1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 
   12
   
    
     
Как тучи, что пришли из дальних стран,
     
На горные, в ветрах, ложатся склоны,
     
Раскинулся вольнолюбивых стан,
     
Вкруг Города собрались миллионы;
     
Надежды — темных вызвали из нор,
     
Людей сплотила истина святая,
     
Твои напевы, дивный их узор,
     
Твоих созвучий сила молодая
     
По воздуху плыла, как аромат,
     
Под крик «Лаон» светился смелый взгляд.
    
   
   13
   
    
     
Тиран узнал, что власть его бессильна,
     
Но Страх, сын Мщенья, приказал ему
     
Быть преданным тому, что грязно, пыльно, —
     
Измена, деньги снова могут тьму
     
Родить в людских умах, затмить обманом
     
Возможно мысли, возбудить в них страсть;
     
Святоши были посланы тираном,
     
Жрецы, чтобы мятежников проклясть. —
     
И вот они взывали к Разрушенью,
     
К Чуме, к Нужде, к Беде, к Землетрясенью.
    
   
   14
   
    
     
И подкупил он важных стариков
     
Вещать о том, что славные Афины
     
Лишь пали оттого, что гнет оков
     
Им был противен; нужны властелины
     
Немногие, чтоб многих обуздать,
     
Необходимость в том и глас Природы,
     
На людях старых — мудрости печать,
     
А в юных — дикий бред, недуг Свободы,
     
В неволе — мир, и люди старых дней
     
Всех вольных, гордых утишили ей.
    
   
   15
   
    
     
И низкой ложью уст своих отравных
     
На время затемнить они могли
     
Сиянье мудрецов и бардов славных;
     
Нам нужно быть смиренными, в пыли, —
     
Так купленные громко возвещали, —
     
Вся жизнь — необходимость темноты,
     
Земной удел — тревоги и печали,
     
Мы слабы, грешны, полны слепоты,
     
И воля одного есть мир спокойный,
     
А мы должны терзаться в день наш знойный.
    
   
   16
   
    
     
Так устраним мы нам грозящий ад.
     
И лицемеры лгали богохульно,
     
Но время их прошло, пришел закат,
     
Не ликовать им властно и разгульно;
     
Не обмануть умов им молодых,
     
Смешна была тщеславность их седая;
     
Еще была толпа рабов других,
     
Они кивали, пошло утверждая,
     
Что отошло владычество мужчин
     
И ныне разум женщин — господин.
    
   
   17
   
    
     
На улицах монеты рассыпали,
     
Лилось вино на пиршествах дворцов,
     
Напрасно! Башни шпили вверх вздымали,
     
Как прежде, но на возгласы жрецов
     
Чума Эфиопийскою дорогой
     
Не приходила, Голод жадный взгляд
     
Кидал, как прежде, вниз, к толпе убогой,
     
Из пышных и возвышенных палат,
     
Куда награбил он достаток бедных;
     
И Страх не омрачал надежд победных.
    
   
   18
   
    
     
Да, Золото, а с ним и Страх, и Ад,
     
Как некие развенчанные боги,
     
Утратили победоносный взгляд,
     
Жрецы их храмов ждали на пороге
     
Напрасно почитателей своих,
     
День изо дня их алтари пустели,
     
Их голос в мрачном капище затих,
     
И стрелы лжи безвредные летели,
     
И тщетный клевета плела узор,
     
Чтоб между вольных возбудить раздор.
    
   
   19
   
    
     
Тебе известно, слишком, остальное.
     
С тобою от крушенья мы спаслись,
     
Мы здесь, и в странном я теперь покое
     
С тобой, взираю я с утеса вниз,
     
И хоть могла бы вызывать рыданье
     
Любовь людская, я смеюсь светло,
     
Мы пережили радость вне страданья,
     
И чувство тишины в меня вошло,
     
Нет мысли о случайностях измены,
     
О детях Завтра, что обманней пены.
    
   
   20
   
    
     
Не знаем мы, что будет, но, Лаон,
     
Знай, Цитна светлой вестницею будет.
     
Той нежностью, чем дух твой озарен,
     
Она в чужих сердцах любовь пробудит,
     
Свое одевши этой красотой
     
И сливши с ней воздушные виденья;
     
Я связана с тобой одной мечтой,
     
Единой крови в нас горит теченье.
     
Насилие — как беспредметный сон,
     
Что безвозвратной зыбью унесен.
    
   
   21
   
    
     
Осенний ветер семена немые
     
Мчит над Землей, — затем придут дожди,
     
Мороз, метели, вихри снеговые
     
Из Скифии далекой. Но гляди!
     
Опять Весна промчалася над миром,
     
Роняя росы с нежно-светлых крыл,
     
Цветы в горах, окутанных эфиром,
     
В лесах, везде биенье новых сил,
     
И музыка в волнах, в ветрах воздушных,
     
В живых — любовь, спокойствие — в бездушных.
    
   
   22
   
    
     
Весна — эмблема радости, любви,
     
Крылатый символ юности, надежды!
     
Откуда ты? Приют свой назови.
     
Ты надеваешь светлые одежды,
     
Сливаешь слезы с темною Зимой.
     
Дочь Осени, с ее улыбкой нежной,
     
Соединенной с радостью живой,
     
Ты на ее могиле безмятежной
     
Рождаешь блески свежие цветов,
     
Но не тревожишь саван из листов.
    
   
   23
   
    
     
Любовь, Надежда, Благо, как сиянье
     
И Небо, — суть окружность наших сфер.
     
Мы их рабы. От нас порыв мечтанья
     
Занес — до отдаленнейших пещер
     
Людских умов — посевы Правды ясной.
     
Но вот приходит мрачная Зима,
     
Печаль могил и холод Смерти властной,
     
Прилив насилья, буря и чума,
     
Кровавость вод сгустившихся застыла,
     
И в каждом сердце — темная могила.
    
   
   24
   
    
     
Посевы спят в земле, а между тем
     
Во мгле темниц — ряд жертв, как в бездне зыбкой,
     
И их казнят — на поученье всем;
     
На эшафот они идут с улыбкой,
     
И день за днем во тьме бледнеет лик
     
Ущербной славы Мудрости, и люди
     
Молчат, их ум пред идолом поник,
     
Они лежат в пыли, в стесненной груде,
     
Ликуют седовласые Жрецы,
     
И бич забот прошел во все концы.
    
   
   25
   
    
     
Зима настала в мире; мы с тобою
     
Застынем, как осенняя волна,
     
Покрытые туманной пеленою.
     
Но вот гляди. Опять идет Весна,
     
Залогом были мы ее рожденья,
     
Из нашей смерти, как сквозь горный свод,
     
Грядущее приходит оживленье,
     
Широкий, яркий солнечный восход;
     
В одежде из теней, Земля блистает,
     
Под тенью крыл своих орел взлетает.
    
   
   26
   
    
     
Любовь моя! Остывшим будешь ты,
     
И буду я остывшею, холодной,
     
Когда займется утро красоты.
     
Ты хочешь видеть блеск ее свободный?
     
Взгляни в глубины сердца твоего,
     
В нем дышит рай бессмертного расцвета,
     
И между тем как все кругом мертво
     
И в Небесах лазурь Зимой одета,
     
В лучах твоей мечты цветы горят,
     
И слышен звон, и дышит аромат.
    
   
   27
   
    
     
В своих сердцах все те, в ком упованье,
     
Все те, кто упованием велик,
     
Находят волю добрую, сиянье,
     
Непогасимо-бьющийся родник,
     
И если мгла завистливая встанет,
     
Есть нечто, что встает живым звеном,
     
И неизбежно лживого обманет,
     
И свяжет зло со злом, добро с добром,
     
И власть добра пребудет беспредельна,
     
С тем, что — благое, слита нераздельно.
    
   
   28
   
    
     
Они в могилах, и глубок их сон,
     
Мыслители, Герои и Поэты,
     
Властители законченных времен,
     
Но бездны мира славой их одеты —
     
Мы им подобны; пусть могила их
     
Сокроет, — их мечты, любовь, надежды,
     
Их вольность — для мечтаний мировых
     
Как легкие лучистые одежды;
     
Все, что сковал их гений, — для времен
     
Позднейших — знак примера и закон.
    
   
   29
   
    
     
Пусть также под землей останки наши
     
Уснут, познавши странный тот удел,
     
Хотя б своей не выпили мы чаши,
     
Не охладили жизнью наших тел:
     
Пусть наша мысль, и чувства, и мечтанья
     
От нашего отступят существа,
     
Не будут там, где дышат все созданья,
     
Где будет нашей волей мысль жива,
     
Пусть те, что через нас в покой вступили,
     
Не будут даже знать, кто в той могиле.
    
   
   30
   
    
     
Пусть. Наша жизнь, и мысли, и любовь,
     
И все, чем были мы, и наше счастье,
     
Бессмертно будут жить, светиться вновь,
     
Как яркий день над сумраком ненастья;
     
В разорванности тьмы был явлен свет,
     
Лик мира явлен был над бездной шумной;
     
И как, увидев сцену давних лет,
     
К надежде возвращается безумный,
     
И, вспомнив все, опять живет, любя,
     
Так вспомнит темный человек — тебя.
    
   
   31
   
    
     
И Клевета меж тем терзать нас будет,
     
Как пожирают черви мертвецов,
     
Презренье и проклятия пробудит
     
Во мраке капищ, в душной мгле дворцов;
     
Что мы свершили, будет всем известно,
     
Хотя никто того не подтвердит,
     
Но наша память будет повсеместно,
     
А их дела забвенный прах затмит;
     
В людской душе живые изваянья
     
Прочней живут, чем льстивых рук созданья.
    
   
   32
   
    
     
Но Разум с Чувством между тем от нас
     
Уйдут, и волшебство их прекратится,
     
Погаснет свет вот этих губ и глаз
     
Во тьме могил, где жадный червь таится,
     
В чудовищности мрачной слепоты,
     
И нам не вспыхнут блески возрожденья,
     
В дремотности той душной темноты
     
Не загорятся золотом виденья;
     
Бесчувственная смерть — гниенье, тьма,
     
Глубокая холодная тюрьма.
    
   
   33
   
    
     
Нет, дух наш лишь фантазией терзаем:
     
Как знать уму — что мыслью не поймем,
     
Ни чувством не постигнем! Мы не знаем,
     
Откуда мы и как, зачем живем,
     
Не знаем мы, какое Повеленье
     
Велит гореть созвездьям в вышине,
     
Влагает жизнь свою в зверей, в растенья,
     
Вот в эти мысли. — О, поди ко мне!
     
Я цепь кую, чьи звенья неразрывны,
     
Огни их слишком ярки и призывны.
    
   
   34
   
    
     
Да, да — горят огнем твои уста,
     
Твой поцелуй пленителен, о, милый,
     
И раз твоя погибнет красота,
     
Пусть будет взор мой скрыт глухой могилой,
     
Пусть я засну, чтоб не проснуться вновь:
     
Что жизнь, не разделенная с тобою!
     
Да, Цитну мудрой сделает Любовь,
     
Когда погаснет Мудрость предо мною:
     
Смерть темная, раз только смерть верна,
     
Милей, чем жизнь, коль без тебя она.
    
   
   35
   
    
     
Что мыслим мы, уносится теченьем
     
И не придет к началу своему;
     
Земля и Небо, с вечным их сплетеньем,
     
Их дети — тучи, Свет, ведущий Тьму,
     
Зима, Весна и все цветы земные
     
Несутся в бездну, где их вечен плен;
     
С тех пор как речь я начала впервые,
     
Как много совершилось перемен!
     
Но всякую прощу я жизни смену,
     
Лишь не в тебе, лишь не твою измену".
    
   
   36
   
    
     
Она умолкла, день меж тем погас,
     
Умолкла, но как будто речь звучала
     
В сиянии глубоких темных глаз,
     
И ласка ветра прядь волос качала
     
Так нежно. — "О, восторг моей души,
     
Воскликнул я, — звезда любви безбрежной!
     
Когда б я Небом был в ночной тиши,
     
Я тысячами глаз с любовью нежной
     
Глядел бы на тебя!" — Воздушно-нем,
     
В ее улыбке вспыхнул мне Эдем.
    
   
  
  
   
    
Песнь десятая
   
   1
   
    
     
Не дух ли человеческий скрывался
     
В коне, что громким ржанием прервал
     
Наш сон, когда рассвет не зачинался?
     
Иль тот, кто жив, велик ли он иль мал,
     
С другими слит, живыми, и мышленьем
     
Для всех один воздвигнут общий трон,
     
Куда приходит каждый с приношеньем
     
Посильным? И Земля, услышав стон
     
Своих детей, сама, любя, тоскует,
     
Своей любви богатства всем дарует?
    
   
   2
   
    
     
Я часто слышал нежный зов друзей
     
В речах, рожденных не душой людскою:
     
Мне пел с воздушной лаской Соловей
     
Среди плюща, меж тем как я тоскою
     
Был угнетен; в долинах я видал,
     
Как Антилопы легкие блуждают,
     
В их голосах родной мне звук вставал,
     
Они, как люди, чувствуют, страдают;
     
Так мне теперь сказал тот гордый конь,
     
Что вот уж скоро день зажжет огонь.
    
   
   3
   
    
     
Тот конь могучий каждой ночью мчался
     
Среди равнин, меж гор, во мгле ночной,
     
И с пищею домой я возвращался;
     
Но конь запятнан кровью был людской,
     
Она текла везде: и в полумраке
     
Волков я видел, коршунов и змей,
     
Рычали одичавшие собаки,
     
Гиены, с мерзкой жадностью своей,
     
В ужасном мире трупами питались,
     
Перед конем, как волны, размыкались.
    
   
   4
   
    
     
С пределов отдаленнейших земли
     
Рабы к Тирану шли и шли толпами,
     
Их деспоты в них злой огонь зажгли;
     
И как на Юге, жгучими волнами,
     
Пожар жжет травы, окружив стада,
     
Так шли войска держав соединенных,
     
Вождем тех рабских войск была Беда,
     
Их путь — пожары деревень зажженных;
     
Земля дрожала от толпы людей,
     
И море — от бегущих кораблей.
    
   
   5
   
    
     
Они пришли от каждого народа,
     
Толпы существ, лишившихся сердец,
     
Не знавших, что такое есть Свобода;
     
Они пришли с покорностью овец,
     
Которых их пастух окровавленный
     
Ведет на бойню; волей их владык
     
Сюда пришел Татарин разъяренный,
     
И Франк, и миллионы тех, чей лик
     
Ветров Индийских ведал дуновенье,
     
И Северные были здесь виденья.
    
   
   6
   
    
     
От Идумейских были здесь песков
     
Толпы теней, — чудовищное братство,
     
Сын Азии был слушаться готов,
     
Когда его, исполненный злорадства,
     
Европы хищный сын учил пускать
     
Стрелу в грудь пастуха, что на высокой
     
Скале сидел — и в счастье — убивать,
     
У дикаря улыбкою широкой
     
Лицо сияло, и друг друга так
     
Учили злу враги, сгущая мрак.
    
   
   7
   
    
     
Исполненный позорного обмана,
     
В тот самый час, когда он был спасен,
     
Тиран воззвал к врагам, — и за Тирана
     
Восстал за миллионом миллион.
     
Другим владыкам, с горных башен, знаки
     
Он подавал, — днем устремляя дым
     
И зажигая цепь огней во мраке;
     
Они пришли, соединились с ним,
     
И в перемирье странное вступили
     
Те, что волками меж собою были.
    
   
   8
   
    
     
Уж мириады к Деспоту пришли,
     
Еще в дороге были миллионы;
     
Кровь перед ним ручьем лилась в пыли,
     
Средь палачей он жадно слушал стоны,
     
Смерть посылал Тиран во все концы.
     
"Я чувствую, что я теперь Владыка!" —
     
Сказал он, принести велел щипцы,
     
Огонь и дыбу и смеялся дико,
     
Что крючья и жестокий скорпион
     
Извлечь из тела могут долгий стон.
    
   
   9
   
    
     
"Но для чего вернутся дружины? —
     
Спросил он. — Пусть мятежных бьют и бьют,
     
Их миллионы, а из них единый
     
Зажечь пожар способен: тлеет трут;
     
Пусть, кроме тех, что здесь в стенах сокрыты,
     
Погибнут все, и каждый пятый здесь
     
Залог того, что дерзкие избиты, —
     
Чтоб город был от них очищен весь!"
     
Один солдат ответил: "О, владыка,
     
Прости, но царство ночи многолико!
    
   
   10
   
    
     
И утренний уж близится огонь;
     
Занес я руку над вождем ужасным,
     
Вдруг вижу, мчится черный адский конь,
     
Несется он под Ангелом прекрасным,
     
Меч огненный у Ангела того".
     
"Ты смеешь говорить со мной, несчастный? —
     
Воскликнул Деспот. — Привязать его
     
На дыбе; пусть за этот бред напрасный
     
Терзается; получит плату тот,
     
Кто женщину найдет и приведет.
    
   
   11
   
    
     
И если у него есть враг заклятый,
     
Он может сжечь его. — Вперед! Скорей!"
     
И вот копыт послышались раскаты,
     
То конница помчалась средь полей,
     
За нею потянулася пехота,
     
Как облако, до отдаленных гор.
     
Пять суток не сомкнула глаз дремота,
     
И кровь лилась, заполнила простор,
     
И в день шестой у города сгустилась,
     
И на седьмой резня остановилась.
    
   
   12
   
    
     
Мир — на полях, в селениях пустых,
     
Средь жалких, изуродованных мертвых.
     
Мир — в городе, на улицах немых,
     
Погостом неоглядным распростертых;
     
Лишь там и сям безумной жертвы крик,
     
Которую влачат к терзаньям пытки,
     
И близкие? бледнеют, — вдруг язык
     
Кричащего отметит в длинном свитке
     
Кого-нибудь еще; во мгле дворца —
     
Мир, пиршество и песни без конца.
    
   
   13
   
    
     
День ото дня, как огненное око,
     
Над оскверненной смертию Землей
     
Катилось Солнце жгучее с востока,
     
Колосьев редких вырощая строй;
     
Оно, как факел Осени, горело,
     
В лазури зной стоячий тяготел,
     
Безветрием лазурь отяжелела,
     
Объят был жаждой воздух, — и из тел
     
Всю выпил влажность, этот пар гниенья
     
Был скор, незримо было испаренье.
    
   
   14
   
    
     
К зверям пришла Чума, пришла Беда,
     
Они вдыхали воздух зараженный,
     
Их запах крови заманил сюда,
     
Они пришли толпой многомильонной
     
Вослед толпе враждующих людей,
     
Себя сполна им трупы в пищу дали;
     
Они теперь, как полчища теней,
     
Свирепые и тощие, блуждали,
     
В глазах зеленых странный был недуг,
     
К ним смерть являлась в судорогах, вдруг.
    
   
   15
   
    
     
В отравных реках рыбы умирали,
     
И в чаще птицы гибли без следа;
     
Род насекомых вымер; и стонали
     
Последние исчахшие стада,
     
Животные, глядя друг другу в лица,
     
Кончались; а вкруг Города, всю ночь,
     
Гиен худых рыдала вереница,
     
Как дети, — точно им прося помочь, —