1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 
— Но я ж тебя пять раз спрашивала! — Она говорила о своей вечеринке, с которой я убежала раньше всех, потому что она безостановочно потчевала меня этим чертовым сыром. — Почему ты не сказала?!
   
Я думаю, всем за столом было ясно почему — она бы меня саму съела, признайся я тогда, что на дух не выношу ее драгоценный, полезный для здоровья козий сыр.
   
— Да, и еще одно. У меня есть кот. Уже два с половиной года. Его зовут Мистер Пэн, но он охотнее откликается на имя Джулия. Или Мэри.
   
Они смотрели на меня с немым изумлением, пытаясь переварить всю новую информацию.
   
— Словом, друзья мои, я по уши в дерьме. Какие будут мнения?
   
Адам возмущенно повернулся к Блейку и резко сказал:
   
— Значит, это ты ушел от Люси?
   
Я устало вздохнула и отодвинула тарелку с салатом — аппетит пропал.
   
— В чем дело? — Мелани сделала круглые глаза. — Ты врала, что любишь салат?
   
Мы обе хихикнули и погрузились в междусобойный разговорчик, пока все сладострастно осуждали Блейка — за то, в чем обвиняли меня три года кряду.
   
— Так, ладно. Давайте-ка вы все уйметесь, — наконец сказал Джейми, и все затихли. — Я это скажу, хоть тут и говорить не о чем. Думаю, что могу говорить за всех, или практически за всех, — он посмотрел на Эндрю, — потому как ясно, что тебе она никогда не нравилась, — все засмеялись, а бедняга Эндрю вновь залился краской, — Люси, дорогая, мне чрезвычайно странно, что ты не рассказала нам всего этого раньше. Наше мнение о тебе, поверь мне, не изменилось бы ни на йоту — мы как думали, что ты зараза, так и думали бы.
   
Все расхохотались.
   
— Нет, серьезно. Люси, мы твои друзья, и нам совершенно наплевать, где ты работаешь и где ты живешь. Ты нас знаешь и должна понимать, что эта хрень нас не волнует.
   
— Да, знаю. Но все же я столько врала вам. И мне было страшно вас потерять. Я боялась, что с патологической неврастеничкой никто не захочет иметь дело.
   
— Это веский довод, — задумчиво протянул Джейми. — Но мы его отметаем.
   
— Полностью присоединяюсь, — заявила Мелани.
   
Все завопили, что тоже присоединяются, и только Эндрю, Дженна и Блейк промолчали. Промолчал и Жизнь, который был полностью погружен в размышления: вероятно, обдумывал, как он опишет происходящее. Я встретилась с ним взглядом, и он подмигнул мне. И тогда — первый раз за два года одиннадцать месяцев и двадцать три дня — я впервые расслабилась.
   
— Так, секунду, — вклинился Райли, — я бы тоже хотел кое-что прояснить. Люси сказала мне, что у ее соседки есть ребенок-невидимка. Если это правда, то…
   
— … она не идет ни в какое сравнение с тем, что эта гадючка не любит козий сыр! — перебила его Лиза.
   
Тут уж все расхохотались от души. И, выдержав долгую-долгую паузу, наконец к ним присоединилась и Лиза.
   
   
Райли отвез маму в Глендалох. Она слишком много выпила за ужином и в итоге позвонила отцу. Он велел ей немедленно возвращаться домой: и потому, что соскучился, и потому, главным образом, что был возмущен — где это она болтается в таком виде, да к тому же в моем обществе. Мои друзья всячески убеждали меня продолжить вечер в честь дня рождения и торжества правды в клубе у Мелани, но я так устала, что мечтала лишь об одном — оказаться дома, в тишине и покое. Со своим котом и своей Жизнью. Когда я сказала об этом, Мелани откровенно возмутилась: «Ты даже в свой день рождения сбегаешь от нас!»
   
Похоже, ее все же сильно бесят мои привычки а-ля Золушка. Блейк ушел еще до чая, прихватив с собой Дженну. Так что транспортировать домой именинницу выпало Жизни.
   
Я думала, мы с ним полночи проведем, анализируя мои правдивые откровения и реакцию моих друзей. Но Жизнь довел меня до подъезда и спокойно встал под фонарем, явно не собираясь идти дальше. Он стоял, засунув руки в карманы, и я поняла, что это значит «пока, милая Люси».
   
На душе у меня заскребли кошки. Что же, я останусь совсем одна?
   
— Ты разве не поднимешься?
   
— Не-а, — улыбнулся он. — Можешь наконец отдохнуть от меня.
   
— Не хочу я от тебя отдыхать. Ну правда, пойдем домой. У меня там двадцать пирогов, кто-то же должен их съесть.
   
Он мягко улыбнулся:
   
— Я больше не нужен тебе, Люси.
   
— Очень, очень нужен. Самой мне в жизни их не съесть.
   
— Ты же понимаешь, я не об этом говорю.
   
Он смотрел на меня таким взглядом, таким, который говорит: прощай, мой лучший друг, будь счастлив.
   
У меня защемило в груди, и слезы волной захлестнули глаза. Нет, Силчестеры не плачут, они свято соблюдают традиции, черт бы их побрал совсем. Ибо кто-то должен держать марку, иначе все в этом мире рухнет, подчинившись эффекту домино. Нужны стойкие, эмоционально несокрушимые личности, способные поддержать мироздание. Но…
   
— Если мне и нужен на свете кто-то, так это ты.
   
Он понимал, каково мне, и отвел ненадолго глаза, давая мне возможность успокоиться. Поглядел в небеса и сказал нежно:
   
— Чудесный вечер, смотри, сколько звезд.
   
Да плевать сколько. Скажи он, что сейчас полдень, я бы с радостью поверила в это. Он такой славный, такой красивый и обаятельный, самый сильный и умный в мире. Он лучше всех на свете понимает, чего я хочу, он никогда меня не подведет. Мне страшно хотелось поцеловать его, и я просительно закрыла глаза, подставив ему губы.
   
— Не дури, — тихо сказал он, прижав мне палец к губам.
   
— Я ничего такого не хотела, — растерянно заявила я, отстранившись от него.
   
Мы помолчали.
   
— То есть я хотела, но… ты такой красивый и так добр ко мне, и я… я тебя правда очень люблю.
   
Он улыбнулся, и ямочки заиграли на его щеках.
   
— А ты помнишь нашу первую встречу?
   
Я тихо кивнула.
   
— Тогда ты меня ненавидела, верно?
   
— Всей душой. Ты был ужасен.
   
— Значит, мы победили. Тогда тебе было невыносимо даже в одной комнате со мной находиться. А теперь ты и вправду любишь свою жизнь.
   
— Да, люблю.
   
— И я тебя люблю. Надо нам будет это отпраздновать.
   
— Но я — теряю тебя.
   
— Ты меня только-только нашла.
   
Он был прав, я это знала. И ни романтика, ни физическое влечение здесь абсолютно ни при чем.
   
— Я тебя еще когда-нибудь увижу?
   
— Да, конечно, в следующий раз, как устроишь бардак из своей жизни. Значит, мы очень скоро увидимся!
   
— Ну ладно, брось ты.
   
— Чего? Я пошутил. А в принципе я буду тебя навещать время от времени, если ты не против.
   
Я покачала головой, не в силах найти слова.
   
— Ты же знаешь, где мой офис, правда? Значит, можешь зайти ко мне в любой момент.
   
Я кивнула. Сжала зубы, чтобы слезы, стоявшие на подходе, не хлынули рекой.
   
— Я пришел помочь и помог. А если я теперь останусь, то буду лишь зря под ногами путаться.
   
— Ты не будешь зря путаться.
   
— Буду, — мягко возразил он. — У тебя дома места ни для кого, кроме тебя и дивана, нету.
   
Я попыталась рассмеяться и не сумела.
   
— Спасибо тебе, Люси. Ты помогла мне определиться, правда.
   
Я шмыгнула носом и отвела глаза. Если я погляжу на него, то разрыдаюсь без удержу. Лучше буду смотреть на его ботинки. Новенькие, начищенные, сверкающие ботинки.
   
— Все, давай. Мы не прощаемся, мы говорим «до свидания».
   
Он чмокнул меня в макушку, и я прижалась к его груди, где сердце билось так же быстро, как мое.
   
— Я не уйду, пока ты благополучно не зайдешь внутрь. Иди уже.
   
И я пошла — каждый шаг гулким эхом отдавался в ночи. У меня не хватило духу обернуться в дверях, я боялась, что слезы польются ручьем.
   
Мистер Пэн сонно поглядел на меня из своей корзинки и вновь тихо задремал, радуясь, что я дома. Он не знал того, что знала я, — наша мирная жизнь в маленькой радужной оболочке закончена, нашему уютному одиночеству конец. Он уедет отсюда. И я, возможно, тоже. Но не стану же я плакать из-за расставания с котом, в самом деле. Или из жалости к себе. Я сильная, я умница, я справлюсь. Мне только и надо, что залезть под пуховое одеяло, но это так трудно, так невозможно — ведь некому расстегнуть мне молнию на платье, а как же я лягу спать одетая? Жизни нет, никто мне не поможет. Я попыталась выбраться из платья наружу, я потела и пыхтела, силясь ухватить застежку молнии, но все без толку. Никого, чтобы протянуть мне руку помощи. Никого. Я абсолютно, совершенно одна.
   
И в платье, из которого я не могла выбраться, я легла в свою постель. И расплакалась.
  
  
   
    
Глава тридцатая
   
   
Я провела в кровати неделю — по крайней мере, мне так показалось, но на самом деле не больше четырех дней, что тоже неплохо. Наутро после дня рождения я дождалась, когда из-за двери Клэр начали раздаваться какие-то звуки, и тогда постучалась к ней, чтобы она помогла мне расстегнуть наконец молнию. На стук вышел ее муж — в трусах и с взлохмаченными волосами, — и я догадалась, что Клэр тоже решилась расстаться с прошлым и Конор стал воспоминанием.
   
Жизнь не появлялся на пороге в неурочное время, не падали на свежечищеный ковер плотные конверты с тремя спиралями. Зато друзья завалили меня сообщениями. Приглашали встретиться, просили прощения, словно решили наверстать упущенное и порадоваться новообретенной искренности отношений. Я не игнорировала их, нет, но честно отвечала, что хочу побыть одна, хочу немножко еще посидеть в своем мыльном пузыре, и это была правда. Мама забрала Мистера Пэна в Глендалох, и, хоть я скучала по нему, было ясно, что там коту несравненно лучше. Да и выбор невелик: либо с мамой — в холе и неге, либо со мной — под мостом в картонной коробке. Я занялась весенней уборкой, и, как оно всегда бывает с уборками, в процессе обнаружились кучи ненужных вещей. Но того, что осталось, все же явно многовато для тележки бездомного бродяги.
   
Пару раз я вышла в магазин, чтобы купить еды. Той, которую надо готовить, а не просто греть в микроволновке. Мне пришлось вспомнить, что нормальную еду делают загодя, а не в ту секунду, когда желудок сжимают голодные спазмы. В качестве завершающих штрихов по наведению красоты я вымыла резиновые сапоги, три года хранившие на себе грязь от летнего фестиваля, а еще накупила лимонов с лаймами и положила в небольшую вазу — дружеский привет даме из глянцевого журнала. Мне пока не хотелось искать себе работу, потому что я не чувствовала своего призвания, не знала — помимо малореальной мечты о сладкарне, — к чему у меня лежит душа. Но все равно, мыслила я теперь в нужном направлении. И не сомневалась, что появится такая работа, которая будет меня радовать, а также позволит оплачивать счета. Прогресс. Однако подарочные деньги скоро кончатся, так что соображать и искать надо побыстрее. Строго говоря, их хватит лишь на то, чтобы оплатить квартиру за следующий месяц.
   
Я вспомнила, что Жизнь дал мне газету с объявлениями, и решила туда заглянуть. Куда же я ее засунула, интересно? Не выкинула, точно. Газета нашлась на буфете, и, едва глянув на страницу, я увидела обведенный красным фломастером квадратик. Это было объявление, но не о работе, а о поиске соседа для аренды квартиры. Меня огорчило, что Жизнь таким образом дал понять, будто мне пора выметаться из своей студии, а ведь он отлично знает — я нежно ее полюбила. Сердито отбросив газету, я фыркнула, а потом призадумалась. Нет, дело не в квартире, Жизнь хотел сказать мне нечто другое. Я прочла объявление еще раз. И еще. Да, я все правильно поняла. Губы у меня невольно расползлись до ушей, а потом сложились в трубочку — я послала Жизни нежный воздушный поцелуй. Выдрала из газеты страницу и пошла одеваться.
   
   
Выскочив из автобуса, я огляделась и почти сразу заметила фургон с красным ковром на крыше. Усмехнулась — вот он, автомобиль супергероя, — и достала карманное зеркальце. Две минуты, и я готова. Ноги слегка ватные, но отступать некуда. Я позвонила в домофон.
   
— Да? — отозвался запыхавшийся Дон.
   
— Здвасьте, — прошепелявила я, — эт' по объявлению.
   
— Какому объявлению?
   
— Навщет квавтивы.
   
— А. Погодите… я не… а вы кто?
   
— Мы по телефону вазговавивали.
   
— Когда?
   
— На той неделе.
   
— Вы, наверное, с Томом говорили. Человека, с которым вы общались, звали Том?
   
Я старалась не засмеяться, слыша, как он мысленно проклинает Тома.
   
— Эт' тот павень, фто съешшает с девушкой?
   
— Да, — сердито сказал он. — Как вы сказали, вас зовут?
   
— Гевтвуда.
   
Последовало долгое молчание.
   
— Гертруда… какая?
   
— Гиннесс.
   
— Гертруда Гиннесс, — повторил он. — Я не вижу вас на экране.
   
— Стванно, я пвям в него смотвю. — Я закрывала камеру ладонью.
   
Он снова помолчал.
   
— О'кей, поднимайтесь. Третий этаж.
   
Раздался характерный писк, и входная дверь открылась.
   
В лифте я посмотрела в зеркало и быстро поправила повязку на глазу, а заодно убедилась, что все зубы, кроме передних, закрашены черным. Сделала глубокий вдох и подумала, что сейчас все решится. Лифт открылся, и я увидела его — он стоял скрестив руки, прислонясь к дверному косяку. Увидев меня, он хотел было рассердиться, но не смог ничего поделать с собой и захохотал.
   
— Привет, Гертруда.
   
— Здвасьте, Дон.
   
— Вы, значит, та самая беззубая леди с бельмом на глазу и десятком детей, с которой я говорил по телефону.
   
— Да. Непвавильный номев.
   
— Ты с ума сошла, — нежно сказал он.
   
— Точно. По тебе.
   
Он улыбнулся, но улыбка быстро угасла.
   
— Мне дали понять, что вы с Блейком снова вместе. Это так?
   
Я покачала головой:
   
— Ты получил мое сообщение насчет ужина, на прошлой неделе? Я хотела поговорить.
   
— Получил. Но… — он сглотнул, — я говорил тебе, что не буду запасным номером, Люси. Если он не захотел вернуться к тебе, то…
   
— Он захотел. Но я поняла, что мне это не нужно. Он мне не нужен, Дон.
   
— Это правда?
   
— Я не вру. Больше не вру. Скажу тебе, цитируя лучшее признание, какое слышала в своей жизни: «Я не люблю тебя. — Он улыбнулся, и, окрыленная его улыбкой, я продолжала: — Но я чувствую, что близка к этому», и очень скоро я буду любить тебя всем сердцем. Я не могу этого клятвенно обещать, но так мне кажется. Впвочем, фее может кончиться слезами.
   
— Очень романтично.
   
Мы оба рассмеялись.
   
— Прости меня, что я устроила всю эту неразбериху, Дон. Надеюсь, это в первый и последний раз.
   
— Надеешься?
   
— Жизнь полна неразберихи, — развела руками я, и он засмеялся.
   
— Значит, ты пришла сюда поговорить насчет квартиры? — неуверенно спросил он.
   
— Да, — мрачно подтвердила я. — Мы встречаемся уже в третий раз, один раз мы переспали, и я считаю, нам пора сделать решительный шаг и начать жить вместе.
   
Он слегка побледнел.
   
— Черт побери, Дон, да нет, конечно. Я очень люблю свое маленькое убежище и никуда оттуда не собираюсь уезжать. Я пришла к тебе.
   
Он притворился, что обдумывает мои слова, во всяком случае, я надеялась, что он притворился.
   
— Ну-ка, иди сюда.
   
Он взял меня за руку и привлек к себе. Поцеловал головокружительно долгим поцелуем, и я почувствовала вкус карандаша для глаз, которым зачернила себе зубы, но ничего не стала ему говорить, так было даже круче.
   
— Ты знаешь, на самом деле мы спали друг с другом дважды, а это ужасное число, — он наморщил нос, — просто ужасное: два.
   
— Тьфу! — согласилась я.
   
— Но три, — весело продолжал он, — три мне нравится. А четыре так и вовсе замечательно.
   
Я засмеялась, и он потянулся, чтобы снять у меня с глаза повязку.
   
— Нет, оставь. Мне так идет. Буду ее носить.
   
— Ты балдушка, — ласково сказал он и снова поцеловал меня. — Ладно, но с одним условием.
   
— С каким?
   
— Все остальное ты немедленно снимешь.
   
— Договорились.
   
Мы замерли в поцелуе, а потом он занес меня в дом и захлопнул ногой дверь.
  
  
   
    
Эпилог
   
   
Суббота шестое августа оказался прекрасный день, как и предсказывали синоптики. И сотня родительских гостей и близких друзей с удовольствием бродили по траве с бокалами шампанского в руках, наслаждаясь ласковым солнышком и болтая в ожидании, когда все начнется. Лужайку позади дома подготовили для церемонии обновления брачных обетов: проход между стульями вел к увитой белыми гортензиями арке новобрачных. Рядом поставили шатер на десять столов, в центре каждого в высокой вазе — длинная белая роза. На потолке — увеличенная фотография с первой свадьбы, тридцать пять лет назад.
   
Проходя вдоль шатра, я заметила отца, одетого в подходящий случаю летний льняной костюм. Он о чем-то разговаривал с Филиппом. Я тут же спряталась за куст сиреневой гортензии, чтобы послушать — а вдруг это трогательное объяснение между отцом и сыном, — но затем вспомнила, что это реальная жизнь, а не фильм про девушку из сладкарни. В ту же секунду Филипп резко отвернулся от отца и устремился в мою сторону, красный и злой. Отец не удосужился даже взглядом его проводить, спокойно отпил белого вина из стакана и посмотрел куда-то вдаль. Когда Филипп проходил мимо моего куста, я дернула его за руку и втащила в свое укрытие.
   
— О господи, Люси, какого черта ты здесь делаешь? — сердито спросил он, потом сразу же успокоился и рассмеялся: — Что ты прячешься по кустам?
   
— Я хотела подсмотреть, как общаются отец и сын.
   
Филипп фыркнул:
   
— Мне только что было сказано, что я позорю семью.
   
— Как, и ты тоже?
   
Он покачал головой в недоумении, а затем у него хватило ума рассмеяться.
   
— Это из-за сисек?
   
— Да, это из-за сисек.
   
— Боюсь, что в этом платье Маджелла выдает тебя с головой.
   
Филипп улыбнулся и убрал листик, запутавшийся у меня в волосах.
   
— Но оно того стоит.
   
— Да уж, это подарочек, который будет радовать каждый день, — сказала я, и он громко расхохотался. Я схватила его за руку, а он зажал ладонью рот.
   
Мы будто снова стали детьми и прятались, чтобы избежать скучного похода в музей или визита к друзьям наших родителей, где никто не будет обращать на нас внимания, а нам придется тихо сидеть в уголке, ибо воспитанных детей должно быть видно, но не слышно. Мы оба посмотрели на отца, по-прежнему глядящего вдаль, стоящего в стороне от людей, которые пришли сюда ради него.
   
— Он на самом деле так не думает, — сказала я, пытаясь приободрить Филиппа.
   
— Нет, он именно так и думает. Он отвечает за каждое слово, и ты это знаешь. Ему надо обязательно осуждать и судить всех вокруг, кроме себя самого.
   
Я посмотрела на него с удивлением:
   
— Я думала, что он такой только со мной.
   
— Нет, Люси, тебе не одной так сильно повезло. Не забывай, что я родился раньше и у меня было по крайней мере несколько лет, чтобы его разочаровывать, до того как появилась ты.
   
Я попыталась вспомнить, видела ли я когда-нибудь, как отец ругал Филиппа, но не смогла.
   
— Все прекрасно, пока ты делаешь то, что он хочет, но стоит тебе пойти своим путем… — Он вздохнул, и вздох этот был исполнен горечи. — Он желает нам добра, но не желает понять: что для него хорошо, нам, может быть, не подходит.
   
— Зато Райли у нас золотой ребенок, — сказала я недовольно. — Надо нам его как-то подставить.
   
— Уже сделано, я только что сказал отцу, что он гей.
   
— Да что же это с тобой и с мамой? Райли вовсе не гей!
   
— Я знаю, — засмеялся он. — Но будет забавно послушать, как он станет открещиваться.
   
— А я с ним поспорила, что он не сможет сказать «трансцендентный слон» в своей сегодняшней речи. Неудачный у него денек.
   
Мы расхохотались.
   
— Ничего, он выкарабкается, как всегда, — добродушно заметил Филипп и выбрался из-за изгороди обратно на дорожку. — Не пора тебе идти к маме? — Он посмотрел на часы.
   
Я обернулась туда, где стоял отец.
   
— Сейчас приду.
   
— Удачи, — неуверенно пожелал он.
   
Я негромко чихнула, предупреждая отца о своем появлении.
   
— Я уже видел тебя в кустах, — сказал он, даже не оглянувшись.
   
— О-о.
   
— Хотя меня мало волнует, чем ты занимаешься. Но, господь свидетель, там ты себе профессию не найдешь.
   
— Угу.
   
Я почувствовала, что внутри закипает привычный гнев, и попыталась его обуздать. И побыстрее перешла к делу:
   
— Прости, я солгала тебе о том, как я ушла с работы.
   
— Ты имеешь в виду, как тебя с нее уволили? — Он смотрел на меня снизу вверх, сквозь сидящие на кончике носа очки.
   
— Да, — процедила я сквозь зубы. — Я была расстроена.
   
— Неудивительно, ты вела себя возмутительно. Ты могла и вовсе оказаться за решеткой. И они были бы абсолютно правы, засадив тебя. — После каждого предложения он делал большую паузу, словно сообщал новую мысль, ничего общего с предыдущей не имеющую. — А я при этом ничем не смог бы тебе помочь.
   
Я кивнула и мысленно досчитала до пяти, стараясь унять злость.
   
— Но дело же не в езде в пьяном виде, не так ли? Дело во мне. У тебя со мной проблемы.
   
— Проблемы, какие проблемы? — пробормотал он, возмущенный, что я указала на его слабость. — У меня нет никаких проблем, Люси, я лишь хочу, чтобы ты научилась бороться со сложностями, выказывала ответственность и начала что-то из себя представлять, вместо того чтобы праздно болтаться… оставаясь полным ничтожеством.
   
— Я не ничтожество.
   
— Значит, ты очень удачно притворяешься.
   
— Отец, разве ты не понимаешь, что дело не в том, как я себя веду? Ты хочешь, чтобы было по-твоему и больше никак. Поэтому ты всегда будешь недоволен мною.
   
— Я тебя умоляю, о чем ты толкуешь? Я хочу, чтобы ты была достойным человеком.
   
— А я и есть.
   
— Человеком, который может что-то предложить обществу, — продолжал он, точно и не слышал меня, и пустился в нудные рассуждения об ответственности и долге, где каждое предложение начиналось словами «человеком, который…».
   
Я досчитала до десяти, и это сработало, гнев и обида ушли, и я больше не чувствовала так остро, как раньше, недостатка его любви и одобрения. Ясно, что он не может измениться и никогда не изменит своего мнения обо мне. Но больше я не стану из-за этого расстраиваться. Надо просто принять это как данность — мы с отцом никогда не будем друзьями.
   
— … так что, если тебе нечего к этому добавить, нам следует немедленно закончить этот разговор.
   
— Мне нечего к этому добавить, — усмехнулась я.
   
Он устремился к дядюшке Гарольду, который глаз не мог оторвать от удивительного бюста Маджеллы.
   
   
Мама заканчивала одеваться, когда я постучалась к ней в спальню.
   
— Вот это да! Мам, ты выглядишь сногсшибательно.
   
— О-о. — Она потупила взгляд. — Я такая глупая, Люси. Я волнуюсь. — Она рассмеялась, но в глазах стояли слезы. — Ну в самом деле, что мне переживать? Не сбежит же он из-под венца.
   
Мы обе рассмеялись.
   
— Ты такая красавица, — сказала она.
   
— Спасибо, — улыбнулась я. — Мне нравится это платье, оно превосходно.
   
— Да нет, ты, наверное, говоришь это, просто чтобы порадовать нервную старушку невесту. — Она присела к туалетному столику.
   
Я достала салфетку и нежно промокнула ей уголки глаз, где от слез слегка смазался макияж.
   
— Поверь мне, мама, я больше не вру.
   
— А Дон здесь?
   
— Да, разговаривает с дядей Марвином. Представляешь, он спросил отца, видел ли он меня в рекламном ролике «Волшебно чистых ковров». Папа чуть замертво не свалился.
   
— Это была твоя лучшая работа, — сказала мама с доброй усмешкой.
   
— Это была моя единственная работа, — грустно сказала я.
   
— Ты обязательно себе что-нибудь найдешь.
   
Я помолчала.
   
— Дон попросил меня работать вместе с ним.
   
— Чистить ковры?
   
— У его отца проблемы со спиной, последние две недели Дону приходится всю работу делать самому, и ему нужно помочь.
   
Поначалу на лице мамы появилось озабоченное выражение, сказалось врожденное стремление Силчестеров сохранять респектабельность. Но затем она улыбнулась и нежно потрепала меня по плечу.
   
— Это будет очень удобно, правда же? Иметь дочь, которая может все волшебно почистить в нашем доме. Ты согласилась?
   
— Отцу это не понравится.
   
— Разве это так страшно? — Мама выглянула из окна. — Посмотри на него, он немного неприкаянный. Спущусь-ка я, пожалуй, вниз к нему.
   
— Прежде чем ты уйдешь, я хочу отдать тебе свой подарок. На сей раз настоящий. Помнишь, ты сказала, что не знаешь своего истинного призвания, не знаешь, в чем ты на самом деле хороша?
   
Мама смущенно кивнула:
   
— Да, я помню.
   
— Я много об этом думала. Помимо того что ты лучшая в мире мама и лучше всех печешь хлеб, ты рисовала удивительные картинки, когда мы были маленькие.
   
Лицо ее озарилось.
   
— Ты это помнишь?
   
— Конечно помню. Мы же постоянно и сами рисовали благодаря тебе. Мам, когда я была маленькая, я всегда считала, что ты художница. Так что рисуй. — Я отдала ей большой сверток с рисовальными принадлежностями.
   
Мама снова чуть было не разрыдалась.
   
— Не плачь, ты испортишь макияж. Я не хочу, чтобы ты плакала даже от радости.
   
— Спасибо тебе, Люси. — Она взяла салфетку и высморкалась.
   
В дверь постучал Райли:
   
— Дамы, вы готовы?
   
— Да, отныне и на ближайшие тридцать пять лет. Пошли.
   
Я шла по проходу позади своей матери, которую Райли вел под руку, и чувствовала, что это один из лучших дней в моей жизни. Смотрела на отца и думала, что никогда еще не видела его таким гордым. В нем угадывался тот застенчивый юноша, что много лет назад обещал маме — она никогда не будет одинока, и сдержал свое обещание.
   
Среди гостей я увидела Мелани, она весело подмигнула мне, а Дон, сидевший рядом с ней, состроил такую смешную рожу, что я с трудом удержалась от смеха. Затем я увидела бабушку, критически осматривающую маму с ног до головы, а затем, к своему огромному удовольствию, Жизнь — здорового, подтянутого, красивого, но самое главное, несомненно счастливого. Последний раз я видела его месяц назад, и даже несмотря на то, что мне было очень хорошо с Доном, я скучала по нему каждый день. В тот момент, когда родители обменивались брачными обетами, я не могла удержаться и взглянула на Жизнь, как будто и мы с ним обещали друг другу быть вместе «в горе и в радости, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит нас».
   
   
Пока вы живы, жива и ваша жизнь. Любя своих жен, мужей, родителей, детей, а также друзей, которые вас окружают, уделяйте достаточно заботы и своей жизни, потому что это вы. Потому что ваша жизнь всегда готова вас защитить, поддержать и приободрить. Я отвернулась от своей жизни на какое-то время, и потом мне стало ясно, что, даже когда это случается, жизнь не отворачивается от нас. Я уверена, что мы навсегда останемся вместе, вплоть до того дня, когда, посмотрев в глаза друг другу, скажем: «Спасибо, что была со мной до конца». Что правда, то правда.