1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 
             Теряютъ жидкiе свои природны соки;
       
             Напрасно воины ту влагу достаютъ;
       
   930          Сорвавъ кору съ древесъ, кроваву пѣну пьютъ;
       
             И былiя въ устахъ песками остаются!
       
             Въ вертепахъ ищутъ водъ, имъ воды не даются.
      
      
       
                       Два воина пошли для промысла въ ночи;
       
             Въ ракитовомъ кусту имъ слышатся ключи,
       
   935          Которы будто бы внутри земли журчали;
       
             Се! кладъ, безцѣнный кладъ! идущiе вскричали;
       
             И съ корнемъ въ мигъ они ракитникъ извлекли,
       
             Потоки чистые мгновенно потекли.
       
             Насытились они, но ключь, что имъ явился,
       
   940          Какъ тонкая змiя между травой извился,
       
             Бѣжалъ, и внутрь земли себѣ находитъ путь.
       
             Но ратники воды успѣли почерпнуть;
       
             Ушелъ потокъ отъ нихъ, водой наполнивъ шлемы,
       
             Несли ее къ Царю, усердны, скромны, нѣмы;
       
   945          Дабы, гдѣ равная снѣдаетъ жажда всѣхъ,
       
             Отъ нужды, ревности не сдѣлалъ кто помѣхъ,
       
             Печальнаго Царя отъ сѣни отторгаютъ,
       
             И воду свѣжую во шлемахъ предлагютъ.
       
             Сей подвигъ тяжкiй вздохъ у ихъ Царя извлекъ,
       
   950          О други! ихъ обнявъ, Монархъ печальный рекъ:
       
             Или вы чаете, что въ семъ пространномъ полѣ,
       
             Вашъ Царь слабѣе всѣхъ и всѣхъ томится болѣ?
       
             Томлюся больше всѣхъ въ нещастливой судьбѣ,
       
             О страждущихъ со мной, томлюсь не о себѣ;
       
   955          Пойдемъ и принесемъ напитокъ сей скорбящимъ,
       
             Нещастнымъ ратникамъ, почти въ гробахъ лежащимъ.
       
             Подарокъ сей для нихъ, не для меня мнѣ милъ….
       
             Пошелъ, и воиновъ скорбящихъ напоилъ.
      
      
       
                       Умножить бѣдствiя, и зла умножить болѣ
       
   960          Ордынцы лютые зажгли сухое поле;
       
             Клубяся по горамъ огнь бросился въ лѣса,
       
             И горькiй дымъ закрылъ отъ взора небеса;
       
             Россiянъ страждущихъ стремится адъ озлобить!
      
      
       
                       Коль можно малу вещь великой уподобить:
       
   965          Такiе ужасы народы будутъ зрѣть,
       
             Когда земля начнетъ въ исходъ вѣковъ горѣть;
       
             Тутъ пламень огненный какъ море разлiется,
       
             Онъ поясомъ вокругъ вселенной обвiется;
       
             И цѣпь, держащая въ порядкѣ здѣшнiй свѣтъ,
       
   970          Со звукомъ рушится и въ бездну упадетъ:
       
             Тамъ будетъ прахъ горѣть, возпламенятся рѣки;
       
             Спасенья на земли не сыщутъ человѣки.
      
      
       
                       Сiе позорище Царь въ духѣ смутномъ зрѣлъ,
       
             Но войскамъ попирать ногами огнь велѣлъ;
       
   975          И море пламенно подъ ними укротилось;
       
             Но кое зрѣлище страдающимъ открылось?
       
             Въ долины огнь ушелъ, къ горамъ склонился дымъ,
       
             И въ страшномъ смерть лицѣ изобразилась имъ;
       
             Земля представилась черна и обнаженна,
       
   980          Дымящися холмы, дуброва обозженна,
       
             Токъ водный какъ смола кипящая бѣжалъ;
       
             Отчаянье въ сердца вонзаетъ имъ кинжалъ.
      
      
       
                       Монархъ нещастнѣй всѣхъ, но тверже всѣхъ казался;
       
             Лишился онъ всего; примѣръ ему остался!
       
   985          И душу онъ сынамъ отеческу являлъ:
       
             Послѣдню яствы часть съ рабами раздѣлялъ,
       
             Адашевъ, другъ его, трапезы не вкушаетъ,
       
             Отъ имяни его болящихъ посѣщаетъ,
       
             Остатки Царскихъ имъ напитковъ отдаетъ,
       
   990          Но воду мутную съ Монархомъ втайнѣ пьетъ.
       
             Не крылся Iоаннъ подъ черну тѣнь древесну,
       
             Пренебрегая зной и люту казнь небесну,
       
             Томленный жаждою, и въ потѣ, и въ пыли
       
             Въ срединѣ ратниковъ ложился на земли;
       
   995          Послѣднiй пищу бралъ, но первый передъ войскомъ
       
             Являлся духомъ твердъ во подвигѣ геройскомъ.
       
             Но воздухъ день отъ дня надъ ними вкругъ густѣлъ;
       
             Соединиться Царь съ Морозовымъ хотѣлъ,
       
             И вѣсть ему подать велѣлъ о бѣдствахъ скору,
       
   1000          Да пищу воинству пришлетъ съ рѣки въ подпору.
       
             Но тамо настоялъ пловцамъ не меньшiй трудъ;
       
             Тѣ помощи съ земли, тѣ съ водъ подмоги ждутъ;
       
             Тѣхъ бѣдства во степи, тѣхъ волны погребаютъ;
       
             Другъ друга ждутъ къ себѣ, и купно погибаютъ.
       
   1005          Вонзаетъ въ грудь Царю такое бѣдство мечь;
       
             Скрѣпился, и простерь сiю ко войскамъ рѣчь:
      
      
       
                       О други! онъ вѣщалъ, когда вы шли къ Казани,
       
             Иной мы не могли сулить Россiи дани,
       
             Какъ только за нее животъ нашъ положить;
       
   1010          Возможно ли теперь намъ, жизнью дорожить?
       
             Умремъ! но храбростью позорну смерть прославимъ,
       
             Противу жалъ ея не робку грудь поставимъ;
       
             Пусть наши и враги, на нашъ взирая прахъ,
       
             Рекутъ, что гибли мы, нося мечи въ рукахъ;
       
   1015          И разъярившейся не рабствуя природѣ,
       
             Скончали нашу жизнь не въ праздности, въ походѣ;
       
             Толико славна смерть хоть насъ и поразитъ,
       
             Но прочихъ Россiянъ къ побѣдамъ ободритъ,
       
             Возстанемъ, и пойдемъ! онъ рекъ… Полки возстали,
       
   1020          Какъ томные орлы къ знаменамъ прилетали;
       
             Снимаются шатры, и трубный слышенъ звукъ;
       
             Сiе стремленiе мятежъ нарушилъ вдругъ.
      
      
       
                       Не уважая словъ, ни слезъ, ни мнѣнiй Царскихъ,
       
             Единый изъ дѣтей отъ Новграда Боярскихъ;
       
   1025          Отъ знояль и трудовъ въ разсудкѣ поврежденъ,
       
             Или отчаяньемъ и нѣгой услажденъ;
       
             Сей ратникъ по полкамъ и страхъ и горесть сѣя,
       
             Помѣшаны глаза, разкрыту грудь имѣя,
       
             Бѣгущiй возопилъ: Куда насъ Царь ведетъ?
       
   1030          Здѣсь голодъ насъ мертвитъ, а тамо язва ждетъ!
       
             Оставили отцевъ, оставили мы домы,
       
             Пришли сюда въ мѣста пустыя, незнакомы;
       
             Лишили небеса и пищи насъ и водъ;
       
             Не явноль Богъ казнитъ за дерзкiй насъ походъ?
       
   1035          Пойдемъ! назадъ пойдемъ!… Онъ рекъ, и возшумѣли.
       
             Развратны юноши подобну мысль имѣли.
       
             Но взоры Царь на нихъ какъ стрѣлы обратилъ,
       
             И волны мятежа сей рѣчью укротилъ:
       
             Не славы мiра я, о юноши! желаю,
       
   1040          Но мстить за Христiянъ усердiемъ пылаю;
       
             Коль вы не ищете торжественныхъ вѣнцевъ,
       
             Спасать не мыслите ни братiй, ни отцевъ,
       
             Нещастные сыны! бѣгите, не трудитесь;
       
             Оставьте копья намъ, и въ домы возвратитесь;
       
   1045          Я вѣрныхъ Россiянъ въ полкахъ моихъ найду,
       
             Не слабыхъ женъ во брань, мужей съ собой веду….
       
             Скончавъ слова, дабы волненью не продлиться,
       
             Велѣлъ ревнительнымъ отъ робкихъ отдѣлиться;
       
             И возопили всѣ: Съ тобою мы идемъ!
       
   1050          За вѣру, за тебя съ охотою умремъ!
      
      
       
                       Спокоило Царя усердiе такое,
       
             Но мысль его была и сердце не въ покоѣ;
       
             Срѣтая нощь, велѣлъ движенье отложить.
       
             Идетъ къ одру, но сонъ не сталъ Царю служить:
       
   1055          Мечтаются ему болѣзни, гладъ, печали,
       
             Которыя до днесь въ пути его встрѣчали;
       
             Онъ душу полную страданьями имѣлъ,
       
             И въ грусти далеко отъ воинства отшелъ.
       
             Покрылось мрачною тоской чело Царево;
       
   1060          Въ долинѣ онъ нашелъ развѣсистое древо,
       
             На коемъ листвiя недавно огнь сожегъ;
       
             Тяжелый скинувъ шлемъ, подъ онымъ Царь возлегъ,
       
             Онъ въ землю мечь вонзилъ; невидимый полками,
       
             Склоненную главу поддерживалъ руками;
       
   1065          Не бѣдствомъ собственнымъ, но общимъ пораженъ,
       
             Какъ въ облако луна, былъ въ горесть погруженъ.
       
             И пролилъ токи слезъ…. Тоска его мнѣ бремя;
       
             О Муза! пресѣчемъ печальну пѣснь на время.
      
     
    
    
     
      
ПѢСНЬ ОСЬМАЯ
     
     
      
       
                       Имѣя въ сердцѣ мракъ, и тмою окруженъ,
       
             Казался въ морѣ Царь печалей погруженъ;
       
             Какъ бури, душу въ немъ сомнѣнья волновали,
       
             Покоя сладкаго, ни сна не отдавали.
       
   5          Звѣзда его судьбы на небѣ не горитъ,
       
             Она, сокрывъ лучи, на Iоанна зритъ;
       
             Ни воздухъ, ни земля тоскѣ его не внемлетъ,
       
             И щастье томное у ногъ Монаршихъ дремлетъ;
       
             Какъ камень, горести его тягчили грудь.
       
   10          Прерывистымъ словамъ отверзъ въ печали путь:
       
             О Боже! онъ вѣщалъ, коль гнѣвомъ Ты пылаешь,
       
             За что напрасну смерть безвиннымъ посылаешь?
       
             Моимъ знаменамъ въ слѣдъ пришли сюда они;
       
             Коль казнь Тебѣ нужна, за нихъ меня казни!
       
   15          Я воиновъ моихъ привелъ въ сiи предѣлы:
       
             Бросай противъ меня молнiеносны стрѣлы!
       
             Я старца мудраго совѣты пренебрегъ,
       
             Который въ дерзости меня предостерегъ,
       
             Се грудь, которая тщеславiе вмѣстила,
       
   20          Надеждою себя и щастiемъ польстила!
       
             Рази ее, рази! готовъ я казнь нести,
       
             Когда чрезъ то могу моихъ людей спасти.
      
      
       
                       Вѣщая тѣ слова, повергся на колѣни,
       
             И нощь кругомъ его простерла черны тѣни;
       
   25          На перси томную склоняетъ Царь главу,
       
             И зритъ во смутномъ снѣ какъ будто наяву,
       
             Мечтается ему:… Что мракъ густый редѣетъ,
       
             Что облакъ огненный, сходя на землю, рдѣетъ;
       
             Сокрылись звѣзды вдругъ, затмилася луна,
       
   30          Повсюду страшная простерлась тишина;
       
             Багрово облако къ Герою приближалось,
       
             Упало предъ Царемъ, и вскорѣ разбѣжалось,
       
             Видѣнье чудное исходитъ изъ него:
       
             Серпомъ луна видна среди чела его;
       
   35          Въ десницѣ держитъ мечь, простертый къ оборонѣ,
       
             Онъ видится сѣдящъ на пламенномъ драконѣ;
       
             Великiй свитокъ онъ въ другой рукѣ держалъ,
       
             Пророкамъ и Царямъ во славѣ подражалъ.
      
      
       
                       Строптивый Iоаннъ видѣнiемъ плѣнился,
       
   40          И естьлибъ робокъ былъ, предъ нимъ бы преклонился;
       
             Но взоръ къ нему склонивъ, вниманiе и слухъ,
       
             Имѣлъ тревожный видъ, но не тревожный духъ.
       
             Явившiйся Царю, бросая остры взоры,
       
             Вступилъ въ пространные съ Монархомъ разговоры:
       
   45                    О Царь! вѣщаетъ онъ, имѣешъ ты вину
       
             Токъ слезный проливать, пришедъ въ сiю страну;
       
             Печали вкругъ тебя сливаются какъ море,
       
             И ты въ чужой землѣ погибнешь съ войскомъ вскорѣ;
       
             Погаснетъ щастiе, и слава здѣсь твоя,
       
   50          Тебя забылъ твой Богъ, могу избавить я;
       
             Могу, когда свой мракъ отъ сердца ты отгонишь,
       
             Забывъ отечество, ко мнѣ главу преклонишь;
       
             Такимъ ли Iоаннъ владѣньемъ дорожитъ,
       
             Гдѣ мракъ шесть мѣсяцовъ и снѣгъ въ поляхъ лежитъ,
       
   55          Гдѣ солнце косвенно лучами землю грѣетъ,
       
             Гдѣ сладкихъ нѣтъ плодовъ, гдѣ тернъ единый зрѣетъ,
       
             Гдѣ царствуетъ во всей свирѣпости Борей?
       
             Страна твоя не тронъ, темница для Царей.
       
             Отъ снѣжныхъ водъ и горъ, отъ сей всегдашней ночи,
       
   60          На полдень обрати, къ зарѣ вечерней очи,
       
             Къ востоку устреми вниманiе и взоръ:
       
             Тамъ первый встрѣтится твоимъ очамъ Босфоръ;
       
             Тамъ гордые стоятъ моихъ любимцевъ троны,
       
             Дающихъ Греческимъ невольникамъ законы;
       
   65          Тобою чтимые угасли олтари;
       
             Познай и мочь мою, и власть, и силу зри!
       
             Съ священнымъ трепетомъ тобой гробница чтима,
       
             Подъ стражею моей лежитъ въ стѣнахъ Салима;
       
             И Газа древняя, Азоръ и Аскалонъ,
       
   70          Гефана, Виѳлеемъ, Iорданъ и Ахаронъ,
       
             Передъ лицемъ моимъ колѣна преклонили:
       
             Мои рабы твой крестъ, Давидовъ градъ плѣнили;
       
             Не страхомъ волю ихъ, я волей побѣдилъ;
       
             Ихъ мысли, ихъ сердца, ихъ чувства усладилъ;
       
   75          Я отдалъ веси имъ, исполненны прохлады,
       
             Гдѣ вкусные плоды, гдѣ сладки винограды;
       
             Гдѣ воздухъ и земля раждаютъ ѳимiямъ;
       
             Вода родитъ жемчугъ, пески златые тамъ;
       
             Тамъ чистое сребро, тамъ бисеры безцѣнны;
       
   80          Поля стадами тамъ и жатвой покровенны,
       
             Полсвѣта я моимъ любимцамъ отдѣлилъ:
       
             Богатый отдалъ Ормъ и многоводный Нилъ,
       
             И поднебесную вершину Арбарима,
       
             Отколѣ Ханаанъ и Палестина зрима;
       
   85          Божественный Сiонъ, Израилтянскiй градъ,
       
             И млекоточный Тигръ, и сладостный Ефратъ,
       
             Тѣ воды, что Едемъ цвѣтущiй орошали,
       
             Гдѣ солнечны лучи впервые возсiяли.
       
             Въ вечерней жители и въ западной странѣ,
       
   90          Меня пророкомъ чтутъ, приносятъ жертвы мнѣ;
       
             Склонись и ты! склонись! я жизнь твою прославлю,
       
             Печали отжену, и миръ съ тобой поставлю;
       
             Я вѣтры тихiе на полночь обращу,
       
             Стихiи на тебя возставши укрощу;
       
   95          Украшу твой вѣнецъ, вручу тебѣ державы,
       
             Достойны твоего вниманiя и славы;
       
             Послѣдуй Царь за мной, дай руку мнѣ твою….
      
      
       
                       Недвижимъ Царь взиралъ, внимая рѣчь сiю,
       
             Какъ вѣтрами вода, въ немъ духъ поколебался;
       
   100          Молчать и рѣчь простерть къ видѣнью опасался,
       
             Хотѣлъ главу склонить, но вдругъ на щитъ взглянулъ;
       
             Померкнулъ щитъ! и Царь о старцѣ вспомянулъ.
       
             Такое зрѣлище въ немъ пламень возжигаетъ,
       
             Вспрянулъ, и мечь рукой дрожащей изторгаетъ,
       
   105          Разитъ…. Въ единый мигъ померкнулъ воздухъ чистъ;
       
             Ударилъ страшный громъ, возсталъ и шумъ и свистъ,
       
             Блеснули молнiи, видѣнье преложилось,
       
             И страшное Царю чудовище явилось,
       
             Во мрачномъ облакѣ на воздухъ поднялось;
       
   110          Какъ страшный змiй, оно въ три круга извилось;
       
             Дышало мщенiемъ! Безбожiе то было;
       
             И грозныя слова Монарху возтрубило:
      
      
       
                       Напрасно отъ меня ты чаешь избѣжать;
       
             Стени! я знаю чѣмъ Монарховъ поражать;
       
   115          Хоть нынѣ казнь твою свирѣпый рокъ отложитъ,
       
             Но душу онъ твою и мысли возтревожитъ;
       
             Спокойства сладкаго не будешь ты вкушать,
       
             Ни брачною себя любовью утѣшать;
       
             Владѣнiе твое во ужасъ превратится,
       
   120          И будешь ближнихъ ты и подданныхъ страшиться;
       
             Ты искреннихъ рабовъ безвинно умертвишь;
       
             Своимъ ты имянемъ вселенну устрашишь;
       
             Вельможи и народъ тебя возненавидятъ,
       
             Тираномъ нарекутъ, въ тебѣ врага увидятъ;
       
   125          Ты сына умертвишь!… Ударилъ паки громъ,
       
             Сокрылось возстенавъ чудовище по томъ;
       
             Оно въ подземныя пещеры отлетало,
       
             А сердце храбраго Царя возтрепетало;
       
             И мракъ сомнѣнiя по томъ развѣясь въ немъ,
       
   130          Жестокимъ въ точности явилъ его Царемъ,
       
             Целена ввергнула въ подобный страхъ Енея.
      
      
       
                       Вздохнулъ, и предъ собой увидѣлъ Царь Алея;
       
             Вторичною мечтой приходъ его почелъ,
       
             Онъ окомъ на него разгнѣваннымъ воззрѣлъ.
       
   135          Алей задумчивъ былъ и рубищемъ одѣянъ,
       
             По всѣмъ его чертамъ печаль какъ мракъ разсѣянъ;
       
             Онъ слезы лилъ предъ нимъ, и Царь къ нему вѣщалъ:
       
             Еще ли мало ты покой мой возмущалъ?
       
             Предатель трепещи! теперь одни мы въ полѣ;
       
   140          Бѣги, не умножай моей печали болѣ….
       
             Ко Царскимъ въ трепетѣ Алей упалъ ногамъ,
       
             И рекъ: не причисляй меня къ твоимъ врагамъ;
       
             Благочестивыхъ я не уклонялся правилъ;
       
             Былъ виненъ, но вину теперь мою исправилъ;
       
   145          Однако нужнаго, о Царь! не трать часа,
       
             Который щедрыя даруютъ Небеса,
       
             Отважность иногда печали побѣждаетъ;
       
             Тебя въ густомъ лѣсу пустынникъ ожидаетъ.
       
             Тоскою удрученъ, когда я къ войску шелъ,
       
   150          Онъ мнѣ тебя искать подъ древомъ симъ велѣлъ,
       
             И мнѣ сiе вѣщалъ: Скажи ты Iоанну,
       
             Коль хощетъ онъ достичь ко благу имъ желанну,
       
             Да придетъ онъ ко мнѣ!… Во мракѣ и въ ночи,
       
             Сiяли вкругъ его чела, о Царь! лучи.
       
   155          Въ молчаньи Iоаннъ словамъ пришельца внемлетъ,
       
             И тяжкiй стонъ пустивъ, Алея онъ подъемлетъ,
       
             Тогда вскричалъ, Хощу для войска щастливъ быть;
       
             И болѣе, хощу вину твою забыть:
       
             Я жизнь мою тебѣ, Россiи жизнь вручаю;
       
   160          А естьли вѣренъ ты, я друга получаю;
       
             Довольно мнѣ сего! къ пустыннику пойдемъ,
       
             Но повѣсть мнѣ твою повѣдай между тѣмъ;
       
             Скажи, почто ты стѣнъ Свiяжскихъ удалился?
       
             За чемъ ходилъ къ врагамъ, за чемъ въ Казань сокрылся?
       
   165          И какъ обратно ты явился въ сей странѣ?
       
             Будь искрененъ во всемъ, коль вѣрный другъ ты мнѣ.
      
      
       
                       Идущiй за Царемъ къ пустыннику лѣсами,
       
             Отвѣтствовалъ Алей такими словесами:
       
             О Царь! повѣдаю тебѣ мою вину;
       
   170          Но стыдъ почувствую, отколѣ ни начну.
       
             Когда не буду я вѣщать чистосердечно,
       
             Да темна нощь сiя меня покроетъ вѣчно!
       
             Да горы на меня кремнистыя падутъ,
       
             И въ сей странѣ меня живаго погребутъ!
       
   175          Сомнѣнья Царскаго Алей въ опроверженье,
       
             Повѣдалъ о своемъ къ Казани приближеньѣ:
       
             Представилъ прелести, Сумбекинъ льстивый взглядъ,
       
             Обманы, хитрости, и шествiе во градъ;
       
             Оно клонилося, вѣщалъ, къ единой цѣли,
       
   180          Дабы оружiя напрасно не гремѣли,
       
             И мира вѣчный храмъ желалъ я отворить,
       
             Ордынцовъ безъ меча Россiи покорить.
       
             Уже вражду мои совѣты потушали,
       
             Но, рекъ онъ, замыслы успѣхамъ помѣшали:
       
   185          Увы! которую сердечно я любилъ,
       
             Я тою жизнь и честь едва не погубилъ.
      
      
       
                       Въ едину нощь, Алей стоная продолжаетъ;
       
             Меня и мысль о томъ какъ громомъ поражаетъ;
       
             Въ едину нощь, когда къ спокойству я прибѣгъ,
       
   190          Когда на одръ я свой уединенъ возлегъ,
       
             Увидѣлъ предъ собой невольника дрожаща,
       
             Одежду бѣлую въ рукахъ своихъ держаща,
       
             Котору будто бы трудясь наединѣ,
       
             Сумбека, въ знакъ любви, отправила ко мнѣ.
       
   195          Питая на ея усердiе надежду,
       
             Дерзаю облещись во свѣтлую одежду,
       
             Изъ рукъ подателя спѣшу ее извлечь;
       
             Но внемлю страшную невольникову рѣчь:
       
             О Царь! вѣщаетъ онъ, отринь сiе убранство;
       
   200          Я помню и въ моихъ оковахъ Христiянство;
       
             Я нѣкогда твоимъ рабомъ въ Россiи былъ,
       
             Я вѣренъ былъ тебѣ, а ты меня любилъ.
       
             О естьли, Государь! подаркомъ симъ прельстишься,
       
             И имъ покроешься, то жизни ты лишишься.
       
   205          Раба я познаю, и вѣрить не хощу;
       
             Злословiю его свирѣпымъ взоромъ мщу;
       
             Сей рабъ изъ рукъ моихъ одежду вырываетъ,
       
             Онъ ею и главу и тѣло обвиваетъ.
       
             Какой тогда я страхъ и ужась ощутилъ!
       
   210          Невольникъ палъ, взревѣлъ, и духъ свой изпустилъ!
       
             Велико для меня такое увѣренье;
       
             Но могъ ли я имѣть къ Сумбекѣ подозрѣнье?
       
             Весь дворъ позналъ о сей опасности моей;
       
             Тогда вбѣжалъ ко мнѣ мой вѣрный другъ Гирей:
       
   215          Спѣши отсель! спѣши! со трепетомъ вѣщаетъ,
       
             Сагрунъ противъ тебя Казанцовъ возмущаетъ;
       
             Сумбека ищетъ средствъ Алея отравить;
       
             Османъ тебя грозитъ злодѣйски умертвить;
       
             Бѣги отсель! уже Казанска чернь мутится;
       
   220          Моею помощью тебѣ не можно льститься;
       
             Я слабъ противу ихъ, и только то могу,
       
             Что тайно отъ злодѣйствъ Алея собрегу,
       
             Потомъ погибну самъ!… То слово грудь пронзило,
       
             Оно стрѣлѣ меня подобно уязвило;
       
   225          Окамененъ смотрю на друга моего,
       
             И вдругъ въ объятiя кидаюся его,
       
             И вопiю къ нему: Не йду, мой другъ! отсюду;
       
             Пускай я жертвою моихъ злодѣевъ буду!
       
             За что тебѣ страдать? живи! мой другъ, живи!
       
   230          Да злобу утушитъ Казань въ моей крови.
      
      
       
                       Незапно слышится волненiе народно;
       
             Погибнуть я хотѣлъ изъ храма неизходно;
       
             Спасай себя! спасай! Гирей мнѣ съ плачемъ рекъ,
       
             И силою меня подъ мрачный сводъ повлекъ.
       
   235          Когда наполнился Сумбекинъ дворъ народомъ,
       
             Провелъ меня Гирей изъ града тайнымъ ходомъ,
       
             И скрылся отъ меня…. Унылъ, окамененъ,
       
             Я шелъ, бiя себя во грудь, отъ градскихъ стѣнъ;
       
             Вручилъ я жизнь свою на произволъ судьбинѣ,
       
   240          И долго странствовалъ по дебрямъ и въ пустынѣ;
       
             Зри рубища сiи, и бѣдность зри мою!
       
             Пустынникъ нѣкiй далъ одежду мнѣ сiю.
      
      
       
                       Коль поздно хитрость я Сумбекину примѣтилъ!
       
             Страхъ гналъ меня отъ ней, я страхъ на Волгѣ встрѣтилъ.
       
   245          Пловущихъ войскъ твоихъ опасность я узрѣлъ,
       
             Топила ихъ вода, предъ ними громъ гремѣлъ;
       
             Отъ волнъ и отъ небесъ гонимыя страдали,
       
             Въ нихъ пламень съ береговъ враги твои кидали;
       
             Твоимъ воителямъ спасенья нѣтъ нигдѣ:
       
   250          Смерть видятъ на земли, смерть видятъ на водѣ!
       
             Теку на помощь къ нимъ, прошу, повелѣваю,
       
             Къ Ордынцамъ вопiю, къ Россiянамъ взываю;
       
             Смирилися враги, и буря и вода.
       
             По томъ склонилъ мое стремленiе сюда.
       
   255          Я зналъ, что воинство отъ глада изтлѣвало,
       
             И воздухъ васъ мертвилъ и солнце убивало;
       
             Врачебную траву и пищу вамъ принесъ.
       
             Но только я вступилъ въ дремучiй близкiй лѣсъ,
       
             Тамъ старецъ нѣкакiй предсталъ передо мною,
       
   260          Онъ есть свиданiя съ моимъ Царемъ виною….
      
      
       
                       Полстадiи прешли бесѣдуя они,
       
             И видятъ межъ древесъ сверкающи огни,
       
             Къ которымъ спутники чѣмъ ближе подвизались,
       
             Тѣмъ далѣе огни отъ оныхъ уклонялись:
       
   265          И вдругъ склубившись ихъ къ пещерѣ привели:
       
             Лежаща старца тамъ на камнѣ обрѣли:
       
             На персяхъ у него какъ ленъ брада лежала,
       
             Премудрость на его лицѣ изображала;
       
             Священну книгу онъ, чело склоня, читалъ;
       
   270          Увидя предъ собой пришельцевъ, бодръ возсталъ.
       
             Прiятнымъ воздухъ весь наполнился зефиромъ,
       
             И старецъ рекъ Царю: Гряди въ пустыню съ миромъ!
       
             Какъ въ солнечныхъ лучахъ играюще стекло,
       
             Покрылось Царское веселiемъ чело:
       
   275          Но стыдъ при радости въ лицѣ изобразился:
       
             Сiяньемъ озаренъ, рукою онъ закрылся,
       
             Позналъ во старцѣ онъ пустынника сего,
       
             Который въ путь нейти увѣщавалъ его,
       
             И щитъ ему вручилъ; онъ рекъ: взирать не смѣю,
       
   280          Я сердца чистаго, о старче! не имѣю;
       
             Сумнѣньемъ и тоской терзается оно;
       
             Твое свѣтло какъ день, мое какъ нощь темно,
       
             Могу ль бесѣдовать?… Душевну видя муку,
       
             Пустынннкъ простиралъ ко Iоанну руку,
       
   285          И возвѣстилъ ему: печаль твою забудь,
       
             Примѣромъ мужества главамъ вѣнчаннымъ будь,
       
             Ты крѣпостью своей, терпѣнiемъ, бѣдами,
       
             Какъ злато чрезъ огонь, очистилъ духъ трудами;
       
             Но паче тѣмъ себя во славѣ утвердилъ,
       
   290          Что льстящую тебѣ фортуну побѣдилъ;
       
             Безбожiе ты зрѣлъ подъ видомъ Махомета:
       
             И естьли бы его не отженилъ совѣта,
       
             Тебя бы страшный громъ мгновенно поразилъ,
       
             И въ бездну вѣчныхъ мукъ на вѣки погрузилъ.
       
   295          Теперь противъ страстей возставъ какъ храбрый воинъ,
       
             Небесъ вниманiя и славы ты достоинъ;
       
             Они велѣли мнѣ гремящею трубой,
       
             Твой разумъ испытать, бесѣдуя съ тобой:
      
      
       
                       Се каменна гора, се поле передъ нами;
       
   300          Тамъ видишь ты стези усыпанны цвѣтами;
       
             Зефиры царствуютъ, утѣхи видны тутъ;
       
             Подъ тѣнью мачтовыхъ древесъ они живутъ;
       
             Безцѣнны бисеры идущимъ предлагаютъ,
       
             Вѣнцы на нихъ кладутъ, въ нихъ страсти возжигаютъ;
       
   305          Которы наконецъ преобращаясь въ ядъ,
       
             Изъ сихъ прекрасныхъ мѣстъ влекутъ идущихъ въ адъ.
      
      
       
                       Гора является ужасною въ началѣ,
       
             Но страховъ меньше тамъ; чѣмъ ты возходишь далѣ:
       
             Тамъ встрѣтишь пламенемъ зiяющихъ змiевъ;
       
   310          Висящiя скалы, услышишь звѣрскiй ревъ;
       
             Стези препутанны, какъ верви, кривизнами,
       
             И камни сходные движеньемъ со волнами,
       
             Когда вниманiемъ не будешь подкрѣпленъ,
       
             Падешь въ развалины разбитъ и ослѣпленъ.
       
   315          Но естьли твердости душевной не погубишь,
       
             По долгомъ странствiи труды свои возлюбишь,
       
             Увидишь вскорѣ ты небесный чистый свѣтъ!
       
             Во храмъ пророчества твой Богъ тебя зоветъ,
       
             О Царь мой! избирай изъ двухъ стезю едину,
       
   320          И знай, что я тебя на трудной не покину.
      
      
       
                       Какъ нектаръ Iоаннъ въ бесѣдѣ сей вкушалъ;
       
             Взявъ руку старцеву къ горѣ онъ поспѣшалъ,
       
             И рекъ: Иду съ тобой на твой совѣтъ въ надеждѣ;
       
             Но сей хотѣлъ склонить ко сну Алея прежде,
       
   325          Дабы единый Царь позналъ судьбу небесъ:
       
             Напитокъ нѣкакiй сопутнику поднесъ,
       
             Который силы въ насъ тѣлесны ослабляетъ,
       
             И вдругъ у дна горы Алея усыпляетъ.
      
      
       
                       Царю пустынникъ рекъ: Иди, и буди смѣлъ!
       
   330          По томъ на крутизну горы его повелъ;
       
             По дебрямъ провождалъ, держа его рукою,
       
             Въ немъ силы ободривъ бесѣдою такою: