
— У нас, — еле выговорила она, — страшное несчастье! Один из лифтов… Я была в вестибюле… Это ужасно! Люди кричат… Они не могут выйти.
   
Она едва успела посторониться, пропуская бросившегося к двери Питера.
   
Алоисиус Ройс устремился следом за ним.
   
   
Эти приспособления должны были предотвратить катастрофу.
   
Одним из них был регулятор скорости, находившийся в кабине лифта. Он должен был сработать, когда скорость кабины превысила установленный предел. А регулятор на лифте номер четыре — чего раньше никто и не замечал — срабатывал с запозданием.
   
Другое устройство состояло из четырех предохранительных колодок. Как только срабатывал регулятор, колодки блокировали все четыре рельса, по которым двигалась кабина, и она останавливалась. У лифта номер четыре вовремя сработали только две колодки — с одной стороны. А с другой стороны — из-за того, что регулятор сработал с запозданием, а также потому, что механизмы были старые и изношенные, — колодки отказали.
   
Но и в таком случае своевременное включение аварийного устройства внутри кабины могло предотвратить трагедию. Для этого нужно было лишь нажать красную кнопку на щитке управления. Тогда электроэнергия, питающая механизм, отключалась и кабина останавливалась. В современных лифтах эта кнопка расположена в верхней части щитка, на самом виду. Но в старых лифтах, которыми был оснащен «Сент-Грегори», как, впрочем, многие другие отели, такие кнопки расположены внизу. Когда кабина сорвалась, Сай Левин наклонился, пытаясь ее нащупать. Он опоздал на секунду.
   
Поскольку тормозные колодки на одной стороне шахты сработали, а на другой — нет, кабина накренилась и застряла. Но под действием инерции и собственного веса, увеличившегося за счет веса пассажиров и багажа, стенки ее не выдержали, и она с грохотом и скрежетом раскололась. Заклепки вылетели, внутренняя деревянная обшивка дала трещины, металлическая облицовка разъехалась. В той стороне кабины, которая оказалась ниже других, когда лифт накренился под острым углом, образовалась щель между стеной и полом в несколько футов шириной. С криками ужаса, хватаясь друг за друга, пассажиры начали медленно сползать к дыре.
   
Пожилой лифтер Сай Левин, оказавшийся ближе всех к ней, первым выпал из лифта. Его душераздирающий вопль оборвался, когда он, пролетев все десять этажей, ударился о цементный пол шахты. За ними последовали, вцепившись друг в друга, пожилые супруги из Солт-Лейк-Сити. Как и Сай Левин, они умерли после удара о дно шахты. Потом, размахивая руками, в дыре исчез герцог Кройдонский. Он ухватился было за железную перекладину в стене шахты и повис на ней, но перекладина обломилась, и он полетел вниз.
   
Умер он еще в воздухе.
   
Другие пассажиры каким-то чудом держались. Но вскоре обе предохранительные колодки хрустнули, и искореженная кабина рухнула вниз.
   
На полпути, отчаянно хватаясь за стенки кабины, в дыру вылетел моложавый участник конгресса стоматологов.
   
Он не погиб сразу, но организм его не выдержал серьезных внутренних травм, и он скончался через три дня.
   
Херби Чэндлеру повезло больше. Он выпал из кабины, когда она уже приближалась к дну шахты. Упав на площадку под соседним лифтом, он расшиб голову, но от этого быстро оправился, а, кроме того, у него еще оказался сломанным и смещенным позвоночник, а уж от этого он не оправился до конца своих дней, так и оставшись прикованным к креслу калекой.
   
На полу лифта лежала средних лет женщина из Нового Орлеана со сломанным бедром и раздробленной челюстью.
   
Последней вылетела Додо, когда кабина уже ударилась о дно шахты. У Додо была сломана рука и треснула черепная кость от удара о рельс. Она лежала без сознания, при смерти; из раны на голове ручьем текла кровь.
   
Три других пассажира — участник конгресса «Голд-Краун Кола» с женой и Отмычка — каким-то чудом не пострадали.
   
Под обломками кабины, крича, истекая кровью и — что самое ужасное — в полном сознании, лежал ремонтный рабочий Биллибой Нобл, спустившийся в шахту за десять минут до аварии. У него были раздавлены ноги и таз.
   
Никогда еще Питеру Макдермотту не приходилось бежать так быстро в отеле — он чуть не кубарем скатился по лестнице в вестибюль.
   
Там было настоящее столпотворение. Из-за дверей лифта неслись вопли, им вторили какие-то женщины в вестибюле. Кто-то что-то выкрикивал. На виду у напиравшей толпы бледный как смерть помощник управляющего и посыльный пытались открыть металлические двери в шахту лифта номер четыре. Кассиры, портье и прочие служащие выскочили из-за своих столов и стоек. Люди, сидевшие в барах и ресторанах, высыпали в вестибюль, а вслед за ними вышли официанты и бармены. В главном ресторанном зале умолк оркестр, и музыканты, побросав инструменты, влились в общий поток. Сквозь служебный выход в вестибюль выбегали работники кухни. Питера засыпали градом вопросов.
   
— Тихо! — во весь голос крикнул Питер, стараясь перекрыть шум толпы.
   
На мгновение наступила тишина, и, воспользовавшись ею, он снова крикнул:
   
— Прошу отойти, дайте нам работать. — Он поймал взгляд стоявшего рядом портье. — В пожарную часть позвонили?
   
— Не уверен, сэр. Я думаю…
   
— Немедленно вызвать пожарных! — рявкнул Питер. И обратившись к другому служащему, велел: — Свяжитесь с полицией. Скажите, нам нужны машины скорой помощи, врачи, и пусть пришлют кого-нибудь сдерживать толпу.
   
Оба бегом кинулись выполнять приказания.
   
Из толпы вышел высокий худощавый мужчина в твидовом пиджаке и брюках военного образца.
   
— Я офицер морской пехоты. Скажите, что нужно делать.
   
— Нужно очистить середину вестибюля, — сказал искренне благодарный ему Питер. — Возьмите служащих отеля, устройте кордон. Очистите проход к главному подъезду и держите открытыми двери.
   
— Есть!
   
Высокий офицер повернулся к толпе — словно выстрелы, зазвучали слова команды. Люди подчинялись, будто только и ждали, чтобы кто-то взял на себя руководство. Вскоре цепочка из официантов, поваров, клерков, посыльных, музыкантов и добровольцев-гостей протянулась через вестибюль к выходу на авеню Сент-Чарльз.
   
Алоисиус Ройс присоединился к помощнику управляющего и посыльному, которые пытались взломать дверцы лифта. Обернувшись, он крикнул Питеру:
   
— Нам их не открыть без инструментов. Придется взламывать кабину в другом месте.
   
В вестибюль вбежал рабочий-ремонтник в комбинезоне. И кинулся к Питеру:
   
— Нам нужна помощь на дне шахты. Там кабиной парня прижало. Мы не можем его вытащить, и до других никак не добраться.
   
— А ну, пошли туда! — скомандовал Питер. И устремился ко входу на служебную лестницу; Алоисиус Ройс — за ним.
   
К шахте вел плохо освещенный туннель, облицованный серым кирпичом.
   
Здесь крики, которые они слышали в вестибюле, звучали гораздо громче и ужаснее. Прямо перед ними была разбитая кабина лифта, но добраться до нее мешали куски изуродованного металла, в которые превратилась обшивка лифта, и сплющенные кабиной механизмы в шахте. Рабочие ремонтной бригады пытались приподнять кабину ломами, которые они использовали в качестве рычагов.
   
Другие стояли сзади, не зная, чем помочь. Вопли, крики, грохот работающих рядом механизмов сливались с непрекращающимися стонами, которые неслись из кабины.
   
— Осветите же как следует! — крикнул Питер, обращаясь к незанятым рабочим.
   
Несколько человек тотчас помчались прочь по туннелю.
   
Человеку в комбинезоне, который прибегал в вестибюль, он сказал:
   
— Возвращайтесь наверх. Покажите дорогу пожарным.
   
— И пошлите доктора — немедленно! — крикнул Алоисиус Ройс, опускаясь на колени посреди обломков.
   
— Да, и возьмите кого-нибудь, чтоб проводить его сюда, — добавил Питер. — Объявите по отелю. У нас живет сейчас несколько врачей.
   
Рабочий кивнул и побежал в вестибюль.
   
Тем временем коридор наполнялся людьми, и пройти по нему становилось все труднее. Сквозь толпу протискался главный инженер Док Викерс.
   
— О господи! — Он застыл, глядя на обломки лифта. — О господи!
   
Сколько раз я им говорил… Я предупреждал, если не потратить денег, может произойти катастрофа… — Он схватил Питера за локоть. — Ты же слышал меня, дружок. Не раз слышал…
   
— Потом, шеф. — Питер высвободил локоть. — Что вы можете сделать, чтобы вытащить людей?
   
Главный инженер беспомощно покачал головой.
   
— Для этого нужно тяжелое оборудование: домкраты, автогенная резка…
   
Ясно было, что главный инженер не в состоянии руководить спасательными работами.
   
— Проверьте другие лифты, — велел Питер. — Если потребуется, отключайте хоть все. Не допустите повторения случившегося.
   
Пожилой инженер уныло кивнул. И ссутулившись, подавленный, пошел прочь.
   
Питер схватил за плечо седого инженера-эксплуатационника, узнав его в толпе.
   
— Ваша задача — никого сюда не подпускать. Всех, кто не занят в спасательных работах, — удалить.
   
Инженер кивнул. И принялся очищать туннель от людей.
   
А Питер вернулся к шахте лифта и увидел, что Алоисиус Ройс ползком пробрался под обломками и приподнял за плечи раненого рабочего-ремонтника, который кричал и стонал. Даже при слабом свете видно было, что его ноги и нижняя часть туловища завалены обломками.
   
— Биллибой, — говорил Ройс, — все будет хорошо. Обещаю. Мы тебя вытащим.
   
Ответом был мучительный стон.
   
Питер взял руку раненого.
   
— Он говорит правду. Теперь мы тут. И помощь близко.
   
Издалека, где-то высоко над ними, Питер услышал нарастающий вой сирен.
   
Портье удалось дозвониться в муниципалитет в отдел по борьбе с пожарами. Не успел он договорить, как во всех пожарных частях города раздались два пронзительных сигнальных гудка, означавших тревогу особой важности.
   
— Ударная группа ноль-ноль-ноль-восемь, по тревоге к отелю «Сент-Грегори», на перекрестке Каронделет и Коммон-стрит! — прозвучал по радио спокойный голос диспетчера.
   
На приказ из муниципалитета немедленно откликнулись четыре пожарные команды — Центральная на Декатур-стрит, а также те, что расположены на Тьюлейн-стрит у Саус-Рэмпарт и Дюмейн. В трех казармах свободные от дежурства пожарные в это время обедали. А в четвертой, Центральной, обед еще только готовили. В сегодняшнем меню был суп с фрикадельками и спагетти. Пожарник, дежуривший сегодня у плиты, со вздохом выключил газ и побежал следом за остальными. Надо же такому случиться, да еще в столь неподходящее время — вызов по тревоге из самого центра города!
   
Одежда и сапоги лежали в машинах. Пожарные, сбрасывая на ходу ботинки, прыгали на машину и натягивали обмундирование. Не прошло и минуты, как прозвучали два прерывистых сигнала, а к «Сент-Грегори» уже мчалось пять пожарных команд, две бригады верхолазов с водометом, а также штурмовая, поисковая и спасательная группы; туда же следовал заместитель брандмайора и два начальника районных отделений. Водители пожарных машин отчаянно лавировали в плотном дневном потоке автомобилей.
   
По степени важности тревога, поданная из отеля, не знает себе равных.
   
Еще шестнадцать команд и две бригады верхолазов, расквартированные в пяти других отделениях, были приведены в состояние готовности на случаи повторной тревоги.
   
Оперативный отдел полиции при уголовном суде также получил сообщение о пожаре сразу из двух мест — из отдела по борьбе с пожарами и непосредственно из отеля.
   
Две телефонистки, над головой которых висела надпись: «Будь терпелив с абонентом», записали сообщение на бланки и тут же передали их радиоинформатору. Сообщение гласило: "Всем машинам скорой помощи полицейским и из бесплатной больницы — к отелю «Сент-Грегори».
   
А тремя этажами ниже вестибюля «Сент-Грегори», в туннеле, ведущем к шахте лифта, по-прежнему слова команды смешивались со стонами и криками раненых. Сейчас послышались еще твердые, быстрые шаги. По туннелю поспешно шел мужчина в легком полосатом костюме. Молодой мужчина. С медицинской сумкой в руке.
   
— Доктор! — крикнул Питер. — Скорее сюда!
   
Став на колени, ползком, молодой врач добрался наконец до того места, где находились Питер и Алоисиус Ройс. Позади них рабочие аварийной команды спешили закончить подводку освещения. Снова закричал Биллибой Поел. Он повернул к доктору искаженное болью лицо, глаза молили о помощи.
   
— О боже! Боже! Помогите хоть чем-нибудь….
   
Врач кивнул, открыл свою сумку и достал оттуда шприц. Питер закатал рукав комбинезона Биллибоя и крепко держал его обнаженную руну. Доктор быстро обтер руку спиртом и ввел иглу. Морфий подействовал почти мгновенно. Голова Биллибоя откинулась. Глаза закрылись. Врач поднес стетоскоп к его груди.
   
— К сожалению, у меня нет при себе всего необходимого. Я попал сюда случайно — прямо с улицы. Сколько времени у вас уйдет на то, чтобы вытащить его?
   
— Мы вытащим его, как только подойдет помощь. Вон они — уже идут!
   
В туннеле раздался топот бегущих людей. На этот раз, судя по шуму, их было много. Это оказались пожарники в касках. В ярких лучах фонарей, которые они держали в руках, мелькало тяжелое снаряжение: топоры, домкраты, рычаги, режущие инструменты. Сосредоточенные лица. Резкие, отчетливые слова команды. Хриплое: «Есть!»
   
— Здесь! Подводи рычаг! Убрать завал!
   
Сверху застучали топоры. Послышался скрежет поддающегося металла. Как только в вестибюле распахнулись двери шахты, в туннель хлынул поток дневного света.
   
— Лестницу! Нам нужна лестница! — раздался крик.
   
И вниз поползли длинные лестницы.
   
— Немедленно вытащите наконец раненого! — потребовал врач.
   
А двое пожарных уже пытались подвести под обломки кабины домкрат. С его помощью они смогут приподнять ее и снять тяжесть с Биллибоя. Они ругались, обливаясь потом, расчищая место, чтобы установить домкрат. Но ничего не получалось: домкрат был на несколько дюймов толще найденного зазора.
   
— Нужен домкрат поменьше! Маленький домкрат — потом подведем большой.
   
Требование было тут же передано по рации: «Снять маленький домкрат со спасательной машины!»
   
— Да вытащите же, наконец, раненого! — настойчиво требовал врач.
   
— Видите эту перекладину? — раздался голос Питера. — Нет не эту — выше. Если сдвинуть ее, она потянет за собой нижнюю и можно будет поставить домкрат.
   
— Там не меньше двадцати тонн, — предупредил спасатель. — Только тронь чуть порезче, и вся махина разом обвалится. Начинайте медленно, плавно.
   
— Давайте попробуем! — Это сказал Алоисиус Ройс.
   
Став рядом, крепко обхватив друг друга, Ройс с Питером изо всех сил нажали спиной на перекладину. Еще! Безрезультатно. Снова рывок! Сильнее!
   
Легкие буквально разрывались, вены готовы были лопнуть, перед глазами плыли красные круги. Перекладина приподнялась, но едва-едва. Еще рывок!
   
Сделать невозможное! Сознание уходит. В глазах все плывет. Их застилает багровый туман. Еще!.. Перекладина сдвинулась. Кто-то крикнул:
   
— Домкрат поставлен!
   
Теперь можно расслабиться. Опуститься на землю. Дать отдых усталым мышцам.
   
Домкрат повернулся и медленно пошел вверх. Обломки лифта стали подниматься.
   
— Можно вытаскивать!
   
— Теперь уже спешить ни к чему, — медленно проговорил врач. — Он только что умер.
   
Раненых и погибших поднимали по приставной лестнице наверх. Вестибюль «Сент-Грегори» превратился в приемный покой, где оказывали первую помощь тем, кто был еще жив, и констатировали смерть тех, кто уже ни в чем не нуждается. Все лишнее убрали. Посредине зала стояли носилки. Толпа за кордоном притихла и как-то сжалась. Женщины плакали. Даже среди мужчин были такие, которые не могли смотреть.
   
На улице стояла вереница машин скорой помощи. Авеню Сент-Чарльз и Каронделет-стрит между Канал-стрит и Грейвир-стрит были закрыты для движения. На обоих концах улиц, за установленными полицией заграждениями, собрались толпы людей. Одна за другой машины скорой помощи стали срываться с места. Первым увезли Херби Чэндлера; затем раненого стоматолога, которому оставалось жить считанные часы; потом жительницу Нового Орлеана со сломанной челюстью и ногой. Остальные машины не спешили: они направлялись в городской морг. В вестибюле «Сент-Грегори» полицейский капитан допрашивал свидетелей, пытаясь выяснить имена пострадавших.
   
Последней из раненых вынесли в вестибюль Додо. Врач, опустившись на колени, перевязал ей голову, где зияла большая рана. На руку ей уже успели наложить пластмассовый лубок. Все время, пока шли спасательные работы.
   
Отмычка оставался с Додо: не обращая внимания на адресовавшиеся ему предложения о помощи, он поддерживал Додо и давал указания пытавшимся пробиться к ним спасателям. Отмычку подняли из шахты последним. Перед ним вынесли участника конгресса «Голден-Краун Кола» и его, жену. Потом пожарный вытащил из-под обломков чемоданы Отмычки и Додо и поднялся с ними в вестибюль. Полицейский в форме стал на страже подле них.
   
Питер Макдермотт вернулся в вестибюль как раз в ту минуту, когда поднимали Додо. Мертвенно-бледная, она неподвижно лежала в окровавленной одежде; кровь пропитала уже и повязку у нее на голове. Додо положили на носилки, и над ней тут же склонились два врача. Один из них был совсем молодой, другой — постарше. Тот, кто помоложе, безнадежно покачал головой.
   
Внезапно толпа, стоявшая за кордоном, забурлила. Мужчина в рубашке, без пиджака, размахивая руками, кричал: «Пропустите меня!»
   
Питер обернулся на шум и махнул офицеру морской пехоты, чтобы тот пропустил человека. Толпа молча расступилась. На середину вестибюля выбежал Кэртис О'Киф.
   
Вконец убитый, шел он рядом с носилками, на которых лежала Додо.
   
Питер видел, как на улице О'Киф умолял, чтобы ему позволили ехать в машине скорой помощи, увозившей Додо. Молодой врач кивнул в знак согласия. Двери захлопнулись, и, взвыв сиреной, машина понеслась прочь.
   
Еще не придя в себя, едва веря, что он жив и невредим. Отмычка поднимался по лестнице, спущенной в шахту лифта. За ним следовал пожарный.
   
А сверху уже тянулись руки, готовые помочь. Поддерживаемый со всех сторон.
   
Отмычка ступил в вестибюль.
   
И сразу понял, что может стоять и передвигаться без посторонней помощи. К нему возвращалось чувство реальности. И вновь напряженно заработал мозг. Все вокруг было заполнено людьми в форме. Они наводили ужас на Отмычку.
   
Чемоданы! Что, если тот, большой, открылся от удара!.. Но нет.
   
Чемоданы Отмычки стояли рядом с другими всего в нескольких шагах от него.
   
Отмычка двинулся было к ним, но сзади раздался чей-то голос:
   
— Сэр, вас ждет скорая помощь.
   
Обернувшись, Отмычка увидел молодого полицейского.
   
— Но мне не нужно…
   
— Все должны ехать, сэр. Для проверки. В ваших же интересах.
   
— Мне надо взять чемоданы… — запротестовал было Отмычка.
   
— Вы сможете забрать их позднее, сэр. За чемоданами приглядят.
   
— Нет, они нужны мне сейчас.
   
— О боже! Если ему так нужны его чемоданы, пусть берет, — раздался чей-то голос. — Когда человек перенес такое, он имеет право…
   
Молодой полицейский взял чемоданы и проводил Отмычку до выхода на авеню Сент-Чарльз.
   
— Если вы подождете здесь, сэр, я схожу — узнаю, на какой машине вам ехать. — И полицейский опустил чемоданы на тротуар.
   
Не успел он отойти, как Отмычка схватил чемоданы и растаял в толпе.
   
Никто при этом не обратил на него внимания.
   
Так он добрался не спеша до открытой стоянки, где вчера, после удачного ограбления дома в Лейквью, оставил свою машину. Ничто не омрачало спокойствия Отмычки. В нем крепла уверенность, что больше с ним не приключится никаких бед.
   
Стоянка была забита автомобилями, но Отмычка быстро разыскал свой «форд-седан» по белому с зеленым номерному знаку штата Мичиган. Он вспомнил, как волновался в понедельник по поводу того, что его номер бросается в глаза. Но судя по всему, волнения его были напрасны.
   
Машина стояла на том самом месте, где он оставил ее. Мотор, как всегда, завелся при первом же повороте ключа зажигания.
   
Аккуратно ведя машину. Отмычка выехал из центральной части города и добрался до мотеля на автостраде Шеф-Мантэр, где он спрятал свою предыдущую добычу. С пятнадцатью тысячами долларов та добыча, конечно, сравниться не могла, но тем не менее кое-чего стоила.
   
Отмычка поставил «форд» поблизости от входа в свою комнату и вошел в нее с двумя чемоданами, привезенными из «Сент-Грегори». Сначала он задернул занавески на окнах и лишь потом открыл большой чемодан, чтобы проверить, на месте ли деньги. Да, они были на месте.
   
В мотеле у Отмычки скопилось довольно много вещей, и ему пришлось перепаковать несколько чемоданов, чтобы все уместить. В конце концов он распихал все, кроме двух меховых шуб, серебряного кубка и подноса, которые вынес из дома в Лейквью. В чемоданы эти вещи не влезали, разве что заново все переложить.
   
Отмычка понимал, что это надо бы сделать. Но буквально в последние минуты его вдруг охватила непреодолимая усталость — видимо, реакция, решил он, на события и переживания этого утра. Однако время-то ведь на месте не стояло, и нужно было удирать из Нового Орлеана без проволочек. Отмычка решил, что с шубами и серебром ничего не случится, если положить их прямо в багажник.
   
Удостоверившись, что его никто не видит. Отмычка положил чемоданы, серебро и шубы в машину.
   
Потом он рассчитался с портье, заплатив остаток по счету, и отъехав от мотеля, почувствовал, что усталость его вроде бы немного прошла.
   
Местом его назначения был Детройт. Ехать Отмычка решил не спеша, с остановками, а по пути серьезно обдумать будущее. Уже несколько лет Отмычка давал себе зарок, что если, когда-нибудь ему удастся раздобыть приличную сумму денег, он купит на них небольшой гараж. И тогда, распростившись с кочевой жизнью преступника, осядет на одном месте, чтобы посвятить остаток дней честному труду. А трудовые навыки у него были.
   
Доказательством мог служить «форд», на руле которого сейчас лежали его руки. И пятнадцати тысяч с избытком хватит, чтобы начать дело. Неясно было одно: действительно ли настало время покончить с прошлым?
   
Отмычка начал колебаться, еще когда пересекал северную часть Нового Орлеана, ведя машину к Поншартренской автостраде, где начинался путь к свободе.
   
Конечно же, много доводов было в пользу того, чтобы порвать с прошлым и осесть. Молодость прошла. Риск и постоянное напряжение измотали Отмычку.
   
Сколько раз — в том числе в Новом Орлеане — ему уже приходилось испытывать на себе гипнотическое действие страха.
   
И тем не менее… события последних тридцати шести часов укрепили в нем чувство уверенности, вызвали новый elan [12].
   
Успешное ограбление дома в Лейквью; эти пятнадцать тысяч, приплывших к нему в руки словно по волшебству; то, что он вышел живым из катастрофы с лифтом какой-нибудь час назад, — все, казалось, говорило о том, что звезда его удачи не померкла. Разве, взятые вместе, эти факты не являли собой знамение, ясно указывавшее, по какому пути идти дальше?
   
Пожалуй, было бы недурно еще немножко пожить старой жизнью, подумал Отмычка. С гаражом ведь можно и подождать. На это время всегда найдется.
   
С автострады Шеф-Мантэр Отмычка свернул на бульвар Джентильи и поехал вокруг городского парка, мимо водоемов, у которых росли старые, раскидистые дубы. Сейчас он приближался к Метари-роуд. Здесь расстилалось море надгробий, уходившее вдаль до самого горизонта, владения новых кладбищ Нового Орлеана — Гринвудского, Кипарисового, Метари, кладбища святого Патрика, кладбища Пожарных, кладбища бесплатной больницы. Над всеми ними пролегала эстакада Поншартренской автострады. Отмычка уже мог ее разглядеть — она высилась на фоне неба, словно цитадель в небесах, маня и обещая спасение. Еще несколько минут, и он будет там.
   
Приближаясь к пересечению Канал-стрит и Парковой авеню, последнему перекрестку перед пологим въездом на автостраду. Отмычка заметил, что светофор не работает. Движением управлял полицейский, стоявший посередине Канал-стрит.
   
До перекрестка оставалось всего несколько метров, когда Отмычка почувствовал, что у него лопнула шина.
   
Однажды в припадке злости сержант обозвал патрульного мотоциклиста новоорлеанской полиции Николаса Клэнси «самым тупым из всех полицейских Америки — тупее не бывает».
   
Для такой характеристики основания были. Несмотря на долгую службу, снискавшую ему репутацию ветерана, Клэнси ни разу не был не то что повышен в чине, но хотя бы даже представлен к повышению. Его послужной список ни у кого не мог бы вызвать зависти. На счету Клэнси почти не было арестов разве что по пустякам. Если он пускался в погоню за удирающей машиной, можно было не сомневаться, что водителю удастся уйти от преследования.
   
Однажды во время драки на улице Клэнси велено было надеть наручники на подозрительного субъекта, задержанного другим офицером. Но пока Клэнси возился с наручниками, отстегивая их от пояса, задержанный успел пробежать уже несколько кварталов. В другой раз к нему на улице подошел давно разыскиваемый грабитель банков, который, став верующим, решил добровольно сдаться. Бандит отдал ему свой револьвер, и Клэнси тут же его уронил. От удара о землю револьвер выстрелил, а бандит с перепугу изменил свое намерение и убежал. Поймали его лишь через год, в течение которого он успел совершить еще шесть грабежей со взломом.
   
И спасал Клэнси все эти годы от увольнения только удивительно покладистый характер, которому никто не мог противостоять, да смущенное лицо грустного клоуна, сознающего свои недостатки.
   
Временами, оставшись наедине с самим собой, Клэнси мечтал совершить что-нибудь такое, что если бы не полностью реабилитировало его, то, во всяком случае, сделало его послужной список не таким бесцветным. Но до сих пор он с блеском упускал все возможности для этого.
   
Среди всех служебных обязанностей единственным, что не составляло для Клэнси ни малейшего труда, была регулировка уличного движения. Он любил этим заниматься. Если бы Клэнси мог повернуть время вспять и предотвратить изобретение автоматического светофора, он с удовольствием сделал бы это.
   
Минут десять назад, увидев, что на перекрестке Канал-стрит и Парковой авеню перестал работать светофор, Клэнси сообщил об этом по рации, поставил мотоцикл в сторонку и занял место регулировщика. Втайне он надеялся, что аварийная команда приедет не скоро.
   
Клэнси заметил серый «форд», подъезжавший с противоположной стороны авеню и остановившийся у перекрестка. Он не спеша направился к машине. За рулем сидел оцепеневший Отмычка.
   
Клэнси обследовал заднее колесо, сидевшее на ободе.
   
— Шина лопнула?
   
Отмычка кивнул. Будь Клэнси повнимательнее, он наверняка обратил бы внимание на то, как побелели у водителя суставы пальцев, впившиеся в руль.
   
Проклиная невезенье, Отмычка понял, что в своих тщательно разработанных планах забыл учесть одну-единственную мелкую деталь: запасная шина и домкрат лежали в багажнике. Чтобы достать их оттуда, надо открыть багажник, и тогда все увидят и шубы, и серебряную утварь, и чемоданы.
   
Обливаясь потом, он выжидал. Но полицейский отходить явно не собирался.
   
— Колесо-то, видно, придется заменить?
   
Отмычка еще раз кивнул. Он пытался оценить ситуацию. Колесо можно заменить быстро. Самое большее на это уйдет три минуты. Домкрат! Гаечный ключ! Освободить болты! Снять колесо! Надеть запаску! Затянуть! Колесо, ключ и домкрат — на заднее сиденье! Захлопнуть багажник! Успеешь сделать все это быстро — и ты на свободе, на скоростной автостраде. Если бы только ушел фараон!
   
Машины, шедшие за «фордом», стали сбавлять скорость, кое-какие останавливались, прежде чем выехать на резервную полосу. Какой-то автомобиль выскочил из своего ряда слишком резко. Сзади раздался визг тормозов, протестующий звук клаксона. Наклонившись, полицейский оперся локтем на дверцу рядом с Отмычкой.
   
— Народу-то уже поднакопилось.
   
— Да-а, — протянул в ответ Отмычка.
   
Полицейский выпрямился и открыл дверцу.
   
— Пора, видно, браться за дело.
   
Отмычка заглушил мотор и медленно вылез из машины. Он даже выдавил из себя улыбку.
   
— Все в порядке, офицер, я справлюсь.
   
Отмычка стоял, затаив дыхание, пока полицейский изучал ситуацию на перекрестке.
   
— Я вам подсоблю, — добродушно предложил свои услуги Клэнси.
   
Отмычку охватило желание бросить машину и бежать куда глаза глядят.
   
Но он тут же отказался от этой мысли, понимая всю ее безнадежность.
   
Покорившись судьбе, он вставил ключ в замок багажника и поднял крышку.
   
Не прошло и минуты, как домкрат уже подпирал задний бампер, болты были отвинчены и машина приподнята. Чемоданы, шубы и серебро лежали кучей в углу багажника. Возясь с колесом. Отмычка видел, как полицейский внимательно разглядывал вещи. Как ни удивительно, пока он молчал.
   
А дело было просто в том, что процесс осмысления занимал у Клэнси довольно много времени, чего Отмычка, естественно, не мог знать.
   
Склонившись над багажником, Клэнси ткнул пальцем в одну из шуб.
   
— Не жарковато ли для этих штучек?
   
Последние десять дней температура в тени не опускалась в городе ниже 95 градусов по Фаренгейту.
   
— Понимаете, жена… ее иногда знобит.
   
Болты тем временем были свинчены и колесо снято. Отмычка в один миг открыл заднюю дверцу машины и швырнул колесо в кабину.
   
Полицейский перегнулся через крышку багажника, заглядывая внутрь машины.
   
— А женушка-то с вами?
   
— Я… я ее по пути захвачу.
   
Срывая в кровь руки. Отмычка пытался освободить запасное колесо.
   
Крепежная гайка была завернута намертво. Он сорвал ноготь и содрал кожу с пальцев, пока отвинчивал ее. Не обращая внимания на боль, он вытащил колесо из багажника.
   
— Чудно это.
   
У Отмычки даже дыхание перехватило. Он не в состоянии был шевельнуться. Он подошел к своей Голгофе. Интуиция подсказывала, почему это произошло.
   
Судьба подарила ему шанс, но он пренебрег им. Тот факт, что он не успел воплотить свое решение в жизнь, ровным счетом ничего не значил.
   
Судьба была милостива к нему, но Отмычка не воспользовался ее добротой.
   
Теперь же она разгневалась и повернулась к нему спиной.
   
Отмычку охватил ужас, когда он вспомнил то, о чем так легко позволил себе забыть несколько минут назад: приговор, который ему могут вынести, если он снова попадет на скамью подсудимых, — ведь ему скорее всего придется провести остаток жизни в тюрьме. И свобода показалась ему бесконечно желанной. Автострада, до которой было рукой подать, словно бы отодвинулась на другой конец света.
   
Наконец-то до Отмычки дошел истинный смысл знамений, осенявших его в последние два с половиной дня. Ему представлялась возможность порвать с прошлым, начать новую, достойную жизнь. Эх, если бы только он послушался!
   
А он все понял наоборот. С наглым тщеславием он принял расположение судьбы за везение. И сделал выбор. А вот теперь — результат. И менять что-либо уже поздно.
   
А может быть, и нет? Разве бывает поздно хотя бы питать надежду?
   
Отмычка закрыл глаза.
   
И он поклялся, твердо решив, что если только выберется из этой переделки, то сдержит слово: никогда до конца своих дней не совершать дурных поступков.
   
Когда Отмычка открыл глаза, он увидел, что полицейский отошел к другой машине, водитель которой остановился узнать дорогу.
   
Быстрее быстрого Отмычка надел новое колесо, затянул болты и, высвободив домкрат, швырнул его в багажник. И, как сделал бы опытнейший механик, инстинктивно подтянул болты на колесе, уже стоявшем на земле.
   
Когда полицейский вернулся, вещи в багажнике были уже переложены, чтобы не привлекать внимания.
   
Забыв о своих подозрениях, Клэнси одобрительно кивнул.
   
— Ну как, все в порядке?
   
Отмычка захлопнул крышку багажника. И только сейчас патрульный Клэнси заметил табличку с мичиганским номером.
   
Мичиган. Зеленые цифры на белом поле. В глубине сознания Клэнси шевельнулось воспоминание.
   
Когда же это было — сегодня, вчера, позавчера?.. Командир его отделения читает перед строем последние бюллетени… Что-то насчет белых с зеленым номерных знаков…
   
Клэнси всеми силами пытался вспомнить, о чем же говорилось в том бюллетене. Их ведь так много: о разыскиваемых преступниках, о пропавших без вести, об угнанных машинах, об ограблениях. Каждый день смышленые, энергичные ребята-полицейские записывали все эти сведения в свои блокноты, старались запомнить и усвоить информацию. Клэнси тоже пытался. Он всегда старался успеть за ними, но всякий раз быстрая речь лейтенанта неизбежно обгоняла медленный почерк Клэнси. Белые с зеленым номерные знаки… Эх, если бы только он мог вспомнить!
   
— Из Мичигана, да? — спросил Клэнси, указывая на номер.
   
Отмычка кивнул. Он стоял и ждал. Казалось, нет предела долготерпению души человеческой.
   
— «Край водных просторов», — вслух прочитал Клэнси надпись на номере. — Говорят, у вас там отличная рыбалка.
   
— Да-а… вроде.
   
— Вот бы как-нибудь выбраться к вам. Я ведь рыбачу.
   
Сзади раздался нетерпеливый гудок. Клэнси открыл дверцу «форда». Он словно бы вдруг вспомнил о своих обязанностях регулировщика.
   
— Давайте-ка очистим этот ряд. — А в голове по-прежнему вертелась назойливая мысль: «белый с зеленым номер».
   
Мотор сразу завелся. И Отмычка поехал. Клэнси смотрел ему вслед.
   
Осторожно, не слишком быстро, но и не медленно, мобилизовав все свое мужество, Отмычка направил машину к въезду на автостраду.
   
«Белый с зеленым». Клэнси потряс головой и всецело занялся регулировкой движения. Да, не зря его называли самым тупым полицейским во всей полиции — тупее не бывает.
   
   
Мигая синими вспышками сигнальной лампы, белая с голубым полицейская машина скорой помощи свернула с Чулейн авеню к отделению реанимации бесплатной больницы. Машина остановилась. Дверцы тотчас открылись.
   
Санитары вынесли носилки с Додо, положили их на тележку и с профессиональной быстротой скрылись за дверью, на которой было написано:
   
«Только для белых пациентов».
   
Кэртис О'Киф следовал за носилками чуть не бегом, чтобы не отстать.
   
— Несчастный случай! Дорогу! — выкрикнул шедший впереди санитар.
   
Толпа, заполнявшая вестибюль приемного покоя, расступилась, давая пройти небольшой процессии. Любопытные глаза смотрели ей вслед. В основном взгляды были устремлены на лицо Додо, превратившееся в бледную, восковую маску.
   
Перед носилками распахнулись двери травматологического отделения.
   
Внутри шла напряженная жизнь: стояли другие носилки, сосредоточенно работали врачи, медсестры.
   
— Подождите здесь, пожалуйста, — сказал санитар, преграждая Кэртису О'Кифу вход.
   
— Мне необходимо знать… — запротестовал О'Киф.
   
Входившая в отделение медсестра задержалась на секунду в дверях.
   
— Все, что в наших силах, будет сделано. Врач выйдет поговорить с вами, как только сможет. — Последние слова она произнесла, уже входя в отделение. И двустворчатые двери закрылись за ней.
   
Кэртис О'Киф продолжал стоять перед дверью. Глаза его застилал туман, сердце разрывалось от отчаяния.
   
Всего каких-нибудь полчаса, после ухода Додо, он в смятении и тревоге метался из угла в угол по гостиной своего номера. Чутье подсказывало ему, что из его жизни невозвратимо ушло что-то такое, чего он больше не встретит. Но ведь у Додо были предшественницы, которые приходили и уходили, словно издеваясь над ним, подсказывал разум. И он спокойно пережил их уход. Почему же сейчас все иначе, — нет, глупо даже так думать.
   
Пусть так, все равно О'Кифу хотелось догнать Додо хотя бы для того, чтобы оттянуть разлуку на несколько часов и за это время еще раз взвесить свои чувства. Победил разум. О'Киф остался в номере.
   
А через несколько минут до него донесся вой сирен. Сначала он не обратил на это особого внимания. Но вскоре, заметив, что машины скорой помощи все прибывают и останавливаются у отеля, он подошел к окну. Внизу царила суматоха, и это побудило его спуститься. Он вышел из номера в чем был — в рубашке и без пиджака.
   
Уже на площадке у дверей он услышал какие-то тревожные слухи. Прождав лифта почти пять минут среди других постояльцев, скопившихся здесь за это время, О'Киф решил спуститься по служебной лестнице. По дороге он обнаружил, что таким же образом поступили и другие.
   
По мере того как он спускался, снизу все отчетливее доносились крики и стоны, и О'Киф, вспомнив о том, что он спортсмен, стрелой помчался вниз.
   
В вестибюле он узнал от возбужденных зевак о том, что случилось. Вот тогда он от всей души стал молиться, чтобы Додо успела уехать из отеля до аварии. А через минуту увидел, как ее без сознания выносили из шахты лифта.
   
В крови было все: и желтое платье, которое ему так понравилось, и волосы ее, и руки, и ноги. На лице Додо лежала печать смерти.
   
В этот миг Кэртис О'Киф вдруг словно прозрел и понял то, что так долго сам от себя скрывал. Он любил Додо. Любил пылко, нежно, со всей силой чувства, на какую способен человек. Слишком поздно признался он себе в этом и теперь осознавал, что, позволив Додо уйти, совершал величайшую ошибку в своей жизни.
   
Теперь, глядя на дверь травматологического отделения, он с горечью думал об этом. Внезапно дверь распахнулась, и в коридор вышла сестра.
   
О'Киф бросился было к ней, но она лишь покачала головой и заспешила дальше.
   
Он чувствовал себя таким беспомощным. Ведь он почти ничего не мог сделать. Но уж то, что в его силах, он сделает.
   
Он повернулся и пошел по больнице. Расталкивая людей в коридорах и холлах, неотступно следя за табличками и стрелками на стенах, О'Киф продвигался к цели. Он распахнул двери с табличкой «Вход воспрещен» и, невзирая на протесты секретарш, вошел в кабинет директора.
   
Директор сердито приподнялся со стула. Но после того как Кэртис О'Киф представился, гнев его поутих.
   
Через пятнадцать минут директор вышел из травматологического отделения вместе с худощавым, тихим человеком невысокого роста, которого он отрекомендовал как доктора Боклера. Врач и О'Киф обменялись рукопожатием.
   
— Насколько я понимаю, вы друг молодой леди — если не ошибаюсь, мисс Лэш.
   
— Доктор, как она?
   
— Она находится в критическом состоянии. Мы делаем все, что можем. Но должен предупредить вас: есть большая вероятность смертельного исхода.
   
О'Киф молчал, подавленный горем.
   
— У нее серьезная рана на голове; как нам кажется после предварительного осмотра, на черепе есть вмятина. Осколки кости могли попасть в мозг. Более точные показания даст рентген.
   
— Сначала больного реанимируют, — пояснил директор.
   
Врач кивнул.
   
— Она потеряла много крови, и сейчас ей делают переливание. Кроме того, пытаются вывести.
   
— Сколько же еще…
   
— Реанимация продлится еще по меньшей мере час. Потом, если наш диагноз подтвердится рентгеном, нужно будет срочно оперировать. Ближайшие родственники — в Новом Орлеане?
   
О'Киф отрицательно покачал головой.
   
— Правда, это не столь важно. В критических ситуациях, вроде этой, закон позволяет нам приступать к операции без согласия близких.
   
— Могу я ее видеть?
   
— Не сейчас. Возможно, позднее.
   
— Доктор, если вам что-то потребуется… ну, знаете, деньги или профессиональная помощь…
   
— В нашей больнице, мистер О'Киф, лечение бесплатное, — спокойно прервал его директор. — Она существует для неимущих и пострадавших от несчастных случаев. И однако же, помощь оказывается здесь такая, какую не купишь за деньги. По соседству с нами — медицинские факультеты двух университетов. Нам помогают специалисты оттуда. Должен сказать вам, что доктор Боклер — один из ведущих нейрохирургов страны.
   
— Простите, — глухо пробормотал О'Киф.
   
— И все же одну вещь вы, пожалуй, можете сделать.
   
О'Киф поднял на него глаза.
   
— Больная сейчас без сознания и к тому же — под наркотиками. Но до этого у нее были краткие периоды просветления. В один из таких моментов она позвала свою мать. Если есть возможность доставить сюда ее мать…
   
— Это вполне возможно. — О'Кифу стало легче уже оттого, что он хоть что-то мог сделать.
   
По телефону-автомату, стоявшему в коридоре, Кэртис О'Киф соединился с Акроном, штат Огайо. Он набрал номер отеля «Кайахогский О'Киф».
   
Управляющий Гаррисон оказался у себя в кабинете.
   
— Отложите все дела, — распорядился О'Киф. — И ничем больше не занимайтесь, пока не выполните как можно быстрее то, о чем я вам сейчас скажу.
   
— Слушаюсь, сэр, — раздался в трубке бодрый голос Гаррисона.
   
— Вы должны найти некую миссис Айрин Лэш с Эксчейндж-стрит в Акроне. Номера дома я не знаю. — О'Киф запомнил название улицы с того дня, когда они с Додо посылали ее матери корзину фруктов. Неужели это было только в прошлый вторник?
   
Он услышал, как Гаррисон сказал кому-то у себя в кабинете:
   
— Городской телефонный справочник — срочно!
   
— Лично встретьтесь с миссис Лэш, — продолжал О'Киф. — Сообщите, что ее дочь Дороти попала в аварию, ранена и может умереть. Я хочу, чтобы миссис Лэш была доставлена в Новый Орлеан как можно быстрее. При необходимости фрахтуйте самолет. С расходами не считайтесь.
   
— Одну минуту, мистер О'Киф. — Слышно было, как Гаррисон отдает указания: — Соедините меня по другому телефону с бюро компании «Истерн» служба продажи билетов в Кливленде. И пошлите лимузин с хорошим водителем к выходу на Маркет-стрит. — И затем он более громко произнес: — Слушаю вас, мистер О'Киф.
   
Как только все прояснится, продолжал О'Киф, он просит соединиться с ним — он будет в бесплатной больнице. И он положил трубку, уверенный, что все его приказания будут выполнены. Хороший человек этот Гаррисон. Стоило бы, пожалуй, перевести его в отель посолидней.
   
Через полтора часа рентген подтвердил диагноз доктора Боклера. Стали готовить операционную на тринадцатом этаже. Операция мозга, если больная выдержит, длится несколько часов.
   
Прежде чем тележку с больной ввезли в операционную, Кэртису О'Кифу разрешили взглянуть на Додо. Она лежала без сознания, бледная как полотно.
   
О'Кифу показалось, что она никогда уже не будет прежней милой, жизнерадостной Додо.
   
Двери операционной закрылись.
   
Мать Додо уже находилась в пути. Об этом сообщил Гаррисон.
   
Управляющий «Сент-Грегори» Макдермотт, которому О'Киф позвонил несколько минут назад, сказал, что миссис Лэш встретят и доставят прямо в больницу.
   
Словом, все было сделано — оставалось только ждать.
   
О'Киф отказался от предложения директора отдохнуть у него в кабинете.
   
Он решил, что будет ждать на тринадцатом этаже, сколько бы ни продлилась операция.
   
Внезапно он почувствовал, что хочет обратиться с молитвой к всевышнему.
   
Поблизости находилась дверь с надписью: «Для цветных. Женское отделение». Рядом — другая, на которой значилось: «Послеоперационное оборудование». За этой стеклянной дверью было темно.
   
О'Киф открыл ее и вошел. Протиснувшись в полутьме между кислородной палаткой и аппаратом искусственного дыхания, он отыскал свободный уголок и опустился на колени. Пол здесь был куда тверже, чем мягкий бобрик, к которому он привык. Но О'Киф этого даже не заметил. Он молитвенно сложил руки и склонил голову.
   
Как ни странно, впервые за многие годы Кэртис О'Киф не мог найти слов, чтобы выразить то, что было у него на сердце.
   
Над городом опускались сумерки, словно стирая боль уходящего дня.
   
Скоро, подумал Питер Макдермотт, наступит ночь; можно будет заснуть и хоть на время забыться. А завтра острота сегодняшних событий уже немного притупится. Словом, наступившие сумерки как бы начали отсчет времени, которое в конце концов все исцеляет.
   
Но пройдет еще немало дней и ночей, прежде чем те, кто был причастен к сегодняшним событиям, оправятся от пережитого потрясения. Еще не скоро воды успокоительной Леты поглотят эту трагедию. Работа — если не полностью, то хотя бы частично — помогла забыться. А ее после полудня было много.
   
Сидя в одиночестве у себя в кабинете на бельэтаже, Питер разбирал дела — что уже сделано и что предстоит сделать.
   
Тяжелый, мучительный процесс установления личности погибших и оповещения родных наконец был позади. Теперь пора было заняться организацией похорон — тех, где отелю придется взять на себя часть расходов.
   
То немногое, что можно было сделать для раненых, помимо оказания больничной помощи, было сделано.
   
Давно покинули отель аварийные команды — пожарные, полицейские. Их сменила техническая инспекция, детально обследовавшая все лифты и оборудование для них, имевшееся в отеле. Они проработают до вечера и весь следующий день. И некоторые лифты в отеле уже начали функционировать.
   
Представители страховых компаний опрашивали очевидцев и собирали письменные свидетельства о случившемся — по их мрачному виду ясно было, что компаниям предстояли немалые выплаты.
   
В понедельник из Нью-Йорка прибудет группа консультантов, они должны разработать план замены устаревшей системы пассажирских лифтов на новую.
   
Это будет первым крупным расходом правления Альберта Уэллса-Демпстера-Макдермотта.
   
На столе Питера лежало прошение главного инженера об отставке. Питер намеревался удовлетворить его просьбу.
   
Однако в отставку его надо вывести со всеми почестями и назначить пенсию, соответствующую его долголетней службе в отеле.
   
То же предстоит проделать и с шеф-поваром мсье Эбраном. Но с увольнением старого повара следует поторопиться, а на его место поставить Андре Лемье.
   
От молодого француза — с его идеями создания изысканных ресторанов, интимных баров, изменения всей системы общественного питания — во многом будет зависеть будущее «Сент-Грегори». Отель ведь существует не только за счет тех, кто снимает номера. Все номера могут быть каждый день заняты, а отель тем не менее обанкротится. Основу прибылей составляют особые услуги: сдача помещений под собрания и съезды, а также рестораны и бары.
   
Надо подумать и о других перемещениях, о реорганизации служб, новом распределении ответственности. Самому Питеру, как вице-президенту распорядителю, придется уделять много времени проблемам общего руководства. Ему потребуется помощник главного управляющего, чтобы следить за повседневной работой отеля. Для такой должности требуется человек молодой, энергичный, способный жестко потребовать исполнения поставленной задачи, но в то же время умеющий ладить с подчиненными, особенно с теми, кто старше по возрасту. Для этого вполне может подойти выпускник факультета управления отелями. Питер решил позвонить в понедельник декану Роберту Бекку. Декан не терял связи со многими способными людьми из числа бывших выпускников. Возможно, он подскажет, кто сейчас свободен.
   
Несмотря на весь ужас сегодняшней трагедии, надо было думать о завтрашнем дне.
   
Будущее Питера теперь уже прочно связано с Кристиной. Мысль об этом воодушевляла и волновала его. Однако пока еще они ведь ни о чем не условились. Но Питер был уверен, что все будет в порядке. Кристина уехала к себе в Джентильи. Скоро и он отправится к ней.
   
Но оставались еще другие, менее приятные дела. Час назад в кабинет Питера зашел капитан Йоллес. Он только что закончил допрос герцогини Кройдонской.
   
— Сидишь с ней, — сказал капитан Йоллес, — и никак не можешь понять, что происходит под этой ледяной маской. Женщина она или нет? Да неужели она не понимает, как умер ее муж? Я видел его тело. Не приведи господь! Такого никто не заслуживает. Она тоже присутствовала при опознании трупа. Не многие женщины способны вынести такое. А она даже не вздрогнула. Ни слез, ни сострадания. Только дернула головой — манера у нее такая — да посмотрела надменным взглядом. Признаюсь вам, она меня привлекает, как мужчину. Так и хочется дознаться, какая же она на самом-то деле. — Капитан задумался и умолк.
   
— Да, — сказал он через некоторое время, выведенный из своих раздумий вопросом Питера, — мы предъявим ей обвинение в соучастии и арестуем после похорон. Трудно сказать, какой оборот примет дело, — вынесет ли суд присяжных приговор, если защита станет утверждать, что к этому ее принудил муж, а теперь он мертв… Зачем гадать, посмотрим.
   
Йоллес сообщил также, что против Огилви уже выдвинуто обвинение.
   
— Он обвиняется в соучастии. Вероятно, потом мы ему еще кое-что добавим. Это решит районный прокурор. Так или иначе, если вы намерены оставить его место свободным, не рассчитывайте получить его обратно раньше чем через пять дней.
   
— А мы и не рассчитываем, — ответил Питер.
   
Реорганизация охраны отеля значилась у Питера в числе самых срочных дел.
   
Капитан Йоллес ушел, и в кабинете стало совсем тихо. За окном темнело. Вскоре Питер услышал, как хлопнула наружная дверь. Потом раздался тихий стук в дверь его кабинета.
   
— Войдите, — сказал Питер.
   
Это был Алоисиус Ройс. Молодой негр держал в руках поднос с графином «мартини» и стаканом. Он опустил поднос на стол.
   
— Я решил, что, может, это вам не повредит.
   
— Спасибо, — сказал Питер. — Но я никогда не пью в одиночку.
   
— Предвидел такой ответ, — сказал Алоисиус Ройс и извлек из кармана второй стакан.
   
Они выпили молча. Слишком еще угнетало их пережитое сегодня, чтобы произносить тосты.
   
— Вы доставили миссис Лэш? — спросил Питер.
   
Ройс кивнул.
   
— Отвез ее прямо в больницу. Входить нам пришлось через разные двери, но внутри мы встретились, и я отвел ее к мистеру О'Кифу.
   
— Спасибо.
   
После звонка Кэртиса О'Кифа Питер решил послать на аэродром человека, на которого он мог положиться. Поэтому он и попросил поехать туда Рейса.
   
— Когда мы подъехали к больнице, врачи как раз закончили операцию. Если не будет осложнений, молодая леди — мисс Лэш — выскочит.
   
— Я рад за нее.
   
— Мистер О'Киф сказал мне, что они поженятся, как только она немного придет в себя. Судя по всему, ее матери эта идея тоже по душе.
   
— Думаю, такое пришлось бы по душе многим матерям, — слегка улыбнувшись, сказал Питер.
   
Вновь наступило молчание. Прервал его Ройс.
   
— Я слышал об утреннем совещании. О том, какую позицию вы там заняли. И как все повернулось.
   
Питер кивнул.
   
— В нашем отеле покончено с сегрегацией. Отныне и навсегда.
   
— Полагаю, вы ждете от меня благодарности. За то, что вы дарите нам, хотя это принадлежит нам по праву.
   
— Нет, — сказал Питер. — А вы опять стали колючим. Я же хотел бы знать, решили ли вы остаться с У.Т. Насколько мне известно, ему это было бы приятно, а вас не обременило бы. Отелю приходится решать разные правовые вопросы. И я бы уж постарался, чтобы кое-что перепало и вам.
   
— За это спасибо, — сказал Ройс. — И все-таки я отвечу «нет». Сегодня я заявил мистеру Тренту, что покину отель, как только получу диплом. — Он долил в стаканы «мартини» и посмотрел на свет свой стакан. — Вы и я — мы с вами в определенном смысле стоим на противоположных полюсах. И пока мы живы, ничего не изменится. То, что я могу делать с помощью полученных мною знаний о праве и законе, будет сделано для моего народа. Впереди предстоит тяжелая борьба — и на легальной основе, и не только на ней. И не всегда она будет справедливой, как с нашей стороны, так и с вашей. Но учтите одно: если мы бываем непоследовательны, нетерпимы, несправедливы, мы научились этому от вас. Всем нам туго придется. И вам здесь, в отеле тоже. Вы решили покончить с сегрегацией, но это еще не все. Трудностей будет по горло; с теми, кому не по душе будут ваши начинания, с неграми, которые не будут вести себя паиньками и будут осложнять вам жизнь, среди нас ведь тоже есть всякие. Ну, что вы станете делать с негром-дебоширом, с негром-наглецом, с полупьяным негром-Ромео? Среди нас и такие есть. Когда белые так себя ведут, вы пытаетесь улыбаться, проглатываете их выходки и даже прощаете. А что вы будете делать, когда такое станет вытворять негр?
   
— Вероятно, это будет трудная задача, — сказал Питер. — Но я постараюсь быть объективным.
   
— Вы-то да. А другие не станут. Словом, вот как пойдет война. Одно лишь утешает.
   
— Что же именно? — спросил Питер.
   
— То, что иногда будут перемирия. — Ройс взял со стола поднос с графином и пустыми стаканами. — Я думаю, это было одно из них.
   
Теперь уже настала ночь.
   
В отеле подошел к концу еще один день. Он отличался от многих других, и тем не менее, несмотря на чрезвычайные события, шли обычные дела: бронирование номеров, прием гостей, административные хлопоты, хозяйственные нужды, работали инженеры, гараж, кассы, кухни, и все выполняли одну простую задачу: принять путешественника, обогреть его, дать ему отдохнуть и отправить дальше.
   
Скоро этот цикл начнется вновь.
   
Измотавшись за день, Питер собрался наконец покинуть отель. Он погасил свет, вышел из кабинета управляющего и прошел через весь бельэтаж.
   
У лестницы, ведущей в вестибюль, Питер увидел в зеркале свое отражение.
   
Лишь тут он впервые заметил, как измят и перепачкан его костюм. Он его так отделал, вспомнил Питер, когда пытался приподнять обломки лифта, под которыми умер Биллибой.
   
Он провел рукой по пиджаку, пытаясь разгладить его. Что-то слегка хрустнуло, и Питер, опустив руку в карман, нащупал там сложенную бумажку.
   
Достав ее, Питер вспомнил, откуда она. Это была записка, которую Кристина сунула ему, когда он выходил с совещания, где поставил на карту свою карьеру и выиграл.
   
Он совсем забыл про записку. И сейчас с любопытством развернул ее.
   
«Это будет отличный отель, потому что он будет похож на человека, которому предстоит им управлять», — прочитал Питер.
   
А внизу мелкими буквами Кристина приписала:
   
«P.S. — Я люблю тебя».
   
Улыбаясь и все убыстряя шаг, Питер сбежал вниз по лестнице — в вестибюль своего отеля.