1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 
Чтоб  стал ее супругом некрещеный,    

Закону  Магомета подчиненный?    

     

«Мне от  Констанцы отказаться? Нет, -    

Ответил  он, – скорей приму крещенье;    

Без этой  женщины не мил мне свет.    

Поэтому  оставьте возраженья    

И  помогите мне обресть спасенье.    

Лишь в  ней оно, – душе моей покой    

Даст  лишь Констанца, став моей женой».    

     

Обмен  посольствами, переговоры,    

Содействие  святейшего отца,    

И  рыцарства, и церкви, для которой    

Сбылась  мечта неверье до конца    

Сразить  во славу вящую творца,    

К  трактату привели, чье содержанье    

Я  предлагаю вашему вниманью.    

     

Султан  сирийский должен быть крещен    

С  баронами и всей дружиной ленной;    

Тогда в  супруги получает он    

Констанцу  с суммой золота отменной    

И  обещанье помощи военной.    

Трактат  скреплен был клятвою двойной.    

Констанца,  в путь! С тобою всеблагой.    

     

Подробного  рассказа вы не ждите    

О  брачном поезде, о тех, кто был    

К ее  блистательной причислен свите,    

Которую  отец ей снарядил.    

Нет у  меня ни времени, ни сил    

Для описания  столь славной свиты,    

Составленной  из знати именитой.    

     

Лишь  кратко сообщить могу я вам:    

В нее  вошли епископы, вассалы    

И много  видных рыцарей и дам.    

Народу  власть молиться приказала    

В  церквах о том, чтоб небо ниспослало    

Младой  чете во всех делах успех    

И чтоб  их путь свершился без помех.    

     

И  наступил отплытья день тревожный,    

Отплытья  день забрезжил роковой.    

Охвачены  горячкою дорожной,    

Все  стали собираться в путь морской.    

Томима  безотчетною тоской,    

Констанца  встала, бледная, с постели    

И  попросила, чтоб ее одели.    

     

Как было  слез не лить горячих ей,    

Властителя  заморского невесте?    

Вдали от  родины и всех друзей    

Ей  предстояло в незнакомом месте    

Всю  жизнь прожить с супругом чуждым вместе.    

Лишь  между близкими удачен брак, -    

Всегда и  всюду это было так.    

     

«Отец,  тобой взлелеянное чадо, -    

Шептали  бледные ее уста, -    

Благослови!  О мать, моя отрада    

(Нежней  люблю лишь одного Христа),    

Прости  навек! Родимые места    

Я  покидаю, вашей ласки милой    

Я больше  не увижу до могилы.    

     

Я уезжаю  к варварам от вас,    

Покорно  вашу исполняя волю.    

Мне тот,  кто умер на кресте за нас,    

Поможет  с горькою смириться долей,    

Хотя б  томилась я от тяжкой боли.    

Мы,  женщины, для рабства рождены    

И  слушаться мужей своих должны».    

     

Когда  твердыня Илиона пала,    

Когда  разрушил Фивы супостат,    

Когда  теснили рати Ганнибала    

Им  трижды побежденный вечный град, -    

Звучали  стоны горестней навряд,    

Чем при  прощанье девы безутешной,    

Все ж  надо было в путь сбираться спешно.    

     

О твердь  жестокая, чей бег дневной    

Все  увлекает к западу с востока    

И твари  всей, живой и неживой,    

Велит покорствовать  веленью рока!    

Ты, при  отплытье, в небесах высоко    

Расположила  хор созвездий так,    

Что было  ясно: Марс расстроит брак.    

     

Извилистый  восход, бедой чреватый,    

С чьего  пути в темнейший входит дом    

Владыка  часа, немощью объятый!    

О Марс,  о Атизар в стеченье том!    

Луна, ты  по небу скользишь тайком    

Оттоль,  где пребывала ты в покое,    

Туда,  где дверь закрыта пред тобою.    

     

Ужели,  император, ты не мог    

Найти  философа в своей столице,    

Который  бы вам день избрать помог?    

Должны  бы быть благоразумней, мнится,    

Столь  выдающегося сана лица.    

Ведь  гороскоп Констанцы знали вы.    

Глуп  смертный и невежествен, увы!    

     

Принцессу,  полную немой печали,    

Торжественно  на палубу внесли;    

Ее уста  чуть внятно прошептали:    

«Христос  вам дни счастливые пошли!»    

И вот  корабль отчалил от земли.    

Прощай,  Констанца! К своему рассказу,    

С тобой  расставшись, возвращаюсь сразу.    

     

Султана  мать, всех подлых гадин злей,    

Узнав,  что сын, наперекор обетам,    

От веры  отрекается своей,    

Тотчас  послала за своим советом.    

Они  пришли, и на собранье этом,    

Когда  уселись все вокруг стола,    

Она к  ним речь такую повела:    

     

«Известно  вам намеренье султана?    

Пренебрегая  верою отцов,    

Отречься  от закона Алькорана,    

Нам  данного пророком, он готов.    

Но я, на  ветер не бросая слов,    

Скажу  одно: не соглашусь на это, -    

Милей,  чем жизнь, мне вера Магомета.    

     

От новой  веры нам не ждать добра!    

Всех нас  она поработит жестоко,    

И мы в  аду, когда придет пора,    

Сгорим  за отреченье от пророка.    

Но если  буду я не одинока    

В  горячем рвенье защитить ислам,    

Вас всех  спасти я обещаю вам!»    

     

Все  поклялись ей помогать всемерно,    

Во всех  ее делах при ней стоять    

Дружиной  крепкой и до гроба верной    

И тьму  сообщников завербовать.    

Их  клятву выслушав, султана мать    

Свершить  намеренье решила злое.    

И с  речью обратилась к ним такою:    

     

«Притворно  примем веру христиан, -    

Что  стоит окунуться, в самом деле? -    

И пир  такой задам я, что султан    

Не  заподозрит нашей тайной цели.    

Его жена  – хотя бы из купели    

Овечкой  вышла чистою она -    

С себя  не смоет алого пятна».    

     

Султанша  мерзкая, исчадье ада,    

Семирамида  новая, змея.    

Таящая в  себе источник яда!    

Притворство  – внешность женская твоя.    

В твоей  груди безбожная семья    

Порочных  и зловредных сил гнездится,    

Готовых  с добродетелью сразиться.    

     

О сатана  завистливый, с тех пор    

Как  изгнан ты из нашего предела,    

Чрез  женщину, творцу наперекор,    

Свое  проклятое творишь ты дело.    

Спокон  веков душа ее и тело -    

Твои  орудья. Этот брак святой    

Решил ты  раздавить своей пятой.    

     

Султанша,  эта подлая гадюка,    

Свой  тайный тут же распустив совет    

(Подробности  вам были бы в докуку)    

И во  дворец придя за этим вслед,    

Сказала  сыну, что уж много лет    

К  язычеству питает отвращенье,    

Одну  мечту хранит – принять крещенье.    

     

Она лишь  просит, чтобы ей султан    

Дал  разрешенье пир устроить знатный,    

Чтоб  угостить на славу христиан;    

Султан,  которому была приятна    

Такая  просьба, с радостью понятной    

Согласье  дал. Поцеловав его,    

Она  пошла готовить празднество.    

     

И вот  под гром народных восклицаний    

В  сирийский край с великим торжеством    

На  кораблях явились христиане.    

И  вестника послал султан о том,    

Что,  мол, грядет к нему супруга в дом;    

Пусть  мать и все ее достойно встретят    

И этим  Сирии любовь отметят.    

     

Сверкающей  нарядами толпой    

Сирийцы  с моря шли с гостями вместе,    

И  матерью султана был такой    

Прием  оказан молодой невесте,    

Какой  лишь дочери пристал по чести;    

В  ближайший город, под приветствий гром,    

Бок о бок  прибыли они верхом.    

     

Я думаю,  что менее прекрасен    

Был Юлия  триумф, что нам Лукан [114]    

Представил  сказочнее всяких басен,    

Чем этот  двойственный чудесный стан,    

Когда бы  не султанши злой обман.    

Змея  гремучая, она скрывала    

Смертельное  под речью льстивой жало.    

     

Великолепной  свитой окружен,    

Явился  вскоре и властитель края    

К своей  невесте юной на поклон.    

В сей  ликованья час их оставляя,    

Про дня  конец вам только сообщаю:    

Когда  умолк веселой встречи гул,    

Все  спать легли, и стан двойной уснул.    

     

День  наступил, когда султаншей злою    

Был пир  устроен, роскошью богат.    

И вкруг  столов нарядною толпою    

Уселись  христиане – стар и млад.    

Был  бесконечен блюд отменных ряд,    

Но  дорого им стали эти блюда    

Пред  тем, как пробил час уйти оттуда.    

     

Тут, на  земле, блаженства каждый час    

Бедой венчается, –  счастливой доли    

Всегда  мучителен конец для нас.    

Нет под  луною радости без боли.    

Свое  доверье к року побороли    

Лишь те,  кто помнит в миг счастливый свой,    

Что  будет этот мигсменен бедой.    

     

Чтоб  лишних слов не тратить, вам скажу я,    

Что  римская дружина и султан    

Убиты  были, за столом пируя.    

Констанце  лишь – одной из христиан -    

Спастись  от гибели был случай дан.    

Султаншей,  власти жаждавшей, заране    

Знак  подан был кровавой этой бане.    

     

Убиты  были также наповал    

Сирийцы  все, принявшие крещенье.    

Из них  никто не смог покинуть зал.    

Констанцу  же – о злое преступленье! -    

Морскому  предоставили теченью    

В ладье,  руля лишенной, чтобы в ней    

Она  плыла к Италии своей.    

     

Ей  положили, должен вам сказать я,    

Немалый  продовольствия запас,    

А также  деньги все ее и платья,    

И по волнам,  исчезнувши из глаз,    

Ладья  Констанцы быстро понеслась.    

Моя  принцесса, за твое смиренье    

Тебе  пусть кормчим будет провиденье!    

     

Перекрестившись  трепетной рукой,    

Она  взмолилась ко кресту Христову.    

«О ствол  животворящий и святой,    

От крови  агнца павшего багровый!    

Ты, мир  омывший от греха лихого,    

Мне от  когтей врага защитой будь,    

Когда в  пучине стану я тонуть.    

     

О дивный  ствол, достойнейшим сочтенный    

Того,  чтоб на тебе в ночи и днем    

Небесный  царь страдал, окровавленный,    

Невинный  агнец, проткнутый копьем!    

Не страшен  сатана тому, на ком    

Покоятся  твои святые члены!    

Мне дай  Христу быть верной без измены».    

     

Скиталась  так она из года в год.    

Покуда к  марокканскому проливу    

Не  приплыла по воле бурных вод.    

Не раз,  обед вкушая сиротливый,    

Она  молила, чтобы рок счастливый    

Послал  ей смерть, но, нет, ее волной    

В конце  концов прибило в край чужой.    

     

Вы  спросите: как во дворцовом зале    

Она от  общей гибели спаслась?    

Хочу,  чтоб вы ответ мне прежде дали:    

Кто  Даниила из пещеры спас,    

Где лев  свирепый пожирал тотчас    

Любого –  и раба и господина?    

Хранимый  в сердце бог – оплот единый.    

     

На нем  всю мощь своих деяний нам    

Явил  всевышний, наш отец небесный;    

Христос  для человечьих ран бальзам,    

Порой –  как это мудрецам известно -    

Дела  творит, чей тайный смысл чудесный    

Нам  недоступен, ибо ум людской    

Неисцелимой  болен слепотой.    

     

Ей, на  пиру от гибели спасенной,    

Кто не  дал утонуть в пучине вод?    

А к  Ниневии кто примчал Иону,    

Пророка  в рыбий поместив живот?    

Мы знаем  все, что это сделал тот,    

Кто  избранному дал пройти народу    

По  яростной пучине, как по броду.    

     

Кто  приказал всем четырем ветрам,    

Которые,  друг с другом вечно споря,    

Моря и  сушу режут пополам,    

Не  трогать суши, и лесов, и моря?    

Кто, как  не тот, кто на морском просторе    

Хранил  Констанцу и в ночи и днем    

От бурь,  несущих молнию и гром?    

     

По чьей  чудесной длился благостыне    

Три года  пищи и питья запас?    

А кто в  пещере и в глухой пустыне    

От  голода святую деву спас? [115]    

Христос,  который уж насытил раз    

Пятью  хлебами множество народа,    

Поил,  кормил Констанцу все три года.    

     

В наш  океан Констанцы утлый челн    

К Нортумберландии  приплыл далекой,    

Где  замок высился у самых волн    

(В его  названье много ли вам прока?).    

В песок  зарылся челн, да так глубоко,    

Что  никакой отлив его не брал:    

Ей эту  пристань сам Христос избрал.    

     

Дворецкий  поспешил спуститься к морю,    

Чтоб  посмотреть, что принесла волна,    

И  увидал: в ладье с тоской во взоре    

Сидит,  казну держа в руках, жена.    

Его с  мольбою горестной она    

Пресечь  ей дни тотчас же попросила,    

Освободить  от жизни, ей постылой.    

     

Он понял  речь ее, хотя она    

Испорченной  латынью объяснялась,    

И снял  ее с разбитого челна,    

К ней  ощутив почтение и жалость,    

Себя  назвать Констанца отказалась    

И к  господу, колени преклонив,    

В слезах  горячий вознесла призыв.    

     

Потом  сказала, что от мук скитанья    

Давно  лишилась памяти она.    

Дворецкий  слушал, полон состраданья,    

Растрогалась  до слез его жена.    

Констанца  рвения была полна    

Всем  угодить, всем оказать услугу,    

И нрав  ее очаровал округу.    

     

Дворецкий,  как весь край в то время, был    

Язычником,  жена Гермгильда тоже;    

Но  добрую язычницу пленил    

Нрав  чужестранки тихой и пригожей.    

И вот  Констанца, этот ангел божий,    

Гермгильде  вымолила благодать,    

И та  решила христианкой стать.    

     

На  Севере в то время участь злая    

Над  головой повисла христиан;    

Язычники,  закон свой утверждая,    

Их  изгоняли из подвластных стран.    

В Уэльс  бежал крещеный бриттов стан,    

И там  себе пристанище на время    

Нашло  гонимое судьбою племя.    

     

Но  втайне кое-кто из христиан    

Христово  исповедовал ученье    

И лишь  вводил язычников в обман.    

Из трех  таких, под самой замка сенью    

Ютившихся,  один лишен был зренья;    

Но  зрение духовное ему    

Давало  видеть сквозь густую тьму.    

     

В день  солнечный и жаркий это было,    

Дворецкий  вместе со своей женой    

В  сопровождении Констанцы милой    

На берег  вышли побродить морской,    

И  повстречался им старик слепой,    

Который  шел походкою нескорой,    

Закрыв  зрачки невидящего взора.    

     

«Гермгильда,  именем Христовым вас, -    

Внезапно  старец крикнул, – заклинаю,    

Верните  свет моих потухших глаз!»    

Гермгильду  испугала речь такая;    

Она  остановилась, ожидая    

От мужа  кары. Но Констанца ей    

Внушила  долг исполнить свой скорей.    

     

Дворецкий,  чудеса увидев эти,    

«Что это  значит?» – крикнул, и в ответ    

Ему  Констанца молвила: «Из сети    

Нечистого  Христов спасает свет».    

О вере  истинной за этим вслед    

Она ему  сказала поученье,    

И к  вечеру он воспринял крещенье.    

     

Дворецким  управлялся много зим    

Тот  замок, близ которого пристала    

Ладья  Констанцы, обладал же им    

Король  страны Нортумберландской Алла,    

Он  мудрым был, и длань его держала    

Шотландцев  в трепете, как слышал я.    

Меня,  однако, повесть ждет моя.    

     

Нечистый  дух, который постоянно    

Стремится  чистых соблазнять людей,    

Теперь  решил Констанцу, окаянный,    

Мишенью  сделать подлости своей.    

Им юный  рыцарь избран был и к ней    

Безумной  страстью разожжен такою,    

Что от  желанья он не знал покою.    

     

Но  тщетно он искал ее любви:    

Была  греху Констанца недоступна.    

Тогда  обиду утопить в крови    

Задумал  он и начал неотступно    

Преследовать  свой замысел преступный.    

Когда  дворецкий к ночи раз ушел,    

Он тихо  в спальню женскую вошел.    

     

Констанца  и Гермгильда, долгим бденьем    

Утомлены,  сладчайшим спали сном,    

И  рыцарь, сатанинским наущеньем    

К  постели Гермегильдиной ведом,    

Ей горло  перерезал, а потом    

Констанце  в руку нож вложил кровавый, -    

Казни  его за это, боже правый!    

     

Дворецкий,  вскоре возвратясь домой    

Совместно  с Аллою, владыкой края,    

Увидел  труп супруги дорогой    

И  зарыдал, персты свои ломая.    

С Констанцей  рядом он – о участь злая! -    

Нашел  кровавый нож. Как было ей    

Невинность  доказать руки своей?    

     

И королю  подробно рассказали,    

Когда и  где и как разбитый челн    

С  Констанцей из морской прибило дали    

К  Нортумберландии игрою волн.    

Король  был чувства состраданья полн,    

Когда  узнал, какие испытанья    

Постигли  это чистое созданье.    

     

Как  агнец, что к закланью приведен,    

Пред  королем невинная стояла,    

А подлый  рыцарь утверждал, что он    

Ее вину  докажет перед Аллой.    

Но было  шепота кругом немало    

О том,  что совершить такое зло    

Столь  чистое созданье не могло.    

     

Была  отлично всем известна в доме    

Ее к  убитой госпоже любовь;    

Я  повторяю, всем известна, кроме    

Преступника,  который пролил кровь.    

Король  внимал ему, нахмурив бровь, -    

Он  усомнился в правде показанья    

И  углубить решил свое дознанье.    

     

Кто  выступит, Констанца, за тебя?    

А ты  сама – увы! – молчать должна ты.    

Коль  тот, кто, род наш грешный возлюбя,    

Господнего  низвергнул супостата    

(Он в  прахе и теперь лежит, проклятый!) -    

Коль сам  Христос тебя не защитит,    

Тебе,  невинной, гибель предстоит.    

     

Колени  преклонив, к владыке света    

Взмолилась  бедная: «О ты, что спас    

Невинную  Сусанну от навета,    

И ты,  Мария, что туда взнеслась,    

Где  ангельский тебя восславил глас, -    

Коль я  чиста, то будьте мне защитой    

В моей  беде, – не то мне быть убитой!»    

     

Случалось  ли из вас кому-нибудь    

В лицо  тому, кого за преступленье    

Среди  толпы на казнь ведут, взглянуть?    

Оно  покрыто страшной смертной тенью,    

И  выделяется из окруженья    

Несметных  лиц. Так вот, с таким лицом    

Стоит  Констанца перед королем.    

     

О вы,  благополучные царицы,    

Принцессы,  дамы все! Пускай у вас    

От  жалости слезою взор затмится.    

Дочь  императора стоит сейчас    

Одна, в  тоске, поднять не смея глаз,    

Над этим  августейшим сжальтесь чадом.    

В ее  нужде нет близких сердцу рядом.    

     

Король  был благороден; он приток