1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 
И говорит тогда сын:    

– А теперь я покажу её вам в настоящем виде, – и  он расколдовал её, и стала она девушкой, и была такою прекрасной, что ни один  живописец не смог бы написать лучшей.    

Послал тогда король двух своих камеристок и слуг, чтобы  поднялись они в башню, вывели бы оттуда королеву и привели её к королевскому  столу. Вот привезли её в пиршественный зал, но она не стала ничего есть и  сказала:    

– Милостивый господь, что поддерживал меня в башне,  скоро пошлёт мне освобождение.    

Она прожила ещё три дня, а потом тихо и спокойно умерла.    

Старый король велел повара четвертовать; но печаль терзала  его сердце, и он вскоре умер. А сын женился на прекрасной девушке, которую  принёс с собой в кармане в образе цветка; а живут ли они сейчас, о том одному  богу известно.    

 77. Умная Гретель    

     

Жила-была кухарка, звали её Гретель; носила она башмаки на  красных каблуках, и как выйдет, бывало, в них из дому, повернётся то в одну, то  в другую сторону, обрадуется и подумает: «А я, однако, девушка красивая».  Вернётся домой, хлебнёт на радостях глоток вина, а после того, конечно, и есть  захочется, вот и начнёт она пробовать самое вкусное, что готовит к обеду; всё  попробует, пока не наестся вдосталь, потом скажет:    

– Ведь кухарка должна знать, вкусная ли пища.    

Вот раз хозяин ей и говорит:    

– Гретель, нынче ко мне гость придёт; зажарь мне две  курицы, да смотри, чтоб повкусней вышло.    

– Ладно, хозяин, я уж сготовлю, – ответила  Гретель.    

Зарезала она кур, обварила их кипятком, ощипала, насадила на  вертел и понесла их в печь жариться, а дело было уже под вечер. Начали куры  поджариваться и были совсем готовы, а гость всё не являлся. Вот и говорит  Гретель хозяину:    

– Если гость не придёт, то надо кур из печи вынуть,  какая будет досада, если их тотчас не съесть, ведь они-то сейчас в самом соку!    

Хозяин говорит:    

– Ну, раз так, то я сам побегу за гостем.    

Только хозяин ушёл, отставила Гретель вертел с курами в  сторону, а сама подумала: «Если долго придётся стоять у печки, то ещё вспотеешь  и пить захочется: почём знать, когда они там явятся, – сбегаю-ка я в  погреб и перехвачу глоточек». Спустилась она в погреб, подставила кружку и  говорит:    

– Да поможет тебе господь бог, Гретель, – и  хлебнула порядочный глоток. – Вино к вину тянет, – молвила  она, – не хорошо отрываться, – и выпила ещё порядочный глоток. Пришла  она и поставила кур снова на огонь, помазала их маслом и стала весело  поворачивать вертел. А жаркое пахло так вкусно, что Гретель подумала: «Мне  будто чего-то недостаёт, надо бы кур отведать!» – потрогала она пальцем,  лизнула и говорит:    

– Ой, какие вкусные куры! Прямо-таки грешно не есть их  теперь же!    

Подбежала она к окошку поглядеть, не идёт ли хозяин с  гостем, видит – нет никого. Подошла она снова к курам и подумала: «Одно  крылышко подгорело, будет лучше, если я его съем». Отрезала она его, съела, и  как же оно ей по вкусу пришлось! Съела она и подумала: «Надо будет и другое  отрезать, а не то хозяин заметит, что чего-то недостаёт». Съела она оба  крылышка, и пошла опять поглядеть, не идёт ли хозяин, но видит, что его нету.  «Кто знает, – пришло ей в голову, – может, они и вовсе не придут;  пожалуй, куда-нибудь зашли». Вот она и говорит:    

– Эй, Гретель, будь веселей, одна уже начата, выпей-ка  ещё добрый глоток вина и съешь всю её целиком, а как съешь всё, то и  успокоишься: чего божьему дару пропадать!    

Сбегала она ещё раз в погреб, хлебнула порядочный глоток и  на радостях съела курицу. Не стало одной курицы, а хозяин домой всё не  возвращается. Посмотрела Гретель на другую курицу и говорит:    

– Где одно, там и другое, – одно к одному  приходится. Что правильно для одного, то и для другого справедливо; я так  полагаю: ежели выпить ещё разок, то от этого никакого вреда не будет.    

Хлебнула она ещё порядочный глоток и вслед за первой  покончила и со второй курицей.    

Наелась она вволю, а тут приходит хозяин и говорит:    

– Ну, Гретель, живей, сейчас гость придёт.    

– Ладно, хозяин, я уж всё приготовлю, – ответила  Гретель.    

Посмотрел хозяин, накрыт ли как следует стол, взял большой  нож, чтобы кур разрезать, и начал его тут же точить. Приходит как раз в это  время гость, стучится вежливо и тихонько в дверь. Гретель бежит посмотреть, кто  там такой; увидела она гостя, приложила палец к губам и говорит ему:    

– Тише! Тише! Скорей убирайтесь отсюда; если хозяин вас  поймает, то плохо вам придётся. Он хотел вас пригласить на ужин, но у него одно  на уме: как бы вам уши отрезать. Слышите, вот он и нож для этого точит.    

Услыхал гость, что нож натачивают, и давай бежать со всех  ног с лестницы. А Гретель, не будь ленива, бросилась к хозяину с криком:    

– Хорошего вы гостя пригласили, нечего сказать!    

– Гретель, а что такое? Что ты говоришь?    

– Да вот, – говорит, – выхватил он из миски  обе курицы, которых я только что подавать собралась, и убежал с ними.    

– Вот так-так! – сказал хозяин, и жаль ему стало  хороших кур. – Хотя бы одну мне оставил на ужин.    

И он крикнул вслед гостю, чтобы тот остановился, но гость  сделал вид, будто ничего не слышит. Кинулся хозяин вслед за ним, как был, с  ножом в руке, и закричал:    

– Одну только! Одну только! – желая этим сказать,  чтоб гость оставил ему хотя бы одну курицу и не брал бы обеих; а гостю показалось,  что тот требует дать ему одно ухо, и как угорелый бросился домой, чтобы  как-нибудь да спасти свои уши.    

 78. Старый дед и  внучёк    

     

Жил-был старый-престарый дед: глаза у него ослепли, уши  оглохли, и дрожали у него колени. Когда сидел он за столом, то еле держал ложку  в руках и проливал суп на скатерть, да ещё изо рта суп капал на стол.  Надокучило сыну и невестке на это глядеть, и вот посадили они старого деда в  угол за печкой и стали подавать ему еду в глиняной мисочке, да и кормили его  подчас впроголодь. И глядел дед с грустью на стол, и на глазах у него  показывались слёзы.    

Вот раз не удержал он в дрожащих руках мисочку, упала она  наземь и разбилась. Стала его бранить молодая невестка, но он ничего не сказал,  только тяжело вздохнул. Купила ему невестка деревянную мисочку за два геллера,  и пришлось ему теперь есть из неё. Вот сидят они раз, и приносит маленький  внучёк – было ему четыре года – небольшие дощечки и начинает их складывать.    

– Что ты там делаешь? – спрашивает отец.    

– Я делаю корытце, – отвечает ребёнок, – буду  кормить из него отца с матерью, когда я стану большим.    

Посмотрели муж и жена друг на друга – и заплакали. Подвели  тотчас старого деда к столу и позволили ему с той поры есть всегда вместе с  ними и не попрекали его, если он немного проливал на стол.    

     

79. Ундина    

     

Играли раз братец с сестрицей у колодца и, играючи, упали  оба в колодец. А жила там внизу ундина, вот она и говорит:    

– Уж теперь-то вы мои! Теперь вы должны на меня  прилежно работать, – и увела их с собой.    

Дала она девочке прясть запутанный жёсткий лён, и к тому же  ей пришлось наливать воду в бездонную бочку; а мальчика заставила рубить дерево  тупым топором; и получали они вместо еды одни только твёрдые, как камень,  клёцки. Стало, наконец, детям совсем невмоготу, и они выждали, когда однажды в  воскресный день ундина была в церкви, и убежали. А так как церковь находилась  по пути, то ундина заметила, что птички-то улетели, и пустилась за ними  большими прыжками в погоню. Но дети увидели её издали, и бросила девочка позади  себя щётку, – и выросла вдруг большая гора щёток с тысячами тысяч колючек,  и пришлось ундине пробиваться через неё с большим трудом; но, наконец, она  всё-таки сквозь неё пролезла. Как увидели это дети, бросил мальчик тогда позади  себя гребёнку, – и поднялась большая гора из гребёнок с тысячами тысяч  зубцов; но ундина знала, как за них уцепиться, и, наконец, всё-таки по ним  прошла.    

Бросила тогда девочка вслед за собой зеркало, – и  выросла зеркальная гора, и была она такая скользкая, что никак не могла злая  ундина через неё перелезть. И подумала ундина: «Лучше пойду я скорее домой,  возьму свой топор да разрублю зеркальную гору надвое». Но пока она вернулась  назад и разрубила зеркала, дети уже давно убежали далеко-далеко, – и  пришлось ундине опять опуститься в свой колодец.    

     

80. Про смерть  курочки    

     

Пошла раз курочка с петушком на гору, где росли орехи, и  условились они между собой, что кто первый найдёт орешек, тот и поделится своей  находкой. Нашла курочка большой-большой орех, но о том петушку ничего не  сказала и решила этот орешек съесть сама. А орешек-то был такой большой, что  она никак не могла его проглотить, и он застрял у ней в горле; испугалась она,  что орешком подавится; и закричала:    

– Петушок, пожалуйста, побеги ты скорей, принеси мне  водицы напиться, а то я задохнусь.    

Петушок кинулся со всех ног к роднику и говорит:    

– Родник, дай мне водицы! Лежит курочка на горе, где  растут орехи, – проглотила она большой орешек и вот-вот задохнётся.    

А родник отвечает:    

– Побеги ты сначала к невесте, пускай даст мне алого  шёлку.    

Побежал петушок к невесте:    

– Невеста, дай мне алого шёлку, дам я его роднику, он  даст мне за это водицы, а водицу я отнесу курочке, лежит она на горе, где  растут орехи, – проглотила она большой орешек и может задохнуться.    

Говорит невеста:    

– Побеги сначала да принеси мне мой веночек, я позабыла  его на иве.    

Побежал петушок к иве, снял с ветки веночек, принёс его  невесте, и дала ему невеста за это алого шёлку, и принёс он его роднику, и дал  родник за это водицы. И принёс петушок курочке водицы напиться.    

Пришёл он, а курочка тем временем уже задохнулась, лежит  мёртвая и не двигается. И стало петушку так грустно, так грустно, и закричал он  во всё горло; сошлись все звери, стали оплакивать курочку. И построили шесть  мышей маленький возок, чтоб отвезти и похоронить в могиле курочку. Когда возок  был готов, они впряглись в него, петушок стал править. Но повстречалась им по  дороге лиса:    

– Куда это ты, петушок, едешь?    

– Везу хоронить свою курочку.    

– А можно мне с тобою поехать?    

     

Ладно, садись только сзади возка,    

Лошадки мои норовисты слегка.    

     

Вот села лиса сзади, а за нею волк и медведь, олень и лев и  все прочие звери лесные. Так и ехали они, пока не приехали к ручью.    

– А как же нам теперь через него перебраться? –  говорит петушок.    

А у ручья лежала соломинка, говорит она:    

– Перекинусь я над ручьём, а вы по мне и переедете.    

Но только ступило шестеро мышек на мост, соскользнула  соломинка и упала в воду, и все шестеро мышек упали вслед за ней и утонули. И  приключилась снова беда, но явился уголь и говорит:    

– Я достаточно велик: протянусь я с берега на берег, а  вы по мне и переедете.    

Лёг уголь над водой, но, на беду, прикоснулся он к ней,  зашипел, потух, и настал ему конец. Увидал это камень, сжалился он над ними,  захотелось ему помочь петушку, и он лёг над водой. Стал тогда тащить возок сам  петушок. Вот было переправился он на другой берег, и были они уже с курочкой на  суше, захотелось ему перетащить и тех, что сзади сидели, – а было их очень  уж много, – и покатился возок назад, и попадали они все вместе в воду и  утонули. Остался петушок один с мёртвой курочкой. Вырыл он ей могилу, положил  её туда и насыпал над нею могильный холм, присел на него и стал горевать, и так  долго он горевал, пока сам не помер. Так оба они и умерли.    

 81. Брат-Весельчак    

     

Была когда-то большая война, и когда она окончилась, много  солдат вышло в отставку. Получил и Брат-Весельчак отставку и в придачу всего  лишь солдатский хлебец и четыре крейцера деньгами; с тем и пустился он в  путь-дорогу. А сидел у дороги святой Пётр в образе нищего. Когда Брат-Весельчак  проходил мимо, стал нищий милостыню у него просить; А тот отвечает:    

– Милый мой нищий, что же мне тебе подать? Был я в  солдатах и вот получил отставку, и есть у меня всего-навсего один лишь хлебец  солдатский да четыре крейцера денег; как истрачу их, придётся мне тоже, как и  тебе, милостыню просить. Но всё ж таки я тебе что-нибудь подам.    

Разделил он хлебец на четыре части, дал апостолу часть да  ещё крейцер деньгами. Поблагодарил его святой Пётр и пошёл себе дальше, уселся  опять в образе другого нищего у дороги, где проходил солдат. Подошёл солдат, а  тот попросил опять, как и в прошлый раз, подать ему милостыню. Ответил  Брат-Весельчак то же самое, что и тогда, и дал ему снова четверть хлебца да  крейцер деньгами. Поблагодарил святой Пётр, пошёл себе дальше и сел в третий  раз у дороги, в образе другого нищего, и попросил у Брата-Весельчака милостыню.  Подал ему Брат-Весельчак и в третий раз четверть хлебца да третий свой крейцер.  Поблагодарил его святой Пётр, и Брат-Весельчак пошёл дальше, и осталось у него  всего лишь хлеба краюшка да один крейцер деньгами. Вот и зашёл он с этим в  харчевню; хлебец поел, а на крейцер велел подать себе пива. Закусил он и  двинулся дальше, а ему навстречу опять святой Пётр в образе отставного солдата  и говорит ему:    

– Здоро́во, товарищ! Не дашь ли мне хлеба  кусок да крейцер, чтоб выпить маленько?    

– Где ж мне взять их? – ответил  Брат-Весельчак. – Получил я отставку да хлебец солдатский и четыре  крейцера деньгами. Повстречал по дороге трёх нищих, дал каждому из них по  четверти хлебца да деньгами по крейцеру. Последнюю краюшку я в харчевне съел, а  на последний крейцер немного выпил. Теперь у меня в кармане пусто, и если у  тебя тоже нет ничего, то, пожалуй, пойдём вместе с тобой милостыню просить.    

– Нет, – ответил святой Пётр, – вот этого как  раз и не требуется: я малость знаком с лекарским ремеслом и заработать себе  смогу, сколько мне будет надо.    

– Да, – сказал Брат-Весельчак, – но в этом  деле я ничего не смыслю, и выходит, что придётся мне милостыню идти просить  одному.    

– Ну, а ты ступай со мной вместе, – сказал святой  Пётр, – если я что заработаю, дам тебе половину.    

– Это дело для меня подходящее, – сказал  Брат-Весельчак.    

И вот пошли они вместе. Подошли они к одному крестьянскому  дому и слышат там плач и крик; вошли они в дом, а лежит там человек тяжело  больной и уже при смерти; его жена причитает и плачет навзрыд.    

– Брось плакать и причитать, – сказал святой  Пётр, – я готов твоего мужа вылечить. – Достал он из кармана мазь и  вмиг исцелил больного; тот мог встать и стал совершенно здоров. Вот муж с женой  и говорят на радостях:    

– Как же нам вас отблагодарить? Что дать вам за это?    

Но святой Пётр принять ничего не пожелал; и чем больше его  упрашивали, тем он больше отказывался. Тут Брат-Весельчак толкнул святого Петра  и говорит:    

– Да возьми ты что-нибудь, ведь нам пригодится.    

Принесла, наконец, крестьянка ягнёнка и говорит святому  Петру, чтобы он его взял, а тот брать не хочет. Тут Брат-Весельчак отвёл его в  сторону и говорит:    

– Да бери ты, глупый чёрт, нам-то ведь пригодится.    

И сказал, наконец, святой Пётр:    

– Ну, ягнёнка я возьму, но нести его не буду; если  хочешь, то неси его сам.    

– Да дело это нетрудное, – сказал  Брат-Весельчак, – уж я его понесу, – и он взвалил ягнёнка себе на  плечи. Пошли они дальше и пришли в лес. Стало Брату-Весельчаку трудно нести  ягнёнка; был он голоден и говорит святому Петру:    

– Погляди, вот и местечко красивое, здесь мы могли бы  ягнёнка сварить и съесть.    

– Что ж, я согласен, – отвечал святой Пётр, –  но стряпать я не умею. Если хочешь варить, то вот тебе и котёл, а я, пока мясо  сварится, пойду погуляю. Но ты не смей начинать есть, пока я не вернусь, а  приду я вовремя.    

– Ну, ступай себе, – сказал Брат-Весельчак, –  я уж управлюсь, сварить его сумею.    

И святой Пётр ушёл, а Брат-Весельчак зарезал ягнёнка, развёл  костёр, бросил мясо в котёл и начал варить. Был ягнёнок уже готов, а апостола  всё нету. Вытащил тогда Брат-Весельчак ягнёнка из котла, разрезал его и нашёл  сердце.    

– Это, пожалуй, самое вкусное, – сказал он,  попробовал его и, наконец, съел его всё. Воротился святой Пётр и говорит:    

– Можешь съесть всего ягнёнка, а я съем одно только  сердце, дай мне его.    

Взял Брат-Весельчак нож и вилку и сделал вид, будто усердно  ищет его в мясе, но никак не может найти. Наконец, не долго думая, говорит:    

– Тут его нету.    

– Ну, а куда ж оно могло деться? – спрашивает  апостол.    

– Это уж я не знаю, – ответил  Брат-Весельчак. – Но ты только подумай, какие мы с тобой оба дураки: ищем  у ягнёнка сердце, а никому из нас и в голову не придёт, что у ягнёнка-то ведь  сердца не бывает!    

– Э, – сказал святой Пётр, – да это ты что-то  выдумываешь! Ведь у каждого животного имеется сердце, почему ж не быть ему и у  ягнёнка.    

– Нет, братец, так оно и есть, нет у ягнёнка сердца. Ты  только как следует поразмысли и сообрази, что и вправду нет у него сердца.    

– Ну, ладно, – сказал святой Пётр, – раз нет  сердца, так мне тогда ничего и не надо, можешь всего ягнёнка сам съесть.    

– Ну, чего сейчас не доем, то возьму с собой в  ранец, – сказал Брат-Весельчак. Съел половину ягнёнка, а остальное себе в  ранец засунул.    

Пошли они дальше, и сделал святой Пётр так, что через  дорогу, по которой им надо было проходить, вдруг стала протекать большая река.  Святой Пётр и говорит:    

– Ступай ты вперёд.    

– Нет, – говорит Брат-Весельчак, – иди ты  вперёд, – а сам подумал: «Если он не перейдёт реку, я тут останусь».    

Вошёл святой Пётр в воду, и была она ему всего лишь по  колено. Собрался и Брат-Весельчак переходить вброд, и вдруг река стала глубже,  и вода оказалась ему по самую шею. Тут он как закричит:    

– Братец, помоги мне!    

А святой Пётр и говорит:    

– А ты готов сознаться, что ты съел сердце ягнёнка?    

– Нет, – ответил он, – я его не ел.    

И стала тогда вода прибывать и дошла ему до самого рта.    

– Помоги мне, братец! – завопил солдат.    

А святой Пётр и говорит ему опять:    

– А ты готов сознаться, что ты съел сердце ягнёнка?    

– Нет, – ответил он, – я его не ел.    

Но святому Петру всё-таки не хотелось, чтоб солдат утонул, и  повелел он воде схлынуть и помог ему перейти.    

Пошли они дальше и пришли в одно королевство; услыхали они  там, что королевна лежит больная, при смерти.    

– Хо-хо, братец, – говорит солдат святому  Петру, – вот уж будет нам добыча и на веки вечные хватит.    

И казалось ему, что святой Пётр идёт недостаточно быстро.    

– Ты, братец любезный, шагай повеселей, ноги подымай  повыше, – говорит он ему, – чтобы явиться нам как раз вовремя.    

А святой Пётр шёл всё медленней, как его Брат-Весельчак ни  гнал, ни подталкивал; и услыхали они, наконец, что королевна уже умерла.    

– Вот тебе и на, – говорит Брат-Весельчак, –  а всё это из-за того, что ты шёл будто спросонок.    

– Да ты успокойся, – ответил святой Пётр, – я  в силах не только больных врачевать, но могу и мёртвых воскрешать.    

– Ну, ежели так, – сказал Брат-Весельчак, –  это мне нравится, тут по крайней мере заработаем мы с тобой целых  полкоролевства.    

Пришли они в королевский замок, и были там все в великой  печали; но святой Пётр объявил королю, что он готов его дочь воскресить.  Привели его к ней, а он и говорит:    

– Принесите мне котёл с водой.    

Принесли ему котёл с водой, и велел он, чтоб все вышли, и  позволил остаться с ним одному лишь Брату-Весельчаку.    

Потом разрезал он покойницу на куски, бросил их в воду,  развёл огонь под котлом и начал варить. Отвалилось от костей мясо, вынул он  белые кости, положил их на стол в надлежащем порядке. Только он это сделал,  вышел и трижды промолвил: «Во имя пресвятой троицы, мёртвая, встань». Только он  это сказал в третий раз, поднялась королевна – живая, здоровая и красивая. И  был король по этому случаю в великой радости и сказал святому Петру:    

– Требуй от меня награду, и если то будет даже половина  моего королевства, я её тебе отдам.    

Но ответил святой Пётр:    

– Я за это ничего не хочу.    

«Ох, ты дурень какой!» – подумал Брат-Весельчак, отвёл  своего товарища в сторону и говорит:    

– Не будь ты, однако, таким дураком; если ты ничего не  хочешь, то ведь мне что-нибудь да надо.    

Но святой Пётр не пожелал себе ничего; а король заметил, что  другому из них хочется что-нибудь получить, и он велел своему казначею насыпать  ему полный ранец золота.    

Пошли они дальше. Пришли в лес, вот святой Пётр и говорит  Брату-Весельчаку:    

– Давай теперь золото делить.    

– Ладно, – ответил солдат, – давай делиться.    

И поделил святой Пётр золото, но разделил его на три части.    

Подумал Брат-Весельчак: «Что это у него заскок в голове  случился? Делит всё на три части, а нас-то ведь двое».    

Но святой Пётр сказал:    

– Вот я разделил правильно: одна часть мне, другая  тебе, а третья часть тому, кто съел сердце ягнёнка!    

– О, да ведь это же я его съел! – ответил  Брат-Весельчак и быстро сгрёб золото себе в карман, – уж в этом ты мне  поверь.    

– Как же так, – сказал святой Пётр, – ведь у  ягнёнка-то сердца нету?    

– Э, да ты что, братец, как это ты соображаешь! Ведь у  ягнёнка, как и у всякого другого животного, сердце имеется; отчего бы ему  одному не иметь его?    

– Ну, ладно уж, – сказал святой Пётр, – получай  золото ты один, но больше оставаться с тобой я не хочу, пойду теперь я один.    

– Как хочешь, любезный братец, – ответил  солдат, – счастливой тебе дороги.    

И пошёл святой Пётр другим путём, а Брат-Весельчак подумал:  «Да оно и к лучшему, что он от меня убрался, удивительный, надо сказать,  святой».    

И хотя у солдата денег было достаточно, но обращаться он с  ними не умел, порастратил, пораздарил их, и спустя некоторое время у него опять  ничего не оказалось. А пришёл он в то время в одну страну и услыхал, что там  умерла королевна. «Хе-хе, – подумал он, – будет мне удача, я её  воскрешу и уж велю уплатить себе как следует». Явился он к королю и предложил  ему воскресить умершую. А король слышал, что ходит какой-то отставной солдат и  воскрешает мёртвых, и подумал, что Брат-Весельчак и есть тот самый человек; но  так как он ему не доверял, то спросил сперва у своих советников, и те сказали,  что он может рискнуть, – всё равно, мол, дочь его мёртвая.    

Вот велел Брат-Весельчак налить в котёл воды и всем из  комнаты выйти. Разрубил он умершую королевну на части, бросил их в воду, развёл  огонь так же, как, видел он, делал это святой Пётр. Начала вода кипеть, и  отвалилось мясо, вынул он из котла кости и разложил их на столе; но он не знал,  в каком порядке их класть, и все их перепутал. Стал он перед костями и говорит:  «Во имя пресвятой троицы, мёртвая, встань!» Проговорил он это трижды, но кости  никак не пошевелились. Произнёс он тогда эти слова ещё трижды, но всё было  понапрасну.    

– Ну, чёртова девка, вставай, – крикнул он, –  а не то тебе плохо придётся!    

Только он это вымолвил, как вдруг влезает в окошко святой  Пётр в прежнем образе отставного солдата и говорит:    

– Эй, нечестивец, ты что это тут затеял? Как может  мёртвая встать, если ты все кости у ней перепутал?    

– Любезный братец, да я ведь старался, как мог, –  ответил он.    

– Ну, на этот раз я тебя из беды выручу; но должен тебе  сказать, что если ты ещё затеешь что-нибудь подобное, попадёшь в большую беду.  А кроме того, не смей ты просить или брать что-нибудь у короля.    

Сложил святой Пётр кости в должном порядке и трижды  промолвил:    

«Во имя пресвятой троицы, мёртвая, встань», – и  королевна встала, и была здорова и так же прекрасна, как прежде. Вышел потом  святой Пётр снова через окошко. Обрадовался Брат-Весельчак, что всё так хорошо обошлось,  но досадно ему стало, что не должен он ничего брать. «Хотелось бы мне  знать, – подумал он, – что это у него за такие причуды, – одной  рукою даёт, а другой отбирает; нету в этом никакого смысла». Предложил король  Брату-Весельчаку просить у него, что он пожелает. Солдат не мог ничего принять,  но всё-таки хитростью и намёками он устроил так, что король велел отсыпать ему  полный ранец золота, с тем и отправился он дальше. Выходит солдат, а у ворот  стоит святой Пётр и говорит:    

– Ишь, что ты за человек, ведь я же тебе запретил  что-либо брать, а ты вот полный ранец золота набрал!    

– А я-то при чём, – ответил Брат-Весельчак, –  если мне его сунули.    

– А я тебе говорю, чтобы ты в другой раз подобных вещей  не делал, а не то плохо тебе придётся.    

– Э, брат, да ты уж об этом не беспокойся: теперь есть  у меня золото, чего мне сейчас перемываньем костей заниматься!    

– Да, – сказал святой Пётр, – но долго ли  золото продержится! А чтоб ты не вступал опять на неуказанный путь, дам я  твоему ранцу силу, чтобы всё, чего ты ни пожелаешь, в нём и оставалось. Прощай,  теперь меня больше не увидишь.    

– С богом! – сказал Брат-Весельчак, а сам подумал:  «Я рад, что такой чудаковатый малый уходит, уж вслед за ним я не поплетусь». А  про волшебную силу ранца он и думать перестал.    

Побывал Брат-Весельчак со своим золотом повсюду; всё его  проиграл, просадил, поистратил, как и в первый раз. И осталось у него под конец  денег всего лишь четыре крейцера. Проходил он как-то мимо харчевни и подумал:  «Ну, конец моим денежкам» – и велел подать себе на три крейцера пива и хлеба на  крейцер. Вот сидит он себе и пьёт, а сам чует запах жареных гусей.  Посмотрел-поглядел Брат-Весельчак кругом и видит, что хозяин двух гусей в  духовке оставил. Вспомнил он тут, что говорил ему однажды его товарищ: если  пожелает он что в ранце иметь, то у него и будет.    

«Э, надо бы это на гусях испробовать!» Он вышел и говорит за  дверьми:    

– Хочу, чтоб два жареных гуся из духовки в ранец ко мне  попали.    

Только он это вымолвил, открывает ранец, смотрит – лежат в  нём два гуся.    

– Ох, это хорошо! – сказал он. – Ну, теперь я  буду парень не промах, – он пошёл на лужок и достал из ранца своё жаркое.  Только начал он его уплетать, а в это время проходило двое мастеровых, и они  поглядели на нетронутого целого гуся голодными глазами. Подумал Брат-Весельчак:  «С меня и одного хватит», – подозвал он парней к себе и говорит:    

– Ну нате, берите гуся и ешьте за моё здоровье.    

Поблагодарили они и пошли с гусем в харчевню; велели подать  себе полбутылки вина и хлеба, вытащили дарёного гуся и принялись за еду.  Смотрит хозяйка и говорит своему мужу:    

– Там вон двое гуся едят; погляди-ка, не тот ли это  самый, что был у нас в духовке.    

Побежал хозяин, видит – а в духовке-то пусто.    

– Ишь, какой воровской народ, на даровщинку есть гусей  собираются! Сейчас же платите, а не то я вам прутьями бока начешу.    

А те двое и говорят:    

– Мы вовсе не воры, гуся подарил нам на том вон лугу  один отставной солдат.    

– Да вы мне головы не морочьте! Солдат здесь и правда  был, но ушёл он, как человек честный, за ним я следил. Вы – воры и должны  платить.    

Но им уплатить было нечем, – взял тогда хозяин палку и  выгнал их из харчевни.    

А Брат-Весельчак шёл себе своею дорогой и пришёл в одно  место, где стоял красивый замок, а рядом с ним была плохая харчевня. Зашёл он в  ту харчевню, попросился переночевать, но хозяин ему отказал и объяснил:    

– Места у меня больше свободного нету, дом полон  знатных гостей.    

– Вот так странное дело, – сказал  Брат-Весельчак, – идут к вам, а не в богатый замок.    

– Да, – ответил хозяин, – есть тому причина:  кто ни пробовал в том замке поспать одну ночь, тот живой назад не возвращался.    

– Что ж, если другие пробовали, – сказал  Брат-Весельчак, – то и я хочу попробовать.    

– Нет, вы лучше это дело бросьте, – сказал  хозяин, – а то головой поплатитесь.    

– Да, но ведь не сразу же и головой-то  платиться, – сказал Брат-Весельчак, – вы мне только дайте ключи да  еды повкусней и что-нибудь выпить.    

Дал ему хозяин ключи, еды да питья, и пошёл с тем  Брат-Весельчак в замок; поел он вкусно и спать ему захотелось; лёг на землю,  кровати там не было. Вскоре он заснул, а ночью разбудил его страшный шум.  Просыпается, видит – в комнате девять страшных чертей, сошлись вокруг него и  плясать начали. А Брат-Весельчак и говорит:    

– Пляшите себе, сколько вам влезет, а близко ко мне не  подступайте.    

Но стали черти напирать всё ближе и ближе, и вот почти лезут  уже своими мерзкими ногами в лицо.    

– Потише, потише, чёртовы привиденья, – сказал он;  а те лезут, напирают всё больше и больше. Разозлился тут Брат-Весельчак и как  крикнет:    

– Эй, вы, а не то я живо наведу порядок! –  выхватил ножку стула и кинул в самую их середину.    

Но девять-то чертей против одного солдата было чересчур  многовато, и когда он колотил одного из передних, остальные хватали его за  волосы и безжалостно их вырывали.    

– Чёрт возьми, – кричал он, – сейчас мне туго  придётся, но погодите! Все девять в мой ранец, марш! – И – раз-два –  кинулись они туда; захлопнул он ранец и бросил его в угол. Стало вдруг тихо, и  Брат-Весельчак улёгся снова и проспал до самого позднего утра.    

Явился хозяин и тот дворянин, которому принадлежал  замок, – хотелось им посмотреть, что тут с солдатом вышло. Увидали они его  в полном здравии и весёлым, удивились и спрашивают:    

– Что, разве вам духи ничего не сделали?    

– Ещё чего не хватало! – ответил  Брат-Весельчак. – Они все у меня уже в ранце. Вы можете теперь совершенно  спокойно жить в своём замке; отныне ни один не будет там разгуливать.    

Дворянин поблагодарил его, наградил щедро и предложил  остаться у него на службе, хотел его обеспечить на всю жизнь.    

– Нет, – ответил солдат, – я уж привык всюду  бродить, пойду себе дальше.    

И ушёл оттуда Брат-Весельчак, зашёл по пути в кузницу и  положил ранец с девятью чертями на наковальню и попросил кузнеца и его  подмастерьев ударить как следует. Ударили те изо всех сил большими молотами, и  подняли черти жалобный вой. Открыл солдат ранец, глядь – лежат восемь из них  мёртвые, и только один, тот, что сидел в складке, остался в живых. Вылез чёрт  оттуда и направился опять в ад.    

Долгое время ещё странствовал по свету Брат-Весельчак, и кто  знает об этом, мог бы немало о том порассказать. Наконец стал он стар и подумал  о смерти; вот направился он к одному отшельнику, известному своим благочестием,  и говорит ему:    

– Я от странствий устал, хотелось бы мне попасть в  царство небесное.    

Ответил отшельник:    

– Есть два пути: один из них широкий и приятный, он  ведёт в ад, а другой узкий и трудный – и ведёт он на небо.    

«Был бы я дураком, – подумал Брат-Весельчак, –  если бы вздумал идти узким и трудным путём».    

Он собрался и двинулся по широкой, приятной дороге и подошёл,  наконец, к большим чёрным воротам, а были то врата ада. Постучался в них  Брат-Весельчак; выглянул привратник посмотреть и узнать, кто там такой. Увидал  он Брата-Весельчака, испугался, а был это как раз тот самый девятый чёрт, что  сидел у солдата в ранце и выскочил из него с синяком под глазом. Поэтому он  быстро задвинул засов, побежал к старшему чёрту и говорит:    

– Стоит там один парень с ранцем за плечами, хочет сюда  войти, но вы его ни за что не впускайте, а не то захочется ему весь ад в ранец  упрятать. Был я однажды в том ранце, и здорово он меня молотом отколотил.    

И крикнули Брату-Весельчаку, чтоб проваливал он оттуда, что  его, мол, сюда не пустят никак.    

«Если они не хотят, чтоб я у них был, – подумал  он, – то надо мне будет посмотреть, не найду ли я пристанища себе на небе.  Надо же мне где-нибудь да находиться».    

Повернулся он и отправился дальше; шёл он, пока не пришёл к  вратам рая, и постучался туда. Святой Пётр как раз в это время сидел на страже  у врат. Брат-Весельчак его тотчас узнал и подумал: «Вот и нашёл я старого  дружка, здесь дело пойдёт лучше».    

Но святой Пётр сказал:    

– Ты что, хочешь на небо попасть?    

– Ты уж меня, братец, пусти, надо же мне где-нибудь да  пристроиться. Если бы приняли меня в ад, то я сюда и не пришёл бы.    

– Нет, – сказал святой Пётр, – тебе сюда не  войти.    

– Ну, раз не хочешь меня впускать, забирай тогда и свой  ранец; раз так, то не хочу я иметь от тебя ничего, – сказал  Брат-Весельчак.    

– Что ж, давай его сюда, – сказал святой Пётр.    

Тогда солдат протянул ранец сквозь решётку на небо, а святой  Пётр взял его и повесил рядом со своим креслом.    

И говорит тогда Брат-Весельчак:    

– А теперь хочу я сам к себе в ранец попасть.    

Шмыг – и был он уже там и сидел теперь на небе, и пришлось  святому Петру там его и оставить.    

 82. Гансль-Игрок    

     

Жил когда-то человек; он только одно и знал, что в карты  играть, и прозвали его потому Гансль-Игрок; а так как он не переставая играл,  то и проиграл и свой дом, и всё, что у него было. И вот, как раз в последний  день, когда заимодавцы хотели забрать у него и дом, явился к нему господь бог,  а с ним вместе святой Пётр, и попросились к нему на ночлег.    

Гансль-Игрок и говорит:    

– Хотите, оставайтесь ночевать, но дать вам постель и  накормить вас я не могу.    

Тогда господь бог сказал, что пусть он только их на ночлег  пустит, а еды они уж сами себе купят. Гансль на это согласился.    

Вот дал ему святой Пётр три гроша, чтоб пошёл Гансль к  булочнику купить хлеба. Пошёл Гансль-Игрок, но проходил мимо дома, где обычно  всякие игроки-шулера собирались, которые у него все и повыиграли; они подозвали  его и стали ему кричать:    

– Гансль, поди-ка сюда!    

– Да, – говорит он им, – вы хотите у меня и  эти три гроша выиграть.    

Но они его не отпустили. Вошёл он к ним и проиграл эти три  гроша. А святой Пётр и господь бог всё ждут его дожидаются, а он назад не  возвращается. Вышли они тогда к нему навстречу. Приходит Гансль-Игрок и  говорит, что деньги, мол, у него из кармана в дыру проскочили и он всё время  лазил да их разыскивал. Но господь бог уже знал, что тот их проиграл.    

Дал ему святой Пётр ещё три гроша. Ну, уж теперь Гансль не  дал себя ввести в соблазн и принёс святому Петру хлеба. Вот спрашивает господь  бог Гансля, не найдётся ли, мол, у него вина, а Гансль-Игрок говорит:    

– Нет, сударь, бочки все у меня порожние.    

Говорит тогда господь бог, чтоб спустился он в подвал:    

– Там теперь самое лучшее вино стоит.    

Долго не хотел Гансль-Игрок этому верить, но, наконец,  сказал:    

– Ладно, схожу в подвал, но я-то ведь знаю, что вина  там нету.    

Начал он нацеживать из бочки, и вдруг потекло из неё самое  лучшее вино.    

Принёс он господу богу вина, и остались они у него ночевать.    

На другой день, рано на рассвете, говорит господь бог  Ганслю-Игроку, чтоб выпросил он у него для себя три награды. Думал господь, что  тот будет просить, чтоб пустил он его на небо, но Гансль-Игрок попросил у него  карты, которыми можно было бы всегда выигрывать, такую же игральную кость и  дерево, на котором росли бы разные плоды и овощи, и если б кто на то дерево  взобрался, то спуститься оттуда назад бы не мог, пока он сам ему не прикажет. И  дал ему господь бог всё, что он попросил, а затем ушёл вместе со святым Петром.    

Только теперь и начал Гансль-Игрок играть по-настоящему, и в  скором времени выиграл целых полсвета.    

Говорит тогда святой Пётр господу богу:    

– Дело не к добру клонится, этак в конце концов он весь  свет выиграет. Надо бы нам послать к нему смерть.    

И они послали к нему смерть. Приходит смерть, а Гансль-Игрок  как раз в это время сидел за игорным столом. Вот смерть и говорит:    

– Гансль, выйди-ка сюда на минутку.    

А Гансль-Игрок ей отвечает:    

– Подожди маленько, пока игра кончится, а пока что  взберись на то вон дерево, да что-нибудь сорви, чтоб было нам что по дороге  жевать.    

Вот смерть и взобралась на дерево; захотелось ей вниз  спуститься, но она никак не могла, и заставил её Гансль-Игрок сидеть там целых  семь лет, и за это время не умер ни один человек на свете.    

Говорит тогда святой Пётр господу богу:    

– Дело, господь, не к добру клонится, теперь ведь никто  не помирает, надо бы нам к нему самим сходить.    

Пошли они сами, и приказал господь бог Ганслю-Игроку, чтоб  позволил он смерти с дерева слезть. Тот тотчас пошёл и сказал смерти:    

– Слезай вниз!    

И смерть тотчас схватила его и задушила. Она ушла вместе с  ним оттуда и увела его на тот свет. Вот подошёл это мой Гансль к небесным  вратам и постучался.    

– Кто там такой?    

– Гансль-Игрок.    

– Ах, нам такого не надо, ступай прочь отсюда.    

Подошёл он тогда к вратам чистилища и постучался опять.    

– Кто там такой?    

– Гансль-Игрок.    

– Э, да ведь ты попал к нам не из-за беды и несчастья,  а играть мы с тобой не собираемся. Ступай прочь отсюда.    

Подошёл тогда Гансль к вратам ада, его впустили, но там  никого не оказалось, кроме старца Люцифера да хромых чертей (другие в то время  по свету расхаживали). Усадил их тотчас Гансль-Игрок и принялся опять за свою  игру. Но сейчас у Люцифера не было ничего, кроме вот этих хромых чертей; вот  Гансль-Игрок и выиграл их у Люцифера, потому что своими картами он мог всё  выиграть.    

Выбрался он со своими хромыми чертями из ада и направился в  Гогенфурт. Вырезал он там себе шест для прыжков, подкинул его к небу и начал  небо раскачивать, и стало оно уже потрескивать.    

Вот и говорит опять святой Пётр господу богу:    

– Дело не к добру клонится, надо будет его сюда  впустить, а не то он нас самих с неба сбросит.    

Вот, значит, пустили они его на небо. Но принялся  Гансль-Игрок опять там за свою игру, и поднялся на небе тотчас такой шум и  беспорядок, что не могли они и собственных слов разобрать.    

И говорит святой Пётр опять:    

– Господь, дело не к добру клонится, надо будет его  вниз сбросить, а не то он взбунтует всё небо.    

Вот, значит, взяли они его и сбросили вниз: и разделилась  тогда его душа на части и вселилась в разных других игроков-побродяжек, что  живут и до сей поры.    

 83. Ганс в счастье    

     

Прослужил Ганс семь лет у хозяина и говорит ему:    

– Хозяин, срок работы моей кончился; хочу я домой к  матери вернуться, уплатите мне что полагается.    

А хозяин отвечает:    

– Ты служил мне верно и честно, и какова твоя служба  была, такова будет тебе и награда, – и дал он ему кусок золота величиной с  голову Ганса. Вынул Ганс из кармана свой платок, завернул в него золотой  слиток, взвалил его на плечи и двинулся в путь-дорогу домой.    

Идёт он, с ноги на ногу переваливаясь, видит – навстречу ему  мчится вскачь всадник на резвом коне. «Ах, – говорит Ганс вслух, –  как славно ездить верхом на лошади! Сидит себе человек, точно на стуле, о  камень не спотыкается, башмаков не сбивает, а движется вперёд, не утруждая  себя». Услыхал это всадник, придержал коня и крикнул:    

– Эй, Ганс, чего ты пешком-то идёшь?    

– А вот должен я, – говорит, – отнести домой  этот слиток; хотя он из чистого золота, но голову прямо держать нельзя, да и  плечи он здорово давит.    

– Знаешь что, – сказал всадник, – давай-ка мы  поменяемся: дам я тебе своего коня, а ты мне отдашь свой слиток.    

– С большим удовольствием, – ответил Ганс, –  но скажу вам наперёд, придётся вам с ним повозиться.    

Слез всадник с коня, взял золото, помог Гансу сесть на коня,  дал ему в руки поводья и сказал:    

– Если вздумаешь ехать быстрее, ты языком прищёлкни да  крикни «гоп-гоп».    

Сел Ганс на коня, обрадовался и поехал себе молодцом налегке  дальше. Вздумалось ему ещё скорей коня припустить, стал он языком прищёлкивать  да кричать «гоп-гоп». Пустился конь вскачь, и не успел он и оглянуться, как  лежал уже в придорожной канаве. Конь тоже перескочил бы через канаву, если б не  придержал крестьянин, что гнал по дороге корову. Ганс вылез из канавы и встал  на ноги. И вот в досаде говорит он крестьянину:    

– Скверное дело ездить верхом на коне, особенно если  попадёшь на такую клячу, как эта; и трясёт да ещё сбрасывает тебя, – тут и  шею-то легко свернуть. Ну, уж больше ни разу я на неё не сяду. Вот корова твоя  – это дело другое; идёшь это себе за ней преспокойно, да кроме того каждый день  получаешь и молоко, и масло, и творог. Много бы я дал, чтобы иметь такую корову!    

– Ну что ж, – ответил крестьянин, – если тебе  угодно, я согласен поменяться с тобой на коня.    

Ганс с большой радостью согласился, а крестьянин вскочил на  коня и быстро от него ускакал.    

Ганс спокойно погнал свою корову, вспоминая об удачной  сделке. «Будет у меня теперь кусок хлеба, недостатка в этом, пожалуй, не будет,  а захочется – можно будет и масла и творогу поесть; а захочется попить – подою  я корову и напьюсь молока. Чего же мне ещё надо?» Зашёл он по дороге в харчевню  отдохнуть и поел на радостях всё, что у него было с собой и на обед и на ужин,  а на свои последние два гроша велел налить себе полкружки пива. Затем погнал он  свою корову дальше по дороге, в деревню к своей матери. К полудню жара  становилась всё тяжелей, а Гансу надо было идти по крайней мере ещё целый час  полем. Стало Гансу невмоготу от жары, и язык во рту у него совсем пересох. «С  этим делом можно будет справиться, – подумал он, – подою-ка я свою  корову да попью молока». Привязал Ганс корову к сухому дереву, а так как  подойника у него с собой не было, то подставил он свою кожаную шапку; но как он  ни старался, а молока не выдоил ни капли. А так как стал он доить не умеючи, то  корова от нетерпенья ударила его задней ногой в голову, да так сильно, что он  грохнулся наземь и некоторое время никак не мог сообразить, где он находится. К  счастью, проходил на ту пору по дороге мясник, он вёз на тележке поросёнка.    

– Что это с тобой случилось? – крикнул он и помог  доброму Гансу подняться. Ганс рассказал, что с ним произошло. Мясник подал ему  свою дорожную фляжку и сказал:    

– На, выпей да подкрепись. Корова, должно быть, яловая;  видать, стара и годна разве что для упряжи или на убой.    

– Эх-эх-эх, – сказал Ганс, почёсывая себе  затылок, – и кто бы это мог подумать! Оно, конечно, хорошо, если такую  скотину можно будет дома зарезать, и мяса-то сколько будет! Да много ли  сделаешь вкусного из говядины? По-моему, мясо-то не очень сочное. Вот если бы  иметь такого поросёнка! И вкус у него другой, да ещё и колбас можно наделать.    

– Послушай-ка, Ганс, – сказал мясник, – уж я  для твоего удовольствия готов поменяться: отдам тебе за корову свинью.    

– Да вознаградит тебя господь бог за твою доброту ко  мне, – сказал Ганс, отдал ему корову и попросил, чтобы мясник развязал  свинку и дал бы ему в руки верёвку, к которой была та привязана.    

Отправился Ганс дальше, и стал он раздумывать, что все вот  желанья его исполняются, а если встретится какая помеха, то всё снова тотчас  хорошо улаживается. А тут ввязался идти с ним вместе по пути парень, нёс он под  мышкой красивого белого гуся. Заговорили они, и Ганс начал рассказывать ему про  своё счастье и как ему удавалось всё обменивать выгодно и удачно. Парень ему  рассказал, что несёт гуся этого на пирушку по случаю крестин.    

– Вот попробуй-ка ты его поднять, – сказал он и  схватил гуся за крылья, – вишь, какой он тяжёлый! Мы целых восемь недель  его откармливали. Если зажарить его да начать есть, то придётся, пожалуй, жир с  обеих щёк вытирать.    

– Да, – сказал Ганс, взял его в руку и попробовал,  какой он будет на вес, – что и говорить, жирный, но моя-то свинья тоже  подходящая свинка.    

Стал парень между тем по сторонам с тревогой оглядываться и  покачивать головой.    

– Послушай, – сказал он снова, – а с твоей-то  свиньёй дело может выйти плохое. В деревне, через которую я проходил, только  что у старосты свинью из хлева украли. Боюсь я, не эта ли самая она и есть.  Послали уже и людей на розыски, и плохо придётся, если тебя с ней  поймают, – в лучшем случае запрячут тебя куда-нибудь.    

Стало страшно доброму Гансу.    

– Ах, боже ты мой! – сказал он, – выручи ты меня  из беды, тебе тут в случае чего легче справиться будет, возьми-ка ты мою  свинью, а мне дай своего гуся.    

– Дело-то оно несколько опасное, – ответил  парень, – но не хочется мне в твоей беде быть виноватым. – Взял он  верёвку в руку и быстро погнал свинью окольной дорогой; а добрый Ганс шёл без  забот и печалей, с гусем под мышкой, домой.    

«Если оно хорошенько-то поразмыслить, – сказал он про  себя, – я обменял ещё выгодно: будет у меня славное жаркое, да к тому же и  жиру немало, а его можно будет перетопить, и хватит его, чтобы есть с хлебом,  по крайней мере на целую четверть года; да ещё какой прекрасный белый  пух, – я велю им набить себе подушку, и засыпать-то на ней как будет  сладко. Вот матери будет радость!»    

Проходил он уже через последнюю деревню и увидел точильщика,  что стоял у своей тележки; колесо его жужжало, и он, работая, напевал:    

     

Точу ножи-ножницы, верчу колесо,    

Вот жизнь развесёлая, крути да и всё.    

     

Ганс остановился и стал смотреть на его работу; наконец он  обратился к нему и говорит:    

– Должно быть, тебе хорошо живётся, ты вон как весело  точишь.    

– Да, – ответил точильщик, – ремесло моё  золотое. Хороший точильщик как полезет к себе в карман, так и деньги найдутся.  Но где это ты купил такого красивого гуся?    

– Да я его не покупал, я его на свинью променял.    

– А свинью ты откуда взял?    

– Выменял на корову.    

– А корову?    

– Выменял на коня.    

– А коня?    

– За него я дал слиток золота величиной с мою голову.    

– А золото?    

– А то уплата за мои семь лет работы.    

– Ну, что и говорить, был ты всегда находчив, –  заметил точильщик, – надо бы тебе так дело устроить, чтоб деньги у тебя  всегда в кармане водились, и будешь ты тогда вполне счастлив.    

– А как это сделать? – спросил Ганс.    

– Надо тебе стать точильщиком, таким вот, как я;  требуется для этого всего-то один точильный камень, а всё остальное уж само  собой приложится. Вот есть у меня камень, – правда, он малость попорчен,  да возьму я за него всего лишь твоего гуся; согласен?    

– Да как можешь ты ещё спрашивать? – отвечал  Ганс, – ведь стану я тогда счастливейшим человеком на свете; ежели будут у  меня всегда деньги в кармане водиться, о чём же мне тогда и печалиться будет?    

И он отдал ему гуся, а вместо него взял точильный камень.    

– Ну, – сказал точильщик, подымая с земли простой  тяжёлый булыжник, – вот тебе в придачу хороший камень, на нём будет удобно  старые гвозди расправлять. Возьми и его заодно и донеси как следует.    

Взвалил Ганс камни на плечи и с лёгким сердцем отправился  дальше; глаза его сияли от радости: «Должно быть, родился я в рубашке, –  воскликнул он, – всё, чего я ни пожелаю, само идёт ко мне в руки, словно к  какому-нибудь счастливцу». А надо сказать, был он на ногах с самого раннего  утра и приутомился; да и голод стал его мучить, а весь свой дорожный запас он  на радостях по поводу проданной коровы проел. И вот он уже еле-еле передвигал  ноги и то и дело останавливался, чтобы передохнуть, а к тому же и камни сильно  оттягивали ему плечи. И стал он подумывать, что было бы неплохо, если б можно  было от них избавиться. Еле добрался он до придорожного колодца, собираясь отдохнуть  и свежей воды напиться; а чтобы как-нибудь не повредить камней, он положил их  осторожно у самого края колодца. Затем сел он и сам и хотел было нагнуться,  чтобы воды напиться, да как-то недоглядел, столкнул их, – и оба камня  бултыхнулись прямо в колодец. Ганс, увидя, что они пошли на самое дно, вскочил  от радости, бросился на колени и в слезах стал благодарить господа бога за то,  что оказался он к нему и на этот раз милостив и освободил его так легко от  тяжёлых камней, которые ему только мешали, и случилось это так, что ему ни в  чём и упрекать себя не придётся.    

– Нет на свете, – воскликнул он, – такого  счастливого человека, как я!    

С лёгким сердцем и без всякой ноши двинулся он дальше и  воротился, наконец, домой к своей матери.    

 84. Ганс женится    

     

Жил-был на свете крестьянский парень, звали его Гансом;  захотелось его двоюродному брату сосватать для него богатую невесту. Посадил он  Ганса на лежанку и велел хорошенько натопить печь. Затем принёс он кувшин  молока да большой каравай пшеничного хлеба, дал ему в руки новую блестящую  денежку и говорит:    

– Ганс, денежку эту ты держи покрепче, а пшеничный хлеб  кроши в молоко, и сиди так, не сходя с места, пока я назад не вернусь.    

– Ладно, – говорит Ганс, – это я всё исполню.    

Надел сват старые заплатанные штаны и отправился в другую  деревню к богатой крестьянской девушке и говорит:    

– Не хочешь ли выйти замуж за моего двоюродного брата  Ганса? Парень он работящий и смышлёный, – он тебе понравится.    

А отец у неё был человек скупой; вот он и спрашивает:    

– А как у него насчёт хозяйства? Хлеба-то у него  хватает?    

– Да что и говорить, друг любезный, – ответил  сват, – мой-то младший братец сидит себе в тепле да в холе, и денежка у  него в руке имеется, а есть-то ему, что и говорить, хватает. Да и заплат[5] у него не меньше будет, чем  у меня, – и он при этом хлопнул себя по заплатанным штанам. – Ежели  вы согласны будете, то потрудитесь пройти вместе со мной, и я вам на месте  покажу, что всё оно так и есть, как я говорю.    

Не хотелось скряге упускать хорошего случая, вот он и  говорит:    

– Если всё так оно и есть, то я против свадьбы ничего  не имею.    

И вот в назначенный день справили они свадьбу, и когда  молодая жена собралась пойти на поле посмотреть земли своего жениха, Ганс  сначала снял с себя праздничный наряд, надел свою заплатанную куртку и сказал:    

– Хорошее-то платье, пожалуй, ещё и запачкаешь.    

И пошли они вместе на поле, и где по пути встречался им  виноградник, то ли пахотная земля или луга, Ганс указывал на них пальцем, а  затем, похлопывая по заплатам своего кафтана, говорил:    

– Гляди, голубушка, вот эта заплата моя, и та тоже  будет моя, – он хотел этим сказать, чтобы жена не на те поля смотрела, а  на его куртку, которая была вправду его собственной.    

– И ты на той свадьбе была? – Да, была, и в полном  наряде. Головной мой убор был из снега; а как взошло солнышко, он весь и  растаял; а платье было моё из паутины, но шла я через колючий кустарник и  всё-то его изорвала; а туфельки были у меня стеклянные; споткнулась я о камень,  молвили они «дзынь», да и раскололись.    

     

85. Золотые дети    

     

Жил-был на свете бедняк со своей бедной женой, и была у них  одна лишь небольшая избушка, и кормились они рыбной ловлей – что заработают, то  сразу и проедят. Раз вышел рыбак на берег и закинул сеть свою в воду, начал  тянуть и вытащил рыбу – не простую, была она вся золотая. Посмотрел он на неё,  удивился, и вдруг рыба заговорила и сказала:    

– Послушай, рыбак, если пустишь ты меня снова в воду,  то сделаю я твою убогую избушку богатым замком.    

И ответил рыбак:    

– Что мне в замке твоём, если есть мне нечего!    

А золотая рыба ему и говорит:    

– И о том позабочусь: будет у тебя в замке шкаф; только  ты его откроешь, то увидишь, что стоят в нём разные блюда с прекрасными  кушаньями, и столько, сколько ты пожелаешь.    

– Если так, – молвил бедняк, – то, пожалуй,  сделаю тебе одолжение.    

– Хорошо, – ответила золотая рыба, – но с  таким уговором, что не скажешь ты никому на свете, кто бы то ни был, откуда к  тебе счастье явилось; а скажешь хоть слово, всё тотчас исчезнет.    

Бросил рыбак волшебную рыбу в реку и домой воротился. Глядь,  где прежде стояла у него избушка, вырос теперь большой замок. Поглядел он на  него, удивился, вошёл в него, видит – сидит его жена в роскошных покоях,  нарядилась в красивое платье. Была она довольна и говорит:    

– Скажи ты мне, муженёк, откуда всё это вдруг явилось?  Мне это всё очень нравится.    

– Да, – сказал муж, – и мне тоже нравится.  Только я очень голоден, дай-ка мне чего-нибудь поесть.    

А жена говорит:    

– Нету у меня ничего, и не знаю я, где и найти в этом  новом доме.    

– Не тужи, – ответил ей муж, – вон, я вижу,  стоит большой шкаф, ты возьми его да открой.    

Открыла она шкаф, глядь – стоят в нём пироги, мясо, овощи и  вино, – прямо глянуть приятно. И воскликнула на радостях жена:    

– Чего ж нам ещё надобно? – уселись они за стол,  стали есть да пить вместе. Вот наелись они, а жена и спрашивает:    

– А скажи мне, муженёк, откуда же явилось всё это  богатство?    

– Эх, – ответил он, – ты уж меня о том не  спрашивай, не допытывай, рассказать я тебе об этом не смею, а если кому о том я  скажу, то пропадёт всё наше счастье.    

– Ладно, – говорит жена, – если я не должна о  том спрашивать, то и ведать о том не желаю.    

Но она сказала неправду; и не имела она покоя ни днём, ни  ночью, мучила она мужа и так ему докучала, что он с досады ей и рассказал, как  явилось всё это от волшебной золотой рыбы, которую он поймал и за то отпустил  на свободу. Только он это промолвил, вдруг исчез прекрасный замок вместе со  шкафом, и очутились они снова в своей ветхой рыбачьей избушке.    

И пришлось рыбаку снова приняться за свой промысел и начать  рыбачить. Но, по счастью, случилось так, что вытащил он ещё раз золотую рыбу.    

– Послушай, – молвила рыба, – если ты снова  отпустишь меня в воду, я верну тебе замок вместе со шкафом, полным всякой  снеди; только смотри – держи слово, не выдавай никак, от кого всё это ты  получил, а не то ты снова всё потеряешь.    

– Уж на этот раз я поостерегусь, – ответил рыбак и  бросил рыбу в воду. Воротился он домой, видит – а там снова прежнее богатство,  и жена радуется счастью. Но любопытство не давало ей покоя, и спустя несколько  дней начала она снова спрашивать и допытываться, откуда всё это взялось и как  он это устроил. Муж долго молчал, но, наконец, она его так донимать стала, что  он не сдержался и выдал свою тайну. В тот же миг исчез замок, и вот сидят они  снова в своей ветхой избушке.    

– Ну, вот ты своего и добилась, – сказал  муж, – что ж, придётся нам теперь снова корку сухую грызть.    

– Ах, – сказала жена, – уж лучше мне и  богатств никаких не надо, если я не знаю, откуда они явились, а то б не имела я  и дня покоя.    

Отправился муж снова рыбачить, и через некоторое время так  уж оно вышло, что вытащил он и в третий раз золотую рыбу.    

– Послушай, – молвила рыба, – видно, мне  суждено попадаться тебе в руки; возьми ты меня с собой домой и разрежь меня на  шесть кусков; два из них дай съесть жене, два – лошади дай, а два закопай в  землю, – и будет тебе от этого счастье.    

Взял рыбак золотую рыбу домой и сделал так, как она ему  велела. И вышло так, что из тех двух кусков, что он закопал в землю, выросли  две золотые лилии, лошадь двух золотых жеребят дала, а жена рыбака двух детей  родила, и были они все золотые.    

Подросли дети, стали большие да красивые, и лилии и лошади  выросли тоже вместе с ними. И говорят дети:    

– Отец, мы хотим сесть на наших золотых коней и  пуститься странствовать по свету.    

Ответил он им, пригорюнившись:    

– Как перенести мне разлуку, когда вы уедете, и не  знать, что с вами?    

А они говорят:    

– Останутся здесь две золотые лилии: вы по ним увидите,  что с нами: будут они расти, значит, и мы здоровы; а увянут – значит, мы  больны; а если они отцветут – значит, нас нету уже в живых.    

И ускакали они и приехали к харчевне; а было там много  народу; когда увидели люди двух золотых юношей, стали смеяться и над ними  подшучивать. Когда один из юношей услыхал те насмешки, он застыдился и не  захотел больше странствовать по свету, повернул назад и воротился к своему  отцу. А другой отправился дальше, и вот подъехал он к дремучему лесу. Хотел он  уже было въехать в лес, но люди сказали:    

– Вы там не проедете – в лесу полно разбойников, они на  вас нападут, а как увидят, что вы золотой и конь у вас золотой, то, чего  доброго, ещё и убьют.    

Но он не испугался и сказал:    

– Я должен во что бы то ни стало через лес этот  проехать.    

Он взял медвежьи шкуры, закутался в них и коня укрыл тоже,  чтоб золота не было видно, и смело въехал в лес. Только он немного проехал,  вдруг услыхал в глубине шум и голоса говоривших между собой. Потом поодаль от  дороги кто-то крикнул: «Там кто-то едет», а с другой стороны ответили: «Ну, и  пусть себе едет, это, должно быть, какой-то медвежатник; он беден, как  церковная мышь, на что он нам нужен!» – Так счастливо проехал золотой юноша  через тот лес, и никакой беды с ним не случилось.    

Однажды заехал он по пути в деревню и увидел там девушку;  была она так прекрасна, что он не знал, может ли быть на свете другая, её  красивей. Он так влюбился в неё, что пришёл к ней и сказал:    

– Я люблю тебя всем сердцем и душой, согласна ли ты  выйти за меня замуж?    

И он тоже понравился девушке, она согласилась и ответила  ему:    

– Да, я хочу стать твоей женой и быть тебе верной на  всю жизнь.    

И стали они свадьбу справлять, но когда они радовались и  веселились, воротился отец невесты домой и, увидев, что дочь его устроила  свадьбу, удивился и спросил:    

– А где ж твой жених?    

Ему показали на золотого юношу, но был он укутан в медвежью  шкуру. И сказал разгневанный отец:    

– Никогда медвежатнику не получить моей дочери себе в  жёны, – и хотел было его убить.    

Тут стала невеста просить отца да уговаривать:    

– Теперь он мне муж, я люблю его от всего сердца.    

И вот отец смилостивился. Но он всё размышлял об этом, и на  другое утро встал рано, желая посмотреть на мужа своей дочери – вправду ли он  простой оборванец-нищий. Заглянул он и увидел в постели красивого золотого  юношу; сброшенные медвежьи шкуры лежали на полу. И он вернулся и подумал: «Как  хорошо, что я сдержал свой гнев, а то бы совершил я большое преступление».    

А золотому юноше в это время снилось, что выезжает он на  охоту за прекрасным оленем; и, проснувшись поутру, сказал он своей невесте:    

– Я хочу отправиться на охоту.    

Ей стало страшно, и она начала его просить остаться с нею:    

– С тобой легко может случиться большое несчастье.    

Но он ответил:    

– Нет, мне надо ехать. – Он встал и отправился в  лес; и вскоре остановился перед ним, как и снилось ему во сне, стройный олень.  Он нацелился и хотел было его застрелить, но олень ускакал. Он погнался за ним  по оврагам и зарослям и без устали гонялся за ним целый день; но вечером олень  скрылся из виду. Оглянулся золотой юноша, видит – стоит он перед небольшой  избушкой, а в избушке той жила ведьма. Он постучался, вышла навстречу старушка  и спрашивает:    

– Что надобно вам в такую позднюю пору в глухом лесу?    

Он ответил:    

– Не видали ли вы оленя?    

– Да, – сказала она, – этого оленя я хорошо  знаю.    

А в это время громко залаяла на юношу собачонка, что  выскочила из избушки следом за ведьмой.    

– Да замолчи ты, злая жаба, – сказал он, – а  не то я тебя застрелю.    

Тогда ведьма крикнула гневно:    

– Как, ты хочешь мою собачку убить?! – и обратила  она юношу тотчас в камень.    

А невеста всё его домой ждала понапрасну и думала: «Видно, с  ним что-то случилось, недаром я так боялась и на сердце было у меня так  тяжело».    

А дома, как раз в это самое время второй брат остановился  около золотых лилий и видит, что вдруг одна из них отцвела.    

– Ах, боже ты мой, – сказал он, – с моим  братом случилось большое несчастье; надо скорей идти, может, мне ещё удастся  его спасти.    

А отец говорит:    

– Нет, оставайся ты дома; если я и тебя потеряю, то что  мне делать тогда?    

Но сын ответил:    

– Я должен во что бы то ни стало идти.    

Вскочил он на своего золотого коня и помчался и приехал он в  тот же дремучий лес, где лежал его брат камнем. Вышла из избушки старая ведьма,  окликнула его, чтоб и его заколдовать, но он к ней близко не подошёл и сказал:    

– Я тебя застрелю, если ты тотчас не оживишь моего  брата.    

С большой неохотой прикоснулась она к камню пальцем, и  тотчас вернулся брату его человеческий образ. Обрадовались золотые юноши,  увидав друг друга, стали целовать да обнимать друг друга, сели на своих коней и  выехали вместе из лесу: один – к своей невесте, а другой – домой к отцу.    

И сказал тогда отец:    

– Я-то знал, что ты спасёшь своего брата, ведь золотая  лилия вдруг поднялась и зацвела снова.    

И стали они жить да поживать припеваючи до самой своей  смерти.    

 86. Лиса и гуси    

     

Раз пришла лиса на лужок, видит – сидит там стадо красивых  жирных гусей. Засмеялась лиса и говорит:    

– А я пришла, видно, кстати, вы так славно сидите  рядышком, что можно вас будет легко одного за другим и съесть.    

Загоготали гуси от страха, вскочили и начали кричать да  жалобно просить, чтоб оставила лиса их в живых. Но лиса их и слушать не  захотела и говорит:    

– Не будет вам от меня пощады, всем вам смерть.    

Вот один гусь расхрабрился было и говорит:    

– Уж если мы, бедные гуси, должны умереть такими  молодыми, то окажи нам одну милость, разреши нам помолиться, чтобы перед  смертью замолить наши грехи, а потом уж станем мы в ряд, и ты будешь выбирать  того, кто из нас пожирней.    

– Ладно, – говорит лиса, – это правильно, и  просьба у вас скромная; ну, молитесь себе, а я пока подожду.    

И вот начал первый гусь петь свою протяжную молитву и  повторять: «га-га-га!», и молитве той всё не было конца. Тогда второй гусь не  стал ожидать, пока дойдёт до него черёд, и начал тоже: «га-га-га!» А тут за ним  и третий, и четвёртый, и вскоре загоготали все гуси разом.    

(Как кончат они молиться, так и сказка дальше пойдёт, но  молятся всё они до сих пор.)    

     

87. Бедняк и богач    

     

В стародавние времена, когда господь бог ходил ещё по земле,  случилось, что однажды под вечер он устал, его застала ночь, и негде ему было  переночевать. А стояли по дороге два дома, один против другого; был один  большой и красивый, а другой – маленький и на вид неказистый. Большой дом  принадлежал богачу, а маленький бедняку. И подумал господь: «Богатого я не  затрудню, я у него и заночую». Услыхал богач, что стучатся к нему в дверь,  открыл окошко и спросил незнакомца, что ему надобно. Господь ответил:    

– Пустите меня переночевать!    

Оглядел богач путника с головы до ног, а так как господь  одевался в простую одежду и по его виду было не похоже, чтоб у него водились  деньги в кармане, то покачал богач головой и сказал:    

– Я не могу вас пустить, комнаты у меня завалены  овощами и семенами; ежели мне пускать на ночлег всякого, кто в дверь  постучится, то пришлось бы мне самому идти по свету с сумой. Попроситесь, может  где и пустят.    

Он захлопнул окошко, и господь бог остался стоять у дверей.  Повернулся господь и направился через дорогу к маленькому домику. Только он  постучался, отодвинул бедняк щеколду, открыл свою дверку и пригласил странника  войти.    

– Ночуйте у меня, – сказала он, – на дворе уж  темно, да и куда вам теперь идти!    

Это господу богу понравилось, и он вошёл к нему в дом.  Подала жена бедняка ему руку, поздоровалась с ним и сказала, чтоб он  устраивался, как будет ему удобней, чтоб было ему приятно; многого они не  имеют, но то, что у них есть, они дадут ему от чистого сердца. Она поставила на  огонь картошку, и пока та варилась, подоила козу, чтоб угостить его немного  молоком. Вот накрыли стол, сел господь бог и ел с ними вместе, и ему  понравилась их бедная пища, оттого что лица у них были при этом довольные. Вот  поели они, и наступило время ложиться спать. Позвала тихонько жена своего мужа  и говорит:    

– Послушай, муженёк, давай нынче постелем себе на ночь  солому, а бедный странник пускай ложится на нашу постель и отдохнёт: целый-то  день он был на ногах, тут всякий умается.    

– Я предложу ему это охотно, – ответил тот,  подошёл к господу богу и предложил, что если будет ему угодно лечь спать в их  постель, то он мог бы на ней как следует отдохнуть. Господь бог не пожелал  отбирать у стариков их постель, но они так ему предлагали, что, наконец, он  согласился и лёг в их постель; а они постелили себе на полу солому. На другой  день поднялись они чуть свет и сварили гостю завтрак, такой хороший, какой  только могли. Вот уже засияло солнце в окошко, встал господь, поел с ними и  опять собрался в путь-дорогу. Он стоял уже в дверях, но обернулся и сказал:    

– Оттого, что вы были такие жалостливые и добрые,  пожелайте себе три разных желанья, и я вам их исполню.    

И сказал бедняк:    

– Чего же мне себе пожелать, как ни вечного блаженства  и чтобы мы оба, пока живы, были бы здоровы и имели бы свой хлеб насущный; а  третьего я и не знаю, чего себе пожелать.    

И ответил милостивый господь бог:    

– Не хочешь ли ты иметь новый дом вместо старого?    

– О, да, – ответил бедняк, – если бы я мог и  его получить, это было бы мне очень приятно.    

И исполнил господь их желанья, обратил старый их дом в  новый, дал им ещё раз своё благословенье и отправился дальше.    

Был уже день, когда богач поднялся. Высунулся он в окошко,  видит – стоит напротив него новый, нарядный дом под красною черепицей, а стояла  там прежде старая избушка. Раскрыл богач от удивленья глаза, кликнул жену и  говорит:.    

– Скажи мне, как это случилось? Ведь вчера ж вечером  стояла там старая, убогая избушка, а нынче стоит новый, красивый дом. Сбегай-ка  вниз да узнай, как всё это произошло.    

Пошла жена, стала расспрашивать бедняка. И он ей рассказал:    

– Зашёл вчера вечером какой-то странник, попросился у  нас ночевать, а нынче утром, когда мы с ним прощались, он выполнил три наши  желанья: вечное блаженство, здоровье в жизни и хлеб насущный да ещё вместо  нашей старой избушки новый, красивый дом.    

Кинулась жена богача домой и рассказала мужу, как всё  случилось. А муж и говорит:    

– Я готов сам себя на куски разорвать: эх, кабы знал я!  Ведь незнакомец-то заходил раньше ко мне и хотел у нас переночевать, а я ему  отказал.    

– А ты не мешкай, – говорит жена, – садись  поскорей на лошадь и сможешь нагнать того человека и его попросить, чтобы он  исполнил твои три желанья.    

Послушался богач доброго совета, помчался на лошади и нагнал  господа бога. Заговорил он с ним мягко и вежливо и стал просить, чтобы тот не  обижался, что его тотчас не впустили, искал он-де ключ от дверей, а он тем  временем ушёл. Если будет назад возвращаться той же дорогой, то пускай, мол,  останавливается у него.    

– Хорошо, – сказал господь бог, – если я  когда буду возвращаться, то так и сделаю.    

Спросил богач, не может ли и он пожелать себе тоже три  желанья, как и его сосед?    

– Да, – сказал господь бог, – пожелать,  конечно, можно, но это было бы плохо для тебя же самого, и лучше бы тебе ничего  не желать.    

Богач подумал, что надо бы себе что-нибудь такое придумать,  что сделало бы его счастливым, если будет оно выполнено. И сказал господь бог:    

– Езжай себе домой, и твои три желанья исполнятся.    

Получил богач то, что хотел, поехал домой и начал  раздумывать, что бы это такое себе пожелать: Думал он, раздумывал и опустил  поводья, и пустилась лошадь вскачь, а это мешало богачу думать, и он никак не  мог собраться с мыслями. Похлопал он лошадь по шее и говорит:    

– Лиза, потише, – но лошадь продолжала скакать и  начала становиться на дыбы. Рассердился богач и крикнул в нетерпенье: – Э, чтоб  ты себе шею сломала!    

И только он вымолвил эти слова – бух, свалился он на землю,  а лошадь лежала мёртвая и не шевелилась: так было исполнено его первое желанье.    

А так как богач был по природе скрягой, то не хотелось ему  бросать седла, снял он его и взвалил себе на плечи. Пришлось ему теперь идти  пешком. «Осталось у меня ещё два желанья», – подумал он и на этом  успокоился. Шёл он медленно по песку, а в полдень солнце грело горячо, и стало  ему жарко и так на душе досадно: седло давило ему плечи, а ему всё никак не  приходило в голову, что бы это себе пожелать. «Если бы я пожелал себе все  царства и все сокровища мира, – молвил он про себя, – то всё-таки  приходило бы мне в голову то одно, то другое желанье, это я точно знаю; мне  хочется устроить так, чтобы мне ничего не оставалось желать». Он вздохнул и  сказал:    

– Да, если б я был баварским крестьянином, у которого  бы тоже оставалось три желанья, то я знал бы, что делать, и пожелал бы себе,  во-первых, побольше пива; во-вторых, пива столько, сколько бы мог выпить; а  в-третьих, бочку пива в придачу.    

То казалось ему, что вот уже желанье у него нашлось, но  потом он считал его слишком малым. И вспомнилось ему, как должно быть теперь  хорошо его жене, – сидит она себе дома в прохладной комнате и ест  что-нибудь вкусное. Но это его порядочно рассердило, и вдруг невзначай он  вымолвил:    

– Хотелось бы мне, чтоб сидела она лучше дома в седле и  не могла бы с него слезть и чтоб я не тащил его на плечах.    

Только сорвалось у него с языка последнее слово, как исчезло  седло с его плеч, и он понял, что исполнилось его второе желанье. Но стало ему  только сейчас по-настоящему жарко, он пошёл быстрей и захотелось ему сидеть  дома одному в своей комнате и думать о чем-нибудь таком большом – о последнем  своём желанье. Приходит он домой, открывает в комнату дверь, видит – сидит там  его жена в седле и никак с него слезть не может, стонет и кричит. А он и  говорит:    

– Будь этим довольна, я готов пожелать тебе все  богатства на свете, только оставайся ты сидеть в седле.    

Но она обозвала его дураком и сказала:    

– На что мне все богатства на свете, если я сижу в  седле? Ты этого мне пожелал, ты и должен помочь мне с него слезть.    

И хотелось ему или не хотелось, а пришлось-таки высказать  своё третье желанье: чтоб избавилась жена от седла и смогла бы с него слезть. И  тотчас желанье это исполнилось. Итак, досталось ему одно лишь: досада, заботы,  ругань да пропавшая лошадь. А бедняки жили себе в довольстве, тихо и мирно, как  живут добрые люди до самой блаженной смерти.    

 88. Певчий  попрыгун-жаворонок    

     

Жил-был на свете человек, и собрался он в дальнюю дорогу. И  вот спрашивает он на прощанье у своих трёх дочерей, что привезти им в подарок.  Попросила старшая жемчуга, средняя – брильянты, а младшая сказала:    

– Милый батюшка, хочу я, чтоб привёз ты мне певчего  прыгуна-жаворонка.    

Ответил отец:    

– Ладно, если я такого достану, то привезу.    

Поцеловал он всех трёх дочерей и отправился в путь-дорогу.  Но вот пришло время ему домой возвращаться, и накупил он для двух старших  дочерей жемчугов и брильянтов, но напрасно искал он для младшей певчего  прыгуна-жаворонка; и было это ему досадно, потому что была она его любимой  дочкой. А путь лежал через лес, и стоял в самом лесу прекрасный замок, и росло  вблизи замка дерево, а на самой его вершине увидел он певчего  прыгуна-жаворонка. «Э, да ты кстати мне повстречался!» – сказал он,  обрадовавшись. Позвал своего слугу и велел ему влезть на верхушку и поймать  птичку. Но только подошёл тот к дереву, как выскочил сзади лев, тряхнул гривой  и так заревел, что листья на деревьях задрожали.    

– Кто посмеет украсть моего певчего  прыгуна-жаворонка, – закричал он, – того я съем живьём!    

А человек и говорит:    

– Я не знал, что птица принадлежит тебе. Я готов  исправить свою ошибку и дорогой ценой откупиться, только оставь меня в живых.    

Говорит тогда лев:    

– Одно тебя может спасти: пообещай мне то, что первым  тебе дома повстречается. Если ты на это согласен, то, так и быть, дарю тебе  жизнь и в придачу птицу для твоей дочери.    

Но человек отказался и говорит:    

– Ведь это может оказаться моей младшей дочерью, –  она любит меня сильнее всех и всегда выбегает мне навстречу, когда я  возвращаюсь домой.