1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 
Карцер уставился на него, внезапно засиявшая улыбка Ваймса беспокоила гораздо больше, нежели вспышка его ярости. В его руке блеснул металл. Но Ваймс уже был на нем, схватил его руку и бил ею снова и снова о надгробный камень Джона Киля, пока четвертый нож не выпал из кровоточащих пальцев. Он рывком поставил человека на ноги, держа обе его руки за спиной, и с силой прижал к камню.
   
— Видишь небо, Карцер? — сказал он прямо ему в ухо. — Это закат, так-то. Это звезды. И завтра они засияют моему парнишке Сэму еще ярче, потому как они не будут светить тебе, Карцер, ибо еще до того, как роса сойдет с листьев, я притащу тебя к Ветинари, и там будут свидетели, множество, и, может быть, даже твой адвокат, если найдется хоть один, который сможет защищать тебя с непроницаемым лицом, а потом, Карцер, тебя бросят к Тетке, одна виселица, никакого долгого ожидания, и ты сможешь станцевать фанданго на пеньковой веревке. А потом я, черт возьми, пойду домой и, может, даже съем вареное яйцо.
   
— Мне больно!
   
— Знаешь, здесь ты прав, Карцер! — Ваймс сумел взять оба запястья человека в стальную хватку и оторвал рукав своей собственной рубахи. — Я причиняю тебе боль, и все еще делаю это по правилам. — Он пару раз обмотал его запястья льняной полоской и завязал тугим узлом. — Я удостоверюсь, чтобы в твоей камере была вода, Карцер. Что ты получишь завтрак, все что пожелаешь. И что палач не допустит, чтобы ты выскользнул и позволит тебе задохнуться до смерти. Я даже проверю, чтобы петли люка были смазаны. — Он ослабил хватку. Карцер споткнулся, и Ваймс ударил его по ногам.
   
— Машина не сломана, Карцер. Машина ждет тебя, — говорил он, отрывая рукав от его рубашки и делая из него примитивный ремешок для лодыжек. — Город убьет тебя. Закрутятся нужные колесики. Все будет по правилам, я проверю. И потом ты не сможешь сказать, что тебе не предоставили честного суда. Не сможешь сказать вообще ничего, ха-ха. За этим я тоже прослежу…
   
Он сделал шаг назад.
   
— Добрый вечер, ваша светлость, — сказал лорд Ветинари. Ваймс быстро повернулся. В темноте изменилось что-то, приняв форму человека.
   
Ваймс подхватил меч и всмотрелся в ночь. Тень вышла вперед, стала узнаваемой.
   
— Как долго вы там были? — спросил он.
   
— Ну… совсем немного, — ответил патриций. — Как и вы, я предпочитаю приходить сюда в одиночестве и… размышлять.
   
— Вы вели себя очень тихо! — обвиняющее заявил Ваймс.
   
— Это преступление, ваша светлость?
   
— И вы слышали…?
   
— Очень аккуратный арест, — произнес Ветинари. — Поздравляю вас, ваша светлость.
   
Ваймс посмотрел на незапятнанный кровью меч.
   
— Полагаю, что так, — сказал он, на время сбитый с толку.
   
— Я имел в виду, с рождением вашего сына.
   
— А… да. О… конечно. Да. Ну… благодарю вас.
   
— Здоровый парнишка, насколько мне известно.
   
— Мы были бы так же счастливы, если бы это была дочь, — слабо ответил Ваймс.
   
— Разумеется. В конце концов, сейчас настали новые времена. О, вижу, вы уронили свой значок.
   
Ваймс посмотрел на высокую траву.
   
— Вернусь за ним утром, — сказал он. — Но это, — он поднял стонущего Карцера и, крякнув, взвалил на плечо, — отправится в Псевдополис-Ярд прямо сейчас.
   
Они медленно шли по дорожке, оставляя аромат сирени за собой. Впереди ждал каждодневный смрад города.
   
— Знаете, — через некоторое время заговорил лорд Ветинари, — мне часто приходило в голову, что эти люди заслуживают какого-нибудь мемориала.
   
— Вот как? — уклончиво спросил Ваймс. Его сердце все еще колотилось. — Может, на одной из главных площадей города?
   
— Да, было бы неплохо.
   
— Может, барельеф из бронзы? — саркастически предположил Ваймс. — Все семеро поднимают флаг, да?
   
— Бронза, да, — кивнул Ветинари.
   
— Правда? И какой-нибудь воодушевляющий девиз?
   
— Да, вполне. Что-нибудь вроде «Они Сделали То, Что Должны Были Сделать»?
   
— Нет, — сказал Ваймс, останавливаясь под лампой у входа в склеп. — Как вы смеете? Как вы смеете! В это время! В этом месте! Они делали то, чего не должны были делать, и они умерли, и вы ничего не можете им дать. Вы понимаете? Они боролись за отверженных, они сражались друг за друга, и их предали. Таких людей всегда предают. Что хорошего будет от статуи? Она лишь внушит новым идиотам, что они станут героями. Они бы этого не хотели. Просто оставьте их. Навечно.
   
Они шли в тяжелой тишине, а потом Ветинари заговорил, будто бы и не было этой вспышки:
   
— К счастью, случилось так, что новый дьякон храма вдруг услышал призыв.
   
— Какой еще призыв? — спросил Ваймс, его сердце все еще мчалось куда-то.
   
— Я не особо разбираюсь в религиозных делах, но, похоже, он преисполнился огромным желанием преподнести слово божие невежественным язычникам, — ответил Ветинари.
   
— Где?
   
— Я предложил Тин Линг.
   
— Но это же на другом краю света!
   
— Ну, слово божие не может быть преподнесено слишком далеко, сержант.
   
— Ну, по крайней мере, это…
   
Ваймс остановился у ворот. Над ними мерцала еще одна лампа. Он бросил Карцера на землю.
   
— Вы знали? Вы, черт возьми, все знали, ведь так?
   
— Не далее как, ну, секунду назад, — ответил Ветинари. — Как один человек другого, командор, я должен спросить вас: вы когда-нибудь задумывались, почему я ношу сирень?
   
— Да. Я думал, — произнес Ваймс.
   
— Но никогда не спрашивали.
   
— Нет. Не спрашивал, — коротко ответил Ваймс. — Это цветок. Любой может носить цветок.
   
— В это время? В этом месте?
   
— Тогда объясните.
   
— Что ж, я помню тот день, когда меня послали со срочным делом, — проговорил Ветинари. — Я должен был спасти человека. Не самое обычное поручения для Убийцы, хотя, вообще-то, я однажды уже спас его. — Он многозначительно посмотрел на Ваймса.
   
— Это вы застрелили человека с арбалетом? — спросил Ваймс.
   
— Верная догадка, командор! Да. Я должен был приглядывать за… уникальной личностью. Но тогда время было против меня. Улицы были перекрыты. Везде хаос и смятение, а я ведь даже не знал, где искать его. В конце концов, я залез на крыши. И хотя я, наконец, и добрался до Цепной улицы, там были беспорядки иного рода.
   
— Расскажите, что вы видели, — потребовал Ваймс.
   
— Я увидел, как человек по имени Карцер… исчез. И я видел, как человек по имени Джон Киль погиб. По крайней мере, я видел его мертвым.
   
— В самом деле.
   
— Я присоединился к битве. Я забрал цветок сирени у упавшего человека и, должен сказать, держал его в зубах. Хотелось бы верить, что я внес хоть какой-то перевес; я определенно убил четверых, хотя и не особо горжусь этим. Они были просто головорезами. Никаких особых навыков. Кроме того, их предводитель, похоже, сбежал, и весь их моральный дух исчез вместе с ним. Люди с сиренью, должен сказать, дрались, точно тигры. Не особенно искусно, должен признать, но когда они увидели, что их командир мертв, они порвали противников на кусочки. Поразительно.
   
— А затем, после всего я посмотрел на Джона Киля. Это был Джон Киль. Какие в этом могли быть сомнения? Разумеется, он был в крови. Кровь там была повсюду. Мне показалось, что его раны были несколько староваты. А смерть, как мы знаем, меняет людей. Да, я помню, как удивился: неужели настолько сильно? Так что я оставил это до времени, как половину загадки, а сегодня… сержант… мы узнали и вторую половину. Просто удивительно, не так ли, насколько похожи могут быть люди? Подозреваю, даже ваш сержант Колон так и не понял. В конце концов, он ведь видел, и как погиб Киль, и как вы взрослели…
   
— И к чему вы ведете? — спросил Ваймс.
   
— Ни к чему, командор. Что я могу доказать? И до чего доведут доказательства?
   
— Тогда я ничего не скажу.
   
— Не могу представить, что бы вы могли сказать, — произнес Ветинари. — Нет. Я согласен. Давайте оставим мертвецов в покое. Но для вас, командор, как скромный дар в честь рождения вашего сына…
   
— Мне ничего не нужно, — быстро возразил Ваймс. — Вы не можете продвинуть меня дальше. Вам больше нечем подкупить меня. У меня и так есть больше, чем я заслуживаю. Стража работает. Нам даже не нужна новая чертова доска для дротиков…
   
— В память о погибшем Джоне Киле… — начал Ветинари.
   
— Я предупреждаю вас…
   
— … я могу вернуть вам штаб на улице Паточной Шахты.
   
Лишь тонкое попискивание летучих мышей, охотящихся вокруг тополей, нарушали последовавшую тишину.
   
Потом Ваймс пробормотал:
   
— Дракон спалил его несколько лет назад. Теперь в подвалах живут какие-то гномы.
   
— Да, командор. Но гномы… ну, гномы так открыто смотрят на деньги. Чем больше денег предложит город, тем меньше там останется гномов. Конюшни все еще целы, как и старая шахтенная башня. Крепкие каменные стены. Все можно восстановить, командор. В память о Джоне Киле, человеке, который за несколько коротких дней изменил жизни многих и, возможно, сохранил некий рассудок в безумном мире. Что ж, через несколько месяцев вы сможете зажечь лампу над дверью.
   
И снова был слышен лишь писк летучих мышей.
   
«Возможно, нам удастся даже запах вернуть, — подумал Ваймс. — Может, в крыше уборной сделать люк, который будет открываться, если стукнуть по нему. Может, они смогут учить новых копов старым трюкам…»
   
— Место нам пригодится, это верно, — с некоторым усилием признал он.
   
— Вижу, вам это уже нравится, — сказал Ветинари. — И если бы вы зашли завтра в мой кабинет, мы могли бы уладить…
   
— Завтра суд, — резко перебил Ваймс.
   
— Ах, да. Разумеется. И он будет честным, — кивнул патриций.
   
— Уж надеюсь, — отозвался Ваймс. — В конце концов, я хочу, чтобы этого ублюдка повесили.
   
— Что ж, тогда, — проговорил Ветинари, — потом мы могли бы…
   
— Потом я проведу некоторое время со своей семьей, — сказал Ваймс.
   
— Хорошо! Отлично сказано, — без малейшей заминки произнес Ветинари. — Вы, должен заметить, обладаете впечатляющим даром оратора. — И Ваймс услышал мягкое предупреждение, когда он добавил: — В это время, командор, и в этом месте.
   
— Я караульный пристав, — отозвался Ваймс. — Здесь и сейчас.
   
Он взял Карцера за отворот рубашки и потащил навстречу правосудию.
   
Возвращаясь к Лепешечной улице, в темноте ночи, Ваймс шел по аллее за Глиняным переулком и остановился, поняв, что он оказался на полпути между ломбардом и магазином старьевщика, а значит, и позади храма.
   
Он бросил окурок сигары через забор. И услышал, как тот упал на гравий, который слегка шевельнулся.
   
А потом он пошел домой. И мир повернулся навстречу утру.