1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 
Вернер в этот вечер вернулся домой в приподнятом настроении.
    
– Всё не так уж страшно, скажу я тебе, – заявил он и горячо её поцеловал. Потом сказал, что ему ещё нужно позвонить. Уж таков её Вернер.
    
Она слышала, как он ходит по холлу взад и вперёд.
    
– Да, меня зовут Вернер Утц. Я сегодня отправил вам и-мейл и пытался дозвониться… Да, правильно. Едешь – экономь. Ах, господин Шнайдер до вас уже дозвонился? Тогда вы уже в курсе… правильно, завтра в семь сорок на парковке Нижние Буки. Договорились.
    
– Ты как будто сколачиваешь компанию для поездок, – полуутвердительно спросила Доротея, когда он вернулся на кухню.
    
– Уже сколотил, – расплылся он в улыбке. – У нас в конторе это разошлось со скоростью пожара. Уже есть адрес в Интернете, регистрируешься там, платишь взнос пять евро, даёшь свои данные, когда и куда хочешь ехать, – и сервер подбирает тебе подходящих попутчиков, с планом маршрута, местом встречи и так далее. Нас уже четверо, как тебе это нравится? Завтра мне надо доехать только до парковки «Park & Ride» за Дуффендорфом, а оттуда я поеду уже с тем, кому надо в Штутгарт, и он высадит нас в Зиндельфингене. Программа сама подсчитывает, сколько мы должны заплатить ему за эту поездку в складчину. Так что я изрядно экономлю, и как знать, может, это даже приятно, когда утром едешь не один. – В его глазах появился задумчивый блеск. – По-хорошему, я должен был бы сам до этого додуматься. Всегда кому-то удаётся заработать на таком…
    
    
Репортёр, который делал обзор по франкфуртской бирже, комментировал завершение торгов настолько же поверхностно, насколько и прозорливо:
    
– И хотя нефти на рынке, несмотря на сокращение саудовского экспорта, не убыло, однако подпитка от резервов, естественно, не может быть долгосрочным решением. Если мы и впрямь перешагнули максимум добычи нефти – а признаки этого множатся, – то ясно, что баррель, взятый из резервных запасов, снова восполнить уже не удастся. Биржа это чувствует. Другими словами, обратный отсчёт времени пошёл. Переход на другие источники энергии предстоит завершить до того, как иссякнут резервы. Перспективы этой задачи оценит биржа. Это и определит, куда двигаться экономике.
    
    
Главная послерождественская новость: саудовский король, который – якобы по состоянию здоровья – пребывал в загородной резиденции близ Ниццы, был там убит.
    
    
Конгресс США издал срочное распоряжение снять статус заповедника с «Arctic National Wildlife Refuge» на Аляске. Распоряжение вступило в силу немедленно и разрешило приступить к бурению для вскрытия находящегося под заповедником нефтяного поля.
    
Опросы показали, что большинство американцев одобряют эту меру. Покрытие потребности в энергии, считали они, было важнее защиты природы и окружающей среды.
    
То, что тамошнее поле способно покрыть потребность США всего лишь на шесть месяцев, было неизвестно почти никому из опрошенных.
    
    
Нефтяные концерны наживутся, как никогда, сообщала «Financial Times» со ссылкой на инсайдерскую информацию. Поскольку нефть, которую они продают теперь, была закуплена ими ещё до беспорядков в Саудовской Аравии, то есть много дешевле, рентабельность не имеет примеров в истории.
    
Руководители концернов опровергали это утверждение, хотя биржевые котировки их акций росли.
    
Одновременно росла и цена на бензин. Если поначалу, после отмены налога на нефть, она стабилизировалась на уровне в среднем 2,1 евро за литр, то с началом года она опять неудержимо поползла к прежним высоким отметкам.
    
Берлинская «Die Tageszeitung» пыталась утверждать, что эта стратегия есть результат договорённости концернов. Но никто даже не комментировал это.
    
Между американскими фирмами, которые имели отношение к открытию месторождений нефти на Каспийском море, и русским правительством дошло до спора. Американцы пренебрегают государственными обязательствами, жаловался представитель российского министерства энергетики. Противная сторона оспаривала это; дескать, они строго придерживаются договорных соглашений. Русский президент упомянул об этом инциденте в телевизионном обращении и предостерёг от эскалации. Если кто-то думает, что в силу своих капиталов может не считаться с авторитетом государства, это у него не пройдет.
   
   
    
     
Глава 41
    
    
Вечером в церкви, когда Маркус двигал губами, пытаясь делать вид, что поёт вместе со всеми, он всё ещё не знал, что ему думать про сегодняшнюю находку.
    
Первым импульсом было позвать Брюса и показать ему перекушенный кабель. Сенсация! Саботаж! Вредительство! Но не успел он набрать воздуха в лёгкие, как возник второй, более сильный импульс, который сказал ему: «осторожно!» Возникло внезапное, жуткое подозрение, что он прикоснулся к вещам, с которыми лучше бы вообще не входить в контакт.
    
Откуда взялось это чувство? Он стоял неподвижно, держа в руке конец кабеля, а в его сознании брезжило то, что чутьём он постиг мгновенно: телефонный кабель посёлка перерезал человек, который точно знал, где он проложен. Не схожим ли образом выведены из строя ближайшие мачты мобильной связи?
    
Кто это мог быть? И из каких соображений? Маркус не знал, но у него было предчувствие, что ответы на эти вопросы ему не понравятся.
    
И он не окликнул Брюса. Заметил место, снова поднялся по склону наверх, и они продолжили патрульный обход.
    
И где-то вдали он услышал вой – волчий, в этом он был совершенно уверен.
    
Вечером Маркус выждал, когда Таггард уйдет спать, и потом ещё час пролежал в темноте. В окно светила луна, прямо на шварцвальдские часы с кукушкой, про которые Таггард говорил, что купил их потому, что они работают не на батарейках, а на гирьках.
    
Похрапывание, доносившееся из-за двери спальни, свидетельствовало о глубоком, крепком сне. Маркус откинул одеяло, влез в брюки и обулся, снял с крючка свою зимнюю куртку и осторожно прокрался в гараж.
    
Было холодно, огонь в котле еле теплился. Маркус пробрался к своей машине, на ощупь она была как лёд. Когда он открыл дверцу, внутреннее освещение загорелось совсем слабо. «Аккумулятор сел», – подумал он. Но для радио и не требовалось так уж много тока.
    
Только вот радио в машине больше не было.
    
Маркус уставился на пустой прямоугольник на приборной панели. Нет, это ему только снится, разве не так? Провода торчали наружу. Он всё ощупал, потрогал держатели и счёл, что для сна это было слишком реально.
    
Надо срочно бежать отсюда. Каким бы ни было его будущее, оно состоится не в Bare Hands Creek.
    
    
– Кто-то вытащил радио из моей машины, – сообщил Маркус наутро за завтраком.
    
Таггард поднял глаза.
    
– А, да. Я забыл вам сказать. Несколько дней назад Джеймс опять охотился за радиоприёмниками.
    
– Джеймс? – Маркус не сразу сообразил. – А, Хайнберг.
    
– Да. Он постоянно надстраивает усилитель своего устройства, и для этого ему нужны запчасти. – Таггард пожал плечами. – Честно признаться, я не разбираюсь в электронике. Но недавно он принял новости чуть ли не из Азии, вам это не бросилось в глаза? В последнее воскресенье, когда преподобный рассказывал о голоде в Малайзии и на Филиппинах?
    
Маркус глотнул кофе. Таггард уже начал смешивать настоящий жареный кофе из своих запасов со здешним, самодельным кофе из злаков; вкус его требовал некоторого привыкания.
    
– Таким образом, он держит в деревне монополию на информацию, вы не находите? Хайнберг, я имею в виду. У нас нет ни телефона, ни телевизора – а теперь и радио больше нет…
    
Таггард потёр усталые глаза.
    
– Да. Ну и что?
    
– Может быть, мы знаем не всё о том, что происходит во внешнем мире? – Вообще-то он хотел его спросить, не вызван ли глушилкой тот белый шум, который ещё показывает телевизор. Но у него язык не повернулся задать этот вопрос.
    
– Этого нам всё равно не узнать. Оно и раньше было так же. Кто-то выбирал для нас новости: какие показывать, какие нет.
    
– Однако правительство и СМИ были не в одних и тех же руках.
    
Таггард откинулся на спинку стула.
    
– Маркус, я большую часть жизни провёл – или, лучше сказать, потерял – занимаясь информацией. Все представители секретных служб так или иначе являются информационными фриками, всегда ими были. Это заразно. Мол, информация – важнейшее сырьё, самое острое оружие, решающее всё, бла-бла-бла. Чистейшая болтовня. Я в это верил, а теперь я устал, Маркус. Я узнал о мире больше, чем хотел знать. С меня довольно. Не хочу вдаваться в детали, как там всё идёт к чертям. Я мог бы обойтись и без тех роковых известий, которыми нас пичкает преподобный.
    
Маркус смотрел в свою чашку.
    
– Понятно, – сказал он. Другими словами, на Таггарда ему рассчитывать не приходилось.
    
    
– Тебе надо явиться к преподобному, – сказал ему Джек несколько дней спустя.
    
Маркус только что управился с коровами.
    
– Зачем?
    
– Уж это он сам тебе скажет. Вот, приведи себя чуть-чуть в порядок, – он протянул ему расчёску. – Можешь тут помыться; горячая вода у меня есть.
    
Что от него понадобилось преподобному? Наверняка дело в слухах, касающихся его и Ребекки. При том что в последнее время ему удачно удавалось избегать её.
    
Он с боязнью приблизился к неприметному дому за церковью с садом, оцепеневшим в снегу. Жена священника, как он слышал, умерла давно – от тропической лихорадки во время миссионерской поездки в Юго-Восточную Азию. С тех пор он живёт здесь один, со своей дочерью.
    
Это, возможно, многое объясняло.
    
Смолл открыл ему сам. Казалось, в доме он был один. Вблизи он казался ещё импозантнее, чем на богослужении; он словно заполнял всю комнату своей комплекцией и представительностью. Он пригласил Маркуса в кабинет, сел за необъятный письменный стол, и казалось: если снова встанет, то головой непременно пробьёт потолок.
    
– Садитесь, – сказал преподобный, указывая на стул.
    
Маркус сел. Стул был узкий, с высокой спинкой, которая принуждала к позе смирения. Психологический приёмчик власти. Этот приём он знал и по другим кабинетам во всём мире.
    
– Вас зовут Маркус Вестерманн? – удостоверился Смолл.
    
– Да, – ответил Маркус.
    
– Ваше имя нам сообщил ваш хозяин. Он также за вас поручился. Мы многим обязаны Чарльзу, чтобы вы знали. В критическое время он был в Саудовской Аравии, наблюдал события вблизи и вовремя предупредил нас о том, что ситуация обостряется. Что близится большой «крах». Хотя мы, разумеется, и так давно готовились.
    
– Понятно.
    
– Несмотря на его поручительство, – продолжал преподобный, – я должен потребовать от вас, чтобы вы, если хотите здесь жить, вошли в нашу общину. Это означает, в частности, что вы будете жить по правилам, которые мы приняли для себя. Правила, которые, среди прочего, включают в себя такие вещи, как приличия, скромность и… да… целомудрие неженатого.
    
«Другими словами, – подумал Маркус, – руки прочь от моей дочери!» Может, за этот пункт следовало ухватиться. Если преподобный так беспокоится за свою дочь, пребывающую в постоянной течке, то он, может быть, согласится его отпустить…
    
– Ваше преподобие, чтобы было ясно: я приехал сюда, вовсе не имея намерения остаться. Так получилось, и я не знал, что представляет собой это место. Я просто разыскивал мистера Таггарда…
    
– …и оказались в нужное время в нужном месте, – довершил преподобный.
    
– Да, может быть, – согласился Маркус. – Но я хочу сказать, что я вполне готов уйти. В принципе мне для этого недостаёт лишь нескольких литров… то есть галлонов горючего… дизеля, вернее сказать… Я бы давно уехал, если бы бак моей машины не был пуст.
    
Священник оглядел его.
    
– Уехал бы, – повторил он и сложил свои огромные ладони. – И куда же вы хотите уехать?
    
– Не знаю. Куда-нибудь в другое место.
    
– Внешний мир рушится, Маркус.
    
– Я думаю, уж где-нибудь найду местечко.
    
– Вы не понимаете всей серьёзности положения, Маркус. Наверняка это только начало. Могут быть места, где пока что всё выглядит безобидно и не так страшно. Но чему быть, того не миновать. Это неотвратимо.
    
– Да, но…
    
– Вам наверняка приходилось слышать про Мальтуса. Экспоненциальный рост населения, по его данным, когда-то неизбежно превысит линейный – всего лишь! – рост продовольственной базы. Это математический закон, и нет сомнений в том, что он верен. Технике и экономике, базирующимся на нефти, удалось лишь на некоторое время развести эти уравнения и тем самым дать нам достигнуть самого высокого прироста населения за всю историю человечества. Число людей на этой планете с момента моего рождения чуть ли уже не утроилось – это чудовищная, невиданная степень размножения. Благодаря так называемой «зелёной революции» удавалось прокормить эти шесть миллиардов, хотя бы относительно. Однако на чём она зиждется, эта «зелёная революция»? Лишь в малой степени на выведении новых сортов, на генетике и других научных методах. Большей частью успех современного сельского хозяйства зависит от введения огромных количеств удобрений и пестицидов, добытых из нефти, и массивного полива при помощи бензиновых насосов. В этом весь секрет: сельское хозяйство двадцатого века было не чем иным, как искусством превращать нефть в продовольствие. Всё-таки нефть – это накопленная солнечная энергия миллионов лет. То, что израсходовано, пропало навсегда. Нам понадобилось всего сто лет, чтобы сожрать эти гигантские запасы – и что теперь? Теперь, когда эта основа сокрушилась, неизбежно окажется, что Земля носит больше людей, чем она в состоянии прокормить естественным образом. Это может иметь только одно логическое следствие: количество людей будет сокращаться. Другими словами, люди будут умирать. Многие. Чудовищно много людей, и ничто из того, что ещё можно предпринять сейчас, этого не остановит. Ваш единственный шанс, Маркус, избежать этого – остаться здесь.
    
То, что он говорил и как говорил, звучало впечатляюще. Пугающе. Почти убедительно.
    
Маркус откашлялся.
    
– Сэр, – сказал он устало, – я ничего не привнёс в вашу деревню. Я ничего здесь не построил и не купил, я оказался здесь случайно. И у меня есть серьёзные опасения, что вы недолго будете довольны мною. Несмотря ни на что, я полагаю, что лучше мне уехать отсюда, как только дорога освободится от снега. Всё, о чём бы я хотел попросить, это несколько литров горючего.
    
Подбородок его преподобия дрогнул.
    
– Боюсь, не получится.
    
– У вас нет запасов?
    
– Запасы-то есть. Надёжно припрятанные. Но я не могу вас отпустить. Я не могу быть уверен, что вы никому не расскажете о нас. Пойдут слухи, и на нас обрушатся тысячи беженцев.
    
Маркус оцепенел. Это означало открытым текстом, что он здесь под арестом!
    
– Сэр, я обещаю вам…
    
– Я думаю, мы поняли друг друга. Вы можете возвращаться к своей работе.
    
    
После нескольких морозных дней, когда деревню продувало таким ледяным ветром, что у Маркуса просто отваливался нос, – зимняя куртка из канадского супермаркета для такой погоды не очень годилась, – наконец снова пошёл снег. Густые хлопья кружились в воздухе, который от этого казался тёплым.
    
Каждый шаг по белому великолепию давался с трудом. Утром мужчины расчищали дороги, а снегопад продолжался, и назавтра предстояла та же работа. После этого Маркус еле-еле ворочал свою тележку. Сено в тележке успевало отсыреть, пока он довозил его до хлева.
    
Едва он прикрыл за собой дверь, как она бросилась к нему из темноты, прижалась, влажно задышала ему в лицо:
    
– Где ты пропадал?
    
Ребекка…
    
Маркус отпрянул, но позади была дверь.
    
– А где я должен быть?
    
– Я тебя ждала. – От неё исходили огненные волны.
    
– Для чего же?
    
– Не скажу. – Она обыскивала жадным взглядом его лицо. Руки её непрерывно двигались, но она всё же не посмела дотронуться до него. К счастью. – Ты не хочешь поцеловать меня? – спросила она и жадно приоткрыла губы.
    
Маркус проглотил комок в горле.
    
– Знаешь, я думаю, нам лучше оставить это.
    
– Давай!
    
– Твой отец оторвёт мне голову.
    
– Но он же нас не видит.
    
– Кроме того, ты слишком молода.
    
– Вовсе нет. Мне почти шестнадцать. Считай, что шестнадцать.
    
– То есть четырнадцать.
    
– Если ты мне не веришь, – выдохнула она, – можешь сам проверить, настоящая ли я женщина.
    
Никогда ещё он не слышал в женском голосе столько желания, даже когда они с Эми-Ли… И то, что некая абсолютно несознательная часть его тела дико возбудилась, тоже не делало положение легче.
    
– Ребекка, перестань. Ты милая девушка, но ты здешняя, а я нет, то есть… между нами ничего не может быть. Понимаешь?
    
Её взгляд задрожал.
    
– Ты не можешь отказать мне, – шептала она. – Я тебя хочу, слышишь? Ведь я же тебя люблю…
    
Единственная возможность приглушить её подростковое либидо, раздумывал он, это сделать ей больно.
    
– Но я тебя – нет.
    
Она отпрянула, как будто он её ударил. Какое-то время он видел блеск в её глазах, не понимая, то ли это ужасная боль, то ли неистовый гнев, потом она отвернулась и без слов убежала.
    
    
После этого Ребекка больше не попадалась ему на глаза. За лошадьми ухаживал другой, безрадостного вида парень лет двадцати. У него была мощная челюсть, прямые как солома волосы, и, разговаривая, он не смотрел тебе в лицо. Казалось, проблема разрешилась.
    
Однажды вечером после патрулирования он зашёл на сеновал, вспомнив во время обхода, что не повесил вилы на место. Джек этого не любил.
    
Он вошёл в сарай через узкую боковую дверь и услышал в темноте давящиеся звуки.
    
– Хмф, хмф, хмф, – будто кого-то душили и тот сопротивлялся изо всех сил.
    
Маркус пригнулся. Что делать? Звать на помощь слишком долго. Он схватил первую попавшуюся палку, какой обычно погоняли скот, и пошёл с ней на звуки удушения.
    
Они исходили сверху, с сенного чердака. Он тихо поднялся по лестнице и осторожно заглянул через решётку…
    
Сквозь узкое окошко в крыше проникал луч лунного света, и прошло несколько секунд, прежде чем Маркус разобрался в том, что видел: скомканная одежда, раскинутые нагие ляжки, а между ними волосатая задница, учащённо ходившая ходуном.
    
Маркус вытянул шею насколько смог. И правда, Ребекка. Мужчину он не узнал, только увидел, что тот зажимает ей рот рукой, чтобы приглушить крики.
    
Ну и странное, однако же, занятие – секс, если смотришь на него со стороны. Ну хорошо, с этим, кажется, всё устроилось. Маркус осторожно спустился вниз и торопливо вышел. Что же касалось вил… Нет, пусть уж лучше Джек ругается.
   
   
    
     
Глава 42
    
    
Доротее пока приходилось чуть ли не радоваться высоким ценам на бензин, поскольку именно они в первую очередь и привели к ней покупателей. Она ещё раз повторила акцию с листовками, что тоже оказало действие, и рисунки Юлиана людям понравились – однако обольщаться не стоило: большинство пришли, чтобы сэкономить бензин на поездке в супермаркеты Дуффендорфа.
    
Как бы то ни было, в настоящий момент дела её маленького магазина шли в гору. Магазин казался уже чересчур маленьким. Всё утро шла бойкая торговля; иногда Доротея не успевала пополнять товары. Всё чаще её спрашивали, не может ли она работать и вторую половину дня. Может, и правда сделать это следующим шагом? Шагом, которого она пока страшилась. Нанять кого-нибудь было ужасно сложно. Она уже наводила справки, получила по заказу несколько брошюр, но после их прочтения ей стало просто дурно. Так много предписаний, которые необходимо выполнять! Кроме того, это был и немалый финансовый риск: если она наймёт продавщицу, а та, например, тут же заболеет или вдруг окажется беременной – а задавать такой вопрос при найме противозаконно! – то ей придётся выплачивать зарплату и дальше, ничего за эти деньги не получая. Это сразу же погубит её маленькое предприятие.
    
Теперь, когда в новостях сообщалось о росте случаев банкротства фирм и увеличении числа безработных, Доротея смотрела на это другими глазами. Её удивляло, что вообще кто-то кого-то ещё нанимает.
    
Она жадно продолжала читать записную книжку старой госпожи Бирнбауэр. Добрая часть прибыли, узнала она, таится в том, чтобы закупать товары как можно дешевле и всегда быть в курсе цен и возможностей закупок. После этого Доротея снова переговорила с несколькими крестьянами, и один симпатичный молодой человек, которому она, должно быть, нравилась, сообщил ей, что супермаркеты плохо платят и вообще заносчивые, неприятные клиенты. Доротея обнаружила, что она хоть и заказывает не так много продуктов, зато может лучше платить, кроме того, крестьянам с окрестных ферм не так далеко ехать к ней, что тоже было веским доводом. Так у неё появились соглашения на поставку картофеля, лука и нескольких сортов овощей из зимнего запаса. Весной к этому прибавится свежий салат, определённую часть которого она имела право вернуть, если он испортится, не будучи продан; тогда он пойдёт на корм скоту.
    
Кроме того, она – ещё один совет от Амалии Бирнбауэр – прибила на видном месте у двери доску объявлений. Старая доска ещё стояла в сарае; её оставалось только помыть и прикрепить к стене. Она служила ещё в шестидесятые и семидесятые годы, но потом хозяйка её всё же сняла, потому что доска постепенно пустела, на неё перестали обращать внимание. А пустовать доске было негоже, так она считала. То, что доску пришлось снять, послужило ей поводом к философским размышлениям о глупости людей, которые из-за нескольких марок доверились большим, непроницаемым торговым сетям и допустили то, что жизнь в деревне, где раньше были и магазины, и свои хозяйства, и торговая площадь, и другие места встречи, умерла тихой смертью. У людей слишком много машин, – таков был её вывод.
    
Доска объявлений не должна пустовать: Доротея позвонила в правление спортивного общества и общества туризма и напрямую предложила им размещать объявления на её доске, где их увидят многие. К своему стыду, председатель общества туризма даже не знал, что в деревне есть магазин.
    
Кроме того, Доротея положила у кассы нарезанные листки, шариковую ручку и накатку для скотча, чтобы каждый, кто что-то ищет или предлагает, мог наклеить своё объявление. Её собственное первое объявление немедленно увенчалось успехом: она искала человека, который приспособил бы здешний сарай под складское помещение, и на него откликнулись трое молодых мужчин, готовых взяться за перестройку и довольных предложенной платой.
    
– Вот только я не знаю теперь, законно ли это, – сказала она за ужином Вернеру. Баснословно дорогой мазут обогревал жилые комнаты, а вид на морозный зимний ландшафт был, как всегда, великолепным. – А вдруг это считается нелегальной работой. Понятия не имею. Я решила: прикинусь дурочкой и просто не буду об этом думать.
    
Вернер кивнул.
    
– Я тоже не знаю. В этом сам чёрт не разберётся.
    
Казалось, он слушал её лишь вполуха. Что-то другое занимало его.
    
– Знаешь, кого я сегодня встретил? Маргит!
    
Доротея не сразу вспомнила.
    
– Маргит?
    
– Маргит Мюллер. Жену Зигмунда. У которого в Дубаи случился инфаркт. Получается, его вдову.
    
– А, они однажды были здесь у нас! – Казалось, прошла уже целая вечность. Как будто это было в другой жизни. – Как у неё дела?
    
– Хорошо. Даже не поверишь. Я бы её не узнал… Собственно, я и не узнал её, это она меня узнала. Выглядит прекрасно, одета модно, причёсана и всё такое. Она рассказала, что снова работает. Фирма оплатила ей курсы по веб-дизайну, а теперь держись крепче: тот веб-сайт, через который я сколотил своё транспортное сообщество, принадлежит ей! Она его открыла, когда начался этот «Peak Oil». Сын помог ей с программированием, а остальное сделала она сама. И, судя по всему, зарабатывает на этом бешеные деньги. От одной только рекламы, которую она там размещает. Кроме того, она получила грант министерства экономики земли Баден-Вюртемберг, и когда я её встретил, она как раз возвращалась с радиоинтервью. У них там передача типа «Люди», где они по два часа допрашивают всяких отличившихся. – Вернер восторженно цокнул языком. – Ну, скажешь, не круто? Говорю же, нет бы мне самому до этого додуматься. Бензин дорожает, транспортные сообщества – это возможность компенсировать расходы, контакты через Интернет – самое практичное решение: раз – и завертелась лавочка. А дальше всё идёт автоматически! Здорово придумано! Вот как надо действовать!
    
Доротея слушала с нарастающим отчаянием. Вначале она порадовалась за женщину и за то, что та после утраты мужа нашла для себя новый путь, но теперь она думала о ящиках с белокочанной капустой и кольраби, которые ворочала каждый день, взгромождая их на штендер, чтобы продать по восемьдесят центов или по евро двадцать за штуку, и у неё возникло чувство полного провала.
    
– Что с тобой? – спросил Вернер. Значит, по ней это было заметно.
    
– Я часами стою в магазине, к середине дня у меня болит поясница, и я рада, если к концу дня имею выручку в сто евро, – глухо сказала Доротея, – а ты мне потом рассказываешь, что кто-то смекнул сколотить пару килобайт и заработать на этом бешеные деньги. Да ещё и прославиться. И ты тоже в восторге! – Она уронила голову на руки. – Одна я такая дура. Деревенская Лизхен.
    
    
Несколько дней в их доме держалась тягостная атмосфера. Доротея дулась и была подавлена. Вернер старался подбодрить её, уверяя, что он и не думал её обижать и что она просто замечательно сумела организовать магазин, от которого никто уже ничего не ждал, в том числе и эксперты. И что она сама себе начальник. И что у неё теперь полно контактов, чего она, собственно, и хотела.
    
Это была правда. За последние дни она узнала о деревенской жизни, об отношениях между людьми, о ревностях и любовях, о том и о сём больше, чем за все предыдущие месяцы, пока сидела дома. И она познакомилась с симпатичной женщиной, примерно её возраста, которая проявила интерес к тому, чтобы работать в магазине во второй половине дня. Её звали Моника Виснер. Она подала идею сообща присматривать за детьми – а у неё была дочь Майя, чуть младше Юлиана, – и тем самым убить двух зайцев, совмещая работу и семью. Это позволяло держать магазин открытым с утра до вечера, и именно это, в конце концов, и подняло Доротее настроение и дало надежду, что дело пойдёт в гору.
    
Но её не отпускало подозрение, что Вернер всё ещё мечтает втайне «начать хитрое дело», как он это называл. Вскоре он привёл на ужин нового знакомого, коллегу, который работал в организационном отделе и попутно практиковал в качестве консультанта по капиталовложениям, о чём Доротея узнала уже, когда он был здесь.
    
Его звали Эберхард Кран, у него был ястребиный нос, длинные пальцы и скользкая, высокомерная манера речи. По крайней мере, так показалось Доротее. После экскурсии по дому, которую проводил, как обычно, Вернер, гость, блестя глазами, воскликнул:
    
– Сказочно! Даже не верится. Я надеюсь, тебе ясно, какой капитал представляет собой этот дом?
    
Вернер польщённо улыбнулся.
    
– Я не собираюсь его продавать.
    
Кран помахал указательным пальцем – жест, который он повторит в этот вечер ещё не раз.
    
– Ошибочный ход мысли, Вернер. Ошибка начинающего. Тебе и не надо его продавать, достаточно сделать его стоимость ликвидной. Любой банк предоставит тебе ипотеку под него, ещё и ручки целовать будет. А это будут деньги, с которыми можно работать.
    
– Конечно, но он сейчас и так под ипотекой, – сказал Вернер. – Этот дом ещё далеко не выплачен.
    
– Ипотеки как финансирование покупки никогда не исчерпывают стоимость объекта, – поучал его Кран. – Что-то всегда остаётся.
    
– Но тем самым мы всё равно ставим дом на кон, – возразила Доротея.
    
Кран посмотрел на неё, чрезвычайно удивлённый, что женщина берётся судить о денежных делах.
    
– Да, – согласился он наконец. – Этого, конечно, делать нельзя. Но есть и безрисковые финансовые инструменты. Только надо их знать.
    
Вернеру нравилось слушать гостя, она это видела по лицу мужа. И застольный разговор во время ужина быстро перешёл на денежные дела. Точнее, Кран форменным образом накрыл их этой волной. Вернер жадно смотрел ему в рот, а Доротея не знала, то ли ей скучать, то ли бояться, что Вернер даст себя уговорить на что-нибудь.
    
– Сейчас как раз меняются правила игры, – объяснял Кран, небрежно вливая в себя хорошее вино. – Нефтяной кризис ударил по финансовым рынкам и всё перепутал.
    
– Невзирая на резервы нефти? – ввернул Вернер, принимая тон «мне-тоже-есть-что-сказать», который вызвал бы у Доротеи стон отчаяния, не будь тут постороннего человека.
    
Кран отмахнулся.
    
– Резервы ведь не вечные. Факт, что добыча нефти будет сокращаться. Подпитка из стратегических резервов означает лишь смягчение удара. И долго этим не попользуешься: полностью опустошить запасы никто не даст. Надо же что-то оставить – на экстренные случаи, для полиции, военных. Можешь не сомневаться, что расходование резервов скоро прекратится. А финансовые рынки, естественно, это предвидят.
    
Вернер метнул взгляд на жену.
    
– Ведь говорят же, что на бирже действуют в первую очередь ожидания.
    
Ей стоило труда подавить вздох.
    
– Сокращение добычи нефти заденет прежде всего американскую валюту, – наставительным тоном рассуждал Кран, снова щедро прибегая к помощи своего воздетого указательного пальца. – Нефть пока что оплачивается во всём мире по большей части в долларах, это значит, в долларах всегда есть потребность, и американский эмиссионный банк радостно печатает зелёную бумагу и всё на неё покупает. Его и называют нефтедоллар, но с этим в скором времени будет покончено. Обменный курс доллара будет падать, а евро, в свою очередь, будет расти, что больно заденет наш экспорт, в дополнение к растущим транспортным расходам. – Помахивая пальцем… – Это видно уже сейчас. Капитал бежит из экспортных отраслей, и курс акций теряет высоту. И акции нашей дорогой фирмы тоже.
    
Вернер озабоченно спросил:
    
– Ты думаешь, будут ещё проблемы?
    
– Можешь держать пари. Если всё пустить на самотёк, нас купят китайцы и перенесут производство в Китай.
    
– Китайцы? – Теперь Вернер уже казался совершенно сбитым с толку.
    
Кран улыбнулся с чувством превосходства.
    
– Китай снабжает полмира одеждой и дешёвыми промышленными товарами. Американская сеть «Wal-Mart», самый крупный торговый концерн мира, закупает в Китае на миллиарды. Китайцы уже скопили гигантское количество долларов, и если обменный курс пойдёт вниз, они побыстрее сольют их, пока доллары совсем не обесценились. Что, естественно, загонит курс ещё глубже вниз. – Он помотал головой. – Нет, у американской экономики плохие перспективы. Теперь за себя отомстят и весь дефицит внешней торговли, и вывод производства из страны, который американцы проводили в последние десятилетия. Убери Голливуд и несколько фабрик компьютерных чипов – где в целом тоже занято всего лишь несколько тысяч человек – и из чего вообще будет состоять американская экономика? С девяностых годов в ней, по существу, не делалось ничего серьёзного, кроме того, что строились предместья городов и обставлялись мебелью, да велось управление финансированием этого всего. Да, строились дороги. Да, людям продавались дополнительные автомобили, которые им нужны, если они живут в предместьях, – бизнес, к которому мы тоже причастны. А во всём остальном – сплошные псевдоуслуги и Интернет-надувательство. А где тяжёлая индустрия, где химия, горное дело, текстильная промышленность? Что ни возьми – практически всё вне страны. Всё покупается и ввозится. А если эти пути обеспечения перестанут функционировать? Или начнут работать с перебоями? Тогда «hasta la vista, baby».
    
Вернер слушал его, наморщив лоб.
    
– А не перебор ли это? У американцев ведь полно хай-тека – генная инженерия, космические полёты, самолётостроение…
    
– Всё это отрасли для высококвалифицированных людей. Такие на дороге не валяются. А здоровая экономика даёт работу всему спектру населения, от птиц высокого полёта до последних дураков. – И старший преподаватель Кран снова воздел указующий перст. – Но это ещё не всё. И строительство, и недвижимость сейчас тоже с треском идут ко дну. А почему? Потому что растущие цены на бензин и перспектива, что по-другому уже не будет никогда, затормозила движение из города в деревню. Наоборот, те, кто знает, снова подбираются поближе к городу. Цены на недвижимость – в свободном падении, дом в пригороде больше ничего не стоит. Возьми это и громадную задолженность американского жилищного хозяйства, и ты получишь расписание краха. Первые кредиты уже лопнули, банки один за другим начинают шататься, и волна банкротств уже не за горами.
    
– Но ведь у банков есть страховой фонд или как там это называется?
    
Кран взял себе ещё один кусок телячьего жаркого; уже третий, как заметила Доротея.
    
– Такой фонд хорош, когда тонет один банк. Но когда все переворачиваются килем вверх… К этому добавляется ещё один пикантный момент. Как все мы видели, саудовский король убит. Его назначенный преемник пропал без вести. Весь правящий класс покинул страну и будет, судя по всему, остаток жизни проедать накопленное. Изрядная часть накопленного – по оценкам, приблизительно триллион долларов – вложена в американский фондовый рынок. Это как дамоклов меч: это деньги, которые саудовские принцы могут отозвать в любой момент, и если они сделают это разом, они поставят американскую финансовую систему на колени. И глобальную, возможно, тоже.
    
Доротея заметила, что пальцы Вернера слегка дрожали, когда он брал бутылку и подливал вина.
    
– Не понимаю, как в таких условиях куда-то инвестировать деньги и потом спокойно спать.
    
Кран улыбнулся с видом знатока.
    
– Так думают все. Как раз это и есть шанс. Когда капитал требуется неотложно, а получить его трудно, можно выторговать лучшие условия. Не говоря уже о том, что существует много инструментов для снижения риска. С «пат»-опционом[37] ты можешь получить прибыль и при падении рынка, ты можешь захеджить[38] свой риск… а сейчас прямо на ходу будут разрабатываться новые концепции. Большой кризис – это и большой шанс, уж в этом наш правительственный спикер был совершенно прав.
    
Когда Кран уехал, а они готовились в спальне ко сну, Доротея сказала:
    
– Он мне неприятен.
    
Вернер не хотел об этом слышать.
    
– Заметь, он даже не пытался что-нибудь продать нам. Напротив, я у него многому научился.
    
Доротея разглядывала своё отражение в зеркале и втирала последнюю порцию крема.
    
– Дай-то Бог, – пробормотала она так тихо, что Вернер не услышал.
    
    
Несколько дней спустя подразделения Российской армии одним ночным броском захватили буровые вышки в Каспийском море. Это стало главной темой СМИ. Раненых не было. Посол США в Москве уже выразил президенту России протест, который тот с каменной миной принял к сведению. Американский президент говорил об осложнении отношений между двумя странами.
    
    
Саид так и не появился в Марокко. Вскоре пришло известие, что он в Сингапуре.
    
– У него там любовница, – сказала Васима, и Абу Джабр заметил, что ей тяжело об этом говорить.
    
На следующий день он ещё раз заговорил на эту тему, и Васима рассказала ему, что интрижки у Саида возникали постоянно. Да, он мужчина, он много бывает в разъездах, там много соблазнов, да. Но всякий раз он возвращался к ней. То, что именно сейчас, в такой тяжёлой ситуации, он не возвращается, глубоко травмировало её.
    
Проходили недели, а от Саида не было никаких известий.
    
Если не считать этого, проводить зиму в доме на склоне Атласских гор было приятно. С побережья веял благодатный бриз и приносил в покои бархатное тепло. Ясный свет наполнял помещения и способствовал ясности мысли. Абу Джабр наслаждался тишиной.
    
Но однажды его покой был нарушен: кто-то открыл дверь его комнаты, но это оказалась не прислуга со свежим чаем, как обычно, а Васима.
    
– Тут три господина, они хотят поговорить с вами, Абу. Американцы.
    
Абу Джабр оторвался от книги.
    
– Что им нужно?
    
– Они говорят, что они из правительства.
    
Мужчины, к которым он вышел в помещение для приёмов, выглядели до странности одинаково. Полные, лысеющие, средних лет, одеты в тёмные костюмы. В глазах у них читалось нетерпение.
    
– Мы прибыли по поручению американского президента, – сказал один из них, представившийся Миллером, – он просил передать вам привет.
    
Абу Джабр нагнул голову.
    
– Спасибо. Как у него дела?
    
Этот вопрос, казалось, смутил Миллера.
    
– Хорошо, – выдавил он. – Он… да, дела у него идут хорошо.
    
Другой, с поразительно светлыми, почти водянистыми глазами, сказал:
    
– Президента беспокоит ситуация у вас на родине. События там приняли непредвиденный оборот.
    
– Это правда, – кивнул Абу Джабр.
    
– В настоящий момент США являются де факто оккупационной властью в Саудовской Аравии, – признал Миллер, который уже овладел собой. – Мы предпочли бы не играть эту роль. Президент настроен как можно скорее вывести оттуда наши вооружённые силы. Он хотел бы восстановления дружбы между нашими странами, основы которой были заложены вашим отцом, королём Ибн Саудом, и президентом Рузвельтом.
    
Абу Джабр приглашающе указал на чай, который наготове стоял на низеньком, инкрустированном столике, и на серебряные вазочки с финиками. Трое посланцев послушно принялись за чай, однако скорее подчиняясь дипломатическому этикету, чем собственному аппетиту.
    
– Это было бы, без сомнения, хорошо – вывести войска, – сказал Абу Джабр. – Народ не согласен с вашим присутствием.
    
Миллер отставил свою чашку.
    
– Однако без упорядочивающей силы мы все же опасаемся развязывания гражданской войны.
    
– Мы считаем, – добавил тот, что со светлыми глазами, – что стране нужен новый король.
    
Абу Джабр снова кивнул.
    
– Я тоже так считаю. К сожалению, и я не знаю, где находится кронпринц Мухаммед.
    
– Мы полагаем, что все те, кто в трудный час бросил страну на произвол судьбы, дискредитировали себя в качестве правителей, – заявил тот, что со светлыми глазами. – Как и кронпринц.
    
– Наше мнение таково, – сказал Миллер, – что новым королем должны стать вы.
    
Абу Джабр удивлённо посмотрел на американца. Тот хоть и демонстрировал почтительность, однако в его словах сквозила странная деловитость. Так, будто всем можно управлять, как это любят делать американцы; все-то проблемы им по силам, стоит только приложить достаточно активности.
    
И он – король?.. Самый младший, последний сын Ибн Сауда? Многие внуки его отца были уже старше него, и скорее, чем он, могли рассматриваться в качестве преемников.
    
– Меня, – спокойно возразил он, – в час беды на месте тоже не было.
    
– Вас просто выманили. Ваш сын Саид был организатором взрыва в порту Рас-Танура. Он знал, насколько это рискованный план, и хотел переправить семью в безопасное место.
    
– В таких делах у меня мало опыта, – заметил Абу Джабр.
    
– Однако вы пользуетесь большим уважением у народа вашей страны. Вам по-прежнему доверяют. Это намного важнее, чем опыт, – сказал Миллер. – И вы сын Ибн Сауда.
    
Да, но рождённый рабыней. И из такой позиции претендовать на трон… это было бы слишком смело.
    
Абу Джабр взял финик, обсосал его и отложил косточку.
    
– Мне надо подумать. – сказал он.
    
Миллер поклонился, оба его спутника последовали его примеру.
    
– Это мы понимаем и с уважением принимаем, ваше высочество. Однако постарайтесь всё же не затягивать с решением. Ситуация развивается не лучшим образом.
    
Тот, что со светлыми глазами, добавил:
    
– Самой неотложной мерой было бы, если б легитимное саудовское правительство – вы, например, – блокировало зарубежные счета, пока те, кто сбежал, не опустошили их.
    
Абу Джабр посмотрел на этого человека и кивнул. Он понял, как это будет проистекать. Королём будет он, но его американские советчики будут диктовать ему, какие решения он должен принимать.
    
– Я подумаю об этом, – сказал он своим посетителям и поднялся. – Завтра в это же время я сообщу вам своё решение.
    
    
В телевизионном обращении американский президент объявил о введении всеобщей воинской повинности. Он весьма подробно обосновал это решение. Вызовы современности и особая роль США в ней требуют мобилизации всех резервов. Всеобщая воинская повинность – мера, к которой прибегают в бедственном положении собственной страны, когда речь идёт о сохранении правопорядка, о помощи слабым и нуждающимся и о защите собственности, которая находится под угрозой.
    
Критики истолковали это решение иначе. США, говорили они, готовятся к тому, чтобы воевать за каждую каплю оставшейся нефти.
   
   
    
     
Глава 43
    
    
«Война за нефть между США и Россией?» – такой заголовок напечатала бульварная газета и разместила снимок горящих нефтяных полей Кувейта времён войны в Персидском заливе 1991 года. В снимок был вмонтирован бомбардировщик В2.
    
Тон дипломатических нот с каждым днём набирал остроту. Американцы тыкали пальцем в договоры, русские напирали на… толком уже никто не понимал, на что. Кажется, они решили на всякий случай оставить каспийскую нефть при себе.
    
Один видный консультант по нефти объяснил, что это месторождение вряд ли удастся использовать. Нефтяное поле невелико, а для его разработки придётся строить нефтепровод – короче говоря, оно себя не оправдает. Однако и эта ясная формулировка не отменила бурю, бушующую в высоких слоях атмосферы мировой политики.
    
В такой ситуации вдруг упало давление в газопроводе, ведущем из России на Запад и, в конечном счёте, в Германию. Электростанции, работавшие на русском газе, отключились, электросети были обесточены. Треть немецких земель остались в темноте. Это длилось почти полсуток, пока положение не спас мощный импорт электричества из Франции.
    
– Была допущена ошибка с нашей стороны, – сокрушался представитель «Газпрома», русского энергетического концерна. Один источник газа, по его словам, иссяк, а техники, отвечающие за это, из-за ремонта измерительных устройств не успели вовремя переключиться.
    
Так общественность узнала, что месторождения газа, в отличие от нефтяных, иссякают не постепенно, а практически внезапно. Из некоторых техасских скважин первого часа, из которых нефть хлестала пятьдесят-шестьдесят лет назад неукротимым фонтаном, неспешные качалки и сегодня высасывают в день по бочке-другой. С природным газом это не проходит. Источник, из которого сегодня газ бьёт под давлением, завтра может оказаться совершенно мёртвым. Иногда это можно предвидеть, но иногда – нет.
    
Это так, но всё равно никто не верил ни одному слову представителя «Газпрома». Никто не сомневался, что этот случай был демонстрацией силы. «Газпром», самое крупное предприятие России и крупнейший в мире добытчик природного газа, один располагал шестой частью всех разведанных месторождений газа. Через сеть газопроводов общей протяжённостью в 150 тысяч километров этот энергетический гигант экспортировал газ по умеренным ценам в другие страны СНГ, а по рыночным ценам – в Европу.
    
И, как показал этот инцидент, Германия оказалась полностью зависимой от русского природного газа. Если конфликт между США и Россией расширится, никто не сомневался в том, что Россия перекроет газовый вентиль в случае, если Европа выступит на стороне США в рамках своих натовских обязательств. Запасов природного газа почти не было, да и хранить их технически далеко не так просто, как в случае с нефтью.
    
И если раньше на соседнюю Францию поглядывали косо из-за её атомных станций, то теперь эти взгляды на другой берег Рейна стали скорее завистливыми. Франция производила 81 % всего своего электричества на атомных станциях – намного больше, чем любая другая страна мира.
    
Ядерные реакторы и в техническом отношении не в чем было упрекнуть. Неужто будущее за атомной энергией? «Партия зелёных» в Германии однозначно выступала против этой идеи – и на выборах резко потеряла голоса избирателей. Другие партии предпочли вообще никак не выражать свою позицию.
    
    
Молодой человек, гримируя его перед телевизионным выступлением, нервничал. Видимо, ему не по себе было обрабатывать кисточкой лицо будущего короля. Абу Джабр улыбался ему в зеркало, чтобы ободрить его. Хотя и сам был напряжён.
    
Он нащупал в кармане сложенный листок. Он знал, что листок не выпадет, да и текст к этому времени он уже выучил наизусть, но всё равно то и дело ощупывал карман. В принципе, подумал он, ведь эта бумажка была оружием. Разящим мечом слова.
    
По крайней мере, он надеялся на это.
    
Он был потрясён масштабом разрушений в Эр-Рияде. Выгоревшие магазины, обрушившиеся дома, повреждённые фасады – и в довершение всего американские танки, патрулирующие улицы! Пора было с этим кончать. Но больше всего его потрясла летаргия, господствующая в городе и в стране, насколько он успел увидеть. Иншалла! Разве это ответ? Разве этого ждал от людей Аллах? Бои утихли ещё несколько недель назад, но никто пока не брался за лопаты, чтобы разгрести завалы.
    
Миллер просунул голову в дверь.
    
– Сейчас начнётся, ваше высочество. – Миллер, как уже успел вытянуть из него Абу Джабр, был женат, имел троих детей и жил в предместье Бостона. И тревожился, как содержать дом, если кончится топливо.
    
– Ваша речь у вас? – спросил Миллер.
    
– Не беспокойтесь. – Абу Джабр поднялся, держа текст речи в руках.
    
Собственно, то была речь, подготовленная Миллером. Во всяком случае, отредактированная им. И с ним же отрепетированная. Миллер был опытным журналистом и сносно владел арабским, хоть и предпочитал говорить по-английски. Он сказал, что будет консультировать Абу Джабра сколько тот захочет.
    
Но прозвучало это так, что американцы не собирались предоставлять выбор новому правителю.
    
Абу Джабр никогда не ходил в школу. Чтению и письму его обучила мать – по Корану. Но он бы всё же предпочёл ходить в школу. И решил побеспокоиться о детях: чтобы они уж точно ходили в школу.
    
Хотя он уже бывал в студиях, его всякий раз заново ошеломляла яркость света и жар софитов. Так ли это было необходимо? После всего прогресса, проделанного техникой?
    
Пока Миллер говорил с режиссёром, Абу Джабр достал из кармана листок, развернул его, разгладил и аккуратно вложил между листами готовой речи. Потом один из ассистентов почтительно проводил его к месту выступления.
    
Последние поправки. Кто-то поправлял его бороду, кто-то проверял, надёжно ли сидит на его платке агаль из простого шнура, на котором он настоял. Ведь он пока что ещё не король.
    
Началось как на кинопробах. Миллер ободряюще кивнул ему, режиссёр показывал на пальцах обратный отсчёт времени, и потом на камере зажёгся красный огонёк.
    
Речь была написана хорошо как по звучанию слов, так и по содержанию. В ней говорилось о событиях последних месяцев. Об аварии в Рас-Тануре, которая была попыткой скрыть другую аварию: прорыв воды в нефтяном поле Равар. Как события вышли из-под контроля. Абу Джабр почувствовал, как его голос сам по себе стал резче, когда он зачитывал пассаж, осуждающий бегство правительства от народного гнева.
    
– Эти люди впредь не могут претендовать на то, чтобы править нашей страной.
    
Он взял в руки листок с текстом, который отшлифовывал часами.
    
– Но я считаю недостаточным просто сослаться на моё происхождение, – прочитал он дальше и увидел, как вздрогнул Миллер. – Мой отец, как известно, основал эту страну – но могу ли я из-за этого на что-то претендовать? Не знаю. Однако я знаю, что наша страна должна прийти к единству. Я готов стать вашим королём, но и вы должны быть готовы признать меня своим королём. Мне важно знать, что вы готовы к этому. Мне важно узнать это от каждого из вас в отдельности. Поэтому я назначаю референдум, в котором каждый взрослый гражданин Саудовской Аравии – каждый мужчина и каждая женщина – имеет один голос. Он должен отдать его в уединении, отвечая только перед самим собой и Аллахом, да будет благословенно Его имя. Я назначаю этот опрос народа, который должен состояться в течение следующих двух недель, и приглашаю наблюдателей из разных стран, какие пожелают приехать к нам. Только если большинство признают меня в качестве короля, я приму на себя это достоинство. Ма'а ас-саляама.
    
Режиссёр, который рассчитывал на более продолжительную речь, не знал, что делать, и растерянно моргал. Пусть он что-нибудь придумает. Абу Джабр спокойно сложил свои листки, не торопясь встал и вышел из кадра. Краем глаза он видел, что кто-то отчаянно жестикулирует, видимо, подавая кому-то знаки закончить трансляцию.
    
– Мы так не договаривались, – прошипел Миллер, входя в гримёрную.
    
– Да, – весело ответил Абу Джабр. – Но поскольку это всё же шаг в сторону демократии, я был уверен, что вы ничего не будете иметь против.
    
    
Продажа легковых автомобилей между тем почти остановилась. Кроме тех, кому совсем уж было необходимо, никто и не думал покупать новую машину. К началу марта немецкая автомобильная отрасль находилась, как писали, «в тяжелейшем за всю свою историю кризисе». На всех автопроизводствах люди работали с неполной занятостью, и слухи о том, что предстоят большие сокращения, носились в воздухе.
    
Поползли шепотки, что, может быть, это уже не кризис. Может быть, это агония?..
    
Кризис перекинулся и на другие отрасли промышленности. Повсюду можно было услышать, что каждое второе рабочее место в Германии держится на автомобиле. Для прямых поставщиков автоиндустрии, которым вследствие многолетнего оптимизирования цен и без того доставалась лишь небольшая доля прибыли, совсем без резервов, конкурс был лишь вопросом времени. Предприятиям второго ряда – например, в металлообрабатывающем станкостроении – тоже приходилось затягивать пояса потуже, но, поскольку немецкие станки по-прежнему высоко котировались в мире, они ещё подсчитывали свои шансы на выживание. Первыми же в очереди на гибель стояли предприятия начального развития, форейторы новых технологий: молодые, только что вышедшие на рынок. Такие фирмы массовым порядком оказывались в списках банкротов. Одна газета окрестила «переплавкой хай-тека» то явление, что от кризиса гибли именно те секреты производства, от которых ждали спасительных новых технологий.
    
– Единственное, что ещё расходится – это автобусы, – рассказывал Вернер.
    
Был поздний вечер, и они сидели в гостиной. Юлиан, при котором они решили не обсуждать плохие вести, давно уже был в постели.
    
– На автобусы безумный спрос. Американцы, ты не поверишь, покупают именно автобусы. Сегодня в столовой я встретил одного, он ведёт американские дела и говорит, что они еле справляются с потоком экспортных бумаг. Якобы те собираются развить во всех своих гигантских пригородах сеть ближнего сообщения.
    
– А что, в США своих автобусов не производят? – удивилась Доротея.
    
– Производят, конечно. Но, видимо, недостаточно.
    
Кроме того, руководство уже окончательно решило не возобновлять тот проект по новым автомобилям, в котором участвовал Вернер и который был заморожен в начале декабря. Так что развития и пополнения актуальных моделей среднего класса ждать не приходилось.
    
– Другими словами, – резюмировал Вернер, – двести-триста миллионов ушли в песок.
    
– Но и смысла не было вкладывать еще больше денег в машины, которые никто не купит, – сказала Доротея.
    
Вернер смотрел в пустоту.
    
– Все равно у меня в голове не укладывается. Ну, хорошо, у нас кризис. Но ведь любой кризис когда-то проходит. И что потом?
    
Казалось, минута молчания вбирала в себя его слова. Стало так тихо, будто он ничего и не говорил. Доротея разглядывала просторную, элегантную гостиную с высокими окнами, с камином, сложенным из серого камня, и впервые думала о том, что это хоть и красиво, но совсем не уютно. В принципе это было построено так, чтобы эффектно выглядеть на снимках.
    
– А если нет? – тихо спросила она. – Если не пройдёт?
    
Вернер судорожно вздохнул и сверкнул на неё глазами. Но потом продолжил так, будто она ничего не сказала:
    
– Новое направление, от которого руководство отказалось, это альтернативные концепты! Автомобили на топливных элементах. Электромобили. Водород. Да, они уже есть, и немало, но ведь это только разработки. Только эксперименты. Понадобится ещё лет десять, чтобы всё это появилось на дорогах, чтобы Технический надзор одобрил это. И это ещё по оптимистическим прогнозам. Поскольку неудачи допустить нельзя. Ведь водород взрывоопасен. Чтобы на нём работали машины, надо… Да что там! Я бы не хотел быть испытателем на таких машинах.
    
– А электромобили? – спросила Доротея.
    
– Конечно, это было бы здорово. Электромотор – мечта машины. Но тут возникают проблемы с аккумуляторами, и сейчас я уже не верю, что они разрешимы. – Вернер поскрёб затылок. – Скорее нам подошла бы модель с гибридным приводом. Как это уже делают японцы. Раньше руководство говорило: мол, это не для нас, а теперь они твердят, что это надо было сделать ещё вчера. Но, в конце концов, это тоже всего лишь временное решение, к тому же у нас нет опыта. Теоретически, конечно, известно, как это делать. Запрягаешь вместе электрический и бензиновый моторы и комбинируешь преимущества того и другого. Этот анекдот уже с бородой, такие попытки предпринимались ещё сто лет назад. Но на практике всё выглядит иначе. Как только дело дойдёт до деталей, всё придётся начинать с нуля. – Он запнулся, глаза его расширились. – Если только они не пришли к мысли просто закупить людей с готовыми ноу-хау. А таких, как я, выкинуть, чтобы освободить место для них.
    
Доротея протянула руку и ласково погладила его ладонь. Вернера била внутренняя дрожь, она весь вечер чувствовала это.
    
– Не так-то это просто – уволить человека.
    
Он кивнул. Она заметила, что он немного успокоился.
    
– Как дела в магазине? – спросил он с вымученной улыбкой.
    
– Хорошо, – сказала Доротея. – То, что мы теперь работаем и после обеда, сразу дало результаты. Моника прекрасно справляется, и с детьми тоже всё хорошо. Юлиан и Майя подружились.
    
– А как это выражается в деньгах?
    
– Не так хорошо, как с некоторыми Интернет-сайтами, но за последнюю неделю вышло почти четыреста евро, и это несмотря на то, что мне пришлось оплатить ремонт холодильной полки. – Только сейчас до неё дошло, что в вопросе Вернера прозвучал своеобразный подтекст. Она взглянула на него. – А почему ты спрашиваешь?
    
Он посмотрел в потолок.
    
– Нам сокращают зарплату. Сообщили об этом сегодня. С одобрения производственного совета.
    
    
Они справятся с этим, поскольку магазин Доротеи за это время ожил. Миновала фаза, когда всякую заметную прибыль сейчас же съедал ремонт или необходимые нововведения. Теперь в конце недели был уже по-настоящему положительный итог; к тому же собственное домашнее хозяйство она могла теперь вести с продуктами, срок годности которых только что истёк, а это означало дополнительную экономию. С тех пор как магазин стал работать и вечером, к ним приходило всё больше детей, чтобы выложить свои карманные деньги за сладости, комиксы и несусветные, однако, со всей очевидностью, желанные переводные картинки. Магазин стал местом встреч, – именно это направление она и думала поддержать. Летом она намеревалась организовать базарный день, как было здесь заведено ещё двадцать лет назад и как должно было возобновиться. Она уже навела справки, с кем ей об этом договориться в ратуше.
    
Уже несколько дней она наблюдала за одной женщиной, которая приходила каждый день, подолгу разглядывала полки – наверняка уже подержала в руках каждую баночку и каждую упаковку, – чтобы потом встать в очередь к кассе с корзинкой, в которой товару было всего на пару евро. Доротея не могла избавиться от чувства, что эта женщина следит за каждым её движением. Это было ужасно. При том что женщина совсем не казалась какой-нибудь чокнутой.
    
Доротея даже стала смотреть за ней в окно, когда та выходила из магазина и садилась в машину с номерным знаком явно не из здешних мест. Хорошо, успокаивала она себя, это ровно ничего не значит; может, машина принадлежит фирме, бог весть где зарегистрированной. Однако в сочетании с остальным её поведением… И она никогда не уезжала сразу, а сидела и что-то помечала в записной книжке. Сумму, которую истратила? Нет, это не заняло бы так много времени.
    
В конце концов, когда однажды они остались в магазине с глазу на глаз, Доротея просто спросила её, здешняя ли она; мол, в деревне она что-то не видела её.
    
– Нет, – ответила женщина, – я из Бухфельда.
    
– Из Бухфельда? – Доротея уже слышала это название, но не могла бы сказать, в какой это стороне. По крайней мере, не так близко. – И вы приезжаете специально в мой магазин?
    
Ей показалось, что женщина вздрогнула.
    
– Да. Честно говоря, чтобы поучиться.
    
– Поучиться?
    
– Не беспокойтесь, я не составлю вам конкуренцию, – поспешно сказала женщина. – Просто я ношусь с мыслью, не открыть ли такой магазин и у нас. Так же как это сделали вы. Мне кажется, у нас его точно так же не хватает. Вот я и надеялась что-нибудь у вас подсмотреть…
    
Доротея растерянно разглядывала женщину, не зная, как к этому отнестись. Потом вспомнила пассаж из записной книжки Амалии Бирнбауэр и улыбнулась.
    
– Можете просто спросить. Не думаю, что я должна что-то утаивать. Меня, кстати, зовут Доротея Утц, – добавила она и протянула руку.
    
Женщина пожала её с явным облегчением.
    
– Габриеле Эльзер. Просто Габи.
    
– Давайте посидим за кофе и всё обговорим, – предложила Доротея. – Если нас будет двое, мы ведь можем образовать общество закупщиков. Тогда мы сможем заказывать больше, получим лучшие условия, и как знать, может, и крупные поставщики запомнят, как нас зовут.
    
    
Это случилось в тот день, когда и без того всё было плохо. Вернеру пришлось остаться на сверхурочную работу. Шеф вернул ему представление, которое тот долго шлифовал: якобы по содержанию оно было в порядке, но не отвечало новым директивным линиям. А нужно было к завтрашнему дню.
    
Вернеру уже приходилось слышать от других жалобы на то, что организационные отделы в эти тяжёлые времена от нечего делать стали производить всяческие новые директивы и формуляры. Теперь это коснулось и его. Во всём представлении надо было применить другие шрифты, другие фоны, другие комбинации цветов и так далее. До конца рабочего времени он не успевал. А с тех пор как он был завязан на своё сообщество попутчиков, задержаться на пару часов составляло проблему.
    
Он созвонился с другими. Не смогут ли они задержаться? Ему и самому уже случалось это делать, потому что у каждого когда-то возникали проблемы… Но нет. У двоих вечером были неотложные дела, им нужно было вовремя возвращаться.
    
Он вышел на сайт Маргит, сообщил свой login и поискал в рубрике «Спорадические попутчики и экстренные случаи», нашёл двух человек, которые ехали той же дорогой и могли время от времени подвезти кого-то, однако по телефону не застал ни того, ни другого.
    
А время поджимало. Вместо того чтобы скорее взяться за работу, он целый час потратил на звонки. О том, чтобы оставить представление таким, как есть, не могло быть и речи. В крайнем случае, придётся ночевать в отеле.
    
Потом ему в голову пришла мысль позвонить самой Маргит Мюллер и по горячим следам сообщить ей, какие у него проблемы.
    
– Да, такое происходит всё чаще, – вздохнула она, – и я сама хотела бы знать, как это разрешить. Но знаешь что? Позвони мне, когда ты управишься, я тебя отвезу.
    
– Что, серьезно? – растерялся Вернер.
    
– Ну, ведь ты как-никак мой любимый клиент, – сказала она.
    
Был поздний вечер, когда она высадила его на парковке в Нижних Буках. Её машина произвела на Вернера впечатление: роскошный лимузин наверняка с болезненно высоким расходом топлива. Он был рад, что она отвезла его, но вместе с тем испытывал стыд. Не знал, как её благодарить, и махал ей вслед, пока она не скрылась из виду. Только после этого он от души выругался.
    
Его машина была на стоянке последней, и ещё издали ему почудилось, что с ней что-то не так. Она сиротливо стояла одна в темноте. Из двух фонарей, которыми была оснащена парковка, из экономии горел только один, да и тот беспокойно мигал. В деревьях и кустах вокруг висел лёгкий туман, неотвратимо вызывая в памяти сцены из фильмов с маньяками и убийцами.
    
Потом он увидел, что с машиной. Проклятье, бензобак был открыт! Но ведь он оставлял его запертым.
    
Сердце колотилось у него в горле, когда он спешил к машине. Быть не могло того, что он заподозрил…
    
Но так и есть! Бензиновые воры. В последнее время это приняло характер эпидемии; в газетах постоянно писали об этом. Они просто взломали крышку бака, исковеркали горловину, краска облупилась. Сама крышка валялась на земле. Вернер открыл дверцу и попытался завести машину, но, разумеется, тщетно. Стрелка указателя топлива даже не шевельнулась.
    
Вернер прикрыл глаза ладонью, проклял воров и нефтяных шейхов, и всё, что ещё могло быть виноватым в этой проклятой ситуации! Потом достал из кармана свой мобильный телефон, подумал про Маргит с её крутой машиной и дорогими тряпками и сказал себе: что-то, что-то он сделал не так.
    
    
Под вечер того же дня, незадолго до закрытия магазина, в него вошёл мужчина в костюме, с виду дорогом, и в супермодных очках. Он казался совершенно неуместным тут, и Доротея решила, что он зашёл узнать дорогу или что-то в этом роде, но он спросил:
    
– Вы, случайно, не госпожа Утц?
    
– Да, – сказала Доротея.
    
Он протянул ей руку, которая на ощупь была холодной и жёсткой.
    
– Эберфельд. Я хотел бы поговорить с вами.
    
Кто-нибудь из ратуши, по поводу организации летнего базара?
    
– Да. В чём дело?
    
Мужчина положил на кассовый стол тонкую кожаную папку.
    
– Вы переманили к себе покупателей из супермаркетов «Fixkauf» и «EuroCenti» в Дуффендорфе способом, который противоречит правилам ведения добросовестной конкуренции, вы это знаете?
    
Доротею пронизал холодный ужас. Как будто ей вогнали в живот стальной клинок.
    
– Простите?
    
– Всё больше людей покупают у вас, а не в супермаркетах, где они отоваривались до сих пор.
    
Это был адвокат, что ли? Работающий на запугивании? Невероятно. Что там себе воображают эти супермаркеты? В Доротее проснулся боец. И было даже что-то лестное в том, что эти супермаркеты увидели в ней конкурента.
    
– И что? – ответила она. – Это самое естественное дело. Я предлагаю товары, вы предлагаете товары, а люди решают, где им покупать. Вообще, что всё это значит? Я ведь не жалуюсь, что «Fixkauf» продаёт молоко дешевле, чем закупаю я.
    
Мужчина смотрел на неё сквозь очки без всякого выражения.
    
– На то и существуют правовые нормы, регламентирующие ведение конкурентной борьбы. Законы, регулирующие, что можно делать, а чего нельзя.
    
– Не знаю, что такого противозаконного я сделала.
    
– А я вам подскажу. – Адвокат открыл свою папку, достал светло-зелёный листок и сунул ей под нос. Её собственная листовка. – Тут вы предлагаете людям расчет, сколько они сэкономят на бензине, если придут к вам, а не поедут в Дуффендорф. Вы открыто называете имена моих клиентов. Это сравнительная реклама, и в такой форме она не разрешена.
    
Доротея почувствовала, как у неё задрожали колени.
    
– Но…
    
– Вы можете прочитать соответствующие статьи законов. – Он достал из папки конверт. – Мне бы следовало просто послать вам моё предупреждение по почте, однако по желанию моих клиентов я передаю его вам лично, чтобы попутно заверить вас, что мои клиенты готовы идти на обсуждение. – И он протянул ей конверт.
    
– Что это значит?
    
– Если вы готовы закрыть ваш магазин – который, кажется, и так не особенно рентабелен, – то мои клиенты откажутся от дальнейшего преследования этого факта. – Он положил перед ней и свою визитную карточку. – Вы в любое время можете связаться со мной по этому номеру. Доброго дня.
    
И он удалился. Было даже странно, что после него не осталось дьявольского серного запаха, подумала Доротея. А должен был остаться. Может, у неё насморк?
    
Потом её охватил ужас, и она опустилась на стул. Вот это самое и снилось ей в кошмарах. Нарушить предписание – а их так много, что это целая отдельная работа: все их читать – и нарваться на трудности.
    
Она надорвала конверт, пальцы у неё сильно дрожали. Развернула бумагу. Пробежала её глазами. Юридическая казуистика, в которой она ровным счётом ничего не поняла – за исключением цифры, которая крупно, жирно и по центру значилась в нижней части листа. Она была недвусмысленна.
    
Её конкуренты требовали отступных, которые превышали весь оборот, которого она достигла до сих пор со своим магазином. В противном случае они подают судебный иск.
    
    
Постепенно Маркус терял чувство времени. Каждый день в Bare Hands Creek казался ему похожим на другой. Он просыпался утром оттого, что Таггард плёлся через гостиную в ванную, потом и сам он умывался там ледяной водой, к которой ему никогда не привыкнуть, а Таггард тем временем варил кофе. После дня однообразной, отупляющей работы он уставал, они ужинали почти молча, и он снова засыпал на диване, от которого у него болела спина и который не давал ему ощущения личного пространства.
    
Он работал уже не в хлеву, а в силосохранилище, как называли большое мрачное строение, походившее внутри на лабиринт из множества кладовок, бункеров и ходов. Здесь хранились запасы пшеницы, проса и ячменя, и его задачей было ворошить зерно и постоянно просеивать заново, а также ставить и проверять мышеловки. Временами ему доверяли молоть зерно – мельницей, которая, к его удивлению, была на электрическом приводе. Есть в резерве и механическая, объяснила ему Абигейль, рослая, унылого вида женщина лет пятидесяти пяти, заведующая хранилищем. Она носила пуловер самодельной вязки, и у неё были длинные волнистые волосы, которых, должно быть, ни разу не касались руки парикмахера.
    
Между тем уже начался март, если верить календарю на кухне Таггарда. Да и снег всюду сошёл, зато полили дожди, и деревенские дороги развезло. Таким тёплым февраль ещё не был, говорили люди.
    
Лес без снега казался страшнее, темнее; он сразу наполнился шумом, голосами животных, и когда случалось выходить в дозор, внезапный треск веток заставлял вздрагивать.
    
В силосохранилище всегда было сухо, но холодно и темно. Иногда Маркус заглядывал в кладовки – и обнаруживал там ящики с орехами, или молотильные цепы, или целые мешки мелких полосатых семечек.
    
– Это подсолнечник, – объяснила Абигейль.
    
– Их едят? – спросил Маркус и лишь после этого вспомнил, что в Германии он часто видел хлеб с семенами подсолнечника.
    
– Можно, – сказала Абигейль. – Только надо, конечно, сперва очистить. Поджаренные, например, идут в салат. Но мы-то из него масло жмём.
    
– Масло?
    
– Подсолнечное масло. Прессом.
    
Масло. Маркус смотрел на семечки у себя на ладони и вдруг вспомнил Кейта Пеппера – впервые после долгого-долгого времени. Как он там? Жив ли вообще? Кажется, минула вечность с тех пор, как он видел в его гараже мотор, работавший на растительном масле.
    
Не выход ли это? Не держал ли он сейчас в руках билет, который выведет его из Bare Hands Creek?
    
Ему вспомнился пакетик в багажнике – какие-то угловатые детали, завёрнутые в пластиковую плёнку и перевязанные. Части, которые нужно заменить, чтобы переоборудовать мотор на сжигание растительного масла. Раньше ему и в страшном сне не могло привидеться, чтобы он ковырялся в машине, но после всего, что ему пришлось уже делать здесь, он больше не считал немыслимым хотя бы попытаться. Как-никак его отец был мастер на все руки, а брат и до сих пор мастерит, значит, отыщется и у него пара подходящих генов. Допустим, у него получится, тогда ему придётся…
    
Украсть. Мешок семечек.
    
В тот же момент Маркус понял, что не сделает этого. Исключено.
    
Возвращаясь к кладовой, чтобы высыпать в мешок горстку семечек, он пытался понять, что гнетёт его больше: то, что он как бы пленник в Bare Hands Creek, или то, что он, несмотря ни на что, уже так прижился здесь, что с трудом представляет, как можно куда-то уйти.
   
   
    
     
Глава 44
    
    
– Король Фарук, – пробормотал Абу Джабр Фарук Ибн Абдул-Азиз Аль-Сауд своему отражению в зеркале, поправляя свою гутру.[39] Ему надо было ещё привыкнуть к этому.
    
Из окна отеля открывался футуристический вид на Кувейт-Сити. Встреча руководителей стран, экспортирующих арабскую нефть, была его первым выездом за рубеж после восхождения на престол.
    
Референдум принес ему больше семидесяти процентов голосов. Это обозначилось с самого начала, и после подсчета всех бюллетеней точная цифра оказалась 71,3 %.
    
– Умный ход, – уныло признал тогда Франк Мюллер. – Никаким другим путём вы не смогли бы так усилить вашу властную позицию.
    
– Да, – сказал Абу Джабр и лишь потом додумал, что имел в виду посланник американского правительства: и по отношению к США тоже. Оттого-то Мюллер и был таким унылым.
    
Кто-то сдержанно постучал в дверь.
    
– Пора, ваше величество, – послышался голос Ахмада, его ассистента.
    
Да, пора. Пора идти на встречу.
    
До конференц-центра было всего-то метров триста, однако это расстояние они должны были преодолеть в раззолоченном лимузине и в сопровождении мотоциклетного эскорта. Знамёна вдоль улицы, охрана, оцепление, за которым стояли дети, размахивая флажками. Абу Джабр тоже махал им в ответ, не зная, видно ли его вообще внутри машины.
    
Наконец он вошёл в конференц-центр, который, как водится, представлял собой смесь воплощённой в бетоне бедуинской традиции и западной техники. Встретив первого же монарха, он заметил, что одно дело претендовать на власть по своему происхождению, опираясь на лояльность армии, и совсем другое – осознавать за собой большинство тех, кем правишь.
    
Взгляды, которые он встречал, были красноречивее слов. Естественно, он догадывался, что говорили у него за спиной: вот властитель милостью американцев, однако голосование фактически избавило его от этих обвинений. Американцы больше не могли идти ему наперекор, поскольку теперь ясно было, что тем самым они будут противостоять саудовскому народу. И другие лидеры тоже знали, что это так. Он читал в их взглядах недоверие, но прежде всего страх, жалкий, недостойный страх. Никто из остальных не знал, какая часть подданных стоит за ними на самом деле. И никто бы не отважился выяснять это.
    
Разумеется, Абу Джабр многим был обязан бурным событиям последних месяцев. Они помогли ему достичь того, в чем потерпели неудачу даже такие выдающиеся властители, как король Файзал или король Абдаллах: радикально урезать привилегии королевской семьи, а то и вообще исключить их. Зарубежная собственность бежавших была конфискована и заморожена на счетах, апанажное[40] содержание тех членов королевской семьи, кто остался, было сокращено до минимума. Тем самым была не только пресечена любовь к роскоши, на которую народ взирал с растущим недовольством, но были оздоровлены и государственные финансы, даже в сложившейся новой ситуации.
    
И Абу Джабр, когда настал его черед, мог говорить с таким чувством уверенности, каким и сам не надеялся обладать.
    
После вступительных слов, обычных и ожидаемых в таких случаях, и подробного обзора прошедших событий король Фарук перешёл к теме нефти.
    
– Саудовская Аравия всё ещё страна с большими запасами нефти и значительной долей мировой добычи. Однако мы должны проститься с былым девизом, что мы можем произвести столько нефти, сколько надо. Наоборот, Саудовская Аравия в ближайшее время сократит производство. Я много совещался с экспертами наших нефтяных компаний, и они убедили меня, что многие из крупных старых нефтяных полей в последние годы эксплуатировались слишком интенсивно. Если мы не хотим, чтобы в ближайшее время их постигла та же участь, что и Равар, то наступило время снизить добычу. Это значит, что цены на нефть продолжат свой рост. – Он кивнул бывшему нефтяному министру и архитектору первого нефтяного эмбарго Ахмеду Заки Ямани, приглашённому на эту конференцию в качестве почётного гостя. – Мы знаем, что шейх Ямани всегда предостерегал нас, чтобы мы не допускали роста цен, ибо тогда нефть лишилась бы своего ведущего значения в глобальном обеспечении энергией. Справедлива была эта тревога или нет, факт тот, что теперь мы больше не можем на это влиять. Я убеждён, что мы должны исполниться решимости одобрить высокие цены на нефть. Даже дорогая нефть представляет собой ценное и востребованное сырьё и останется таковым и впредь. Наши месторождения нефти – самое драгоценное достояние наших стран, и пора перестать стремиться к тому, чтобы как можно скорее и как можно дешевле его растранжирить. Надо научиться управлять им мудро, а значит – экономно. Нашей целью должно стать то, чтобы и наши дети, и их дети, и дети их детей могли извлекать пользу из нефти.
    
Эта речь была переведена и разошлась по всему миру. И последнему простаку стало ясно, что старые времена уже не вернутся.
    
    
– Уже пошло время начальства.
    
Сказавший это невысокий человек с львиной гривой то и дело хватался за пуговицу своего воротничка. Было заметно, что он не привык носить галстук.
    
Остальные за столом кивали, а кое-кто украдкой поглядывал на часы. Время уже на десять минут превысило то, что было обозначено в их приглашениях. И стояло на пропусках. Cum tempore. Академические четверть часа. Учёные из числа приглашённых воспринимали это легче, чем боссы из экономики и представители энергетических концернов или автопромышленности.
    
Правда, вид из конференц-зала, расположенного на одном из верхних этажей государственной канцелярии, открывался великолепный. В Тиргартене уже обозначились первые признаки близкой весны, и чисто вымытый купол здания рейхстага блестел на солнце.
    
– Идёт, – сказал кто-то.
    
Дверь открылась, и почти поспешным шагом вошла фрау канцлер. Она обошла стол и пожала каждому руку. Невысокого роста, общительная, целеустремлённая. Только её стальной стержень был знаком не так хорошо.
    
Она попросила представить ей различные концепции, остроумно переспрашивала, безжалостно пресекая многословие. Откуда Германии брать энергию – для промышленности и транспорта, для жилищного хозяйства? Это был вопрос, и то, что не являлось на него ответом, не приветствовалось.
    
Вначале речь шла о так называемых альтернативных энергиях. То, что сила воды является почти идеальным источником энергии, и то, что в Германии практически всюду, где можно было ее реализовать, она уже использована, выяснилось за пять минут. Солярная энергия? Да, согласился председатель правления одного энергетического концерна. Несмотря на весьма умеренную в Центральной Европе солнечность, это пока остаётся неиспользованным потенциалом. Если бы на каждой черепице крыши стоял солярный элемент, это бы кое-что дало. Но всё равно есть две проблемы: во-первых, солярная энергия появляется как раз тогда, когда она не нужна, поэтому придётся инвестировать не в сами батареи, а в аккумулирующие сооружения. Последнее же очень дорого. Во-вторых, экологический баланс солярных элементов вызывает большие споры.
    
– Это настоящая тревога или отговорка? – спросил представитель экологического союза.
    
– У меня есть внуки, – ответил председатель правления. – И я бы не хотел, чтобы они жили при свете коптилки.
    
Канцлер подняла руку, чтобы остановить диспут.
    
– Можно ли сделать ставку на это?
    
Все отрицательно покачали головой.
    
– Если б спохватились лет тридцать назад, можно было бы об этом говорить, – сказал учёный. – Но в нынешнем положении это неподъёмно из-за одних только капитальных затрат. Кроме того, во многом отсутствует инфраструктура для их производства, обслуживания и так далее.
    
– А как обстоит дело с ветром?
    
Для этого, сказали ей, пришлось бы этими торчками утыкать весь ландшафт.
    
– Если мы хотим, чтоб ветряная турбина функционировала не только как модель ухода от налогов, а воспринималась всерьёз, – сказал руководитель ветряного парка, – тогда имеет смысл создавать ветряные парки только в шельфовой зоне. – Он спроецировал на стену компьютерную картинку роторной платформы в Северном море. – Тут наши коллеги из нефтяных фирм помогли бы нам, кстати, с ноу-хау. У них уже накоплен опыт с платформами.
    
– Вы будете смеяться, но у нас уже наготове соответствующий проект, – с улыбкой сказал руководитель разведки одного нефтяного концерна. Известно было, что его отозвали с пенсии, на которую он был отправлен преждевременно.
    
– Как быстро это можно сделать? – спросила канцлер.
    
– Пять-шесть лет, если напрячься.
    
– Так долго?
    
– Я обращаю ваше внимание, – взял слово председатель правления, тот самый, у которого были внуки, – что энергия ветра может лишь частично покрыть нашу потребность в энергии. Это обусловлено принципом действия. Ветер дует не по плану. На каждый киловатт энергии ветра мы должны держать в резерве 0,9 киловатта. Иначе бесперебойная работа не гарантирована. – Он пожал плечами. – А это опять-таки проблема аккумулирования энергии. Нам нужна энергия по требованию. Все остальное никогда не станет больше чем подспорьем.
    
– А что у нас есть из энергии по требованию? – уточнила канцлер.
    
Человек с львиной гривой стал перечислять по пальцам:
    
– Нефть и газ – это то, от чего мы хотим или будем вынуждены оторваться. Уголь – тоже ископаемый энергоноситель, который, естественно, тоже доживёт когда-то до своего пика, но, слава Богу, лишь через сто или более лет… – Он посмотрел на представителей экологических союзов. – Уж это бесспорно, не так ли?
    
– Хотя, конечно, пик приблизится, если весь мир перейдёт на уголь, – сказала седовласая женщина.
    
– Что для нас, в Германии, не так проблематично, поскольку у нас большие запасы угля.
    
– Использование угля для получения энергии негативно скажется на качестве воздуха, – вмешался мужчина, единственный из присутствующих одетый в пуловер.
    
– Сегодняшние воздухоочистительные сооружения справятся с этим.
    
– Но только не с выбросом CO2. Кроме того, значительная часть немецких угольных месторождений состоит из бурого угля, – это означает крупномасштабные разрушения ландшафта и жизненного пространства.
    
– Итак, уголь, – резюмировал мужчина с львиной гривой, загибая следующий палец. – И, конечно, атомная энергия.
    
– От неё мы тоже хотели бы отказаться, – сказала канцлер.
    
– Это вам не удастся.
    
За столом возникло беспокойство, которое лишь с трудом удалось погасить.
    
– Атомная энергия оспаривается, я знаю, – объяснил мужчина с львиной гривой, когда канцлер снова дала ему слово. – Однако это единственный источник энергии, который не выделяет парниковых газов, с успехом может заменить ископаемые горючие материалы и обладает достаточным потенциалом, чтобы удовлетворить глобальную потребность.
    
Некоторое время дискуссия стихийно перескакивала с одного на другое. Лишь один человек не участвовал в ней; по существу, он до сих пор ещё не произнёс ни слова, если не считать приветствия при входе. То был известный профессор философии из Южной Германии, который временами вёл на телевидении «круглый стол» и был приглашён в Берлин по личному желанию канцлера – и к его собственному удивлению. Этот человек с усами и несколько всклокоченными волосами сидел, сцепив ладони на внушительном, как у будды, животе, и наблюдал происходящее так, будто всё это его не касалось.
    
– Господин профессор, – напрямую обратилась к нему в конце концов канцлер, – я хотела бы услышать и ваше мнение на этот счёт.
    
Он кивнул, подождал, когда все взгляды устремятся на него, и потом откашлялся.
    
– Я могу ошибаться, но у меня такое впечатление, что до сих пор дискуссия вообще не коснулась собственно проблемы. Вопрос, откуда мы будем получать электроэнергию, в настоящий момент не самый актуальный. Самый актуальный: на чём ездить? И чем отапливаться? В последнем я, пусть и неохотно, но вижу некоторое применение электричества, а то и угля, но вот в автомобилях и самолётах – тут, к сожалению, узкое место. И если вы не решите эту проблему, вам не поможет ничто, поскольку неважно, строите вы атомные станции или ветряки, вам для этого нужны строительные машины, а их вы не сможете привести в движение ни ураном, ни ветром.
    
И воцарилась тишина. Испуганная тишина.
    
    
Вернер молча сидел за кухонным столом, вновь и вновь перечитывая письмо адвоката, и Доротея могла наблюдать, как его лицо постепенно краснеет, что с ним случалось крайне редко.
    
– Когда я читаю такие вещи, мне так и хочется бросить гранату, – наконец произнёс он. – Один этот тон, заносчивый… высокомерный… Этих проклятых адвокатов надо всех закинуть на Луну. Без скафандров.
    
Рядом, в гостиной, бубнил телевизор. Юлиан смотрел какую-то научную передачу – это было его последнее увлечение. Речь шла о намерении федерального правительства возвести несколько установок для сжижения угля, чтобы обеспечить себя горючим в отсутствие импорта нефти. Комментатор говорил, что технология была изобретена в 1913 году немецким химиком и лауреатом Нобелевской премии Фридрихом Бергиусом и в тридцатые годы применялась для получения из угля синтетического бензина. Этот способ себя опорочил, поскольку горючее, произведённое таким образом, привело в движение главным образом военную машину Гитлера.
    
– Юлиан, – крикнула Доротея, – нельзя ли сделать чуть потише?
    
Послышалось недовольное:
    
– Сейчас.
    
Звук стал чуть тише. Разговор, всё ещё хорошо различимый, перешёл на запланированное расширение тепловых сетей. Строительство квартальных ТЭЦ, то есть маленьких электростанций, отвод тепла от которых можно использовать для отопления окружающих жилых домов города, будет поощряться налоговыми льготами.
    
От чего их семье здесь, на отшибе, не будет никакого проку.
    
– Вопрос в том, – сказала Доротея, – что нам конкретно делать. Что, мне закрыть магазин?
    
Вернер молчал, продолжая пялиться в эту бумагу.
    
Доротея судорожно втянула воздух и обхватила себя за плечи, стараясь согреться. Даже выговорить эту мысль было почти больно.
    
– Я не хочу. Я не хочу этого.
    
– Это низость, – сказал Вернер надтреснутым голосом. – Такие большие фирмы, и грозят человеку процессом, который его в любом случае угробит одними затратами на адвокатов. Сами-то они оплатят это из своих почтовых расходов. – Он горько рассмеялся. – Вот тебе и равенство перед законом.
    
Доротее казалось, что ещё чуть-чуть – и её начнёт трясти.
    
– Я тут совершенно бессильна, – прошептала она.
    
Наконец он оставил в покое это дурацкое письмо, подошёл к ней и обнял. Наконец-то. Пусть сам он так же бессилен, как она. Всё равно.
    
– Первым делом проконсультируемся. Я позвоню Фолькеру, он, я думаю, знает какого-нибудь хорошего адвоката. Который хотя бы не выставит нам астрономический счёт. – Он гладил её по спине. – А я… я посмотрю, как нам получше распорядиться деньгами.
    
Доротее хотелось отдаться только его рукам и объятиям, но мысли то и дело возвращались к его последней фразе. Что он хотел этим сказать?
    
    
Она начала понимать это вечером следующего дня, когда Вернер снова притащил этого крючконосого консультанта по капиталовложениям, Крана. На сей раз Кран принёс толстую папку с бумагами.
    
– И ты, и ты – вы оба наверняка следите за новостями, верно? – начал он. Доротея с раздражением отметила, что он без спросу перешёл с ней на «ты». – Теперь и до нашего правительства дошло, что мало иметь одни электростанции. Они могут привести в движение только поезда и разве что троллейбусы, на этом и конец списку. Для всего остального нужно горючее. Сейчас и до людей наконец дойдёт. Пока что им непонятно, – продолжал он, опять возводя вверх свой сухой указательный палец, – но скоро станет понятно, что наш добрый старый бензин не так-то легко заменить. Собственно, вообще нечем его заменить.
    
Доротея поставила на журнальный столик блюдо с бутербродами. Вернер позвонил и предупредил её о приезде в самый последний момент, так что она успела приготовить только это.
    
– Но сейчас так много говорят про водород, – вставила она. – Что якобы это – горючее будущего.
    
Юлиан, перед тем как лечь спать, прочитал ей об этом целый доклад. Должно быть, эта тема обсуждалась даже в школе.
    
Кран с тонкой улыбкой отрицательно покачал головой.
    
– Надо ясно представлять себе, какая это невероятная субстанция – нефть. Каждый её литр содержит огромное количество энергии. Её легко транспортировать – можно перекачивать её по простым трубопроводам, на тысячи километров, если надо; её можно перевозить в цистернах, на танкерах или на грузовиках; можно транспортировать её даже на самолётах, которые заправляют в воздухе другие самолёты. Нефть легко хранить при нормальном давлении воздуха и при комнатной температуре, в непритязательных металлических резервуарах, и ей ничего не сделается, она не портится, не испаряется. С ней фантастически просто обходиться. Да, это горючее вещество, она огнеопасна, но в этом и состоит её смысл. – Он растопырил пальцы. – Ничего этого, мои дорогие, нельзя сказать про водород. Или про какую-то другую субстанцию, известную нам. Ничто не может соперничать с нефтью по части плотности энергии, удобства обращения, транспортабельности и пригодности к хранению. И до сих пор она была к тому же дешёвой и общедоступной. – Он помотал головой. – Уж мы пожили с ней неплохо, верно? И даже не замечали этого. Подумать только.
    
Доротее совсем не нравилось, что этот пошлый и бестактный человек называет её «моя дорогая». И опять этот менторский указательный палец!
    
– Братья Райт, – между тем продолжал разглагольствовать он, – осуществили первый моторный полёт не потому, что уж настолько больше других разбирались в аэродинамике. По профессии они были веломеханики, так? Им это удалось, потому в их распоряжении был бензиновый мотор, достаточно сильный и вместе с тем достаточно лёгкий. Этот пункт упускают из виду, когда говорят о транспорте. Постоянно имеют в виду автомобили – а как быть с самолётами?
    
– Точно, – сказал Вернер, явно находясь под впечатлением от его речи. – Об этом совсем не говорят.
    
Кран заглатывал очередной бутерброд с лососем.
    
– Все авиакомпании сегодня пребывают в состоянии пике, – возвестил он с набитым ртом. – Они ещё до Рас-Тануры боролись за жизнь, а теперь просто истекают кровью. Раньше расходы на керосин составляли четверть всех расходов предприятия, а теперь их доля уже по ту сторону добра и зла. И это – пока ещё есть топливо из резервов. Как только оно перестанет оттуда поступать, то всё, спокойной ночи. – Последовал бутерброд с салями. – Это смертельный штопор. Цены полётов растут, число пассажиров падает. Как только обычные граждане не смогут позволить себе летать хотя бы раз в год, в отпуск, в туристическую поездку, то все основы этой лавочки будут подорваны. Авиаотрасль требует большого вала, всё построено в расчёте именно на это – аэропорты, самолёты, терминалы, сами расписания полётов. На одних только пассажирах бизнес-класса такой флот не удержится. Ибо цены на билеты, какими бы высокими они ни были, всё равно дисконтные. Авиакомпании не получают прибыли, и долго им не продержаться. Сейчас они поглощают резервы, отодвигают на потом необходимые инвестиции – что опять же плохо сказывается на авиапромышленности – и так далее. Смертельный штопор. В итоге останется лишь несколько частных самолётов для богатых, но для них потом не будет и аэропортов с обычным на сегодняшний день стандартом. Всё откатится назад, к насыпным взлётным площадкам.
    
Вернер казался потрясённым.
    
– Значит, в принципе всё сводится к горючему, – сказал он и посмотрел на жену. – Должен признаться, я об этом никогда не думал.
    
Доротея откинулась на диванные подушки и скрестила на груди руки.
    
– Ну и что делать? Вот нефть кончается, это факт. И бензин, и керосин, и так далее.
    
Кран с победной улыбкой наклонился к своей папке и вынул из неё большой проспект.
    
– А теперь наступает время термальной деполимеризации, – возвестил он тоном директора цирка, объявляющего аттракцион аттракционов. – Известной как ТДП.
    
Он торжественно развернул проспект и расстелил его на столе. Там были цветные диаграммы, проясняющие сложный химический процесс, фотографии зданий в промышленном районе, блестящих машин и, в конце концов, трубы, из которой текла тягучая чёрная масса: по виду нефть.
    
– Основополагающая идея – подражание тому, что делает природа, – объяснил Кран. – Другими словами: делать нефть самим. При этом процесс, конечно, должен идти чуть-чуть быстрее, поскольку миллионов лет у нас в запасе нет. Но не правда ли, ведь сегодня чего только не производят искусственно? Например, бриллианты. Природе требуются тысячи лет и гигантское давление, – а мы строим машину, и она за пару минут сжимает кусок угля в фианит. Итак, почему бы нам не создавать и нефть?
    
– Где это? – спросил Вернер.
    
– Снимки сделаны на фабрике в Канаде, где был разработан метод. ТДП одним ударом убивает двух мух, поскольку превращает в нефть отходы. Единственное условие, чтобы эти отходы базировались на углероде, в большинстве случаев так и бывает. – Он постучал пальцем по цветному листу. – Они умеют перегонять нефть из старых шин, из пластиковых бутылок, старых компьютеров, садовых отходов, макулатуры, больничных отбросов, шлама нефтеперегонных заводов и так далее; конкретно этот завод стоит рядом с фабрикой, перерабатывающей индеек в шницели, и использует её отходы.
    
– И это реально? – удивилась Доротея.
    
Кран осклабился, глядя на неё.
    
– Нефть – не волшебное вещество. Это комплексная смесь из углеводородов, вот и всё. – Он снова постучал пальцем по снимкам. – Если бы я свалился в эту машину, из меня бы получилось в итоге двадцать литров нефти, немного газа, три кило минеральных веществ и шестьдесят литров дистиллированной воды.
    
Доротея на секунду представила себе эту картину, и ей невольно пришлось подавить улыбку.
    
Кран порылся в своей папке и достал – с некоторым вроде бы колебанием – несколько документов, простых распечаток, скрепленных в одном углу.
    
– Итак, а теперь настоящая дружеская услуга. В Бадишене сейчас как раз проектируется такая установка, только больше, современнее, мощнее. Переработка отходов и производство синтетической нефти в одном – это будет пилотный проект для целого ряда других установок, которые запланированы по всей Германии. – Он передал бумаги Вернеру. – Финансировать всё это будет закрытый инвестиционный фонд, в котором я вам, если вы быстро решитесь, ещё смогу устроить долевое участие.
    
Вернер хмыкнул и полистал страницы, испещрённые цифрами.
    
– Я и сам вложил туда деньги, – добавил Кран. – Логично. Ведь иначе я не мог бы и рекомендовать. Но я уверен, что это будет ходкий товар. Это принесёт такую прибыль, что у нас голова пойдёт кругом. – Он засмеялся. – А самое лучшее то, что владельцы акций будут получать котельное топливо по специальным ценам, как только устройство заработает. Это пойдёт по статье расходов на собственные нужды, и стоить будет только налоговая составляющая.
    
Доротея глянула на Вернера, увидела выражение его лица и только и смогла подумать: «О Боже, нет!»
    
– Ты должен мне ещё раз объяснить, как оформляется ипотека на дом, – сказал Вернер, обращаясь к Крану.
    
    
Ночью, в два часа, натянув одеяло до подбородка и устав от долгих разговоров, Доротея наконец сдалась. На её вновь и вновь приводимый аргумент, что Кран-де подозрительный тип и совсем не симпатичен ей, Вернер отвечал только, что ей же не выходить за него замуж. А не могли бы они, если уж они берут дополнительный кредит, на эти деньги просто встроить новое отопление? Которое, например, работало бы на топливных таблетках из древесины, – их сейчас усиленно рекламируют. Или просто работало бы на разном топливе…
    
– Ты думаешь, дерево, или что уж там ещё, так и останется дешёвым, когда кончится нефть? – возразил Вернер. – Нет, это не решение. Вот установки ТДП – да, это наш шанс присоединиться к чему-то большому! Пусть даже расчёты прибыли в проспекте наполовину преувеличены, всё равно нам достанется хороший кусок, Доро, и я бы избавился наконец от этой вечной тревоги из-за денег раз и навсегда!
    
Она вздохнула.
    
– Ну ладно, как знаешь.
    
    
По Bare Hands Creek пошли слухи. Ребекка, дочь преподобного, беременна. Никто не знал, кто отец ребёнка; девушка его не выдавала.
    
Маркус не обращал внимания на эти сплетни. Его это не касалось, кроме того, у него были другие планы. От Абигейль он узнал, что на конец апреля запланировано что-то вроде экспедиции на двух грузовиках вниз, в Yellow Pine, а то и дальше, смотря по обстоятельствам. Целью было разузнать, как и чем торгуют в остальном мире, чтобы как-то выйти на медикаменты, если они ещё производятся, или на запчасти.
    
Маркус хотел попасть в эту поездку. Только не знал, как. Но время на это ещё оставалось.
    
Однажды вечером Брюс подкараулил его на улице, взял за локоть и произнёс:
    
– Слушай, старина. У меня к тебе вопрос, и я тебя прошу сказать мне правду: это ты отец ребёнка Ребекки?