1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 
Но этот принцип, разумеется, распространяется только на убогие писательские поделки, высосанные из известного пальца с целью пробиться в теплую вонь литературного истеблишмента. Он не касается великих произведений, описывающих реальный опыт жизни, смерти и иного.
    
Серьезные книги не могут и не должны подчиняться этому наглому правилу просто по той причине, что не все встречающиеся нам виселицы функциональны. В мире, напоминающем потемкинскую телепередачу, единственное назначение которой — обогрев мирового эфира, требовать подобного от книг могут только совсем дремучие идиоты. Но, учитывая их количество, совершенно неудивительно, что именно их точка зрения является общепринятой.
    
Вампир, однако, никогда не борется с чужим идиотизмом, а спокойно плывет по его течению, предоставляя бой за правое дело другим. Мне проще подчистить текст, чтобы он соответствовал смешным людским представлениям о гармонии, чем объявлять войну гвардейскому полку литературных чертей. Перечитав эту рукопись, я заметил в ней оплошность — я многократно упоминаю, что мой вампонавигатор выдавал информацию исключительно на букву «С», но данное обстоятельство никак не участвует в повествовании.
    
Однако описывать, как я услаждал раскрасневшуюся Великую Мышь блеском вампирической мудрости, мне не хочется — слишком уж это личная тема.
    
Я мог бы убрать всякое упоминание о букве «С» и вампотеке, оставив их за рамками текста вместе со множеством других деталей нашего быта, о которых я не стал распространяться. Но помогла случайность.
    
Дело в том, что вампонавигатор иногда используется при общении с халдеями — и даже с обычными людьми. Нам приходится обсуждать с ними героев локальной культуры, медийные вбросы, политические события и прочее — а мы за этим не следим. Но мы должны создавать у людей впечатление, что разбираемся в их жизни значительно глубже, чем они сами — и здесь вампотека незаменима.
    
Закачиваемая в нее информация подбирается таким образом, чтобы соответствовать культурной среде, где собирается витийствовать вампир. Она вовсе не отражает наше собственное мнение по излагаемым вопросам. У нас его нет. Подозреваю, что его на самом деле нет даже у обслуживающих вампонавигатор халдеев, которые отслеживают новейшие ударные дискурса и подвешивают их под наши черные крылья. Но такая спецподготовка помещает нас в самый центр человеческой реальности и заставляет наших собеседников верить, что мы дышим с ними одним воздухом — только глубже.
    
На самом же деле мы, вампиры, слабо разбираемся в людских делах. Редактор этой книги даже не понял сперва, что такое «приматизация». А я совершенно искренне услышал это слово из милицейского телевизора вместо «приватизация», и даже как-то его для себя расшифровал (теперь все уже исправлено). Про приватизацию я тоже, конечно, слышал — но так уж работают мозги у вампира. Особенно у Кавалера Ночи, которому совсем не до людских заморочек.
    
Поэтому вампонавигатор бывает необходим не только в лимбо. Когда он надет на зубы, речь вампира делается несколько шепелявой. Чтобы избавиться от этого недостатка, мы часто тренируемся в ораторском искусстве с навигатором во рту — совсем как древний грек, который заполнял себе рот камушками, — и записываем свою речь на диктофон, чтобы отслеживать ее качество.
    
Уже завершив эту книгу, я обнаружил диктофон, с которым отрабатывал дикцию. Все записи на нем по понятной причине касаются только слов и выражений на «С». Благодаря этому у меня есть возможность продемонстрировать читателю, как действуют вампирические носители информации.
    
В них вовсе не записан некий текст, как это бывает с человеческими справочниками и словарями. В них хранится смысл. Как только препарат соприкоснулся с языком, вампир уже постиг все нужное — наша мудрость быстра, как цианистый калий. Это потом мы кое-как подбираем слова, чтобы выразить свое безупречное понимание на человеческом языке. И стараемся говорить четко, чтобы не смущать собеседника.
    
Признаюсь сразу, наша мудрость эффектна, но фальшива. Ее назначение — не вести человека к свободе и счастью, а завораживать его голографическим блеском пустых смыслов, чтобы он не заметил укуса. То же самое, впрочем, проделывают с людьми и их собственные карго-философы и телемудрецы — только куда менее элегантно. Да и кусать они толком не могут по причине гнилых зубов и способны лишь, как выразилась незабвенная Палена Биркин, на феллацио за круассан.
    
Если вы халдей, жизнь предоставит вам шанс соприкоснуться с вампирической мудростью и без меня. Для остальных в качестве пробника прилагаю распечатки записей со своего диктофона — в том самом порядке, как они были сделаны. Я подредактировал их самую малость, убрав мычание и слова-паразиты, да еще расставил абзацы.
    
Представьте себе монотонный, тихий и немного шепелявый голос, раздающийся в полутьме у вас за спиной. Теперь вы можете несколько минут поговорить с вампиром.
   
   
    
     
Сквернословие
    
    
Ваш мозг — это лингвистический компьютер плюс личная киностудия. Независимо от того, хотите вы этого или нет, киностудия снимает короткие анимационные фильмы по всем поступающим в нее сценариям. Таким сценарием становится любая достигшая мозга (не обязательно даже сознания) фраза. Если кто-то говорит вам обыденное «ххххх хххх, ххххх ххххххххххх, хх твою мать во все помидоры», вы испытываете шок и отторжение, потому что мозгу независимо от вашего желания приходится отснять и просмотреть целый порнографический сериал, где кроме вас снимается еще и ваша бедная мама в костюме богини плодородия.
    
Все это с огромной скоростью происходит в вашем сознании фактически на равных правах с остальной «реальностью». Услышанное в известном смысле является настоящим магическим заклятием. Именно поэтому слова с глубокой древности не особо различались с поступками: сказав что-то, вы уже осуществили это в сознании того, кто вас слышит.
    
Действие мата многопланово. Избирательная активация неокортекса с помощью якобы табуированной лексики, основанной на грубых сексуальных образах, блокирует тонкие функции психики — за счет шока от вербального изнасилования в комплекте с принудительным половым возбуждением, в которое неосознанно приводится реципиент.
    
Дополнительным эффектом матерной речи является чувство морального падения, смешанное с удовольствием от нарушения табу. Этот фундаментальнейший ритуал как бы собирает участников происходящего (всю страну) в одном и том же провафленном мобилизационном бараке, где их уже не видит ни Бог, ни черт — а только политрук и смотрящий, которые проследовали туда вместе со своим народом.
    
Сознание большинства россиян устойчиво находится в этой зоне с самого детства. Не зря военные говорят, что мат — основа управления общевойсковым боем. Это еще и фундамент всей здешней культуры (не потемкинской, а реальной). Поэтому у мата в России такой сакрально-двусмысленный статус. Если какой-нибудь Майтрейя забредет в наш сектор реальности, ему придется проповедовать матом, иначе на глубоком уровне его просто никто не услышит.
    
Негласный консенсус относительно роли мата в русской культуре таков: следует различать бытовой мат и художественный. Первый — мерзок, второй — единственное национальное достояние русского человека, которое еще не сумели похитить те, о ком нельзя говорить. И вот теперь хотят отнять — и тянут, тянут к нему свои черные клешни, науськивают своих заливистых шавок…
    
Политик, который найдет способ обратиться к гражданам на замысловатом и задушевном матерном языке, получит доступ к закрытым для остальных коммуникаторов слоям психики, где бытует русская душа. Он, таким образом, будет иметь огромное преимущество перед коллегами, вынужденными говорить на кастрированном — в полном смысле — языке фальшивых общественных приличий…
    
Такой политик вызовет волну показного возмущения, но будет после этого восприниматься как хороший, сердечный и откровенный человек в толпе лицемеров. Он будет единственным, кто заговорит на языке правды, потому что окончательную правду русскому человеку всегда сообщают матом.
    
Технологию можно оформить как слив множества нецензурных телефонных разговоров, где клиент откровенно характеризует своих соратников и соперников, а также общую ситуацию в стране…
    
Ггг, надо будет сказать халдеям.
   
   
    
     
Столица
    
    
Самым точным аналогом «столицы» является введенное американским антропонавтом К. Кастанедой понятие «assemblage point» — «точка сборки». Так называется светящийся центр осознания, который может перемещаться по энергетическому телу человека. В зависимости от положения точки сборки на этом теле внимание человека способно собирать совершенно разные миры, даже отдаленно не напоминающие друг друга. Меняется и сам человек. При возвращении точки сборки в исходную позицию он вернется в состояние, в котором начинал свое путешествие.
    
Все это следует, разумеется, понимать как метафору.
    
То же относится и к положению столицы нации — с той разницей, что из-за инерционности геополитических процессов смена реальности может отставать от сдвига точки сборки. Если говорить о России, то «Москва» — это положение точки сборки, соответствующее культурному и геополитическому конструкту, известному как «Московское царство», для которого характерно всестороннее загнивание и деградация, полувраждебно-полувассальная зависимость от диких южных племен, хамоватое заискивание перед Западом, техническая отсталость, косность, всепроникающее воровство и неспособность эффективно контролировать слишком большую территорию.
    
«Петербург» — это положение точки сборки, соответствующее мировой империи. Понятно, что при сдвиге столицы из «Москвы» в «Петербург» московское царство будет стремиться к трансформации в петербургскую мировую империю. А при сдвиге столицы из позиции «Петербург» в позицию «Москва» от мировой империи, собранной вокруг Петербурга, со временем останется только московское царство со всеми его древними неизлечимыми сифилисами.
    
Интересно, что в случае сдвига столицы в позицию «Дальний Восток» Россия могла бы войти в совершенно новое для себя тихоокеанское измерение, родившись в качестве азиатской державы рядом с Японией и Китаем. Но в настоящий момент такая схема вампирами не рассматривается. Да и «русские европейцы» могут не понять — им ведь обещали, что уже лет через двадцать их начнут пускать в Европу.
   
   
    
     
Социальная реализация
    
    
Никто не станет отрицать, что это важная вещь.
    
Парадокс, однако, в том, что современная наука верит, будто человеческие мысли и чувства, в том числе ощущения социальной значимости и жизненного успеха — это результат электрохимических реакций в мозгу. Вернее, даже не результат — а сами эти реакции и процессы.
    
При этом социальный успех признан учителями человечества вполне разумной целью для того, чтобы потратить на его достижение всю жизнь.
    
То есть с одной стороны выходит, что социальная значимость есть определенная комбинация атомов в мозгу. А с другой — для достижения этой ничтожно малой по размерам и стоимости материальной конфигурации следует всю жизнь трудиться в так называемой «реальности» на непонятного дядю, перелопачивая огромные объемы материи. Есть в этом какой-то грохочущий абсурд.
    
Впрочем, это все та же самая hard problem, понимать которую людям запрещено.
    
Интереснее другое.
    
Может ли вообще у человека быть «социальная реализация»? Разве это не фальшивый «хэппи-энд» из американского фильма, за рамкой которого скрыты старость и смерть? Даже если социальная реализация будет размером с пирамиду Хуфу или яхту Стива Джобса, куда она денется после смерти реализованного?
    
Как сказал в частной беседе св. Григорий Нисский, «человек же есть малое скоропреходящее зловоние». Но про этот аспект проблемы учителя человечества предпочитают не говорить — и вспоминают о нем только тогда, когда им проплачена реклама какого-нибудь кладбища или пенсионного фонда.
    
В российской прессе некоторое время назад происходило вялое переругивание каких-то персонажей на тему: «равен ли Лимонов Сахарову, Солженицыну и Бродскому — или такая претензия смешна?» Отвечаем — равен. И Солженицину, и Бродскому, и Сахарову. И Копернику. И даже самому товарищу Сталину. И каждому по отдельности, и всем в сумме. А они, и каждый отдельно, и вся палата, равны нулю. То же самое относится к любому наполеону из любой кащенко, включая оригинальный французский бренд. Увы, это относится даже к произносящему эти слова — хоть он и Кавалер Ночи.
   
   
    
     
СРКН
    
    
Религия денег, несмотря на свою абсолютную победу во всех странах мира, не имеет сегодня конкретного объекта поклонения. Это связано с тем, что золотой телец перестал быть физическим золотом и стал чистым духом, электронной абстракцией.
    
И здесь на помощь прогрессивной религии человечества приходит психоанализ. Он ставит знак метафорического равенства между золотом и экскрементами, позволяя заменить поклонение золотому тельцу ажиотажем вокруг символического кала, источником которого становится т. н. «культура».
    
Отсюда возникает все современное искусство и его «кураторы», обслуживающие право капитала назначить любой произвольно выбранный кусок говна золотом — и не только в переносном, но и в самом прямом инвестиционном смысле. Постоянно происходящее алхимическое превращение кала в деньги и денег в кал, об аукционных итогах которого с придыханием сообщают все СМИ, становится сердцевиной культурного процесса.
    
Воспитательная функция энтертейнмента, в недрах которого обитает невидимая, но шустрая и обязательная для всех идеология, теперь проста и однозначна. Это реклама золота. Позитивные образы массовой культуры — это люди, послушно окучивающие золотую гору, вершина которой скрыта облаками. Их сакральный защитник — похотливый лакей мировой олигархии Джеймс Бонд, с прибаутками уничтожающий на своем пути все высокое и светлое (см. «Skyfall»). Повсеместно насаждаемая тантрическая практика — символически приближающая к золоту содомия.
    
Сам бог денег нематериален — но ему надо как-то поклоняться. Поэтому от персонала золотой горы требуется придумать прямо противоположное христианскому причастию таинство: сделать из говна конфету, раскрасить ее флюоресцентными красками, а затем маргинализировать обсуждение — и даже понимание — того, чем исходная субстанция является на самом деле («лузеры, браза, так говорят все лузеры»). Если спустить этот артефакт в массы в качестве жизненного ориентира, поведенческого шаблона, политинформации и селф-хелп-методички, мы получим современное культурное пространство.
    
Но хватит о высоком. Вернемся в Россию, отставшую от Запада на двести лет (или опередившую на триста, ибо история циклична). Страна в самом начале славных дел — и только начинает расправлять прямую кишку, принявшую эстафету власти у сгнивших рогов с копытами.
    
Кажется, что единственным пространством, где «душа» еще может как-то дышать, остается литература.
    
И вот мы видим гордого, прекрасного и уязвленного несовершенством мира героя, который, как Мартин Бубер, обращается к Богу напрямую и говорит:
    
«Ты создал этот мир полным страдания и мрака, ты приковал мою душу к полному мерзости телу, ты заставил меня стариться и гнить, совершая мерзость за мерзостью, чтобы жить в этой мрачной вселенной… Но подожди. Я отвергну твое творение с такой яростью и силой, что оно содрогнется и развалится на куски!»
    
На багровом как шанкр закате он кидается в бездну кала и гноя и рушится вниз, вниз, вниз — в бледном венчике из смегмы, в окружении роя живых вшей и облаках ссаной вони.
    
Но Бог безмолвствует.
    
«Ты молчишь? — кричит бунтующий гностик. — Тогда смотри. Я совершу такое, чего испугается сам Люцифер. Я пойду дальше — саму красоту я сделаю безобразной, соединив ее в одно целое с мерзостью… На это ты вынужден будешь ответить… Ты не сможешь промолчать… Тебе придется явить себя…»
    
Кажется, что ниже и страшнее невозможно упасть — но герой делает последнее кощунственное усилие, низвергается еще глубже и…
    
И вдруг пробивает потолок какой-то комнаты. Поднявшись на ноги, он обнаруживает, что попал в приличную каргобуржуазную гостиную. Ему стоя аплодируют собравшиеся.
    
— Ах, — проносится шепот, — мы знали, всегда знали, что вы с нами…
    
Когда шок от удара проходит, герой принимает бокал с желтым и шипучим и после короткого обмена репликами выясняет, что там, куда он так самоубийственно рушился с хулой и пеной на устах, собрались приличные рукопожатные люди, они тут живут, растят детей и даже летают за покупками в Лондон.
    
Экзальтированные жены наконец расступаются. К герою подходят мужчины в вечерних костюмах и приглашают его чуть прогуляться. Герой выходит за дверь, подавляя спазм ужаса — мнится, что там угли и котлы, котлы… Но за дверью — что-то вроде алхимической лаборатории. Видны следы работ, но не заметно их результата.
    
Мужчины, чуть заикаясь от застенчивости, начинают объяснять, что давно и старательно испекают символическое причастие прогресса для России. Бюджет огромный. Алхимическую реторту духа курируют международные духи добра. Но вот беда, сначала никак не выходило похоже на конфету. А потом по русскому обычаю украли все деньги и проебали все говно. Даже символическое — так что теперь не спасает и Фрейд.
    
— А вы, Владимир Георгиевич, из хулиганства и злобы так хорошо слепили, что мы и мечтать не смели-с… Не представляете, как совпадает с методическим вектором. Вы из издевательства сделали. А мы не могли на полном серьезе и за большой бюджет… Давайте дружить, вот что-с…
    
— А что мне надо будет делать?
    
— Да все то же самое-с. Говорите о говне красиво. Красиво и немного нервно. А мы уж не останемся в долгу перед своим певцом.
    
Героя отводят в горницу, и он падает спиной на опричную перину.
    
«Надо же, — думает он, глядя в потолок. — Кто бы ни был создатель этого мира, но чувство юмора у него приличное. В норме…»
   
   
    
     
Совместно с «Wall-Street Journal»
    
    
В России любят метафоры и понты — причем литературные метафоры являются, как правило, именно понтами. Однако некоторых метафорических изысков следует избегать — особенно когда они способны бросить слишком много света на творческую лабораторию стилиста.
    
Нельзя писать, например, так: «Дрова шипели, словно размокший в писсуаре окурок, раскуриваемый нетерпеливым и жадным ртом». Потому что сразу становится интересно, где автор это шипение слышал и насколько часто. И как подобный тип жизненной умудренности сочетается с претензией на красоту слога. Человек, возможно, хотел поразить соседей по камере богатством языка — а в результате к нему возникло много вопросов.
    
Ту же ошибку часто допускают в стихах. Вот известные на Востоке строки:
    
     
      
Лучше пьяным от кумыса на коне лихом скакать,
      
Чем, залупу наслюнявив, втихаря овцу ебать.
     
    
    
Вроде бы верно. Но все же в стихах есть какая-то несообразность.
    
Попробуем понять, в чем она. Первая строфа — это клише, изображающее лихую и красивую жизнь джигита. Оно кажется напыщенным и глянцево-безжизненным, потому что его не оживляет точная деталь, которая позволила бы читателю пережить это приключение вместе с рассказчиком. Зато во второй строфе такая деталь есть — чувствуется наличие конкретного практического опыта, о котором умному человеку стоило бы помалкивать.
    
Поэтому, хоть с двустишием трудно не согласиться на концептуальном уровне, перед нами не жемчужина житейской мудрости, а ламентация автора о том, что он неправильно живет.
    
Чужое сердце скорее бы уж тронул такой вариант:
    
     
      
Лучше пьяным от кумыса втихаря овцу ебать,
      
Чем залупу наслюнявив, на коне лихом скакать.
     
    
    
Это хотя бы философия жирного пингвина, прячущегося среди утесов с томиком Мураками. А в рассмотренном выше оригинале нет ничего, кроме фальшивой красивости — и констатации собственного падения.
    
Избегать следует также и разных цацек, памятных наград и символических знаков отличия — вроде медального ряда на синей казацкой груди, где при сильном увеличении становятся видны металлические диски с надписями «С Днем Рождения!» и «Мать-героиня».
    
Но все это, однако, еще не предел пошлости.
    
«Ведомости» — московская газета, которая издается, как на ней гордо написано, «совместно с „Wall-Street Journal“».
    
Не очень понятно, в каких формах осуществляется такая совместность, но это неброское лого сильно меняет статус сказанного здесь слова. Читая в этой газете какую-нибудь статью, вы заранее проникаетесь сознанием, что перед вами не просто ментальный выкидыш завравшейся московской зомбодуры, а еще и набор камланий, имеющий сложное мистическое отношение к кишечному бурлению самой зловещей финансовой сволочи мира.
    
Или можно сказать по-другому: звучащие здесь голоса кажутся по-особенному респектабельными и авторитетными, потому что на одну треть как бы раздаются из-под крайней плоти Руперта Мэрдока. И хоть последнее, если вдуматься, невозможно по причинам антропологического характера, почтительное доверие к прочитанному остается все равно.
    
Мы, вампиры, тоже любим метафоры. Поэтому нередко просматриваем с утра эту газету нетерпеливым и жадным взглядом — и видим скрюченную фигурку российского карго-либерала, тихонько слюнявящего что-то воображаемое на свалке неэффективных смыслов. Чует сердце: скоро, скоро в России закончится время дураков — и начнется время других дураков.
   
   
    
     
Симулякр
    
    
Симулякр есть некая поддельная сущность, тень несуществующего предмета или события, которая приобретает качество реальности в трансляции. К примеру, это некий пикет у посольства или пляска в церкви, которые организуются только для того, чтобы снять об этом массово тиражируемый видеоотчет — и длятся ровно столько времени, сколько снимают это «документальное свидетельство реального события» (создатели рассматриваемого понятия жили в те времена, когда у пикетов и плясок могли быть и другие цели).
    
Словом, симулякр — это подтасовка перед глазами зрителя, которая заставляет его включить в реальный пейзаж некие облако, озеро или башню, которые на самом деле вырезаны из бумаги и хитро поднесены к самому его глазу.
    
Однако что это за «реальный пейзаж»?
    
Учение о симулякре, несмотря на свою «революционность», основано на подсознательной вере в существование подлинных, серьезных, фундаментальных и постоянных сущностей и смыслов, поскольку само понятие «симуляции» предполагает существование «настоящего». Проблема, однако, в том, что абсолютно все сущности, среди которых проводит свое время человек, имеют одну и ту же природу. Все они в равной степени являются поддельными — и у «симулякра» нет никакой оппозиции, которая оправдывала бы введение подобного термина.
    
Это просто обозначение того единственного способа, которым приходит в существование абсолютно все. Разница только в качестве подделки. Что-то подделано недавно, грубо и наспех — это политические симулякры. Что-то подделано уже давно, и работа сделана несколько тоньше — это культурные симулякры. А самые фундаментальные симулякры создает человеческий ум, опирающийся на язык. Это языковые конструкты, воспринимаемые как внешняя (или внутренняя) реальность.
    
Человеку разрешается ставить под сомнение некоторые политические симулякры, потому что этого требует «общество репортажа о панк-молебне» (бывш. «общество спектакля»). Однако во все остальное он должен истово верить, если не хочет умереть с голоду, а за некоторые ложные сущности обязан кидаться в бой по первому намеку государства (своего или чужого, зависит от жизненных обстоятельств).
    
Но человек обречен жить среди фантомов не потому, что так решила какая-то тайная ложа. Дело в том, что самая его сердцевина, ядро, само его «я» — тоже является лингвистически обусловленным симулякром. Его нет нигде, кроме как в отражающих слова зеркалах сознания. А там оно появляется точно так же, как нарисованное облако, озеро или башня — с той только разницей, что вместо вырезанных из бумаги силуэтов к глазу незаметно подносят укрепленную на иголочке букву «Я».
   
   
    
     
Современная философия
    
    
Перед ней стоят две основные задачи: апология применения боевой беспилотной авиации и философское обоснование понятия «активист». На все прочее не предусмотрено грантов, так что и распространяться про современную философию особенно нечего.
   
   
    
     
Сознание
    
    
Появление сознания как трансфизического эффекта связано с квантовой неопределенностью — точнее, с ее схлопыванием. Исходная неопределенность содержит огромное число потенциальных вариантов и возможных форм их проявления. Сознание — это эффект, который возникает при переходе от бесконечного числа непроявленных возможностей к какому-то одному окончательному варианту. Сознание и есть актуализация единственного оставшегося варианта — который при этом осознается. Это как бы сверкающая трехмерная корона невидимого и многомерного черного солнца — или, как мы говорим, Великого Вампира. С метафизической точки зрения сознание — это смерть свободы, поэтому мы называем его темницей.
    
Если вы заметили, что вы есть и осознаете себя, с вами уже случилось самое худшее из возможного в вероятностном космосе. Случившееся так ужасно, что вам теперь даже не понять, что произошло и с кем, и как что-то вообще может быть иначе — ибо сознание есть безвыходная самоподдерживающаяся тюрьма, из которой нельзя выглянуть даже мысленно.
    
Поэтому хорошего в сознании мало, хоть ему и поклоняются масоны с индусами. Это своего рода подвал универсума, тупик абсолютной окончательности. Но не в том смысле, что это осознание тупика. Само сознание и есть тупик, из которого нет выхода, пока тюрьма не рухнет. Как сказал поэт — хоть поезд дальше не пойдет, вагонам не видать свободы, и веку воли не видать, как не видать на воле век, и даже некому спросить, зачем ты здесь сидишь и кто ты, откуда прибыл ты сюда, уснувший человек…
    
Но для большинства людей это слишком сложно. Вампир не стремится объяснить им все до конца. Так, разве что попугать по укурке самых умных.